Определенные дни и периоды года связаны с обрядами, не имеющими отношения к каким-либо изменениям в личной жизни человека или к его труду. В них можно уловить связь только с изменениями в жизни природы и стремление человека воздействовать в своих интересах на явления природы, утвердить свое господство над ней. Разумеется, абсолютной обособленности этих обрядов от занятий человека, от его трудовой деятельности нет и быть не может; это обряды земледельческого культа, скотоводческие и т. д. Однако они не обусловлены только заботой о продуктивности и урожайности.
Свадебный сезон, т.е. тот единственный период в году, когда в старину разрешалось вступать в брак; период заготовки запасов на зиму, особенно время убоя скота; наконец, культ предков, забота о том, чтобы порадовать умерших предков или по крайней мере удовлетворить их потребности, — эти три момента также оказали большое влияние на обряды народного календаря. Однако даже все эти моменты, вместе взятые, еще не определяют характер таких обрядов.
Весеннее пробуждение природы от зимнего сна — это, естественно, тот момент, когда человек стремился в своих интересах воздействовать на силы природы; именно с этим периодом связан целый ряд обрядовых действий. Зимние обряды, совершаемые в декабре и январе, исследователи обычно связывают с солнцестоянием. Теперь эта связь ослабла, она стала не так ощутима, и можно говорить лишь о ее отголосках. Летние обряды, совершаемые в июне и июле, исследователи связывают с летним солнцестоянием, однако теперь и эта связь утратила свой отчетливый характер; можно установить лишь связь с высшим расцветом, которого достигает в это время природа. Не исключена возможность, что наука уже в ближайшем будущем найдет более удовлетворительное толкование зимних и летних обрядов, чем объяснение их исключительно с позиций солярной теории.
Наконец, осенние обряды совпадают со временем сбора урожая и почти всецело определяются связанными с ним работами.
Для человека, стоящего на низкой ступени культуры, характерно отсутствие уверенности в том, что постоянно совершающиеся в природе процессы не прекратятся — если не вообще, то во всяком случае в какой-либо сфере. Глядя на заход солнца, первобытный человек вовсе не уверен, что завтра оно снова взойдет. Зимой у него нет полной уверенности в том, что наступит весна, а если даже она и вернется, то может пройти мимо его родного края. В то же время человек убежден в своей способности воздействовать на природу, обеспечивая незыблемость совершающихся в ней процессов.
Пережитком такой неуверенности является восточнославянский обычай закликать в марте весну. 9 марта, в день Сорока мучеников, или самое позднее 25 марта, на Благовещение, начинают призывать весну.
С этой целью девушки взбираются на холм или па крышу (магический символ господства над воздушным царством). Нередко разжигают костер и иногда водят вокруг него хоровод. Очень часто две группы девушек перекликаются друг с другом, им вторят парни на деревянных дудках, Весну зовут: «Ой весна мати, ходи к нам гуляти!» (Рогачевский уезд Могилевской губ.). В весенних песнях (веснянки), которые обычно поются на грустный, меланхолический лад с припевом — возгласом «ху!», призывают весну, иногда заманивая ее обещаниями развлечений и богатства. Весну просят принести с собой свои обычные дары, покончить с зимой. Иногда весну изображают едущей верхом на плуге, бороне или на хлебном колосе.
Кое-где закликание начинается еще раньше, 1 марта, и длится целый месяц. В Буйском уезде Костромской губ. девушки призывают весну ранним утром, стоя но пояс в воде или вокруг проруби (Снегирев, ІІІ, с. 13). В Борисовском уезде Минской губ. по нолю, предназначенному для весеннего сева, возили на бороне вокруг горящего костра красивую и трудолюбивую девушку, так называемую вясноўку, украшенную венком из цветов и трав. Молодежь толпилась вокруг сидящей на бороне вясноўки, а потом на этом же поле устраивались танцы и пиршество (Богданович, с. 105).
Весной, часто сразу после Пасхи, поют песни, которые также называют веснянки; в них поется о том, как знакомятся молодые люди друг с другом и как возникает предчувствие любви; в этих песнях девушек и парней заманивают на лоно природы, сожалеют об отсутствующих и высмеивают чужие деревни и улицы.
Магическим способом ускорить приход весны является печение хлебов в виде жаворонков и других перелетных птиц, например вальдшнепов, аистов и т. п. Их пекут главным образом 9 марта. Дети забираются на крыши сараев с этими жаворонками в руках, подбрасывают их в воздух и зовут: «Жавороночки, прилетите к нам! Красну весну принесите нам!» (ОР РГО, I, 148). Одного жаворонка при этом бросают в печь.
Белорусы Новогрудского уезда Минской губ. пекут на Благовещенье печенье в виде аистов — с хохолком, крыльями, ногами и хвостом, так называемые галиопы. Обращаясь к аисту, мальчики кричат: «Бусли, бусля, на тобі галіопу, а мені дай жита копу!» (Крачковский, с. 102). Слово «галиопа» можно возвести к немецкому Hohlhippe, от которого происходит и старочешское holiра (см. словарь Ант. Берголака). Украинцы Пинского уезда Минской губ. пекут 26 марта печенье в виде ног аиста.
Чистый четверг, т. е. четверг на последней неделе Великого поста, — это день, с которым в восточнославянском народном календаре связано наибольшее количество обрядов. Многие из них свидетельствуют о том, что в старину с этим днем совпадало празднование Нового года, который раньше начинался в марте. Вероятно, не без связи с новогодним праздником весной именно в этот день в первый раз приглашают умерших предков к домашнему очагу, топят для них баню и готовят угощение. Уже в памятниках XI в. содержатся рассказы о бане, которую в этот день топят для предков. В «Стоглаве» (свод законов XVI в.) говорится о кострах из соломы, которые жгли в этот день, и о том, что призывали покойников.
Впрочем, обряд поминовения умерших в Чистый четверг (укр. жильный четверг) сохранился хуже; это поминовение стали связывать частью с радуницей (§ 136), частью же — с четвергом на пасхальной неделе. Украинцы называют его навський великдень (т.е. «Пасха мертвецов») и верят, что в этот день покойников отпускают с того света, чтобы они отслужили обедню и покаялись в грехах (Чубинский, т. III, с. 14). Тем не менее у русских повсеместно сохранилась овсяная каша, ритуальное блюдо Чистого четверга, которым в этот день угощают персонифицированный мороз (см. § 152).
Очистительные обряды очень разнообразны: рано утром (до ворона, т.е. до крика ворон) умываются, причем в воду иногда кладут серебряную монету — для очищения и чтобы быть здоровым. Некоторые севернорусские Тверской губ. садятся верхом на конек крыши и хлещут себя банным веником. Сжигают солому из постелей. Окуривают себя можжевельником, перешагивая через костер, сложенный из его ветвей. По всему дому размещают ветки можжевельника и пихты для защиты от злых духов. Украинцы бьют деревянными колотушками по церковной ограде или по колокольне (Чубинский, там же), отгоняя шумом нечистую силу, — обряд, подобный финскому «изгнанию злого духа».
