Уроки украинского

2019 Пока я вижу 27 уроков. Может их окажется немного меньше или больше. Попробуем?

13.01.2020 Украинский урок. Об умирании одесского мифа
О рынке честолюбий, культурной коррупции и национальной безопасности
19.12.2019 Украинский урок. Страна, которая не доросла до своего наследия
Что прямо сейчас происходит с музеями на Украине
17.11.2019 Украинский урок. О картинках социального мира наших творцов
Управление государством – это крайне сложная работа
11.10.2019 Украинский урок. О новых лицемерах и эйдже-фашизме
У нас воруют детей

27.09.2019 Украинский урок. О языке, или мистерия самоустранения

Насколько растянется это культурное самоубийство

07.05.2019 Уроки украинского. Об экономике событий

Депопуляция, коррупция, феодализация, деградация

28.04.2019 Уроки украинского. От декоммунизации к деколонизации

Киев выбрал хуторянскую, самую худшую, самую этнографически-нацистскую версию идентичности

(Навязали, а не "Киев выбрал". Админ)

26.03.2019 Уроки украинского. Блёстки и нищета русского либерализма

Они поразительно не умеют видеть лес за хилыми березками стилистических пристрастий

21.02.2019 Урок украинского. Нас можно

Как долго мы заговаривали себя: есть какие-то правила, принципы, нечто наднациональное, к чему можно прислониться

Для кого играли спектакль сворачиваемого на наших глазах социального государства в Европе? Для кого играли спектакль свободы слова, международного права, экологической этики? Для кого играли спектакль свободы предпринимательства, неприкосновенности собственности? И у меня есть только один ответ. И мне придётся выбраться из сливной ямы нашего пост-советского самоуничижения. Этот спектакль играли для нас. Всего этого месива нас и даже пост-нас. Но что-то случилось и спектакль закончился. Хотя нет. Для нас решили в последний раз дать представление на земле несчастной Украины. Второй украинский майдан стал просто волшебным по своей внятности, прозрачности сеансом, спектаклем саморазоблачения. Это мета-спектакль, это спектакль о спектакле, это спектакль за спектаклем. И все нам просто необходимо досмотреть его до конца, до последней капли…Я смотрю не отрываясь. Я не могу оторвать глаз от волшебной мистерии сноса причудливейших, сложнейших декораций, которые несомненно были настоящим цивилизационным хай-теком. Эти декорации строились десятилетиями, элиты демонстрировали чудеса самодисциплины в следовании придуманным неведомым драматургом правилам. И вот что-то случилось. И столь изысканный концерт заканчивается почти яростным расфигачиванием всего – музыкальных инструментов, декораций, самой сцены.

14.02.2019 Уроки украинского. Иона, или нас переваривают

Сегодняшний человек демонстрирует просто неисчерпаемую способность к саморасчеловечиванию 

Но я бы хотел поделиться своими частными, житейскими переживаниями этого переваривания. Меня переваривают. Я перевариваюсь. Мне ещё и показывают нескончаемое реалити-шоу, в котором несколько десятков миллионов (сколько точно никто не знает) переваривают еще быстрее. Я про Украину. Мне показывают те рубежи и ту степень переваривания, которые у меня впереди. Или нет. Мы все-таки пока сопротивляемся. Так или иначе я перевариваюсь не без интриги, не без интересности.

Сегодня людей активно переваривают на Украине. Но и сама Украина - в её пост-советском изводе – это не только полигон для переваривания исторических русских, но и продукт этого переваривания. Может и побочный но продукт, фракция, если угодно, отходы большого переваривания нас, исторических русских. Последовательного, неутомимого. Даже неумолимого.

28.01.2019 Уроки украинского. Стоит ли продолжать?

Говорение по поводу рождения «нации» напоминает скорее ритуальное заговаривание на хуторе близ Диканьки 

Поговорим об Украине, тем более что второй украинский майдан и реальность, им порожденная, - это, пожалуй, самые задокументированные, самые просвеченные, самые застенографированные в истории подлость и  коллективное умопомрачение. И усилие, запор революции. Хочется это кому-то или нет, но второй майдан – это проект революции. По замаху, по глубине чаемых перемен (не будем вдаваться в споры о термине «революция») точно. Майданные элиты замахнулись на очень фундаментальные вещи: институциональный ландшафт, коллективную память, экономический уклад, язык, демографию, системы образования и здравоохранения и т.д. и т.п. Селянско-хуторянские социальные инженеры разошлись не на шутку. Доигрались по сути до почти-сноса государства как такового. Доигрались до состояния «безгосударства», если использовать словарь Ивана Грозного.

 

 

13.01.2020 Украинский урок. Об умирании одесского мифа

 

Фото: кадр из фильма "Одесский пароход" (2020)

О рынке честолюбий, культурной коррупции и национальной безопасности

В нашей центроцентричной стране чести и привилегии быть рассказанными удостаивались преимущественно две столицы. Безусловно бывали исключения, но все-таки рассказывались прежде всего две наши столицы. Причин тому множество. Есть причины глубинные, ментального и цивилизационного свойства. А есть причины более частные и конкретные. Значительную часть нашей культуры делали люди столичные по рождению, а также люди провинциальные, но сбежавшие из своих глубинок в столицы. Места своего рождения многие не очень-то и любили, а кто любил, что-то такое трогательное и нежное писал, но в полноценные территориальные мифы, даже мифологические системы эти признания в любви не превращались. Что-то есть про Алтай, что-то про Байкал, что-то про Русский Север и прочее, но это у значительных авторов. Тьмы же пишущих и представляющих средних вообще были склонны к эдакой территориальной неконкретности и обобщённости. Их герои жили в условных Заозерсках и Зареченсках. Такие места сложно любить. Но ярким исключением в общей картине стала Одесса.

В первой половине ХХ века Одесса выдала целую плеяду прекрасных писателей и вообще деятелей культуры, которые не только сыграли в строительство своих собственных творческих биографий, прокарябывание и даже прогрызание своих собственных биографических траекторий, но и поучаствовали в строительстве мифа о своем городе, который с любовью описали и рассказали. Так родился одесский миф, уютный, частный, умытый южным солнцем, с привкусом соли, с улыбкой сквозь слезы, симпатичными бандитами и торгашами, с примерами того, как трогательное частное умудряется как-то выживать под ударами Истории, каких-то огромных и непобедимых сил. Одесский миф пережил Великую Отечественную войну. Не просто пережил, но еще больше укрепился и получил дополнительные краски.

В послевоенные годы одесский миф поддерживали люди пожиже, всяческие юмористы, актёры и массовики-затейники, но телега уже набрала ход и была способна на продолжительную инерцию, что позволило мифу пережить даже страшную и непоправимую трагедию падения Советской империи. Любимое дитя Империи, Одесса в постсоветские времена измельчала, многие уехали, а нам, большой публике, стало с чем сравнивать. Но всё равно что-то там про Дерибасовскую, шаланды полные кефали, Дюка, Молдаванку и Пересыпь, Потёмкинскую лестницу и Одессу-маму грело душу. Мы стали понимать, что море там так себе, пляжи тем более, в смысле архитектуры и вообще исторического духа уже не очень, Оперный театр маленький, но всё это всё равно было как пеленой укрыто одесским мифом.

Но случилась трагедия 2 мая 2014 года. Случилась «Одесская Хатынь». Случилось сожжение десятков людей. И именно к этому Одесса оказалась не готова. Сегодняшние знатные и заслуженные одесситы, носители одесскости, паразитирующие на одесском мифе, по сути промолчали. Город промолчал.

А в нас что-то сломалось, перегорело. Пелена спала. Началось умирание одесского мифа. В последние недели в нашем кино и на нашем телевидении пытаются, правда как-то вяло и без искры, пытаются об этом мифе напомнить. А нам уже неинтересно. А нам уже не очень понятно, кто эти люди, зачем они, откуда они, и почему мы должны их любить. Совсем не смешно. И совсем не хочется им сопереживать.

Не знаю, хорошо это или плохо. Мифы рождаются. Мифы умирают. Вообще новорожденное сегодняшнее украинство, безумно пошлое, мелочное и жестокое, оказалось не достойным доставшихся ему мифов. Миф оказался прихотливым имперским цветком, которому просто не хватило воздуха в душной хуторянской этнократии, которая скорее всего убьет его. Одесский миф оказался не по плечу и сегодняшним одесситам, знатным и не очень. Наблюдение за этим скорбным процессом, наблюдение за умиранием одесского мифа породило несколько моих, сугубо частных, наблюдений, которыми я хотел бы поделиться с постоянными читателями «украинских уроков»:

1. Для имперских окраин, для мест-подробностей бескрайней Империи, метрополия, место жительства глубинного народа, является главным рынком для провинциальных тщеславий и честолюбий. И даже после второго украинского майдана, бессмысленного и беспощадного. И, пожалуй, так будет долго, если не всегда. Кроме нас, другим больше нечего предложить голоштанным честолюбцам из городков и селений Слобожанщины, Малороссии, Полесья, Одесчины и прочих мест, в которых еще не перевелось человечье сырьё. Нам нужно теперь как-то оповещать этих уже не очень образованных людей о том, что правила меняются. Подлить стране, удовлетворяющей твое честолюбие, нельзя. Харам! Кстати, пора эти правила установить. Нам, держателям этого рынка честолюбия, пора осознать, что это наш бесценный актив, что это рычаг управления всяческими новорожденными хуторянскими, аульскими и прочими постсоветскими «демократиями», устремленными в светлое «европейское» или какое-то такое будущее. Пора начать управлять честолюбцами изо всех постсоветских углов. Делать это нужно тонко, но целеустремленно.

2. Нам нужно осознать недостаточность разговоренности, показанности наших городов и весей в культуре. Нам просто необходимо разговаривать наши города. Нам просто необходимо символически населять их, наполнять и переполнять. Это уже вопрос национальной безопасности. В грантоедских кругах как-то подозрительно много сейчас думают и пишут о взаимоотношениях «центр-периферия». Там далеко не все являются злобными орками, совсем уж тупо и беспощадно ненавидящими собственную страну, хотя такие тоже есть, но сам грантовый жанр предполагает эдакое подобие «оффшорного программирования». Изученные и опознанные детали и закономерности могут быть встроены в довольно злую модель, помочь нехорошим делам стать эффективными. Да и просто обидно. По залежам символического сырья, по ментальности, по вещности, по архитектуре и даже истории, например, Ростов-на-Дону гораздо мощнее, интереснее барыжнической Одессы. Если Ростовский миф с трудом прирастает локальными силами, то ему нужно помочь. Очень хорош потенциально и самарский миф. Очень хороши для грядущего рассказывания Владивосток и Омск, Новосибирск и Иркутск, Кузбасс и Челябинск… Вопиюще не рассказан нами, не населён символически относительно недавно наш Калининград. Пожалуй, только Екатеринбург в постсоветской России более или менее рассказан. Екатеринбург с его свердловским роком и Крапивиным, горнозаводской цивилизацией и Бажовым, стрит-артом и «Стенограффией», Алексеем Ивановым и БУКашкиным, трагедией царской семьи и конструктивизмом и прочим, и прочим и прочим. Причем даже в Екатеринбурге, уже проницаемом, уже символически населенном и даже кодифицированном, есть множество всего не рассказанного, но потенциально интересного.

