Автор: Зеленин Д.К.
Евразия Категория: Зеленин Дмитрий Константинович
Просмотров: 251

Часть 3. Окончание.  VIII. Жилище. IX Семейная жизнь. X Общественная жизнь. XI Календарная обрядность. XII Народные верования. Примечания

Фронтальный учет литературы и архивных материалов, экспедиционный опыт и хорошее знание многих музеев европейской части России помогли Д.К. Зеленину как исследователю овладеть всеми основными материалами, которыми располагала в то время русская, украинская и белорусская этнография.

 

 

 

 


VIII. Жилище


§ 111. Плотницкий инструмент. Общие особенности восточнославянской деревянной архитектуры. § 112. Типы восточнославянского жилища. § 113. Крыша. § 114. Печь. § 115. Общий план жилища. Украшения на домах и на мебели. § 116. Освещение. § 117. Развитие восточнославянского жилища. § 118. Обычаи и суеверия, связанные с жилищем. § 119. Литература.

 

§ 111. Плотницкий инструмент.

Основным материалом для постройки жилища служит разного рода дерево: дом либо рубят из плах или цельных древесных стволов, либо плетут из хвороста. Наряду с деревом уже с давних времен употребляют также землю и глину для землянок и мазанных домов. Кирпичи первоначально применяли только при постройке церквей; крестьянские дома из кирпича стали строить в деревнях не раньше XVIII в.

В середине XIX в. у белорусов Черниговской губ. было засвидетельствовано полное отсутствие пилы; отмечалось, что они не умели пилить дерево пилой, они только рубили его топором (Есимонтовский, с. 59, см. гл. IV § 64). В начале XX в. плотники в этих местах уже знали поперечную пилу; однако доски и тогда по-прежнему тесали из бревна одним лишь топором, не пользуясь пилой (Косич, с. 85, 88). Вообще большие широкие пилы для продольной распиловки ствола появились у восточных славян очень поздно, и все доски тесали прежде топором из целого или расколотого ствола. Отсюда и название тёс (укр. тес; в старые времена тесом называли также щепки, которые стесывались при заготовке досок). 

Основным инструментом плотника является топор (рус. топор, укр. сокира, топір, барда, тесло). Восточнославянский топор отличается от западноевропейского коротким топорищем и длиной лезвия, доходящей иногда до 30 см. Кроме того, для русского топора характерен своеобразный изгиб короткого топорища. Изогнутое топорище не только придает человеку, работающему топором, большую силу размаха и ловкость движений, но также служит ватерпасом: изгиб его таков, что, если взять топор за конец топорища, передняя часть топорища образует одну линию с лезвием. Для колки дров пользуются топором другого типа (рус. колун) — клиновидным, с узкой или обычной лопастью, но с обухом, длина которого равна ширине лопасти (рус. балда). Вес русского топора без топорища колеблется от 1000 до 1800 г.

Наряду с обычным топором употребляют также тесло (рус. тёсла, укр. теслиця). Оно отличается от первого полой лопастью, лезвие которой перпендикулярно топорищу. Теслом делают в бревне продольные борозды, в том числе и те, в которые при сборке деревянного дома закладывают мох и паклю.
Струг в простейшей форме представляет собой дугообразную железную пластину с двумя деревянными ручками (рус. скобель, белорус. скобля, укр. скобелка); этот инструмент полностью идентичен одноименному орудию украинских гончаров (§ 44). Плотники пользуются им при очистке древесных стволов от коры, и, кроме того, он заменяет рубанок, появившийся значительно позже.
Если упомянуть еще долото и так называемую черту, т. е. железную палочку с острым двузубым крючком на конце, которым проводят на дереве параллельные линии, а также прибавить к этому уже упоминавшуюся пилу, то перечень инструментов, которыми пользовался в прошлом русский плотник, будет в основном полным. В недавнее время у немцев был заимствован ряд более совершенных инструментов. О их немецком происхождении свидетельствуют их названия: шерхебель, фуганок, ценубель, стамеска (Stemmeisen), ватерпас (Wasserpass); гембель (укр.) и др.
Можно привести следующие характерные особенности восточнославянской деревянной архитектуры, общие для всех восточных славян.

  1. Преобладает такой способ постройки домов из древесных стволов, при котором на углах выступают концы бревен (зауголки): на бревнах, на расстоянии 20 см от концов делают топором полукруглые выемки (рус. чашки). В такую выемку кладут конец бревна следующего ряда до половины его толщины. Это называют рубка в угол, в обло, в чашку, в коровку, в зарубу, у зруб, у цівки (укр.). Вдоль бревна делают не очень глубокую борозду, так называемый паз, заполняют его для сохранения в доме тепла мхом или, реже, наклей и прижимают следующим бревном.
  2. Отсутствие фундамента, который чаще всего заменяют большие камни, врытые в землю, под четырьмя углами дома, или короткие толстые столбы (рус. стулья, подстолбки; укр. стояни).
  3. Опорой для потолка служит горизонтальная поперечная балка (рус. матица, укр. сволок)·, на сколоченный из досок потолок насыпают землю.
  4. Внутри дома вдоль степ устроены неподвижные скамьи для сиденья (лавки, укр. лави), а над ними — также неподвижные полки для посуды.
  5. К жилому дому пристроены сени, а рядом с ними, всегда в одну линию, - чулан или второе жилое помещение.

 

§ 112. Типы восточнославянского жилища.

Основные тины восточнославянского жилища различают по двум главным признакам: высота над уровнем земли и материал. Дома первого типа ставятся непосредственно на землю, так что полом дома служит земля. Такой дом, естественно, отличается очень небольшой высотой, что дало К. Рамму основание назвать этот тин восточнославянского наземного жилища низким домом (Niederhaus). Сами славяне называют этот тип дома хата — слово, заимствованное в далекие времена у иранцев через посредство венгров Кроме небольшой высоты хата отличается тем, что обращена к улице не фронтоном, а длинной стороной. Деревянный пол внутри хаты покрывает обычно не всю площадь, а лишь небольшую ее часть и, как правило, служит местом для сна. Наконец, крыша хаты всегда четырехскатная, округлая, а не двускатная. Этот тип жилища преобладает в стенных районах — на Украине, у южнорусских и отчасти у белорусов.

Другой тип восточнославянского жилища — севернорусская изба — строится не непосредственно на земле, а на более или менее высоком сооружении из бревен — нижнем, нежилом этаже (так называемое подполье, подклет, подъйзбица); его нередко используют как кладовую или как хлев. Этот тин дома на подклете (по Рамму, Stockhaus) обращен к улице фронтоном, и крыша у него почти всегда двускатная. Он характерен главным образом для севернорусских, но уже давно проник в города, а оттуда в деревни других восточнославянских народов. Он и но сей день продолжает вытеснять хату.

Что касается материала, то на Украине встречаются дома (хати) типа наземных из ивовых поток, из хвороста, из связанного в пучки камыша, из ржаной соломы и, наконец, дома, снаружи и изнутри обмазанные глиной (мазаные), которые называют также мазанки. Украинские дома делают также из необожженного кирпича; это — лемпач, саман — смесь глины и мякины или резаной соломы. Иногда эти кирпичи (так называемые вальки) кладут в стены еще совсем сырыми, так что приходится очень долго сушить такие стены, прежде чем положить на них потолок и крышу. Глина — строительный материал, настолько привычный для украинца, что свой дом, даже сложенный из бревен, он также обмазывает и снаружи и внутри глиной, благодаря чему такие дома тоже называют мазанки (см. рис. 165).

165. Украинский жилой дом с соломенной крышей. Полтавская губ. (замена, из фондов ГМЭ)

Южнорусские плетут стены помещений для скота и других хозяйственных построек из хвороста, по глиной их не обмазывают. Точно так же не обмазывают русские и белорусы свои бревенчатые дома. Южнорусский жилой дом такого же наземного типа, как украинский, отличается от последнего (даже бревенчатого) тем, что его не обмазывают, а также своим внутренним устройством: святой, или красный, угол с иконами и столом в большинстве случаев помещается около входной двери. У севернорусских такое расположение встречается крайне редко, а украинцам и белорусам оно вообще неизвестно.

Дома севернорусского типа на подклете обычно соединены с двором, под которым следует понимать постройки для скота и для хранения корма. Такое соединение жилого помещения со скотным двором народ называет связь. Рамм дал ему название Hofhaus. Положение дома по отношению к связанному с ним двору не всегда одинаково. В некоторых случаях дом связан с двором по длине, так часто двор стоит за жилым домом (у Рамма — Einbau); в этом случае жилое помещение может быть пристроено сбоку. В других случаях двор примыкает к дому сбоку, так что фасады обоих строений лежат в одной плоскости (Zwiebau); при этом пристройка новых помещений может производиться по оси дома; если имеется второй дом, он стоит позади первого. Классификация Рамма включает только эти два типа. Правда, Рамму известен и Querbau, когда двор примыкает к дому сбоку иод углом, однако этот тип он считает исключением.

1 Из угорских языков — остякского, вогульского, венгерского. которые следует иметь в виду но причинам фонетического характера, восточные славяне имели контакт только с последним, т. е. венгерским, поэтому русское хата, очевидно, можно снимать с древним венг. haz «дом». Им.: Корча Ф. Е. Опыты объяснении заимствованных слов в русском языке. ИАН. серия VI. Т. I. СПб., 1907. c. 762 и сл. Ср. финск. kolа, остнкск. хос. венг. haz (Остяки и ногулы старые наименования хантов и манси. - Ред).

166. Cевернорусский двор сзади. Ярославская губ.. Пошехонскии уезд
 
167. Севернорусский дом вид спереди. Вятская губ. Орловский уезд.
 
168. Севернорусский дом (на подклете). Вологодская губ., Кадниковский уезд (рис. Г. В. Вороновой но Суслову)

Классификация Рамма не охватывает всего многообразия севернорусских строений. Рис. 168 показывает Zwiebau Рамма; иногда дом и двор находятся под разными крышами. На рис. 166, на котором видна задняя сторона двора, примыкающего к дому сбоку, изображен другой тип Zwiebau; здесь крыши не только разные, но даже не параллельные. На рис. 167 представлен раммовский Querbau, который кажется сложным, потому что двор здесь примыкает одним концом к задней стене жилого дома, а другим соприкасается с хозяйственными строениями; все это вместе имеет вид буквы «II» (старое название буквы — «покой»), благодаря чему этот тип постройки народ называет стройка покоем). Весь двор здесь покрыт соломенными крышами, так что «птица не залетит». Этот тип постройки, который в Вятской губ. является господствующим, Герцен сравнивает с крепостью.

Характер крепости носит и жилище гуцулов в Карпатах, где жилой дом находится под одной крышей с хлевом и всеми другими хозяйственными постройками (Шухевич В. Гуцульщина. Ч. I, с. 107-108, рис. 49-50. - МУРЕ, т. II, Львів, 1899). У карпатских бойков и лемков все строения вытянуты в одну прямую линию и находятся под общей крышей. Нечто подобное имелось в начале XX века у украинцев Екатеринославской губ., где это появилось, несомненно, под влиянием немцев-колонистов (Харузина).

 

§ 113. Крыша.

Материалом для крыши (рус. кровля, крыша, стреха·, укр. стріха, покрівля; белорус, страха) служат солома, доски, дранка (дрань, драницы), иногда также короткая кровельная дрань. (гонт), изредка — камыш. Приколачивание кровельных досок железными гвоздями — нечто совершенно новое. Вообще для постройки восточнославянского дома характерно полное отсутствие железных гвоздей и других металлических деталей. В некоторых случаях вместо необходимых железных гвоздей употребляли деревянные, а на крыше заменяли их гнетом.

Из двух основных типов восточнославянской крыши — четырехскатной шатровой и двускатной остроконечной — наиболее древней следует считать шатровую. За последние сто лет у белорусов и украинцев распространилась двускатная крыша, вытеснив прежнюю четырехскатную, причем под немецким влиянием. На рис. 167, 168 можно увидеть переходные стадии от четырехскатной крыши к двускатной. В одном случае наверху сохранилась часть соломенного ската (белорус. лабяк, залоб, прыстрэшак). Иногда внизу сохраняется рудимент того же ската (белорус, ακόη, казы- ρόκ, причэлле, капёж, эастрэшак). В другом случае (рис. 168) спереди скат (севрус. палатка), а сзади двускатная крыша. Преимущества двускатной крыши, обеспечившие ей победу над шатровой, таковы: увеличение площади чердака (рус. подволока, верх, чердак, вышка; укр. горище, гора; белорус. гара, верх, сельнік, пакот); возможность сделать на чердаке окно: уменьшение стоимости крыши, если ее делают из дорогого материала, например из железа. Для фронтона у восточных славян нет общераспространенного названия, так что употребляют самые различные: шчыт, зашчыт, лоб, чало, франтон, павал, ачэлле; лемега (белорус).

169. Каркас крыши (на самцах) белорусской пуни. Черниговская губ., Мглинский уезд
 

170. Южнорусская пунька. Каркас крыши. Тульская губ., Богородицкий уезд

Различные хозяйственные постройки, например украинскую ригу (клуня), делают до наших дней в форме четырехскатиой крыши, поставленной прямо на землю.

Если считать двускатную крышу более поздним явлением, чем четырехскатная шатровая, то следует признать также поздним тот тип крыши, который представлен на рис. 169 и который К. Рамм называет Ansdach (от скандинавского ans — коньковый брус). Эта крыша отличается от обычной отсутствием стропил (рус. стропило, бык; укр. и белорус. кроквы). В этом случае каркасом крыши служат длинные горизонтальные жерди (рус. слега, лотока; белорус. пакот, пакот), концы которых положены на концы бревен фронтона (рус. самец, борандыш; белорус. лемег).

Такая крыша на самцах распространена у севернорусских, но нередко встречается и у белорусов, которые делают эти крыши, крытые соломой, на амбарах, чтобы обезопасить себя от ворон: проломить такую крышу невозможно (Косич).

Как крышу на самцах можно рассматривать и тот тип кровли, который изображен на рис. 18 (овин из Дмитровского уезда Московской губ.), хотя в этом последнем случае скатов не два, а четыре. Вместо стропил и слег здесь горизонтальные брусья, положенные четырехугольниками. Каждый следующий ряд брусьев короче и выше предыдущего.

171. Крыша севернорусского жилого дома. Вологодская губ., Кадниковский уезд (по Суслову)
 
 
172. Крыша пуни (на сохах) белорусского гумна, Могилевская губ., Гомельский уезд

Тип крыши более старый, чем двускатная, — крыша на стропилах изображена на рис. 170 (южнорусская) и 171 (севернорусская). В последнем случае имеется также фронтон, но каркас крыши опирается не на него, а па 3—4 пары стропил. Стропила опираются нижним концом о верхнее бревно длинной стены, а их верхний конец прикреплен к коньковому брусу (князевая слега), где скрещиваются две пары стропил. На стропила положены 2 — 3 пары слег — горизонтальных длинных жердей, имеющих различные названия: обрешетина, решетина, пожилина, складник, лотока; лата, лавина (укр., от немецкого Latte — «слега»); лата, прут (белорус.).

У севернорусских деревянных крыш встречаются по краю крюки (курица, крюк, кокша; белорус. какошина) для поддержки водосточного желоба. На самом верху крыши находится конек (князёк, конёк, шелом, охлупень) и различные гнеты. Эти последние обычно лежат на русской крыше горизонтально, параллельно коньку, а на украинской и белорусской их кладут в направлении от стены к коньку. Концы конька, а иногда и концы крюков украшают резными изображениями голов животных, чаще всего лошадиной головой, иногда — изображением гуся. Можно полагать, что это — воспоминание о черепах животных, приносившихся в жертву.

О древности крыши стропильного типа говорит и архаический характер восточнославянских крыш на сохах. В качестве сох чаще всего употребляют древесные стволы с естественной развилкой на верхнем конце (см. рис. 172), реже — обычные стволы с искусственным углублением, сделанным на более тонком конце (севрус. уши). В верхние углубления двух или трех таких сох вкладывают горизонтальное бревно, которое служит коньком (белорус. соломя, см. рис. 172). От верхнего края стен сруба, а иногда прямо от земли к этому коньку подводят под углом стропила. На стропила кладут слеги и т. д., как показано на рис. 170 и 171. В некоторых случаях на сохи (укр. підсошки) кладут не коньковую балку, а подбалку — горизонтальное бревно, в которое упираются нижние концы либо всех стропил, либо части их. Крыши на сохах известны всем восточным славянам, однако лучше всего они сохранились у украинцев и белорусов.

Остается сказать о том, как кроют крыши соломой. У русских преобладает наиболее простой способ, при котором солому настилают на каркас крыши, снабженный слегами. Ломаную солому насыпают в полном беспорядке (ворохом, в натруску). Поверх нее в качестве своего рода гнета кладут прутья и палки. Другие способы крыть крыши соломой русские называют по-немецки. Лишь самые неимущие украинцы и белорусы избирают способ в натруску. В основном же можно выделить три украинско-белорусских способа крыть крыши соломой.

Пучки соломы (укр. кулики; белорус. кулікі, паркі, мэткі) связывают, обычно попарно. Их перевязывают в нижней части, около корней, и укладывают рядами, колосьями вниз. Этот способ носит названия: під гузир (укр.); под колас (белорус.); под прут, в околот, просто (рус.). При этом каждый верхний ряд несколько перекрывает предыдущий нижний.

Второй способ немного сложнее: снопики соломы (укр. китиці; белорус. застрешнікі, двойчакі или тройчакі) связывают около колосьев по два или по три и укладывают колосьями кверху. Их кладут рядами за застрешину и пригнетают тонкой жердью, или простой веревкой, или же веревкой из соломы (поплёт). Веревку привязывают к лежащей внизу слеге. Колосья нижнего ряда перекрываются снопиками следующего ряда. Этот способ носит названия: під волот (укр.); под стреховку, под лапату, под щётку, под гребёнку, под бому (белорус., бома — это шест, по которому кровельщик поднимается наверх); под щётку (рус.). Такая крыша иногда держится несколько десятков лет.

Третий способ — смешанный: первый ряд пучков кладут вторым способом, колосьями вверх, а все последующие — колосьями вниз.

При всех трех способах ржаную солому берут неразмельченную (правая). Конек, однако, кроют ломаной соломой, а иногда и льняной кострой, которую во избежание щелей обмазывают глиной. Санитарное обследование 10 тыс. украинских крестьянских домов, проведенное в 1924 г. в различных районах Украины, дало следующие цифры: 80 % домов крыты соломой, из них 45 % построены еще в XIX в., остальные в XX в.; 50 % обследованных домов построены из дерева, 33 % — из глины и 6 % — из жженого кирпича (сообщение д-ра Марцеева от 12 марта 1925 г.). У южнорусских и белорусов число соломенных крыш не меньше, у севернорусских оно всегда было сравнительно небольшим.

 

§ 114. Печь.

О современной восточнославянской печи учеными высказываются два совершенно противоположных мнения. В. фон Герамб (WS, Bd 3, Ht 1. Heidelberg, 1911, с. 8 и сл.) относит восточно-славянскую печь к типу очаговой, т. е. видит в ней печь с очагом, развившуюся непосредственно из открытого очага и органически с ним связанную. Говоря о русской печи, Герамб использует материалы Гакстгаузена (Haxthausen Aug. Frh. von. Studien über diе іnnеrеn Zustände Russlands, 1847, І Тeil, с. 108 и сл.) и О.  Шрадера (Sclirader О. Bilder aus russischen Dorfleben — We- stermarins Moualsheftc. Januar 1909, Ht 4 Bd 105/Н, Ht 028, c. 52(5 и сл.), которые считают, что русская печь служит не только печью, но одновременно открытым очагом.

Совершенно противоположного мнения придерживается Рамм, считающий, что русская печь не имеет с открытым очагом ничего общего и функций его никогда не выполняла.

Думаю, что истина лежит посредине. Действительно, использование печи в качестве открытого очага нехарактерно для восточных славян, и тем не менее оно встречается, а устройство восточнославянской печи вполне позволяет использовать ее таким образом. Перед устьем восточнославянской печи всегда есть сложенная из кирпичей или глины площадка, так называемый шесток (другие названия - рус. очаг, очолок; укр. припічок; белорус. прыпечек, передпечье, прыпік, пячўрка, камінок, под, загнёт). Над шестком всегда устраивают дымовое отверстие (см. рис. 173). От самой печи шесток отделен большим дугообразным проемом (рус. чело, устье, челюсти, челюстники, челестник, белорус. чало, чалеснік, укр. челюсті). После того как печь протопится, устье закрывают заслонкой. Пока печь топится, оно остается открытым и стоящая на шестке посуда, особенно та, которая придвинута к самому устью, подвергается действию огня. Правда, обычно ее ставят прямо в печь, поближе к горящим дровам. У севернорусских Пинежского уезда Архангельской губ. распространен такой обычай: «Близь печей на деревянных кочережках вешаются котлы с водою, чтобы не пролетали искры огня» (Ефименко, ч. I, с. 22; сведения 1864 — 1869 гг.). Печи здесь без труб, и едва ли можно сомневаться в том, что котлы вешали перед самым устьем печи, над шестком.

173. Украинская печь. Полтавская губ. (а, 6)

Если такие висящие у печного устья котлы — явление, для восточнославянского мира крайне редкое, то, напротив, следующий обычай имеет повсеместное распространение: из протопленной печи выгребают на шесток раскаленные угли; для этого с одной стороны шестка имеется специальное углубление, известное под разными названиями (рус. горнушка, жараток, загнетка, печурка, порск; белорус. ямка, копка, пячурка, жароўня, ушко; укр. кубаха). Иногда это небольшая ямка, углубление книэу, иногда же — нечто вроде ниши в боковой стенке. Нередко можно увидать такие углубления по обеим сторонам шестка. Сюда сгребают из печи раскаленные угли прежде всего для того, чтобы сохранить огонь (ср. § 40); его всегда можно добыть, раздувая тлеющие угли. Кроме того, на этих углях разогревают пищу, например ужин, что особенно распространено у белорусов. Белорусы часто устраивают над углублением с углями небольшой карниз, на который и ставят разогреваемую еду.

Иногда горячие угли выгребают из углубления на середину шестка, где кладут три плоских камня или ставят специальный железный треножник (треног, таган). На нем варят ту пищу, которую будут есть сразу. Это принято не только у белорусов (Шейн, III, с. 63 — см. гл. II § 35), но и у русских (Даль приводит это в своем «Словаре» на слово «шесток»), а также у украинцев, например в Харьковской губ. Правда, так делают не очень часто — прежде всего потому, что в этом нет особой необходимости: зимой печь почти всегда горячая, а если и остыла, то вечером ее снова затапливают соломой или мелко наколотыми дровами; летом же, естественно, предпочитают готовить пищу под открытым небом. Даже в наши дни украинцы ставят в сенях особые камины, о которых ниже (§ 116). Не так давно белорусы и русские также пристраивали к своим не имеющим дымохода печам недалеко от устья небольшие печки — печурки (Суслов, с. 264; Никифоровский, с. 244). Однако в случае необходимости шесток используется не только как очаг, но и как особая печь. Например, украинцы Харьковской губ. иногда даже пекут на шестке пасхальные куличи, которые из-за своей невероятной величины в печь не влезают. На шестке жар с трех сторон, и поэтому есть полная возможность печь на нем хлеб.

Наконец, бывает и так, что у русских, например в Псковской губ., у печи над углублением, предназначенным для углей, висит котел (ОР РГО, III, 1149; Якушин. Путевые письма из Новгородской и Псковской губ., с. 198). Правильнее рассматривать это явление как пережиток старых времен, чем как заимствование у финнов или татар.

Другим пережитком древнего очага можно считать дымарь, который в наши дни служит главным образом для освещения (§ 116).

Раньше восточнославянская печь не имела дымохода. Дым наполнял все помещение и выходил через дверь и через специальное отверстие в потолке или, чаще, под потолком. Такие печи без дымоходов (так называемая курная печь) у русских и белорусов были преобладающими в течение всей первой половины XIX в. Иногда их можно было встретить и у украинцев, особенно в лесной местности. Кое-где они как большая редкость встречаются еще и теперь. Преимущества курной печи заключаются в том, что она дает больше тепла, сохраняет дом сухим, вентилирует и дезинфицирует его. Она не дает угара и способствует сохранности материала, из которого построен дом, особенно соломенных крыш. Недостатки курных изб очевидны: копоть на стенах, дым и холод во время топки печи, когда дверь открыта и дым наполняет все помещение.

Печь кладут из глины на особом фундаменте, чаще всего в углу дома. Печи, сложенные из обожженного кирпича, — явление сравнительно новое. Когда месят глину для печи деревянными пестами, то иногда добавляют в нее камни; кое-где даже кладут попеременно ряд глины и ряд камней (Иваницкий). Назначение камней — дольше удерживать в печи тепло. Печи, сложенные из глины таким способом, отличаются необыкновенной прочностью и нередко стоят дольше самого дома.

Обычно длина печи 1,8—2 м, ширина — 1,6 —1,8 м, высота — примерно 1,6 м. Сверху печь представляет собой ровную плоскость, и зимою на ней спят; там также сушат зерно. Погреться на печи в теплом просе — высшее блаженство для украинцев. Внутренняя часть деревянного основания печи (подпечек) зимой нередко служит курятником. Передний угловой столб фундамента носит у русских название турок, тур; его часто украшают резьбой и разрисовывают. В народных песнях встречается выражение: туру ногу пишет. Другие его названия: стамик, печной стоўп; конь, коневый стоўп,стоўп (белорус). В народных поверьях он играет немаловажную роль (§ 125).

Над устьем курной печи всегда делают две перекладины из досок или из четырехгранных брусьев для сушки сосновой лучины и других вещей; это так называемый напыльник. Вероятно, именно доски напыльника имел в виду летописец, рассказывая об ослеплении князя Василько в 1097 г.: убийцы сняли «в истобке» доску с печи и положили ее князю на грудь, затем сняли с печи вторую доску, положили и ее на грудь и сели на нее сами.

Описание разных видов печей было бы неполным без упоминания простейшей полевой печи, которую вкапывают в землю и на которой варят пищу. Украинцы называют ее паланка, но чаще — тюркским словом кабиця (см. рис. 174). В естественной или специально сделанной земляной террасе выкапывают горизонтальную канаву, в нее кладут дрова. Над дровами делают отверстие, над которым ставят котел.

174. Украинская кабиця

 

§ 115. Общий план жилища. Украшения на домах и на мебели.

В наши дни наиболее распространенным жилищем восточных славян являются дома трехкамерного типа: жилое помещение, сени (а) и чулан либо другая комната (см. рис. 178). Нередко встречаются и дома двухкамерного типа, особенно если часть сеней (а) отведена под чулан (b) или даже под жилую комнату (х) (см. рис. 175—177). Однокамерные дома без сеней встречаются крайне редко.

Вход в жилое помещение всегда через сени. У севернорусских вход в сени обычно со двора, а у других — прямо с улицы, однако это правило имеет немало исключений. Дверь почти всегда одностворчатая, с порогом, иногда очень высоким. Двустворчатые двери, точнее ворота, без порога, но с отдельно вставляющейся доской (подворотня) встречаются почти исключительно там, куда въезжают в повозке. Еще встречается дверь, которая движется на пяте, без железных шариков, что раньше было распространено повсеместно.

176. План севернорусского дома. Вятская губ., Слободской уезд

При входе в комнату справа от двери стоит печь (рис. 176 і) устье которой обращено к окну, к свету. Если же печь помещается слева от входа, то русские женщины называют такую комнату изба-непряха, т.е. помещение, в котором трудно прясть, потому что пряха сидит на длинной лавке (k), которая тянется от двери до святого угла с иконами; при этом правая рука пряхи обращена к стене, а не к свету от окна, и ей трудно пустить веретено по полу на большое расстояние. Вообще лавки (к) устроены так, что на них можно сидеть с прялкой; иногда в них делают специальные отверстия для гребня прялки. Напротив печи находится угол, в котором стоит стол и висят иконы; это святой, или красный, угол (другие названия: рус. сутки; укр. и белорус. покуть, покуття) — почетное место для гостей.

175. План южнорусского дома. Тульская губ., Богородицкий уезд

Южнорусский жилой дом (рис. 175) отличается от всех остальных восточнославянских домов тем, что угол около двери предназначается не для печи, а для святого угла с иконами. Печка же помещается в противоположном углу избы.

Обычно часть избы от устья печи до противоположной степы отделяют от остального помещения либо занавеской, либо дощатой перегородкой и называют у русских чулан, середа, прируб, шолныша, куть, комнатка.

Кажется, название середа (т.е. середина) следует считать наследием тех времен, когда печь или очаг ставили в середине жилища: слово шолныша, шомыша (севрус.) заимствовано у варягов (др.-швед, sömpnhus, др.-норвежск. svefnhus — «спальня»); комнатка (севрус.) с украинско-польским ударением свидетельствует о позднем культурном влиянии украинского юга: кімната (укр.) — это обособленная часть жилого помещения, которая обычно служит спальней.

В севернорусской избе около двери, рядом с печью имеется ход в подполье — неглубокую яму под полом, своего рода погреб для хранения съестных припасов. Если этот ход имеет вид невысокого ящика с горизонтальной опускающейся дверью, его называют голбец (от др.-скандинавск. [hvilu]-golf), голбчик, голубец, прилавок; он служит также и для спанья. Если же он представляет собой небольшую комнату с отвесной дверью, он носит название казёнка (уменьшительное от казна). В старых помещичьих домах казёнкой называлось особое помещение для храпения ценных вещей. В наше время вместо голбца и казёнки делают просто опускающуюся дверь (n на рис. 176).

Непременной принадлежностью русской и белорусской избы считаются полати, палаці (см. рис. 175, 176h) — высокий и широкий настил для спанья (белорус. пылаці, полы — от греч. παλάτιον южнорус. иногда хоры). Украинцы их не знают. Их делают на расстоянии 80 см от потолка, и тянутся они обычно от печи до противоположной стены. Вероятно, они появились в русской избе в подражание церковным хорам, предназначенным для певцов и некогда носившим название полати.

Южнорусские и белорусы устраивают под этими высокими полатями еще один настил на расстоянии 0,8—1 м от пола. Он тоже служит для спанья и называется пол (укр. піл); белорусы иногда называют его нары. У украинских гуцулов такого настила нет, они спят на обычных кроватях. Севернорусские называют полом деревянный пол в помещении, а спят они на уже упомянутых полатях и на конике — короткой скамье в форме ящика, которая стоит около двери (см. рис. 175); раньше у одного конца коника ставили доску с вырезанной на ней лошадиной головой. Украинцы в некоторых местах пользуются низким настилом (полом) как обеденным столом, если в доме нет другого стола (ОР РГО, I, 479).

177. План украинского дома. Харьковская губ., Старобельский уезд

 


178. План украинского двора. Екатеринославская губ., Краснодарский (Константиноградский) уезд

Высокий настил (полати) опирается на балку, один конец которой прикреплен к печному столбу (ср. выше, § 114), а другой к стене. К тому же печному столбу прикреплена еще одна балка, которая тянется от полатей и печи к противоположной стене; это так называемый воронец (грядка). Обе эти балки, поперечная и продольная, делят жилище на четыре части, которые на Севере имеют специальные названия: подпорожье или задний угол, в Олонце также полонёный угол; большой или красный угол с иконами; печной или середа — напротив устья печи; четвертый угол занимает печь. Если печь стоит не вплотную к стене, то пространство между стеной и печью называется запечье и верно- угол; запечье находится около двери. Полка с иконами (божница) в белорусской избе украшается к празднику вышитыми полотенцами и троичными ветками (белорус. май). Все восточные славяне украшают жилище вышитыми полотенцами, однако только у украинцев и отчасти у белорусов этот обычай носит общераспространенный и устойчивый характер.

179. Украинская резьба на оконных наличниках. Харьковская губ., Ахтырский и Богодуховский уезды

180* Украинская резьба на причелинах. Харьковская губ., Ахтырский и Богодуховский уезды

На рис. 179 — 182 показаны наружные резные украшения жилых домок. На рис. 179 изображены наличники окон в Харьковской губ., на рис. 180 — резьба па досках фасада. Здесь преобладает чисто геометрический орнамент. Русские наряду с геометрическими фигурами изображают фантастических зверей: похожих на львов морских котов, человекообразные фигуры с рыбьими хвостами (фараоны), лошадиные головы, растительный орнамент и т. д. Севернорусские обычно украшают резьбой те доски фасада дома, которые идут по краю обоих скатов крыши от конька (рис. 171: причелина, косица, перо, полотно, закрылина; см. рис. 182). Резьбой покрывают также так называемые серёжки или подвесы, подперки, которые спускаются с крайних досок как концы вышитого полотенца. Далее, резной бывает доска, висящая под коньком в верхнем углу фронтона — запон или отвесная доска, и укрепленная на ней горизонтально красная доска 1 — горизонтальный карниз внизу на фронтоне (севрус. лигерь от нем. Regel). Оконные наличники, ставни, столбы ворот и сами ворота также украшают резьбой. В последнее полустолетие резьба быстро исчезает, вытесненная цветной росписью.

1 В этой красной доске севернорусской крыши нетрудно узнать остаток той доски, которая соединяла концы гнёта — шеста, лежавшего горизонтально в середине плоскостей крыши; эта доска называлась огниво.

 

181. Севернорусская резьба

 

182. Фасад севернорусского дома с резьбой. Костромская губ.  (замена, ия фондов ГМЭ)

Восточнославянский дом небогат мебелью. Кроме уже упомянутых неподвижных лавок (см. рис. 175, 178k), коника и стола (е) в доме есть еще переносные скамьи и посудные шкафы, стоящие обычно около устья печи. У русских шкафы эти, как правило, стоячие и низкие, как комод (рус. залавок, постав, посудник), у украинцев чаще навесные (см. рис. 183; укр. мисник, судник, подишір) и предназначены также для ложек (лижник, жичник; белорус. суден, ложечник). Кроме того, посуду хранят на полках (полица, рус. также полавошник) под потолком; русские украшают их решетчатыми перильцами и в этих случаях называют блюдник, наблюдники. Если в украинском доме нет обеденного стола, его заменяет кроме упомянутого піла высокий сундук, так называемая скриня, в которой хранят одежду и белье.

183. Украинские навесные шкафы для посуды. Полтавская губ.

 


184. Украинский шкаф для посуды. Полтавская губ.

В последнее время в деревнях вошли в моду стулья и даже диваны. Раньше в большинстве случаев пользовались так называемыми стульчиками — это либо отпиленные от толстого бревна чурбаны, либо гнутые и связанные из ивовых стволов стулья без спинки с четырехугольным сиденьем. Последние употребляются также при дойке коров, и поэтому их иногда называют коровьими стульями. У севернорусских встречались стулья, сделанные в виде лошади: спинка стула была похожа на переднюю часть лошади, а его сиденье — на спину и круп.
Не имея возможности остановиться на других частях жилища и на прочей домашней утвари, замечу лишь, что на рис. 175—178 буквой q обозначено крыльцо, о — окно, b — кладовая, s — хлев; буквы ss на рис. 176 обозначают так называемую поветь — верхний этаж над хлевом, где хранится корм для скота и различный инвентарь, t — амбар, ѵ — погреб, у — клyня, z — колодезь. Все остальное уже получило объяснение в тексте.

 

§ 116. Освещение.

Древним приспособлением для освещения является лучина. Несмотря на сильнейшую конкуренцию со стороны керосина, лучина жива до наших дней. Лучину щиплют из сосны, березы и осины. Там, где много хвойных лесов, жгут в виде маленьких чурок смолистые части сосны, главным образом корни и сердцевину. Где сосны мало, там пользуются березовой и осиновой лучиной длиной приблизительно 150 см, шириной 4 см и толщиной 6 мм и более.

 

 185. Белорусский светильник. Минская губ., Игуменский уезд

Различный осветительный материал требует различных светильников. Украинцы и белорусы, которые жгут сосновые щепки в виде чурок пользуются довольно громоздким приспособлением, которое показано на рис. 185. Белорусы называют его лушнік, камін, каганец, украінцы — посвіт, світач, світнік. В потолке в центре комнаты просверливают
небольшое круглое отверстие. В это отверстие вставляется длинный полый или специально выдолбленный древесный ствол (см. рис. 185), более тонкий верхний конец которого проходит сквозь отверстие в крыше и выступает над ней как печная труба. Нижний, более широкий конец полого ствола находится над полом помещения на расстоянии немногим болеем. К нему подвешивают железную решетку (белорус. посвет) или противень, на которых жгут лучину, так что дым выходит через этот ствол. Вместо железной решетки используют вертикально поставленную деревянную колоду, на которую кладут плоский камень для лучины. Вместо полого дерева часто берут полый конус, сделанный из досок или же конический холщовый мешок, обмазанный изнутри и снаружи глиной или мелом.

186. Украинский димар в сенях. Полтавская губ.

Мы видим, что для освещения пользуются тем же устройством, которое украинцы и в наши дни используют как дымоход. Таковой дымоход изображен на рис. 186 — димар, верх, бовдур или комин. Его всегда ставят в сенях — реже в центре сеней, чаще всего у стены, отделяющей сени от печи в жилом помещении. В сенях вкапывают в землю четыре длинных жерди на расстоянии 50 см друг от друга. Кверху это расстояние постепенно уменьшается. Жерди образуют четырехгранную пирамиду, скрепленную в нескольких местах поперечинами. Эти поперечины оплетают ивовыми прутьями или камышом, и все это обмазывают глиной. Кверху зто расстояние постепенно уменьшается. Жерди образуют четырехгранную пирамиду, скрепленную в нескольких местах поперечинами. Эти поперечины оплетают ивовыми прутьями или камышом, и все зто обмазывают глиной. На высоте  150 см в это полое сооружение вводится боковой ход печной трубы. Как в стене жилого помещения, так и в стенке этой плетеной пирамиды проделывают для бокового хода печной трубы отверстие, которые называется кагла. Иногда вся нижняя часть пирамиды почти до самой каглы не оплетается, чтобы можно было заткнуть ее после того, как печь протопится. Чаще всего лишь одна стенка пирамиды не оплетается; ее закрывают специальной небольшой дверкой. Нижнюю часть пирамиды используют для разных целей; иногда там ставят маленькую печку для варки пищи (так называемая кабиця), т.е. глиняный очаг с круглым отверстием, под которым разводят небольшой огонь. Теперь димар выводят сквозь крышу наружу; раньше его делали не очень высоким, и верхняя часть сеней была заполнена дымом.

Описанные устройства для вытяжки печного дыма мы склонны считать более древними, чем конусообразные полые стволы для освещения лучиной. Было, между прочим, установлено, что в севернорусских домах, не имеющих дымовых труб, «устраиваются в стенах решетчатые дымоходы, около которых в домах стоят печи» (Ефименко, I, 22). Димар играет большую роль в народных верованиях. В Полтавской губ. украинцы самым тщательным образом охраняют отверстие димара от постороннего взгляда. Можно накликать болезнь на дом, если призывать ее через димар. Если женщина произнесет в димар специальное заклинание, она может стать хозяйкой в этом доме. Если хотят, чтобы кто-то поскорее вернулся издалека, надо трижды позвать его через димар. Отсюда и известное выражение, относящееся к человеку, которого долго не могут найти: «Хоч в димар гукай!»
У белорусов кое-где существует обряд, известный иод названием женитьба комина. Обычно 1 сентября комин белят и украшают зеленью и полотенцами. Бросая в огонь комина маленькие кусочки жира и масла, приговаривают, что это — угощение комину. Хотя иногда украшают не только вышеописанный конус для освещения, но и дымоход (Шейн, 1898), все же этот обряд следует отнести к циклу обрядов, связанных с работой при искусственном освещении. По-видимому, большую роль в развитии и распространении этого обряда играли цеховые объединения. На Украине городские ремесленники торжественно совершали аналогичный обряд под названием женитьба свічки. Люди, наблюдавшие его, отмечали, что в основе этого обряда лежит психологический момент, а именно стремление придать бодрость рабочим и слугам для работы при искусственном освещении (Шейн, 1989). Н. Ф. Сумцов (см. гл XI § 155) совершенно необоснованно связывает этот средневековый цеховой праздник с древними народными обрядами, относящимися к культу растений.

Чтобы вернуться к способам освещения, следует упомянуть, что у белорусов Беловежской пущи есть устройство, похожее на Іêѵа словенцев Верхней Крайны. Это небольшая ниша в стене с козырьком и с отверстием для вытяжки дыма в сени. Белорусы эту нишу также называют комин. Вероятно, и белорусское и словенское приспособление равным образом заимствовано у немцев. Украинцы Волыни и Черниговщины, так же как и белорусы Гродненской губ., пользуются особыми нишами (печурки), устроенными в карнизе печи немного выше шестка; иногда и здесь имеется ход для вытяжки дыма, который ведет в печь или в дымоход. В наши дни в такой нише вместо лучины нередко стоит керосиновая лампа.

187. Севернорусский светец дли лучины. Вологодская губ., Сольвычегодский уезд

У русских описанные устройства в виде конуса или пиши полностью отсутствуют. Они пользуются лучиной почти исключительно в виде длинных и тонких березовых и осиновых щепок, а смолистое сосновое дерево жгут лишь при ловле рыбы острогой (§ 31). Его используют также для смолокурения (§ 60). Когда лучину зажигают, ее вставляют одним концом в зубцы (зубы) железной вилки особого светильника (так называемый светец, см. рис. 187 и 188). Его деревянный или, реже, железный стержень длиной в 1 м и больше стоит на двух положенных крест-накрест брусках или па широкой доске. К верхнему концу этого вертикального стержня приделана железная вилка с 2—5 зубцами, между которыми вставляется конец зажженной лучины; вилки эти имеют разную форму. Около светца ставят сосуд с водой, в который падают горячие угольки. Чтобы свет не погас, надо часто обламывать обгоревший конец, а догоревшую лучину заменять новой. На рис. 188 изображены верхние части русских светцов: три из них целиком железные, а один — деревянный. У них но нескольку вилок, и они немного похожи на люстру, так что в них может гореть несколько лучин одновременно.

188. Старые севернорусские светцы для лучины. Костромская губ. и Псков

Белорусы пользуются такими же светцами, хотя иногда конец горячей лучины просто втыкают в щель в стене. Вбивают также в стену железную скобу, похожую на тонкую подкову (бабка), и вставляют в него лучину. На Украине светильник русского типа с двумя железными вилками, так называемый спальник (Шарко, с. 129) зафиксирован только в Сквирском уезде Киевской губ. У украинцев были, кроме того, в употреблении светильники из куска обожженной глины с отверстиями, в которые вставлялась горящая лучина...

На Украине преобладающим способом освещения является так называемый каганець (рус. плошка, сальник), т.е. глиняный сосуд с жиром или растительным маслом, в котором плавает сделанный из чистой тряпки фитиль (укр. гніт). Санитарное обследование 1924 г. показало, что из 10 тыс. украинских крестьянских домов 54 % освещаются каганцом, а 16 % — керосиновой лампой без лампового стекла.

По старинному обычаю от Благовещения (25 марта) до Ильина дня (20 июля ст. ст.) свет в доме не зажигают. Все работы при искусственном освещении начинаются 1, 8 или 14 сентября. У белорусов не полагается жечь лучину с двух концов, потому что с помощью огарков такой лучины черту очень легко навредить человеку.

 

§ 117. Развитие восточнославянского жилища.

Что касается истории развития восточнославянского жилища, то не вызывает сомнений постепенный переход от однокамерного дома к двухкамерному с сенями, а затем к преобладающему в наши дни трехкамерному.