Наиболее распространенный на Украине, даже в городах, христианский способ уберечься от нечистой силы заключается в том, что на дверных притолоках выжигают кресты горящими свечами, с которыми отстояли в церкви вечерню в Чистый четверг (так называемые страсти). Свечи для этой цели надо донести горящими до дому.
В этот же день, рано утром, обнаженная женщина, в большинстве случаев хозяйка дома, верхом на помеле описывает магический круг вокруг дома и двора, причем иногда весь двор осыпает снаружи зерном (Романов, VIII, с. 154). Во многих местах этот магический круг приобрел уже новый смысл как защита от клопов, тараканов, червей и других паразитов. С этой же целью хозяйка дома, также обнаженная, подметает веником дом и двор, а клопов выносит в поле. Считается, что нитки, спряденные в этот день, в особенности необычным способом, предохраняют от болезней: ими перевязывают руки и вплетают их в косы. Верят также, что целебную силу имеет и соль, которую в этот день пережигают в печи на раскаленных углях, смочив ее предварительно гущей кваса; особенно действенна она против болезней, вызванных дурным глазом. Считают, что мясо забитого в этот день скота не портится, а сало обладает целебной силой.
Из обрядов Чистого четверга новогодними по своему значению являются, по-видимому, следующие: ранним утром хозяева считают деньги; утром как бы занимаются всеми видами сельскохозяйственных работ: берут в руки соответствующее орудие и делают движения как при косьбе, жатве, молотьбе, севе и т. д. (см. § 15; ср. также ОР РГО, II, 858). Очень много различных обрядов связано и со скотоводством: созывают скот через печную трубу (§ 114); хозяйка, войдя в курятник, подражает крику петуха, чтобы куры плодились; на столб забора вешают вверх дном горшок, чтобы ястреб не увидал кур; свиней созывают через сито, чтобы они не видели в заборе дыр, сквозь которые можно пролезть в огород; на ушах домашнего скота делают метки; распугивают зверей в лесу криком: «Волки, медведи, из слуха вон; зайцы, лисы, к нам в огород!» и при этом бьют в сковороды, звенят коровьими колокольчиками и т. д. (Иваницкий, с. 129).
Обрядовой едой на Пасху являются в первую очередь крашеные яйца, главным образом красные; ими обмениваются и при этом троекратно целуются. У украинцев кроме одноцветных яиц (крашенки) широко распространены также многоцветные, с узором (писанки). В некоторых местах яйцо покрывают растопленным воском с помощью медной или жестяной трубки, вставленной в расщепленный конец палочки. Те участки яичной скорлупы, которые покрыты воском, при первой или второй окраске остаются неокрашенными. На севере Украины чаще встречаются писанки с красным геометрическим узором на белом фоне, в центральной части Украины преобладает растительный орнамент; в южных районах — огромное разнообразие красок и узоров, в том числе изображения рыб, петухов, церквей, а также православных крестов.
Другие обрядовые блюда: пшеничный хлеб, который русские называют греческим словом кулич (κολλίκιον, κόλλιιξ—крендель), а украинцы и белорусы — пасха; творог, масло; у украинцев и белорусов также поросенок и сало. По поверью, мышь, съевшая хотя бы крошку освященного пасхального яйца (свячёное), немедленно превращается в летучую мышь (Чубинский, 111, с. 24). Чтобы щеки были румяными, умываются на Пасху водой, в которую кладут крашеное яйцо.
Об обрядовом применении крашеных пасхальных яиц при первом выгоне скота и в других случаях уже говорилось (§ 24); о пасхальных играх с яйцами см. § 142. Многие белорусы одновременно с пасхальными блюдами святят вяленую щуку, которой потом лечат затяжную лихорадку, а также пули и порох, которыми охотник должен застрелить черта.
У белорусов поют на Пасху так называемые волочебные песни, похожие на колядки (§ 152), т.е. украинские рождественские песни. Их поют волочебники (другие названия — лалоўники, лалынщыкі). Первое название связано с глаголом «волочиться» в значении «ходить», «бродить», второе — с припевом исполняемых ими песен, возможно, литовского происхождения (ср. литовский рефрен vajlalu, откуда и глагол lalůti — «петь песни с таким рефреном»; lalauniks — «певец»). Существует еще название ралёшники, которое исследователи обычно связывают с «раешником», т. е. тем, кто показывает кукольный театр, однако в действительности это слово означает «играющий на лире» (от рыля — лира); таких певцов всегда сопровождают музыканты. С пением величальных несен они обходят все дома и получают за это от каждого хозяина деньги и продукты. В песнях непременно говорится о том, как заботятся Бог, Божья матерь и различные святые о хозяйстве данного дома.
Раньше некоторые видели в этом белорусском обычае пережиток складчины для совместной трапезы или жертвоприношения. Другие, в том числе Потебня, считали, что единственной целью обряда является величание и восхваление хозяина дома, которые должны психологически удовлетворять его потребность в счастье, блеске, могуществе. Е. В. Аничков усматривает в этом обряде отголосок культа растений: внесение в каждый дом освященных веток, сопровождаемое ритуальными песнями, аналогично церемонии внесения в деревню весеннего дерева (§ 149); вместе с ним в дом как бы входит счастье и благополучие, а весенние песни обеспечивают хозяйству весной достаток. В наши дни певцы обычно в дом уже не заходят, а стоят под окнами.
Некоторое сходство с волочебниками имеет севернорусский обычай, известный под названиями вьюнишник (от слова «юный»), вьюница, или окликать молодых. Эту церемонию устраивают либо в субботу, либо в первое воскресенье после Пасхи; это воскресенье иногда называют кликушино воскресенье. Такой обычай засвидетельствован только в Нижегородской, Костромской и частично во Владимирской губ. Он заключается в пении особых песен под окнами молодых супружеских пар, т.е. таких, которые вступили в брак в последний год. Поют в большинстве случаев группы мужчин и женщин, а иногда подростки 10—15 лет. Детям новобрачные дают пряники и сласти, мужчинам — яйца, пиво и мед, а женщинам — вино и закуску. В песнях, особенно в детских, обычно содержится требование яйца, а на случай невыполнения этого требования — угроза: «Не дашь яйца, потеряешь молодца, мы тебя в хлеб запрем, помелом заткнем». В остальном содержание песен аналогично русским колядкам: хвалят двор хозяина с железным забором, с соловьями на шестах забора и т. д.