3. И в культурной среде есть самая настоящая коррупция. Многие наши «творцы», что-то лопочущие о коррупции, или многозначительно на неё намекающие, буквально варятся в коррупции, буквально дышат коррупцией. Им бы помолчать и просто подумать, если они, конечно, не разучились это делать. И речь даже не о взятках за показ или проигрывание чего-либо в эфире, или за попадание в кастинг, или за получение какой-нибудь дурацкой премии. Речь о неизбежных в данной среде патрон-клиентских отношениях, всяческих землячествах в наших столицах, кружках «своих» разной степени посвященности и прочем подобном. Понятно, что победить отношенческую коррупцию полностью в этой среде невозможно, но её просто необходимо проветрить свежим воздухом арт-менеджмента. Спасительным для этой душного междусобойчика стал бы приход некоторого количества ценностно ориентированных менеджеров, продюсеров, демиургов. Причем я имею ввиду не хорошо знакомых многим нынешних «эффективных» менеджеров, картина мира которых помещается в 3% возможностей программы Excel. Я говорю о людях новых. Такие люди уже есть. Всей этой братии «творцов» просто нельзя управлять самими собой. Они обязательно всё испортят, разрушат, изваляют в грязи и бросят поломанным. Ещё и перессорятся друг с другом. Либо залягут в заслуженном статусе на каких-то командных должностях до смерти под аплодисменты, при этом жонглируя придуманными кем-то словами о необходимости сменяемости власти (улыбка).

4. Одесские творцы, молчащие о 2 мая, уже неинтересны имперской публике. Они не настоящие, они заменяемые. Всем мнящим себя незаменимыми нужно понять, что Россия всех переживёт. Им надо как-то понять и даже прочувствовать эту привилегию причастности к великой русской культуре. Россия обязательно будет производить мифы. Империя обязательно будет в кого-то или во что-то влюбляться. С вами или без вас. С Одессой, или без неё. Нашим «творцам» очень важно понять: репутация «своих» в определенной интеллигентской среде – ненадежна. Ваша профессия – нравиться. Постарайтесь понравиться имперскому глубинному народу. Это самое надёжное. Это навсегда. Забудьте про какие-то там «смыслы». Думать – это не ваш конек. В великой стране есть, кому думать, излагать свои мысли. Вы в этом ни черта не смыслите. В конце концов, плохо образованный лицедей, что-то лопочущий о «правде» и «смыслах» - это пошло! Постарайтесь узнать, чем дышит страна. Постарайтесь по-животному, органически, но это тоже очень ценно, почувствовать страну. Забудьте про вот это - «заставить людей думать».

5. Ещё нашим творцам, обильно живущим в телеящике, нужно помочь избавиться от «фарцы», этого уже глубоко въевшегося в нашу культурную отрасль архетипа. «Фарца» - это хорошее имя для чудовищного вторичного и алчного, которое старается прикинуться чем-то значительным и большим. У нас «фарца» вшита в то, что мы пока еще называем «русским роком». Причем в «русский рок» фарца вшита буквально, она является частью его генома. Фарца обитает в театре с его инфантильной протестностью и смешной актуальностью. Фарца обитает и в эстрадном пении, contemporary art и многом прочем ином. Нам пора готовиться к погружению в новый роман творческого класса со своим народом. Причем здесь должен сработать старый-добрый прагматизм. Фарца уже мало катит. Фарца быстро выдыхается. Об этом мало говорят, но сегодняшний российский потребитель символического продукта стал гораздо более искушенным и квалифицированным. Придуманного «пипла», который «хавает», уже нет. Избыточным медиа-давлением наши культурные деятели накачивают рейтинги-симулякры для своего ничтожного нечто, что они как прыщи выдавливают, держа в уме «пипл», которого уже нет. Всё «сотворенное» в этой логике совсем не про «пипл», совсем не про нас. Это про самих «творцов». Пожалуй, было бы даже интересно поупражняться в области этнологии русской творческой интеллигенции. Но сама тема скучная, мелкая и неинтересная. А потому мы, большая публика, добираем недостаточное где-то на стороне. Мы смотрим и обсуждаем в курилках «Игры престолов» и «Чернобыль», GTA и «Ведьмака» и прочее, и прочее, и прочее…К сожалению. Наши творцы хуже нас, публики. Пора нашим творцам начать догонять. Вообще проходят времена местоблюстительства, обладания позицией «сами придут, куда денутся». Уже не придут. И уже делись. Ищите нас.

Если же об одесском мифе, то важно определиться – нужен ли этот миф сегодняшней Одессе? Мы без него проживём. Мы тот правильный миф, как музейный экспонат, положим на одну из полочек в необозримом, огромном мега-ангаре нашего наследия. Время от времени по каким-то поводам будем его доставать. Для собственных имперских нужд. Самой же Одессе нужно ответить на вопрос – нужно ли длить эту одесскую историю? Этому городу на распутье нужно разобраться с собой, все взвесить, решиться и сделать. Сделать что-то очень важное, судьбоносное и значительное.

 

https://zavtra.ru/blogs/ukrainskij_urok_ob_umiranii_odesskogo_mifa

 

19.12.2019 Украинский урок. Страна, которая не доросла до своего наследия

 

Что прямо сейчас происходит с музеями на Украине

А ведь возвращение Крыма домой спасло полуостров от еще одной беды. Об этом весьма примечательном факте у нас почему-то мало говорят. Дело в том, что еще в 2011 году на Украине отменили норму об обязательном археологическом обследовании территорий, на которых проходят стройки. Любое, большое или малое, строительство в украинском Крыму оборачивалось бы археологической катастрофой. И это случалось бы каждый раз в переполненном историей регионе! И может быть и неплохо, что Украина не баловала Крым большими инфраструктурными стройками. Иначе многое было бы попросту утрачено. Например, только за два года работ в зоне строительства Крымского моста было сделано свыше миллиона находок, из которых более 100 тысяч артефактов представляют  научную ценность. К тому же на сегодняшней Украине белые, легальные археологические раскопки осуществлять просто некому! По разным оценкам, в стране можно насчитать от 200 до 300 археологов, имеющих право проводить раскопки. Это на порядок меньше необходимого числа  и меньше даже, чем депутатов Верховной Рады.  О «черной археологии» можно и не говорить.

Ситуация с украинскими музеями со стороны выглядит не менее странно. Не очень ясно, что с ними происходит. Сегодняшние и вчерашние постмайданные власти очень много говорят об онлайновой открытости и даже прозрачности, однако в музейной сфере сегодняшняя Украина выглядит чудовищно, дремуче и ужасно. Без Крыма Государственный музейный фонд Украины насчитывает ок. 10 млн. объектов. Не существует единого реестра объектов культурного наследия. Украина находится на самой окраине процесса создания музейных метаданных. Только у 50 из около 550  украинских государственных музеев есть хоть какие-то наработки по электронному учету коллекций. Можно ответственно говорить о том, что украинские музейные коллекции не оцифрованы. Все учетные процессы, которые осуществляют музеи и  заповедники Украины – аналоговые и ведутся на бумаге. Для сравнения, в Госкаталоге Государственного музейного фонда России любой желающий может увидеть уже 14 миллионов оцифрованных музейных экспонатов. Причем с каждым годом темпы пополнения российского Госкаталога только ускоряются. Только в этом году было оцифровано и выложено в открытый доступ более 5 млн. музейных экспонатов. Складывается парадоксальная ситуация. Сегодняшняя, постмайданная Украина даже не знает, что она потеряла в результате возвращения Крыма домой. И речь идет о более чем 1 млн. объектов. Однако, что это за объекты именно украинские власти и не знают. Все списки остались в Крыму. О потерянном украинцам придется узнавать из нашего Госкаталога, в котором крымские музеи уже довольно широко представлены.

Такая непрозрачность оборачивается тем, что в музейных запасниках что-то происходит. Например, после смены руководства в ходе аудита была обнаружена кража 621 предмета из Львовской национальной галереи искусств. По сути из львовского музея была украдена каждая четвертая старинная книга. Аудиторами была также выявлена недостача скульптур, антикварной мебели, монет, картин и других предметов XVI–XX веков. О том, что происходит с фондохранилищами других музеев, можно только догадываться.

Но общая ситуация в музейной отрасли не очень способствует чему-то хорошему. Сфера сохранения культурного наследия хронически недофинансируется. Есть заповедники, которые охраняются не ежедневно. 711 тыс. объектов требуют реставрационного вмешательства, однако осуществлять реставрацию практически некому. Украинские вузы не дают необходимое число реставраторов. Часто этим ответственным делом занимаются частные лица и студенты. 51% музейных зданий находится в аварийном состоянии. Во многих из них нарушаются температурный и влажностный режимы.

Отдельная тема – состояние музеев на Донбассе. Война затронула тамошние музеи, всегда отличавшиеся особенным богатством. Достоверно известно о прямых попаданиях артиллерийских снарядов и мин в Донецкий краеведческий музей, Музей истории и культуры Луганска и Луганский областной краеведческий музей. Широкой аудитории еще только предстоит узнать о том, какова судьба районных музеев Донбасса. Очевидно одно – у нас впереди большая и скорбная работа по созданию  Белой книги музейного Донбасса, которая зафиксирует настоящее варварство, творимое украинским нацизмом.

Но кое-что на Украине все-таки происходит. Так, украинские музейные сайты стремительно разучились разговаривать по-русски. Если на востоке и юге (хотя на юге уже гораздо реже) Украины еще можно встретить русскоязычные версии музейных сайтов, то в остальных регионах царят украинский и английский. Вообще эта англофилия на постсоветском пространстве именно на Украине попахивает кондовым провинциализмом, какой-то селюковской, хуторянской дремучестью. До сих пор есть украинские музеи высокого уровня, которые вообще не имеют сайтов. От слов «совсем» и «вообще». Я так и не смог найти сайт Запорожского областного художественного музея. Может он и есть, но найти его крайне сложно, а значит его и нет вовсе. У многих музеев если же сайт и имеется, то он обычно настолько допотопен, настолько ни о чем, что диву даешься, зачем он, что это вообще было. Украинские музейные сайты часто являются скорее отсутствием сайтов.