Из обоих существующих в настоящее время основных типов восточнославянского жилого дома, низкого и на подклете, более древним следует, разумеется, считать низкий дом, низкое жилище южнорусских и белорусов, стоящее прямо на земле. Такие низкие дома, которые стоят непосредственно на земле, встречаются наряду с домами на подклете также и у севернорусских: это, несомненно, пережиток старины. Севернорусский низкий дом называется позёмка или зимовка и часто служит зимним жильем, иногда кладовой и даже теплым помещением для скота. В таком русском наземном доме необходима печь.
Можно, однако, предполагать, что уже в XIV—XV вв. на Севере преобладал дом на подклете. Между прочим, именно этот тип дома перенесли севернорусские в Сибирь. Карелы также заимствовали его у севернорусских, где он является господствующим. Дом на подклете вполне мог развиться из так называемой клети, т.е. из кладовой, которую все северные народы, в том числе и примитивные народы Сибири, строили на высоких столбах, чтобы уберечь от зверей хранящиеся там припасы. До сих пор в русскую клеть ведет всегда лестница из сеней, а подклет, т.е. нижний нежилой этаж, является старинным ритуальным местом для ложа новобрачных.

Печи там нет, поскольку в большинстве случаев клеть служит только кладовой. Но как только в ней появится печь, клеть превращается в дом на подклете. Вероятно, на развитие русского дома на подклете оказала немалое влияние церковная архитектура: восточнославянские церкви всегда и повсюду строились не прямо на земле, а на деревянном цоколе. Высокие русские полати под потолком жилого дома также заимствованы из церковной архитектуры, о чем свидетельствует их греческое название. Однако полное отсутствие полатей на юге, у украинцев, доказывает, что они были заимствованы не непосредственно из Греции.

Влияние норманнов на русский дом на подклете ощущается в гораздо меньшей степени. Несомненный результат этого влияния — шовныша (§ 115) получила самое незначительное распространение, причем только в Архангельской и частично в Олонецкой губ. Голбец также имеет скандинавское название и существует по всему ареалу севернорусского дома на подклете, однако роль его в архитектуре севернорусского жилища ничтожна.

Следует еще заметить, что севернорусский дом на подклете отнюдь не является результатом эволюции чердака, как это произошло, например, со вторым этажом словенского дома. Появление высоких жилых домов на Севере было вызвано самими условиями существования: леса давали богатый строительный материал, но одновременно требовали особых мер защиты от хищных зверей. Дом на подклете лучше, чем наземный, приспособлен для защиты от глубокого снега и от весеннего половодья, особенно если он объединен с двором.

Трудно решить вопрос об устройстве наиболее древнего восточнославянского наземного дома. Был ли он первоначально плетеным, землянкой или бревенчатым? Не вызывает сомнений большая древность срубных строений у восточных славян; ее подтверждают летописи («хоромы рубити») и широкое распространение срубных строений у всех без исключения восточных славян. На Севере севернорусским плетение постройки вообще неизвестно. Постройка из столбов с бревнами между ними (заборка) известна всем восточным славянам, но только украинцы используют эту технику при постройке жилых помещений, севернорусские же — исключительно при возведении нежилых строений и главным образом для оград.

Есть все основания предполагать, что первоначально восточнославянским жилищем был низкий сруб с низкой каменной печью, устье которой находилось на уровне земли. Древние летописи называют такую постройку истобка. В настоящее время это стопка, стёбка, исцёпка, варевня (белорус.); здебка (укр.) — кладовая с печью. У русских это жилая позёмка. Если такое помещение не соединяется с сенями жилого дома, а построено отдельно, оно япляется однокамерным жилищем.

Несмотря па свою древность, истобка, изба все же получила немецкое название: оно происходит от древневерхненемецкого Stnha. Согласно Л. Нидерле, славяне заимствовали древневерхненемецкое Stnha в значении «помещение с печью», причем это относилось к помещению, служившему не жилищем, а баней. В прошлом печи для выпечки хлеба помещались у славян исключительно вне жилища; внутри жилого дома ставили только открытые очаги. По свидетельству летописей, древнерусская истобка очень часто служила баней.

Согласно новой теории В. фон Герамба, славяне пользовались для варки нищи и для получения в бане пара открытым очагом. Но и после того как вокруг очага выросла печь из камней, старая привычка варить на этом же очаге все еще сохранялась, и славяне стали варить пищу внутри этой каменной кладки. Помещение с такой печью служило одновременно и баней. Немцы, которым были уже знакомы римские бани (balneum) под названием Stuba, этим же словом стали называть и восточную парную баню, которую они узнали через посредство славян. Однако восточной печью немцы пользовались только для мытья, но не для приготовления пищи; варили они по-прежнему на своем очаге. Часть славян стала по примеру немцев различать помещение для мытья и помещение для варки пищи и заимствовала у них слово «изба» в значении бани, построенной отдельно от жилого помещения. У других славян отделение бани от жилища произошло позже и независимо от немецкого влияния, и они стали называть это обособленное помещение для мытья либо римским словом баня, либо своим собственным лазня. Лишь много позже славянское изба, также при посредстве немцев, получило свое новое значение — отапливаемое помещение с голландкой (грубкой).

Наряду с рубленым жилым домом у восточных славян сохранилась полуземлянка — легкая постройка над ямой. Украинцы чаще всего называют такую землянку погрібець (ОР РГО, П, 631). Отголоском прежних землянок можно считать украинский обычай начинать постройку дома с крыши: сначала ставят па земле отдельно крышу, а затем уже строят по размерам крыши дом.

Очевидно, слово хата заимствовано восточными славянами в значении постройки, сделанной из глины или обмазанной глиной.

 

§ 118. Обычаи и суеверия, связанные с жилищем.

Закладка нового дома, так же как переезд в новый дом, сопровождается особыми обрядами. Прежде всего уделяется очень большое внимание выбору места для нового дома. Так, нельзя строить дом там, где раньше проходила дорога или стояла баня: в таком месте водится нечистая сила. Выбирая место для нового дома, гадают на хлебе, воде или шерсти. В намеченном месте оставляют на всю ночь зерно или куски хлеба; их исчезновение или уменьшение их количества означает, что выбранное место — нечистое. Если таким образом гадают на углах первого венца, то в зависимости от результатов гадания иногда переносят уже начатое строительство в другое место. Если сухая овечья шерсть, положенная на ночь под горшок, совсем не отсыреет, то согласно народному поверью в доме, построенном на этом месте, будет царить бедность. Севернорусские Сибири, гадая, выбрасывают из мешка 3—4 круглых хлебца: куда они упадут, там, но поверью, и есть счастливое место для дома.

В языческие времена закладка нового дома явно сопровождалась принесением курицы в жертву домовому, который должен был стать покровителем этого дома. У мордвы существует поверье, по которому из крови этой жертвенной курицы рождается покровитель нового дома — юртава. Южнорусские Курской губ. и белорусы Минской губ. при закладке фундамента нового дома закапывают под угол дома куриную голову. Севернорусские закапывают под порогом вновь выстроенной бани в качестве жертвы баннику задушенную черную курицу.

Новое (очевидно, средневековое европейское) толкование этого обычая основано на представлении, будто каждое строительство предпринимается на чью-либо голову, т.е. вскоре после этого кто-нибудь умрет, освятив тем самым новый дом. Поэтому южно- русские, въезжая в новый дом, на пороге отрубают голову курице и курицу эту не едят. По воззрениям переяславских украинцев, постороннему опасно присутствовать при закладке фундамента: мастер может при строительстве дома посягнуть на голову чужака, и тогда тот вскоре умрет. В связи с этим представлением в новый дом впускают сперва животных — петуха или кошку, особенно черной масти. Бывает и так, что глубокие старики, уставшие от жизни, сами входят первыми во вновь выстроенный дом.

Некоторые обычаи севернорусских, сопровождающие закладку фундамента, явно связаны с культом растений: в землю втыкают или сажают с корнями березу или рябину (во Владимирской губ.), а в центре будущего скотного двора — ель (Вологодская губ.). Эта ель охраняет скот от эпизоотий, от опасности заблудиться в лесу и от хищных зверей и дает ему здоровье и плодовитость. Когда кладут потолочную балку, в переднем углу строящегося дома ставит зеленую ветку как символ здоровья хозяина и его семьи.

Наконец, широко распространены различные магические обряды. В углы первого ненца бревен кладут монеты, серебряные и медные, пучки шерсти, зерно и куски хлеба, чтобы именно этим и был богат новый дом. Кое-где (Вологодская губ.) эти деньги достаются плотникам, у более бедных хозяев они даже засчитываются как часть платы за труд мастеров.

Когда поднимают на степы потолочную балку, заворачивают в скатерть или в мех буханку хлеба, и иногда и соль, водку и пр. и привязывают к балке. Иногда один из строителей дома рассыпает вокруг зерно и хмель. Как только потолочная балка уложена, один из плотников перерубает топором веревку, которой привязан к балке сверток; сверток либо падает на пол (причем по нему гадают), либо его подхватывают стоящие внизу люди. Эту церемонию, как и многие другие моменты строительства, завершает богатое угощение с вином для плотников. По украинскому поверью плотники не должны ударять по потолочной балке (матица; укр. сволок) обухом топора или вальком, иначе у живущих в этом доме будет постоянная головная боль.

Для переезда в новый дом выбирают счастливый день перед полнолунием, чтобы в доме было всего полно. Сам переезд происходит непременно в полночь. Сперва в доме ночуют одни животные, у белорусов — первые шесть ночей; первую ночь — петух и курица, вторую — гусь или кот с кошкой, затем поросенок, овца, корова, лошадь, и лишь на седьмую ночь, если животные остаются целы и невредимы, туда приходит сам хозяин. В новый дом перебираются с огнем из старого очага, с хлебом или с тестом в квашне, с петухом и с кошкой, если они там еще не ночевали. Особо приглашают перебраться в новый дом домового. Севернорусские тащат в новый дом помело или хлебную лопату так, как будто на них едет домовой (Балахнинский уезд Нижегородской губ.). В подвал нового дома кладут для домового небольшой хлебец с солью и ставят чашку с водой (Белозерский уезд Новгородской губ.).

Рано утром после переезда приглашают соседа, с которым находятся в дружеских отношениях, и выставляют ему обильное угощение, чтобы в дом не вошел первым какой-либо злой человек. Соседи и родня, пришедшие на новоселье, приносят подарки — каравай хлеба, соль, ложку и т. п., а также деньги, которые кладут на божницу.

Из всех элементов жилища самую большую роль в обрядах играет печь. По-видимому, она — прямое наследие прежнего очага. Печь играет значительную роль в свадебной церемонии, когда в семью принимают нового члена; в похоронах, когда семья лишается одного из своих членов; в обрядах, связанных с поминовением усопших, т.е. в культе предков; в народной медицине (например, так называемое перепеканье, т.е. повторное «выпекание» ребенка на хлебной лопате) и т. д. В обрядах, связанных с печью (ср. § 47), переплелись два разных культа — культ домашнего очага или предков и культ огня. Когда украинец хочет удержаться от брани, он обычно говорит: «Сказав би, та ніч у хаті» («сказал бы, да печь в доме»).

Передний угол считается почетным местом, и в некоторых обрядах, главным образом во время трапез, ему придается особое значение. Порог также считается священным местом. Между прочим, старый обычай запрещает сидеть или стоять на пороге;

нельзя также что-либо передавать кому-нибудь или принимать от кого-нибудь через порог, даже разговаривать через порог не разрешается.

 

§ 119. Литература.

О восточнославянском жилище см.: Rhamm К. Die altslavische Wohnung. Ethnographische Beit- räge zur germanisch-slavischen Altertumskunde. 2. Abt. 2. Teil. Germanisclte Altertümer aus der slavisch-finnischen Urheimat. Buch.

  1. Braunschweig, 1910. См. рецензию Д. Зеленина в ASPh (1911, Bd 32, Ht 3 — 4, c. 594 —605). В исследованиях Рамма очень слаба этимология архитектурных терминов, недостаточно обоснованы некоторые выводы относительно зависимости славянского жилища от германского, но зато четко систематизированы различные типы восточнославянского жилища, детально изученного автором.

О древнеславянском жилище см. книгу Л. Нидерле, названную в § 110 (Dilu I Svazek 2. Praha, 1913, Кар. V, с. 683—887), и работу В. Герамба, цитированную в § 114: Geramb (Graz) Victor ѵоn. Die Feuerstätten des volkstümliclien Hauses in Österreich-Ungarn. — VVS. 1912, Bd III, Ht 1, c. 1 — 22, и его же автореферат: Zur Geschi- chte der gennanisch-slavisclien Hauskultur. — ZSPH. 1925, Bd I, Doppelheft 3/4, c. 319-328.

О русском жилище см. работу М. В. Едемского, приведенную в § 110; а также Суслов В. В. О древних деревянных постройках северных окраин России. — Труды VI Археологического съезда в Одессе. 1884, Т. I. Одесса, 1886, с. 253—267; из зтой статьи взяты рис. 166 и 169; Сипозерский М. Домашний быт крестьян Левоч- ской волости Воровичского уезда Новгородской губернии (ЖС. IX, 1899, вы». 4, с. 403—435, 26 рис.; работа П. Ефименко, упомянутая в § 35, и Н. А. Иваницкого, названная в § 22 (из нее взят рис. 185). Книга А. И. Некрасова «Русское народное искусство» (М., 1924, 163 с.), глава I которой (с. 18—83) посвящена архитектуре, изобилует неточностями: например, на рис. 38 с подписью «костяные шпильки», взятом из «Peasant Art in Russia» (Special autumn Number «The Studio», t. MCMXII. London, 1912, рис. 228— 235, как и все другие иллюстрации, без ссылки на источник), на самом деле изображены знаки для неграмотных; автор подходит к материалу не как ученый-этнограф, а как художник.

О русском жилище в старину см. труд Н. Н. Костомарова, упомянутый в § 55, и книгу: Забелин И. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Ч. I. М., 1862 (3-є изд. — М., 1895). Отдельные вопросы, относящиеся к русскому жилищу, рассматриваются в работах: Смирнов В. Крестьянская изба и ее резные украшения в Макарьевском уезде Костромской губернии. Труды Костромского научного общества но изучению местного кран. Вып. III, 1915, с. 171 — 178; Сыронятов А. К. Отражения чудовищного стиля в архитектуре крестьянских построек Пермского края. Пермский краеведческий сборник. Вып. I. Пермь, 1924, с. 37 — 51.

О белорусском жилище см.: Харузин Ал. Славянское жилище в Северо-Западном крае. Из материалов по истории развития славянских жилищ. Вильна, 1907, 341 с., ил.; Косич М. Н. О постройках белорусского крестьянина Черниговской губернии Мглин- ского уезда (с 24 рис. в тексте). — ЖС. XV, 1906, вып. 1. с. 74—93; отсюда рис. 167 и 170. Работы Е. Р. Романова, Н. Я. Никифоров- ского и Н. Анимелле упомянуты в § 22, работа П. В. Шейна приведена в § 35.

Об украинском жилище: Зубрицький М. Селянські будинки в Мшанці, Старосамбірсьского повіту. — МУРЕ, т. XI. Львів, 1909, с. 1—22; Русов М. А. Поселения и постройки крестьян Полтавской губернии. — Сборник ХИФО, т. XIII. Харьков, 1902 (Труды Харьковского предварительного комитета по устройству XII Археологического съезда. Т. II, ч. II, с. 73 — 120); отсюда взяты рис. 171, 181 и 184; Харузина В. П. Заметки о крестьянском жилище в Верхнеднепровском уезде Екатеринославской губернии. — ЭО. LXV— LXVI, 1905, № 2—3, с. 127 — 147; Шарко Ал. Малороссийское жилище. — ЭО. XLVII, 1900, № 4, с. 119—131; работы П. Чу- бппского, приведенные в § 22, и В. Шухевича, названные в § 87; Каіndl R. F. Haus und Hof bei den Huzulen. — Mitleilungen der Authropologischen Gesellschaft in Wien. Bd XXVI, Ht 1. Wien,. c. 147 - 185: on же. Bei den Huzulen ini PruthtaI. Ein Beitrag zur Hansforschung in Oesterreich (там же, Bd XXVII, Ht 1, Wien,c. 210—224): Могильченко M. Будівля на Чернігівщині. — МУРЕ, т. І. Львів, 1899, с. 79-95.

Помещенные здесь иллюстрации взяты: рис. 168 и 173 из статьи П. Могилянского «Поездка в центральную Россию для собирания этнографических коллекций» (Материалы по этнографии России. Т. I. Изд. Этнографического отдела Русского музея. СПб., 1910, с. 1—19), рис. 172 — из работы Ф. К. Волкова, упомянутой в § 6. Рис. 183 и 186 сделаны но экспонатам Русского музея в Ленинграде; рис. 103, 177, 178 — но фотографиям и зарисовкам, принадлежащим Музею Слободской Украины в Харькове.

Из литературы об обрядах см.: Шейн П. «Женитьба комина» и «Женитьба свечки» (Из записок собирателя). — ЭО. XXXVIII,

  1. № 3, с. 152—160; Дыминьский А. Суеверные обряды при постройке дома в Каменец-Подольскоіі губернии. — Этнографический сборник РГО. Вып. VI. СПб., 1864, смесь, с. 7 — 8.

 


IX Семейная жизнь.

 

§ 120. Роды. § 121. Крещение. § 122. Обряд очищения роженицы и повивальной бабки. § 123. Колыбель. § 124. Воспитание ребенка. § 125. Подстригание волос. § 126. Свадебный обряд: наслоения, относящиеся к разным эпохам, и их бытование у отдельных народностей. § 127. Украинская свадьба. § 128. Ритуальный свадебный каравай и украшенное деревце. § 129. Ритуальное мытье новобрачных. § 130. Русская свадьба. § 131. Тайные браки. § 132—133. Похороны. § 134. Захоронение без гроба (выбрасывание трупа). § 135. Траур и оплакивание. § 136. Поминки. § 137. Литература. § 120. Роды. В обрядах, сопровождающих рождение ребенка, выделяются три основных момента: 1) само рождение, 2) прием и общину нового члена, 3) очищение матери и повивальной бабки.

 

§ 120. Роды.

В обрядах, сопровождающих рождение ребенка, выделяются три основных момента: 1) само рождение, 2) прием и общину нового члена, 3) очищение матери и повивальной бабки.

В нервом главные действующие лица — роженица, повитуха и муж роженицы- Приближение родов и самые роды роженица тщательно скрывает; существует твердое убеждение, что родовые муки будут тем сильнее, чем больше людей узнает о происходящем разрешении от бремени. Наиболее тщательно это скрывают от незамужних девушек, в особенности от старых дев, а также от хитрых и злых людей, которые могут причинить пред (испортить, сглазить и т. п.). Это распространяется не только на людей, но и на рожающих животных, и нередко бывает так, что хозяин дома нарочно приглашает в гости какого-либо доброжелательного человека на то время, пока его корова или другое животное не разрешится благополучно от бремени.

Местом для родов очень часто избирается нежилое помещение: баня, хлев и т. п.; нередко рожают на ноле во время работы. У белорусов Минской губ. есть даже специальное название для новорожденных, появившихся на свет в ноле во время жатвы, — житнички. Роженица изо всех сил старается удержаться от крика, чтобы не услышали соседи. Повивальную бабку зовут уже после окончания родов или в крайнем случае когда они уже начались.

Повивальная бабка — это непременно пожилая женщина, у которой были свои дети; предпочтение отдается уважаемым вдовам и вообще тем женщинам, которые ведут безупречную нравственную жизнь. Девушек и молодых женщин народ считает для роли повитух непригодными, поэтому так редко обращаются в этих случаях к профессиональным акушеркам.

В случае тяжелых родов прибегают к магическим средствам: все присутствующие, не исключая самой роженицы, снимают пояса, расстегивают воротники, развязывают все узлы, расплетают косы, открывают печные заслонки, так же как и все замки, двери и сундуки; в особенно тяжелых случаях просят священника раскрыть в церкви царские врата. Роженицу заставляют ходить; прежде всего ее трижды обводят вокруг стола в избе, затем велят перешагнуть через метлу, коромысло, дугу, через мужа роженицы, лежащего вниз лицом на пороге, и через его штаны. В самых тяжелых случаях ее подвешивают за ноги. Роженице суют также в рот кончик косы, дают есть вшей и прибегают к различным другим способам, чтобы вызвать рвоту и испуг; ее заставляют также напрячь мускулы, дуя в пустую бутылку, велят повиснуть на руках, ухватившись за привязанную к балке веревку, и т. п.

Присутствие мужа необязательно, и роль его в большинстве случаев пассивна. Тем не менее у белорусов кое-где можно обнаружить явные пережитки кувады. Пока длятся роды, муж роженицы издает стоны, надев женское платье или юбку, а иногда повязав голову платком. Широко распространено представление, что родовые муки можно перенести с женщины на ее мужа. Некоторые колдуны с помощью своего колдовства могут устроить так, что вместо роженицы родовые муки придется испытывать ее мужу, и это следует обеспечить уже во время свадьбы. О белорусах рассказывают такой случай: один молодой муж признал авторитет своей жены выше своего, и это следовало продемонстрировать уже во время свадьбы: женщина должна была трижды перекувырнуться через своего мужа. «Этим обрядом муж как бы обязался принять на себя родовые муки своей жены и стонами выражать свое сочувствие ее страданиям» (Добровольский).

В Ельнинском уезде Смоленской губ. был отмечен такой обычай: к гениталиям мужа, лежащего на полатях, привязывали длинную нитку, свободный конец которой свисал к ложу роженицы; когда роженица начинала стонать от боли, сидевшая около нее повивальная бабка дергала нитку, и это вызывало невольные стоны мужа (Добровольский).

В некоторых местах муж поит роженицу водой из своего рта; кое-где это должны делать также те девушки, которые случайно узнали о начавшихся родах. Иногда мужа заставляют трижды проползти между ногами стоящей роженицы (Рязанская губ.). Для ускорения и облегчения тяжелых родов на порог и на углы стола сыплют соль; кое-где (Себежский уезд Витебской губ.) мажут живот роженицы кровью белого петуха. Оставшуюся плаценту (место) стараются выманить, чмокая губами, как бы приманивая кошку («кис-кис») или кур («цып-цып»), и т. д.

Если роды наступают внезапно или если роженица оказывается в этот момент одна, она сама перекусывает пуповину .чубами и перевязывает ее волосами из своей же косы. Повитухи также часто перевязывают пуповину волосами матери, кое-где добавляя к ним заранее приготовленные волосы с головы отца или волокна льна (Вельский уезд Вологодской губ.). Иногда пуповину перевязывают только льном, скрученным в нитку, или волокнами женских растений конопли, или же суровой ниткой. Перерезают пуповину ножом или ножницами, но иногда повитуха перегрызает ее зубами, чтобы предотвратить появление у младенца грыжи. Место отреза смазывается свежим коровьим или растительным маслом.

У новорожденной девочки пуповину почти всегда перерезают на прялке или веретене, чтобы она стала искусной пряхой; у мальчика перерезают пуповину на топоре; русские делают это на колодке для плетения лаптей, а иногда на книге, дабы новорожденный вырос мастером своего дела или грамотным человеком. Иногда кусочек пуповины высушивают и хранят его тщательно завернутым, если дать взрослой дочери развязать ее, она станет искусной швеей (Полтава), а бездетная женщина, съев пуповину, исцелится от бесплодия. Чаще всего, однако, пуповину вместе с плацентой закапывают в землю — в большинстве случаев под полом или под закладным бревном дома или в другом каком-либо тихом и чистом месте. Предварительно плаценту обмывают, заворачивают в чистую тряпку и вкладывают в кусок древесной коры или в старый лапоть, очень часто вместе с куском хлеба, зерном и яйцом, чтобы ребенок вырос богатым. Если плаценту не закопать как положено, роженице грозит болезнь. На том месте, где зарыта плацента, иногда сеют овес или ячмень; когда стебли этих растений достигнут 5 см, их срезают и сушат; применяют как лекарство от детских болезней. Если хотят, чтобы вместо девочек в дальнейшем стали рождаться мальчики, плаценту закапывают, завернув ее в подкладку со спинки мужской рубашки (Владимирская губ.).

Если ребенок родился в рубашке, ее хранят как символ счастья и носят на шее в качестве амулета.

Нередко повивальная бабка принимает новорожденного ребенка в крупное решето, чтобы защитить дитя от несчастий в будущем. Однако чаще всего ребенка заворачивают в старую рубаху его отца, если родился мальчик, или в рубаху матери, если это девочка.

Почти всегда повитуха гладит руками головку новорожденного, чтобы сделать ее как можно круглее; то же самое проделывает она с его носом, сжимая ноздри, чтобы они не были слишком плоскими и широкими.

Вскоре после родов роженице дают выпить вина с корнем калгана и с другими приправами и кормят ее редькой, хлебом и солью или овсяной мукой. Под подушку роженицы в защиту от нечистой силы кладут нож, а также благовонные травы и три слепленных вместе восковых свечки; с этой же целью ухват ставят рогами к печи, и если роженице надо выйти из избы, она берет с собой этот ухват в качестве посоха (ср. § 97). У русских оберегом служит также прут от метлы или вся метла. Чтобы сберечь ребенка, его окуривают дымом, сжигая кусок подола платья; русские вешают над колыбелью волчий зуб; украинцы в рукав рубашки, в которую заворачивают новорожденного, кладут узелок с углем, кусочком глины от печки (печиной) и кусочком хлеба с салом или вместо них соль и свечку; другой узелок с этими же предметами бросают на перекрестке дорог со словами: «На тобі, чорте, плату!» Чтобы уберечь ребенка от детских болезней, голая повитуха с голым ребенком на руках обходит вокруг бани, произнося при этом заклинание, чтобы утренняя заря взяла у ребенка все возможные болезни.

В обрядах, которыми сопровождается у всех восточных славян рождение нового человека, отчетливо выражено представление, что муки роженицы вызваны не естественными причинами, но насланы на нее нечистой силой или злыми людьми. Необходима полная тайна, чтобы ни черт, ни злые люди не узнали о моменте родов, тогда можно избежать боли; этого же добиваются, хотя и в меньшей мере, с помощью различных защитных средств. Роженица, отчасти и ребенок, повитуха и даже муж роженицы, так же как и само помещение, в котором происходят роды, считаются нечистыми, эта нечистота однако не столько физическая (ср. § 107), сколько духовная. Внутренности человека вообще считаются нечистыми, в этих же случаях они раскрываются, оскверняют все кругом и привлекают нечистую силу.

 

§ 121. Крещение.

Если из всех рассматриваемых нами обрядов, связанных с рождением ребенка, обряды первого этапа совершаются в строжайшей тайне и в интимном кругу, то следующий акт, напротив, характеризуется участием всей общины.

Когда таинственная процедура родов заканчивается, северно- русские Гороховецкого уезда Владимирской губ. устанавливают над баней роженицы высокий шест или вывешивают ее рубашку, которая была на ней во время родов. Это служит для соседок сигналом, что надо навестить роженицу; такое посещение называется наведы, а у белорусов — ў прдвідкі. Приходят только замужние женщины, причем не с пустыми руками; они приносят домашние лакомства, пироги, блинчики и т. п., и называется это на зубок для роженицы, т.е. ей несут закуски для возбуждения аппетита. То, что принесли женщине в подарок, мужу ее есть не разрешается, но дети могут этим лакомиться (ОР РГО, I, 136).

Существует обычай приглашать на крестинный обед всех жителей деревни, хотя приходят, конечно, не все (ОР РГО, I, 310 и др.). У русских в некоторых местностях (Васильсурский уезд Нижегородской губ., Ржевский уезд Тверской губ.) на крестинную кашу приходят дети в возрасте до 7—8 лет со всей деревни; это в основном дети того же пола, что и новорожденный. Обращаясь к женщине, готовящей еду, хозяин дома полушутя говорит о собравшихся детях: «Сажай их обедать, чтобы они нашего N (новорожденного) в крапиву не посадили» (ОР РГО, II, 771). В других местах каждый гость уносит с крестинного обеда немного каши в платке для своих детей, т. е. дети, хотя и не присутствуют на ритуальной крестинной трапезе, тем не менее принимают в ней участие.

Наконец, все взрослые гости во время крестинного обеда непременно кладут немного денег на ритуальное кушанье, будь то каша или пирог; часть этих денег получает повивальная бабка, но основная сумма предназначается роженице. В обычае приглашать на крестинный обед всех жителей деревни содержится прямое указание на то, что община берет новорожденного и его мать под свою защиту.

Все приведенные факты дают нам право рассматривать эту часть обрядов, связанных с рождением ребенка, как акт приема новорожденного в общину. Основными здесь являются христианские моменты, особенно таинство крещения; весь обряд называется крестины, а действующие в нем лица — кум и кума.

Отец новорожденного ребенка и в этой части обряда ведет себя пассивно. Когда совершается таинство крещения, он, так же как и мать ребенка, в церкви не присутствует. Его отсутствие объясняется, по-видимому, тем, что он в связи с рождением ребенка считается нечистым, оскверненным. Во время обрядовой трапезы отцу окрещенного ребенка дают ложку крепко посоленной каши (так называемый пересол), иногда с острыми приправами и вином, и отец должен съесть эту отвратительную смесь. А. Редько видит в этом очищение с помощью соли отца, оскверненного рождением ребенка (соль является оберегом от нечистой силы). Напротив, А. Максимов считает это обрядом испытания, которому должны подвергаться молодые люди при достижении совершеннолетия (ср. § 91). Поскольку обряд, связанный с совершеннолетием, являлся «посвящением», оба толкования вовсе не противоречат ДРУГ другу: первое вполне могло возникнуть на основе второго.

Что касается крестных родителей, то их можно рассматривать как представителей общины, как посредников между общиной и (нечистым?) отцом ребенка. У всех восточных славян широко распространен такой обычай: если первый ребенок умрет, ко второму принято приглашать в кумовья первых встречных. Для этого идут на перекресток в деревне или прямо к церкви и по дороге находят нужных людей. Вполне понятно, что этих божьих кумов считают представителями общины, так как в этих случаях выбор ни в коей мере не зависит от личного желания приглашающего. Древний обычай требует, чтобы крестные избирались не из числа родственников. Отношение родителей новорожденного к куму и куме всегда и везде преисполнено уважения.

В Кобринском уезде Гродненской губ. крестная мать на несколько секунд кладет своего крестника под печь, а затем трижды обносит его вокруг стола (ОР РГО, I, 450); совершенно очевидно, что таким образом ребенка принимают под родной кров, в число членов данного рода.

По-прежнему принимаются меры по охране ребенка от нечистой силы (обереги), так как считается, что иначе нечистый может с легкостью, особенно до крещения новорожденного, подсунуть вместо него другого ребенка, а такие обменки (укр. обмінча) очень прожорливы и тупоумны. Украинцы Полтавщины передают ребенка крестной матери через лежащий на пороге дома топор; при возвращении с крестин крестная мать должна снова переступить через порог. Белорусы Минской губ. при крещении кладут в уши новорожденного соль.

Если дети в доме рано умирают, крестные родители пытаются обмануть болезнь: после крещения ребенка они приносят его во двор и кладут в корыто, из которого поят лошадей, передают его через окно, а не в дверь и т. д.

Однако основными в день крещения являются те магические действия, цель которых — обеспечить новорожденному быстрое развитие, богатство и т. п. До и после крещения ребенка кладут в мохнатый мех — символ богатства. Горшок с ритуальной кашей повитуха подает на стол в меховой шапке.

В Корочанском уезде Курской губ. новорожденную девочку передают крестной матери через прялку, чтобы она выросла искусной пряхой, а мальчика — через порог, чтобы он стал «хранителем дома».

Во время крестинного обеда крестные родители высоко поднимают правой рукой обрядовый пирог и, подняв, разламывают (Сергачский уезд Нижегородской губ. и др.); горшок с кашей русские также поднимают высоко вверх и на какое-то время ставят его на полку, приделанную под самым потолком. Остатки вина из стаканов хозяин дома и гости плещут в потолок. Отец новорожденного, съев пересоленной каши, забрасывает ложку на полати и иногда прыгает по избе. У белорусов прыгает также повивальная бабка, после того как ей дарят платок на голову. Цель этих магических действий — обеспечить быстрый рост новорожденного.

К крестинному обеду обычно подают две каши — одну от хозяина дома, а другую — от повитухи; сама эта трапеза у русских носит название каши. Каша повитухи, как правило, очень крутая, пшенная или гречневая; иногда ее варят с медом. Горшок из-под этой каши обычно разбивают тут же на столе, что магически символизирует обновление жизни. На Волыни черепки такого горшка бросают в огород, чтобы хорошо уродилась тыква. У севернорусских кум с кумой едят эту кашу черенками ложек. Гости стараются съесть кашу побыстрее, чтобы новорожденный рано начал говорить; с этой же целью крестные отец и мать должны как можно больше разговаривать. В Ржевском уезде Тверской губ. дети выбегают с кашей из избы, а затем, съев кашу, кладут в пустую посуду петуха или курицу (в зависимости от пола новорожденного) ногами кверху; все это делается для того, чтобы новорожденный научился петь и быстро бегать.

У русских крестный отец приносит ведра с водой для крещения в руках, не пользуясь коромыслом; это должно предохранять ребенка от сутулости. Крестная хватает кусок льняной ткани (повой), на котором ребенка вынимали из купели, и как можно быстрее бежит к реке, чтобы выстирать ткань — тогда и ребенок научится быстро бегать. После обеда перед возвращением домой крестные отец с матерью немного отдыхают, чтобы ребенок был тихим и спокойным.

Повсеместно распространено такое гадание: отрезанные во время крестин волосы ребенка закатывают в воск и кидают в воду купели. Если они потонут, ребенок умрет. Гадают также на ложках, которыми ели кашу на крестинах; если брошенная за спину ложка упадет кверху выпуклой стороной, то у роженицы родится еще один мальчик, если же наоборот, то девочка.

 

§ 122. Обряд очищения роженицы и повивальной бабки.

Обряд очищения водой роженицы и повитухи известен всем восточным славянам, однако, единый в своей основе, он имеет множество различных вариантов в деталях. По моему мнению, эти варианты доказывают, что обряд не имеет давних традиций. Сохранилось очень немного элементов обряда, общих всем восточным славянам.

Роженица считается нечистой. Первое время после родов ей даже не дают кормить ребенка грудью. Кормление ребенка разрешается либо после его крещения, либо после специального обряда, который будет описан ниже. В некоторых местах роженица несколько дней проводит в нежилом помещении, например в бане, где происходили роды. Однако даже если она остается в семье, она не ест вместе со всеми, не садится за общий стол; она не должна также прикасаться к предметам культа — иконам, свечам, лампадкам перед иконами, и не доит коров, хотя и выполняет все другие работы (в народе вообще не считают нужным лежать после родов). В то же время роженица подвергается опасности сглаза или воздействия нечистой силы. В Московской губ. считают, что эта опасность существует в течение 9 дней после родов, поэтому именно на девятый день здесь совершают обряд, о котором сейчас пойдет речь. Этот обряд снимает нечистоту с роженицы и с повитухи, которая после этого снова получает право принимать роды.

Девятый день — самый поздний срок совершения этого обряда, обычно же он совершается сразу вслед за крестинами, чаще всего на третий день после родов. При этом явно стараются поскорее провести очищение роженицы, чтобы она могла кормить ребенка грудью, у украинцев весь обряд приобрел новое значение — увеличить у роженицы количество молока.

Хронологически этот обряд совпадает с окончанием пребывания повитухи в доме роженицы, поэтому повитуха прощается с роженицей и получает плату за свой труд. У русских нередко подчеркивается именно этот момент, и сам обряд кое-где называется серебрить бабку (Рязанская губ.). Наиболее широко распространены названия: размыванья рук, размывки; зливки, зливщини (укр.); жмурінкі, муравіны, жмур (белорус.).

Основная часть этого обряда — роженица и повитуха моют друг другу руки. У русских кое-где только кладут необходимые для мытья предметы — кусок мыла и длинный (более двух метров) кусок полотна или ситца для вытирания. Иногда еще бросают в воду деньги. Все это идет повитухе в качестве вознаграждения за труды. У русских Московской губ. и кое-где у белорусов сохранилось требование лить при таком мытье воду не на ладони, а на тыльную сторону рук, поскольку те места ладоней и пальцев, которые при родах касались внутренней полости роженицы, все еще считаются нечистыми. В Рязанской губ. в воду кладут также хмель «на легкость родильнице»; в Псковской губ. руки кладут на сковороду, па которой лежат три небольших камешка, а па каменку (обряд здесь совершается в бане) бросают хмель и зерна ржи (ОР РГО, ІІІ, 1145). В Сибири женщины, моющие руки, наступают правой ногой на метлу (Виноградов). У русских обряд прощания повитухи с роженицей, часто сопровождающийся земными поклонами, распространен очень широко.

Украинский обряд много сложнее. Рано утром повитуха приносит непочатой воды, т.е. этим утром никто не должен до нее зачерпнуть из реки воду. В воду кладут овес, листья с веника, хмель или пахучие травы, а иногда еще и конопляное семя, дубовую щепку и три раскаленных уголька. На деревянный пол или в корыто кладется березовый веник или венок из трав, а на них топор. Перед этим или потом обрубают топором концы веника или в трех местах надрезают венок. Иногда вместо топора кладут васильки или прялку (если родилась дочь). Босою правой ногой роженица и повитуха наступают па топор. Роженица поднимает правую руку, и повитуха трижды льет ей на руку воду, причем роженица поддерживает правой рукой левый локоть и выігивает немного воды с левой ладони. Затем руки меняют и проделывают это трижды, после чего роль повитухи переходит к роженице. Роженице, кроме того, моют также грудь; иногда все омовение роженицы совершают через венок. В Черкасском уезде Киевской губ. как раз в этот момент роженица съедает кусок хлеба, который крестная мать носила при крестинах в церковь и потом принесла обратно; это также делают для того, чтобы у роженицы прибавилось молока. После окончания всей процедуры роженица впервые кормит ребенка грудью, сидя при этом на шубе.

У украинцев Кунянского уезда Харьковской губ. после всего этого трижды обходят вокруг стола; впереди идет повитуха с куском полотна в руках, а конец этого полотна держит роженица, на руках у которой ребенок. Присутствующие при этом женщины спрашивают: «Бабусю, куда вы ідете?» — «В рай». — «Боже вам помогай! Просить і нас з собою!» — «Ідите і ви з нами». Те присоединяются к шествию. Затем устраивают угощение, во время которого роженица сидит на шубе, на которую клали ребенка после крещения.

Белорусы употребляют при этом обряде воду, в которой впервые после крещения купали ребенка. Считается, что в этой воде сохранились частички святого мира. В воду кладут овес и листья от веника. Этой водой моют руки роженицы и повитухи, а потом повитуха смачивает ею лица или руки всех приходящих, приговаривая при этом: «Будь богат, как осень, красен — как весна, крепок — как дорога!», и вытирает их полотенцем. Мотив прибавления молока у роженицы белорусам также чужд, как и русским.

Едва ли можно сомневаться в том, что описанный обряд является славянским вариантом заимствованного у греков обряда ’αμφιδρόμια, который в Греции совершали па пятый, седьмой или десятый день после рождения ребенка с целью очищения матери и ребенка священным огнем домашнего очага; ребенка обносили вокруг очага (ср. выше, украинский обряд в Кунянске); двери дома украшали оливковыми ветвями, а повивальная бабка мыла при этом руки.

По-видимому, восточным славянам чуждо представление о нечистоте крещеного ребенка, в то же время считается, что опасность, угрожающая ему со стороны нечистой силы, для него так же велика, как и для его матери. Есть места (Тверь), где ребенка не купают в течение шести недель после крещения, опасаясь вызвать так называемый цвет, т.е. молочницу во рту ребенка. До крещения ребенок — не кто иной, как чертенок, т. е. вдвойне нечистый; в этот период его не кладут в колыбель и не надевают на него рубашечку.

В день после крестин украинцы устраивают еще один праздник, так называемые похристини, продирини, очедерини: гостей принимают в честь ребенка, чтобы он рос зорким и разумным (оченята продирать дитині.). Гостей и повитуху угощает сама роженица. Иногда ребенку кладут деньги. После еды гости везут повитуху в трактир, иногда на бороне. Угощение в трактире либо оплачивает из своего скудного вознаграждения повитуха, либо это делает в складчину родня роженицы.

 

§ 123. Колыбель.

Восточные славяне пользуются подвесными колыбелями, качающимися преимущественно вверх-вниз (рус. зыбка, люлька, качка, колыбель; укр. колиска; белорус. калыска). Наиболее распространенный тип детской колыбели — это почти квадратная деревянная рама, длиною меньше метра (рус. станок). На раму нашивается кусок холста, который не очень туго натянут и образует довольно глубокую полость вроде мешка; в это углубление и кладут ребенка. Иногда к четырем углам рамы привязывают веревки, чаще всего сплетенные из прутьев; иногда же к обеим сторонам прикрепляют изогнутую дугой тонкую палку или две таких палки, от середины которых тянутся кверху веревки. И в том и в другом случае тяжи привязывают к концу березового шеста длиной примерно 4 м (очеп, качульно, оцеп, зыбельна). Другой конец шеста упирается в стену или врезается в нее; середина шеста прикрепляется к потолочной балке или же к железному кольцу в потолке или к матице, иногда середина шеста лежит на грядке — высокой полке, которая тянется через всю комнату перпендикулярно шесту. Привязанную к свободному концу такого гибкого шеста колыбель раскачивают в вертикальном направлении, и она может еще долго сама покачиваться снизу вверх. К колыбели снизу привязывают веревочную петлю (лямка, подцепка; укр. о цепок), с помощью которой можно качать колыбель ногой, если руки заняты работой. Украинцы не знают такой колыбели, висящей на шесте. Украинские колиски висят на одном или двух кольцах и не могут качаться в вертикальном направлении; они двигаются только из стороны в сторону или же вращаются.

Изображенная на рис. 189 южнорусская колыбель качка (Воронежская губ.) отличается от описанного типа лишь тем, что рама из четырехгранных брусков заменена своего рода ящиком из четырех досок шириной в 18 см. Доски на концах врезаны шипами. Снизу прибит кусок холста. Длина этой колыбели 90 см, ширина — 55 см. Основное ее преимущество перед типом колыбели, описанным выше, заключается в том, что ребенок не может из нее выпасть. Широко распространены также колыбели, имеющие форму ящика или овальной корзины. Они могут быть сделаны из липовой коры, из гнутых тонких, но широких распаренных осиновых досок, сплетены из сосновой щепы или ивовых прутьев. Дно делают из коры, досок, холста или войлока, сплетают из тонких веревок. Наконец, бывают ящики, имеющие форму усеченной пирамиды, с прорезями на длинных сторонах. Существует еще переносная белорусская колыбель ни липовой коры, кото- рую подношикают на поле на подставке из трех кольев. Для защиты от насекомых колыбель накрывают куском ткани (белорус. апінка; рус. положок). Иногда отделяют небольшой дощечкой часть колыбели и закрывают ее крышкой; там держат соску, рожок и лакомства для ребенка.

189. Южнорусская колыбель.Воронежская губ.

На дно колыбели обычно кладут солому, поверх нее — мягкие тряпки, овчину или подушку, а под голову — маленькую подушку, набитую шерстью или пером. Над колыбелью вешают крест или иконку.