В Чухломском уезде Костромской губ. певиц возглавляет женщина верхом на помеле и с большой палкой в руке; молодая хозяйка дома сразу запирает дверь и открывает ее только после троекратного стука (ОР РГО, 11, 651 и 652). В Семеновском уезде Нижегородской губ. то же самое проделывают в субботу на масленой неделе, только при этом не требуют яйца (ОР РГО, 11, 758). То обстоятельство, что певцы требуют яиц, сближает этот обряд со сбором яиц в семик, когда ряженые также держат в руке помело, которым они отгоняют любопытных детей (Завойко, с. 152).
О радунице во вторник после Пасхи см. выше, § 136.
§ 149. Семик и Троица
Семик — так называется четверг перед Троицей, реже — четверг после Троицы. В обрядах семика и Троицы мы видим смешение двух культов — культа растений и культа заложных покойников, запоздалое погребение которых раньше происходило именно в семик (§ 134).
По поверью, наложные покойники, умершие преждевременно, не отправляются на «тот свет» до наступления настоящей, т.е. второй своей смерти, а живут около людей, чаще всего в местах своей гибели, если же они похоронены, то близ своих могил. Они и после смерти сохраняют свой характер, свои привычки и поведение. Среди них много девственниц, которые в связи с тем, что славяне заимствовали па Западе праздник русалий (dies rоsаrum) получили название русалки — водяные нимфы. С этими водяными девами в основном и связана обрядность Троицы. До наступления того момента, когда русалок изгоняют или вежливо просят их покинуть поля, им предлагают различные развлечения и даже кумятся с ними, т.е. заключают временный братский союз, который вскоре расторгают особым обрядом раскумления. Посестримство сербских юношей с вилами в какой-то мере сходно с посестримством русских девушек с русалками и свидетельствует о древности некоторых моментов этого культа.
Кумовство, или посестримство, с русалками длится три дня или немного дольше и затем расторгается обрядом раскумления. Очевидно, такой кратковременный союз заключают с определенной целью, а именно: а) чтобы узнать у русалки свою судьбу; венок, на котором покачалась кума-русалка, бросают в воду и по тому, всплывет он или потонет, предсказывают будущее; б) чтобы доставить русалке развлечение, связанное с эротическим кумовством (наследие древних свадебных периодов), и вообще чтобы ее успокоить и ублаготворить, дабы она в будущем не мстила человеку, а помогала.
Так как кумовство при отсутствии крестника стало непонятным, появился и крестник. Так возник новый южнорусский обряд («крещение кукушки»), где кукушку изображает пучок травы.
В троицких обрядах более древние элементы связаны с культом растений. Это в первую очередь внесение в деревню украшенного деревца, чаще всего березки. У севернорусских нередко вносят все дерево целиком, в других районах молодежь несет на голове венки из ветвей березы. Эти венки плетут сперва из березовых ветвей и лишь затем — из цветов. Сплетают венки из необрублен- ных ветвей и на самом дереве; эти венки должны заменить русалкам качели. В местах, богатых лесами, венки для русалок плетут из ветвей двух стоящих рядом берез, связав их кроны. Через некоторое время эти венки снимают, чтобы заставить русалок уйти в дальние леса и реки.
Под обрядовыми березками происходят веселые трапезы молодежи, в которых главным блюдом является яичница. Не исключена возможность, что эти трапезы когда-то были связаны с культом растений, но уже с давних пор их считают угощением для русалок. У севернорусских Ковровского уезда Владимирской губ. во время этих трапез девушки надевают женский головной убор, а женщины заплетают косы на девичий манер; угощение яичницей и медом здесь устраивают на озимом поле («Владимирские губернские ведомости», 1852, № 28, с. 187).
В семик совершаются обряды в честь всех заложных покойников, а не только тех, которые превратились в русалок. По ним устраивают в семик довольно своеобразные поминки, часто в месте их временного захоронения (§ 134), а также в местах древних языческих погребений (рус. жальник). Эти поминки отличаются общим весельем и сопровождаются музыкой и свистом, причем последний, очевидно, должен отпугивать нечистую силу. На могилы заложных покойников бросают деньги и яйца; это можно считать жертвоприношением злым покойникам, насылающим на людей болезни. Украинцы перед Троицей красят яйца желтой краской и раздают их детям па память об утонувших и мертворожденных младенцах (Зеленин, с. 103). Кроме того, они бросают друг в друга печеные яйца и глиняные шарики; кое-где устраивают кулачные бои — пережиток древних тризн. Во время таких сборищ выставляют на продажу кроме дудок глиняные фигурки, которые раньше, вероятно, являлись символической жертвой наложным покойникам.
На Вознесение пекут из теста лестницы (ср. § 136) и ставят их на поле во ржи, чтобы она лучше росла (ОР РГО, ІІ, 713) — магический обряд, легко поддающийся толкованию. В этот же день пекут и онучки для Иисуса Христа (ОР РГО, I, 261), что следует рассматривать уже как явление, связанное с христианством.
Обряды Юрьева дня (23 апреля) полностью объясняются скотоводческим и земледельческим культом (см. § 24).
§ 150. Обряды в ночь на Ивана Купала
В Иванов день русские, в отличие от украинцев и белорусов, не жгут костров, однако все остальные элементы обрядов 23—24 июня им также известны, и не будет ошибкой назвать этот праздник общеславянским. В обрядах Иванова дня, так же как и в восточнославянских верованиях, нет ничего, что говорило бы о связи этого праздника с солнцестоянием или вообще с культом солнца. Весьма сомнительно, можно ли видеть символ солнца в старом колесе, которое сжигают на костре вместе со всяким старым хламом, тем более что наличие этого колеса вовсе не обязательно. Старые колеса — превосходное топливо, так как они пропитаны дегтем, однако их трудно засунуть в печь, и к тому же они недостаточно чисты для того, чтобы их клали в печи, в которых пекут хлеб. А если прибавить к этому, что колесные повозки — явление сравнительно новое, то едва ли у нас есть основания приписывать колесу в кострах Иванова дня то большое символическое значение, которое придают ему сторонники солярной теории. Разумеется, мы говорим здесь только о восточных славянах; символика различных народов различна, и восточные славяне могли заимствовать колесо в костре Иванова дня у своих западных соседей, где оно действительно могло явиться символом солнца.