А еще на Украине в 2017 году переименовали Киевский национальный музей русского искусства. Теперь это Киевская картинная галерея. Причем переименование, осуществленное вопреки мнению работников музея, лицемерно объясняется возвращением музею его первоначального имени. Не стоит обольщаться. В музейной отрасли сейчас происходит ползучая, но последовательная дерусификация. Если научной и просто человеческой честности музейному сообществу, а это по состоянию на 2018 год 12 тыс. человек, из которых 4,5 тыс. – научные сотрудники, не хватило на то, чтобы выступить против декоммунизации, то хватает на пока еще сопротивление ползучей украинизации хранящегося в них наследия. Очень скоро украинскими художниками станут повсеместно на Украине Репин и Левицкий и много кто еще. Пока же какие-то музеи отделываются рубрикой «украинское и русское искусство», либо уходом в регионализм, как это происходит в Харькове, который демонстрирует сегодня «слобожанское» искусство. Думаю, это ненадолго. Смены классификаций не заметны публике, но имеют долгоиграющие последствия. Украина перешла в режим ползучей дерусификации. Это является ее политикой, что бы ни говорили ее президенты на пресс-конференциях. И в музейной отрасли грядет нашествие грантоедской нечисти, которая себя еще покажет. В этом смысле, весьма интересен кейс недавнего конкурса на должность директора Харьковского художественного музея. На этом посту удалось остаться старому директору, но уже не без медийного шума, поднятого грантоедами. Мне кажется, у харьковского музея впереди не лучшие времена.

Если говорить о самих коллекциях украинских музеев, то нельзя не признать, что более или менее конвертируемые собрания мирового искусства на Украине живут в Киеве, Одессе и Львове. Там нет сколько-нибудь систематических собраний, но отдельные интересные и заслуживающие внимания памятники все же имеются. Так в Музее западного и восточного искусства имени Ханенко можно увидеть пусть и оспариваемого некоторыми искусствоведами, но скорее всего всё же подлинного Веласкеса. В Одессе имеется пара апостолов раннего Франса Хальса. Про тамошнего Караваджо нужно много и серьезно спорить. Есть кое-что и во Львове. Но надо признать, что музеев мирового уровня на сегодняшней Украине нет. Вообще музейной Украине присуща большая рассредоточенность. В стране отсутствует большой музей-лидер, который мог бы занять хотя бы какое-то место в ряду хотя бы восточно-европейских музеев. Сейчас Украина – это музейный аутсайдер не только Европы, но даже и Восточной Европы.

Вообще на наших глазах случается нечто особенное – вымывание из страны ценного, символическое обесценивание ее. Музеи перестают быть ценными, перестают играть на поляне ценности из-за утраты важнейшего рынка символической капитализации и символической ликвидности.

Хотя по-настоящему ценным, уникальным, конвертируемым на Украине сегодня является как раз неудобное наследие – русское и советское искусство. Кстати, именно сегодня становится особенно очевидным значение советского искусства. Однако сегодня крайне сложно судить о том, что осталось после невероятного варварства декоммунизации, которое отвратительно и само по себе, и является трагикомическим случаем выстрела себе в ногу. Украина сама уничтожает то, что в ней есть самого ценного и интересного на ниве туристической привлекательности и общекультурной, символической ценности.

В области наследия Украина находится «между»  гораздо более сильными культурными метрополиями. Украина – сэндвич из кусочков нескольких культурный ойкумен. Прежде всего это мощнейшая русская культура. Можно говорить о невозможности Украины в такой близости от русского символического солнца. Также нельзя не признать значимость и польского фактора. Есть и другие. Украина сегодня – это такой культурный сейф, в котором хранятся кубики идентичности разных народов. Плохой сейф, т.к. сегодняшняя Украина дрейфует в сторону эдакого провинциального, этнографического аттракциона с забавными туземцами, которые носятся со своими вышиванками и писанками и несколькими прочими незначительными деталями. Собственно конвертируемых сокровищ на сегодняшней Украине очень мало. Украина стремительно избавляется от остатков имперского прошлого, на всех парах провинциализируется и лишается в том числе и туристической привлекательности. Единственный по-настоящему раскрученный в мире объект – Чернобыль. Но он имеет эдакую… специфику. Лучше не рассказывать широкой публике о том, насколько Чернобыль удален от столичного Крещатика. Параллельно с этим вымываются немногие еще оставшиеся на Украине памятники трофейного искусства. Так еще при Кучме украинцы, в отличие от нас, вернули Германии свою часть графической коллекции Кенигса. По большому счету, только возвращение Крыма домой спасло от реституции 70 полотен Ахенской коллекции, которые хранятся в Симферопольском художественном музее. Долго ли проживет в Полтаве диптих Кранаха? Мне почему-то кажется, что нет. Даже несмотря на усилия действительно толковых специалистов в этой области, которые еще остались на Украине. Реальная работа по легализации музейных трофеев закрикивается требованиями возвращения украинских памятников из российских музеев. Боюсь, под этот патриотический шумок из Украины вывезут то немногое, что еще осталось. И это еще не самые плохие новости.

По-настоящему плохие новости для украинской музейной отрасли еще только впереди. Огромными рисками могут обернуться:

- административная реформа, которая представляет собой угрозу для районных музеев, принадлежащих громадам, перекройка административной карты Украины чревата не только появлением как бы «ничьих» музеев, но и усложнит противостояние музейщиков попыткам превратить музейные коллекции, становящиеся «майном громад», в активы со всеми вытекающими последствиями, после евромайдана музейному сообществу удалось отбиться от инициатив по допущению продажи музейных экспонатов на национальном уровне, смогут ли музейщики противостоять таким инициативам на уровне громад – большой вопрос;

- появление ПЦУ, этой недоцеркви, поддерживаемой украинскими властями, порождает риск заимствования из музеев икон, церковной утвари для этого еретического института, и совершенно неясно, смогут ли опять же региональные музейщики возразить такого рода поползновениям;

- есть основания полагать, что многие украинские заповедники станут жертвами отмены моратория на продажу земли.  

Так получилось, что на Украине не появилось государственных коллекций метрополии русского авангарда, которые стали бесценными сокровищами для российских региональных и специализированных музеев. На некую замену, обманку так называемый «украинский авангард» откровенно не тянет. Это лишь одна из многих провинциальных инкарнаций метрополии русского авангарда наряду с туркестанским, казанским, омским и другими. Остатки польской архитектуры, подобия замков – все это есть и получше и в более эталонных образцах. И даже в восточноевропейском регионе. Образчиков деревянной церковной архитектуры на сегодняшней Украине откровенно мало. Украине далеко до россыпей деревянного зодчества на Русском Севере. Отношение к архитектурному совмоду на Украине откровенно наплевательское. Все туристические объекты Одессы слишком герметичны для международной аудитории. Они скорее актуальны для жителей России и Белоруссии как эдакое вещное приложение к пока еще живому, но выдыхающемуся одесскому мифу. «Европейскость» архитектуры туристического центра Львова не особенно уникальна. Она скорее средненькая. Она может выступать эдаким евроаттракционом больше для жителей самой Украины и быть может России и Белоруссии, хотя активные туристы этих стран уже видели настоящую, аутентичную Европу, и львовская обманка на них особенного впечатления не произведет.

Можно говорить о том, что у сегодняшней Украины скорее всего есть шансы на ниве событийного туризма, некоторой, хотя и стремительно испаряющейся, дешевизны, секс-туризма. Потенциал Карпат сегодня не стоит переоценивать из-за варварской вырубки лесов. Суровую красоту украинского Полесья тоже оценит не всякий из-за незаконной и варварской добычи янтаря, которая превратила огромные пространства в лунные и марсианские пейзажи.

Есть ли у Украины какой-то особенный туристический потенциал? Думаю, нет. Это особенно стало ясно после утраты Украиной Крыма, который действительно был туристической жемчужиной до-майданной Украины. Крым с его действительно удивительной и разнообразной природой, с его первостатейного уровня и статуса памятниками от нашей домашней и уютной черноморской античности до мощного и раскрученного в мире бренда «Романовы», «русские цари». Многослойность Крыма не может не впечатлять. Помимо уже упомянутой античности и романовской вещности, нельзя не сказать и о византийском наследии, остатках генуэзского торгового колониализма, приметах великого переселения народов, презентациях русской империи, вкраплениях брежневского брутализма, весьма приличном бахчисарайском ориентализме. Крым – это полигон для настоящих и взрослых туристических игр. Вся же остальная Украина – это скорее туристический аттракцион для внутри-имперского пользования. Только империя пока еще не вернула Украину домой. Наверное, доступные девочки и пока еще ценовая дешевизна привлекут какой-то траффик, но крупным туристическим игроком Украина вряд ли станет. Аминь.

В итоге нам пора задуматься о политике возвращения. Можно начать с защиты нашего наследия на Украине. Уже пора говорить о необходимости внешнего управления, а по сути спасения наследия разных культурных метрополий, временно оказавшегося в крайне затруднительной ситуации по имени «Украина». Кто знает, что взбредет в голову украинским псевдопатриотам на новых витках строительства убогой хуторянской этнократии? Что они решат декоммунизировать и деколонизировать в очередной раз? Может они примутся за Врубеля и Верещагина, Семирадского и Шолом- Алейхема, Матейко и Дейнеку? Кто знает, какие ценности украинские власти решат отдать в залог какого-нибудь очередного кредита?

Музеи с чем-то более или менее ценным – это довольно дорогие игрушки, которые могут позволить себе только взрослые, ответственные государства. Сегодняшняя Украина просто не доросла до того наследия, которое ей досталось случайно. Украинское государство – это совершенно безответственное существо. В палитру наших отношений с этим существом просто необходимо вносить гуманитарное измерение. Другие соседи Украины уже это делают. Ну и просто нельзя допустить возвращения скифского золота в этот балаган.