Если хозяин, который мастерит колыбель для своего первенца, хочет иметь еще детей, он срубает деревце для очепа в лесной чаще. Чтобы ребенок спал спокойно, в колыбель кладут гребень или веретено. Рекомендуется не качать пустую колыбель: ребенок будет страдать бессонницей или другими болезнями, от которых он даже может умереть. В севернорусских губерниях очень внимательно следят за тем, чтобы колыбель не оставалась непокрытой: считается, что тогда в нее может забраться дух, который напугает ребенка.

Если ребенок спит не в колыбели, а вместе с матерью в кровати, то нередко бывает и так, что женщина, крепко уснув после целого дня работы, может задавить ребенка; это называется заспать ребенка или приспать ребенка.

 

§ 124. Воспитание ребенка.

Обычно у восточных славян женщина кормит ребенка грудью больше года, а в большинстве случаев — до следующей беременности. Нормальным сроком считается время «трех постов», т.е. полтора-два года, поскольку учитываются только два поста в году: Великий и Успенский (в августе). Очень часто, однако, кормление грудью длится три и даже четыре года, так как существует твердое убеждение, что в период кормления не может наступить новая беременность.

Однако помимо материнского молока ребенок получает еще и прикорм, причем с первых минут своей жизни. Для этого служат соска и рожок. Соска — это белый или черный жеванный хлеб, иногда с сахаром, завернутый в кусок редкой материи или в бязевую тряпочку; ее суют в рот младенцу. Рожок — это полый коровий рог с предварительно размягченным в соленой воде коровьим соском, надетым на тонкий конец; в рожок наливают коровье молоко, очень часто разбавленное водой, а также квас или чай, если молока нет. Лишь во второй половине XIX в. эти рожки стали вытесняться стеклянными бутылочками с резиновой соской.

Шестимесячных детей кормят гречневой кашей с молоком и, кроме того, особым кушаньем из маленьких кусочков ржаного хлеба, сваренных в воде (белорус. кармушка, тюрька). Дети постарше едят то же, что и взрослые, продолжая, однако, сосать материнское молоко (сосать титьку). И. Корский из Гродненского уезда сообщает, что очень часто трехлетний ребенок ставил рядом с матерью скамеечку, говоря: "Маци! Дай мне цыцки пососаць", и мать давала ему грудь, а потом кормила его борщом или чем-либо другим.

Чтобы отучить ребенка от груди, мажут сосок горчицей, солью, перцем, дегтем, сажей; иногда кладут на грудь колючую щетку для чески льна или кусок меха; нередко уходят на несколько дней из дома.

Одеждой новорожденному ребенку служат пеленки (белорус. пялюки) — полосы старого полотна больше 1 м длиной, которые сверху крест-накрест перевивают поясом примерно в 2 м длиной и 9 см шириной (рус. свивалень, свивальник; укр. повивач; белорус. сповівач); иногда для этого берут простой шнурок. Детей пеленают до 6 месяцев — полутора лет, до тех нор, пока ребенок не начинает сопротивляться запеленыванию, как правило, довольно тугому.

Обычно под пеленки надевают па ребенка рубашку. Белорусы и украинцы вместо рубашки надевают на детей четырех-шести месяцев так называемый плащок или мятлик — кусок старой ткани, без швов, с вырезом для головы. В Белоруссии бытует кое-где обычай, согласно которому этот вырез в куске ткани делает священник при крещении ребенка.

В момент, когда ребенок впервые пробует ходить, кто-либо должен взять нож и сделать им такое движение, как будто он разрезает что-то на полу, причем между ножками ребенка. Это называется разрезать путо, и после этого ребенок должен быстро научиться ходить. Есть и другой прием: если ребенок долго не ходит, его берут за руки и ведут по полю, причем на каждом шагу сыплют конопляное семя, или же на Пасху во время заутрени или обедни проводят его через ток.

Чтобы приучить ребенка самостоятельно сидеть и ходить, пользуются особыми приспособлениями (так назыбаемые по- стоячки, стоялки, сиделки). Коллекция этих приспособлений, так же как и коллекция колыбелей, имеется в Московском государственном центральном музее народоведения.

На четвертом году жизни детей учат молиться, креститься и читать молитвы, хотя в остальном они пользуются в этом возрасте полной свободой. На шестом году девочку уже называют нянька и на нее возлагается забота о зыбочном ребенке, который еще не умеет ходить; девочка в 6 — 7 лет обычно пасет также телят, овец, гусей, учится прясть и ткать и помогает матери по хозяйству. Мальчик также пасет на седьмом году свиней и гусей и, если у него нет сестер, присматривает за малышами; кроме того, он — бороно- волок, т.е. боронит поле, или погонич, т. е. погоняет волов во время пахоты на Украине. С двенадцати лет дети выполняют все легкие работы наравне со взрослыми.

В 1872 г. этнограф Гр. Потанин имел возможность наблюдать встречу украинских детей из Харьковской губ. с русскими детьми из Вологодской губ. и нашел, что украинские дети были скромнее и застенчивее севернорусских, получили лучшее воспитание и отцы держали их строже. Напротив, севернорусские дети держались со взрослыми как равные и смеялись над ними; они уже употребляли бранные слова и ругали даже своих родителей. Во всяком случае, они казались преждевременно повзрослевшими, серьезными и самостоятельными (ЖС, 1899, № 2, с. 170).

 

§ 125. Подстригание волос.

У южнорусских Обоянского уезда Курской губ. считается грехом подпоясывать детей в первые 40 дней их жизни. Через шесть недель после рождения ребенка его крестная мать приходит к своему крестнику и приносит ему в подарок поясок, а иногда также рубашку и крестик. Она впервые подпоясывает ребенка, и с этого момента он носит пояс. В Московской губ. обряд первого опоясывания совершается лишь через год после рождения ребенка; при этом крестная мать ставит своего крестника к печному столбу (§ 114) и говорит, надевая ему пояс: «Будь здоров и толстой, как печной столб!».

Севернорусские и белорусы не стригут ребенку ногти, пока ему не исполнится год, иначе он может стать вором. До года не стригут также волос, даже если волосы стали очень длинными и мешают ребенку смотреть. Если не соблюдать эти правила, то, по народным представлениям, ребенку можно «отрезать язык», т.е. ему будет трудно научиться говорить.

Мы имеем здесь отголосок древнего обряда, сохранившегося до наших дней лишь в немногих местах. Он носил названия: постриги, застрижки (рус.); пострижщини, обстрижщини (укр.). В самом конце XIX в. этот обряд совершался в Лубенском уезде Полтавской губ. так: в первую годовщину рождения ребенка его сажали на стол, причем мальчика на топор, чтобы он был искусен в ремесле, а девочку на коноплю, чтобы она выросла хорошей пряхой. Затем повитуха сперва крестообразно выстригала волосы на голове ребенка, потом полностью состригала их и получала за это коноплю. Богатые люди ставили при этом ноги ребенка в водку, чтобы он быстрее начал ходить. По окончании этой церемонии устраивали угощение для повитухи и соседей (Милорадович). В других районах ребенка, которого стригут, сажают на шубу, чаще всего черную и положенную мехом вверх. Крестные отец и мать по очереди крестообразно состригают волосы с головы ребенка (ОР РГО, I, 348 и 381). Иногда срезанные волосы засовывают в плетень, чтобы ребенок был кудрявым, или в коровий навоз, чтобы ребенок был темноволосым (Старобельский уезд Харьковской губ.). Обычно крестная мать дарит своему остриженному крестнику новую рубашку, т.е. на ребенка одновременно надевают новую одежду (ср. выше — первое опоясывание в первый день рождения).

Белорусы впервые стригут ребенка на третьем году жизни. В былые времена стрижка княжеских детей производилась по прошествии 2 — 4 лет, иногда на седьмом году, когда мальчика впервые сажали на коня. Сведения об этом, сообщаемые летописью, восходят к 1192 г. (ЖС, XX, с. 235). Стрижка происходила в день именин или на Новый год, т.е. 1 сентября. Иногда княжеских Детей стриг епископ; можно предполагать, что выстригали что-то вроде тонзуры (§ 101). Воспоминание об этом сохранилось в формуле поздравления и пожелания, с которыми обращаются к родителям новорожденного: «Вспоить, вскормить да на коня посадить»; это же отражается и в обычае стричь мальчика, посадив его в седло.

Описанный обряд относится к ритуальным празднествам, сопровождающим у различных народов совершеннолетие молодых людей и прием их в общество взрослых для совместной работы (ср. § 91 и І21). Церковный характер древнерусской стрижки волос у князей наводит на мысль, что на этот русский обряд повлиял византийский τρίχοκουρία. Перенесение обряда, связанного с достижением совершеннолетия, на более ранний возраст — явление, зафиксированное у разных народов (ср. например, обрезание); исключение составляют лишь те обряды, которые связаны со свадебной церемонией и, возможно, даже с кувадой.

К этим же ритуальным испытаниям молодых людей, достигших совершеннолетия, следует отнести и такой белорусский обряд: когда девочка 5—6 лет впервые спрядет нить и смотает ее в клубок на клочок кудели, этот клубок сжигают, а золу девочка должна выпить с водой или съесть; в других местах пряха поджигает первую спряденную ею нить и глотает дым (Добровольский).

 

§ 126. Свадебный обряд: наслоения, относящиеся к разным эпохам, и их бытование у отдельных народностей.

Свадебный обряд восточных славян — это очень сложный спектакль с большим числом действующих лиц. Свадьба выходит за узкие рамки семьи в гораздо большей мере, чем обряды, связанные с рождением ребенка (§121); одна из основных целей свадебного обряда — признание брака общиной.

Ilo верному замечанию А. Веселовского («Три главы из исторической поэтики». — Сочинения. СПб., 1913, Т. I, с. 270), правильнее сравнить восточнославянскую свадьбу не со спектаклем, а со «свободной мистерией», с рядом общих мимических действий, объединенных в одно целое, подобно тому как эпические песни связаны в единый эпос единством сюжета и единством героя. В свадебной мистерии господствует хор, принцип двух хоров, которым соответствуют два рода — род жениха и род невесты; представители двух этих родов ведут друг с другом словесное состязание, перебрасываются шутками и поговорками, задают друг другу загадки. Этот спор двух родов составляет древнейший, еще языческий экзогамный пласт свадебного обряда, который сегодня оказывается застывшим пережитком.

В свадебном обряде восточных славян отчетливо прослеживаются напластования трех эпох. Основа восходит к эпохе экзогамии, к языческим временам умыкания и покупки невесты. Пережитки этой эпохи в изобилии прослеживаются в свадебном ритуале всех восточных славян. Позднее, вероятно, уже после принятия христианства, стало сказываться влияние византийских обрядов; эти элементы трудно отличить от греко-римских, которые также в древности были заимствованы через южных славян. Сюда относятся главным образом моменты, имеющие религиозно-мистический характер.

У украинцев и частично у белорусов эти напластования как бы окаменели, и теперь обряды исполняются как омертвевшая традиция, с механической точностью. Отсюда и большая сохранность, и неизменность компонентов обряда, связанных с этими напластованиями (на Украине, например, при печении обрядового хлеба и т.д.). Напротив, русские и в этом случае оказываются новаторами и рационалистами. Заимствованная из Греции религиозно- мистическая часть свадебного ритуала отнюдь не осталась у них застывшей и неизменной. Она прошла более или менее самостоятельный путь развития: некоторые ее элементы стали сложнее и, потеснив другие, заняли в обряде большее место; старые религиозные ритуалы были переосмыслены, изменились и в некоторых случаях превратились в полукомическую игру (даже свадебный каравай кое-где также приобрел подобный развлекательный оттенок). Это — третье напластование в свадебной обрядности. С этим третьим пластом связаны вариативные различия и многообразие, свойственные русскому, особенно севернорусскому, свадебному обряду, — обстоятельство, вызвавшее такое недоумение у украинских исследователей. При более глубоком анализе русского свадебного обряда нетрудно обнаружить в нем основные элементы, которые были не только унаследованы от экзогамного языческого брака, но и заимствованы у греков: свадебный каравай, украшенное деревце, омовение и др.; они лишь приобрели новый, более или менее самостоятельный характер.

 

§ 127. Украинская свадьба.

Украинская свадьба — одно из тех немногих явлений народной жизни восточных славян, которые сравнительно глубоко изучены (а не только описаны). Ф. Волков видит в украинской свадьбе три основных акта, в каждом из которых повторяются одни и те же ритуальные действия, постепенно развивающиеся и усложняющиеся. Эти основные акты: 1) сватовство, 2) помолвка (заручини) и 3) сама свадьба (весілля). Во всех этих трех актах повторяются следующие моменты: а) попытка похитить невесту, б) сопротивление, оказываемое родней невесты, в) примирение обеих сторон, г) выкуп невесты у ее родни, д) религиозные церемонии и, наконец, е) вступление новобрачных в совместную супружескую жизнь. Ф. Волков склонен объяснять троекратное повторение одного и того же обряда якобы существовавшим у славян в древности обычаем временной совместной жизни, или пробного брака. Этот обычай был известен многим пародам, у которых настоятельная необходимость увеличить численность населения была сильнее, чем предъявляемое невесте требование сохранения целомудрия.

С объяснением Ф. Волкова никак нельзя согласиться. Гораздо проще видеть во всем этом повторение в разное время одного и того же чисто театрального действа. Восточнославянской свадьбе вообще присущ театральный элемент. При этом он далеко не всегда направлен па сохранение старых традиций; иногда его назначение — всего лишь увеселение зрителей. Правда, у украинцев такой театральный и развлекательный характер свадебного обряда уже стерся и забыт, у русских же он выражен сильнее и проступает чаще.

На Украине в качестве сватов (старости, свати) выступают два немолодых человека, пользующихся уважением; один из них непременно дядя жениха или какой-либо другой его родственник. Они отправляются в дом невесты, причем всегда вечером, и берут с собой хлеб, бутылку водки и деревянные посохи. Очень часто вместе с ними идет и сам жених со своим ближайшим другом (дружко), но они в дом не заходят, а остаются в сенях. Сваты рекомендуются охотниками, которые охотятся на куницу, спрятавшуюся в этом доме. Хотя сваты сразу же отдают хозяевам дома принесенный с собой хлеб, их сперва принимают с недоверием, и они, как бы в поисках помощи, предлагают жениху и его другу подойти поближе. Тем временем жених и дружко обычно уже отыскали невесту, которую мать в таких случаях высылает из дому; они входят в дом и тащат за собой сопротивляющуюся невесту.

Затем сваты уже серьезно просят мать девушки отдать дочь в жены их парню. Мать и отец спрашивают у дочери, согласна ли она взять этого жениха в мужья. Все это время невеста стоит у печи и колупает ее ногтем, давая тем самым понять, что она согласна. Затем невеста повязывает каждому свату через плечо вышитое полотенце (рушник) и сует жениху за пояс вышитый платок; это должно означать, что насильники связаны. Сватам дают хлеб, т. е. происходит обмен хлебами, а сваты дарят хозяевам дома принесенную с собой водку.

При помолвке (заручини) снова повторяют рассказ об охотниках и кунице, а также завязывание полотенец, после чего сваты вручают в качестве выкупа бутылку водки или небольшие подарки. Затем жениха и невесту благословляют хлебом и сажают их на посад, т. е. на почетное место в переднем углу. При этом они держат за концы специально для этого предназначенный платок, а дружко жениха или же дядя невесты берется за середину этого платка и ведет их на почетное место, где расстелена меховая шуба.

С этого момента начинается участие в обряде свадебного хора, исполняющего свадебные песни. У русских соответствующая церемония называется пропой — очевидно, слово, однокоренное с «петь» (а не с «пить»); русское «пропить невесту» означает «просватать невесту». Современное же толкование связывает этот термин уже не с пением, а с питьем вина.

У украинцев после заручин жених уже открыто посещает невесту: мать невесты сама стелит им постель.

У украинцев момент заключения брака (укр. весілля) не совпадает с церковной церемонией венчания. Если жених умирает после венчания, но до начала весілля, то его жена не считается вдовой, ее называют дівчина.

Перед заключением брака снова разыгрывается сцена похищения невесты и даже военного похода против дома невесты. У всех восточных славян жених в это время князь, сопровождают его дружина (рус. поезд), в составе которой есть в числе прочих и бояре: тысяцкий (рус.) — собственно, начальник отряда в тысячу человек, хорунжий (укр.) — знаменосец, который несет красное знамя (хорогва) впереди свадебного поезда. У украинцев есть даже девушка, которая несет свечу (свитілка), вооруженная мечом или саблей — старой железной или сделанной из дерева саблей (см. рис. 190): сверху на сабле укреплена хлебная корка, венок из барвинков (Vinсa minor), над ним ягоды калины, гвоздика, иногда вырезанная из дерева лошадиная голова и непременно две или три свечи, часто перевитые друг с другом.

190. Украинская свадебная сабля с двумя свечами. Черниговская губ.. Глуховский уезд

Перед тем как свадебный поезд отправится в путь, во дворе жениха происходит церемония, очевидно связанная с земледельческим культом: мать жениха в вывороченной шубе и меховой шапке трижды скачет верхом на вилах или граблях вокруг квашни, на которой лежит хлеб, и разбрасывает зерно; при этом на конец вил льют воду (это называют «поить коня») из горшка, который затем разбивают. Вилы также разламывают и выбрасывают.

Если невеста живет в соседнем селе, парни этой деревни перекрывают дорогу (перейма), поставив на пути накрытый стол с хлебом; за право пройти берут несколько монет. Русские в таком случае перекрывают путь веревкой, бревном, колом и очень редко куском холста; достаточно даже положить на дорогу шапку или горсть соломы, чтобы свадебный поезд остановился из страха быть заколдованным; в этих случаях платят выкуп, а нередко и угощают водкой (рус. околишна, перенять свадьбу, заложить, откуда и переносное значение последнего слова — «пить водку»).

Когда свадебный поезд приближается к дому невесты, ворота оказываются закрытыми, и нередко перед ними стоит группа молодых людей, вооруженных дубинками. Переговоры о том, чтобы жениха впустили, ведутся одновременно с матерью невесты внутри дома и с молодыми людьми перед воротами. Затем мать невесты выходит навстречу поезду, надев вывернутую наизнанку меховую шубу, протягивает жениху чашку воды с овсом.

Жених делает вид, что собирается пить эту воду, но затем бросает эту чашку через голову назад, а дружка старается на лету разбить эту чашку палкой. На порог дома сходятся две свахи, со стороны жениха и невесты, каждая с хлебом, солью и зажженной свечой в руках; они ставят на порог правые ноги, склеивают свои свечи, так что те горят одним пламенем, и целуются через порог.

Это является символом как заключения мира, так и объединения огня очагов двух родов. Затем в глубоком молчании происходит обмен хлебами.

Все это время невеста сидит за столом рядом с мальчиком, своим братом. Затем происходит выкуп невесты у ее брата (у русских выкупают косу невесты); этому предшествует попытка получить невесту силой или хитростью, причем жених снова выдает себя за охотника, преследующего куницу. Получив выкуп, мальчик исчезает, чаще всего залезает под стол; жених садится рядом с невестой и целует её.

После этого следует обмен подарками. Невесте надевают головной убор замужней женщины, который она сперва должна трижды бросить перед собой на пол. Затем в дом торжественно вносят ритуальный хлеб, коровай. Старший боярин разрезает его и дает по куску всем присутствующим. После ужина невеста прощается с подругами, затем все ее имущество укладывают в повозку, подъехавшую от дома жениха. После того как невеста получит родительское благословение, бояре сажают ее в повозку и бросают ей в ноги связанную черную курицу, полученную ею от матери. Жених трижды обходит вокруг повозки и говорит, слегка ударяя невесту кнутом: «Оставь отцовское, прими мое!».

В воротах дома жениха зажигают костер, через который переезжает невеста и весь свадебный поезд с целью ритуального очищения невесты. Последняя молча входит в дом, где она прежде всего выпускает привезенную ею черную курицу. Затем ее сажают в красный угол, палочкой снимают с нее покрывало и бросают его на печь. Постель для новобрачных стелят в чулане (комора), на соломе, с мешком зерна в головах.

Свахи раздевают в чулане новобрачную и, тщательно ее осмотрев, надевают на нее чистую рубашку. В доме в это время поют любовные песни. Если новобрачный окажется импотентом, невеста говорит: «Муж мой не может — приведите дружку!» и дефлорацию производит старший боярин (он также является дружкой). Окровавленную рубашку новобрачной показывают гостям, а потом отсылают матери невесты как доказательство невинности последней. Кое-где у русских вывешивают такую рубашку на высоком шесте или при поездке привязывают ее к дуге.

По народным представлениям, кровь, пролившаяся при дефлорации новобрачной, благотворно влияет на размножение скота. Поэтому русские нередко стелят брачную постель в овечьем хлеву. У белорусов Суражского уезда Черниговской губ. записана следующая песня, которую поют в том случае, если окажется, что новобрачная по девственница:

Не чуйця вы, кони, Не чуй наша пашня, Не чуйця й коровы, Што к нам курва пришла! Здесь мы находим отчетливое доказательство того, что нецеломудрие новобрачной плохо влияет на скот и даже на посевы.

У украинцев почти повсеместно существует такое представление: если новобрачная скрыла, что она не девственница, в доме падет лошадь или вол (Литвинова и др.). С этим представлением (которое известно и в Молдавии) можно сопоставить следующий украинский обычай: если отец жениха разводит пчел, то церемония расплетания косы невесты происходит не в доме последней, как обычно, а в доме жениха — чтобы пчелы лучше роились (Новосельский, т. 2, с. 211). Украинцы Черниговской губ. совершают с окровавленной рубашкой невесты трехкратный магический обход вокруг стола и вокруг всего дома — как в доме жениха, так и в доме невесты (Литвинова).

Если выясняется, что невеста потеряла невинность до свадьбы и ничего об этом не сказала, на ее родителей надевают хомут; они подвергаются также всяческому поношению, а самой невесте поют непристойные песни. Если же невеста окажется девственницей, к родителям новобрачных отправляется депутация с рубашкой невесты и попадьей, т.е. с бутылкой сладкого красного вина, к горлышку которой прикреплена кисть калины и хлебные колосья (рис. 191).

На свадебном столе украинцев (Полтавская губ.) обязательно присутствуют пучки необмолоченных колосьев (так называемая покраса). Таких пучков ставят обычно девять: по одному в каждом углу, три над образами и два за потолочными балками (сволок); эти пучки применяют в народной медицине как целебное средство.

На рис. 130 изображена украинская невеста, подпоясанная полотенцем; она вместе со своей подругой идет приглашать свою родню на свадьбу.

 

§ 128. Ритуальный свадебный каравай и украшенное деревце.

И русские, и украинцы, и белорусы пекут к свадьбе ритуальный хлеб, хотя и разной формы. У украинцев печение свадебного хлеба (так называемый коровай, дивень, верч, лежень) сопровождается особенно сложными церемониями, во многом сходными с болгарскими обрядами (ср. болгарский мединикъ). У украинцев свадебный хлеб пекут для девушки только раз в ее жизни; если хлеб уже испечен, а свадьба по каким-либо причинам не состоялась, этот хлеб хранят иной раз несколько лет, пока девушка не выйдет замуж (Новосельский, т. 2, с. 222). Если замуж выходит вдова, свадебный хлеб не пекут.

191. Украинская свадебная бутыль вина с кустиком можжевельника (попадья). Черниговская губ.. Глуховский уезд

22 Заказ № 1618

Украшения на свадебном хлебе (см. рис. 192) делают из теста и пекут вместе с хлебом, а иногда их изготавливают из разных материалов. Украшения из теста делают в виде сосновых шишек (укр. шишка) и птиц — голубей, гусей, лебедей (укр. гуски, голубки). В Харьковской губ. иногда весь свадебный хлеб целиком имеет вид сосновой шишки. Вообще на Украине вместе со свадебным хлебом везде пекут много (300—400) маленьких «шишек», которые раздают гостям. В основе этого, несомненно, лежит магическое обеспечение изобилия и плодородия.

Кроме того, хлеб украшают и другим способом, главным образом растениями. Это сосновые и еловые ветки (укр. гільце, вільце, різка), ягоды калины и колосья. Здесь отчетливо выступает связь ритуального хлеба с обрядовым украшенным деревцем, которая наблюдается почти во всех районах расселения восточных славян. Кое-где, однако, украшенное деревце встречается вне всякой связи со свадебным караваем, хотя в этих случаях его, как правило, втыкают в большой хлеб, реже в миску с зерном.

У тех севернорусских, среди которых преобладали выходцы из Владимиро-Суздальских земель, ритуальный свадебный хлеб полностью соединился с украшенным деревцем под названием кур- ник (т.е. хлеб, украшенный птицами), сады, елка, девья красота. Напротив, у тех севернорусских, среди которых преобладали выходцы из Новгорода, в качестве свадебного каравая берут обычный хлеб, которым благословляют жениха и невесту. Такой хлеб никогда не бывает украшен растениями. Роль ритуального деревца играет, очевидно, березовый банный веник, который иногда украшают.

У белорусов и южнорусских церемонии, связанные со свадебным караваем, напоминают соответствующие украинские церемонии, хотя они и не такие сложные.

Разумеется, мы ни в коем случае не можем отнести восточнославянский свадебный каравай к общеславянским древностям, не говоря уже об индоевропейских, как это сделал украинский этнограф граф Сумцов. Восточнославянский свадебный каравай, так же как и болгарский, заимствован у греков, но приобрел некоторые особенности древнеславянских культов — земледельческого и культа растений. Однако украшенное свадебное деревце восточных славян во многом напоминает западноевропейское рождественское дерево; березку, которую украшают весной на Троицу, оно напоминает значительно меньше.

В настоящее время в украшенном свадебном деревце видят чаще всего прощание невесты с подругами, воспоминание о девичьей жизни. По образцу свадебных деревьев севернорусские ставят иногда такие же украшенные елочки в память молодых мужчин, призванных на военную службу (Завойко).

Следует еще указать на коллективный, общественный характер свадебного каравая, в приготовлении которого принимает участие вся деревня. Ф. Волков говорит о складчине, устраиваемой в этих случаях между всеми членами данного рода, однако наблюдениями других исследователей это в большинстве случаев не подтверждается. В Ровенском уезде на Волыни невеста, собирая на свадебный каравай, идет со своими подружками даже в дом своего будущего мужа, который должен устроить для них угощение (ОР РГО, I, 314). Севернорусские также собирают на курник (обрядовый хлеб с украшенным деревцем) по всей деревне (Сарапульский уезд Вятской губ. и др.). Однако такой коллективный характер отнюдь не является специфической особенностью одного лишь свадебного каравая; он присущ и другим моментам как свадебного, так и некоторых других обрядов.

 

§ 129. Ритуальное мытье новобрачных.

Ритуальное омовение новобрачных водой — это элемент свадебного обряда, общий всем восточным славянам. Оно происходит обычно на второй день свадьбы и в этом смысле соответствует общепринятому обязательному для всех омовению после половых сношений (§107); здесь, однако, надо иметь в виду и влияние соответствующих греческих обрядов. У украинцев ритуальное купание новобрачных наблюдалось в Галиции, в Киевской губ., Черниговской губ. и других местах. Весь свадебный поезд с музыкой отправляется на реку или к колодцу, и здесь моются; новобрачных часто обливают водой, им льют воду за пазуху, иногда молодой супруг ведет свою жену за руку вдоль реки или через реку. Вытираются новобрачные так; муж вытирается верхней передней частью рубашки своей жены, она — той же частью своей рубашки. Затем молодая женщина приносит воду в каком-либо сосуде домой.

У русских кое-где также обливают новобрачных водой из колодца или из реки, а иногда даже валяют в снегу (ОР РГО, I, 251), но вообще из-за сурового северного климата купанье здесь заменяют ритуальным мытьем в бане, реже в печи. Ф. Волков относит посещение русской невестой бани к «азиатским элементам великорусской свадьбы», однако это явное недоразумение.

Правда, у русских кроме мытья новобрачных в бане на второй день после свадьбы существует еще обычай мытья в бане невесты накануне свадьбы. Такое мытье сопровождается песнями и причитаниями. Это, однако, вполне объясняется условиями существования: русские привыкли мыться в бане перед каждым праздником и каждым торжеством, и было бы странно, если бы свадьба оказалась исключением. Русский жених также моется в бане перед свадьбой, но без песен — по той простой причине, что некому их петь. Созданный условиями жизни обычай — мытье невесты в бане перед тем как отправиться в церковь, русские использовали в двух направлениях; для прощания невесты с подругами и с девичьей жизнью и для того, чтобы оберечь невесту от вреда, который может быть причинен колдовством. В Костромском уезде при мытье невесты пьют водку; мытье в бане и возвращение оттуда домой сопровождаются непристойными выражениями, песнями и шутками опьяневших девушек (Виноградов, с. 139). Невеста же в причитаниях оплакивает свое девичество и свободу, которых она лишается. В некоторых местах, чтобы уберечь невесту во время свадьбы от колдовства, ее моет человек, сведущий в ворожбе, причем произносит различные заклинания и следит за приметами. «Отпускать девицу со сторожем [знахарем] в баню одну, где он раздевает ее донага и обмывает все тело, не считается предосудительным, и сама невеста даже не стыдится этого» (ОР РГО, I, 269).

Встречающийся кое-где обычай украшать для этого мытья банный веник может свидетельствовать о связи обрядового банного веника с культом растений.

Хотя описанное мытье невесты в бане имеет явно очистительный смысл, недавно было высказано мнение, что это мытье следует рассматривать как пережиток древнего обряда свадьбы с духом бани — банником, которому невеста отдает свою девственность (Кагаров Е. О значении некоторых русских свадебных обрядов. — ИАН, VI серия. Т. XI, ч. I. Пг., 1917, с. 645).

Что касается русского обрядового мытья в бане на второй и на третий день свадьбы, то здесь надо отметить одну особенность; после новобрачных моются также попарно, т. е. мужчина с женщиной, все свадебные гости. Баню при этом топят, как правило, сами новобрачные; во всяком случае, невеста сама приглашает родню мужа помыться в бане (Ефименко, ч. I, с. 312). Того, кто приходит в гости без жены, или холостяка ведут в этот пирожный день в баню с чужой женой (Зеленин Д. К. Кама и Вятка. Путеводитель и этнографическое описание Прикамского края. Юрьев, 1904, с. 105).

 

§ 130. Русская свадьба.

Русская свадьба лишь немногим отличается от описанной выше (§ 127) украинской. У русских момент вступления в брак совпадает с венчанием, и лишь с этого времени начинается освященная обычным нравом совместная жизнь новобрачных. Церемоний, связанных со свадебным караваем, у русских немного (см. § 128), зато очень многочисленны церемонии, сопровождающие мытье в бане (см. § 129). У русских нет никакой свитілки с мечом и тройной свечой (тройчатка). Возможно, этот обычай пришел к украинцам от римлян, где на свадьбе зажигали пять факелов. Наконец, у русских невеста во время сватовства не колупает печь, и у них нет также венков из барвинка и калины.

Напротив, магические обряды, направленные на то, чтобы оберечь новобрачных от колдовства, выражены у русских гораздо сильнее. Мы уже видели пример этого в севернорусском мытье невесты каким-либо сведущим в ворожбе человеком (§ 129). На русской свадьбе присутствует особый колдун (сторож, клетник, ведун, вражной, опасной, збережатой, вежливой, главной), чья обязанность — оберегать от всякого рода колдовства. Часто, однако, функции колдуна выполняет дружка, который одновременно является церемониймейстером свадебного обряда. Дружко, староста или ближайший друг жениха играет роль церемониймейстера и на украинской свадьбе, и в обязанности такого распорядителя отчасти входит и функция сведущего в колдовстве человека, оберегающего от колдовства, так как охрана новобрачных от нечистой силы является одной из задач всего свадебного обряда.

То, что у русских функции колдуна становятся обязанностью одного определенного лица, — явление, бесспорно, новое. Это явление вполне могло развиться на таких основаниях: зажиточные крестьяне на свадьбу (как и на крестины) приглашали в качестве почетного гостя священника. Это бывает и теперь. Однако сделать это в состоянии отнюдь не каждый, особенно если деревня расположена вдали от церкви, как теперь нередко бывает на Севере. Кто может в этих случаях заменить священника? Во время двоеверия, когда наряду с христианством было еще живо язычество, священник, естественно, имел конкурента в лице колдуна. Последний вполне мог появиться вместо священника на свадьбе. Во всяком случае, пока у нас пет никаких оснований считать русского колдуна на свадьбе элементом, заимствованным с Востока.

Третьим после колдуна и бани (§ 129) и последним «азиатским элементом» русской свадьбы Ф. Волков называет русский обычай кладки, так как он считает, что деньги, которые вносят за невесту, являются не обрядовым выкупом, а совершенно реальной платой за нее.

Пережитки некогда существовавшей покупки невесты у чужого рода встречаются у всех славян, в том числе и у восточных, однако это именно пережитки. Что же касается Великорусской кладки, то мы не знаем ни одного случая, когда бы ее считали выкупом за невесту. Даже в тех редких случаях, когда кладка известна у русских под тюркским названием калым, она означает вознаграждение родителям невесты за расходы на свадьбу и особенно за приданое невесты, состоящее из постели, одежды и т. д. (см. в числе прочего: Словарь русского языка, составленный Вторым отделением Академии наук. Т. 4, вып. 3. СПб., 1909, стб. 921 — 922 — «кладка»).

Н. Ф. Сумцов, который создал легенду о резком отличии русской свадьбы от свадьбы у других славян, подчеркивает также «суровый, жесткий и тоскливый» основной тон севернорусской свадьбы («Хлеб в обрядах и песнях». Харьков, 1895, с. 58). Что касается печального характера свадьбы, то он присущ первой половине свадебных торжеств у всех восточных славян — до самого венчания, после которого начинается уже «веселый пир» (укр. весілля). У белорусов Пинского уезда Минской губ., которые вообще прекрасно сохранили все старинные обряды, «... все свадебные песни — это элегия, в которой плачущей и оплакиваемой является невеста. Самый голос этих песен так заунывен, что они скорее плачутся, нежели поются» (Булгаковский Д. Г. Пинчуки. Этнографический очерк. СПб., 1890, с. 16. — Записки РГО по отд. этнографии, т. XIII, вып. 3).

Украинские этнографы, выдвинувшие гипотезу так называемого азиатского происхождения северной русской свадьбы, не учли одной черты, особенно характерной для русской свадьбы. Эту черту можно назвать театральностью, развлекательно-драматическим элементом. Это — отнюдь не отзвук древней борьбы двух родов при экзогамном браке. Это сравнительно новый драматический элемент, у которого одна только цель — развлечь и повеселить публику и благодаря которому немало древних славянских обычаев изменило свой характер. Истоки этого элемента следует искать не в Азии, не у финских и тюркских соседей, а у веселых людей — скоморохов, игравших значительную роль на древнерусской свадьбе (ср.: Веселовский А. Н. Разыскания в области русского духовного стиха. VI—X. — Сборник ОРЯС, т. 32, № 4. СПб., 1883, с. 199 и сл.). Приведем примеры шутовских представлений скоморохов на русской свадьбе.

В 1915 г. В. Харузина описала свадебный каравай у русских Юрьевского уезда Владимирской губ., известный здесь под названием куличка и роща. В круглую плоскую лепешку из сдобного теста, с украшениями тоже из теста, втыкают деревянные палочки различной длины, обвитые разноцветной бумагой самых ярких цветов. Лепешка изображает «землю», а палочки — деревья и кусты. Под кустами помещают склеенный из бумаги домик, а в него — кукол, сделанных из бумаги или тряпочек и изображающих лесничего и его семейство. Лесничему дается в руку дощечка, которая изображает распоряжение о продаже леса. После венчания родня невесты вносит это карикатурное подобие свадебного каравая в дом новобрачных и ставит его на стол; после ужина здесь начинается церемония продажи «леса» и «земли». Торговля идет под песни и шутки. Когда из «земли» вытаскивают проданное дерево, поют «Дубинушку»: «Вот у нас свекор-то богатый, гребет денежки лопатой! Эй, дубинушка, ухнем!» и т. д. Когда «лес» распродан. жених должен выкупить «землю», после чего невеста разламывает лепешку на куски и раздает их всем присутствующим.

У русских эта пародия на старый обычай, назначение которой — вызвать веселье зрителей, отнюдь не единственная. Напротив, она весьма типична. Обычай мазать печной сажей человека, принадлежащего к чужому роду, с целью приобщить его к новому домашнему очагу превращается в веселый маскарад, во время которого женщины ходят по улицам, переодетые шерстобитами, цыганами и т. д. В Аткарском уезде Саратовской губ. подружки невесты ловили к девичнику курицу и одевали ее в специально для этого сшитое женское платье; между тем первоначально курица была магическим символом плодородия новобрачных. В ряде русских губерний на свадебном пиру ставится на стол украшенная свиная голова — с серебряными серьгами, ожерельем и шелковыми лентами; гости встречают ее ликованием, песнями и танцами.

На Онеге во время свадебных торжеств устраивались шуточные представления, в том числе женитьба барина. Один из присутствующих, изображающих барина, громко, так, чтобы всем было слышно, выкрикивает всевозможные непристойности, каждая из которых задевает присутствующих девушек, а остальные молодые люди повторяют эти же непристойности, но еще громче; заканчивается представление шуточной свадьбой барина с какой- либо девочкой-подростком (Ефименко, с. 126).

Наследником скоморохов выступает на северной русской свадьбе и дружка-распорядитель со своими шуточными речами (ср. речи на литовской свадьбе). Здесь мы видим начала социальной сатиры: зло высмеиваются девушки, которые, чтобы угостить парней, тайком снимают с крынок сметану; молодые женщины, обманывающие мужей; старухи, которые вечно бранят и даже бьют своих снох; парни, возвращающиеся с заработков из Москвы, прося подаяния: «Подайте, батюшки!» (Зеленин, с. 9).

Драматический элемент сказывается также в преувеличенно громком плаче и причитаниях невесты, от которых она нередко на целую неделю теряет голос; при этом невеста бьется руками и головой об стол, о лавку, об пол и т. д., так, что руки покрываются синяками от локтей и до запястьев (Едемский, с. 16; Семенова- Тянь-Шанская, с. 64 и др.). В Олонецкой и Ярославской губ. существуют наемные плакальщицы (выльницы, плачеи).

Эти подробности мы приводим в доказательство справедливости высказанной ранее (§ 126) мысли, что великорусская свадьба изменилась не под «азиатским» влиянием, а вследствие собственного самостоятельного развития. М. Б. Едемский в 1910 г. отмечал: «Наряду с этим можно проследить уже и ряд нововведений, вошедших сравнительно в недавнее время в свадебный ритуал Кокшеньги. Правда, эти перемены касаются еще не существа дела. . .» (Едемский, с. 8).

Следует также отметить, что в наши дни «наряду со сложным выполнением старинного обряда и венчанием в церкви в соседних деревнях появляются совсем упрощенные свадьбы, ограничивающиеся одной регистрацией в ВИКе (Волостном исполнительном комитете) и вечерней пирушкой» (Самойлович Е. Я. Отчет о летних наблюдениях среди крестьян дер. Марковой и др., Смоленской волости, Иркутской губ. — СЖС. Вып. 3—4. Иркутск, 1925, с. 196). В прежние времена такие свадьбы бывали у староверов, когда весь обряд сводился к расплетению косы невесты и замене девичьей прически и головного убора женскими; и, наконец, следует упомянуть так называемые кукушкины свадьбы, когда вдовец женился на вдове без какого бы то ни было обряда и не празднуя свадьбу.

 

§ 131. Тайные браки.

У русских, особенно у староверов, повсеместно распространены тайные свадьбы — самоходом, самокруткой, уводом, уходом, убёгом. Известны три вида таких свадеб. В первом случае совершается настоящее похищение: невесту похищают неожиданно для нее самой, и она не знает для кого и для чего это делают. Жених, проезжая по улице, на ходу хватает невесту или заманивает ее в сани обманом и быстро едет с нею в церковь или к себе домой, где она ночует. После этого она часто соглашается выйти за него замуж. Иногда в таких случаях невесте удается убежать от похитителей. Однако такой тин похищения невесты встречается редко.

Во втором, более распространенном случае жених и невеста договариваются о тайном браке, причем невеста заранее отдает жениху часть своего приданого или по меньшей мере делает ему подарок как залог того, что она не передумает. В установленное время оба уезжают. Иногда они сразу венчаются в церкви. Бывает так, что им приходится скрываться от родителей невесты, которые преследуют их, и тогда они обычно переезжают от одного родственника жениха к другому. Иногда в таких случаях невеста сама приходит ночью, в условленное время в дом жениха, взяв с собой большой узел вещей. Все это происходит главным образом в тех случаях, когда родители невесты не дают согласия на брак своей дочери с ее избранником или же когда родители жениха недовольны его выбором; реже причиной является бедность, когда у невесты нет денег на необходимую для свадьбы одежду. Спустя некоторое время, часто уже на другой день, молодая пара идет к родителям невесты просить у них прощения и в большинстве случаев получает его, хотя и не сразу.

Наконец, третий тип — когда родители невесты сами организуют ее мнимое похищение. Жених похищает дочь с их тайного благословения и согласия, а затем девушка приходит просить у них прощения, причем родители прикидываются разгневанными. Этот способ часто практикуется у сектантов, которые считают брак грехом и не признают его. При этом делают вид, будто бы религиозный принцип нарушается вопреки воле родителей. Наиболее же распространенной причиной в таких случаях является стремление избежать расходов на свадьбу и т. п.

Вообще во всех видах тайных свадеб основную роль играют экономические причины. Их связь со старинным обычаем похищения невесты весьма сомнительна. Следует отметить, что вообще расходы на свадьбу очень велики и простому крестьянину тяжелы; в числе прочего на свадьбу требуется 20—30 ведер (60—90 литров) водки (Булгаковский. Пинчуки, с. 16).

 

§ 132. Похороны.

Для похоронных обрядов характерно преобладание архаических черт, общих всем восточным славянам.

Тело умершего непременно обмывают теплой водой и надевают на него новую одежду. Во многих местах сохранился обычай делать это, пока умирающий еще жив. Народ верит, что на том свете человек появляется в той самой одежде, в которой он скончался. Однако поскольку уловить момент смерти и вовремя обмыть и одеть человека очень трудно, это, вероятно, и привело к тому, что теперь преобладает обычай обмывать уже мертвого.

Для обмывания души рядом с умирающим всегда ставят сосуд с водой, причем многие утверждают, будто они видели, как вода в сосуде колышется как бы от купания только что отлетевшей души. Этот сосуд с водой 40 дней после смерти стоит на столе или на подоконнике. Считается, что на протяжении этого времени душа еще не успела отправиться на тот свет. Существует также представление, что душа пьет эту воду.

В момент смерти, тогда же, когда ставят воду, открывают печные трубы или форточку; из окна вывешивают кусок холста или полотенце. Этот обычай толкуется народом по-разному: душа должна вытереться этим полотенцем после умывания, она утирает им свои слезы или же она отдыхает на нем; это полотенце, которое иногда привязывают или прибивают на наружной стенке дома, показывает, что в доме кто-то умер. Можно предполагать, что первоначально это полотно вывешивали из жилых помещений, с целью облегчить душе умершего как выход из дома, так и возвращение в него. Севернорусские Олонецкой губ., после того как поминки, устроенные после заупокойной службы, закончены и гостям говорят: «Сейчас вам самое время домой идти, ступайте с богом», вывешивают за открытое окно кусок полотна. При этом берется кусок того полотна, на котором покойника опускали в могилу (Куликовский). Белорусы в ночь после поминок (во время осеннего поминовения покойников) вывешивают из окна полотенце, и на окно ставят блины и кутью для покойников (ОР РГО, I, 137; ср. III 1051).