У русских широко распространена вера в существование таинственных моментов, когда разверзаются небеса. Если человек увидит это загадочное явление и сумеет в это короткое мгновение высказать какое-либо желание, оно тотчас исполнится. В качестве примера в народных сказаниях обычно фигурируют женщины, пожелавшие иметь большие груди и вынужденные после этого закидывать свои груди через плечо. Момент, в который разверзаются небеса, не приурочен к какому-то определенному времени года. Однако если проанализировать обряды и поверья, связанные с Ивановым днем, в них обнаруживается психологическая основа, сходная с верой в разверзающиеся небеса. Кажется, что в Иванов день раскрывается вся природа, особенно земля и ее чудесные, таинственные силы. В ночь на Ивана Купала выступают из земли все скрытые в ней сокровища. В полночь расцветает на мгновение цветок папоротника; человек, завладевший им, всеведущ, он видит все сокровища, таящиеся в земле, понимает язык зверей и деревьев. В этот же момент цветет и разрыв-трава, волшебная трава, прикосновение которой сообщает человеку способность отпирать все замки и запоры (Ефименко, I, с. 142). В эту ночь и роса обладает чудесной целебной силой; в ней купаются, чтобы сохранить здоровье и красоту, поят ею коров, чтобы они давали много молока (Киркор, с. 158). Этой ночью играет восходящее солнце (там же, ОР РГО, 1, 277). Деревья, животные, все живое говорит друг с другом (Крачковский, с. 124). Травы, собранные в эту ночь, обладают целебной силой, и севернорусские часто называют Иванов день Иван-травник. Вообще все растительное царство достигает в этот день высшей точки своего развития, силы, расцвета и блеска. Русские не косят до этого дня траву, так как в сене, скошенном до Иванова дня, нет настоящей питательности. Украинское поверье говорит: если утром этого дня, до восхода солнца, найдешь в хлебах два колоса на одном стебле, то в ямке под ним окажутся золотые рожки, имеющие силу талисмана (ОР РГО, I, 277).
Нет ничего удивительного в том, что человек старается использовать расцвет природы в своих интересах и стремится присвоить весь этот волшебный блеск. Он подстерегает цветение папоротника и срывает цветок, он купается в Ивановой росе и собирает в этот день целебные травы. Но у человека есть мощные соперники — нечистая сила. Последние сильнее его и с большим успехом стремятся использовать всю мощь раскрывающихся сил природы и поработить их. Они ревниво стерегут цветок папоротника, отпугивая всевозможными ужасами смельчака, решившего завладеть этим талисманом. В образе ведьм и колдунов они стараются с помощью заломов (§ 19) отобрать питательную силу у цветущих и созревающих хлебов, молоко у коров, здоровье и способность к деторождению у людей. В образе русалок нечистая сила старается завлечь молодых людей в свое темное царство.
Так появляется целый ряд оберегов, с помощью которых человек пытается защитить в эту ночь себя и свое хозяйство: магические процессии, венки, заговоры, очистительные огни, купанье, магическое удаление мусора из селений. Следует еще прибавить, что в древности с этим периодом совпадал свадебный сезон, т. е. время заключения браков — разумеется, не в нашем понимании, не индивидуальных браков, а «игрищ в селениях», сопровождавшихся беспорядочными половыми сношениями.
Остановимся вкратце на отдельных элементах обрядности Иванова дня. У русских и белорусов сохранились в этот день магические шествия девушек вокруг полей (ОР РГО, II, 652; Крачковский, с. 135). Магический обход деревни с украшенным деревцем иногда совершают уже на Троицу (Шейн. Великоруссы, с. 344).
Кроме магического круга и обходов в этот день для защиты полей служит осина: ее ветви втыкают на полях в землю среди хлебов (ОР РГО, I, 277). Осина, так же как и другие растения, например лопух, крапива, горькая полынь и т. д., охраняет в эту ночь коровники и другие хлева от ведьм и остальных злых духов. Лопух втыкают в крыши домов, и в Гайсине в Подолии даже сам праздник называют Иван Лопухатий. Полынью подпоясываются, чтобы избавиться от болей в спине. Крапиву развешивают на дверях хлевов (Вулгаковский. Пинчуки, с. 179);
нередко ее бросают перед купанием в воду (Зеленин, с. 260) и, кроме того, через нее прыгают. Полынь, заплетенную в венки, носят под мышкой как оберег от русалок и ведьм (там же, с. 195 и 260). Даже венки на голове тоже являются средством защиты от русалок (там же, с. 262 — 263), а венки из освященных трав, повешенных в хлеву, — оберегом от ведьм (там же, с. 260).
Огонь, через который прыгает молодежь, — это не только средство очищения, но и оберег; предпочтение, которое оказывают при этом соломе и разному старью как топливу для таких костров, может свидетельствовать о том, что к огню приглашают умерших предков, хотя никаких других данных в пользу этого предположения нет. На этих кострах сжигают сухие сучья и траву, освещенную на Троицу, и заливные березовые ветки. Старые вещи, которые жгут на костре, могут также свидетельствовать об обновлении жизни.
К кострам Ивановой ночи поспешно направляются ведьмы, которым помимо прочего нужна зола от этих костров. В песнях, которые поются у костров, можно услышать и такие сюжеты:
Відьма корови доіла. . .
На Івана темної ночі,
Відьмам повиколюєм очі,
Щоб по ночам не ходили,
І наших коров не доіли. . .
(ТОИВ, т. III. Житомир, 1910, с. 8).
Или:
Да ідуть хлопц’і,
Смоли брат(и)
Відьмі очі заливати.
(ТОИВ, т. V. Житомир, 1911, с. 14). Ведьм бьют осиновыми кольями, но они снова пугают участников праздника — то мимо них скатывается с горы колесо, то пробегает собака, то кошка (Дикарев, с. 128).
Во время танцев вокруг ритуальных костров образуется магический круг, т. е. танцы являются одновременно и средством защиты. Иногда танцуют вокруг украшенного дерева или вокруг шеста, увешанного венками из цветов. Здесь мы снова видим элементы культа растений, который еще сильнее, чем в обрядах Иванова дня, проступает в троицких обрядах. Свободу нравов среди молодежи, столь характерную для Ивановой ночи, следует рассматривать как пережиток древнего брачного периода. Этот мотив выступает в обрядовых песнях:
Хто не прийде на Купала дивицця.
Той не буде до віку женицця!
(ТОИВ, т. III. Житомир, 1910, с. 8). Парни и девушки прыгают, чаще всего парами, через огонь. Считается, что, если они при этом не разомкнут руки, они поженятся.
Другие обряды, часто совершающиеся в Иванов день, связаны с ним не так тесно. Множество обрядов связано с изгнанием из селений русалок или с выносом соломенных чучел, которых называют разными именами: Марынка, Морена, Уляна, Катерына (Иванов П., с. 159 — см. гл. X § 145), Купало, Кострубонько, Кострома, Ярило.
Здесь следует различать несколько обрядов, отличных друг от друга. Некоторые связаны с выносом из сел и деревень различного мусора и хлама или нечистой силы, большей частью русалки, которую изображает молодая девушка или соломенное чучело. Иногда такие процессии называются проводы весны, однако персонификация какого-то отрезка времени для восточных славян нова и, очевидно, заимствована с Запада.