 

https://zavtra.ru/blogs/ukrainskij_urok_strana_kotoraya_ne_dorosla_do_svoego_naslediya

 

17.11.2019 Украинский урок. О картинках социального мира наших творцов

 

Илл. Александр Демьянчук/ТАСС

Управление государством – это крайне сложная работа

Жила-была девочка. В меру слушалась маму, в школе училась умеренно. Нормальная такая девочка. И была у нее собака. Точнее пёс. Эдакий барбос с умными и добрыми глазами. Девочка с ним даже разговаривала. Она была уверена в том, что пёс всё понимает, только сказать не может. И вот однажды весной девочка повела пса на прогулку. Как всегда бросила ему палочку, а пёс не послушался. Он помчался, обуреваемый весенними страстями сами знаете куда. И милый барбос с умными и добрыми глазами оказался обычной собакой, обычным животным с обычными и дурацкими страстями. А девочка стояла с широко открытыми глазами и взрослела.  

Это про роман сегодняшней Украины со своим новым президентом, Владимиром Зеленским.

Пост-майданная Украина – это какое-то странное воплощенное коллективное наваждение людей, которые ногами стоят, бодрствуют разумом в других странах и даже мирах. Большую часть времени эти люди живут в какой-то нормальной, настоящей реальности, а Украина – это такой странный аттракцион, созданный людьми, живущими двойной жизнью. Олигархи, политики, большие и даже средние бизнесмены очень часто имеют как минимум двойное гражданство, недвижимость и прочее в Европе, Израиле, Америке или России. Огромное количество заробитчан кормятся в реальной реальности, в нормальных мирах – Европе, России, Америке. Там они вполне нормальны, в меру конформны. Там они соблюдают основные правила. В том числе и правила дорожного движения.  

Но именно на Украине, в этой какой-то странной и ненастоящей реальности, они вместе, и низы, и верхи, реализуют свое немного грязненькое и мерзкое подсознательное, материализуют свое бессознательное. Показывают любопытное кино, которое всем нам обязательно нужно смотреть. Пост-майданная Украина – это воплощение сна многих из нас. Украина выдает кино нон-стоп, в котором показывают нам грезы многих из нас. То, что у нас существует в спящем виде: либо в качестве риторической формулы, либо как формула вежливости, либо как заклинание – там вдруг обретает плоть и кровь. Украина выдает пример дословного существования. Писанные необязательными людьми партитуры мышления и воображения на сегодняшней Украине проживаются до последней запятой. Миллионы взрослых, из плоти и крови людей решили устроить необычайный эксперимент, сыграть ролевую игру. Именно поэтому украинское пост-майданное кино обязательно нужно смотреть. Особенно когда случается мета-кино, кино про кино. Особенно когда случается очень особенное – материализация представлений об осуществлении власти и деятельности государства, бытующее в широких слоях нашей интеллигенции. Особенно творческой.  

Картина социального и политического мира нашей творческой интеллигенции, по умолчанию «либеральной», латентно «либеральной», «либеральной» в особенном, нашем, очень душном смысле,  – это безумно интересный и странный такой уродец. В этом причудливом порождении нет противоречий. В этом мирке уживается неуживающееся. В этот мирок мира, в эти картинки мира, или скорее картинки мирка,  впихивается абсолютно невпихуемое.  

Было бы крайне просто описать эти картинки мирка нашей творческой интеллигенции, используя обильные цитаты из антропологии, этнологии, мифологии. Эти картинки мирка действительно очень архаичны. Я буду продолжать придерживаться правила быть попроще. Тем более что описываемый мною предмет тоже крайне прост как три копейки.  

Очередная серия пост-майданного кино называется «Представители творческой интеллигенции у власти». Это очень увлекательное кино. Такого еще не было на пост-советском пространстве. Наши, российские, творцы как-то все больше страдают и плачут о России в своем «творчестве». У них уже сложились стандартные заговоры-блюзы, записанные на засаленных бумажечках. А на Украине вдруг случилось! Успешные творцы, которые глобально не здесь, или здесь, но частично и местами, изобразили сошествие в украинскую реальность  

Приход к власти на Украине Зеленского и его, по сути, отсутствующей команды – пример миграции представителей классической русской творческой интеллигенции в реальность. Это пример столкновения их картинок мира с не описанной и действительно неведомой действительностью. Я понимаю, что проектом «Зеленский» дирижировали вполне прагматичные люди, и эти люди уже начинают отбивать свои вложения, но есть в этой первоначально практической истории и нечто другое. И некоторые черты этого «другого» просто необходимо хотя бы попробовать описать.  

1. Зеленский смог выиграть на президентских выборах, кроме всего прочего, в том числе и потому, что выдал абсолютно, исключительно инсайтовую коммуникацию с избирателем. Очень важно понять, что весь зелёный предвыборный дискурс инсайтовый по своей природе. Он основывается на апелляции к коллективному опыту – от поедания шаурмы до «я – ваш приговор». Впервые на Украине к власти пришли те, кто жёстко и четко кодифицировал в слоганах, роликах, наружке общеукраинский коллективный опыт и четко обозначили полную с ним общность. Кстати, президентская кампания Зеленского – хороший пример сверх-эффективности именно рекламистов в политическом поле, которое уже обросло всяческими политическими экспертами и технологами. Всех этих зажравшихся и превратившихся в касту людей смело одномоментно. На Украине уже случались примеры привлечения рекламистов к политическим кампаниям, но не очень успешные. Скорее всего это были заслуженные и «продающие», а значит не эффективные рекламисты. Сейчас же свой потенциал показали хорошие, фестивальные, контентные креативщики, способные выдать инсайтовые послания, знающие толк в новорожденном пост-пост-модерновом пафосе. Всем практикующим публичным политикам нужно понять, что качественные, талантливые креативщики в коротких медийных забегах всегда будут обыгрывать политтехнологов. Это факт. Довольно грустный факт, потому что инсайтовость синонимична цикличности, зацикленности, герметичности даже. Инсайтовость прямо противоположна истинному развитию. Развитие порождает неведомое, часто беспрецедентное, не опознаваемое как коллективный опыт. Инсайтовость, в лучшем случае, способна лишь выдавать видимые и опознаваемые коллективные представления о развитии. Мой прогноз – зелёные власти Украины не дадут настоящего развития Украине. Более того, именно зелёные власти противопоказаны, противны самой природе развития. Они и развитие находятся в совершенно не пересекающихся мирах. Вообще инсайтовость – очень злая штука еще и потому, что консервирует старые, но уже сделанные, сконструированные, раскрученные предрассудки. Например, на сегодняшней Украине существует всеобщее убеждение – «частный собственник априорно всегда эффективнее государства». Тотально, абсолютно, бесповоротно. Этому предубеждению буквально нечем противостоять инсайтовым политикам. Кроме обычной и злой прагматики, этот стереотип будет лежать в основании декларируемой зелёной властью «большой приватизации», которую общество примет. Эта приватизация будет проводиться на экономическом дне, с минимальной капитализацией, но общество ее примет.  

2. Очень важно понимать, что социология творцов очень общинная, очень трайбалистская. В этой среде крайне важно ощущение причастности к кругу «своих». Творцы в своей массе не очень способны к абстрагированию. А потому, я уверен, оплату черного кэша в конвертах зеленым депутатам они даже внутри себя, для себя, не считают коррупцией. «Эта нога, кого надо нога». Думаю, они успокаивают себя верой в то, что данным коррумпированием они не хотят сделать ничего плохого. Они же знают себя из себя. И из себя они знают, что делают это только для того, чтобы случайно набранные депутаты не разбежались. Это же так просто. Творческие люди обладают какой-то необычайно развитой мускулатурой самооправдания. В их творческой работе крайне важно уметь оправдывать самого себя. Оправдывать за обсирание благодетелей, делание гадостей своим коллегам, за свою греховность и прочее. Эта способность – примета напряженной внутренней работы любого творца. Мой прогноз – зел`ные власти сделают многое гораздо более худшее, чем даже Порошенко. Они ещ` больше будут вмешиваться в дела церкви. Они еще больше ограничат свободу слова. Они породят еще большую коррупцию, стилистически более приемлемую, но гораздо более глобальную, чем раньше. И они обязательно внутренне оправдают себя. В их картинках мира все это будет сосуществовать органично.  

3. Инсайтовые кодификаторы не способны к производству нового, а потому они всегда будут прислоняться к уже придуманному, уже почитаемому «приличным» «приличными людьми». Очень важно, сверхважно понимать следующее: «приличность» в этой среде крайне важна. Этот кухонный концепт нельзя недооценивать. Хочу обратить внимание читателя на то, что было и есть нервом критики возвращения Крыма домой в либеральной части нашей творческой интеллигенции – «неприличность», «приличные страны так не поступают». Причем глашатаями этой дури, мещанской и мелкой по своей природе, стали люди с некоторым «андеграундным» прошлым. «Приличность» в этой среде обладает почти экзистенциальным статусом. «Неприличных» можно убивать. «Приличным» можно убивать. Этих немного больных разумом людишек глупо обвинять в двуличии, или в непоследовательности, или в двойных этических стандартах, или в избирательной этике. Напротив! Они очень последовательны. Как амазонские индейцы, папуасы, или полинезийцы на каком-то заброшенном острове. Этих людей уже не переделать. Их можно только попытаться понять и обязательно обезвредить, маргинализировав. Что они делают в сегодняшнем медийном мейнстриме, мне решительно непонятно! 

4. Как обезвредить? Нашей культуре пора взрослеть и избавляться от этого дурного «поэт в России больше, чем поэт». Нам просто необходимы «всего лишь»: всего лишь поэты, всего лишь певцы ртом, всего лишь танцоры конечностями и прочие всего лишь творцы. Понимаю, что сегодня быть всего лишь – это требует огромной смелости. Но это очень необходимо. Ну, паршивые философы получаются из писателей! И некоторые единичные исключения только подтверждают это правило. А философии качественной, философской традиции  нам сегодня очень не хватает. А ещё из творцов получаются паршивые президенты. По очень многим причинам. Сам факт того, что какой-то творец считает себя в праве и в силах стать президентом – это уже плохой знак. Такое допущение уже многое говорит о человеке, который  не способен к главному – трезвым оценкам. Управление государством – это крайне сложная работа, невероятно серьезная компетенция. Производить решения – это сложнейшая процедура. Для избирателей-соучастников демократического спектакля такая готовность творца к управлению говорит только об одном – мы получим совсем манипулируемую куклу.  