По русским представлениям, умирающий должен окончить свою жизнь на соломе; украинцы и белорусы кладут его на овчины. Существует поверье, что если человек умирает на пуховой подушке, то каждое перо служит причиной его мук. Не исключена возможность, что это представление возникло и на основе практических соображений: по существующим обычаям, постель, на которой кто-нибудь умер, либо выбрасывают, либо на долгое время выносят в курятник, где ее должно «очистить» пение петуха.

По народным представлениям, продолжительная агония бывает лишь у тех, кто при жизни знался с нечистой силой, т.е. был колдуном. В этих случаях ломают конек, т.е. поднимают или снимают с крыши конек и тем самым душе, а также той нечистой силе, которая не подпускает к колдуну смерть, дают возможность улететь. Вероятно, этот обычай возник в те времена, когда у домов были крыши, но не было потолков. Теперь, в соответствии с новым устройством домов в этих случаях снимают только одну из досок потолка. Существуют и другие обычаи, направленные на то, чтобы сократить агонию: пробуравливают дыру в стене, сверлят под печкой (укр. черінь), сжигают заслонку и т. д. Украинцы в этих случаях звонят в колокола.

Украинцы и белорусы дают в руки умирающему зажженную свечку, освященную в церкви в Сретенье (2 февраля) или в Великий Четверг. У всех восточных славян принято закрывать глаза покойнику и класть на них медные пятаки, чтобы покойник не взглянул на кого-либо из членов семьи, так как тог может после этого умереть.

Все, что употребляется при последнем омовении, — сосуд с водой, мочалка, а также солома, на которой человек умер, иногда и доски, на которых его омывали, — все это русские выносят в ноле или за околицу, причем сосуд в большинстве случаев разбивают. Весной разрешается бросать эти вещи в реку, вышедшую из берегов; если умер хозяин дома, то нередко их закапывают во дворе. Считается, что существует определенная связь между покойником и тем местом, где эти вещи находились; место, куда они выброшены, внушает ужас. Предметы, употреблявшиеся при омовении умершего, хозяин дома закапывает во дворе, «чтобы домовой не переводился» (Завойко, с. 91 — гл. II § 35).

Украинцы выливают воду и все, оставшееся после омовения, в таком месте, где не ходят ни люди, ни животные, например в узком пространстве между двумя постройками, иод сушильней кукурузы и т. д.

Гребень, которым причесывали покойника, либо выбрасывают вместе с другими его вещами, либо кладут с ним в гроб. Кое-где туда кладут также топор, которым пользовались при изготовлении гроба (ОР РГО, I, 294).

Если скотина съест солому, на которой лежал покойник, у нее выпадут зубы (ОР РГО, II, 970); запрещено сжигать как эту солому, так и щепки от гроба; если белорусы в некоторых местах и сжигают эти щепки, чтобы согреть ноги умершего (ОР РГО, I, 456, ср. I, 411), то делают они это только на другой день после похорон.

Смертную одежду многие старики шьют себе сами, заранее, и надевают ее перед большими праздниками, в сильную грозу и т. д. Одежда эта в большинстве случаев белая. Если же ее шьют на покойника, то все швы делают не как обычно, а так, чтобы острие иголки было направлено от шьющего в сторону умершего. Кое-где даже шьют левой рукой. Если надо снять с покойника старую рубашку, ее разрывают.

Верхнюю одежду на покойника вообще не надевают. Едва ли, однако, это свидетельствует о том, что раньше восточные славяне жили в более теплом климате. Скорее здесь играли роль чисто экономические причины. Верхнюю одежду на покойнике обычно заменяет саван, причем восточные славяне понимают под этим греческим словом самые различные вещи. Чаще всего это нечто вроде белой рубахи, иногда закрывающей также и голову и вообще очень похожей на мешок. Иногда это полотнище, в которое заворачивают умершего и поверх которого его затем обвивают длинной полосой материи. Иногда смертную одежду кладут в гроб под покойника как подстилку.

Новая нарядная одежда и вообще одежда современного покроя не употребляется; например, вместо сапог на покойника всегда надевают либо лапти, либо, чаще всего, сшитую из ткани легкую обувь (калиги), которая иногда имеет форму чулка.

В крайнем случае, если покойник уже обут в сапоги, из них вытаскивают железные гвозди, потому что в гробу вообще не должно быть никакого железа; гроб сколачивают не железными гвоздями, а деревянными, иногда доски гроба связывают лыком. Избегают также металлических пуговиц, и только крест на шее покойника бывает иногда медным (серебряный не разрешается), однако нередко встречаются и деревянные кресты. Вообще же крест и пояс на покойнике строго обязателен. Напротив, фартук на женщину не надевают никогда. На мужчин всегда надевают также шапку, а если священник против этого возражает, кладут шапку рядом с покойником или ему под голову.

Умерших незамужних девушек всегда одевают более или менее празднично, как на свадьбу. На похороны девушки всегда смотрят как на замужество. Ее обвязывают полотенцем, на средний палец правой руки надевают кольцо. Ее родня раздает подарки, как на свадьбе. На крышку гроба кладут свадебный каравай. Иногда для покойной избирается из числа холостых мужчин жених, который в соответствующей одежде идет за гробом. Нечто похожее происходит и при погребении молодого мужчины.

Если хотят, чтобы к вдове снова кто-либо посватался, рубашку ее умершего мужа не застегивают. Для того чтобы вдовец не женился еще раз и его дети не терпели обиды от мачехи, его умершую жену втайне от него подпоясывают ниткой (ОР РГО, II, 722). Жены сварливых мужчин вытягивают нитки из одежды покойника и вшивают их в одежду своих мужей, чтобы те стали поспокойнее.

После того как покойник обмыт и одет, его кладут сначала без гроба, а потом в гробу на лавку, ногами к двери. Мужчин кладут справа от входных дверей, а женщин слева. Обычай класть покойника на стол появился лишь недавно, главным образом у белорусов. Русские староверы часто кладут покойников ногами к иконам. Руки покойника скрещивают, а пальцы правой руки складывают как для крестного знамения.

В тот момент, когда гроб для умершего вносят в дом, все выходят, особенно беременные женщины (последние выходят и при выносе гроба; они не должны также обмывать покойника, иначе их будущий ребенок умрет). Прежде гроб (рус. домовина, гроб; др. - рус. колода; укр. труна, деревище) делали из цельного древесного ствола, с маленьким окошком, и головной конец его часто бывал закруглен. Теперь гробы делают из досок, но железными гвоздями их не сколачивают. В старое время благочестивые люди заранее сами делали себе гробы (что, между прочим, считалось предзнаменованием долгой жизни), они сыпали в гроб зерно и раздавали зерно нищим.

Щепки от досок, из которых сделан гроб, так же как сухие листья с банного веника, — наиболее частая подстилка для покойника в гробу; в гроб кладут также обрезки ткани, из которой сшита одежда для покойника. Из этой же ткани, реже из сена, делают подушку в гроб. Эта подушка обычно зашита только с трех сторон. В гроб кладут хлеб для покойника, иногда также соль, масло, а на Пасху — яйцо. Еще недавно существовал обычай класть в гроб мужчинам бутылку водки. В платок на поясе заворачивают медные монеты; деньги кладут и в могилу. Этот обычай народ толкует по-разному. Согласно старому толкованию, это деньги для платы за место на кладбище — вероятно, их надо было отдать тем, кто был там похоронен раньше; с другой стороны, их клали, «чтобы скотина не ушла за хозяином» (ОР РГО, III, 1102). По современным толкованиям, это — деньги для оплаты переезда через огненную реку или места на том свете, для выплаты долгов, которые не были выплачены при жизни. В отдельных лесных областях Белоруссии еще и сегодня кладут покойнику в гроб взамен лаптей онучи, рубашку, трубку для курения, кисет и трут или табакерку с нюхательным табаком; детям кладут игрушку, а мастеровым — их инструменты, причем самые небольшие: сапожнику — шило, плотнику — топор, портному иглу и т. д., чтобы покойнику не надо было возвращаться домой за нужным инструментом. Украинцы клали в гроб повитухам палку и узелок с семенами мака, чтобы повитухи могли на том свете защищаться от детей, которым они помогали появиться на свет. У белорусов в гроб умершим беременным женщинам клали пеленки и детские игрушки. В гроб кладут также срезанные ногти умершего (если они сохранились), чтобы он смог взобраться на том свете на гору.

Севернорусские Олонецкой губ. выносили гроб не через дверь, а через окно (Барсов, I, с. 306), с ясно выраженной целью помешать умершему отыскать дорогу обратно в дом. Вынос покойника через заднюю дверь или через хлев — явление, также обычное для севернорусских. Покойника выносят в открытом гробу и всегда несут ногами вперед, чтобы он не видел дороги назад. Гробом трижды ударяют о порог дома, чтобы покойник попрощался со своим старым жильем и больше туда не возвращался.

Дом, в котором кто-либо умер, считается нечистым. Если в момент смерти человека в доме была вода, ее не пьют, а выливают: считается, что её мог пить покойник (ОР РГО, I, 294). У северно- русских при выносе покойника позади процессии идет женщина с банным веником, выметает пол до самого порога и разбрызгивает вокруг себя воду (Шейн, с. 778); вслед за тем в доме моют пол (Ефименко, I, с. 192). Эта уборка дома преследует, однако, скорее не гигиенические, а магические цели. На пол льют воду, «чтобы смыть следы покойника» (ОР РГО, II, 909). Это действие затрудняет покойнику возвращение домой: для души переход через воду вообще труден. Пока тело умершего находится в доме, пол не метут, «чтобы не вымести заодно и живых» (Этнографический сборник, II, с. 91); после того как гроб вынесен, мусор на улице заметают к дому, чтобы все его обитатели остались в нем (Ефименко, I, с. 192). Часто позади похоронной процессии разбрасывают полными пригоршнями рожь и ячмень, а также бросают их на гроб — «чтобы в доме никто больше не умирал» (Романов) и чтобы все были живы и здоровы. Постель и одежду умершего выносят на 6 недель в курятник, чтобы петухи очистили их своим криком.

По лавке, на которой лежал покойник, ударяют топором или ножом, «чтобы отсечь этим смерть» (ОР РГО, И, 975). На то место, где лежал умерший, нередко кладут топор, большой нож, кочергу, реже — ухват, полено, камень, хлеб или ставят квашню с тестом. В Полтавской губ. даже кладут нож или какой-либо другой металлический предмет под покойника, чтобы предохранить труп от разложения и воспрепятствовать появлению выделений изо рта и из носа (ОР РГО, III, 1116). Г. Куликовский считает все эти действия отголоском тех времен, когда после смерти хозяина дома труп его оставляли в доме, а семья перебиралась на новое место. Однако преимущественная роль железных предметов не оставляет никаких сомнений в том, что здесь просто стремление защититься от смерти. Украинцы бросают иногда на это место новый горшок, разбивая его вдребезги, — бесспорно, символ обновления жизни. Кроме того, после выноса тела, они, быстро закрыв за собою дверь, вытаскивают из сеней квашню и все гуськом трижды проходят но кругу — явно описывая магический круг.

Употребление в этом обряде квашни вполне объяснимо, тем более что в некоторых местах существует обычай не печь хлеб, когда в доме покойник (ОР РГО, III, 1179). Нельзя также, если в деревне покойник, ни сеять, ни сажать, пока он не похоронен, иначе посевы не взойдут.

Менее понятно наличие в этом обряде камня, но он встречается редко, и только у русских. В Нижегородском уезде в головах умирающего помещают сосуд с водой, полотенце и камень (ОР РГО, II, 786). В Калужской губ. на 40 дней после смерти кладут под образа прикрытый полотном камень (ОР РГО, II, 583); в Новгородской губ. до похорон кладут под образа березовое полено (ОР РГО, II, 869). Не исключена возможность, что камень считается вместилищем души умершего, которая, покинув тело, ищет себе место, как птица гнездо (Милорадович). В Олонецкой губ. камень лежит на лавке, иногда в головах умершего; перед выносом тела хозяйка дома с камнем в руках обходит вокруг гроба, после чего кладет этот камень в угол под образа, а в некоторых районах выбрасывает его на улицу.

Нередко при выносе тела выпускают из хлева скот, чтобы он простился со своим хозяином. В Курской губ. любимых домашних животных умершего покрывают дерюгой и ведут перед гробом или позади него (ОР РГО, II, 657). Если умер хозяин дома, украинцы после выноса тела перевязывают ворота дома красным кушаком или полотенцем, рассыпают по двору овес, чтобы домашний скот не последовал за своим хозяином в могилу.

 

§ 133. Похороны.

В старину покойников даже летом везли на кладбище в санях: по-видимому, для этого избирали именно сани как древнейший вид повозки. В Олонецкой губ. этот обычай существовал еще недавно (ОР РГО, II, 910; Шейн, с. 778), и сани можно было заменить лодкой только при перевозках по рекам и озерам. К дуге привязывают полотенце (ОР РГО, II, 598); полотенца же служат поводьями. Считается, что лошади очень тяжело везти покойника, так как им завладевает нечистая сила. В Витебской губ. старший в доме с плачем целует копыта лошади.

Дочери умершего садятся на гроб своего отца и, положив головы на крышку гроба, плачут всю дорогу. На кладбище лошадь непременно перепрягают: сперва ее выпрягают, затем обводят но ходу солнца вокруг саней или телеги и после этого сразу же вновь запрягают. Сани часто оставляют (навсегда или на какое-то время) на могиле или на краю деревни — подальше от дома. Кое-где, возвращаясь с кладбища, идут задом наперед.

Нередко гроб не везут, а несут на полотенцах или веревках, или на носилках. Последние всегда оставляют на могиле, обычно прислонив к могильному холму в ногах. Считается грехом, если родители опускают в могилу своих детей или дети родителей. У великоруссов Сергачского уезда Нижегородской губ. каждую свежую могилу до и после погребения поливают водой, чтобы предотвратить летнюю засуху.

У украинцев строго соблюдается полуцерковный обычай печатать могилу, совершенно неизвестный русским: после того как покойника опустят в могилу, священник под особые церковные песнопения делает железной лопатой знак креста над могилой, а потом крестообразным движением бросает на гроб землю. Ук

раинцы считают погребение без такого печатания неполным; только запечатывание не дает покойнику выйти из могилы.

Из-за отдаленности деревень от церкви севернорусским Оло нецкой губ. нередко приходится хоронить умерших без священника, последнему только относят платок, которым был покрыт покойник. Священник отпевает умершего над этим платком и сын- лет па него землю. В связи с этим здесь часто употребляют при похоронах домашние кадила, которые, впрочем, знакомы всем восточным славянам. При выносе тела берут с собой горшок с раскаленными углями, па которые насыпан ладан. На могильный холм, вдоль него, кладут лопату, которой засыпали могилу, и ставят сверху перевернутый горшок с углями. Угли рассыпаются но могиле. Крестов на могилах здесь (в Олонецкой губ.) почти пет.

Вообще па восточнославянских могилах устанавливают разной формы кресты, большей частью деревянные. Кресты с двускатным покрытием и с иконой иногда носят название часовенка. У белорусов могилу часто покрывают прикладом, имеющим форму длинного, похожего на гроб ящика и сделанным из цельного толстого пня или досок; в головах па него ставят маленький деревянный крест. Обычно такое сооружение возводят над могилой в годовщину со дня смерти, и в этот день, покрытое скатертью, оно служит столом при поминках (ОР РГО, I, 312). Южнорусские в годовщину со дня смерти покрывают могилу тканью.

Севернорусские помимо обычного креста устанавливают на могиле продолговатое четырехуголыюе сооружение, которое иногда открыто наверху, иногда же покрыто плоской крышей или двумя положенными под углом досками. На его крыше ставят крест. Все это сооружение целиком кое-где называют голубец (ср. лат colum barium, голбец; ср. § 115).

У белорусов можно увидеть на могилах кроме крестов также камни. Белорусы Витебской губ. на могилах женщин крестов не ставят; на такую могилу указывает лишь могильный холм. Кроме того, в память о женщинах там перебрасывают через ручьи и болотистые места легкие мостики из одной доски или бревна, на которых вырезаны крест, башмаки или серп, а иногда и год смерти женщины. Первоначальный смысл таких мостиков — помочь покойнику преодолеть труднопроходимые места и помешать ему возвратиться назад (см. статью Зеленина — ЖС. 1911, № 3 и 4, с. 403—405).

Украинцы па могилах мальчиков и холостых мужчин вешают на крест платочек; казаки помещают такой платочек на деревянном копье как воинское знамя (ОР РГО, II, 615; III, 1099).

Севернорусские трут себе могильной землей грудь, насыпают эту землю себе за пазуху и в карманы, кладут в воду, которой обливаются после похорон в бане; все это делают для того, чтобы не испытывать тоски по умершему. Другие средства от тоски — отрезать у покойника прядь волос и обвязать ее вокруг своей шеи;

у белорусов есть обычай смотреть в печную трубу: «Как взгляд проходит по трубе, пусть так пройдет и память о мертвом» (ОР РГО, I, 294). Белорусы заглядывают также в открытую печь и в подпол, чтобы у них прошел страх перед покойником (ОР РГО, II, 545; ср. II, 722; Шейн, с. 779).

Можно предполагать, что эти обычаи возникли из древнего обычая гасить в очаге огонь, если кто-либо в доме умирал, так как считалось, что смерть оскверняет огонь, или потому, что хотели помешать покойнику вернуться к своему очагу. Однако это можно рассматривать и как обряд очищения, что по отношению к украинцам и белорусам не вызывает сомнений: возвратившись с кладбища, все прикасаются рукой к печке, иногда заглядывают в нее и говорят: «Пусть сгинут тараканы и черви».

 

§ 134. Захоронение без гроба (выбрасывание трупа).

Из трех видов древнеславянского погребения — сожжение трупа, захоронение в земле и выбрасывание трупа в какое- либо пустынное место, без захоронения — восточным славянам в настоящее время известны лишь два последних. Широко распространенный в языческие времена обычай сожжения исчез почти бесследно, не оставив никаких пережитков. Без могилы в XX, как и в XIX в., хоронят лишь таких покойников, которые считаются нечистыми и опасными для живых. В основном это люди, умершие насильственной смертью, особенно самоубийцы, а также все, кто умер молодым, раньше срока, предназначенного при рождении. Севернорусские называют таких покойников заложные, т.е. заложенные; это название связано с погребением, при котором покойника не закапывают, а оставляют на земле, прикрыв сучьями.

Очень древний и, несомненно, языческий обычай восточных славян требовал не закапывать заложных покойников в землю. Вероятно, при этом стремились избежать осквернения земли нечистым трупом. Идея такого осквернения широко распространена на востоке, у зороастрийцев, однако в современных верованиях восточных славян она ни в какой мере не отражена. Вместо нее мы обнаруживаем здесь идею гнева земли, оскорбленной тем, что в ней оказался нечистый труп.

Этот «гнев земли» находит выражение в самых разных формах. Прежде всего, разгневанная мать-земля не принимает нечистый труп. Такой покойник всегда возвращается обратно на землю, сколько бы раз его ни хоронили; при этом захороненный труп не подвергается тлению, и благодаря этому покойник может выходить по ночам из могилы. Этот последний взгляд на труп, не подвергшийся тлению, как на нечистый противоречит учению православной церкви о почитании нетленных мощей, однако соответствует греческим народным верованиям (Алмазов А. Тайная исповедь в православной восточной церкви. Т. ІІ. Одесса, 1894, с. 275— 285) и мог придти к славянам от греков.

Третий признак «гнева земли» особенно ощутим для живых. Земля выражает свой гнев весенними холодами и заморозками, которые пагубны для посевов. Это последнее воззрение, распространенное и поныне, отражено в проповедях епископа Серапиона Владимирского (ум. в 1274 г.); мы находим ее также в сочинениях Максима Грека, прибывшего в Москву в 1506 г. Поэтому в древние времена восточные славяне не хоронили заложных покойников в могилах, а оставляли их в глухих местах, чаще всего в оврагах и болотах. Очевидно, чтобы уберечь трупы от диких животных, их прикрывали ветками, жердями и т. д. В так называемой «Хронике Авраамки», написанной не позднее XVI в., сообщается о последовавшей в 1159 г. смерти киевского митрополита Константина, который завещал труп его не хоронить, а выбросить за городскую черту собакам, что и было выполнено. По словам летописца, этот странный случай произвел огромное впечатление на современников (Полное собрание русских летописей, XVI, с. 45).

Однако такого рода захоронение нечистых трупов, граничащее с полным отсутствием захоронения, имело «скверные последствия». Покойники, лишенные обычного погребения, мстили живым. Месть их была особенно опасна для крестьян летом, когда созревали хлеба и мстительные покойники, приходя на поля, губили посевы.

Очевидно, еще в языческие времена восточные славяне придумали следующий способ избежать двойной опасности, которая грозила им в этих случаях. Они не хоронили своих заложных покойников, чтобы не вызывать этим весенние заморозки, однако поздней весной перед началом цветения зерновых, когда холода уже не были страшны, но грозила опасность со стороны мстительных покойников, они устраивали по ним особые поминки. Эти поминки должны были заменить заложным покойникам обычные похороны, и кое-где они, вероятно, сочетались с обычным погребением этих нечистых трупов. Нет никаких сомнений, что в более поздний период, во всяком случае после XVI в., это было именно так. А во времена христианства момент таких поминок совпадал с так называемым семиком, который праздновали самое раннее на седьмой четверг после Пасхи, а иногда и позднее.

Эта довольно сложная практика погребения заложных покойников, существовавшая в раннехристианский период, нередко пресекалась церковью, которая требовала захоронения в могилах для всех крещеных. Нередко народ в ответ на это выкапывал нечистые трупы и бросал их в глухих местах. Такие случаи зафиксированы уже в памятниках XIII и XVI вв. (Владимир и Москва). Очевидно, такие происшествия случались часто, и стремление избежать их заставило деятелей церкви пойти на компромисс и устроить особые сооружения, известные в старой Москве под названиями убогий дом, реже скудельница, буйвище, гноище.

Это были своего рода общественные морги, подвалы для трупов нечистых покойников. Обычно за городской чертой или на самом краю города выкапывалась большая яма, над которой возводилась легкая постройка (сарай). В яму свозили трупы заложных покойников — самоубийц, убитых, умерших от чумы, а также лишенных крова бродяг, иногда людей других вероисповеданий. Трупы клали в яму без гробов и без отпевания, покрывали рогожей, но пи в коем случае не засыпали землей. Общее захоронение всех таких трупов происходило обычно в семик. Иногда могилой служила эта же яма.

О таких местах временного захоронения во время эпидемий чумы летописи сообщают уже с начала XIII в. (в 1215 г.). В качестве постоянных сооружений эти убогие дома просуществовали в городах Московского государства с XVI до конца XVIII в. После указа 1771 г. в различных местах, как у русских, так и у украинцев, снова возникли конфликты: заложных покойников хоронили в могилах, населенно же эти могилы раскапывало и бросало трупы в реки, болота, овраги и леса. Последний из известных нам судебных процессов, возникших по этому поводу, проходил в 1913 г. в Саратовской губ. Захоронение заложных покойников стали в большинстве случаев считать причиной летних и весенних засух. Как объяснение этой связи в народе возникло новое представление — о неутолимой жажде заложных покойников, особенно пьяниц (умерших от чрезмерного пьянства). Считалось, что они высасывают всю влагу из земли на огромном расстоянии вокруг могилы. Вероятно, основанием для возникновения этого суеверия послужило большое количество заложных покойников, причиной смерти которых явилось пьянство; они и при жизни мучались от жажды, страдая без алкоголя.

В настоящее время население деревень заботит не способ погребения заложных покойников, а только место их захоронения. Народ возражает против захоронения на общественных кладбищах, считая их чистыми, священными местами, общим достоянием ранее похороненных предков, которым близкое соседство с залож- ными покойниками было бы неприятно.

Кроме восточных славян описанный способ захоранивать нечистые трупы, выбрасывая их в глухие, пустынные места, известен зороастрийцам, так же как многим монгольским и некоторым тюркским народностям; он встречается иногда также у мордвы и у литовцев.

Обычай, сходный с описанным, господствовал раньше у украинцев: немощных стариков отвозили зимою в глухие места и спускали на куске коры вместо саней в овраги, а иногда оставляли в пустых домах. Там старики погибали от холода и голода, причем тех, кто умирал в ямах и оврагах, очевидно, не хоронили. Ф. Волков склонен считать, что в основе украинских рассказов об этом лежат не факты, а сказочные мотивы, заимствованные у монголов или у кавказских народностей. Однако П. Литвинова сообщает о таком случае, свидетельницей которого она была, в Глуховском уезде Черниговской губ. в деревне Землянка.

 

§ 135. Траур и оплакивание.

В знак траура все восточные славяне носят белую одежду, в особенности — белый головной убор в виде полотенца (т. е. старый общеславянский головной убор — наметку. См. § 97). Черный цвет как знак траура появился в деревнях лишь недавно.

У образованных украинцев принята также красная траурная одежда. Поводом для этого послужили главным образом украинские песни, в которых умирающие казаки обычно изображаются под красным покрывалом. В. Данилов объясняет это обстоятельство преобладанием в казацкой одежде красной ткани; в особенности это относится к красной подкладке верхней одежды казаков, жупана. Именно такая подкладка чаще всего и служила умирающему казаку покрывалом. К этому высказыванию Данилова надо добавить, что покрывало умирающего казака, какого бы цвета оно ни было, пропитывалось кровью из ран, и потому в песнях его всегда изображали красным. Из этого следует, что красный цвет как цвет траура не является этнографическим фактом.

Причитания над покойником у всех восточных славян обязательны и считаются необходимым оказанием почестей умершему. Причитают только женщины, мужчины этого никогда не делают. У русских обычным явлением были наемные плакальщицы. На Украине они встречались реже. Плачи чаще всего импровизируются; в них рисуют горе осиротевших и их тяжелое положение, восхваляют добродетели покойного и упрекают его за преждевременную кончину. Если умирает человек пожилой, к нему часто обращаются в плачах с просьбой взять под свою защиту ранее умерших детей из его родни. Если умирает ребенок, ранее умерших родственников просят оказать ему покровительство. Плач нередко заканчивается вопросом, когда же придет умерший в гости, и обещанием хорошо его угостить.

Плачи и причитания приурочиваются к различным моментам: в доме покойника после его обмывания и одевания, при выносе гроба, по дороге к церкви, в самой церкви (если священник не запретит), при опускании гроба в могилу и на поминках. Если присутствует несколько плакальщиц, они сменяют друг друга или причитают вместе в один голос, причем иногда, обнявшись, раскачиваются из стороны в сторону.

У русских есть обычай причитать по павшей лошади или корове, а также по сломанной или украденной вещи. Свадебные причитания и плачи но умершему сходны в поэтическом плаче и стилистически, но отличаются друг от друга в музыкальном отношении.

Плачи основаны на предположении, будто покойник может услышать все, что ему говорится. Это же представление лежит в основе сохранившегося лишь в немногих местах обычая заканчивать погребение и поминки веселыми песнями. «Покойничков помянули, теперь надо их повеселить, а то они будут обижаться, если мы от них невеселы пойдем» — так говорят об этом обычае южнорусские Орловской губ. (ЖС. 1910, № 4, с. 326). Обычай после похорон и поминок веселиться, петь и плясать отмечен также у русских Вятской и Курской губ. и у украинцев Киевской губ. У украинцев Подолии и Галиции молодежь обычно устраивает игры у гроба умершего. Невольно вспоминаешь при этом, что в древности поминки у восточных славян (тризна) включали в себя состязания и игры. В древних текстах об этом иногда говорится: «дратися но мертвецы». Кулачные бои (§ 142) — пережиток таких поминок.

 

§ 136. Поминки.

Покойник испытывает все те же потребности, что и живой человек, особенно потребности в пище. В числе прочего душа умершего питается паром, идущим от пищи. Поэтому украинцы разламывают надвое свежий хлеб и кладут его на окно, чтобы горячий пар дошел до покойника (Милорадович, с. 167). Обед после похорон называют горячий обед (рус. горячий, белорус. гарачкі), потому что к нему всегда подается горячий хлеб, который не режут ножом, а ломают на куски руками, чтобы поднимался пар.

Однако пар — не единственная пища покойника. Пока покойник еще в доме, его угощают блинами: когда пекут блины, первый блин, еще горячий, иногда смазанный медом, кладут на лавку в головах умершего, или на окно, или на божницу (ОР РГО, I, 355; III, 1180). На похоронах и поминках для умершего ставят отдельный прибор либо на общий стол, либо на особый стол в углу под образами (ОР РГО, II, 871 и др.). Для негоже выливают на угол стола первую ложку какой-либо еды и первый стакан воды (ОР РГО, II, 692). На похоронах и поминках принято подавать кутью (иначе — коливо, канун) — вареный ячмень или пшеницу с разведенным водою медом, затем блины, кисель с медом, яичницу и кашу; основной напиток — подслащенное медом пиво или брага. У севернорусских гости обычно получают после обеда деревянную ложку на память о покойном.

У южнорусских на сороковой день после смерти пекут из теста так называемую лесенку — продолговатое плоское печенье с 3, 24 или 40 поперечными полосками, напоминающими ступеньки лестницы. Это — символ восхождения умершего на небо. Эту лесенку ставят на скамейке в воротах, затем отпевают покойника, после чего съедают печенье с медом. Некоторые в этот день едят на ближайшем перекрестке дорог блины (ОР РГО, III, с. 1180), что должно помешать покойнику найти обратный путь домой. Па сороковой день после смерти происходят «проводы» души на тот свет, и севернорусские накануне этого дня стелят для покойника в углу под образами особую постель (ОР РГО, II, с. 910), чтобы он получше отдохнул перед дальней дорогой.

1 Согласно Мурко (Murko М. Das Grab аls Tisch.—WS, Вd 2, III 1. Нeidelberg, 1910, с. 151 и сл.) — от греч. ροδωνιά, против чего возражает Фасмер (Rосznіk Slawistyczny. Т. 5. Krakow, 1912, с. 123 и сл.).

В Пасхальную неделю и особенно в четверг второй недели после Пасхи, в так называемую радуницу 1 покойников поздравляют с Пасхой: целуют крашеное яичко и закапывают его в могильный холмик или кладут поверх него. На Волыни в этот день разводят на кладбище костер и варят общий обед па всех присутствующих. На могилах складывают еду, водку, цветы, закуску. Некоторые бросаются на могилы своих близких, шепотом рассказывают им о своих бедах, радостях, успехах и надеждах, просят у них совета и моральной поддержки. Севернорусские Пермской губ. накануне этого дня топят для покойников баню (ОР РГО, III, 1050). Южнорусские и белорусы парят кое-где умерших предков в Троицу, подметая могилы березовым банным веником (ОР РГО, I, 137; II, 869 и 924).

Кроме названных праздников — Троицы и радуницы — покойников поминают в субботу перед масляной неделей и перед Дмитриевым днем (26 октября). Белорусы называют эти дни дзяды, т.е. предки. В эти дни готовят особенно обильный обед. Покойников приглашают и угощают особо. Помимо прочего льют на стол водку; от каждого блюда откладывают немного в отдельную миску и ставят ее у окна (ОР РГО, II, 682). Первую ложку и первый стакан выливают перед окном со словами. «Деду, иди до обеду!» Блины бросают под стол, со стола после обеда не убирают, еду и питье оставляют на кладбище, а также в уединенном месте или в доме вблизи кладбища и приглашают «предков» к обеду. При осенних поминках белорусы приносят на могилу петуха или курицу, в зависимости от пола покойника (ОР РГО, I, 114).

Существует еще один вид поминовения усопших, возможно, наиболее древний: на могилах, иногда па перекрестках дорог, рассыпают зерно для птиц, что можно связать с распространенным представлением о душе как о птице. В настоящее время такие поминки устраивают главным образом по наложным покойникам (см. выше, § 134), которых поминают еще и по-иному, бросая на могилы ветви, солому, камни и другие предметы. Этот последний вид поминок можно рассматривать как запоздалые похороны, в которых заложным покойникам было в свое время отказано.

 

§ 137. Литература.

О праздниках, связанных с рождением и крестинами, см. труды Н. Виноградова, Г. Попова и Н. Высоцкого о народной медицине, приведенные в § 110; далее, названные в § 22 работы Е. Карского, Е. Романова, II. Чубинского и В. Кравченко, а из § 35 — работы П. Шейна, II. С. Ефименко, Г. Завойко и Н. Иваницкого. Кроме того: Редько А. Нечистая сила в судьбах женщины-матери (ЭО, XL—Х1Л, 1899, № 1 — 2, с. 54 — 131); Максимов А. Несколько слов о куваде (ЭО, XLIV, 1900, № 1, с. 90— 105).

О русских говорится в работах: Степанов В. И. Сведения о родильных и крестильных обрядах в Клинском уезде Московской губернии. ЭО, LXX- LXXI, 1906, № 3-4, с. 221 -233; Успенский Д. И. Родины и крестины, уход за родильницей и новорожденным (По материалам, собранным в Тульской губ.). — ЭО, XXVII, 1895, № 4, с. 71—95; Харузина В. Н. Несколько слов о родильных и крестильных обрядах и об уходе за детьми в Пудожском уезде Олонецкой губернии. — ЭО. LXVFIF— LXIX, 1906, № 1—2, с. 88—95; Балов А. Рождение и воспитание детей в Пошехонском уезде Ярославской губернии. — ЭО, VI, 1890, № 3, с. 90—114; Дивильков- ский (ред. А. А. Чарушин). Уход и воспитание детей у народа (Первое детство). — Известия Архангельского общества изучения Русского Севера [Журнал жизни Северного края], 1914, № 18, с. 589—600.

О белорусах: Добровольский В. Н. Смоленский этнографический сборник. Ч. П. СПб., 1894, с. 349 и сл. (Записки РГО по отделению этнографии, т. XXIII) ср.: Jagič V. Spuren der Couvade in Weissrussland. — ASPh. Bd X, Ht FV, 1887, c. 701 — 702.

Об украинцах: Иванов П. В. Этнографические материалы, собранные в Купянском уезде Харьковской губернии. — ЭО. XXXII, 1897, № 1, с. 22—81; Милорадович В. Народные обряды и песни Лубенского уезда Полтавской губернии, записанные в 1888— 1895 гг. — Сборник ХИФО, т. X. Харьков, 1897, с. 1 — 223; Сум- цов Н. О славянских народных воззрениях на новорожденного ребенка. - ЖМНП, ч. CCXU. СПб., 1880, с. 68-94.

Работы, посвященные восточнославянской свадьбе в целом: Volkov Th. Rites et usages nuptiaux en Ukraine. — L’Anthropologie. 1891, t. FF, N 2, c. 160-184, № 4, c. 408-437, N 5, c. 539-587,1892, t.III, c. 541—588; ср. работу того же автора, приведенную в § 6, и труд Е. Ф. Карского в § 22. Отдельным вопросам посвящены сочинения М. В. Довнар-Запольского (Исследования и статьи. Т. I. Киев, 1909, с. 61 — 146). Книга Н. Ф. Сумцова «О свадебных обрядах, преимущественно русских» (Харьков, 1881, I 206, IV с.) очень устарела.

Целый ряд описаний русского свадебного обряда содержится в книге «Великорусс в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. п. Материалы, собранные и приведенные в порядок П. В. Шейном» (т. I, вып. 2, СПб., 1900, с. 377—777). Кроме того, такие описания имеются в работах: Едемский М. Б. Свадьба в Кокшеньге Тотемского уезда Вологодской губернии. — ЖС, XFX, 1910, вып. 1 — 2, приложение, с. 1 — 137, 7 рис.; Виноградов Н. Костромская свадьба. — Труды Костромского научного общества по изучению местного края. Этнографический сборник, вып. VIII. Кострома, 1917, с. 71 — 152. Немало описаний в журналах, например: ЭО (1899, XLII, № 3, с. 108—165; 1903, LVI, № 1, с. 25 — 51, 52—69 и др.); ЖС (например, 1893, III, вып. 1, с. 96— 114; 1896, IV, вып. 1,с. 51-121; 1913, ХХII, вып. 3-4, с. 305-317; 1915, XXIV, вып. 1—2, с. 21—90 и др.); Гладких А. Н. Крестьянские свадебные обряды и проч. у жителей села Торговижского Красноуфимского уезда Пермской губернии. — Труды Пермской ученой архивной комиссии, т. X. Пермь, 1913, отдел научный, с. 1—76; Семенова-Тянь-Шанская О. П. Жизнь «Ивана». Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний. СПб., 1914, XIV, 136 с. (Записки РГО по отделению этнографии, т. XXXIX); работы П. С. Ефименко и Н. А. Иваницкого из § 35, Селиванова в § 87 и др.

По отдельным вопросам русской свадьбы см.: Харузина В. Н. Свадебное печенье «роща». — ЭО. СІII — СІV, 1914, № 3 — 4, с. 179—181; Зеленин Д. К. Свадебные приговоры Вятской губернии. Вятка, 1904, 38, 1 с; наконец, работа Г. Завойко, названная в § 35.

Описания белорусской свадьбы имеются в трудах Е. Р. Романова и Ю. Ф. Крачковского (см. § 22) и ГІ. В. Шейна (§ 35): см. также: Карский Е. Ф. Белоруссы, т. III. Очерки словесности белорусского племени. I. Народная поэзия. М., 1916, с. 235—295, с библиографией.

Описания украинской свадьбы дают Nowosielski A. Lud ukrain- ski, iego piesni, bajki, podania, klechdy. Т. I, Wilno, 1857. c. 169— 233; Янчук H. А. Малорусская свадьба в Корницком приходе Кон- стантииовского уезда Седлецкой губернии. — Известия ОЛЕАЭ. Т. XLVIII, вып. I. Труды этнографического отдела, кн. VII. М., 1886, с. 64 — 178; Литвинова-Бартош П. Весільні обряди і звичаi у селі Земляниці Глухівського повіту у Чернігівщині. — МУРЕ, т. III. Львів, 1900, с. 70—173; из этой работы взяты наши рис. 188, 189, 191; Левинский Вл. Бойківське весілля у Доброгостові (Дрогобицького повіта). — МУРЕ, т. X. Львів, 1908, с. 101 — 120; см. также работы В. Кравченко и П. Чубинского в § 22, Н. Маркевича в § 55 и В. Милорадовича в § 137.

Исследование похоронных и поминальных обрядов см. в работе: Анучин Д. Сани, ладья и кони как принадлежности похоронного обряда. Археолого-этнографический этюд. М., 1890 (Древности. Труды Московского археологического общества, т. XIV, с. 81 —226, 44 рис. в тексте), далее, в упомянутом § 22 труде Е. Ф. Карского о белорусах. Статья А. А. Котляревского 1868 г. «О погребальных обычаях языческих славян» (Сборник ОРЯС, т. XLIX. СПб., 1891, с. 1 — 188) устарела. Работа Л. Нидерле названа в § 110.

О заложных покойниках см. работы Д. К. Зеленина «Очерки русской мифологии. Вып. I. Умершие неестественной смертью и русалки» (Пг. 1916, 312 с.); «Древнерусский языческий культ „заложных" покойников» (ИАН, VI сер. Пг., 1917, т. 11, № 7, с. 399-414).

Описание украинских погребальных обрядов см.: Гнатюк В. Похоронні звичаї й обряди. — Етнографічний збірник, т. XXXI — XXXII. Львів, 1912, с. 131—424; Ящуржинский Хр. Остатки языческих обрядов, сохранившиеся в малорусском погребении. — КС, 1890, т. XXVIII, январь, с. 130—132; Лисовик. Похороны, списанные со слов поселянина, в Харьковской губернии. — Записки о Южной Руси. Издал П. Кулиш. Т. II. СПб., 1857, отд. VIII, с. 281—290; Данилов В. Красный траур в малорусском погребальном обряде, — ЖС, XVIII, 1909, вып. 4, с. 31 —37; его же перу принадлежит ряд работ об украинских причитапиях над покойником (ЖС, XIX, 1910, № 1-2, с. 18-21; КС, т. LXXXVII, 1904, декабрь, с. 148-153; т. LXXXVIII, 1905, март, с. 230-236; т. LXXXIX, 1905, апрель, с. 30—33; т. ХСІ, 1905, ноябрь—декабрь, с. 193— 209); Литвинова П. Как сажали в старину людей старых на лубок. — КС. т. XII, 1885, июнь, с. 354—356. Кроме того, следует иметь в виду упомянутую в § 137 работу В. Милорадовича.

О русских обрядах см.: Куликовский Г. И. Похоронные обряды Обонежского края. — ЭО, IV, 1890, № 1, с. 44—60; Смирнов В. Народные похороны и причитания в Костромском крае. Кострома, 1920 (Труды Костромского научного общества по изучению местного края, вып. XV. Второй этнографический сборник, с. 21 — 126); Азадовский М. К. Ленские причитания. Чита, 1922 (Труды Государственного института народного образования в Чите. Кн. I, с. 121 — 248); Барсов Е. В. Причитанья Северного края. Ч. І —III. М., 1872, 1882 и 1885. Кроме того, следует учесть названную в § 137 работу П. В. Шейна и, наконец, приведенные в § 35 труды Г. Завойко и П. С. Ефименко.

О белорусских обрядах см. сочинения Е. Р. Романова и Ю. Ф. Крачковского в § 22, П. Шейна в § 35, далее А. Киркора в § 55, В. Добровольского в § 137, а также: Карский Е. Ф. Бело- руссы. Т. III. Очерки словесности белорусского племени. I. Народная поэзия. М., 1916, с. 295—324, с библиографией.

_____________________

Литература в свободном доступе для прочтения и скачивания

ссылки на литературу

_____________________

 


X Общественная жизнь.

 

§ 138. Коллективные работы (толока). § 139. Собрания молодежи для совместной работы и увеселений (посиделки, досвітки); взаимоотношения полов. § 140—143. Увеселения: § 140. Хороводы, танцы. § 141. Музыкальные инструменты. § 142. Кулачные бои, качели, катанье на санях, игры с яйцами, ряженые (маскарады), игры мужчин. § 143. Общественные угощения. § 144. Братские свечи. § 145. Литература.

 

§ 138. Коллективные работы (толока).
Не вызывает сомнений, что коллективные работы существовали у восточных славян еще в древности. Правда, имеющиеся точные данные относятся к таким коллективным работам, которые тем или иным образом были связаны с религией. У русских уже в летописях XIV в. упоминаются так называемые обыденные храмы, т.е. церкви, построенные во время эпидемии за один день. Для этого нужно было в течение одного дня доставить из леса необходимое количество бревен, возвести церковь, сделать крышу, поставить внутренние перегородки и изготовить мебель, собрать иконы и церковную утварь, освятить церковь и отслужить в ней первый молебен. Разумеется, все это было по силам лишь большому коллективу.

При обстоятельствах, подобных этим, когда в старину русские ставили за один день церковь, в наше время белорусы ткут полотенца (§ 30). Они делают их за такой же срок и, разумеется, сообща. Опахивание деревни во время эпизоотии (§ 29), подъем тяжелых колоколов на колокольню и т. п. — такие работы как раньше, так и в наши дни могут выполняться только коллективом.