Идея изгнания русалки или прощания с ней согласуется со всеми другими обрядами, связанными с русалками, и поэтому ее можно считать довольно древней. Таким образом, здесь перед нами одновременно очистительный ритуал и обряд, связанный с культом русалок.
В других случаях, как показал Е. В. Аничков (с. 346 и сл.), совершается очень важный для земледельца обряд заговаривания семян и, в зависимости от времени года, заговаривания плодов, в которые должны превратиться цветы посеянных растений. Так следует понимать похороны Кострубонько и другие погребения, цель которых — обеспечить урожай. К этому циклу близок обряд закапывания мужского полового органа в землю с целью оплодотворить ее. Таков же смысл похорон Ярила, а возможно, и Плехана (Зеленин, с. 258). Во многих случаях соломенные чучела, вынесенные из селений, топят в реке, и эти действия, несомненно, связаны с заклинанием дождя; иногда это мотив основной и исконный, иногда же — наслоившийся позднее.
Представление о духе растительности, которое выявил Манн- гардт в западноевропейских земледельческих обрядах, совершенно чуждо восточным славянам. У нас нет достаточных оснований вслед за Фрезером видеть в соответствующих обрядах умерщвление духа растительности, чтобы этот дух смог воплотиться в новом, юном и чистом облике. Даже если предположить, что возникшая на этой основе западноевропейская обрядность была затем воспринята восточными славянами, приходится все-таки признать, что они осмыслили заимствованные обряды иначе, по-своему.
Лишь одну категорию описанных обрядов можно с известным основанием считать заимствованной с Запада, а именно действия, связанные с ряженой лошадью (ср. выше, § 142). Не исключена возможность, что обрядовые игры с ряженой лошадью, которую иногда называют русалка, пришли к восточным славянам с Запада вместе с ρουσάλια, dies rosarum. На Западе лошадь выступает, очевидно, как олицетворение духа растительности. В 1853 г. у украинцев Кобринского уезда Гродненской губ. был зафиксирован ритуал Иванова дня, в котором отчетливо видны черты, чуждые восточным славянам. Здесь в землю вбивают шест, на который надет лошадиный череп. Вокруг шеста жгут ветки деревьев. Обрядовая песня звучит так: «Где ты, Купало, зимовало?» — «Зимовало в пырее, лето проведу в траве». — «А мы придем рвать траву и тебя, Купало, выгоним». — «Я зимовало в кринице, а лето проведу в пшенице» (ОР РГО, I, 453). Здесь отчетливо видно представление о Купале как о духе растительности.
§ 151. Осенние обряды
Из осенних обрядов, кроме уже описанных земледельческих (§ 18, 20, 21, 143) и поминального (§ 136), можно упомянуть о магическом погребении мух. Оно совершалось обычно 1 сентября, реже 14 сентября. Из репы, моркови или свеклы делают нечто вроде гроба. Чаще разрезают репу пополам, в одной из половинок делают выемку, кладут туда несколько живых мух, а иногда и тараканов, и все это закапывают в землю где-нибудь около дома. Когда репу с мухами выносят из дому, одновременно полотенцами гонят мух в открытую дверь (ОР РГО, I, 261; II, 714). Считается, что таким образом можно совсем выгнать мух из этого дома.
То, что осенью уменьшается количество воробьев, объясняют так: 1 сентября черт их всех собирает и засовывает в мерку; затем он забирает эту мерку и убивает воробьев. Остаются в живых лишь те счастливчики, которые в мерке не поместились и оказались сверху (ОР РГО, I, 278; II, 617). К 1 сентября все перелетные птицы должны уже улететь в теплые страны (укр. вирій); позже всех улетает аист (ОР РГО, I, 278).
В ночь на 1 сентября русские Инсарского уезда Пензенской губ. встают и принимаются за работу — плетут лапти, прядут лен или шерсть. Магический смысл этого в том, чтобы всю осень и зиму не оставаться без дела (ОР РГО, II, 969). В старину (до XVIII в.) Новый год приходился на 1 сентября, и описанный обычай следует рассматривать как отголосок этого прежнего сентябрьского новогоднего праздника. Можно было бы связать этот обычай с засидками, т. е. с началом работ при искусственном освещении (§ 116), но засидки у восточных славян известны почти исключительно городскому населению.
По народному поверью вода в реках и озерах становится холодной с Ильина дня, 20 июля, когда олень ступит или помочится в воду.
§ 152. Рождество
В рождественских обрядах восточных славян легко прослеживаются пережитки трех эпох. Помимо обрядов христианского происхождения, а также заимствованных с Запада обрядов языческого календаря и сатурналий имеется еще одна категория, которую следует отнести к местным языческим обрядам. Древность этих обрядов ни в коей мере не противоречит такому предположению.
Ритуальные блюда рождественских праздников у восточных славян не вызывает никаких сомнений в том, что в прошлом это были тризны, связанные с культом предков. Об этом свидетельствуют блины, кутья, овсяной кисель. У южнорусских блины подают колядовщикам и блины же ставят в хлев для домовых на Крещенье (6 января. См. ОР РГО, II, 676). Кутья из вареной пшеницы или ячменя с медом и маком даже дала название сочельницкому ужину украинцев и белорусов. Севернорусские тоже называют сочельник кутейником (Иваницкий, с. 128). Украинцы на всю ночь оставляют после ужина ложку в кутье, ожидая прихода умерших родственников (Чубинский, III, с. 264). Белорусы приглашают на рождественскую кутью покойных дедов.
Украинцы и белорусы приглашают на кутью также мороз, причем стучат в стену, открывают окно и приговаривают: «Мороз! Мороз! Иди кутью есть, а если не хочешь, то уже не ходи совсем!» Русские угощают мороз овсяным киселем в Чистый четверг — тоже поминальный день.
Другой рождественский обычай, связанный с поминовением усопших, хорошо сохранился у южнорусских, которые специально с целью согреть родителей (т.е. умерших родственников) разжигают на Рождество особый костер из соломы и навоза. Крестьяне убеждены, что у таких костров вместе с ними незримо греются и их предки. Кое-где жгут в кострах липовые веники (ОР РГО, III, 1192), очевидно имея в виду баню для покойников.
У украинцев широко распространены подобные костры, но здесь они имеют другое назначение: от сочельника до Нового года мусор не выбрасывают из домов, а сметают в передний угол. Рано утром в Новый год весь мусор выносят в сад и там сжигают, чтобы фруктовые деревья лучше плодоносили. Есть все основания предполагать, что эти же костры совершенно аналогичны тем уже описанным южнорусским кострам, возле которых должны греться предки. Однако это их прежнее назначение уже забыто, и память о нем сохраняется лишь в выражении дідуха палити, т. е. «жечь деда». Обычно ученые толкуют это в свете солярной теории.