5. Необходимо что-то сделать с этим бесконечным вопрошанием актёров, танцоров и прочих творцов о том, как нам жить. Хватит уже насиловать мозг этих несчастных и очень зависимых людей! Некоторые из них правда намастырились уже лопотать что-то такое либеральное, за все хорошее, заученное и жутко банальное в поисках дешевого хайпа. Некоторые зависают в страхе перед остракизмом «своих» и «приличных», охлаждением вечно кормящего государства, потерей привычных гастрольных пастбищ. Хватит уже ломать наши зрительские стереотипы! Когда все эти деятели культуры начинают что-то лопотать о делах наших тяжких, в огромном числе случаев обнаруживается, что это довольно глупые и ограниченные в делах общественных люди. Скорее всего они умны каким-то другим умом. Но их лепет про «европейскость», «демократию» и «коррупцию» слушать невыносимо. Господа-журналисты, не провоцируйте их. Пусть у нас останутся хоть какие-то иллюзии.  

Очень надеюсь на то, что украинское хождение во власть творцов станет хорошей прививкой для нас. Надеюсь, мы избавимся от этого идиотского запроса на «новые лица». Или точнее – от самоценности «новых лиц». Очень надеюсь, мы поймем, что государство не самосуществляется автоматически, не существует самоосуществления государства. Работу по видимому самоосуществлению государства осуществляют люди. Целый класс людей. И это не только подлые бюрократы. Надеюсь, мы поймем, что демократический спектакль – это именно спектакль. Везде. А сказки про демократию – это для бедных. А еще, я надеюсь, мы поймем, что институты оценивать согласно людской этике нельзя. В мире институтов другая этика. А ещё политика – это вообще довольно грязное дело. А снос государства – это то, что породит беду и оставит нас наедине со страшными упырями, и нам просто необходимо сформулировать, пусть новый, но запрос на государство. Нам вообще нужно понять, что всё очень сложно. Признав это, можно приступить к истинному познанию собственных государства и общества. Ведь негоже, что чужие о нас знают лучше, чем мы сами. Знают лучше и управляют нами.  

 

https://zavtra.ru/blogs/ukrainskij_urok

 

11.10.2019 Украинский урок. О новых лицемерах и эйдже-фашизме

 

У нас воруют детей

Жили-были дядьки. Немолодые и нестарые, а скорее в животворном возрасте. Жили они в большой-пребольшой Стране. Руководили предприятиями и учреждениями. Держали нос по ветру, но Стране своей служили, по большей части, честно. Много работали. Страна их тоже не обижала, отсыпала им благ земных и житейских чуть больше, чем всем остальным. И вот в один незабываемый день случилась Ситуация. Большая-пребольшая Страна вдруг решила больше не быть, махнула на прощанье платочком и скрылась за горой.

А дядьки остались. В одном южнорусском закоулке большой-пребольшой Страны эту Ситуацию решили назвать «Украиной». В других местах у Ситуации появились другие имена.

Дядьки какое-то время жили, управляясь имперской инерцией. Честно или не очень честно, они продолжали делать дело, к которому привыкли. Потом они пообтесались и обнаружили, что в их ситуации собственно можно делать что угодно. Например, воровать. И собственно никто это самое воровство воровством и не назовет даже. Большой-пребольшой Страны ведь больше нет. Старшего больше нет. Того, кого уважаешь и боишься, больше нет. Вокруг такие же дядьки, вляпавшиеся в такую же Ситуацию, тоже оглядывающие окрестности и смотрящие по сторонам, и уже сначала потихоньку, а потом все более уверенно расправляющие плечи. А вдобавок ко всему все вокруг эту самую Ситуацию, эту странную событийную загогулину называют Страной. И вроде бы все это безобразие сложно и как-то странно называть Страной, но называют же. А может это и правда Страна? А может они не врут? И тогда они совсем решили и решились воровать. Только воровать. Раньше их все-таки посещала толика сомнения: а вдруг когда-нибудь большая-пребольшая страна вернется и спросит: а чем вы тут все занимались в мое отсутствие? А если не большая-пребольшая Страна, то все равно придет какой-нибудь старший и точно с тем же вопросом. Но уверовали они, что ничего такого не случится, а значит можно воровать и добрать все когда-то не доданное за их большие заслуги.

Но поскольку дядьки эти еще помнили, как это бывает, когда нормальная Страна, то воровали они, давая воровать другим. И начали в этой затянувшейся Ситуации по имени Украина» воровать все. Прямо совсем все. Кто, что мог, то и воровал. Возник даже общественный договор ненаказания за воровство. Чтобы по-настоящему получить по башке, нужно было оказаться или совсем отмороженным, или откровенным неудачником, или еще каким-то маргиналом.

Вокруг подрастали поднаторевшие в этом деле волки. Некоторые из них впоследствии стали олигархами. А тогда стали наши дядьки воровать, делясь с волками. Нужно признать, что дядьки не только воровали, но еще и что-то делали. В них жила память о том, какой должна быть настоящая страна. Это была даже скорее эдакая память тела, техника тела, автоматизм делания. Они кое-что и даже многое умели. У них было очень неплохое образование, а еще всё-таки какие-никакие ценности. Их деятельность, их воображение все-таки были скованы какими-то не самыми худшими условностями. Ну, например. Коммуналка, коммунальные платежи всё-таки должны быть небольшими, подъемными для даже совсем бедных, и льготными для пенсионеров и ветеранов. Или. Все-таки если ты – Страна, то у тебя обязательно должна быть химическая промышленность. Например. Всё-таки должна быть. Своя химическая промышленность – это как-то хорошо, это по-взрослому. И что-то полезное делает, что можно продать за валюту вовне, и вообще как-то бодрит она и держит в тонусе: требует каких-то инженеров, квалифицированных рабочих, а это опять же вузы, да и вечно недовольным экологам работа найдется. А для химической промышленности требуется хорошая энергетика, сырьевая база и недорогой газ. А газ в обозримой и достижимой близости есть только у России, а значит придётся вести хотя бы какую-то внешнюю политику, или изображать нечто, внешнюю политику напоминающее.

Бегущие рядом волки были позлее, стереотипами обременены меньше, но всё же отличались от дядек не сильно. Всё же происходили из одних и тех же дворов, школ, институтов, смотрели одни и те же фильмы, слушали одинаковые песни, читали примерно одни и те же книги. Ещё читали. Разве что эти волки были обделены в свое время любовью большой-пребольшой Страны. Но это дело поправимое. Так они жили. Все при деле. Все, или почти все, чем-то заняты. И воровали, и подобие страны изображали, и все-таки что-то делали, управляясь нормальными, житейскими стереотипами. Вообще все это делать одновременно не так уж и легко, хотя и приятно.

Нелегкость работы, они разбавляли сопутствующими приятностями вроде личного самолета, бездонного кэша и внушительных активов, дорогой недвижимости в разных точках земли и прочим подобным. Все это развило в них некоторую расслабленность, рассеянность и даже добродушие.

Некоторые страны, называя ситуацию «Украина» Страной, как-то в проброс намекали на то, что было бы неплохо отдать им на аутсорс дела гуманитарные. Ну всю эту гуманитарную муть, которая просит денег, но совершенно непонятно, зачем она. Наши дядьки как-то больше понимали про хозяйство, про заработать. Именно там все было понятно, осязаемо, ощутимо, чревато прибылью. Циферка к циферке. А вот это вот всё гуманитарное, всю эту культурку чем-то важным они не считали, а потому с легкостью соглашались на то, чтобы где-то сбоку присоседились люди, которые за всё хорошее и против всего плохого. Всё бы ничего, но эти люди начали делать людей. Методично, целеустремленно. Долгое время все это человекоделание было не очень заметным и погоды не делало. До той поры, когда…Заветное «когда» не замедлило наступить.

И все эти сделанные, еще молодые люди со светлыми лицами и очень банальными словами о хорошем наперевес смели скопом наших уже ставших старыми дядек. Со всеми их заводами, пароходами, трубопроводами, банками и прочими такими же с виду серьезными и убедительными штуковинами. Волки, зная о том, куда ветры дуют, частично и местами новых сделанных людей даже подкармливали. Но с нотками обречённости и загнанности во взгляде и орущим предчувствием большой охоты и погони.

А на пепелище того, что еще оставалось от большой-пребольшой Страны, в уже весьма затянувшейся ситуации по имени «Украина» возникла гурьба сделанных, умеренно молодых людей, которые начали стремительно занимать командные высоты – в парламенте, журналистике, бизнесе, образовании и др., что напоминало и напоминает шествие синеглазых зомби.

И уже кажется, что ничто их не остановит. Похоже, на сегодняшней Украине это так. И нам крайне полезно рассмотреть ситуацию, когда в деле начинают показывать себя все эти сделанные молодые люди со светлыми лицами, люди-авансы, люди-обещания. У нас они ещё, слава Богу, под лавкой, под спудом. На Украине же они уже вылезли из-под лавки и уже показывают, что стоит за их, пусть и банальными, но словами за все хорошее и против всего плохого. На Украине на них, как на гремлинов из фильма, уже капнула вода. Они уже явились самыми настоящими чудовищами. Чудовищами без малейшей совести, с совершенно пустыми мозгами, с готовностью оправдать любую мерзость, если она «правильно маркирована», с наипошлейшим пафосом, с невероятной, какой-то тупой и одноклеточной продажностью. Вот это вот все повылазило из наблюдаемых нами на Украине «новых лиц», новых лицемеров.

Я очень хорошо понимаю, что нам, здесь, сложно испугаться заранее, испугаться авансом, в кредит. Наши гремлины еще кажутся некоторым эдакими милыми пушистыми созданиями. Но это до того момента, как на них капнет. А потому нам необходимо всматриваться в украинский бардак и пошлость. А потому мне хотелось бы поделиться с читателями несколькими наблюдениями за их повадками, за реакцией на них. Надеюсь, для кого-то они окажутся полезными и попадут в банк наблюдений и гипотез на эту крайне актуальную тему:

1. У нас воруют детей. Необходимо признать, что наша культура, пост-советская модальность русской цивилизации, совершенно не способна производить людей. Мы фатально неспособны иметь дело с молодыми людьми. Молодых на определенном этапе теряют не только семьи (что отчасти нормально, по-житейски нормально), но и страна. Мы не умеем иметь дело с тинейджерским адом. Мы не способны обставить этот ад пошленькими мулечками, фенечками, обклеить аляповатыми постерами и прочей чепухой. Мы их теряем. И нам их начинают делать другие. Наша культура не способна занять их праздность, понять их дурацкую и нехитрую сложность и ломкость, повести как стадо баранов куда-то. У нас совершенно и абсолютно отсутствует культура ювенального менеджмента, управления молодыми. Наша иерархически устроенная культура не способна трафить, льстить молодому. У нас как таковая отсутствует суверенная популярная культура. У нас символически воруют детей. Факт. Их ценностную матрицу создаем не мы. Сегодня тинейджер в нашей стране буквально иностранец. Именно поэтому его очень легко интегрировать в любые западные управленческие матрицы.