Теперь найти в деревне рабочую силу бывает нелегко, поскольку никто не хочет наниматься на работу, и в случае необходимости выполнить какую-либо спешную или особенно трудную задачу малочисленные семьи берутся за это сообща (рус. помочь, толока; белорус. талака; укр. толока). При натуральном хозяйстве это могло бы принять еще более отчетливые формы, однако тогда существовали большие семьи и многочисленные роды (при совместном проживании членов одного рода).

В наши дни такие неоплачиваемые коллективные работы всей общины в помощь одному из ее членов сохранились лишь кое-где у белорусов. Если у какого-либо белорусского крестьянина сгорит жилище и он останется без крова, ему па помощь приходит вся община. Помогают не только работой, но и доставкой строительных материалов, особенно соломы и камня. Если в какой-нибудь семье кормилец долго и тяжело болеет и потому не может вовремя убрать сено или зерно, семья обращается за помощью к общине, т. е. просит ее принять участие в толоке. Обычай требует не отказывать в этих случаях нуждающимся в помощи, хотя за такую работу не последует ни платы, ни угощения, а только благодарность со стороны тех, кому помогли, и сознание, что, оказавшись в беде, каждый может в свою очередь рассчитывать на такую же поддержку. Молодежь склонна превращать такие коллективные работы в состязание, а взрослые девушки стараются завоевать при этом репутацию умелых работниц, из которых могут выйти хорошие жены и хозяйки.

Можно полагать, что именно из таких коллективных работ в благотворительных целях возникла нынешняя форма толоки, при которой платой за труд является богатое угощение. Такие толоки разрешается устраивать в воскресные и праздничные дни, свободные от обычных работ; наиболее вероятно, что этот порядок мог возникнуть тогда, когда основой толоки являлись работы с благотворительной целью.

Современная толока носит следы влияния капиталистического хозяйства. "Ее устраивают только люди зажиточные, пользующиеся влиянием в обществе. Обычно на толоке людей прельщает обильное угощение, которого у бедняков не бывает. К этому прибавляется и стремление оказать услугу влиятельному человеку. Нередко толока обходится хозяину дороже, нежели найм рабочих, но срочность работы и отсутствие рабочей силы вынуждают его прибегнуть к толоке.

Следует отметить и еще один, третий вид толоки, наиболее распространенный. Русские обычно называют его отработка. Здесь работающих привлекает не только угощение, но также и взаимные обязательства, связанные с такими услугами: все участники толоки обязаны проделать ряд совместных работ.

В жизни деревни обычно нет резкого разграничения между вторым, капиталистическим, и последним видом толоки. В первом случае также предполагается взаимный характер услуги, хотя здесь это менее обязательно, чем в последнем. В обоих случаях работа, в которой участвуют ради более или менее богатого угощения с вином, завершается праздничным пирогом и танцами, а зачастую весело идет и сама работа.

С помощью толоки выполняются в первую очередь следующие работы: вывоз навоза на ноля, доставка леса для постройки дома, а иногда и само строительство, кладка печи в доме, косьба и жатва, реже молотьба или выкапывание колодца. Но в особенности это относится к женским работам, таким, как прядение (рус. супрядки) или трепание льна и конопли (севрус. копотиха), рубка капусты для засолки и квашения на зиму (рус. капустки), реже — чесание шерсти (§ 75). Украинская оранка или супряга, когда несколько хозяев пашут вместе, потому что ни у одного из них нет необходимого для тяжелого плуга количества волов, отличается от обычной толоки отсутствием угощения и малым числом участников.

Каждый участник приходит на толоку со своим инструментом, с топором, серпом, косой и т. д., а в случае нужды также с лошадью и телегой. На толоку приглашают; если явится неприглашенный, хозяин вправе как пустить его, так и прогнать. Всем участникам толоки (рус. помочане) перед работой обычно подается завтрак. Если работа в поле, туда едут с песнями и с колокольчиками под дугой. Иногда обедают в поле, и обед всегда обилен, с вином и пивом. С работы участники возвращаются домой, чтобы переодеться, затем идут на ужин в дом устроителя толоки. Здесь всегда приготовлено богатое угощение с вином и пивом. Непьющие приносят с собой посуду, в которую сливают предложенное им вино (отлевыши, отливушки). Чаще однако это делают по-иному: женщина, которая вина не пьет, приводит к ужину своего мужа или родственника, который становится у нее за спиной и поэтому носит звание захребетник. Женщина, взяв вино, пробует его (пригубить) и передает стоящему позади нее родственнику. После ужина устраиваются танцы и различные увеселения. Обычай требует, чтобы мужчина на женской толоке приглашал женщин на танец не по своему выбору, а всех по очереди. Иногда участников толоки приглашают на следующее утро на своего рода завтрак после попойки (опохмеляться).

На осеннюю рубку капусты (капустки) приглашают только молодых девушек. Однако, едва заслышав стук сечек, появляются и парни, нередко с гармошкой. После ужина девушки заводят песни, затем начинаются игры с парнями и танцы. В связи с этими капустками в севернорусских диалектах появилось слово капуст- ничек — «внебрачный ребенок, зачатый его матерью во время такой капустки».

Общие женские работы, во время которых прядут лен, коноплю или шерсть (попрядухи, супрядки), не всегда организованы так же, как обычные толоки, — на дому устроителя и за его счет. Нередко участницы супрядок получают определенное количество волокна, прядут его у себя дома и лишь затем, принеся спряденные нитки, собираются для ужина и забав. Некоторые даже не берут волокно, а прядут моток ниток из собственного льна и, принеся его, получают право участвовать во всех развлечениях.

 

§ 139. Собрания молодежи для совместной работы и увеселений (посиделки, досвітки); взаимоотношения полов.

 На коллективные работы женщин очень похожи но форме зимние сходки деревенской молодежи, которые устраиваются для совместного прядения, реже шитья, и известны под различными названиями: посиделки, поседки, сиделки, посиденки, беседки, супрядки, вечерки, скопки, игрища (рус.); вечорниці, досвітки, грища (укр.); вячоркі, зборні (белорус.). По существу, однако, это нечто совершенно иное — не коллективная работа для одного человека, а совместная работа, чаще всего в нанятом помещении, многих людей, каждый из которых работает для себя самого.

Посиделки молодежи у украинцев и белорусов отличаются от русских лишь тем, что у первых обычай разрешает так называемые подночёвывания, т.е. совместные ночевки девушек и парней после вечерних сходок. Русские обычая подночёвывания не знают, и есть даже такие места, где парней на собрания девушек вообще не пускают.

У украинцев девушки сначала работают на посиделках одни, прядут или шьют. Затем появляются парни. Тогда девушки откладывают работу и начинают песни и пляски, которые длятся до глубокой ночи. Затем в дом вносят солому, покрывают ее тканью, гасят огонь, и все попарно ложатся спать (С. Вельский о Житомирском уезде в «Трудах Общества исследователей Волыни», III, 1910, с. 7). В Полтавской губ. девушка, оказавшись рядом с парнем, который ей не нравится, прячется от него на печи; это называется спече, дає гарбуза. Печка служит для девушки убежищем и в том случае, если из-за нее ссорятся два парня; она остается там до конца ссоры (Милорадович, с. 60). В Харьковской губ. на всю ночь остаются лишь те парни, которых об этом просит девушка — не лично, а через подругу. Если же остается парень, не получивший приглашения, ему на спину нашивают пестрые лоскутки или насыпают в шапку сажу и толченый мел и т. д. (Иванов В., с. 103, 213 — см. § VI). Утром все расходятся по домам; парни делают это раньше, еще до рассвета, а девушки — с наступлением утра; нередко девушки, встав и позавтракав тем, что они принесли из дому, продолжают свою работу и лишь потом идут домой.

У белорусов на таких посиделках (вячорках) не существует разницы между богатым и бедным парнем, красивым и безобразным. Все одинаково равны. Самый бедный и самый некрасивый может подсесть к красивой и богатой девушке, шутить с нею и пр., независимо от того, симпатизирует ли она ему или нет. На вя- чорках подсаживаются к девушкам и шутят с ними не только парни, с которыми они «любятся», но и любые другие. Девушка не должна оскорблять парня ударом, грубым словом и пр., она не может также не допустить парня подсесть к ней, в то время как в любой другой момент даже самые невинные шутки с девушками парням не разрешаются и могут вызвать неудовольствие, брань и побои. Большую роль играет обычно и разница в благосостоянии отцов (Довнар-Занольский, с. 290). После окончания работы девушки с насмешками выгоняют парней из дому, но те постепенно снова возвращаются и ложатся каждый к своей девушке.

Если девушка ночует не на вячорке, а дома, это вовсе не исключает совместного спанья. Парень провожает ее; она заходит в дом, где все уже снят, ложится около двери и, убедившись, что все уснули, впускает парня, который уходит до наступления рассвета. Бывает даже так, что к девушке, чтобы переночевать с ней, входят таким образом два или три парня, по очереди или даже все сразу. Разумеется, родители знают об этом, однако не препятствуют дочери, а лишь стараются уберечь ее от последствий. Любая мать была бы очень огорчена, если бы ее дочь отказалась посещать вячорки или если бы парень не захотел с ней переночевать. Напротив, ей льстит, если парни обращают на девушку внимание. Правда, во многих местах такое подночевывание уже вышло из обихода, и родственники осуждают этот обычай (Довнар-Запольский, с. 290— 291).

Летом и осенью белорусская молодежь собирается на ночки, т.е. для совместных ночевок, на сеновалах (Шейн. Материалы, III, с. 190); этот же обычай встречается и у украинцев (П. Иванов).

Исследователи видят в этом обычае совместных ночевок пережиток древнего гетеризма и отзвуки пробных браков. Древний украинский и белорусский обычай требует, чтобы при этом сохранялось целомудрие. Пара, нарушившая это требование, немедленно изгоняется из общества. В таких случаях парни снимают в доме девушки ворота с петель, вешают в воротах люльку, мажут дом сажей и т. д. (ОР РГО, I, 375; Чубинский, VII, с. 451 и др.). Однако за последние десятилетия нравы молодежи меняются, описанный обычай исчезает и отходит в область преданий. Отношения совместно ночующих пар совершенно свободны, и никакие обязательства ни на кого не налагаются: пары встречаются и расходятся исключительно по личному влечению. Предосудительной считается только связь с парнем из чужой деревни; местные парни всячески стараются помешать появлению чужаков; нередко таких чужаков избивают, в лучшем случае требуют повышенной платы за право участия в сборищах.

У русских совместные ночевки молодежи встречаются лишь в очень немногих местах, в виде исключения (ОР РГО, III, 1030) и держатся в строгом секрете. Однако и на русских посиделках нравы достаточно свободные: поцелуи и сиденье на коленях — явления самые обычные. «Обнятие девицы парнем на беседе в глазах населения ничего предосудительного не имеет, но обнятие девицею парня — считается верхом безнравственности» (ЖС. 1892, № 3, с. 112). У каждой девушки есть свой друг (дружень)•, раньше отношения между ними были более целомудренными, но за последние десятилетия стали значительно свободнее. Однако дружба девушки с парнем из чужой деревни всегда преследуется (Якушкин П. И. Путевые письма из Новгородской и Псковской губерний. СПб., 1860, с. 35). В Рязанской губ. летом пары шли ночью или днем (так называемая улица), нередко тайком, в кусты, в конопляники или за ригу (Семенова-Тянь-Шанская О. П. Жизнь «Ивана», с. 38 — см. § 137). В Торопце был обычай дивить: девушка проводила ночь в разговорах со своим милым, зимой на воротах (у ворот своего дома), а летом — на лесах (в рощах за пределами города) (Семевский М. И. Торопец. Уездный город Псковской губернии. 1016—1864 гг. СПб., 1864, с. 46).

При всем этом в прежние времена девушки, потерявшие невинность, подвергались особым наказаниям, как, например, на свадьбе (см. § 127): парни ночью тайно мазали ворота родителей таких девушек дегтем, отрезали им косы и т. д. (Бондаренко В. Очерки Кирсановского уезда Тамбовской губернии. — ЭО. 1890, № 4, с. 3). За последние десятилетия нравы стали свободнее, и парни подвергают таким наказаниям лишь девушек, у которых много любовников (Семенова-Тянь-Шанская, с. 48), а также тех, у кого любовник из чужой деревни.

Особое своеобразие русских посиделок составляет в числе прочего то, что парень в знак своей симпатии к девушке ставит ей на прялку зажженную свечу. Вообще же отопление и освещение избы, где происходят посиделки, так же как плату за наем помещения, принимают на себя все участники посиделок. В редких случаях молодежь собирается в доме той или иной девушки, по очереди. Снимают помещение обычно на всю зиму и нередко расплачиваются за него трудом всех участников, например уборкой урожая летом, прядением, продуктами и т. д.

В посиделках обычно принимают участие девушки начиная с 10—15 лет и до замужества. Подночевывания практикуются девушками с 16—17 лет, парнями с 18 — 19. У украинцев только члены парубоцьких громад (возрастных объединений молодежи) имеют право участвовать в посиделках; при вступлении в эти объединения парни и девушки платят взнос (девушка лишь половину) и, кроме того, парни покупают водку. Громада выбирает атамана, который должен следить за порядком и приличиями, улаживает ссоры и имеет право требовать с нарушителей расплаты за проступок на месте. У русских и белорусов таких объединений молодежи нет.

Сходы молодежи продолжаются всю зиму, с начала сентября или октября до масленицы. Летом подобные сходы происходят на улицах (так называемая улица). Они отличаются тем, что на них иногда вовсе не работают, а лишь веселятся — играют, пляшут, устраивают угощение. Так же организованы и праздничные сходы, особенно на Рождество; последние часто имеют особое название: игрище (рус.), грище (укр.) (от слова «игра»). На посиделки парни обычно приносят орехи и разные лакомства, которыми они угощают своих возлюбленных; на праздники они приносят еще и водку, а девушки готовят разную еду. Общепринятого ритуального блюда не существует, однако южнорусские Калужской губ. к своим сходам 9 мая пекут в качестве обрядового печенья так называемые клубцы — печенье в форме переплетенных друг с другом колец (ОР РГО, II, 585).

К сходам 30 ноября, дню апостола Андрея, украинцы пекут ритуальное печенье калита — трубочки с маком, медом и вишнями. Его подвешивают посреди дома к потолочной балке. Все появляются верхом на кочерге, и каждый с серьезным видом откусывает кусок этого печенья; тому, кто при этом засмеется, мажут лицо сажей (ОР РГО, II, 617). Впрочем, это печенье связано скорее с праздником, а не со сходом. Напротив, печенье в форме колец у русских довольно прочно связано со сходами молодежи. У севернорусских Олонецкой губ. его называют витушки; оно имеет здесь форму плоской восьмерки или спирали (Куликовский). В заключение рождественских сходов появляются ряженые и устраивают гаданье.

В описанных обычаях, связанных со сходами молодежи, нетрудно проследить ряд пережитков экзогамного брака, когда девушки считались совершенно свободными и ни один мужчина не мог предъявлять на какую-либо девушку особые притязания, поскольку все члены рода имели на нее общие и равные права. Такие же пережитки имеются и в одном варианте русского свадебного обряда, о котором мы до сих пор не говорили. К просватанной невесте приходят перед свадьбой все молодые мужчины, и каждый целует ее, а девушки в это время поют особую песню (ОР РГО, I, 259; III, 1008 и др.); иногда мужчины сажают при этом невесту к себе на колени (Ефименко, I, с. 87).

Свобода нравов в известной мере допускалась лишь для девушек. Напротив, от замужней женщины требовалось соблюдение строжайшей верности мужу, и измена со стороны женщины считалась преступлением против закона. Например, в Самарской губ. любовников, застигнутых на месте преступления, заставляли обменяться одеждой, т.е. женщина надевала мужское платье, а мужчина — женское, и в этом наряде их водили по улицам города (ОР РГО, III, 1191).

Еще и по сей день встречаются примеры такого наказания за нарушение женщиной супружеской верности. В харьковской газете «Коммунист» (от 29 января 1925 г. № 22/1510; ср. 94/1582 от 28 апреля) сообщалось из украинской деревни Рус- со-Крикловцы Крыжопольского уезда Подолии о наказании неверной жены: совершенно раздетую, ее публично высекли крапивой.

В старой Москве девушки и женщины из состоятельных семей жили взаперти, как в мусульманском гареме, скрытые от мужского взора (ср.: Полное собрание русских летописей, XIX, с. 178). Когда в русских городах девушкам запрещают ходить в церковь — это отголоски такого порядка. Есть относящиеся к середине XIX в. сообщения о таких запретах в Твери, Колязине, Мценске, Епифани, Темникове, Самаре, Купянске и других городах.

В деревнях такого обычая никогда не существовало, однако встречаются там девушки, которые либо сами дают обет не принимать участия в каких бы то ни было развлечениях и собраниях молодежи, либо такой обет дают за них их родители. Это — так называемые келейницы, чернички, монашки, старки. Они дают обет целомудрия, носят темную одежду, часто живут в обособленных маленьких домах (келья, келейка), нередко поют в церковном хоре или вышивают, учат детей грамоте, читают псалтырь над покойниками и т. д. Однако нередко бывает и так, что под маской внешнего благочестия и добродетели они предаются разврату (ОР РГО, II, 792).

 

§ 140—143. Увеселения:

§ 140. Хороводы, танцы.

Одно из увеселений, известных всем восточным славянам, — хоровод (укр. коло; рус. корогод, каравод, караван, городок, круг, гулянье, танки, лумки; белорус. карагод), отличающийся соединением разного рода танцев с мимическим искусством, драмой, стихами и музыкой. Основная фигура хоровода — круг, движение по кругу, откуда и название коло, круг; однако сюда же включается множество различных действий и драматических сцен, изображающих разные моменты повседневной жизни. Отдельные фигуры хоровода, сопровождаемые хоровым пением, имеют особые названия, нередко вытесняющие общее наименование хоровод. Так, например, у белорусов широко распространено название подушечка, под которым, однако, следует понимать лишь один вид хороводной игры. В качестве действующих лиц отдельных актов хоровода фигурируют заяц, олень, козел, лебедь, ворон, воробей, голубь, парень и девушка, царевич, монах, сонливый, скоморох, сирота и т. д. При этом изображают различные работы: обработку льна, посадку капусты, пивоварение, ловлю птиц, вышивание ковра и др. Далее — сцены из семейной жизни, например свадьба, как муж покупает жене подарки. В песне «А мы просо сеяли», известной всем восточным славянам, так же как и чехам и хорватам, представлен спор между двумя группами крестьян из-за поля, заканчивающийся уплатой выкупа.

Кульминацией хоровода является сцена, в которой участвуют все названные действующие лица. Этой сцене предшествует набор или завод, т.е. приглашение к участию в игре девушек и парней, что также сопровождается особой песней. Сначала двое молодых людей (заводилы) ходят, держась за руки, затем каждый из них выбирает себе девушку. Взявшись за руки, они вчетвером образуют круг и начинают ходить по движению солнца (что характерно и для украинцев). При этом они поют короткие песенки, а в перерывах между ними приглашают всех присутствующих статі, в круг. Постепенно к ним присоединяются другие пары. Когда круг составился, все начинают петь припевки, заканчивающиеся требованием целоваться, например:
Катилося колесо,
Мы гуляем хорошо;
Катилася жемчужина.
Целоваться дюжина.

После каждой подобной песни пары целуются. Иногда такие песни, сопровождающиеся поцелуями, поют не в начале, а в конце хоровода, иногда же и в начале и в конце.

Когда поется драматическая (игровая) песня, все исполнители ролей выходят в середину круга и своими движениями и действиями передают содержание этой песни.

Иногда хоровод принимает другие формы, например креста, восьмерки, жгута (веревки из трех прядей), ворот, через которые должны пройти все участники хоровода, и т. д. Драматические представления в хороводе чередуются с танцами — в одиночку или парами. Танец, известный всем восточным славянам (русская, казак, казачок, укр. гопак), имеет огромное количество названий, связанных с песнями, под которые его исполняют, а отчасти и с характером танца. Существуют, например, такие названия: трепак, барыня, камаринский, в три ножки, картошку копать (рус.); галубец, бычок, лявоніха, мяцеліца, круцёлка (белорус.); козачок, тропак, чумак, гандзя, горлиця, в три ноги, рибка, бички, журавель, чабарашка, шевчик и др. (укр.). Этот танец состоит из довольно однообразных па, однако он предоставляет большие возможности для индивидуального творчества. Так, в украинском гопаке В. Верховинец насчитывает 40—42 па. Танец мужчин состоит главным образом из прыжков, сопровождаемых движениями рук и головы и приседаниями. Танец женщин сводится к ритмичному бегу по комнате, с притоптыванием каблуками, различными телодвижениями и движениями рук и головы. Одна древняя, ныне уже забытая фигура украинского гопака (чабарашка или чебе- рячка) состояла в том, что танцующий должен был, заложив руки за спину, ртом поднять с пола серебряную чарку с водкой — водку выпить, а чарку особым движением головы бросить за спину.

Выполняя быстрые, а часто и сложные песни, танцор обычно при этом пел короткие рифмованные плясовые песни, нередко непристойного содержания, так называемые припевки (укр. коломийки), из которых впоследствии развилась самая распространенная теперь разновидность русской народной песни — частушка.

Очень своеобразный вид севернорусского танца назывался бить шемелу и состоял в том, что мужчина садился на пол, а затем, опершись руками, быстро кувыркался, попеременно ударяясь при этом об пол верхней и нижней частью спины.

За последние десятилетия в деревнях распространились западноевропейские танцы: кадриль, вальс, полька, лансье и т. д. В русском танце восьмерка, который наблюдали в Сибири уже в середине XIX в., можно узнать кадриль, получившую новое русское название либо от 8 пар танцующих, либо от 8 фигур танца.

Следует отметить еще один обычай, широко распространенный у русских как при сходах молодежи, так и на свадьбах; это пение особых песен, адресованных некоторым из присутствующих, собственно, какой-либо паре, парню и девушке (на свадьбе — молодым). Это называется припевать, а сами песни — припевки. Обычно в такой припевке, обращенной к тем, чьи имена в ней названы, содержится пожелание любить друг друга, иногда высказывается намек на их взаимную склонность, иногда — пожелание выяснить свои отношения. Девушки поют такие песни, величая нового гостя. За такое приветствие благодарят не только словесно, но иногда деньгами или сластями. К таким величаниям очень близки рождественские, так называемые колядные песни.

 

§ 141. Музыкальные инструменты

Танцы, так же как и хороводы, часто сопровождают пением плясовых песен. Русские Сибири иногда употребляли при этом увешанную колокольчиками и бубенчиками палку, чтобы отбивать такт. Наконец, для этой цели берут обычный роговой гребень, оборачивают его зубцы бумагой и дуют в них. Украинцы, если нет музыки получше, танцуют иногда под рубель да качалку, которыми ударяют по корзине. Существует немало и других вещей, которые используют взамен музыкальных инструментов.

Древнейшими из музыкальных инструментов, под игру на которых танцевали и на которых вообще играли, являются духовые; некоторые из них теперь служат детскими игрушками. Это так называемые свистуны или свистульки — маленькие инструменты из глины в форме птицы или лошадиной головы. Они одинаковы не только у восточных, но и у всех других славян и очень похожи на археологические находки, относящиеся к древности.

Свистульки из дерева, камыша, липовой и ивовой коры, гусиных перьев и т. п. служат не только детскими игрушками, но и музыкальными инструментами при танцах и пении веснянки; ими пользуются также пастухи, когда пасут скот (ср. § 25). Называют их по-разному: дудка, свирель, жалейка, пищик (рус.); пысві- рэлка, жалейка, дудка, пішчык (белорус.); сопілка, свистілка (укр.).

рис. 193 южнорусский рожок из Курской губ

По своему устройству они мало отличаются друг от друга. На рис. 193 изображен южнорусский музыкальный инструмент из Курской губ., сделанный из двух камышовых трубок (пищики). Одна из трубок снабжена 5 клапанами, вторая — двумя. На верхнем конце каждой трубки имеется пластинка и продольный разрез. При игре верхний конец трубки с пластинкой берут в рот и кладут на язык таким образом, что вся пластинка целиком оказывается во рту. Трубки держат двумя пальцами правой руки, указательным и средним, и нажимают ими на отверстия. Двумя другими пальцами, мизинцем и безымянным, держат снизу коровий рог, в широкую часть которого для усиления звука вставляют нижние концы трубок. При длине камышовых трубок 23 см диаметр отверстий равен 5 мм, а длина пластинки 27 мм. Расстояние между клапанами равно в этом случае 20—22 мм, а расстояние между нижним отверстием и нижним концом трубки — 27 мм. Под пластинкой протянута шерстяная нитка, чтобы пластинка не прилегала плотно и не мешала ходу воздуха.

Иногда полый рог молодой коровы насаживают на нижний конец деревянной дудки; при этом берут не две трубки, а одну.

В некоторых случаях рог заменяют берестой, скрученной в форме трубы. Так делают в отличие от длинных труб пастухов (§ 25) и севернорусский пастуший рожок.

В камышовых дудках оба конца открыты; в деревянных иногда плотно закрыты оба, но чаще — только верхний конец, в котором оставляют маленькое отверстие, чтобы вдувать в трубу (полый цилиндр) воздух. Вместо продолговатой пластинки на них делают полукруглое отверстие, причем не на верхней стенке трубы (цилиндра), как на рис. 193, а на нижней. В рот его не берут. На такой трубе 6 клапанов, но бывает и 4—5. Обычно длина деревянной дудки 35 см, однако встречаются и дудки длиной 70 см. Материалом для них служит древесина калины, орешника, ясеня и т. д.

Сердцевину куска дерева либо выжигают железным стержнем, либо высверливают. Иногда деревянные дудки тоже соединяют попарно.

Соединение большого количества дудок дает особый музыкальный инструмент (южрус. кувички, севрус. зорьки, укр. свиріль).

Кувички представляют собой соединение 5 камышовых дудок различной длины. С одного конца они идут уступами; у более длинных звук выше. На верхнем конце каждой из них отверстие, в которое вдувают воздух. Для игры все 5 дудок подносят ко рту, дуют в них и голосом подражают звучанию инструмента: «кувикуви» (отсюда и название).

Зорьки делают из гусиных перьев длиною 9 см; до 20 таких перьев одинаковой длины располагаются рядом друг с другом и обшивают кожей, отделяя их друг от друга швами. При игре дуют в отверстия, прикладывая их к губам. Возникают пищащие звуки, под которые танцуют (например, в Чердынском уезде Пермской губ.).

Украинско-гуцульская свиріль отличается от описанных южнорусских кувичек лишь тем, что у свиріли не 5, а 17 камышовых дудок различной длины. Их нижние концы вставлены в дугообразную деревянную раму. Кроме этого инструмента у гуцулов есть еще двусторонняя свирель — камышовые дудки различной длины, связанные посредине. Оба конца каждой дудки открыты, но в середину вставлены деревянные колышки, от которых зависит высота звука. У В. Щухевича (Гуцулыцина. Ч. III, с. 76- 77, рис. 17 и 18. — МУРЕ, т. V. Львів, 1902) помещены изображения обоих видов свирелей.

Сложной и получившей дальнейшее развитие деревянной дудкой является русская волынка (белорус. дуда; укр. дудка, дуда, коза) — исчезающий инструмент, который еще недавно был известен всем восточным славянам. Русская волынка отличается от белорусской и украинской тем, что ее мех сделан не из кожи, а из бычьего пузыря. По числу отверстий в мехе различают три вида белорусских волынок — с 1, 3 и с 4 — 7 отверстиями. У русских и украинских волынок только 3 отверстия. Простейший вид волынки с одним лишь отверстием бытовал в Ржевском уезде Тверской губ. (Этнографический сборник РГО, I, 1853, с. 270; здесь дано также изображение). В круглый кожаный мех вставлена маленькая трубка с пластинкой, по виду точно такой же, как на рис. 193. Верхний конец этой трубки открыт, клапанов 3—4. Мех сам издает звуки, даже когда в трубку не дуют; надо только надавить на мех, и тогда находящийся в нем воздух поступает в трубку и возникает звук.

В обычной волынке с 3 отверстиями в одно из отверстий вставляется трубка 13—18 см длины (белорус. сопель, соска; укр. сисак), через которую мех наполняется воздухом. В другое отверстие вставлена трубка длиной в 27—36 см с отверстием внизу и с 5—6 клапанами, на которые поочередно нажимают пальцами. В гуцульской дудке — две параллельные друг другу трубки, одна из которых заканчивается коровьим рогом. В белорусских и русских дудках этого рога, но имеющимся сведениям, нет, однако дудки финских и тюркских соседей русских (например, бесермян Вятской губ.) снабжены им. Трубки белорусов и русских обычно имеют на свободном изогнутом конце широкое отверстие.

В третье отверстие меха вставляется еще одна трубка (укр. и белорус. гук, бас, белорус. рагавня), дающая особенно низкий звук. Украинский гук весьма сложен; он состоит из двух трубок, причем верхняя длиннее нижней. Высота звука зависит от того, насколько верхняя трубка выступает над нижней. У белорусов, однако, часто бывает не один, а два гука разной длины и с разным звучанием; при длине одного из них в 80 см другой равен 55 см. Первый дает октаву самого низкого тона, возможного для труб с клапанами, второй — квинту первого.

Белорусская дудка, в которой не 2, а 3—6 гуков, называется муцьянка, моццянка; она западного происхождения и пришла из Польши. Рожки молдавских пастухов с 7 трубами называют там мультанками (Golebiowski L. Gгу i zabawy roznich stanow. War- sawa 1831, c. 221); собственно, слово «мультанка» и значит «молдавский», из Мультап, как называют поляки Молдавию.

Украинцы делают мехи волынки из шкур козленка, белорусы — из телячей или барсучьей шкуры. Мехи эти продолговаты, и по форме вся волынка напоминает большого гуся: длинную шею гуся заменяет труба с загнутым концом, на который при игре нажимают пальцами, хвост — длинная и толстая труба роговня, которая во время игры либо висит между коленями музыканта, либо лежит на них.

Прежде не белорусской волынке играли на свадьбах, по теперь ее вытеснили скрипка и гармошка. Танцевали раньше тоже под резкие звуки волынки. Музыканты с волынкой входили и в группы певцов пасхальных волочебных песен — волочeбников. Иногда белорусы играют на дудке без меха, причем одновременно с ней берут в рот дудку с клапанами (жалейка) и гук. Изображение дудки с тремя отверстиями есть у В. Шухевича (Гуцулыцина, Ч. III, с. 73-75, рис. 14 — 16. — МУРЕ, т. V. Львів, 1902).

Из струнных инструментов для русских характерна балалайка, для украинцев — бандура и скрипка. Балалайку делают из соснового дерева с резонатором треугольной формы, в котором имеется 6 миндалевидных или круглых отверстий, расположенных в виде звезды вокруг общего центра. Из трех жильных струн балалайки две настроены в унисон, а третья — на квинту. При игре левой рукой нажимают на струны, в правой щиплют их, одновременно ударяя по ним. В особо эффектных местах опытный балалаечник дробно бьет четырьмя пальцами но деке своего инструмента.

За последние десятилетия балалайка широко распространилась у восточных славян повсеместно, хотя и в прежние времена она была известная не только русским. Во всяком случае, в 1848 г. двуструнная балалайка была зафиксирована в Кобелякском уезде Полтавской губ. По ее струнам ударяли не пальцами, а ногтями (ОР РГО, III, 1110).

Балалайка заимствована с востока и происходит от тюркской домры. Киргизская домра отличается от русской балалайки лишь тем, что нижняя грань ее треугольной деки значительно короче, чем у балалайки, и что у нее только две струны, которые настроены на квинту.

Скрипка, широко распространенная у белорусов и украинцев, отличается от обычной лишь тем, что иногда у нее две струны (Булгаковский. Пинчуки, с. 4 — 5). Похожий на скрипку старинный русский гудок с 4 струнами, выпуклым дном резонатора и изогнутым смычком уже почти совсем исчез: играя па нем, его ставили па колено или просто держали отвесно.

Украинская бандура или кобза — инструмент, у которого нижняя дека (укр. спідняк) круглой, овальной или грушевидной формы, а в центре верхней деки (верхняк) имеется круглое отверстие (голосник). Бывают бандуры с 25 — 30 струнами, однако обычно из 12, из которых 6 (реже 3—5) больших (так называемое бунти) натянуты на гриф, иногда полый, а другие, малые струны (так называемые приструнки) в количестве от 6 до 30; кренятся на колках, идущих по краю верхней деки (брямка). Исполнитель сидит и держит инструмент наклонно или вертикально на колене или же меж колен. В левой руке у него гриф, и он нажимает ею на большие струны или щиплет малые. Пальцами правой руки он перебирает струны, как большие, так и малые, причем на указательный палец надевается наперсток — широкое мателлическое кольцо с вставленным в него кусочком дерева (косточка). Этой косточкой музыкант и прихватывает струны, чтобы получить более сильный и резкий звук. Малые струны бандуры расположены в соответствии с древнегреческим гиполидийским ладом.

На рис. 194 изображен известный украинский бандурист, или кобзарь, Остап Вересай, умерший в 1875 г. (по гравюре И. Матюшина в газете «Всемирная иллюстрация», 1875, № 324).

194. Украинский бандурист Остан Вересай с бандурой (прорисовка Т. В. Косьминой)

Из двух названий описанного украинского инструмента одно, бандура, — западного происхождения (итальянское pandura), другое же, кобза, пришло с востока (тюрское слово «кобыз», «ко- буз»), однако и в том и в другом случае можно проследить польское посредничество. У севернорусского населения восточных губерний встречаются азиатские круглые кобзы с 4—5 струнами (ОР РГО, ІII, 998).

195. Белорусские цымбалы. Могилевская губ.

Цимбалы (рис. 195) встречаются только у украинцев и белорусов: на коробку, имеющую форму параллелограмма, натянуты металлические струны, по которым ударяют двумя деревянными палочками (укр. пальцятки). Цимбалы напоминают исчезнувшие ныне восточнославянские гусли, которые были большего размера и металлические струны которых перебирали пальцами.

Лира, инструмент со струнами и клавишами (укр. реля, риль, риля; белорус. ліра), — музыкальный инструмент украинских и белорусских нищих. Это — средневековый органиструм, от которого берут начало немецкая гармоника и крестьянская шарманка. Поляк Маскевич, побывавший в Москве в 1610—1611 гг., уже встречал такой инструмент, называвшийся «лира», в боярских домах.

Резонатор современной лиры имеет две плоских деки и похож на резонатор скрипки или контрабаса, но вместо грифа к лире прикреплен маленький ящик, на стенках которого имеется три колка для трех струн. Для лиры берут кишечные или жильные струны, которые настраивают по-разному: либо обе крайних на квинту, а среднюю на октаву к более тонкой из крайних струн, либо среднюю на октаву к первой основной струне, а третью — на скрипичную квинту. Все струны вибрируют одновременно благодаря вращающемуся валику. Над средней струной укреплен продолговатый ящик; на одном его конце, ближнем к валику, имеется круглая прорезь, в которой свободно движется средняя струна; вибрации на другом конце препятствует ящик. На украинской лире 9— 11 деревянных клавиш, на белорусской — 4—7. Когда нажимают на среднюю струну, ее звук меняется (староионический лад). Исполнитель держит лиру наклонно с помощью перекинутого через плечо ремня; правой рукой он вертит валик, а левой нажимает на клавиши. Клавиши свободно движутся в прорезях ящика и сами падают вниз, когда на них перестают нажимать (рис. 196).

196. Белорусский нищий с лирой. Минская губ.. Игуменский уезд.

У лиры сильный и резкий звук; чтобы смягчить его, струны в тех местах, где они соприкасаются с валиком, оборачивают мягкой шерстью. На лире невозможно ни крещендо, ни диминуэндо; можно лишь ускорить или замедлить темп или играть стаккато. Меланхолическое, монотонное и грустное звучание лиры как нельзя лучше соответствует репертуару нищих певцов — духовным песням.

К ударным инструментам относится бубен, который теперь встречается редко, а раньше был известен всем восточным славянам. На обруч из тонкой сосновой древесины натягивают тонкую кожу и вешают бубенчики. Старинные украинские литавры представляли собой большие медные котлы в форме полушарий, на которые натягивалась кожа; для игры требовалась пара таких литавр.

И все-таки вот уже в течение полувека самым распространенным и популярным инструментом восточнославянских деревень является гармошка (у русских — также тальянка).

Под именем гармоники в России начала XIX в. был известен западноевропейский инструмент клавишного типа, со стеклянными клавишами, на которые нажимали пальцами или ударяли по ним палочками. В середине XIX в. рабочие из Германии, приглашенные на тульские фабрики, принесли с собой тогдашний аккордеон, названный так потому, что исполняемая на нем мелодия благодаря особому устройству сопровождалась двумя аккордами — в тонике и в доминанте. Этот инструмент быстро распространился в России под уже известным названием гармоника. Больше всего способствовали быстрому распространению этого модного инструмента солдаты. Свой вклад внесла и отечественная промышленность. Из Тулы производство гармоники было перенесено в целый ряд других мест, например в Череповец, Ростов, Ярославскую губ., Вятку и т. д.

Гармоника представляет собой растягивающийся ящик с мехами, концы которого музыкант держит в руках, так что он может их сжимать и растягивать. Пальцами он при этом перебирает клапаны (клавиши). Звуки возникают благодаря притоку и выходу воздуха через отверстия, прикрытые тонкими металлическими пластинками (пищик). Величина этих отверстий различная — от 3/8 до 1 7/8 дюйма в длину и от 1/16 до 1/8 дюйма в ширину. Ширина металлической пластинки немного больше, чем ширина прикрытого ею отверстия. У пищика каждой пластины свое особое звучание. В самой простой гармонике меньше 20 пищиков: на одном конце 14, а на другом два баса, в каждом из которых 1 — 6 клапанов. В более сложной гармонике 60 пищиков и даже больше: три ряда клапанов по 14 в каждом ряду и два баса с 2— 6 клапанами каждый.

 

§ 142. Кулачные бои, качели, катанье на санях, игры с яйцами, ряженые (маскарады), игры мужчин.

Из прочих развлечений восточных славян необходимо назвать кулачные бои. Они распространены повсеместно и не связаны с каким-либо определенным временем года, но, как правило, происходят зимой, между Рождеством и масленицей. В Орловской губ. ожесточенные кулачные бои между двумя соседними селами Пальна и Аргамач происходят на Троицу (см. также §149). В Мологе уже с осени начинают сражаться друг с другом мальчики двух разных концов города. В соответствии с предварительной договоренностью они вооружаются палками, затевают ссору и стараются обойти друг друга с двух сторон. Драка на кулаках и палками продолжается до тех пор, пока одна из сторон не обратится в бегство. В старом Черкасске в кулачных боях участвовали «не только все молодые чиновники, но даже многие генералы» (И. Краснов в «Военном сборнике», 1858, № 2, с. 482). В станице Кавказская на Кубани на Рождество и в другие праздничные дни девушки устраивали на улицах общий хоровод, а парни — кулачные бои, причем все население станицы делилось на две враждебные партии. «,,Бой“ идет во все время пения хоровода; как только прекращаются песни в нем, парни один по одному убываются с той и другой стороны к хороводу, и бой слабеет» (ЭО. XXXI, 1896, № 4, с. 51). У украинцев Харьковской губ. бои начинаются за три недели до масленицы; кульминации они достигают перед Великим постом (Иванов В., с. 798 — см. § VI).

Мы считаем кулачные бои отголоском древней тризны, которая принимала форму состязаний у могилы умершего («дратися по мертвецы»). Еще сохранилась некоторая связь кулачных боев с днями поминовения умерших, как, например, с масленицей или Троицей. Некоторые исследователи видят в кулачных боях отголоски военных игр готов при византийском дворе. Там, где кулачные бои были запрещены властями, вместо них, а нередко и одновременно с ними устраивали гусиные, петушиные и собачьи бои (Курск, Горбатов, Москва и др.).

В кулачных боях принимают участие одни лишь мужчины. Женщины если и присутствуют, то только в роли зрительниц. Напротив, качели являются почти исключительно женским развлечением. Они связаны с весной: на качелях качаются от Пасхи до Вознесения или до 23 апреля, а также в Петров день, 29 июня. Белорусы кое-где уже с 9 марта разрешают детям качаться на качелях.

197. Севернорусские качели. Сибирь, Енисейская губ. (прорисовка Г. В. Шолоховой)

Различают простые (рис. 197) и круглые качели. Для сооружения простых качелей к концам доски длиною в 1,5—2 м привязывают крепкие веревки, иногда свитые из молодых березок. Длина веревок 2 — 3 м. Верхние концы веревок прикрепляются к поперечному бревну, укрепленному высоко над землей на особом сооружении из столбов. Таким образом, доска висит горизонтально примерно на метровой высоте. Два человека становятся по краям висящей на веревках доски и раскачивают ее, держась руками за веревки и упираясь ногами в доску. Остальные садятся на доску между обоими стоящими и спускают ноги. Размах раскачивающейся доски иногда очень велик, и доска взлетает высоко над землей. По белорусскому поверью те, кто качается летом на качелях, не страдают от укусов комаров.

На круглых качелях качающиеся описывают полный круг вокруг высокого поперечного бревна. На двух высоких врытых в землю столбах лежит вал, сквозь концы которого пропущены два шеста. На этих шестах укреплены четыре висящих доски. На каждую из этих досок (белорус. зыбка) садится по два человека. Парни, стоящие у качелей, ухватив за концы, поднимают и опускают их.

Под качелями всегда устраивались различные забавы. В давние времена здесь бывали кулачные бои и состязания, однако боролись не большие группы, а лишь отдельные лица (Щукин).

Одновременно с качанием на качелях девушки прыгали на досках. Доска кладется поперек толстого бревна таким образом, что концы ее, выступающие по сторонам бревна, уравновешены. Кто-либо из участников садится на середину доски. На концы доски становятся две девушки и начинают поочередно подпрыгивать, благодаря чему поднимается то один, то другой конец. Когда засеяно ноле и засажен огород, прыгать на досках не разрешается, считается, что земле тяжело, она беременна и тревожить ее нельзя (ОР РГО, I, 256; Щукин).

В качании на качелях и скакании на досках Е. Аничков усматривает обряд очищения весенним воздухом. Мы склонны видеть в этом магический обряд, связанный с земледельческим культом: высота взлета на качелях и прыжков на доске должна послужить символом мощного роста растений и вызвать этот рост. В то же время в этом следует видеть попытку человека заставить воздух служить его целям — магический символ господства человека над царством воздуха.

Катанье с высоких гор на санках, аналогичное качанию на качелях, сохранило еще в народной памяти связь с земледельческой магией, особенно с ростом густого и высокого льна и конопли: русские женщины на масленицу (ОР РГО, I, 338) и в первый понедельник Великого поста специально для этого (как говорится, «на лен и коноплю») катаются с высоких ледяных гор на санках (Ефименко, I, с. 168); в Рузском уезде Московской губ. катаются на донце прялки (ОР РГО, II, 712).

198. Деревянный каркас севернорусской ледяной горы для катания на санях. Вологодская губ., Сольвычегодский уезд

Катанье с ледяных гор (деревянный каркас такой ледяной горы изображен на рис. 198) длится в течение всей зимы, однако, как считают в пароде, наиболее подходящее для этого время — масляная неделя. У севернорусских существует особый вид катания с гор: у косогора или оврага ставят наклонно два параллельных друг другу гладких шеста и, держась за руки, съезжают по ним вниз (рис. 199).