Далее следует целый ряд магических действий, связанных в большей мере со скотоводством, нежели с земледелием. Северно- русские на Рождество пекут из теста так называемые козульки, т. е. фигурки птиц и животных. Это вовсе не замена жертвенного животного его изображением, а магическое изображение будущего приплода скота. В Каргопольском уезде Олонецкой губ. такое печенье прикрепляют над воротами скотного двора, чтобы скот плодился и летом не терялся в лесу (ОР РГО, II, 924). В Холмогорском уезде Архангельской губ. начинают печь такие фигурки уже с 21 ноября. Южнорусские на Крещенье, 6 января, совершают магический обход с топорами вокруг скота и перебрасывают топор через стадо (ОР РГО, I, 377; ср. также I, 348). Украинские женщины обычно кудахчут как куры на той соломе, которую (26 Заказ № 1618) в Рождество вносят в дом, — чтобы куры кудахтали, т.е. выводили цыплят. Белорусы в Сочельник перед ужином разбрасывают по дому вареный горох, чтобы овцы плодились (ОР РГО, II, 685).
Для того, чтобы лошади не заблудились в лесу, связывают веревками ножки столов и скамеек (ОР РГО, II, 858). Белорусы бросают 6 января в печь кусок железа и оставляют его там на весь год, чтобы волки не трогали скотину.
Обряд сеяния в Новый год — земледельческий: мальчики, наполнив свои рукавицы разными семенами, ходят по домам и сеют эти семена, чтобы обеспечить хороший урожай. Украинцы заставляют мальчиков садиться на порог и кудахтать, чтобы куры высиживали цыплят. На Украине хозяин прячется за пирогами, лежащими на столе, и спрашивает у жены, видит ли она его; жена должна ответить: «Не вижу», что предвещает изобилие хлеба в будущем. Другие магические действия на Рождество должны обеспечить изобилие пчел и меда.
Из древних рождественских обрядов мы пока не упомянули лишь гаданья, о которых речь пойдет ниже (§ 153). Почти все остальные обряды следует считать заимствованными. К ним относятся, например, колядки, как называют рождественские песни, в которых славят хозяина дома. Название это восходит к латинскому calendae. Сам обычай, с ряжением и играми, очевидно, берет начало от греко-римского языческого праздника календ, запрещенного Трульским собором. Колядки начинают петь в Сочельник, а щедровки в Новый год. По содержанию и характеру исполнения они близки песням белорусских волочебников (§ 148).
Белорусское и украинское представление с ряженой козой, вероятно, восходит к тем же римским календам. Не исключена возможность того, что исполнители рождественских песен раньше рядились, как это делают теперь в Меленковском уезде Владимирской губ. (ОР РГО, I, 186); между прочим, само слово святошник имеет у севернорусских значение «ряженый». Вполне возможно также, что жареная свинина как ритуальное новогоднее блюдо тоже берет начало от римских сатурналий.
Элементы христианского происхождения в рождественских обрядах восточных славян — это и бумажная звезда, обычно имеющая вид фонаря со свечой, который исполнители рождественских песен несут перед собой; затем вертеп, т.е. небольшой кукольный театр, в котором разыгрываются сцены библейского содержания; и, наконец, славельщики, отличающиеся от колядов- щиков тем, что они исполняют только церковные рождественские песнопения.
У белорусов особенно почитаются свечи, которые горят в церкви в Сретение (2 февраля), так называемые громницы. Их дают в руки умирающим; ими подпаливают себе с четырех сторон волосы на голове, чтобы голова не болела; свечи зажигают также во время грозы. Особенно целебной считается свеча, которую зажигали 2 февраля 12 лет подряд. Освящение свечи 2 февраля — это обряд римско-католической церкви, занесенный в Белоруссию униатами.
§ 153. Гадания
Есть основания считать, что периоды гаданья совпадают с брачными сезонами древности. Психологически это вполне понятно, поскольку основной вопрос, встающий при этом перед невестой или женихом, — это вопрос о будущем. Летом гадают главным образом на Троицу и Иванов день (§ 149, 150), а зимою — на Рождество, т. е. в периоды, совпадающие, как можно предполагать, с брачными сезонами. Это время считается наиболее благоприятным для гаданья. Троицкие венки, костры Иванова дня, рождественские блюда и печенье дают богатый материал для всякого рода гаданья.
Во время ритуальных трапез, связанных с земледельческим и скотоводческим культом и с культом предков, гадают о хозяйстве. Для гаданья, относящегося к браку, больше всего подходят обряды, связанные с культом растений, воды, заложных покойников и главным образом с прежними брачными периодами. На Рождество обряды, связанные с культом предков, и обряды, связанные со свадебным сезоном, совпадают, и в это время гаданья наиболее многочисленны и разнообразны.
Севернорусские девушки начинают гадать за 12 дней до Рождества, а украинские — с Екатеринина дня (24 ноября); в этот день срезают вишневую ветку, приносят ее в дом и ставят в воду. Если она к Рождеству зацветет, девушка в следующем году выйдет замуж. Вечер накануне дня Андрея Первозванного (29 ноября) — излюбленное время гаданья украинской молодежи. Прекращают свадебные гаданья обычно 6 или 7 января.
Однако и на Рождество чаще всего гадают на магических предметах, связанных с каким-либо языческим культом. Место гаданья — это обычно перекресток дорог, баня, рига, хлев, печь и порог дома. Перекресток считается местом пребывания нечистой силы, особенно заложных покойников. Баня — жилье банного духа, рига — духа риги, хлев — дворового, печь и порог — домового. Если иной раз и гадают в другой обстановке, то пользуются вещами, связанными с этими местами: например, вместо печи фигурирует уголь, кочерга, помело, дрова и т. д. Дворового заменяют подвластные ему куры, лошади, даже хомут и т. д. Сравнительно благоприятной для гаданья считается близость водоемов и растений — очевидно, это следы древнего культа воды и растительности.
Очень часто при гадании используют различные украшения и предметы одежды, особенно пояса, обувь, головные уборы, полотенца, кольца, гребни; однако чаще всего эти вещи являются лишь символом гадающего; если же они иногда и играют роль магических посредников для предсказаний, то это, вероятно, результат последующего развития.
Способы гаданья у восточных славян весьма многочисленны и разнообразны. У всех восточных славян сходны не только элементы гаданья, но и формы. Различия определяются исключительно условиями жизни: например, отсутствие у украинцев бани и риги предопределяет отсутствие у них соответствующих видов гаданья или их изменение. Из-за недостатка места мы не будем перечислять здесь все способы гаданья, а рассмотрим лишь то, что особенно типично.