2. Эйдже-фашизм уже наступает. Мы не до конца понимаем то, что происходит сегодня. Эйдж, возраст становятся важной разделительной чертой, важным поводом к какой-то новой социальной стратификации.  Это уже не умильные тургеневские коллизии «Отцов и детей». Все гораздо серьезнее. Культ молодости может породить настоящий эйдже-фашизм. Взрослым сегодня просто нельзя допускать слюнявую умильность по отношению к молодым. Это жестоко и безответственно. Сегодня просто необходимо качественное и последовательное оппонирование молодым. Если они даже этого не понимают, то все равно это то, в чем они очень нуждаются. У нас должны появиться профессиональные взрослые, функционально взрослые, работающие взрослыми, не пускающие слюни инфантилы, расценивающие свою немолодость и взрослость как участь, а нормальные, ответственные, осознающие свою миссию взрослые. Джедаи эйджа. Люди, избавленные от ся-комплекса, осознающие то, что ничего не случает-ся само собой, само по себе.

3. Нельзя утрачивать способность к здравому смыслу. Это парадоксально, но у нас совершенно отсутствует осмысление странного парадокса. Буквально все институты признают сдвиг границ завершения социализации человека. Говорят уже о 30 и даже 35 годах. Одновременно с этим происходит снижение возрастных границ для получения паспорта, участия в выборах. Мне это непонятно. Где же здравый смысл? Какое ответственное электоральное решение можно ожидать от 18-летнего молодого человека? Он ещё не платит налоги, он просто жутко образован или недообразован вовсе (деградация современного образования заслуживает отдельного разговора), он скорее всего еще находится на иждивении родителей. Какого качества решения мы от него ждем? Тем более абсурдно ожидать добра от такого положения дел в ситуации стремительной архаизации, примитивизации общества, социальной деградации, де факто рождения новой сословности и даже кастовости. В мире со все более усложняющейся инфраструктурой, торжеством изощренных управленческих технологий просто необходимо повышать сроки электоральной и гражданской зрелости. Да и введение цензовой демократии не помешало бы. Пора рассматривать возраст, как необходимый ценз.  Этого требует элементарный здравый смысл.

4. К чёрту вежливость! Кто-то должен это сказать. Сегодняшние молодые  не лучше нас, взрослых и пожилых. Хватит забалтывать себя этой слюнявой формулой. Сегодняшние молодые, к сожалению, хуже нас. Они хуже образованы. Они легче манипулируемы. Они хуже питаются, а потому болезненнее. У большинства из них начисто отсутствует критическое мышление. Иногда мне кажется, что сегодня молодость – это имя такой секты, а обычное взросление – это выход  из секты, вызывающий опустошение и требующий качественной реабилитации.

5. Либеральный комсомол – прикончить гадину «молодёжности». Особенно омерзителен тип «профессиональных молодых», людей, которые не столько являются, сколько работают «молодыми». Возникает эдакая разновидность молодости – «молодёжность». Это такой странный зверь, порождающий и соответствующий рынок  «молодёжности». Появляются такие странные и уродливые явления, как «молодёжная политика», «молодёжная» всякая разная хрень вплоть до стрижки. Как показывает поздне-советский опыт комсомола, именно такие люди, именно такие персонажи, превращающие при нашем попустительстве молодость в актив, являются самыми беспринципными, самыми текучими, самыми…стервятниками.

6. Экспансия молодости. Не нами сделанные сегодняшние молодые – это, пожалуй, самый опасный вызов для нашей государственности. Более опасный, чем даже терроризм. Сегодня множество техник и матриц самоосуществления молодости построено по законам террористического акта. На наших глазах эйдж становится эдакой разновидностью террористической коммуникации, а терроризм – это прежде всего коммуникационный феномен. Сегодняшняя «молодость» превращается в то, чему фатально и непоправимо тесно на возрастной шкале. Сегодняшняя «молодость» превращается синоним экспансии, порабощения.

Со стороны может показаться, что этот текст буквально источает подозрение и даже непримиримость по отношению к молодым. Не без  некоторого перебора. Так и есть. Но так и было задумано. Сегодня профессиональные молодые часто говорят о «моём/своём поколении», рефреном повторяют: «мы, молодые…». Наверное, нет ничего плохого в этом поколенческом самоощущении. И моему, нашему (а я 1975 года рождения)  поколению тоже необходимо не терять это поколенческое самоощущение, поколенческую солидарность. Я бы к этому ансамблю добавил еще и следующее – поколенческую ответственность. Особенно наше поколение, заставшее этот порез между империями советской и пост-советской. На наших глазах случилось становление сегодня бушующего информационного общества. Нам обязательно необходимо зафиксировать этот свой транзитный опыт, опыт переходности. Это уникальный, особенный опыт. И нам необходимо поделиться со всеми этим опытом, этим бесценным знанием. Нам необходимо выстоять под напором грядущего эйдже-фашизма, нам необходимо как-то тонко, без слюней, но что-то делать в этой эйджистской мясорубке. Нам нужно жёстко и убежденно противостоять этому натиску, но нам нельзя беспощадно победить, нам вообще нужно как-то по-гроссмейстерски, тонко выйти из этого противостояния, не победив, а скорее предложив спасение. Ведь это же наши дети.

 

https://zavtra.ru/blogs/ukrainskij_urok_o_novih_litcemerah_i_ejdzhe-fashizme

 

27.09.2019 Украинский урок. О языке, или мистерия самоустранения

 

Насколько растянется это культурное самоубийство 

Они извиняются! Русские люди извиняются в телевизионных эфирах за то, что говорят по-русски. Не буду приводить здесь доказательства. Просто таких примеров огромное множество. Мой почти шестилетний опыт наблюдения за пост-майданной Украиной отчасти меня покалечил. Уже многие вещи, которые я ранее считал невозможными, даже непредставимыми, стали  возможными и представимыми. Более того, эти вещи на моих глазах случались и случаются. И мне уже очень сложно что-то этому противопоставить. Мне нечем с этим спорить. Я уже могу допустить что угодно. Но все же я не могу привыкнуть к тому, как русские люди извиняются за то, что говорят по-русски. Извиняются в самых разных местах и средах.  И даже прилюдно на телеканалах, считающихся оппозиционных киевскому политическому мейнстриму – 112-м и News One- тоже извиняются за русский язык. Извиняются телеведущие, ссылаясь на «язык оригинала» при цитировании, извиняются спикеры, извиняются простые зрители, дядьки и тетки, звонящие в студию. Причем очевидно, что все эти люди – абсолютно русские, русскоязычные. Они думают по-русски. Даже неуклюже лопоча что-то по-украински, все эти люди очевидно переводят с внутреннего русского на какой-то внешний, чуждый украинский. Этим занимаются практически все! Это какой-то невероятный цивилизационный цирк!

Русский язык стал поводом к извинению! За великий язык извиняются! Я это слышал своими глазами! И это делают совершенно, стопроцентно русские люди! Почему? Зачем? Во имя чего? Неужели они не видят всю абсурдность и одновременно пошлость ситуации, в которой два русских, два русскоязычных, два русско-мыслящих человека что-то изображают на том нечто, что и украинским языком-то назвать нельзя? Для кого они играют этот спектакль? Кто тот невидимый, но очень требовательный зритель, ради которого они готовы терпеть эту пошлость? Радикалы, закон, западные кураторы и кукловоды, или может быть фантом нашего запутавшегося сознания? Ведь всех этих пока еще русских горожан кто-то постепенно, но неумолимо убедил в том, что есть что-то, стоящее отказа от своего цивилизационного воздуха. Есть что-то такое, ради чего можно отказаться дышать. Неужели это какая-то эфемерная, идеальная, несуществующая «европейскость», в топку которой можно бросить самое главное – язык, идентичность, чистейший культурный воздух, принадлежность к, причастность к, включенность в одну из величайших цивилизаций в истории?

Сколько еще продлится это странное наваждение? Насколько растянется это культурное самоубийство? Неужели эти отрицающие свою самость люди надеются на то,  что их запомнят? Неужели они не понимают, что мононациональный уродец вышиваночной этнократии, рождению которого они способствуют, сожрет их, сотрёт из коллективной памяти? Неужели они не осознают, что являются людьми-удобрением? Как случился этот сбой в их культурной самоидентификации? Как эти люди превратились в ведомых звуками флейты крыс, стройными рядами шагающими к обрыву?

Обе майданные мистерии на Украине – это какие-то пиковые явления в истории русского, внутри-русского, само-борения. К еще не родившейся пока селюковско-, хуторянско- и рогульско-этноцентричной Украине всё это не имеет никакого отношения. Рогули даже, в некотором роде, здоровы и просты как три копейки. Тупы до невозможности, но очень просты. Майданы случились и стали возможными именно в бульоне из нормальных русских горожан, жителей больших городов. Городов с их грантоедской челядью; с треснутой, бесполезной и вечно говнящей власти интеллигенцией; с многочисленным обслуживающим персоналом крупного бизнеса; с офисным плебсом; с увядшими и закомплексованными тётками-пенсионерками; с фриками всех мастей и прочими, прочими, прочими. Оба украинских майдана – факты большой русской истории. Оба украинских майдана – это про нас.

Эта мистерия самоустранения части  русских людей, этот, как сегодня говорят, кейс самоустранения высокоразвитой цивилизации, - все вот это вот все заслуживает пристального изучения. Российским исследователям просто необходимо пристально изучать происходящее на Украине сегодня. Буквально на наших глазах происходит самоубиение цивилизационных клеток. Прямо на наших глазах разворачивается цивилизационное аутоиммунное заболевание. Даже цивилизационный рак, метастазы которого поразили самые разные отрасли общественной жизни, государственного и корпоративного управления, культурного производства. Работает кажущийся неумолимым механизм самоаннигиляции. А может нам нужно пожертвовать Украиной в большой цивилизационной партии сначала выживания, а затем и экспансии? А может  нам нужно досмотреть украинское кино до конца? Сможем ли мы без этого понять, как работает этот вшитый во всех нас моторчик цивилизационного самоустранения?

Вот несколько моих наблюдений.