199. Севернорусское катание зимой. Вологодская губ., Солывычегодский уезд

Обычай взбираться на Пасху на высокие колокольни, существующий наряду с качанием на качелях, мы тоже склонны относить к обрядам, связанным с воздухом, причем в этом случае воздух покорен, подчинен человеку.

Несомненна связь земледельческой магии и катания яиц — игры, приуроченной к весне, главным образом ко времени между Пасхой и 23 апреля. Это магическое оплодотворение земли и символ созревания семян, которые подобны яйцам. Яйца катают па земле, но наклонной плоскости. Выигрывает тот, чье яйцо прокатится дальше; те чужие яйца, которые катящееся яйцо при этом заденет, переходят к игроку, бросившему это яйцо. Южнорусские употребляют при этой игре сшитые из сукна шарики, которые бросают в яйца с расстояния в 20 шагов (ОР РГО, II, 792).

К увеселениям во время свадьбы и на Рождество относится также ряжение, таинственный древний смысл которого теперь забыт. Широко распространено обыкновение надевать одежду другого пола, рядиться медведем, козлом, журавлем, бараном, волком и мазать сажей лицо себе и другим (ср. § 130). Сажа на лице или закрывающий лицо платок заменяет маску (харя), надевать которую вообще избегают, считая ее «личиной дьявола». Надеть ее считается большим грехом. Для очищения от такого греха нужно искупаться в проруби после водосвятия в Крещенье. Севернорусские называют ряженых хухольники, святошники, шули- коны, халявы. С точки зрения восточнославянской обрядности легче всего считать ряжение средством обмануть нечистую силу, сделав себя неузнаваемым.

Ряженая лошадь фигурирует у всех восточных славян в разное время — в весеннем обряде «проводов русалки», на Рождество, масленицу и во время свадьбы (Зеленин. Очерки русской мифологии, с. 245 и сл.). Есть основания считать, что эта игра заимствована на Западе вместе с русалиями.

Из мужских игр распространены повсеместно городки (другие названия — рюхи, чушки, свинки; укр. крагли) — игра, похожая на кегли, но в городках ставят на землю различные фигуры из коротких деревянных чурок и разбивают их, бросая в них деревянные палки длиной приблизительно 80 см. Эта игра изображает взятие укрепленного «города» во время войн; она обогатила русский язык метафорическим выражением «подложить свинью», т. е. тайно причинить кому-либо вред, и некоторыми другими оборотами, свидетельствующими о древности игры. Из древних игр в кости (азартная игра) сохранилась только игра в бабки (козны, лодыги, шляки), преимущественно детская; кости расставляются рядами, и в них кидают либо такой же костью, либо железной пластинкой; в Сибири в них пускают стрелы.

Игра в свайку постепенно исчезает, но еще недавно она была на селе одной из любимых игр даже у взрослых мужчин: берут большой гвоздь с толстым тупым концом и бросают его на землю так, чтобы он попал своим острием в одно из лежащих на земле маленьких железных колец. Поговорка «именье идет не в кольцо, а в свайку» означает наследование по мужской, а не по женской линии.

Очень разнообразны игры с мячами и шарами. Одна из игр в мяч, лапта, носит такое же название у сербохорватов, словенцев и словаков. Русские называют лаптой не только саму игру, но также лопатообразную биту, которой бьют по мячу, а кое-где даже мяч, который сплетают из полосок бересты (Вологодская губ.).

Летом запускают на веревке бумажные четырехугольные змеи, змейки, летушки, московки с хлопушками из бумаги.

Из азартных игр наиболее широко распространена орлянка: подбрасывают вверх медную монету и спорят, на какую сторону она упадет (орёл или решка). Гораздо реже встречаются азартные карточные игры. О местах, где они приняты, сообщает Г. Потанин (Этнографические заметки на пути от г. Никольска до г. Тотьмы. — ЖС. 1899, № 1, с. 41).

 

§ 143. Общественные угощения

Коллективные общественные угощения почти всегда связаны с обрядом, с культом. Они называются ссыпчина, ссыпка, братчина, мольба (укр. складка). Украинские девушки устраивают такие складчины пять раз в год — на Козьму и Демьяна (1 но ября), за день до начала рождественского поста, на второй день Рождества и дважды на масленицу (Дикарев, с. 159). Каждая девушка приносит всякие припасы — яйца, масло, крупу, муку и т. д. Из всего этого они готовят угощение — для парней и для себя. В Пошехонье (Ярославская губ.) 1 ноября устраиваются три разных братчины — для детей, для девушек и для людей пожилых; последняя братчина отличается наличием вина (Архангельский А. Село Давшино Ярославской губернии Пошехонского уезда. — Этнографический сборник РГО. Вып. 2. СПб., 1854, с. 53).

Русские девушки устраивают складчины кроме 1 ноября еще и накануне Троицы; из собранных продуктов варят пиво, угощают вареными яйцами и круглыми плоскими лепешками молодежь, перед тем как начать украшать обрядовую березку (в семик, см. § 149; ср. ОР РГО, II, 778); у русских в складчине на Троицу вместе с девушками участвуют иногда и женщины, причем они также варит пиво (ОР РГО, II, 792).

Во всех случаях, когда сходы молодежи сопровождаются угощением, оно устраивается в складчину (ОР РГО, II, 532).

У русских очень распространены коллективные трапезы но праздникам. Эти трапезы устраивают по обету отдельных лиц или целой общины. Они носят названия мольба, братчина или по имени святого, в день которого они устраиваются: Миколыцина, Спасов- щина и т. д. В этих праздниках и застольях сохранилась память о древних языческих жертвоприношеннях.

В наши дни праздники по обету связаны со скотоводством; по-видимому, раньше они были связаны с охотой. Личные обеты дают обычно в случае болезни того или иного домашнего животного, общие обеты — при эпизоотии или другом несчастье, постигшем всю деревню. Обет всегда дается с определенным условием: «Если это кончится благополучно и для того, чтобы это кончилось благополучно, я обещаю следующее». Всегда обещают в память того или иного святого принести в жертву какое-либо домашнее животное, когда оно вырастет или после его выздоровления. Обещанное животное называют обречённая, завичённая или по имени святого, например, бык — Миколец, т.е. бык, посвященный св. Николаю. О таком животном пословица говорит: «обречённая скотина не животина», т.е. от такого животного нельзя ожидать приплода. Мясо этого животного съедают во время общественного угощения в день памяти святого, которому животное обещано; часть мяса оставляют при этом для духовенства и для церкви.

Для прокорма скотины до убоя, так же как для варки пива и на прочие нужды при братчинах, владелец скотины организует среди хозяев своей, а иногда и соседних деревень сбор добровольных приношений. Нередко бывает так, что стоимость собранного превышает издержки. Само празднество часто происходит вблизи деревенской часовни, а иногда и во дворе владельца жертвенного животного. В этих случаях туда приносят из церкви иконы и совершают богослужение с водосвятием, после чего все садятся за общий стол.

Мясо жертвенного животного варят крупными кусками в больших котлах, однако его не опускают на дно котла, а прикрепляют ивовыми прутьями к верхнему его краю. Когда священник благословит трапезу, все бросаются к котлам, чтобы взять мясо; при этом торопятся захватить те кости, которые приносят удачу на охоте и при рыбной ловле, а если закопать их в хлеву, вызывают плодородие скота.

Хлеб, как правило, приносят с собой. После еды пьют пиво, сваренное из собранного участниками зерна. После общей еды бывают отдельные, частные трапезы: на земле расстилают скатерти и пируют. Устраивают Хоровод или с песнями идут по деревне и заходят при этом во все дома, чтобы попить пива. На такие празднества жители данной деревни приходят без приглашения, а жители соседних деревень — по специальному приглашению.

Если в жертву приносится несколько животных, бросают жребий, чтобы определить, какое из них пойдет на общий стол. У животного, на которого пал жребий, отрезают кусочек правого уха и относят в часовню. Остальных животных, так же как и шкуру жертвенного, продают в пользу церкви. Правую заднюю ногу жертвенного животного отдают священнослужителям, а голову и сваренный из мяса суп — нищим.

В Олонецкой и Вологодской губ. такое жертвоприношение совершают главным образом 20 июля, в Ильин день. Здесь широко бытует легенда о том, что в давние времена в этот день всегда прибегал олень, чтобы его принесли в жертву великому пророку. Но однажды оленя почему-то не было, и крестьяне, не дождавшись его, забили быка. В конце концов олень прибежал, но, увидев, что в нем уже не нуждаются, убежал обратно в лес. С тех пор, говорится в легенде, олени больше не появлялись. По другой легенде, оленя однажды не было, зато на следующий год пришло два. Крестьяне убили обоих, и с тех пор олени уже не приходили. Их заменили домашними животными. Если животного для жертвоприношения нет, его покупают и при этом непременно выбирают хорошее (ОР РГО, I, 247).

В Олонецкой губ. совершают коллективное жертвоприношение также 8 сентября, на Рождество Богородицы — приносят в жертву овцу. В Костромской губ. такую жертву приносят обычно в Нико- лин день (6 декабря), а на севере Вятской губ. —25 декабря (Спасовщина). В этих губерниях в Ильин день по обету приносят в церковь лишь бараньи лопатки с мясом и пиво; коллективную трапезу не устраивают, однако ходят по домам, чтобы попить пива. Пьют также то пиво, которое различные хозяева приносят в церковь и там сливают в общий сосуд (мирщинка).

Мольбы отличаются от описанной братчины лишь тем, что в этом случае нет жертвенного животного. Для угощения берется только пиво, которое варят из продуктов, собранных среди жителей деревни. Мольба устраивается в разные праздники, в соответствии с обетом (уложением) общины. Иногда ее устраивают по нескольку раз, например четырежды в год. Продукты для варки пива крестьяне собирают либо по очереди (рядовая мольба), либо для этого каждый раз специально кого-нибудь выбирают. Особенно принята мольба в Ярославской и Вятской губ.; в последней сбор продуктов для варки нива считается богоугодным делом.

Если олень является жертвенным животным охотника, а бык и баран — скотовода, то пиво — это жертвоприношение земледельца. Это пережиток древнего жертвоприношения, совершавшегося всей общиной. Однако обрядовое употребление в пищу свинины на 1 января (см. § 26) — это пережиток семейной жертвы.

В Вятской губ. распространена еще одна разновидность братчины, нигде больше не известная. В жертву приносят курицу, и притом непременно такую, которая уже трижды высиживала цыплят. Согласно местному поверью, таких заслуженных кур могут есть только пожилые женщины, особенно вдовы. Ритуальная трапеза устраивается по обету, причем сбор продуктов организует женщина, давшая обет, или же приглашенные женщины сами приносят кур и всю снедь в день праздника. На такой трапезе присутствуют только женщины. Если же иногда допускают к участию в трапезе мужчину, то повязывают ему на женский манер голову или завязывают глаза. Во время еды ножи не употребляют, всю пищу ломают руками. Все кости обрядовой курицы следует сохранить полностью; эти кости вместе с другими остатками курицы собирают и затем закапывают в каком-либо чистом и уединенном месте или, сложив в мешок или в горшок, бросают в воду. Горшок несут к месту захоронения на голове — чтобы голова не болела. Иногда при этом идут не обычной походкой, а по-куриному вприпрыжку, чтобы не болели ноги.

Есть основания полагать, что в старину вятские женщины давали обет устраивать особые праздники в честь кур, высидевших целых три выводка цыплят; измененный в соответствии с этим обетом обрядовый остаток древнего жертвоприношения сохранился до наших дней.

У севернорусских существует кое-где обычай печь в Ильин день, 20 июля, гигантский хлеб, весом в 28—64 кг, из продуктов, собранных по всем дворам, а также делать огромный кусок творога. Чтобы испечь такой хлеб, разбирают устье печи, иначе он в печь не войдет. После богослужения все присутствующие съедают этот хлеб и творог. Хлеб разрезают на маленькие кусочки и раздают их всем, начиная с нищих (ОР РГО, 251, о Кадниковском уезде Вологодской губ.). Подобный обычай имеется у финнов.

 

§ 144. Братские свечи

У украинцев и белорусов в старину существовали так называемые братства — организации полуцерковного характера, известные с XV в. Они возникали при церквах, и одной из главных их задач была забота о поддержании в церкви порядка. Иногда их называли медовые братства, так как они обычно готовили к церковным праздникам медовое питье.

Можно предполагать, что эти церковные братства использовали в числе прочего и братчины, существовавшие во все времена, иногда принимая их полностью, а иногда изменяя. Между прочим, братства оказали большое влияние на старый обычай делать восковые свечи всей общины. У нас нет оснований считать, что этот обычай был заведен церковными братствами, поскольку у мордвы существует аналогичный, причем в такой древней форме, что исследователи считают его языческим. Бесермяне Вятской губ. знают этот обычай, только вместо восковой свечи здесь фигурирует жезл. Мы склонны думать, что и мордва и бесермяне заимствовали этот обряд у русских, так как больше ни от кого они его перенять не могли. Возможность спонтанного возникновения этого обряда у трех различных народов исключена; нельзя также предполагать, что три народа заимствовали обряд четвертого независимо друг от друга. Остается только думать, что мордва заимствовала его у русских или русские у мордвы. И в том и в другом случае приходится признать, что обряд существовал раньше не только у белорусов, но и у русских Пензенской, Вятской и соседних губерний, поскольку заимствовать его могли лишь здесь, а никак не в Белоруссии, где нет ни мордвы, ни бесермян. Если же предположить, что обычай всей общиной лить восковые свечи из собранного материала был в старину широко распространен также и у русских, то все сложности отпадают. В настоящее время он сохранился только у белорусов и у их соседей — южнорусского населения Жиздринского уезда Калужской губ. (ОР РГО, II, 574).

Братская, или мирская, свеча хранится поочередно у всех крестьян данной деревни: год у одного, следующий у другого. Ее вес достигает 60 кг, нижний конец значительно толще верхнего. Наверху обычно имеется два выступа, похожих на руки. На свечу надето нечто вроде рубахи. В день того святого, которому она посвящена, ее проносят по деревне, и в этот же день она поступает на хранение на следующий год к новому хозяину. Эту свечу всегда глубоко почитают (ОР РГО, 1339) 1. Обычно ее ставят в сосуд с зерном. Дому, в котором она находится, она приносит благосостояние. Ее вносят также в новый дом, когда переезжают в него. Гораздо реже отливает такую свечу по обету один крестьянин. Но и в этих случаях гости, приглашенные в дом в день святого-покровителя, приносят с собою воск, чтобы увеличить эту свечу.

При передаче братской свечи в новый дом все приносят 0,5 кг или меньше воска, растапливают его и налепляют на свечу. Если свечу пронесли уже по всей деревне и она пробыла по году в каждом доме, ее жертвуют в церковь и вместо нее отливают новую.

У мордвы-мокши Пензенской губ. каждая братчина в 10—40 дворов имеет отдельную свечу. Эту свечу также хранят по году все члены группы поочередно. Весит она приблизительно 0,5 кг. Раз в год ее на несколько минут зажигают, прилепив к сосуду с пивом, стоящему посреди дома; при этом произносят молитву: «Кормилец воск, вот настал твой праздник; все мы собрались к тебе с хлебом-солью; дай нам здоровье и хорошую жизнь. Пусть уродится [у нас] хлеб и множится скот. Дома наши сохрани от огня и всякого несчастья». Раньше над пламенем этой свечи жгли волосы. Молитвы сопровождаются званым обедом. Свечу перевязывают посредине полотенцем с вышитыми концами (ср.: Евсеев М. — ЖС. XXIII, 1914, вып. 1—2, с. 5—10).

Белорусский обряд, связанный с братской свечой, полностью совпадает с обрядом севернорусских, сопровождающим принесение в жертву животного или зерна для коллективной трапезы. Во всех случаях жертвуют плоды успешной работы. Раньше охотники приносили в жертву оленей, о чем теперь рассказывается в сказках. Оленя заменил бык скотовода. Земледелец жертвовал зерно, из которого пекли хлеб и варили пиво для братчины. На юге дольше сохранились жертвоприношения пчеловодов — мед и воск, тем более что они приняли чисто христианскую форму свечей. Свечи, которые хранятся в течение года в хлеву белорусов, аналогичны лошадиной голове, которую держат на изгороди у дома (§ 34) как напоминание божеству о принесенной жертве. Обращенная к воску молитва мордвы («кормилец воск»), замена свечи жезлом у бесермян — все это может свидетельствовать о том, что финноязычные народы поздно заимствовали чужой обычай, хотя, конечно, обычай благодарственного жертвоприношения сам по себе присущ всему человечеству.

1 Отсылка на не увидевший свет четвертый выпуск «Описания рукописей ученого архива РГО». См. с. 12.

 

§ 145. Литература.

Об обыденных храмах и полотенцах см. исследование Д. Зеленина (ЖС. XX, 1911, вып. 1, с. 1—20). О толоках у белорусов см.: Сержпутовский А. Очерки Белоруссии, IV. Талака. — ЖС. XVI, 1907, вып. 4, с. 210—214; о русских помочах — Пузырев Н. Помочи у крестьян Томской губернии. — ЭО. XIII—XIV, 1892, № 2—3, смесь, с. 234—237; Кторский (о. Дилак- торский). Несколько слов о помочах в Вологодской губернии. — ЭО. XXI, 1894, № 2. с. 174—175; Куликовский Г. И. Олонецкие помочи. — Олонецкий сборник. Материалы для истории, географии, статистики и этнографии Олонецкого края. Вып. III. Петрозаводск, 1894, с. 394 — 396.

О собраниях молодежи см.: Сумцов Н. Ф. Досветки и посиделки. — КС, т. XIV. Киев, 1886, март, с. 421—444; Данилов В. В. Из народной жизни в Малороссии. I. Игрища. — ЖС. XVIII, 1909, вып. 1. с. 34—37; Иванов П. В. Жизнь и поверья крестьян Купян- ского уезда Харьковской губернии. — Сборник ХИФО, т. XVII. Харьков. 1907, с. 185 — 216; Новожилов А. Деревенские «биседы» Новгородской губернии. — ЖС. XVIII, 1909, вып. 1, с. 63—69; Довнар-Запольский М. В. Заметки по белорусской этнографии. — ЖС. III, 1893, вып. 2, с. 283 — 296; Куликовский Г. И. Беседные складчины и ссыпчины Обонежья. — ЭО. I, 1889, № 1, с. 106—114. См. также работы П. Чубинского, упомянутые в § 22, В. Милорадо- вича из § 137, А. А. Фенютина из § 55, П. Ефименко из § 35.

Об отшельницах см.: Свет В.Н. О черничках. — ЭО. I, 1889, № 1, с. 92-101.

Танцам посвящено исследование: Верховинець В. М. (Костін). Теорія народного українського танка. Полтава, 1920, 4, 79 с., 19 табл. ил. (1-е изд. — Київ, вид. Колос, 1919, 4, 48 с., ил.) 1. См. также: Едемский М. Б. Вечерованье и городки (хороводы) в Кокшеньге Тотемского уезда. — ЖС. XIV, 1905, вып. 3—4, с. 459— 512; Зеленин Д. К. Из быта и поэзии крестьян Новгородской губернии. — ЖС. XIV, 1905, вып. 1—2, с. 13—22; Новожилов А. Деревенские «биседы». — ЖС. XIX, 1910, вып. 1—2, с. 132— 146; См. также названную в § 137 книгу П. Шейна, далее книгу П. Чубинского из § 22, А. Фенютина — из § 55; Кокосов А. Я. Круговые игры и песни в селе Ушаковском (Нермской губернии, Шадринского уезда). — Записки РГО по отделению этнографии, т. II. СПб., 1869, с. 401—416; Щукин Н. С. Народные увеселения в Иркутской губернии. — Там же, с. 383—398.

О припевках и частушках см.: Zelenin D. Das heutige russische Schnaderhüpfl (častuška) (ZSPh Bd I, 1925, Doppelheft 3—4, c. 343— 370), другие припевки, имеющие венчальный характер, рассматривает М. Б. Едемский в статье «Припевки в Кокшеньге Тотемского уезда» (ЖС, XVIII, 1909, вып. 1, с. 28—33).

Музыкальным инструментом восточных славян посвящен ряд работ Н. И. Привалова в «Записках отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества» (т. VII — VIII, вып. 2, 1907 — 1908 — о духовых инструментах; т. V, 1904 — о гудке; т. VII, 1907 — о лире). Из двух исследований А. Фамин- цына одно посвящено гуслям (СПб., 1890), а второе — домбре (СПб., 1891). См. также: Маслов А. А. Лирники Орловской губернии в связи с историческим очерком инструмента «малороссийской лиры». — ЭО. XLVI, 1900, № 3, с. 1 — 13; Хоткевич И. Несколько слов об украинских бандуристах и лирниках. — ЭО, LVII, 1903, № 2, с. 87-106.

О белорусских инструментах пишут: Никифоровский Н.

Очерки Витебской Белоруссии. II. Дудар и Музыка. — ЭО, XIII — XIV, 1892, № 2—3, с. 170—202; Малевич С. Белорусский нищенский «Лазарь». — ЖС. XV, 1906, вып. 2, с. 109—114.

Об играх см. работу А. Фенютина, приведенную в § 55 и работу Н. С. Щукина — в § 145; кроме того, в ЖС, I, 1890, вып. 1, отдел IV, смесь, с. 1 — 10, статьи К. М. Петрова и Т. Е. Репникова; Иванов П. Игры крестьянских детей в Купянском уезде. — Сборник ХИФО, т. II, вып. I. Харьков, 1890, с. 1—81; Покровский Е. А. Детские игры, преимущественно русские (в связи с историей, этнографией, педагогией и гигиеной). М., 1887, VI, 368 с., 105 рис. Относительно карточных игр см.: П. В. Иванов в § 145. О кулачных боях см.: Г. Фомин (§ VIII). О жертвенных животных см.: Памятная книжка Олонецкой губернии на 1876 г. Петрозаводск, 1867, с. 131 — 134; Зеленин Д. К. Троецыплятница. Вятка, 1906, 54 с.; кроме того, статья Г. Завойко в § 55.

О братских свечах: Дембовецкий А. С. Опыт описания Могилевской губернии. Кн. I. Могилев, 1882, с. 494, 630, 634; кроме того, работа П. В. Шейна из § 35 и А. Е. Богдановича из § 155.

Рис. 195, 196 сделаны па основании фотографий, хранящихся в Русском музее в Ленинграде; 197, 198 взяты из статьи Н. А. Иваницкого, названной в § 22; рис. 199 — из книги А. Макаренко, приведенной в § 64.

1 См.: Верховинець В. М. Теорія українського народного танцю. Видання четверте, виправлене і доповнене. Київ, 1968, 150с. — Ред.

литература в свободном доступе для прочтения и скачивания

 

 


XI Календарная обрядность


Введение. § 146. Заклинание весны в марте. § 147. Чистый четверг. § 148. Пасха; волочебники, вьюнишник. § 149. Семик и Троица. § 150. Обряды в ночь на Ивана Купала. § 151. Осенние обряды. § 152. Рождество. § 153. Гадания. § 154. Масленица. § 155. Литература.


Введение

 Определенные дни и периоды года связаны с обрядами, не имеющими отношения к каким-либо изменениям в личной жизни человека или к его труду. В них можно уловить связь только с изменениями в жизни природы и стремление человека воздействовать в своих интересах на явления природы, утвердить свое господство над ней. Разумеется, абсолютной обособленности этих обрядов от занятий человека, от его трудовой деятельности нет и быть не может; это обряды земледельческого культа, скотоводческие и т. д. Однако они не обусловлены только заботой о продуктивности и урожайности.
Свадебный сезон, т.е. тот единственный период в году, когда в старину разрешалось вступать в брак; период заготовки запасов на зиму, особенно время убоя скота; наконец, культ предков, забота о том, чтобы порадовать умерших предков или по крайней мере удовлетворить их потребности, — эти три момента также оказали большое влияние на обряды народного календаря. Однако даже все эти моменты, вместе взятые, еще не определяют характер таких обрядов.
Весеннее пробуждение природы от зимнего сна — это, естественно, тот момент, когда человек стремился в своих интересах воздействовать на силы природы; именно с этим периодом связан целый ряд обрядовых действий. Зимние обряды, совершаемые в декабре и январе, исследователи обычно связывают с солнцестоянием. Теперь эта связь ослабла, она стала не так ощутима, и можно говорить лишь о ее отголосках. Летние обряды, совершаемые в июне и июле, исследователи связывают с летним солнцестоянием, однако теперь и эта связь утратила свой отчетливый характер; можно установить лишь связь с высшим расцветом, которого достигает в это время природа. Не исключена возможность, что наука уже в ближайшем будущем найдет более удовлетворительное толкование зимних и летних обрядов, чем объяснение их исключительно с позиций солярной теории.
Наконец, осенние обряды совпадают со временем сбора урожая и почти всецело определяются связанными с ним работами.

 

§ 146. Заклинание весны в марте

Для человека, стоящего на низкой ступени культуры, характерно отсутствие уверенности в том, что постоянно совершающиеся в природе процессы не прекратятся — если не вообще, то во всяком случае в какой-либо сфере. Глядя на заход солнца, первобытный человек вовсе не уверен, что завтра оно снова взойдет. Зимой у него нет полной уверенности в том, что наступит весна, а если даже она и вернется, то может пройти мимо его родного края. В то же время человек убежден в своей способности воздействовать на природу, обеспечивая незыблемость совершающихся в ней процессов.
Пережитком такой неуверенности является восточнославянский обычай закликать в марте весну. 9 марта, в день Сорока мучеников, или самое позднее 25 марта, на Благовещение, начинают призывать весну.
С этой целью девушки взбираются на холм или па крышу (магический символ господства над воздушным царством). Нередко разжигают костер и иногда водят вокруг него хоровод. Очень часто две группы девушек перекликаются друг с другом, им вторят парни на деревянных дудках, Весну зовут: «Ой весна мати, ходи к нам гуляти!» (Рогачевский уезд Могилевской губ.). В весенних песнях (веснянки), которые обычно поются на грустный, меланхолический лад с припевом — возгласом «ху!», призывают весну, иногда заманивая ее обещаниями развлечений и богатства. Весну просят принести с собой свои обычные дары, покончить с зимой. Иногда весну изображают едущей верхом на плуге, бороне или на хлебном колосе.
Кое-где закликание начинается еще раньше, 1 марта, и длится целый месяц. В Буйском уезде Костромской губ. девушки призывают весну ранним утром, стоя но пояс в воде или вокруг проруби (Снегирев, ІІІ, с. 13). В Борисовском уезде Минской губ. по нолю, предназначенному для весеннего сева, возили на бороне вокруг горящего костра красивую и трудолюбивую девушку, так называемую вясноўку, украшенную венком из цветов и трав. Молодежь толпилась вокруг сидящей на бороне вясноўки, а потом на этом же поле устраивались танцы и пиршество (Богданович, с. 105).
Весной, часто сразу после Пасхи, поют песни, которые также называют веснянки; в них поется о том, как знакомятся молодые люди друг с другом и как возникает предчувствие любви; в этих песнях девушек и парней заманивают на лоно природы, сожалеют об отсутствующих и высмеивают чужие деревни и улицы.
Магическим способом ускорить приход весны является печение хлебов в виде жаворонков и других перелетных птиц, например вальдшнепов, аистов и т. п. Их пекут главным образом 9 марта. Дети забираются на крыши сараев с этими жаворонками в руках, подбрасывают их в воздух и зовут: «Жавороночки, прилетите к нам! Красну весну принесите нам!» (ОР РГО, I, 148). Одного жаворонка при этом бросают в печь.

Белорусы Новогрудского уезда Минской губ. пекут на Благовещенье печенье в виде аистов — с хохолком, крыльями, ногами и хвостом, так называемые галиопы. Обращаясь к аисту, мальчики кричат: «Бусли, бусля, на тобі галіопу, а мені дай жита копу!» (Крачковский, с. 102). Слово «галиопа» можно возвести к немецкому Hohlhippe, от которого происходит и старочешское holiра (см. словарь Ант. Берголака). Украинцы Пинского уезда Минской губ. пекут 26 марта печенье в виде ног аиста.

 

§ 147. Чистый четверг

Чистый четверг, т. е. четверг на последней неделе Великого поста, — это день, с которым в восточнославянском народном календаре связано наибольшее количество обрядов. Многие из них свидетельствуют о том, что в старину с этим днем совпадало празднование Нового года, который раньше начинался в марте. Вероятно, не без связи с новогодним праздником весной именно в этот день в первый раз приглашают умерших предков к домашнему очагу, топят для них баню и готовят угощение. Уже в памятниках XI в. содержатся рассказы о бане, которую в этот день топят для предков. В «Стоглаве» (свод законов XVI в.) говорится о кострах из соломы, которые жгли в этот день, и о том, что призывали покойников.
Впрочем, обряд поминовения умерших в Чистый четверг (укр. жильный четверг) сохранился хуже; это поминовение стали связывать частью с радуницей (§ 136), частью же — с четвергом на пасхальной неделе. Украинцы называют его навський великдень (т.е. «Пасха мертвецов») и верят, что в этот день покойников отпускают с того света, чтобы они отслужили обедню и покаялись в грехах (Чубинский, т. III, с. 14). Тем не менее у русских повсеместно сохранилась овсяная каша, ритуальное блюдо Чистого четверга, которым в этот день угощают персонифицированный мороз (см. § 152).
Очистительные обряды очень разнообразны: рано утром (до ворона, т.е. до крика ворон) умываются, причем в воду иногда кладут серебряную монету — для очищения и чтобы быть здоровым. Некоторые севернорусские Тверской губ. садятся верхом на конек крыши и хлещут себя банным веником. Сжигают солому из постелей. Окуривают себя можжевельником, перешагивая через костер, сложенный из его ветвей. По всему дому размещают ветки можжевельника и пихты для защиты от злых духов. Украинцы бьют деревянными колотушками по церковной ограде или по колокольне (Чубинский, там же), отгоняя шумом нечистую силу, — обряд, подобный финскому «изгнанию злого духа».
Наиболее распространенный на Украине, даже в городах, христианский способ уберечься от нечистой силы заключается в том, что на дверных притолоках выжигают кресты горящими свечами, с которыми отстояли в церкви вечерню в Чистый четверг (так называемые страсти). Свечи для этой цели надо донести горящими до дому.

В этот же день, рано утром, обнаженная женщина, в большинстве случаев хозяйка дома, верхом на помеле описывает магический круг вокруг дома и двора, причем иногда весь двор осыпает снаружи зерном (Романов, VIII, с. 154). Во многих местах этот магический круг приобрел уже новый смысл как защита от клопов, тараканов, червей и других паразитов. С этой же целью хозяйка дома, также обнаженная, подметает веником дом и двор, а клопов выносит в поле. Считается, что нитки, спряденные в этот день, в особенности необычным способом, предохраняют от болезней: ими перевязывают руки и вплетают их в косы. Верят также, что целебную силу имеет и соль, которую в этот день пережигают в печи на раскаленных углях, смочив ее предварительно гущей кваса; особенно действенна она против болезней, вызванных дурным глазом. Считают, что мясо забитого в этот день скота не портится, а сало обладает целебной силой.
Из обрядов Чистого четверга новогодними по своему значению являются, по-видимому, следующие: ранним утром хозяева считают деньги; утром как бы занимаются всеми видами сельскохозяйственных работ: берут в руки соответствующее орудие и делают движения как при косьбе, жатве, молотьбе, севе и т. д. (см. § 15; ср. также ОР РГО, II, 858). Очень много различных обрядов связано и со скотоводством: созывают скот через печную трубу (§ 114); хозяйка, войдя в курятник, подражает крику петуха, чтобы куры плодились; на столб забора вешают вверх дном горшок, чтобы ястреб не увидал кур; свиней созывают через сито, чтобы они не видели в заборе дыр, сквозь которые можно пролезть в огород; на ушах домашнего скота делают метки; распугивают зверей в лесу криком: «Волки, медведи, из слуха вон; зайцы, лисы, к нам в огород!» и при этом бьют в сковороды, звенят коровьими колокольчиками и т. д. (Иваницкий, с. 129).

 

§ 148. Пасха; волочебники, вьюнишник
 Обрядовой едой на Пасху являются в первую очередь крашеные яйца, главным образом красные; ими обмениваются и при этом троекратно целуются. У украинцев кроме одноцветных яиц (крашенки) широко распространены также многоцветные, с узором (писанки). В некоторых местах яйцо покрывают растопленным воском с помощью медной или жестяной трубки, вставленной в расщепленный конец палочки. Те участки яичной скорлупы, которые покрыты воском, при первой или второй окраске остаются неокрашенными. На севере Украины чаще встречаются писанки с красным геометрическим узором на белом фоне, в центральной части Украины преобладает растительный орнамент; в южных районах — огромное разнообразие красок и узоров, в том числе изображения рыб, петухов, церквей, а также православных крестов.
Другие обрядовые блюда: пшеничный хлеб, который русские называют греческим словом кулич (κολλίκιον, κόλλιιξ—крендель), а украинцы и белорусы — пасха; творог, масло; у украинцев и белорусов также поросенок и сало. По поверью, мышь, съевшая хотя бы крошку освященного пасхального яйца (свячёное), немедленно превращается в летучую мышь (Чубинский, 111, с. 24). Чтобы щеки были румяными, умываются на Пасху водой, в которую кладут крашеное яйцо.
Об обрядовом применении крашеных пасхальных яиц при первом выгоне скота и в других случаях уже говорилось (§ 24); о пасхальных играх с яйцами см. § 142. Многие белорусы одновременно с пасхальными блюдами святят вяленую щуку, которой потом лечат затяжную лихорадку, а также пули и порох, которыми охотник должен застрелить черта.
У белорусов поют на Пасху так называемые волочебные песни, похожие на колядки (§ 152), т.е. украинские рождественские песни. Их поют волочебники (другие названия — лалоўники, лалынщыкі). Первое название связано с глаголом «волочиться» в значении «ходить», «бродить», второе — с припевом исполняемых ими песен, возможно, литовского происхождения (ср. литовский рефрен vajlalu, откуда и глагол lalůti — «петь песни с таким рефреном»; lalauniks — «певец»). Существует еще название ралёшники, которое исследователи обычно связывают с «раешником», т. е. тем, кто показывает кукольный театр, однако в действительности это слово означает «играющий на лире» (от рыля — лира); таких певцов всегда сопровождают музыканты. С пением величальных несен они обходят все дома и получают за это от каждого хозяина деньги и продукты. В песнях непременно говорится о том, как заботятся Бог, Божья матерь и различные святые о хозяйстве данного дома.
Раньше некоторые видели в этом белорусском обычае пережиток складчины для совместной трапезы или жертвоприношения. Другие, в том числе Потебня, считали, что единственной целью обряда является величание и восхваление хозяина дома, которые должны психологически удовлетворять его потребность в счастье, блеске, могуществе. Е. В. Аничков усматривает в этом обряде отголосок культа растений: внесение в каждый дом освященных веток, сопровождаемое ритуальными песнями, аналогично церемонии внесения в деревню весеннего дерева (§ 149); вместе с ним в дом как бы входит счастье и благополучие, а весенние песни обеспечивают хозяйству весной достаток. В наши дни певцы обычно в дом уже не заходят, а стоят под окнами.
Некоторое сходство с волочебниками имеет севернорусский обычай, известный под названиями вьюнишник (от слова «юный»), вьюница, или окликать молодых. Эту церемонию устраивают либо в субботу, либо в первое воскресенье после Пасхи; это воскресенье иногда называют кликушино воскресенье. Такой обычай засвидетельствован только в Нижегородской, Костромской и частично во Владимирской губ. Он заключается в пении особых песен под окнами молодых супружеских пар, т.е. таких, которые вступили в брак в последний год. Поют в большинстве случаев группы мужчин и женщин, а иногда подростки 10—15 лет. Детям новобрачные дают пряники и сласти, мужчинам — яйца, пиво и мед, а женщинам — вино и закуску. В песнях, особенно в детских, обычно содержится требование яйца, а на случай невыполнения этого требования — угроза: «Не дашь яйца, потеряешь молодца, мы тебя в хлеб запрем, помелом заткнем». В остальном содержание песен аналогично русским колядкам: хвалят двор хозяина с железным забором, с соловьями на шестах забора и т. д.
В Чухломском уезде Костромской губ. певиц возглавляет женщина верхом на помеле и с большой палкой в руке; молодая хозяйка дома сразу запирает дверь и открывает ее только после троекратного стука (ОР РГО, 11, 651 и 652). В Семеновском уезде Нижегородской губ. то же самое проделывают в субботу на масленой неделе, только при этом не требуют яйца (ОР РГО, 11, 758). То обстоятельство, что певцы требуют яиц, сближает этот обряд со сбором яиц в семик, когда ряженые также держат в руке помело, которым они отгоняют любопытных детей (Завойко, с. 152).
О радунице во вторник после Пасхи см. выше, § 136.

 

§ 149. Семик и Троица
Семик — так называется четверг перед Троицей, реже — четверг после Троицы. В обрядах семика и Троицы мы видим смешение двух культов — культа растений и культа заложных покойников, запоздалое погребение которых раньше происходило именно в семик (§ 134).
По поверью, наложные покойники, умершие преждевременно, не отправляются на «тот свет» до наступления настоящей, т.е. второй своей смерти, а живут около людей, чаще всего в местах своей гибели, если же они похоронены, то близ своих могил. Они и после смерти сохраняют свой характер, свои привычки и поведение. Среди них много девственниц, которые в связи с тем, что славяне заимствовали па Западе праздник русалий (dies rоsаrum) получили название русалки — водяные нимфы. С этими водяными девами в основном и связана обрядность Троицы. До наступления того момента, когда русалок изгоняют или вежливо просят их покинуть поля, им предлагают различные развлечения и даже кумятся с ними, т.е. заключают временный братский союз, который вскоре расторгают особым обрядом раскумления. Посестримство сербских юношей с вилами в какой-то мере сходно с посестримством русских девушек с русалками и свидетельствует о древности некоторых моментов этого культа.
Кумовство, или посестримство, с русалками длится три дня или немного дольше и затем расторгается обрядом раскумления. Очевидно, такой кратковременный союз заключают с определенной целью, а именно: а) чтобы узнать у русалки свою судьбу; венок, на котором покачалась кума-русалка, бросают в воду и по тому, всплывет он или потонет, предсказывают будущее; б) чтобы доставить русалке развлечение, связанное с эротическим кумовством (наследие древних свадебных периодов), и вообще чтобы ее успокоить и ублаготворить, дабы она в будущем не мстила человеку, а помогала.
Так как кумовство при отсутствии крестника стало непонятным, появился и крестник. Так возник новый южнорусский обряд («крещение кукушки»), где кукушку изображает пучок травы.
В троицких обрядах более древние элементы связаны с культом растений. Это в первую очередь внесение в деревню украшенного деревца, чаще всего березки. У севернорусских нередко вносят все дерево целиком, в других районах молодежь несет на голове венки из ветвей березы. Эти венки плетут сперва из березовых ветвей и лишь затем — из цветов. Сплетают венки из необрублен- ных ветвей и на самом дереве; эти венки должны заменить русалкам качели. В местах, богатых лесами, венки для русалок плетут из ветвей двух стоящих рядом берез, связав их кроны. Через некоторое время эти венки снимают, чтобы заставить русалок уйти в дальние леса и реки.
Под обрядовыми березками происходят веселые трапезы молодежи, в которых главным блюдом является яичница. Не исключена возможность, что эти трапезы когда-то были связаны с культом растений, но уже с давних пор их считают угощением для русалок. У севернорусских Ковровского уезда Владимирской губ. во время этих трапез девушки надевают женский головной убор, а женщины заплетают косы на девичий манер; угощение яичницей и медом здесь устраивают на озимом поле («Владимирские губернские ведомости», 1852, № 28, с. 187).
В семик совершаются обряды в честь всех заложных покойников, а не только тех, которые превратились в русалок. По ним устраивают в семик довольно своеобразные поминки, часто в месте их временного захоронения (§ 134), а также в местах древних языческих погребений (рус. жальник). Эти поминки отличаются общим весельем и сопровождаются музыкой и свистом, причем последний, очевидно, должен отпугивать нечистую силу. На могилы заложных покойников бросают деньги и яйца; это можно считать жертвоприношением злым покойникам, насылающим на людей болезни. Украинцы перед Троицей красят яйца желтой краской и раздают их детям па память об утонувших и мертворожденных младенцах (Зеленин, с. 103). Кроме того, они бросают друг в друга печеные яйца и глиняные шарики; кое-где устраивают кулачные бои — пережиток древних тризн. Во время таких сборищ выставляют на продажу кроме дудок глиняные фигурки, которые раньше, вероятно, являлись символической жертвой наложным покойникам.
На Вознесение пекут из теста лестницы (ср. § 136) и ставят их на поле во ржи, чтобы она лучше росла (ОР РГО, ІІ, 713) — магический обряд, легко поддающийся толкованию. В этот же день пекут и онучки для Иисуса Христа (ОР РГО, I, 261), что следует рассматривать уже как явление, связанное с христианством.
Обряды Юрьева дня (23 апреля) полностью объясняются скотоводческим и земледельческим культом (см. § 24).