Все восточные славяне знают гаданье на мосту. В изголовье кровати или под ней ставят миску с водой, на которой лежит мост из соломы или щепок; перед сном девушка просит своего будущего мужа провести ее по мосту, и это должно ей присниться. Прорубь, колодец, снег, мост или баня — обычные места для гаданья, очевидно связанные с культом воды. Гадая в бане, обращаются к баннику. Севернорусские девушки берут землю из-под девяти столбов забора, бросают ее на каменку и приговаривают: «Байничек, девятиугольничек! Скажи, за кем мне быть замужем?» (ОР РГО, И, 872).
Севернорусские девушки отправляются в полночь в баню, завернув подол на голову, обнажают ягодицы, пятясь, входят в баню и приговаривает: «Мужик богатый, ударь по ж... рукой мохнатой!» Если к телу прикоснется волосатая рука, жених будет богатым, если безволосая и жесткая, он будет бедным и лютым, если мягкая — у него будет мягкий характер. То же самое проделывают они и в риге. Выбежав из бани, севернорусские девушки голыми ложатся в снег, а назавтра разглядывают свой отпечаток: если на нем окажется след, девушка выйдет замуж и т. д.
Приносят в дом курицу и петуха и по их поведению стараются угадать будущее: смотрят, чье зерно они станут клевать раньше, спокойно ли они ведут себя. Связывают их хвостами и смотрят, кто кого перетянет. В темном хлеву ловят овцу и стараются определить ее пол: если это не баран, а овечка, то гадающий женится; иногда по ее возрасту определяют возраст будущего жениха. Переводят лошадь через дугу; если лошадь коснется дуги или в особенности кольца дуги ногою, девушка выйдет замуж. Южнорусские в Новый год разрезают хвост жареного поросенка на тонкие ломтики. Все присутствующие получают по такому ломтику и надевают их на палочки. Затем с палочками в руках садятся в кружок и в дом впускают собаку. Тот, чей ломтик собака схватит первым, женится (выйдет замуж).
Многие гаданья основаны на подслушивании. Слушают на перекрестке дорог собачий лай и по нему определяют, откуда придет жених. Подслушивают под чужими окнами, взяв с собой при этом блин, испеченный утром в Рождество, или ложку кутьи: по отдельным словам из подслушанного разговора стараются угадать свое будущее. Подслушивают в риге или в саду, в обоих случаях около кучи мусора, вынесенного из дому в Рождество. Прослушивают зарезанную на Рождество свинью. Прежде чем слушать в поле и на перекрестке дорог, в доме ударяют кочергой по матице. Прислушиваются к шуму жернова ручной мельницы, стараясь уловить имя жениха.
В ночь под Новый год каждая девушка зачерпывает своей ложкой воду и выплескивает ее во двор: у кого в замерзшей воде окажется углубление, тот в наступающем году умрет. Перебрасывают также через ворота пару башмаков или лаптей; если перелетят оба башмака, девушка выйдет замуж скоро, если же один, то еще не скоро. В других местах перебрасывают через ворота один башмак и по тому, куда повёрнут его носок, узнают, в какой стороне живет жених.
Особого внимания заслуживает русское гаданье, которое сопровождается пением, и именно пением так называемых подблюдных песен; это называется также метать кольцо, хоронить золото. Те, кто хочет узнать свое будущее, кладут свои кольца в блюдо или в шапку, которые затем накрывают платком. Над прикрытым блюдом поют особые песни, в большинстве случаев в припевом:
Кому поем, да тому добром.
Свят вечер!
Кому выйдется, тому сбудется.
Свят вечер!
После каждой песни блюдо встряхивают и наугад вынимают из него одно из колец, не снимая с блюда платка. К владелице вынутого кольца и относится спетая перед этим песня; содержание предсказывает судьбу. Есть, например, песня, которая сулит свадьбу:
Звал кот кошурку в печурку спать:
Там тепло и мягко и спать хорошо!
Есть и другой способ. Ставят на стол четыре блюда, прикрытых одним платком; в одно из них кладут уголь, в другое кусок сухой глины из печки (это предвещает смерть), в третье — щетку (символизирует старого мужа), в четвертое — кольцо. Свою судьбу угадывают но тому, какой из этих предметов вынется. Особый вид гаданья следующий: наливают в блюдо воды и кладут туда уголек. На краях блюдца раскладывают хлеб, кольцо и песок. Потом взбалтывают воду и ждут, пока уголек остановится; будущее определяет но тому, где остановился уголек: песок означает смерть, хлеб — отсутствие перемен.
Сходные гадания распространены в Средней Азии и у многих тюркских народов и частично связаны с шаманизмом. Возможно, что этот вид гадания русские заимствовали с Востока.
Напротив, гадания, при которых льют в воду свинец, воск, яичный белок, глядят в одно или в два зеркала, очевидно, пришли с Запада.
§ 154. Масленица
Масленица, один из самых веселых праздников восточных славян, была когда-то, как и Рождество, посвящена поминовению покойников. Об этом неопровержимо свидетельствует обязательное при этом ритуальное блюдо — блины; кое-где сохранилось и другое блюдо, принятое на поминках, — овсяный кисель (Вельский уезд Вологодской губ.). Кулачные бои, которые обычно устраивают на масленицу, также следует считать одним из элементов поминального обряда (§ 142). У русских такие бои в некоторых районах сочетаются с сооружением замка из снега, целой снежной крепости, которую обливают водой. Всадники, штурмующие эту крепость, старались верхом на коне достичь ее вершины — сцена, которую изобразил Суриков в своей известной картине «Взятие снежного городка на масленице». Защитники крепости были вооружены розгами. После взятия городка участники игры все вместе устраивали общую попойку.
У русских поселенцев на Кавказе все девушки деревни, вооруженные длинными палками, влезают на длинную скамью и «защищают» этот «город». Мужчины верхом на конях штурмуют его, а девушки не пускают их и беспощадно бьют своими палками. Те, кому удается взять этот «город», получают право перецеловать всех девушек (Станица Бороздинская Терской области Кизлярского округа. — Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа, вып. 7. Тифлис, 1889, с. 39 — 40).
Костры, которые жгут на масленицу, причем всегда из соломы и старых вещей, также могут быть связаны с культом предков. Разведение костров в последний день масленицы, т. е. в воскресенье перед началом Великого поста, обычно называется жечь масленицу; однако это могло служить и приглашением умерших предков к обильному ужину накануне поста, тем более что существует обычай перед постом не убирать со стола в ожидании покойников. Такие же костры, которые кое-где разводят уже в начале масленичной недели (ОР РГО, II, 831), доказывают, что дело здесь совсем не в «прощании с масленицей». Новейшее бытовое толкование этих костров предназначается прежде всего для детей: на них-де сжигают ту молочную и мясную пищу, которую уже нельзя больше есть.
Другие элементы масленичных обрядов свидетельствуют о том, что когда-то этот праздник совпадал с окончанием периода свадеб (ср. § 152). С одной стороны, в них содержатся величания молодых, вступивших в брак в течение последнего года, с другой — наказания для тех, кто не сумел воспользоваться только что закончившимся свадебным периодом.