1. Мне бы очень хотелось остаться на уровне поверхностности  и публицистичности. Мне как раз интересна эта житейская индукция. Очень важно наблюдать сегодняшнее переваривание Украины, подмечая детали. У нас много качественных аналитиков, которые обязательно все правильно классифицируют и номинируют. Они уже это делают. Мне же интересны детали. Я уже писал выше об усилии внутреннего самоперевода, которое демонстрирует более половины украинского общества. Мне этот «перевод» кажется весьма серьезной метафорой происходящего. Вся постсоветская Украина совершает это усилие самоперевода. С русского. Такой самоперевод предполагает паузу, эдакую длящуюся несколько мгновений задумчивость, даже зависание, «приостановленность» на мгновение. Какой может быть продолжительность такого мгновения в исторических масштабах? Не является ли это слабым местом Украины? Украинство сегодня не самоосуществляется как дыхание, органично, само собой. Украинство самоосуществляется с паузой, запоздало, с видимым усилием самоперевода и само-отрицания. А любая пауза, любой зазор – это логистика для возможностей твоего противника. В итоге в сам цивилизационный код новорожденной Украины вшита слабость, вшит баг.

2. На Украине, даже после второго майдана, могла сложиться билингвистическая этика, в рамках которой на русский вопрос отвечают по-русски, а на украинский по-украински. Контуры такой этики читались в президентской предвыборной кампании 2014 года Петра Порошенко, например. Но не сложилось. Напротив, родился  проект нового украинского герметизма. Очевидно, украинский язык даже сегодня, будучи придумываемым буквально на ходу, не способен обслужить сложноустроенное государство. Отчасти сегодня Украина съеживается, ужимается, скукоживается до возможностей украинского языка. Украина сегодня возвращается к эдакому мещанскому нулю, от которого Империя пыталась ее приподнять.

3. Странный парадокс. Вроде бы сегодняшняя Украина задумана, как Анти-Россия. Вроде бы там некоторые ушлепки что-то лопочут о работе против России. Но тотальная украинизация герметизирует Украину, делает ее вещью-в-себе для всего имперского пространства. Или украинизация – это такая комедия?

4. Забавно наблюдать пожилых и несколько выше среднего возраста дяденек и тётенек на Украине, которые заявляют о том, что «на Украине нет проблем с русским языком». Вот интересно, они тупы или подлы? Если они действительно так думают, если они не видят среднесрочные перспективы государственной украинизации, то это ставит меня в тупик. Неужели у них вообще нет способности к рефлексии? Не саморефлексии, а хотя бы к рефлексии.

5. У нас сегодня нелады с идеологией. И в нашей Конституции прописана идиотская статья, и наши власти похоже испытывают искреннее недоверие к идеологии, и наши интеллектуалы еще не способны к идеологическому творчеству. Идеология – это интеллектуальный,  гуманитарный хай-тек, высший пилотаж. Идеология – это очень серьёзно. Тут нужна большая интеллектуальная и душевная работа. Но что же нам делать сегодня? А сегодня у нас есть язык. У нас есть кириллица. У нас есть великое прошлое. У нас есть огромный континент. У нас есть невероятной красоты природа. У нас есть какие-то такие простые, но и бесспорные, фундаментальные, очень надежные вещи. Наш язык может стать нашей идеологией. Наш язык может стать нашей гражданской религией. Наш язык, если мы его сохраним, обязательно со временем расскажет нами и нам прекрасную и жизнеспособную идеологию.

6. Украинский язык стал в сегодняшнем медиа-пространстве эдаким фасадным языком. Большая часть украинского населения городов  в быту общается по-русски. Это не секрет. По-украински говорят – публичная политика, реклама, юриспруденция, администрирование. По-украински говорят квитанции о штрафах и националистические статьи в газетах, объявления о повышении коммунальных тарифов и безмозглые законы…Украинский язык сегодня обслуживает всю инфраструктуру государственного, политического, коммунального, медийного, грантоедского  лицемерия. Сложилось разделения труда между русским и украинским языками. На контрасте с украинским, русский язык звучит свежо, честно. Это язык, который способен обслужить истину, способен рассказать истину, а также сложность переживаний сегодняшних русских людей, попавших в ситуацию по имени «Украина». Они наворотили дел. Если их предоставить на произвол украинского языка, то мир так и не узнает, что же им пришлось испытать. Только на русском языке они смогут реализовать свой шанс на покаяние за то чудовищное варварство, которое они сотворили со своей страной. Только на русском можно с предельной ясностью описать невероятную коллективную незрелость и невзрослость, которые украинское общество продемонстрировало на обоих майданах. И только русский язык начал рассказывать войну на Донбассе. Уже вышел в свет удивительный роман Захара Прилепина. Уже разошлись стихи Анны Долгаревой. Уже появились другие хорошие книги, которые я еще не прочитал, но обязательно прочитаю.

7. Русский язык сегодня обслуживает в том числе и самое удивительное – собственное отрицание. Сегодня русский язык говорит о невозможности и ненужности самого себя. И это выводит его высшую культурную, цивилизационную общечеловеческую, планетарную лигу. Великий русский язык, как мне кажется, обретает даже сакральность, озвучив и ангельское, и дьявольское. Сегодня на Украине разворачивается лингвистический, языковой ад. Его проходит, в него погружается наш язык перед тем, как, по «Герою с тысячами лиц» Джозефа Кемпбелла, взлететь на уже недосягаемую высоту.

Я полон оптимизма. Мне кажется, у русского языка великое будущее. Изобразительные возможности его превосходят визуальные искусства. Русским языком можно рисовать. Мне грешным делом кажется, мир, планета, уж извините, просто нуждается в архивировании по-русски, в русском пересказе. Только на русском он сохранит свои оттенки, свою бездонную глубину, свою необозримость. Это не комплекс превосходства с моей стороны, приправленный пафосом. Это скорее констатация необходимости. Нашим литературе и науке нельзя лениться. Им нужно опять стать глобальными, амбициозными. Русский язык просто необходим для социализации нейросети, например. Нам всего-навсего нужно сбросить с себя морок самоуничижения. Ребята, нам есть, чем гордиться. Мы очень нужны будущему. Мы очень многое можем дать миру. Нам пора во всём играть по-крупному. 

 

http://zavtra.ru/blogs/ukrainskij_urok_o_yazike_ili_misteriya_samoustraneniya

 

07.05.2019 Уроки украинского. Об экономике событий

 

Депопуляция, коррупция, феодализация, деградация 

Какого чёрта! Почему бы и мне не порассуждать на экономические темы? В кризис 2008 года современная и тотально господствующая экономическая теория полностью обанкротилась. Мейнстримовым дяденькам от экономической науки нечего сказать о всё не заканчивающемся экономическом кризисе. Так почему же нам нельзя? Многие из нас действительно имеют право на суждение об экономике, т.к. мы сами являемся экономическими агентами, участниками экономических отношений. Многие мы – латентные экономические теоретики, участниками ежечасного, ежеминутного постижения экономической действительности, которое складывается в операционное экономическое знание, которое управляет нашими действиями, нашими решениями, оборачивающимися либо успехами, либо неудачами в избранных нами нишах. Мы также обладаем опытом институционального девелопмента, т.к. созданные и создаваемые нами институты живут или умирают. Мы обладаем частным инвестиционным опытом. Прежде всего мы являемся экзистенциальными инвесторами, т.к. вкладываем свою жизнь в ту или иную деятельность, управляясь какими-то собственными представлениями об экономике. Так уж получилось, что почти все в нашей сегодняшней жизни монетизировано, исчислимо деньгами. Мы также инвестируем то немногое или многое накопленное и освободившееся в собственно инвестиционные инструменты, а потому имеем возможность проверить на практике свою, пусть и не всегда вербализованную и отрефлексированную, макроэкономическую картину мира. Кроме того, сегодня вообще набирает обороты фолк-тренд в самых разных отраслях гуманитарного знания. Мейнстрим трещит по швам. Производство мнений и суждений стремительно демократизируется. А значит, какого чёрта!)))

Мне кажется, научность экономического знания несколько переоценена сегодня. Экономика, как и многие другие отрасли сегодня, производит избыточное мнимое знание, фейковое знание, мнимые компетентности, что-то самоценное и самодостаточное. Всё это больше напоминает наукообразность знания правил придуманной кем-то игры. У меня есть подозрение, что сегодня экономика – это скорее игра, очень продуманная игра с потрясающе круто прописанным «сеттингом», с прекрасной системой «ачивок» и т.д. «Наукообразность» же описания этой игры – важное условие, важная составляющая ее легитимности. Сегодняшнее избыточное говорение на тему экономики управляется не поисками (пусть и априорно невозможными) истины. Скорее складывается ощущение, что мы живём во времена какого-то глобального, вселенского заговаривания, забалтывания человеческих множеств вообще и отдельных человеческих особей в частности. Нас заговаривают. Гуманитарное знание вобщем-то и раньше (всегда) этим занималось, но именно в наши дни это как-то особенно отчетливо ощущается. И как-то уже начинаешь сомневаться в нерушимости здравого смысла и существовании некого экономического рацио из учебников. Сегодня мы наблюдаем битву рацио и какой-то странной игры. Причём совершенно неясно, кто или что победит. 

Если же использовать иной, не игровой язык, то современную экономику можно назвать также и экономикой событий, которые создают поводы к стоимости, не чреватой инфляцией эмиссии. Войны, смены режимов, революции и прочие события можно рассматривать и не в логике «побед и поражений». Это скорее поводы к стоимости. Экономика событий производит очень дробное, ритмичное время, разбитое на отрезки время. Экономика событий питается событийным мясом, которое постоянно держит в тонусе, переваривается в новые возможности и перегруппировки. События обязательно построены по законам драмы. Они должны быть легко и вопиюще пересказаны, рассказаны, переконвертированы в житейские нарративы, беременны множественностью интерпретаций. Почти идеальная машина по производству событий – демократический спектакль. Он очень ритмичен и вообще как-то почти идеально вписывается в экономику событий. Иногда кажется, что именно для нее он и был придуман))). В демократическом спектакле поводы к стоимости буквально наслаиваются один на другой. В этом залог, если угодно, интенсивности этой экономической игры, в которую вовлечен почти весь мир. 