 

§ 150. Обряды в ночь на Ивана Купала
В Иванов день русские, в отличие от украинцев и белорусов, не жгут костров, однако все остальные элементы обрядов 23—24 июня им также известны, и не будет ошибкой назвать этот праздник общеславянским. В обрядах Иванова дня, так же как и в восточнославянских верованиях, нет ничего, что говорило бы о связи этого праздника с солнцестоянием или вообще с культом солнца. Весьма сомнительно, можно ли видеть символ солнца в старом колесе, которое сжигают на костре вместе со всяким старым хламом, тем более что наличие этого колеса вовсе не обязательно. Старые колеса — превосходное топливо, так как они пропитаны дегтем, однако их трудно засунуть в печь, и к тому же они недостаточно чисты для того, чтобы их клали в печи, в которых пекут хлеб. А если прибавить к этому, что колесные повозки — явление сравнительно новое, то едва ли у нас есть основания приписывать колесу в кострах Иванова дня то большое символическое значение, которое придают ему сторонники солярной теории. Разумеется, мы говорим здесь только о восточных славянах; символика различных народов различна, и восточные славяне могли заимствовать колесо в костре Иванова дня у своих западных соседей, где оно действительно могло явиться символом солнца.
У русских широко распространена вера в существование таинственных моментов, когда разверзаются небеса. Если человек увидит это загадочное явление и сумеет в это короткое мгновение высказать какое-либо желание, оно тотчас исполнится. В качестве примера в народных сказаниях обычно фигурируют женщины, пожелавшие иметь большие груди и вынужденные после этого закидывать свои груди через плечо. Момент, в который разверзаются небеса, не приурочен к какому-то определенному времени года. Однако если проанализировать обряды и поверья, связанные с Ивановым днем, в них обнаруживается психологическая основа, сходная с верой в разверзающиеся небеса. Кажется, что в Иванов день раскрывается вся природа, особенно земля и ее чудесные, таинственные силы. В ночь на Ивана Купала выступают из земли все скрытые в ней сокровища. В полночь расцветает на мгновение цветок папоротника; человек, завладевший им, всеведущ, он видит все сокровища, таящиеся в земле, понимает язык зверей и деревьев. В этот же момент цветет и разрыв-трава, волшебная трава, прикосновение которой сообщает человеку способность отпирать все замки и запоры (Ефименко, I, с. 142). В эту ночь и роса обладает чудесной целебной силой; в ней купаются, чтобы сохранить здоровье и красоту, поят ею коров, чтобы они давали много молока (Киркор, с. 158). Этой ночью играет восходящее солнце (там же, ОР РГО, 1, 277). Деревья, животные, все живое говорит друг с другом (Крачковский, с. 124). Травы, собранные в эту ночь, обладают целебной силой, и севернорусские часто называют Иванов день Иван-травник. Вообще все растительное царство достигает в этот день высшей точки своего развития, силы, расцвета и блеска. Русские не косят до этого дня траву, так как в сене, скошенном до Иванова дня, нет настоящей питательности. Украинское поверье говорит: если утром этого дня, до восхода солнца, найдешь в хлебах два колоса на одном стебле, то в ямке под ним окажутся золотые рожки, имеющие силу талисмана (ОР РГО, I, 277).
Нет ничего удивительного в том, что человек старается использовать расцвет природы в своих интересах и стремится присвоить весь этот волшебный блеск. Он подстерегает цветение папоротника и срывает цветок, он купается в Ивановой росе и собирает в этот день целебные травы. Но у человека есть мощные соперники — нечистая сила. Последние сильнее его и с большим успехом стремятся использовать всю мощь раскрывающихся сил природы и поработить их. Они ревниво стерегут цветок папоротника, отпугивая всевозможными ужасами смельчака, решившего завладеть этим талисманом. В образе ведьм и колдунов они стараются с помощью заломов (§ 19) отобрать питательную силу у цветущих и созревающих хлебов, молоко у коров, здоровье и способность к деторождению у людей. В образе русалок нечистая сила старается завлечь молодых людей в свое темное царство.
Так появляется целый ряд оберегов, с помощью которых человек пытается защитить в эту ночь себя и свое хозяйство: магические процессии, венки, заговоры, очистительные огни, купанье, магическое удаление мусора из селений. Следует еще прибавить, что в древности с этим периодом совпадал свадебный сезон, т. е. время заключения браков — разумеется, не в нашем понимании, не индивидуальных браков, а «игрищ в селениях», сопровождавшихся беспорядочными половыми сношениями.
Остановимся вкратце на отдельных элементах обрядности Иванова дня. У русских и белорусов сохранились в этот день магические шествия девушек вокруг полей (ОР РГО, II, 652; Крачковский, с. 135). Магический обход деревни с украшенным деревцем иногда совершают уже на Троицу (Шейн. Великоруссы, с. 344).
Кроме магического круга и обходов в этот день для защиты полей служит осина: ее ветви втыкают на полях в землю среди хлебов (ОР РГО, I, 277). Осина, так же как и другие растения, например лопух, крапива, горькая полынь и т. д., охраняет в эту ночь коровники и другие хлева от ведьм и остальных злых духов. Лопух втыкают в крыши домов, и в Гайсине в Подолии даже сам праздник называют Иван Лопухатий. Полынью подпоясываются, чтобы избавиться от болей в спине. Крапиву развешивают на дверях хлевов (Вулгаковский. Пинчуки, с. 179);

нередко ее бросают перед купанием в воду (Зеленин, с. 260) и, кроме того, через нее прыгают. Полынь, заплетенную в венки, носят под мышкой как оберег от русалок и ведьм (там же, с. 195 и 260). Даже венки на голове тоже являются средством защиты от русалок (там же, с. 262 — 263), а венки из освященных трав, повешенных в хлеву, — оберегом от ведьм (там же, с. 260).
Огонь, через который прыгает молодежь, — это не только средство очищения, но и оберег; предпочтение, которое оказывают при этом соломе и разному старью как топливу для таких костров, может свидетельствовать о том, что к огню приглашают умерших предков, хотя никаких других данных в пользу этого предположения нет. На этих кострах сжигают сухие сучья и траву, освещенную на Троицу, и заливные березовые ветки. Старые вещи, которые жгут на костре, могут также свидетельствовать об обновлении жизни.
К кострам Ивановой ночи поспешно направляются ведьмы, которым помимо прочего нужна зола от этих костров. В песнях, которые поются у костров, можно услышать и такие сюжеты:
Відьма корови доіла. . .
На Івана темної ночі,
Відьмам повиколюєм очі,
Щоб по ночам не ходили,
І наших коров не доіли. . .
(ТОИВ, т. III. Житомир, 1910, с. 8).
Или:
Да ідуть хлопц’і,
Смоли брат(и)
Відьмі очі заливати.
(ТОИВ, т. V. Житомир, 1911, с. 14). Ведьм бьют осиновыми кольями, но они снова пугают участников праздника — то мимо них скатывается с горы колесо, то пробегает собака, то кошка (Дикарев, с. 128).
Во время танцев вокруг ритуальных костров образуется магический круг, т. е. танцы являются одновременно и средством защиты. Иногда танцуют вокруг украшенного дерева или вокруг шеста, увешанного венками из цветов. Здесь мы снова видим элементы культа растений, который еще сильнее, чем в обрядах Иванова дня, проступает в троицких обрядах. Свободу нравов среди молодежи, столь характерную для Ивановой ночи, следует рассматривать как пережиток древнего брачного периода. Этот мотив выступает в обрядовых песнях:
Хто не прийде на Купала дивицця.
Той не буде до віку женицця!
(ТОИВ, т. III. Житомир, 1910, с. 8). Парни и девушки прыгают, чаще всего парами, через огонь. Считается, что, если они при этом не разомкнут руки, они поженятся.

Другие обряды, часто совершающиеся в Иванов день, связаны с ним не так тесно. Множество обрядов связано с изгнанием из селений русалок или с выносом соломенных чучел, которых называют разными именами: Марынка, Морена, Уляна, Катерына (Иванов П., с. 159 — см. гл. X § 145), Купало, Кострубонько, Кострома, Ярило.
Здесь следует различать несколько обрядов, отличных друг от друга. Некоторые связаны с выносом из сел и деревень различного мусора и хлама или нечистой силы, большей частью русалки, которую изображает молодая девушка или соломенное чучело. Иногда такие процессии называются проводы весны, однако персонификация какого-то отрезка времени для восточных славян нова и, очевидно, заимствована с Запада.
Идея изгнания русалки или прощания с ней согласуется со всеми другими обрядами, связанными с русалками, и поэтому ее можно считать довольно древней. Таким образом, здесь перед нами одновременно очистительный ритуал и обряд, связанный с культом русалок.
В других случаях, как показал Е. В. Аничков (с. 346 и сл.), совершается очень важный для земледельца обряд заговаривания семян и, в зависимости от времени года, заговаривания плодов, в которые должны превратиться цветы посеянных растений. Так следует понимать похороны Кострубонько и другие погребения, цель которых — обеспечить урожай. К этому циклу близок обряд закапывания мужского полового органа в землю с целью оплодотворить ее. Таков же смысл похорон Ярила, а возможно, и Плехана (Зеленин, с. 258). Во многих случаях соломенные чучела, вынесенные из селений, топят в реке, и эти действия, несомненно, связаны с заклинанием дождя; иногда это мотив основной и исконный, иногда же — наслоившийся позднее.
Представление о духе растительности, которое выявил Манн- гардт в западноевропейских земледельческих обрядах, совершенно чуждо восточным славянам. У нас нет достаточных оснований вслед за Фрезером видеть в соответствующих обрядах умерщвление духа растительности, чтобы этот дух смог воплотиться в новом, юном и чистом облике. Даже если предположить, что возникшая на этой основе западноевропейская обрядность была затем воспринята восточными славянами, приходится все-таки признать, что они осмыслили заимствованные обряды иначе, по-своему.
Лишь одну категорию описанных обрядов можно с известным основанием считать заимствованной с Запада, а именно действия, связанные с ряженой лошадью (ср. выше, § 142). Не исключена возможность, что обрядовые игры с ряженой лошадью, которую иногда называют русалка, пришли к восточным славянам с Запада вместе с ρουσάλια, dies rosarum. На Западе лошадь выступает, очевидно, как олицетворение духа растительности. В 1853 г. у украинцев Кобринского уезда Гродненской губ. был зафиксирован ритуал Иванова дня, в котором отчетливо видны черты, чуждые восточным славянам. Здесь в землю вбивают шест, на который надет лошадиный череп. Вокруг шеста жгут ветки деревьев. Обрядовая песня звучит так: «Где ты, Купало, зимовало?» — «Зимовало в пырее, лето проведу в траве». — «А мы придем рвать траву и тебя, Купало, выгоним». — «Я зимовало в кринице, а лето проведу в пшенице» (ОР РГО, I, 453). Здесь отчетливо видно представление о Купале как о духе растительности.

 

§ 151. Осенние обряды
Из осенних обрядов, кроме уже описанных земледельческих (§ 18, 20, 21, 143) и поминального (§ 136), можно упомянуть о магическом погребении мух. Оно совершалось обычно 1 сентября, реже 14 сентября. Из репы, моркови или свеклы делают нечто вроде гроба. Чаще разрезают репу пополам, в одной из половинок делают выемку, кладут туда несколько живых мух, а иногда и тараканов, и все это закапывают в землю где-нибудь около дома. Когда репу с мухами выносят из дому, одновременно полотенцами гонят мух в открытую дверь (ОР РГО, I, 261; II, 714). Считается, что таким образом можно совсем выгнать мух из этого дома.
То, что осенью уменьшается количество воробьев, объясняют так: 1 сентября черт их всех собирает и засовывает в мерку; затем он забирает эту мерку и убивает воробьев. Остаются в живых лишь те счастливчики, которые в мерке не поместились и оказались сверху (ОР РГО, I, 278; II, 617). К 1 сентября все перелетные птицы должны уже улететь в теплые страны (укр. вирій); позже всех улетает аист (ОР РГО, I, 278).
В ночь на 1 сентября русские Инсарского уезда Пензенской губ. встают и принимаются за работу — плетут лапти, прядут лен или шерсть. Магический смысл этого в том, чтобы всю осень и зиму не оставаться без дела (ОР РГО, II, 969). В старину (до XVIII в.) Новый год приходился на 1 сентября, и описанный обычай следует рассматривать как отголосок этого прежнего сентябрьского новогоднего праздника. Можно было бы связать этот обычай с засидками, т. е. с началом работ при искусственном освещении (§ 116), но засидки у восточных славян известны почти исключительно городскому населению.
По народному поверью вода в реках и озерах становится холодной с Ильина дня, 20 июля, когда олень ступит или помочится в воду.

 

§ 152. Рождество
В рождественских обрядах восточных славян легко прослеживаются пережитки трех эпох. Помимо обрядов христианского происхождения, а также заимствованных с Запада обрядов языческого календаря и сатурналий имеется еще одна категория, которую следует отнести к местным языческим обрядам. Древность этих обрядов ни в коей мере не противоречит такому предположению.

Ритуальные блюда рождественских праздников у восточных славян не вызывает никаких сомнений в том, что в прошлом это были тризны, связанные с культом предков. Об этом свидетельствуют блины, кутья, овсяной кисель. У южнорусских блины подают колядовщикам и блины же ставят в хлев для домовых на Крещенье (6 января. См. ОР РГО, II, 676). Кутья из вареной пшеницы или ячменя с медом и маком даже дала название сочельницкому ужину украинцев и белорусов. Севернорусские тоже называют сочельник кутейником (Иваницкий, с. 128). Украинцы на всю ночь оставляют после ужина ложку в кутье, ожидая прихода умерших родственников (Чубинский, III, с. 264). Белорусы приглашают на рождественскую кутью покойных дедов.
Украинцы и белорусы приглашают на кутью также мороз, причем стучат в стену, открывают окно и приговаривают: «Мороз! Мороз! Иди кутью есть, а если не хочешь, то уже не ходи совсем!» Русские угощают мороз овсяным киселем в Чистый четверг — тоже поминальный день.
Другой рождественский обычай, связанный с поминовением усопших, хорошо сохранился у южнорусских, которые специально с целью согреть родителей (т.е. умерших родственников) разжигают на Рождество особый костер из соломы и навоза. Крестьяне убеждены, что у таких костров вместе с ними незримо греются и их предки. Кое-где жгут в кострах липовые веники (ОР РГО, III, 1192), очевидно имея в виду баню для покойников.
У украинцев широко распространены подобные костры, но здесь они имеют другое назначение: от сочельника до Нового года мусор не выбрасывают из домов, а сметают в передний угол. Рано утром в Новый год весь мусор выносят в сад и там сжигают, чтобы фруктовые деревья лучше плодоносили. Есть все основания предполагать, что эти же костры совершенно аналогичны тем уже описанным южнорусским кострам, возле которых должны греться предки. Однако это их прежнее назначение уже забыто, и память о нем сохраняется лишь в выражении дідуха палити, т. е. «жечь деда». Обычно ученые толкуют это в свете солярной теории.
Далее следует целый ряд магических действий, связанных в большей мере со скотоводством, нежели с земледелием. Северно- русские на Рождество пекут из теста так называемые козульки, т. е. фигурки птиц и животных. Это вовсе не замена жертвенного животного его изображением, а магическое изображение будущего приплода скота. В Каргопольском уезде Олонецкой губ. такое печенье прикрепляют над воротами скотного двора, чтобы скот плодился и летом не терялся в лесу (ОР РГО, II, 924). В Холмогорском уезде Архангельской губ. начинают печь такие фигурки уже с 21 ноября. Южнорусские на Крещенье, 6 января, совершают магический обход с топорами вокруг скота и перебрасывают топор через стадо (ОР РГО, I, 377; ср. также I, 348). Украинские женщины обычно кудахчут как куры на той соломе, которую (26 Заказ № 1618) в Рождество вносят в дом, — чтобы куры кудахтали, т.е. выводили цыплят. Белорусы в Сочельник перед ужином разбрасывают по дому вареный горох, чтобы овцы плодились (ОР РГО, II, 685).
Для того, чтобы лошади не заблудились в лесу, связывают веревками ножки столов и скамеек (ОР РГО, II, 858). Белорусы бросают 6 января в печь кусок железа и оставляют его там на весь год, чтобы волки не трогали скотину.
Обряд сеяния в Новый год — земледельческий: мальчики, наполнив свои рукавицы разными семенами, ходят по домам и сеют эти семена, чтобы обеспечить хороший урожай. Украинцы заставляют мальчиков садиться на порог и кудахтать, чтобы куры высиживали цыплят. На Украине хозяин прячется за пирогами, лежащими на столе, и спрашивает у жены, видит ли она его; жена должна ответить: «Не вижу», что предвещает изобилие хлеба в будущем. Другие магические действия на Рождество должны обеспечить изобилие пчел и меда.
Из древних рождественских обрядов мы пока не упомянули лишь гаданья, о которых речь пойдет ниже (§ 153). Почти все остальные обряды следует считать заимствованными. К ним относятся, например, колядки, как называют рождественские песни, в которых славят хозяина дома. Название это восходит к латинскому calendae. Сам обычай, с ряжением и играми, очевидно, берет начало от греко-римского языческого праздника календ, запрещенного Трульским собором. Колядки начинают петь в Сочельник, а щедровки в Новый год. По содержанию и характеру исполнения они близки песням белорусских волочебников (§ 148).
Белорусское и украинское представление с ряженой козой, вероятно, восходит к тем же римским календам. Не исключена возможность того, что исполнители рождественских песен раньше рядились, как это делают теперь в Меленковском уезде Владимирской губ. (ОР РГО, I, 186); между прочим, само слово святошник имеет у севернорусских значение «ряженый». Вполне возможно также, что жареная свинина как ритуальное новогоднее блюдо тоже берет начало от римских сатурналий.
Элементы христианского происхождения в рождественских обрядах восточных славян — это и бумажная звезда, обычно имеющая вид фонаря со свечой, который исполнители рождественских песен несут перед собой; затем вертеп, т.е. небольшой кукольный театр, в котором разыгрываются сцены библейского содержания; и, наконец, славельщики, отличающиеся от колядов- щиков тем, что они исполняют только церковные рождественские песнопения.
У белорусов особенно почитаются свечи, которые горят в церкви в Сретение (2 февраля), так называемые громницы. Их дают в руки умирающим; ими подпаливают себе с четырех сторон волосы на голове, чтобы голова не болела; свечи зажигают также во время грозы. Особенно целебной считается свеча, которую зажигали 2 февраля 12 лет подряд. Освящение свечи 2 февраля — это обряд римско-католической церкви, занесенный в Белоруссию униатами.

 

§ 153. Гадания
  Есть основания считать, что периоды гаданья совпадают с брачными сезонами древности. Психологически это вполне понятно, поскольку основной вопрос, встающий при этом перед невестой или женихом, — это вопрос о будущем. Летом гадают главным образом на Троицу и Иванов день (§ 149, 150), а зимою — на Рождество, т. е. в периоды, совпадающие, как можно предполагать, с брачными сезонами. Это время считается наиболее благоприятным для гаданья. Троицкие венки, костры Иванова дня, рождественские блюда и печенье дают богатый материал для всякого рода гаданья.
Во время ритуальных трапез, связанных с земледельческим и скотоводческим культом и с культом предков, гадают о хозяйстве. Для гаданья, относящегося к браку, больше всего подходят обряды, связанные с культом растений, воды, заложных покойников и главным образом с прежними брачными периодами. На Рождество обряды, связанные с культом предков, и обряды, связанные со свадебным сезоном, совпадают, и в это время гаданья наиболее многочисленны и разнообразны.
Севернорусские девушки начинают гадать за 12 дней до Рождества, а украинские — с Екатеринина дня (24 ноября); в этот день срезают вишневую ветку, приносят ее в дом и ставят в воду. Если она к Рождеству зацветет, девушка в следующем году выйдет замуж. Вечер накануне дня Андрея Первозванного (29 ноября) — излюбленное время гаданья украинской молодежи. Прекращают свадебные гаданья обычно 6 или 7 января.
Однако и на Рождество чаще всего гадают на магических предметах, связанных с каким-либо языческим культом. Место гаданья — это обычно перекресток дорог, баня, рига, хлев, печь и порог дома. Перекресток считается местом пребывания нечистой силы, особенно заложных покойников. Баня — жилье банного духа, рига — духа риги, хлев — дворового, печь и порог — домового. Если иной раз и гадают в другой обстановке, то пользуются вещами, связанными с этими местами: например, вместо печи фигурирует уголь, кочерга, помело, дрова и т. д. Дворового заменяют подвластные ему куры, лошади, даже хомут и т. д. Сравнительно благоприятной для гаданья считается близость водоемов и растений — очевидно, это следы древнего культа воды и растительности.
Очень часто при гадании используют различные украшения и предметы одежды, особенно пояса, обувь, головные уборы, полотенца, кольца, гребни; однако чаще всего эти вещи являются лишь символом гадающего; если же они иногда и играют роль магических посредников для предсказаний, то это, вероятно, результат последующего развития.

Способы гаданья у восточных славян весьма многочисленны и разнообразны. У всех восточных славян сходны не только элементы гаданья, но и формы. Различия определяются исключительно условиями жизни: например, отсутствие у украинцев бани и риги предопределяет отсутствие у них соответствующих видов гаданья или их изменение. Из-за недостатка места мы не будем перечислять здесь все способы гаданья, а рассмотрим лишь то, что особенно типично.
Все восточные славяне знают гаданье на мосту. В изголовье кровати или под ней ставят миску с водой, на которой лежит мост из соломы или щепок; перед сном девушка просит своего будущего мужа провести ее по мосту, и это должно ей присниться. Прорубь, колодец, снег, мост или баня — обычные места для гаданья, очевидно связанные с культом воды. Гадая в бане, обращаются к баннику. Севернорусские девушки берут землю из-под девяти столбов забора, бросают ее на каменку и приговаривают: «Байничек, девятиугольничек! Скажи, за кем мне быть замужем?» (ОР РГО, И, 872).
Севернорусские девушки отправляются в полночь в баню, завернув подол на голову, обнажают ягодицы, пятясь, входят в баню и приговаривает: «Мужик богатый, ударь по ж... рукой мохнатой!» Если к телу прикоснется волосатая рука, жених будет богатым, если безволосая и жесткая, он будет бедным и лютым, если мягкая — у него будет мягкий характер. То же самое проделывают они и в риге. Выбежав из бани, севернорусские девушки голыми ложатся в снег, а назавтра разглядывают свой отпечаток: если на нем окажется след, девушка выйдет замуж и т. д.
Приносят в дом курицу и петуха и по их поведению стараются угадать будущее: смотрят, чье зерно они станут клевать раньше, спокойно ли они ведут себя. Связывают их хвостами и смотрят, кто кого перетянет. В темном хлеву ловят овцу и стараются определить ее пол: если это не баран, а овечка, то гадающий женится; иногда по ее возрасту определяют возраст будущего жениха. Переводят лошадь через дугу; если лошадь коснется дуги или в особенности кольца дуги ногою, девушка выйдет замуж. Южнорусские в Новый год разрезают хвост жареного поросенка на тонкие ломтики. Все присутствующие получают по такому ломтику и надевают их на палочки. Затем с палочками в руках садятся в кружок и в дом впускают собаку. Тот, чей ломтик собака схватит первым, женится (выйдет замуж).
Многие гаданья основаны на подслушивании. Слушают на перекрестке дорог собачий лай и по нему определяют, откуда придет жених. Подслушивают под чужими окнами, взяв с собой при этом блин, испеченный утром в Рождество, или ложку кутьи: по отдельным словам из подслушанного разговора стараются угадать свое будущее. Подслушивают в риге или в саду, в обоих случаях около кучи мусора, вынесенного из дому в Рождество. Прослушивают зарезанную на Рождество свинью. Прежде чем слушать в поле и на перекрестке дорог, в доме ударяют кочергой по матице. Прислушиваются к шуму жернова ручной мельницы, стараясь уловить имя жениха.
В ночь под Новый год каждая девушка зачерпывает своей ложкой воду и выплескивает ее во двор: у кого в замерзшей воде окажется углубление, тот в наступающем году умрет. Перебрасывают также через ворота пару башмаков или лаптей; если перелетят оба башмака, девушка выйдет замуж скоро, если же один, то еще не скоро. В других местах перебрасывают через ворота один башмак и по тому, куда повёрнут его носок, узнают, в какой стороне живет жених.
Особого внимания заслуживает русское гаданье, которое сопровождается пением, и именно пением так называемых подблюдных песен; это называется также метать кольцо, хоронить золото. Те, кто хочет узнать свое будущее, кладут свои кольца в блюдо или в шапку, которые затем накрывают платком. Над прикрытым блюдом поют особые песни, в большинстве случаев в припевом:
Кому поем, да тому добром.
Свят вечер!
Кому выйдется, тому сбудется.
Свят вечер!
После каждой песни блюдо встряхивают и наугад вынимают из него одно из колец, не снимая с блюда платка. К владелице вынутого кольца и относится спетая перед этим песня; содержание предсказывает судьбу. Есть, например, песня, которая сулит свадьбу:
Звал кот кошурку в печурку спать:
Там тепло и мягко и спать хорошо!
Есть и другой способ. Ставят на стол четыре блюда, прикрытых одним платком; в одно из них кладут уголь, в другое кусок сухой глины из печки (это предвещает смерть), в третье — щетку (символизирует старого мужа), в четвертое — кольцо. Свою судьбу угадывают но тому, какой из этих предметов вынется. Особый вид гаданья следующий: наливают в блюдо воды и кладут туда уголек. На краях блюдца раскладывают хлеб, кольцо и песок. Потом взбалтывают воду и ждут, пока уголек остановится; будущее определяет но тому, где остановился уголек: песок означает смерть, хлеб — отсутствие перемен.
Сходные гадания распространены в Средней Азии и у многих тюркских народов и частично связаны с шаманизмом. Возможно, что этот вид гадания русские заимствовали с Востока.
Напротив, гадания, при которых льют в воду свинец, воск, яичный белок, глядят в одно или в два зеркала, очевидно, пришли с Запада.

 

§ 154. Масленица
Масленица, один из самых веселых праздников восточных славян, была когда-то, как и Рождество, посвящена поминовению покойников. Об этом неопровержимо свидетельствует обязательное при этом ритуальное блюдо — блины; кое-где сохранилось и другое блюдо, принятое на поминках, — овсяный кисель (Вельский уезд Вологодской губ.). Кулачные бои, которые обычно устраивают на масленицу, также следует считать одним из элементов поминального обряда (§ 142). У русских такие бои в некоторых районах сочетаются с сооружением замка из снега, целой снежной крепости, которую обливают водой. Всадники, штурмующие эту крепость, старались верхом на коне достичь ее вершины — сцена, которую изобразил Суриков в своей известной картине «Взятие снежного городка на масленице». Защитники крепости были вооружены розгами. После взятия городка участники игры все вместе устраивали общую попойку.
У русских поселенцев на Кавказе все девушки деревни, вооруженные длинными палками, влезают на длинную скамью и «защищают» этот «город». Мужчины верхом на конях штурмуют его, а девушки не пускают их и беспощадно бьют своими палками. Те, кому удается взять этот «город», получают право перецеловать всех девушек (Станица Бороздинская Терской области Кизлярского округа. — Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа, вып. 7. Тифлис, 1889, с. 39 — 40).
Костры, которые жгут на масленицу, причем всегда из соломы и старых вещей, также могут быть связаны с культом предков. Разведение костров в последний день масленицы, т. е. в воскресенье перед началом Великого поста, обычно называется жечь масленицу; однако это могло служить и приглашением умерших предков к обильному ужину накануне поста, тем более что существует обычай перед постом не убирать со стола в ожидании покойников. Такие же костры, которые кое-где разводят уже в начале масленичной недели (ОР РГО, II, 831), доказывают, что дело здесь совсем не в «прощании с масленицей». Новейшее бытовое толкование этих костров предназначается прежде всего для детей: на них-де сжигают ту молочную и мясную пищу, которую уже нельзя больше есть.
Другие элементы масленичных обрядов свидетельствуют о том, что когда-то этот праздник совпадал с окончанием периода свадеб (ср. § 152). С одной стороны, в них содержатся величания молодых, вступивших в брак в течение последнего года, с другой — наказания для тех, кто не сумел воспользоваться только что закончившимся свадебным периодом.
Русский выонишник, т.е. пение несен с поздравлениями новобрачным, в некоторых местах тоже приходится на масленицу (см. § 148). Нередко новобрачных поздравляют без песен. В субботу на масленичной неделе все желающие приходят к паре, вступившей в брак в последний год. Пришедших угощают вином или пивом, а гость имеет право поцеловать молодую (ЖС, XI, 95); этот обычай называется целовник (от «целовать»). Молодого мужа скатывают на масленицу с горы на санках, или он съезжает на ногах, причем вместе с ним съезжает вся ватага, которая нередко падает на него. Наконец, новобрачные должны прийти на масленицу к теще на блины.
У украинцев и белорусов широко распространен своеобразный обычай наказывать тех молодых людей и девушек, которые не вступили в брак. В понедельник масленичной недели группы женщин ходят по домам и надевают девушкам и парням на ногу или на руку так называемую колодку из дерева. Девушки и парни должны внести выкуп, т. е. дать деньги на водку. Кое-где такую колодку надевают и их родителям. Наказанный не имеет права снять колодку сам. В последние десятилетия роль такой колодки играет лента или шарф, который девушки прикалывают булавками к рукаву парня. Чтобы откупиться, парни устраивают праздник, т. е. нанимают музыкантов и покупают водку, которую сами же и выпивают. У белорусов колодку заменяет иногда ступка, в которой парни прячут вещи девушек; последние должны свои вещи выкупить.
Описанный обычай заимствован с Запада. В Лейпциге и других городах Германии существовал в старину обычай впрягать девушек в плуг в наказание за то, что они не вышли замуж; это делали на городских улицах ряженые. В немецких деревнях в среду на первой неделе Великого поста заставляли тридцатилетних старых дев таскать на спине дверь. Однако заимствованный обычай, как всегда, претерпел изменения в соответствии с местными особенностями. Украинская колодка напоминает приспособление, которое надевают и привязывают свиньям, пролезающим в огороды, или деревянную ножную колодку, заменявшую раньше кандалы арестантов.
Из западноевропейского карнавала, кроме украинской колодки, заимствованы также некоторые русские масленичные забавы и шествия. Так, сибирские купцы возили по городским улицам на связанных вместе санях огромный корабль, в котором сидели певцы, музыканты, человек, ряженный медведем, и т. п. На высоком шесте, на верхушке которого было укреплено колесо, служившее сиденьем, носили женщину или огородное пугало, изображавшее масленицу.
Катанье на лошадях, очевидно, берет начало от катанья с гор; последнее имеет магический смысл, о чем уже говорилось выше (§ 142). Можно, однако, видеть в этом и древние скачки, являвшиеся, очевидно, одним из элементов тризны.


§ 155. Литература

Исследования восточнославянских обрядов: Аничков Е. Весенняя обрядовая песня на западе и у славян.

Ч. І. От обряда к песне. СПб., 1903, ХХѴШ, 392 с. (Сборник ОРЯС, т. LXXIV, № 2); Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии. Вып. I. Умершие неестественною смертью и русалки. Пг., 1916, 16, 311, 2 с.; Кагаров Е. Г. Религия древних славян. М., 1918, 72 с.; Богданович А. Е. Пережитки древнего миросозерцания у белорусов. Этнографический очерк. Гродно, 1895, III, 186 с.; Сумцов Н. Культурные переживания. Киев, 1890, 408 с.; Кедрина Р. Обряд крещения и похорон кукушки в связи с народным кумовством. - ЭО, ХСІІ-ХСІІІ, 1912, № 1-2, с. 101-139; Макаренко Ал. Сибирский народный календарь в этнографическом отношении. Восточная Сибирь. Енисейская губерния. СПб., 1913. — Записки РГО по отделению этнографии, т. XXXVI; наконец, названная в § 22 работа Е. Карского.
Описания имеются в работах Е. Р. Романова, Ю. Ф. Крачков- ского, Н. Анимелле и П. Чубинского, названных в § 22, далее, у Г. Завойко, П. Шейна, С. В. Максимова, П. Ефименко, Н. А. Иваницкого — § 35, в работах Н. Маркевича и А. Киркора — § 55,
В. Селиванова — § 87, П. Иванова и Н. С. Щукина — § 145; Дикарев М. Народний календар Валуйського повіту (Борисівськоі волості) у Вороніжчині. — МУРЕ, т. IV. Львів, 1905, с. 114—204; Снегирев И. М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. Вып. I — III, М., 1837—1838; Минх А. П. Народные обряды, обычаи, суеверия и предрассудки крестьян Саратовской губернии, собранные в 1861 — 1888 гг. СПб., 1890, II, 152 с. — Записки РГО по отделению этнографии, т. 19, вып. 2.
О пасхальных обрядах см. также: Кордуба М. Писанки на Галицькій Волині. — МУРЕ, т. І. Львів, 1899, с. 169—210; Кулжин- ский С. К. Описание коллекции народных писанок. Вып. I, М., 1899, 176 с., XLV табл. ил., всего 2219 рис.; Груздев В. Ф. Оклика- ние молодых. — Известия Общества истории, археологии и этнографии при Казанском университете. Т. XXXII, вып. 1. Казань, 1922, с. 93-96.
Относительно обрядов, связанных с ночью на Ивана Купала, см.: Веселовский А. Н. Гетеризм, побратимство и кумовство в купальской обрядности (Хронологические гипотезы). — ЖМНП, ч. ССХСІ. СПб., 1894, февраль, с. 287—318.
Об осенних обрядах: Шейн П. В. Обряд похорон мух и других насекомых. — Известия ОЛЕАЭ, т. XXVIII. (Труды Этнографического отдела, кн. IV. М., 1877, с. 20—22).
О рождественских обрядах говорится в работе: Зеленин Д. Народный обычай греть покойников. — Сборник ХИФО, т. XVIII. Харьков, 1909, с. 256—271.
О гаданиях: Завойко Г. Гаданья у крестьян Владимирской губернии. - ЭО. СѴ-СѴІ, 1915, № 1-2, с. 113-118; Зеленин Д. Из быта и поэзии крестьян Новгородской губернии. — ЖС. XIV, 1904, вып. І —II, с. 6—9; Сказки и песни Белозерского края. Записали Борис и Юрий Соколовы. М., 1915, с. 519—523; кроме того, названная в § 35 работа П. Богатырева и в § 22 — работа М. Я. Феноменова.
О масленице: Миллер Вс. Русская масленица и западно-европейский карнавал. М., 1884, 43 с.; Красноженова М. В. Взятие «снежного городка» в Енисейской губернии. — СЖС. вып. II. Иркутск, 1924, с. 21—37.

 

Литература в свободном доступе для прочтения и скачивания

Магические обряды и культ мертвых вообще вытеснили у восточных славян древний культ сил природы, существование которого в прошлом теперь угадывается лишь по слабым следам. В современных народных представлениях даже водяной и леший считаются заложными покойниками.
Из верований восточных славян бесследно исчез тот древнеславянский языческий Олимп, который известен нам по старым памятникам. В этом нет ничего удивительного: это была в основном официальная, чуждая народу религия князей, аристократии и, возможно, княжеских дружин. Разумеется, восточные славяне отошли от культа сил природы отнюдь не под влиянием этой официальной религии. Очевидно, обрядность этого культа не была богатой и распалась на ряд разрозненных магических и сакральных действий. Многое отсюда вобрал в себя культ мертвых.
Восприятие природы как живого организма, который не только живет особой самостоятельной жизнью (аниматизм), но также одушевлен и наполнен различными духами (анимизм), — это восприятие довольно хорошо сохранилось у восточных славян до наших дней. Собственно говоря, для восточных славян и теперь не существует неодушевленных предметов: они верят, что камни растут, деревья разговаривают, звезды присматриваются к судьбам людей. Такая персонификация — не просто поэтические образы, люди глубоко верят в это. Однако такая вера выражена в недостаточно конкретных формах, и нередко бывает трудно установить, имеем ли мы дело с анимизмом или аниматизмом. Если же взять мировоззрение нынешних восточных славян в целом, то в нем несомненно преобладает анимизм, причем за отдельными силами природы в большинстве случаев скрываются духи умерших. Эта категория духов в очень значительной мере завладела мировоззрением восточных славян, вытеснив другие виды духов.
Из всего сказанного естественно возникает вопрос: какова роль христианства в мировоззрении восточных славян? Ошибочно думать, что в массе своей восточные славяне — нехристиане или что они совершенно официально противопоставляют себя христианству. Разумеется, они вовсе не стремятся проникнуть в суть христианских догм и очень мало ими интересуются. Напротив, христианская мораль им гораздо доступнее и ближе. Однако самое большое значение имеют для восточнославянского крестьянина церковно-религиозные обряды. И тем не менее даже истинный христианин сознательно или бессознательно придерживается принципа двоеверия: «Бога люби, но и черта не гневи». В соответствии с этим принципом он всегда готов совершить обряд, который он считает нехристианским и даже враждебным христианству. При всей своей ненависти к черту он всегда готов оказать ему всяческое внимание, дабы не создать себе в его лице мощного врага. Кроме того, он совершает те обряды, которые должны защитить его от языческих божеств его соседей, например финноязычных народов. Это своего рода акт самозащиты. Вообще большая часть магических обрядов, так же как и культ покойников, не считаются ни враждебными христианству, ни нехристианскими. При этом речь идет о чисто христианских предметах и символах, таких, как ладан, иконы, крестное знамение, молитвы и т. д. Следует заметить, что многие обряды и предметы, связанные с православной церковью, воспринимаются теперь как чисто магические: можно сказать, что они внедрились в архаическую магическую психологию. Так, например, чтобы отомстить врагу, в церкви перед иконой Иоанна-воина ставят свечку вверх ногами; чтобы новорожденный ребенок не умер, его перед крещением заворачивают в полотно под купелью, и т. д.
Согласно господствующему представлению, те, кто исповедует культ дьявола, — колдуны (§ 166). Разумеется, они непосредственные преемники прежних языческих шаманов. Почти с полной уверенностью можно сказать, что языческой народной религией восточных славян до их обращения в христианство был шаманизм, который прекрасно сохранился и поныне у их восточных соседей — финно-угорских, тюркских, монгольских и палеоазиатских народов. До принятия христианства колдуны-шаманы были слугами светлых, небесных божеств. Смена религии низвела их, хотя и не сразу, до уровня «черных» шаманов, т.е. повелителей нечистой силы.
Колдунов, конечно, не любят, и тем не менее им в своеобразной форме оказывают уважение и стараются заслужить их благосклонность. Многие колдуны охотно похваляются своей связью с нечистой силой, что увеличивает их престиж.
Знание древних магических обрядов слабеет на Руси от поколения к поколению. В наши дни многие крестьяне относятся к ним с презрением, считая их бабьими запугами и примахами, т. е. женскими предрассудками, и обычно только женщины принимают их всерьез. Приверженность к христианству от этого не возрастает. Напротив, после последней войны и революции 1917 г. влияние христианства на крестьян стало слабее и продолжает ослабевать. Несмотря на это, современный восточнославянский крестьянин все-таки еще не может обойтись без мистики и обрядов. Внешняя сторона обрядности отвечает и эстетическим запросам. При отсутствии всякой религии мистические чувства крестьян выливаются в самые разные формы, нередко и магические. Если люди, лишенные религии, настроены мистически, то души их оказываются благодатной почвой для всевозможных таинственных учений.

 

§ 157. Домовой

Господствует мнение, что в образе восточнославянского домового сочетаются элементы культа предков и культа домашнего очага, т. е. огня. Первые выражены сильнее. Уже само место обитания домового, чаще всего под печкой, говорит о его связи с очагом и с огнем. Жители севернорусских губерний обычно поселяют домового в подполе, но и там он живет в том углу, в котором находится печь. Он обитает также за печью, на печи, под печным столбом. Реже живет под дверным порогом, под углом дома, на чердаке возле печной трубы. Во дворе и в надворных строениях живет дворовой или хлевник, которого следует отличать от собственно домового. Севернорусские говорят об еще одном духе, живущем в самой печи, и называют его сусуй, сысой, если это и не сам домовой, то нечто с ним сходное. Если хозяин уходит из дому, то для того, чтобы вместе с ним не ушел домовой, печь загораживают ухватом или закрывают заслонкой (Завойко, с. 105). При переезде в новый дом домового перевозят на помеле или на лопате, которой сажают хлеба в печь (ОР РГО, И, 749).
Домовой невидим, но иногда он показывается людям, чаще всего приняв облик самого хозяина дома, живого или мертвого. Он появляется также в виде старика с длинными седыми спутанными волосами и бородой, иногда без бровей. Севернорусские сказания рисуют домового маленьким, покрытым шерстью человеком, который однажды, при особых обстоятельствах, замерз (ОР РГО, 1, 224). Обычно мохнатый, он иногда появляется голым — тогда он предвещает бедность. Бывают домовые женского рода; их считают также и женами домовых (рус. доманя, домаха, маруха). Нередко домовой появляется в образе разных животных, чаще всего — кошки, собаки, коровы или бычка, реже — змеи, крысы или лягушки. Когда в одном севернорусском доме однажды убили змею, пол покрылся сметаной и вскоре после этого умерли три члена семьи (ОР РГО, II, 867). В другом доме убили крысу, и там пали все коровы. Кошка и собака, так же как и козел, — любимцы домового, сорока же служит оберегом от него.
О происхождении домового рассказывают две разные легенды, но обе они появились уже во времена христианства. По одной из них ангелы, которых бог прогнал с небес, попадали на землю в разных местах: кто упал на дом — стал домовым, кто в лес — лешим, кто в воду — водяным; тот, кто остался в воздухе, превратился в «летающего» духа (ОР РГО, II, 784). По другой версии домовой — человек, умерший без покаяния, т. е. заложный покойник.
Ф. Волков высказал ошибочное предположение, что домовой «появился в украинском мировоззрении лишь недавно, как замена дохристианского пантеизма». Образ домового знаком всем славянам. Древнейшее его имя мара, родственно древневерхненем. mаrа, англ. night-mare «кошмар», франц. cauche-mar (Kluge К. Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache. Berlin, 1883, s. v. Mahr). Отсюда русские кикимора, маруха, как нередко называют злых домовых. Белорусы называют марой обычного домового, который душит человека во сне и мучает нелюбимых им лошадей (Крачковский, с. 203).
По современным народным представлениям, домовой в общем не зол, но иногда он сердится на людей и тогда мстит им. Когда он наваливается на спящего, он тем самым предсказывает будущее: если он теплый, предвещает добро, если же холодный — это к болезни. Он сам должен ответить на вопрос, что ждет человека — хорошее или плохое. Если дому грозит беда, он стонет и плачет. Хозяину дома он заплетает бороду в косички. Иногда он по ночам прядет. Он сторожит дом и оберегает его. Если он сердит на хозяев, то ночью стучит, щиплет спящих, а иногда даже выгоняет людей своими проделками из дому. Он бьет посуду, выбрасывает кочергу, кирпичи из печки и т. д. Последнее происходит обычно в тех случаях, когда в доме при старом домовом поселяются новые хозяева или же когда кто-либо со зла впустит в дом чужого домового. Вообще домовому приписывают свойства старого упрямого хозяина дома.
Вероятно, первоначально и домом и двором правил один домовой, но теперь обычно различают двух духов: двором и скотиной ведает дворовик. Именно к нему относятся общеизвестные бродячие рассказы о том, как он холит любимых лошадей и по ночам заплетает им гривы в косы, а лошадей неугодной ему масти мучает. Он также часто обижает кур и стрижет шерсть с овец (в последнем случае у него есть особое имя — стрига). По представлениям белорусов, он ночью будит петуха и заставляет его кукарекать. Иногда он пересыпает зерно в амбарах, увеличивая этим его количество. Кроме того, он посылает в амбары крыс и мышей. Дворовик — повелитель домашнего скота. Если при переезде в новый дом дворовика с собой не позовут, скотина не будет плодиться. Если скоту причинен какой-либо вред, это приписывают не своему дворовику, а чужому.
Чтобы дворовика умилостивить, для него по всему двору расставляют угощение. Кроме того, с ним ведут борьбу с помощью таких оберегов, как, например, куриный бог (§ 27), мертвая сорока, медвежья шерсть и даже медведь (приводят в хлев ручного медведя), козья шерсть, шнурок от штанов, привязанный к очищенному от коры стволу липы, и др. Дворовик живет в хлеву, но иногда севернорусские вешают для него во дворе ведьмину метлу, т. е. сосновую или еловую ветвь, на которой особенно густая хвоя — следствие паразитического гриба; это так называемая матка, курина лапа, вихорь. В некоторых местах севернорусские кладут ее под крышу как защиту от вихоря.
В некоторых местах севернорусские считают, что домовых в каждом доме столько же, сколько и членов семьи. Обычно, однако, принято думать, что в доме только один домовой, но у него непременно есть помощники. К ним относятся, например, южнорусские коргуруши или коловерши, похожие на кошку; по ночам они таскают для своего хозяина из чужих домов деньги и припасы (ОР РГО, III, 1259). Украинцы называют их спориш, шпорих.