Русский выонишник, т.е. пение несен с поздравлениями новобрачным, в некоторых местах тоже приходится на масленицу (см. § 148). Нередко новобрачных поздравляют без песен. В субботу на масленичной неделе все желающие приходят к паре, вступившей в брак в последний год. Пришедших угощают вином или пивом, а гость имеет право поцеловать молодую (ЖС, XI, 95); этот обычай называется целовник (от «целовать»). Молодого мужа скатывают на масленицу с горы на санках, или он съезжает на ногах, причем вместе с ним съезжает вся ватага, которая нередко падает на него. Наконец, новобрачные должны прийти на масленицу к теще на блины.
У украинцев и белорусов широко распространен своеобразный обычай наказывать тех молодых людей и девушек, которые не вступили в брак. В понедельник масленичной недели группы женщин ходят по домам и надевают девушкам и парням на ногу или на руку так называемую колодку из дерева. Девушки и парни должны внести выкуп, т. е. дать деньги на водку. Кое-где такую колодку надевают и их родителям. Наказанный не имеет права снять колодку сам. В последние десятилетия роль такой колодки играет лента или шарф, который девушки прикалывают булавками к рукаву парня. Чтобы откупиться, парни устраивают праздник, т. е. нанимают музыкантов и покупают водку, которую сами же и выпивают. У белорусов колодку заменяет иногда ступка, в которой парни прячут вещи девушек; последние должны свои вещи выкупить.
Описанный обычай заимствован с Запада. В Лейпциге и других городах Германии существовал в старину обычай впрягать девушек в плуг в наказание за то, что они не вышли замуж; это делали на городских улицах ряженые. В немецких деревнях в среду на первой неделе Великого поста заставляли тридцатилетних старых дев таскать на спине дверь. Однако заимствованный обычай, как всегда, претерпел изменения в соответствии с местными особенностями. Украинская колодка напоминает приспособление, которое надевают и привязывают свиньям, пролезающим в огороды, или деревянную ножную колодку, заменявшую раньше кандалы арестантов.
Из западноевропейского карнавала, кроме украинской колодки, заимствованы также некоторые русские масленичные забавы и шествия. Так, сибирские купцы возили по городским улицам на связанных вместе санях огромный корабль, в котором сидели певцы, музыканты, человек, ряженный медведем, и т. п. На высоком шесте, на верхушке которого было укреплено колесо, служившее сиденьем, носили женщину или огородное пугало, изображавшее масленицу.
Катанье на лошадях, очевидно, берет начало от катанья с гор; последнее имеет магический смысл, о чем уже говорилось выше (§ 142). Можно, однако, видеть в этом и древние скачки, являвшиеся, очевидно, одним из элементов тризны.
§ 155. Литература
Исследования восточнославянских обрядов: Аничков Е. Весенняя обрядовая песня на западе и у славян.
Ч. І. От обряда к песне. СПб., 1903, ХХѴШ, 392 с. (Сборник ОРЯС, т. LXXIV, № 2); Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии. Вып. I. Умершие неестественною смертью и русалки. Пг., 1916, 16, 311, 2 с.; Кагаров Е. Г. Религия древних славян. М., 1918, 72 с.; Богданович А. Е. Пережитки древнего миросозерцания у белорусов. Этнографический очерк. Гродно, 1895, III, 186 с.; Сумцов Н. Культурные переживания. Киев, 1890, 408 с.; Кедрина Р. Обряд крещения и похорон кукушки в связи с народным кумовством. - ЭО, ХСІІ-ХСІІІ, 1912, № 1-2, с. 101-139; Макаренко Ал. Сибирский народный календарь в этнографическом отношении. Восточная Сибирь. Енисейская губерния. СПб., 1913. — Записки РГО по отделению этнографии, т. XXXVI; наконец, названная в § 22 работа Е. Карского.
Описания имеются в работах Е. Р. Романова, Ю. Ф. Крачков- ского, Н. Анимелле и П. Чубинского, названных в § 22, далее, у Г. Завойко, П. Шейна, С. В. Максимова, П. Ефименко, Н. А. Иваницкого — § 35, в работах Н. Маркевича и А. Киркора — § 55,
В. Селиванова — § 87, П. Иванова и Н. С. Щукина — § 145; Дикарев М. Народний календар Валуйського повіту (Борисівськоі волості) у Вороніжчині. — МУРЕ, т. IV. Львів, 1905, с. 114—204; Снегирев И. М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. Вып. I — III, М., 1837—1838; Минх А. П. Народные обряды, обычаи, суеверия и предрассудки крестьян Саратовской губернии, собранные в 1861 — 1888 гг. СПб., 1890, II, 152 с. — Записки РГО по отделению этнографии, т. 19, вып. 2.
О пасхальных обрядах см. также: Кордуба М. Писанки на Галицькій Волині. — МУРЕ, т. І. Львів, 1899, с. 169—210; Кулжин- ский С. К. Описание коллекции народных писанок. Вып. I, М., 1899, 176 с., XLV табл. ил., всего 2219 рис.; Груздев В. Ф. Оклика- ние молодых. — Известия Общества истории, археологии и этнографии при Казанском университете. Т. XXXII, вып. 1. Казань, 1922, с. 93-96.
Относительно обрядов, связанных с ночью на Ивана Купала, см.: Веселовский А. Н. Гетеризм, побратимство и кумовство в купальской обрядности (Хронологические гипотезы). — ЖМНП, ч. ССХСІ. СПб., 1894, февраль, с. 287—318.
Об осенних обрядах: Шейн П. В. Обряд похорон мух и других насекомых. — Известия ОЛЕАЭ, т. XXVIII. (Труды Этнографического отдела, кн. IV. М., 1877, с. 20—22).
О рождественских обрядах говорится в работе: Зеленин Д. Народный обычай греть покойников. — Сборник ХИФО, т. XVIII. Харьков, 1909, с. 256—271.
О гаданиях: Завойко Г. Гаданья у крестьян Владимирской губернии. - ЭО. СѴ-СѴІ, 1915, № 1-2, с. 113-118; Зеленин Д. Из быта и поэзии крестьян Новгородской губернии. — ЖС. XIV, 1904, вып. І —II, с. 6—9; Сказки и песни Белозерского края. Записали Борис и Юрий Соколовы. М., 1915, с. 519—523; кроме того, названная в § 35 работа П. Богатырева и в § 22 — работа М. Я. Феноменова.
О масленице: Миллер Вс. Русская масленица и западно-европейский карнавал. М., 1884, 43 с.; Красноженова М. В. Взятие «снежного городка» в Енисейской губернии. — СЖС. вып. II. Иркутск, 1924, с. 21—37.