 

§ 158. Леший

Образ лешего, так же как и образ водяного, быстро переходит из сферы культа в сферу легенд и сказаний. Там, где лесов мало или вовсе нет, о лешем либо вообще не знают, либо рассказывают о нем сказки. Однако в лесистых местностях культ лешего сохранился полностью, и в 1867 г. Н. Хару- зин еще мог наблюдать его у севернорусских Олонецкой губ.
Восточнославянский и особенно русский леший гораздо ближе к тюркскому Шурали, чем к греческому Пану или римскому Фавну. Украинский лісовик — пастух, дикий человек, домашним скотом которому служат олени, лани и зайцы, а вместо собак и кошек у него медведи, волки и рыси. Севернорусские различаютпростого лешего и лесного царя, которому все лешие подчинены. Однако там, где нет больших лесов, нет и лесного царя, и его функции берут на себя простые лешие. Лешему послушны все лесные звери, и нередко он проигрывает их в карты своим соседям, особенно зайцев и белок, чем народ и объясняет массовые миграции этих зверей. Чтобы уберечь стадо от диких зверей, пастух заключает с лешим договор (§ 23). Если леший похищает скот, то лесному царю подают на этого лешего написанную на бумаге жалобу (ОР РГО, I, 254), а в лесу на перекрестке оставляют ему в качестве жертвы яйцо или печенье из ржаной муки (Харузин, с. 316). Эхо в лесу считается криком лешего.
По сравнению со всеми другими представителями нечистой силы леший самый чистый из них и по своей природе ближе всех к человеку. В русских заклинаниях его обычно называют лес праведной. Нет никаких оснований считать чем-то новым широко распространенное мнение, будто лешие происходят от заложных покойников. Леший отличается от людей только тем, что у него синяя кровь и нет ни бровей ни ресниц; кроме того, он не отбрасывает тени. Он может по своей воле увеличиваться или уменьшаться: в лесу он становится ростом с лес, в поле — как трава. Нередко он принимает облик различных животных. Обычно его считают добрым, честным и сговорчивым, даже глупым (ОР РГО, I, 263). Он любит подшутить над человеком: обведет его, т. е. отнимет память, а человек потеряет дорогу и заблудится в лесу. Обманув человека, он радуется, громко смеется и хлопает в ладоши. Однако ни один зверь не тронет такого сбившегося с дороги человека, потому что он находится под защитой лешего. Лешему очень нравится также играть с людьми, особенно с женщинами, в щекотки, и если человек соглашается на эту игру, леший вполне может защекотать его насмерть. Иногда он похищает женщин и получает от них детей.
Уберечься от лешего нетрудно: он боится лутошки, т. е. очищенного от коры сухого липового полена. Боится он также соли и огня. Матерная брань тоже защищает от лешего, и это одна из причин столь широкого распространения такой брани у русского народа. Напротив, свист в лесу очень правится лешему. Заблудившись в лесу, человек должен вывернуть белье и одежду и надеть лапти не На ту ногу, тогда он легко отыщет дорогу из лесу. Переодевшись таким образом, он приобретает сходство с лешим, который, запахивая свой кафтан, всегда набрасывает левую полу на правую, а не наоборот, как это принято у людей, и лапти тоже носит не на ту ногу.
В некоторых, хотя и немногих местах верят, что полями леший не ведает, а существует особый, малоизвестный дух, так называемый полевик, у которого есть что-то общее с полудницей (см. § 162).
Маленьких леших севернорусские называют деконькие, щекотуны, дикари, полуверицы (ОР РГО, III, 1259; II, 794).

 

§ 159. Водяной
  С водяными близко знакомы рыбаки, а также мельники на водяных мельницах. Иногда и те и другие приносят водяным жертвы (§ 33 и 38). В некоторых местах водяного почитают и пасечники (§ 34). Рыбаку он помогает в рыбной ловле, у мельника охраняет запруду. Но когда он разгневан, он рвет рыбачьи сети, распугивает рыбу, разрушает мельничную запруду, затопляет ульи. Того, кто купается в полдень или ночью, водяной затаскивает в свое царство. Спасать утопающего опасно: водяной может разгневаться и сразу же или через некоторое время утопить того, кто отнял у него его жертву. Утопленники становятся работниками водяного, девушки — русалками, а нередко и его женами.
По общему всем восточным славянам представлению, водяные и сами в прошлом заложные покойники, т. е. тоже утопленники. Живут они чаще всего в глубоких ямах на дне рек и озер, а также под мельницами. Южнорусские кое-где рассказывают о хрустальных дворцах водяных и их прекрасных, но злых дочерях. Севернорусские видят на берегах озер стада тучных коров водяного, и иногда им удается хитростью завладеть одной из них.
Водяной принимает различный облик. Чаще всего он появляется в образе сома, щуки или другой рыбы, а также человека. В последнем случае ему приписывают то зеленые, то черные волосы и кожу как у налима. Жена севернорусского водяного имеет облик женщины с большой отвислой грудью и длинными волосами. Она часто сидит у воды на камне и расчесывает гребнем волосы.
Дети водяного, которых севернорусские называют шиликуны, после водосвятия 6 января выпрыгивают из прорубей и пытаются через окна и двери проникнуть в дома. Чтобы уберечься от них, севернорусские углем рисуют кресты на дверях и окнах.
Как видно из всего изложенного, водяной вовсе не является олицетворением вод и отдельных рек и озер. Он — хозяин реки или озера, и ему подвластны все живущие там рыбы. Бурю на море также часто приписывают водяному. Рассказывают, что во время шторма, чтобы умилостивить водяного, бросали в воду моряка, которому выпадал жребий. В наши дни пересчитывают всех лысых на борту, отмечая каждого зарубкой на палке, и бросают в воду эту палку. Очевидно, именно отсюда берет начало известное поверье, что, если пересчитать в мороз лысых, сразу потеплеет.
Считается, что живет водяной в глубоких местах, опасных для пловцов и плотогонов. Существует обыкновение строить около таких мест церкви. Чтобы объяснить связь между церквами и водяными, Н. Харузин высказал ошибочное предположение, что эти церкви строились на месте древних языческих капищ.

 

§ 160. Вихрь

Ветер, а особенно вихрь, украинцы представляют себе в образе великана с толстыми губами, которыми особенно хорошо дуть. Более широко распространено представление, что в образе вихря блуждает по свету человек, проклятый своими родителями, т. е. заложный покойник. Наконец, в нем видят свадебный поезд нечистой силы. Нож, брошенный в середину вихря, покроется кровью, так как он ранит множество злых духов (ОР РГО, II, 802). Белорусы приписывают действию вихря паралич сердца и называют подвеем как саму болезнь, так и того духа, который крутится в вихре.
Очень опасно оскорбить вихрь, поскольку он раскидывает стога сена и скирды, срывает крыши и т. д. Для защиты от вихря служат особым образом сложенные пальцы, а также заклинания. Из севернорусских заклинаний вихря ясно, что его представляют себе едущим в повозке, запряженной тройкой лошадей (Олонецкая губ.). Считается, что свист вызывает ветер, и этим иногда пользуются матросы парусных судов.

 

§ 161. Метеор — огненный змей

Ночные метеоры и болиды, так же как и падающие звезды, породили суеверное представление о летающем огненном змее. У великорусов оно тесно связано с галлюцинациями, которыми страдают охваченные тоской женщины, особенно молодые вдовы; этот змей считается демоном. Летающий змей (летучий, рассыпучий змей, летун) прилетает по ночам в виде огненно- красного шара и рассыпается в искры над печной трубой того дома, в который он намерен проникнуть. Он предстает перед женщиной в облике ее покойного мужа и проводит с ней ночи. Кроме того, он отнимает жен у живых мужей. Женщины начинают хиреть, а иногда и умирают. Очень опасно ставить женщине в упрек связь со змеем: разгневанный змей может сжечь дом. У украинцев такой летающий дух известен под именем перелесник (Чубин- ский, I, с. 16).
Иногда рассказывают также, что этот демон приносит женщине различные сокровища. Наряду с ним существует и другой образ, распространенный в основном у белорусов: огненный змей, якобы приносящий людям деньги. Этого последнего часто объединяют с тем из помощников домового, который приносит из чужих домов деньги и припасы и известен у украинцев как спориш, а у велико- руссов как коловерш (§ 157). Такого змея можно «высидеть» из яйца, если носить его в течение трех лет под мышкой. К этой же категории относятся и украинские вихованці, причем в этом последнем случае заметно сильное влияние западноевропейских средневековых суеверий.
Из двух описанных нами образов змея наиболее древним у славян следует считать образ змея—совратителя женщин. В древнерусском Муромском сказании о князе Петре и Февронии уже упоминается такой змей, прилетавший к жене Петра и убитый им. В сербских песнях змей прилетал к царице Милице, жене царя Лазаря (Вук Стеф. Караuић. Српске народне пjecмe. Кн. 2. Београд, 1895, № 44).

 

§ 162. Полуденник

Определенная связь с солнцем видна в образе полудницы, духа полдня, действию которой приписывают солнечные удары.
Вообще полдень и полночь считаются моментами таинственными и критическими. Поэтому запрещено, например, в это время купаться. Летом в полдень на полях появляется полудница, которая убивает всех встречных и откручивает им голову. Это женщина высокого роста, в белом сверкающем одеянии. Она охраняет хлеба на нолях, и ее называют также ржицей. Чаще всего она появляется в пору цветения хлебов. По представлению некоторых севернорусских, в руках у нее гигантская сковорода, которой она либо заслоняет хлеба от палящих солнечных лучей, либо сжигает хлеба и травы в период цветения. У белорусов полудпица превратилась в железную бабу, родственную сказочной Бабе-яге.
Два последних образца показывают, как изменяются функции старых персонажей, которыми запугивали детей. Железные орудия и части тела могли появиться у нечистой силы лишь в период распада старых представлений, согласно которым железо является оберегом от нечистой силы.
Персонаж, близкородственный восточнославянской полуднице, есть у лужицких сорбов. Это — psipolnica, pšezpolnica (см.: Schu- lenburg W. v. Wendische Volkssagen und Gebräuche aus dem Spreewald. Leipzig, 1880, c. 89), известная чехам как poludnice, polednice. Восточные финноугры, насколько можно судить по коми- зырянской pölözniči, заимствовали этот образ у севернорусских. У них он связан с периодом цветения и созревания хлебов с 20 июня до 20 июля, когда не разрешается выносить из дома предметы черного цвета, рвать траву, копать землю и шуметь, и даже запрещено работать в полдень.

 

§ 163. Русалки

В предыдущих параграфах говорилось о таких случаях, когда образы, связанные с культом заложных покойников, проникают в чуждые им области. Даже в представлении о вихре (§ 160) мы обнаруживаем заложного покойника. Почти полностью слились с образами заложных покойников образы лешего и водяного (§ 158 и 159). Еще сильнее выражено это в образе русалок.
При изучении современного культа русалок у восточных славян возникает даже вопрос: существовало ли у них когда-либо более древнее представление о русалках, не связанное с культом заложных покойников. По-видимому, восточнославянские русалки, точно так же как и болгарские самовилы, давно уже связаны с культом заложных покойников, особенно с женщинами, девушками и детьми, умершими преждевременно или насильственной смертью (ср. § 134 и 149). На том свете они доживают свой срок, пока не наступит их естественный конец. Они сохраняют там свой характер, привычки и вкусы. Наиболее активны те из них, кто умер неудовлетворенным, с каким-либо страстным желанием, или же те, кто отличался беспокойным характером и был неутомим.
Все, что известно нам о культе русалок у восточных славян, объясняется происхождением русалок. Определить, кем они были раньше, до того как их стали связывать с образом заложных покойников, невозможно. Видеть в них духов рек и источников мешает то обстоятельство, что они жинут также в лесах и в нолях. Можно считать, что в более древних образах русалок существует определенная связь с культом растений, но и эту связь можно объяснить тем, что русалки — заложные покойники.
Название «русалка» сравнительно новое, западного происхождения. Это восточнославянское слово происходит от латинского rosalia, греческого ρουσάλια — названия празднеств и игр, dies rosae. Древнерусские русалии также были названием празднеств и игр; кое-где современное украинское слово русали означает «первый день поста перед Петровым днем». Праздник русалий, очевидно заимствованный на Западе вместе с христианством, совпал у восточных славян с древним языческим празднеством в честь заложных покойников (ср. § 134 и 149). Новое европейское название праздника стали употреблять и по отношению к залож- ным покойникам, которым был посвящен этот языческий праздник восточных славян. В дальнейшем этим словом стали обозначать только заложных покойников — девушек, которым придали черты греческих нимф, а иной раз и греческих сирен.
У севернорусских новое название «русалка» прижилось лишь в последние два столетия, вместе с городской культурой. Однако какого-то определенного образа русалки у них, в сущности, нет. Они не выделяют девушек из всей массы заложных покойников. Широко распространенное у севернорусских представление о шутовке, водянице, хитке, чертовке чаще всего как об уродливой женщине с огромной грудью относится, в сущности, к жене водяного или к духу воды женского пола — образ, близкородственный русалкам, поскольку и водяные по происхождению заложные покойники.
Такие исследователи, как Λ. Н. Веселовский и Е. В. Аничков, предложили новое толкование восточнославянского образа русалок, рассматривая их как души умерших предков. Однако такая точка зрения не соответствует ни народным представлениям о русалках, ни их культу. По народным представлениям, обычно русалки — похотливые женщины, которые проводят время чаще всего в любовных играх с юношами и но отношению к человеку ведут себя всегда враждебно без всякой на то причины. Русалки, как и лешие (§ 158), могут защекотать человека до смерти, откуда и их названия (укр. лоскотуха и белорус. казытка). Русалки живут не там, где умершие предки, не на том свете, а близ людей, в лесах, в воде и в полях, т. е. очевидно, там, где они умерли или похоронены и где находятся все другие заложные покойники.
Обряды, связанные с русалками, ничем не отличаются от обрядов, относящихся к заложным покойникам. По русалкам также устраивают торжественные поминки, нередко превращающиеся в настоящие похороны: русалку в виде соломенной куклы топят, сжигают, выбрасывают, однако в могиле не хоронят (ср. § 134). В число обрядов, связанных с русалками, входит также изгнание русалок как чего-то нечистого и вредоносного из деревни. В обрядовых народных песнях поется о том, что русалок изгоняют из деревень в леса, чтобы они не причинили вреда человеку, посевам и скоту. Перед изгнанием русалок для них устраивают в лесу всевозможные увеселения: для того чтобы они могли качаться, что им очень нравится, вешают на деревья особые венки, устраивают для них в лесу или у воды угощение, кумятся с ними около свитых вокруг деревьев венков и т. д. (§ 49).
Среди украинских русалок выделяются мавки или нявки (от древнего названия покойника «навь»). Это умершие до крещения или мертворожденные дети, достигшие семимесячного возраста; до этого они называются потерчата. В это время можно их окрестить, бросив им крест. По широко распространенному представлению, спереди у мавок такое же туловище, как у людей, но спины у них нет, и поэтому видны их внутренности, сердце, желудок и т. д.
Русалкам присуще уменье перевоплощаться: они являются человеку в виде белок, крыс, лягушек, рыб и сорок.

 

§ 164. Вампиры

 Представление о кровожадном вампире проникло из Западной Европы только на Украину и в Белоруссию (укр. упир, белорус. вупор); русским он неизвестен. Это представление быстро здесь прижилось, так как в нем очень много общего с местным культом заложных покойников. Вампир, как и залож- ный покойник, не подвержен тлению. Он лежит в гробу лицом вниз, лицо у него красное. Ночью он приходит в дом своего прежнего врага, а иногда и друга или родственника, ложится на грудь своей жертвы, прижимается губами к ее сердцу и пьет горячую кровь. Язык у него острый, как жало змеи. У человека, ставшего жертвой вампира, появляется лишь маленькая, едва заметная ранка, однако он становится все бледнее и погибает. Как и заложным покойникам, вампирам, лежащим в могиле, втыкают в грудь осиновый кол, и после этого их ночные блуждания прекращаются. В некоторых местах украинцы верят, что мертвого вампира носит на спине живой.
Считается, что вампиры обоих полов, так же как и заложные покойники, приносят и распространяют различные эпидемические болезни; в старое время им приписывали, между прочим, и появление чумы. Этим объясняется и то, что в древности восточные славяне приносили вампирам жертвы. В одном памятнике XV в. мы читаем: «требоу кладоуть... оупиремъ и берегынюмь» («приносят жертвы вампирам и берегыням»), где «берегыню» можно понимать как «сестры-лихоманки», которым больные и теперь приносят различные дары, между прочим, на берега рек.

 

§ 165. Ведьмы

Ведьму севернорусские называют вещица — имя, родственное сербскому ѵjёštіса. По своему характеру эта ведьма близка польской mamona, чешской divožena и в какой-то мере литовской lаumẽ. Севернорусская ведьма оставляет свое туловище без головы под «поганым» корытом или под корытом, в котором стирают белье, превращается в бесхвостовую сороку и через печную трубу вылетает на дело. Ее специальность — вынимать плод из тела беременных женщин или домашних животных и заменять его в лучшем случае куском хлеба или сырой свинины. Вынутый плод ведьма съедает.
Ведьма у украинцев и белорусов сходна с севернорусской, но ее основное занятие — отнимать молоко у коров. Подоив корову один раз, на Благовещение, Пасху или Юрьев день (23 апреля), в дальнейшем только она одна получает от этой коровы молоко: оно течет из отверстия в бревне дома ведьмы, если отвернуть там кран. Подобным же образом ведьмы забирают в свои амбары чужой урожай, завязывая стебли злаков в узлы (§ 19).
По украинским народным представлениям, в ночь на Ивана Купала ведьмы летают в Киев на Лысую гору. Это сказание заимствовано из Германии; у русских его нет. Отправляясь в такой полет, ведьма смазывает себе тело какой-то неизвестной жидкостью, садится верхом на помело или кочергу, берет мeчик, т. е. валек от мялки для конопли, и вылетает в печную трубу. У человека, увидевшего эти тайные действия, она, как сербская ѵjёštіса, высасывает кровь, и он умирает. Ведьма взлетает высоко в воздух, разгоняет при этом тучи и может вызвать засуху. Иногда она крадет с неба звезды.
Различают природных ведьм, с хвостом, и обученных, без хвоста. И те и другие могут превращаться в лягушек, собак, кошек, птиц, змей, даже в кусок полотна или клубок ниток. В некоторых украинских рассказах у ведьмы, подобно вампиру, две души — чистая и нечистая.

 

§ 166. Колдуны

Колдуны (рус. колдун, еретник; укр. чарівник, характерник; белорус, чараунік, ведзьмак), в противоположность ведьмам и вампирам, не являются нечистой силой, и хвостов у них нет. Они, подобно языческим шаманам, лишь пользуются помощью различных представителей нечистой силы. При этом колдун заключает с нечистой силой соглашение обычно на таких условиях: пока колдун жив, нечистая сила ему служит, но сразу же после смерти он оказывается навеки в ее власти. Колдуну прислуживают черти, которые выполняют его поручения и, так сказать, отданы в его распоряжение, заложные покойники, а нередко также ведьмы и вампиры. Трагедия колдуна состоит в том, что он должен непрерывно занимать их какой-то работой, направленной во вред человеку, однако нередко у него для них такой работы нет. Некоторые колдуны заставляют свои прислужников, требующих у них работы, вить канаты из песка, пересчитывать хвою в еловом лесу, носить воду решетом, взвешивать дым, ломать в лесу деревья. В других случаях колдуну стоит только призвать чертей к себе и отдать им приказание. Находящаяся у него в услужении нечистая сила выполняет главным образом те его приказания, которые таи или иначе идут во вред человеку. Поэтому специальность колдуна - приносить людям зло. Он превращает людей в волков и других зверей (§ 167). насылает на них различные болезни, портит скот, а также насылает болезни на него, губит посевы, в том числе и тем, что завязывает их в узлы (§ 19); наконец, занимается присухой, т. е. делает так, что человека охватывает страстная любовь.
Исправить зло, причиненное колдуном, — дело, собственно, не колдуна, а знахаря. Однако нередко за это берется и колдун, очевидно пользуясь разногласиями, существующими между различными представителями нечистой силы. У русских широко распространены рассказы о состязании двух колдунов; иногда состязается колдун со знахарем, но часто и два колдуна, причем побеждает тот, в чьем распоряжении больше нечистой силы, у кого она мощнее и опытнее. Во всяком случае, нередко колдун охотно берется за то, чтобы уберечь жениха и невесту от порчи, сжечь узлы в хлебах и т. д.
Колдун может также превращаться в животное. Для этого он должен перекувыркнуться через несколько ножей, воткнутых в землю. Кажется, теперь ножи втыкают в землю наоборот, рукояткой вниз — свидетельство того, что забыт первоначальный магический смысл этого акта. По нашему мнению, втыкая нож острием в землю, от нее требовали, чтобы она дала человеку силу, в данном случае силу превратиться в животное. Кувырканье имеет этот же смысл, но, очевидно, в подобных случаях считается недостаточным.
Смерть колдунов, так же как и шаманов, носит особый характер. Если предсмертные муки колдуна очень длительны, это объясняют теперь тем, что он должен передать кому-либо свою колдовскую силу, т. е. найти себе преемника, но к этому никто не готов. Для того чтобы облегчить мучения колдуна перед смертью, надо поднять часть крыши (см. § 132).
После смерти колдуна черти пожирают его мясо, а один из чертей влезает в его кожу и так в ней и остается. Колдун выходит после смерти из могилы и причиняет людям всяческий вред.
Разумеется, среди современных колдунов немало обманщиков, которые в состоянии более или менее прилично сыграть свою роль и умеют загипнотизировать окружающих. Для порчи они применяют различные яды. Белорусы узнают колдунов но красным глазам.
Некоторые выделяют колдунов по рождению (рус. диалектное рожак), т. е. таких, которые появились на свет не без участия нечистой силы. Большинство колдунов заключают договор с нечистой силой уже будучи взрослыми. Лишь немногие из них получают колдовскую силу но наследству, от умирающего колдуна, и иногда это происходит неожиданно для них самих.
Знахарь — ото не колдун. Ему известны только заговоры и целебные травы, и он выполняет главным образом функции врача. С последствиями колдовства он борется с помощью заговоров и оберегов. Никаких связей с нечистом силой у него нет.

 

§ 167. Оборотни

Оборотни (волколаки) не имеют отношения к крестьянскому быту, это персонажи народного поэтического творчества. У русских бытует сказание о том, как в древние времена колдуны превращали в волков целые свадебные поезда. Если охотник впоследствии убивал такого волка, то под волчьей шкурой находил повязанное вышитое полотенце, богатый кафтан и т. п.
Украинский вовкун или вовкулака — это совершенно иной образ. Он в состоянии сам, по собственному желанию, превращаться в волка и снопа в человека. Представления о волколаках нечетки, и, по всей видимости, это — странствующий сказочный мотив.

 

§ 168. Черт

Образ черта — новый, принесенный христианством. Черти — низший разряд нечистой силы; в житиях святых они предстают искусителями отшельников, монахов и других христиан, а в изображениях Страшного суда их рисуют с рогами и хвостом.
Человеку черт является обычно в человеческом облике, иногда — в образе животных и даже вещей. Он не способен на злодейство, но старается причинить человеку мелкие неприятности. Он стремится также уговорить человека заключить с ним договор, по которому душа человека после его смерти достанется нечистой силе (§ 166).
Черт смертен, он может быть убит молнией. Поэтому в грозу черт в страхе прячется за различные предметы — за деревья, дома, даже за человека. Но стрела Ильи-пророка — молния — находит его и там убивает, обычно вместе с тем человеком, позади которого он спрятался.
Этим объясняется двойственное отношение к людям, убитым молнией. В некоторых местах их не отличают от обычных заложных покойников, умерших преждевременной насильственной смертью; кое-где, однако, верят, что бог отпускает грехи человеку, невинно убиенному по вине черта. Это последнее воззрение следует признать христианским. Очевидно, широко распространенное у народов Кавказа представление, что люди, убитые молнией, — избранники небес, святые, к восточным славянам не проникло.

 

§ 169. Народная космогония

В космологии современных восточнославянских крестьян господствуют научные представления, почерпнутые из книг. Однако людям старого, постепенно вымирающего поколения эти новые научные воззрения чужды. Космология старого поколения проникнута христианскими, а отчасти и более древними идеями.
Согласно этим представлениям, земля плоская. Она покоится на трех гигантских китах, движения которых являются причиной землетрясений. Когда женщины, живущие на краю земли, стирают белье, они кладут вальки на край неба и развешивают белье для просушки на рогах молодого месяца. Под землей живет нечистая сила, а внутри земли находится ад, где грешники мучаются в огне. Небо состоит из неизвестного светящегося вещества, там живет бог со святыми. Там же находится рай, где вкушают блаженство праведники. Звезды — это зажженные богом свечи. Падающая звезда означает смерть какого-то человека. Солнечные и лунные затмения происходят оттого, что черт, слетающий перед большой бедой на землю, заслоняет солнце. На луне видна фигурка Каина, убивающего вилами Авеля.
Прежде чем отправиться в далекое путешествие или переселиться в чужие края, берут пригоршню родной земли, которую обычно вешают в мешочке на грудь. Это делается для того, чтобы не испытывать тоски по родине, в случае смерти на чужой стороне быть похороненным с родной землей и чтобы вода на чужбине была вкуснее — для этого такую землю сыплют в воду. Землю едят, когда клянутся. При внезапном заболевании просят у земли прощения на том месте, где впервые ощутили боль. Перед всеобщим бедствием земля рано утром, до наступления рассвета стонет. 10 мая или в понедельник на Троицу у земли именины, и копать или пахать в этот день землю считается грехом.
Гром гремит оттого, что Илья-пророк, изгоняя чертей, едет по небу на своей колеснице. Молнии — это стрелы, которыми пророк поражает нечистую силу (ср. § 168). Пожар, возникший от молнии, грешно тушить водой, но можно заливать его молоком.
У всех восточных славян можно встретить почитаемые камни. На некоторых из них — след ноги святой Параскевы или других святых, и водой, которая скапливается в этом углублении, лечат глазные болезни. Несколько реже встречаются камни, которым приписывают целебную силу при разных болезнях — зубной боли, параличе, глухоте и т. д. (в Игуменском уезде Минской губ., в Одоевском уезде Тульской губ., в Переяславльском уезде Владимирской губ. и в других местах). К таким почитаемым камням несли различные дары — лен, полотно и т. п.
Вода, но народным поверьям, не так чиста, как огонь; в воде может водиться нечистая сила. Когда весной реки очищаются ото льда, тому, кто умоется в это время речной водой, она даст не только белизну кожи, но и красоту. Поэтому, как только начинается ледоход, девушки сразу бегут к реке, чтобы умыться. В это время река чувствует себя, как роженица, и в нее нельзя бросать камни. В некоторых местах есть почитаемые источники, в которые бросают в качестве жертвы деньги и другие предметы. Вода из таких источников обладает целебной силой, и белорусы называют их проща, т. е. место исцеления.
Точно так же существуют в некоторых местах целебные деревья, на ветви которых больные вешают полотенца, части одежды и т. п. Есть основания предполагать, что почитание таких деревьев возникло из обряда магического перенесения болезни на дерево (см. § 109).
О почитании огня говорилось выше (§ 43). Согласно широко распространенному представлению, весной огонь разбрасывает мальчиков, т. е. производит на свет детей. Поэтому, начиная с Благовещения (25 марта) в доме не зажигают для освещения огня, чтобы уберечься от пожара.

 

§ 170 Литература.

Во всех названных в § 155 работах о народных верованиях дается также анализ обрядов. К ним надо прибавить следующие труды: Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь. СПб., 1914, XXXVIII, 350, И с. (Записки историко-филологического факультета С.-Петербургского университета, ч. СХѴІІ); Mansikka V. Die Religion der Ostslaven. T. 1. Quellen, Helsinki, 1922, 408 с.; Аничков E. Последние работы по славянским религиозным древностям. — Slavia. Praha, 1923—1924, Ročnik II, sešit 2а., 3, с. 527—547 и sešit 4, с. 765—778; Святский Д. Под сводом хрустального неба. Очерки по астральной мифологии в области религиозного и народного мировоззрения. СПб., 1913, IV, 186 с., 15 рис. (работа «Звездная мифология народов России» [с. 131 — 185] и др.); Булашев Г. Ф. Украинский народ в своих легендах и религиозных воззрениях и верованиях. Вып. I. Космогонические украинские народные воззрения и верования, Киев, 1909, III, 515 с.
Описания русских верований: Перетц В. Н. Деревня Будагоща и ее предания. Этнографический очерк. — ЖС. IV, 1894, вып. 1, с. 3—18; Ушаков Д. Н. Материалы по народным верованиям великоруссов. - ЭО. ХХІХ-ХХХ. 1896, № 2-3, с. 146-204; Трунов А. И. Понятия крестьян Орловской губернии о природе физической и духовной. — Записки РГО по отделению этнографии, т. II. СПб., 1869, с. 1—48; Звонков А. П. Очерк верований крестьян Елатомского уезда Тамбовской губернии. — ЭО, II, 1889, № 2, с. 63—79; перечисленные в § 35 работы Г. Завойко, Н. Харузина, П. Г. Богатырева, С. В. Максимова, П. С. Ефименко, Н. А. Иваницкого, а также работы Г. Завойко и Ф. Зобнина, названные в § 45.
О верованиях белорусов: Демидович П. Из области верований и сказаний белорусов. — ЭО. XXVIII, 1896, № 1, гл. 1, с. 91 — 120 и ХХІХ-ХХХ, 1896, № 2-3, гл. 2-4, с. 107-145; Добровольский В. Н. Нечистая сила в народных верованиях по данным Смоленской губ. — ЖС. XVII, 1908, вып. 1, с. 3—16; кроме того, работы Е. Р. Романова, Ю. Ф. Крачковского, Е. Ф. Карского из § 22.
Верованиям украинцев посвящены работы: Гнатюк В. Знадоби до української демонольогіі. Т. II, вып. 2. Львів, 1912, IV, 280 с. (Етнографічний збірник Наукового товариства ім. Шевченка, т. XXXIV); Онищук А. Матеріяли до гуцульської демонольогіі. Записані у Зелениці, Надвірнянського повіту. — МУРE. Т. XI, Львів, 1909, с. 1—139; Иванов II. М. Народные рассказы о домовых, леших, водяных и русалках. — Сборник ХИФО, т. V, вып. 1. Харьков, 1893, с. 23 -74; Малорусские народные предания и рассказы. Свод Михаила Драгоманова. Киев, 187(>, 434, 2 с.; и, наконец, работы П. Чубинского и Н. Кравченко, названные в § 22.

 

Литература в свободном доступе для прочтения и скачивания

 

 


Примечания.

 

Полное оглавление

ОГЛАВЛЕНИЕ
От редколлегии...................... 5
От редакции....................... 6
Предисловие...................... 8
История восточнославянской этнографии............. 10
§ I. Общие сведения по истории восточнославянской этнографии 10 § II. Сбор этнографических материалов о восточных славянах в целом.................... 12
§ III. Работы мифологической школы............ 13
§ IV. Последующие труды, посвященные духовной культуре восточных славян..................... 14
§ V. Исследовании в области материальной культуры восточных славнн..................... 15
§ VI. Украинская этнография............... 17
§ VII. Белорусская этнография.............. 19
§ VIII. Современная русская этнография........... 22
§ IX. К истории русской этнографии............ 25
§ X. Литература................... 27
Введение. Четыре восточнославянских народности......... 29
§ 1. Неточность обычного деления восточных славян на три группы 29 § 2. Две русских народности: южнорусские (акающий говор)и севернорусские (окающий говор).............. 29
§ 3. Условия объединения двух русских народностей...... 30
§ 4. Возникновение четырех восточнославянских народностей ... 31
§ 5. Русские и финны................. 33
§ 6. Литература................... 34
I. Земледелие...................... 37
§ 7. Системы земледелии................ 37
§ 8. Рало...................... 39
§ 9. Плуг "...................... 41
§ 10. Соха с перекладной полицей............. 42
§ 11. Соха с неподвижной полицей............. 46
§ 12. История сохи........ ........... 48
§ 13. Косуля..................... 49
§ 14. Борона..................... 50
§ 15. Полевые работы и связанные с ними обряды........ 54
§ 16. Зажинки. Косьба и жатва.............. 59
§ 17. Укладка и сушка снопов............... 63
§ 18. Дожинки.................... 66
§ 19. Заломы..................... 70
§ 20. Овины..................... 73
§ 21. Молотьба.................... 77
§ 22. Литература................... 84
II. Скотоводство, рыболовство и пчеловодство........... 86
§ 23. Положение пастуха (взгляды на пастухов)........ 86
§ 24. Первый выгон скота на пастбище весной......... 88
§ 25. Пастух и его снаряжение (труба и рожок)......... 91
§ 26. Обрядовое очищение коров после отела. Ритуальные праздники, посвященные домашнему скоту и его покровителим...... 92
§ 27. Куриный бог................... 94
§ 28. Обряды при покупке и продаже скота.......... 94
§ 29. Защита скота от эпизоотий: опахивание.......... 96
§ 30. Захоронение живого скота; земляные рвы; обыденное полотенце 98 § 31. Рыболовство. Ловля рыбы руками; черпающие, бьющие и колющие орудия рыбной ловли; крючок........... 100
§ 32. Ловушки для рыбы. Заколы. Сети и плетение сетей...... 103
§ 33. Обряды рыбаков................. 107
§ 34. Пчеловодство................... 108
§ 35. Литература................... 113
III. Приготовление пищи ... ...... 116
§ 36. Ступа..................... 116
§ 37. Ручная мельница................. 118
§ 38. Водяные и ветряные мельницы............. 122
§ 39. Маслобойка................... 124
§ 40. Добывание огня: огниво............... 127
§ 41. Добывание огня трением............... 128
§ 42. Сохранение огня. Особые способы пользования огнем..... 130
§ 43. Пережитки древнего культа огня............ 131
§ 44. Изготовление посуды: гончарный круг.......... 132
§ 45. Другие орудия и гончарные работы........... 135
§ 46. Виды посуды: глинянан, деревянная, металлическая..... 138
§ 47. Печение хлеба.................. 142
§ 48. Способы приготовления пищи и хранение продуктов питания 145
§ 49. Приправы. Запретная еда.............. 146
§ 50. Национальные блюда. Дикие растения, которые едят сырыми 148
§ 51. Прием нищи.........".......... 151
§ 52. Напитки: квас из березового сока и зерна; солод; брага и пиво 153
§ 53. Напитки из меда и ягод, чай, водка........... 156
§ 54. Масло..................... 158
§ 55. Литература................... 159
IV. Рабочий скот, сбруя, транспортные средства.......... 161
§ 56. Рабочий скот; упрнжка и конская сбруя......... 161
§ 57. Ярмо..................... 163
§ 58. Волокуши, сани, лыжи............... 165
§ 59. Колесные повозки, чумачество............. 167
§ 60. Смазка телег.................. 170
§ 61. Водный транспорт................. 171
§ 62. Бурлаки.................... 173
§ 63. Переноска грузов................. 175
§ 64. Литература................... 176
V. Изготовление одежды и обуви............... 178
§ 65. Конопля..................... 178
§ 66. Лен...................... 180
§ 67. Прядение: самопрялка и прялка............ 181
§ 68. Веретено. Прядение................ 185
§ 69. Мотовило. Единицы измерения при счете нитей....... 186
§ 70. Подготовка основы и утка.............. 187
§ 71. Упрощенные ткацкие станки............. 189
§ 72. Виды обычных ткацких станков............ 191
§ 73. Терминология ручного ткачества............ 193
§ 74. Беление холста.................. 195
§ 75. Битье шерсти................... 197
§ 76. Валяние шерсти и изготовление сукна.......... 199
§ 77. Ковры и их орнаменты............... 200
§ 78. Плетение обуви из древесной коры........... 202
§ 79. Плетение шляп из соломы.............. 206
§ 80. Вязание из пряденной шерсти и из другого материала..... 207
§ 81. Вышивка.................... 208
§ 82. Крашение ткани и ниток............... 211
§ 83. Набивка тканей.................. 213
§ 84. Обработка кожи: сыромять.............. 215
§ 85. Обработка шкур квашением.............. 217
§ 86. Дубление. Терминология кожевенного дела........ 219
§ 87. Литература................... 222
VI. Одежда и обувь.................... 224
§ 88. Мужская рубаха................. 224
§ 89. Женская рубаха. Старинный «летник».......... 228
§ 90. Штаны..................... 233
§ 91. Понева, запаска и плахта.............. 234
§ 92. Юбка и сарафан.................. 237
§ 93. Верхняя одежда различного покроя: плащ, евита, кафтан, тулуп и т. п..................... 243
§ 94. Пояс...................... 249
§ 95. Головные уборы мужчин............... 251
§ 96—97. Головные уборы женщин............. 254
§ 98 - 99. Обувь.................... 267
§ 100. Литература................... 270
VII. Личная гигиена.................... 273
§ 101. Мужские прически................ 273
§ 102. Девичьи прически................. 275
§ 103. Прически замужних женщин............. 278
§ 104. Гребни и уховертки................ 278
§ 105. Женская косметика................ 279
§ 106. Представление о чистоте.............. 280
§ 107. Мытье. Колодец................. 281
§ 108. Баня..................... 283
§ 109. Народная медицина................ 285
§ 110. Литература................... 287
VIII. Жилище . .................... 289
§ 111. Плотницкий инструмент. Общие особенности восточнославянской деревянной архитектуры............ 289
§ 112. Типы восточнославянского жилища.......... 290
§ 113. Крыша.................... 294
§ 114. Печь..................... 297
§ 115. Общий план жилища. Украшения на домах и на мебели . . . . 300
§ 116. Освещение ..."................ 308
§ 117. Развитие восточнославянского жилища......... 312
§ 118. Обычаи и суеверия, связанные с жилищем........ 314
§ 119. Литература.................... 317
IX. Семейная жизнь .................. 319
§ 120. Роды.................... 619
§ 121. Крещение................... 643
5 122. Обряд очищения роженицы и повивальной бабки .... 325
§ 123. Колыбель................... 327
§ 124. Воспитание ребенка............... 329
§ 125. Подстригание волос.............. 331
§ 126. Свадебный обряд: наслоения, относящиеся к разным эпохам, и их бытование у отдельных народностей....... 332
§ 127. Украинская свадьба............... 333
| 128. Ритуальный свадебный каравай и украшенной деревце . . 337
§ 129. Ритуальное мытье новобрачных........... 339
§ 130. Русская свадьба................. 340
§ 131. Тайные браки................. 344
§ 132-133. Похороны................ 345
§ 134. Захоровеиие без гроба (выбрасывание трупа)...... 352
§ 135. Траур и оплакивание............... 354
§ 136. Поминки ....... ........... 356
§ 137. Литература....... ........... 357
X. Общественная жизнь.................. 361
§ 138. Коллективные работы (толока)........... 361
§ 139. Собрания молодежи для совместной работы и увеселений (посиделки, досвггки); взаимоотношения полов........ 363
§ 140. Хороводы, танцы................ 368
§ 141. Музыкальные инструменты............ 370
§ 142. Кулачные бои, качели, катанье на санях, игры с яйцами, ряженые (маскарады), игры мужчин.......... 378
§ 143. Общественные угощения............. 382
§ 144. Братские свечи................. 385
§ 145. Литература.................. 387
XI. Календарная обрядность................ 389
Введение..................... 389
§ 146. Заклинание весны н марте.............390
§ 147. Чистый четверг .............391
§ 148. Пасха; волочебники, вьюнишннк...........392
I 149. Семик и Троица................394
§ 150. Обряды в ночь на Ивана Купал» .....3.)о
§ 151. Осенние обряды.................
§ 152. Рождество................... ) 11
§ 153. Гадания...................
§ 154. Масленица..................
I 155. Литература..................
XII. Народные верования................ 410
§ 156. Общая характеристика............. 410
| 157. Домовой.................. 412
§ 158. Леший................... 414
i 159. Водяной................... 416
§ 160. Вихрь.................... 416
| 161. Метеор — огненный змей... 417
§ 162. Полуденник.................. 417
§ 163. Русалки.................. 418
§ 164. Вампиры................... 420
§ 165. Ведьмы................... 421
| 166. Колдуны................... 423
§ 167. Оборотни................... 423
§ 1»i8. Черт.................... 423
§ 169. Народная космогония...........,423
I 170. Литература.................. 425
Приложение. К. В. Чистов. «Восточнославянская этнография»
Д. К. Зеленина................... 447
Примечании.................... 452
Терминологический указатель.............. 470
Список сокращений.................. 501
Список иллюстраций................. 502

 

 


 

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ


ГИМ — Государственный исторический музей. М.
ЕВ — Етнограф1чний вюник. К.
ЖМВД — Журнал министерства внутренних дел. СПб.
ЖМГИ — Журнал министерства государственных имуществ. СПб.
ЖМНП — Журнал министерства народного просвещения. СПб.
ЖС — Живая Старина. СПб.
ИАН — Известия Академии наук. СПб.
ИВ — Исторический вестник.
КС — Киевская Старина.
КСИА — Краткие сообщения" Института археологии АН СССР. М.—Л. МАЭ — Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого. Л. МУРЕ — Матершли до украшсько-русько1 етнольоги. Льв1в. НТЕ — Народна творчють та етнографш. Khib.
ОЛЕАЭ — Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии при
Московском университете. ОРЯС — Отделение русского языка и словесности Академии наук. СПб. ПСРЛ — Полное собрание русских летописей. СПб. —М. РГО — Русское Географическое общество. РФВ — Русский филологический вестник. ТИЭ — Труды Института этнографии АН СССР. ТОИВ — Труды Общества исследователей Волыни. Житомир. СА — Советская археология. М. СЖС — Сибирская Живая Старина. СЭ — Советская этнография. М.
ХИФО — Харьковское историко-филологическое общество. ЭО — Этнографическое обозрение. М.
ЧОИДР — Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском
университете. ASPh — Archiv fur slavische Philologie.
EW — Berneker E. Slavisches Etymologisches Worterbuch. Heidelberg, 1908— 1913.
WS — Worter und Sachen.
ZSPh — Zeitschrifl fiir slavische Philologie.

 

 


Цветные таблицы

 

I. Украинская глиняная посуда из Полтавской губ. (слева направо). Верхний ряд — сосуд для воды, орнаментированный горшок, сосуд для вина (куманец). Средний ряд — глечик, два орнаментированных горшка. Нижний ряд — глечик, сосуд для вина (баран), глечик.

 

 

II. Комплексы женской одежды (слева направо): старая украинка из Полтавской губ. в очинке, рубахе и плахте (манекен ГМЭ); южнорусская женщина из Рязанской губ. в сороке, рубахе и поневе (манекен ГМЭ); южнорусская женщина из Нижегородской губ. в сарафане и головном платке (собрание Музея Центральной промышленной области в Москве).

 

 

III. Комплексы южнорусской женской одежды (Рязанская губ., 1850 г.): женщина в поневе и шушпане; старая женщина в поневе, шушпане и сороке; девушка в рубахе и шушпане (слева — головная повязка).

 

 

IV. Образцы женской одежды, тканей и головных уборов (сверху вниз). Слева — южнорусская женщина в душегрейке (Воронежская губ., Цимлянский уезд); украинская повязка спереди и сзади (Харьковская губ.). Справа — образцы украинской плахты из Черниговской губ. (верхние два — синятки, нижний — рожёва).

 

 

V. Украинские крашеные пасхальные яички. Черниговская губ., Новгород-Северский уезд.

 

 

VI. Девичий костюм середины XIX в. Симбирская губ., Сызранский уезд (из фондов ГМЭ).

 

 

VII. Праздничный осенний костюм молодой женщины второй половины XIX в. Вологодская губ., Кадниковский уезд (из фондов ГМЭ).

 

 

VI11. Женский костюм середины XIX в. Архангельская губ., Нечерский уезд (из фондов ГМЭ).

 

 https://timpa.ru/zelenin/156.php