Как ни странно, украинские олигархи в свое время не поняли главного – единственным основанием когда-то капитализации их бизнесов была лишь геополитическая неопределённость, лишь затянувшаяся бессобытийность (всяческие внутриукраинские страсти не в счет по причине их мелкости и незначительности), некоторая событийная пауза в постсоветской истории Украины (её ещё называют многовекторностью украинской внешней политики), лишь обещание некой возможности пути. Уже сейчас понятно, что эту ситуацию событийной паузы нужно было длить как можно дольше. В ситуации геополитической определённости случается конец игры в игру. Дальше уже игра играет тебя, и место Украины в этой игре очень незавидное. У этой игры будут свои бенефициары. Скорее всего это будут полувоенизированные паны, сумевшие отстоять свое право на землю латифундисты и прочая шелупонь, мелочь, которая всегда будет играть по-мелкому. Проблема Украины состоит в том, что она выпала из числа бенефициаров экономики событий, выдающей некоторую волатильность на рынках, какие-то пусть и небольшие, но возможности присосаться к чьему-то экономическому росту. Пусть таким игрокам, как Украина, выпадали жалкие крохи, но это все-таки было соучастие в большой игре. Теперь же Украина сама стала событием. В экономике событий это приговор. Это как очутиться внутри торнадо. Повторюсь, и к этим условиям можно приспособиться, кому-то даже будет хорошо. Просто не будет той идеальной картинки, о которой так мечтали люди, выходившие на оба майдана. Вот этого на Украине не будет. За этим украинцам придётся ехать в другие места. И, кстати, в Россию тоже. 

Мне хотелось бы поделиться некоторыми наблюдениями за Украиной как событием. У нас довольно неплохо отражается экономическая ситуация, сложившаяся на пост-майданной Украине, но не исключено, что мне удастся заострить внимание читателей на ряде ускользнувших от их внимания моментов. 

1. Украина выдала нам пример законченной траектории постсоветского олигарха. Собственно теперь понятна судьба этих странных бизнес-героев периода распада Советской империи. Если попробовать описать историю новорожденного пост-советского бизнеса, то можно выделить несколько этапов:

- сначала ребятам дали возможность чем-то банчить и генерить не совсем чистый кэш;

- потом государства позволили, или государствам позволили позволить конвертировать кэш в собственность, допустили ребят к приватизации;

- потом ребятам-собственникам разрешили в содружестве с государством генерить кэш, обирая неудачливых сограждан самыми разными способами, беря на себя массу политических и криминальных рисков;

- потом ребят острожно запустили на фондовый рынок, дали поиграть в капитализацию, в конвенциональные деньги, в по-настоящему большие, огромные деньги;

- потом ребятам объяснили, что их номер шестнадцатый, игры в капитализацию – это лишь прелюдия к сдаче активов большим игрокам, причем в этой сделке есть одно очень важное и обязательное условие – вместе с активами нужно обязательно сдать и страну;

- всем, кто не понял предложено вернуться в добывание кэша правдами и неправдами, копя багаж вины, который рано или поздно в нужное время распакуют или какой-то арбитраж, или лондонский/американский суд, или ФБР, или еще кто-то. 

Именно такова траектория классического украинского олигарха Рината Ахметова, который как раз идеально прошёл, не отклоняясь, по этой траектории. Поднимаясь до высот капитализации в 17 миллиардов долларов, после второго Майдана он скатился до «нищих» менее  5 млрд. Сегодня он банчит по-мелкому в партнёрстве с Петром Порошенко всяческими «роттердамплюсами», срубает бабло на сумасшедших тарифах, конвертит свору своих политических шавок в парочку облкоммунэнерго. Все эти игры дают ему много денег, но это рисковые деньги, это не конвенциональные деньги. Этими деньгами можно только покупать, подобно вождю туземного племени, бусы люксового потребления, но с этими деньгами может и не получиться играть в больших играх. И кто знает, в каком большом геополитическом раскладе и кто им, несчастным украинским олигархом, расплатится, кто раздавит его как муху? Постсоветские бизнес-генералы, по-нашему олигархи, оказались по-своему наивными людьми. Им казалось, что всё-таки есть какие-то правила. Сбегая в светлый западный мир, они считали, что можно жить, «под собою не чуя страны». Оказалось, что всё гораздо проще и злее. Глубинное основание их временной капитализации – это ожидание помощи в сдаче государства и государств, на которых они паразитируют. Вообще некого чистого, по правилам, вне политики, большого бизнеса не бывает. Вообще обладание даже одним миллиардом долларов – это уже большая политическая проблема. Даже такое состояние – это уже повод к большому беспокойству, повод к большой работе. Таким состоянием просто так обладать нельзя. Надеюсь, наши бизнес-генералы уже это поняли. Без сильного государства за спиной они – абсолютное ничто. И во имя будущего им нужно как-то учиться сосуществовать с государством. Да, не очень совершенным, не очень предсказуемым, не всегда стилистически приятным, но в каких-то главных вещах способным быть толковым. У большого бизнеса нашей страны впереди большая работа. У нашего государства впереди тоже работа ничуть не меньше. 

2. Можно даже выразить некоторое уважение к украинскому олигархату, который изо всех сил пытается противостоять транснациональному большому бизнесу. Но за что идет борьба? Только за условия сделки по сдаче страны. Не более. Складывается ощущение, что большие дяди решили сожрать Украину задешево с помощью обычной грантоедской шелупони и нечисти, совершено беспринципной и лицемерной. Ничуть не менее беспринципной и лицемерной, чем представители стандартного, окормляемого олигархами депутатского стада. Эти «менеджеры» и «лидеры мнений» стоят грантодателям сущие копейки. Все-таки правдами и неправдами Порошенко отбивался как мог, назначив себя единственным олигархом. Совершенно непонятно, чем будет Зеленский. Не исключено, что это будет последний бой украинского олигархата, который попробует заставить больших игроков иметь дело с собственниками. Но в медиа-поле много признаков и того, что игра уже проиграна. Слишком много грантоедской швали ошивается вокруг пока  еще избранного президента Украины. Поживем-увидим. 

3. Мне кажется, главный урок постмайданной Украины состоит в том, что поколение ранних, постсоветских бизнесменов, бизнес-героев 1990-х, эдаких экономических корсаров времен транзита из социализма в капитализм, должно самоопределиться. Это очень интересные люди. Все они родом из СССР. У всех у них свои счёты с занюханными подъездами хрущёвок, армейскими каптёрками и красными уголками и прочим. Это действительно сильные, но больше удачливые люди. Но в значительной степени многие из них – наивные люди. Их какие-то частные и полные только им интересными подробностями судьбы – кейс банальных нуворишей. Их сложно считать настоящей элитой. В их поведении очень многое управляется этим дурным и банальным «Ух, какой я молодец!». Им нужно определиться, готовы ли они учиться быть элитой? Это очень важный вопрос. Уже просто опасно превращать историю русского бизнеса в набор личных историй нескольких людей. Нескольких наивных, неопытных в элитарных делах, эгоистичных, не очень хорошо образованных, быстро выдыхающихся, плохо воспитывающих своих детей и т.д. Именно такие должны уйти. Будет хорошо, если эти люди поскорее уйдут. На их место должны прийти гораздо менее яркие и героичные люди. Системные, циничные, неутомимые, очень амбициозные,  быть может немного серые, но способные к институциональному строительству и солидарности, тоже институционализированой. Эти люди должны мечтать не о некой спокойной старости на средиземноморском берегу. Их уже нельзя будет развести на бусы люксового потребления, всю эту дешевку. Эти люди уже будут играть по-крупному. Эти люди уже никогда не напишут такое смешное письмо о поколении индиго, как это сделал несколько лет назад Михаил Фридман. Этот суровый старенький дяденька, сурово гоняющий своих заемщиков, вдруг, как стареющий папик, всплакнул, пустил слюни в сторону новой экономики, продемонстрировав абсолютную манипулируемость этого поколения бизнесменов. 

4. В сегодняшней Украине нет пророссийских экономических элит. Это очень важно понимать. Это абсолютный факт. Но даже если представить себе, что какая-то  часть украинского бизнеса вдруг задумалась бы о неком геополитическом выборе, что мы могли бы ей предложить? Нам и даже Азии нечего им предложить. Пока. Мы не можем предложить им игру в капитализацию и формирование стоимости. Это таинство случается несколько западнее. Мы не можем предложить им развитую инфраструктуру, индустрию люксового потребления. Мы не можем предложить им иную экономическую игру. Мы сами в нее играем. Мы не можем предложить им это ощущение, эту иллюзию «для тебя открыт весь мир». Мы не можем предложить им и некую «благодарную публику», систему признания для экономических элит. Нам только предстоит все это построить. Все ли готовы терпеть и играть вдлинную?

5. Украинский бизнес утратил последние шансы играть по-крупному еще и потому, что сдулся очень важный стереотип, питавший постсоветские элиты. На некоторое время они исходили из презумпции своей нужности кому-то в больших геополитических играх. Какое-то время им подыгрывали, но сегодня уже очевидно, что Россия и без Украины может быть империей, важным геополитическим игроком. Мне кажется, на Украине это ещё не осознано, не понято. 

6. Вообще мы должны отрефлексировать нашу, здешнюю, российскую, шкалу оценок постмайданной Украины. В своих сегодняшних оценках мы историчны, мы соотносим Украину сейчасную с тем, какой она могла бы быть, получив едва ли не лучший кусок советского пирога. Всё больше и больше сегодняшние жители Украины проще и прагматичнее. Они живут в многотрудном и многосложном «сегодня», которое к тому же подбрасывает мегатонны и террабайты информационного мусора. Они уже смирились. Они уже точно знают, что зло всегда побеждает. Они проживают свои частные жизни. И многие уже просто не понимают, о чем говорим мы. У них уже просто атрофированы эти органы государственных, имперских, геополитических чувств. Они уже полностью отдались тактическому существованию. Они крутятся. Как белки. В колесе. И многие ли имеют право их судить? По большому счёту новая деиндустриализированная Украина тоже способна подарить малые и большие радости украинскому обывателю. Сегодня там решается, чем она станет. Дурной, очень латиноамериканской страной с сырьевой экономикой, с эскадронами смерти, с флагманами производства, полностью контролируемыми зарубежным капиталом, с огромным государственным долгом и постоянным балансированием на грани дефолта. Или эдакой большой, но малолюдной Болгарией. Пока Украина всё больше пахнет Латинской Америкой. 

7. Именно в последние 5 лет были снесены все рождённые еще в 1990-е годы экономические стереотипы для большой публики. Все эти «свободный рынок», «свободная конкуренция», «неприкосновенность собственности», «независимость судов», «частный собственник эффективнее государства» и прочее – это сказки для наших либеральных туземцев. Наступает пора трезвости. 

8. Пожалуй, соль трагедии сегодняшней Украины даже не в том, что она потеряла скорее всего навсегда российский рынок, на который она могла поставлять что-то более или менее технологичное. Проблема состоит в том, что создается глубоко эшелонированная оборона Украины от самой возможности реиндустриализации, самой возможности даже экономического успеха. Создается ансамбль условий невозможности. Этих условий множество. Их можно перечислять долго. Одна реструктуризация внешнего долга от Арсения Яценюка и Яресько чего стоит! Фееричная, невероятная, невозможная и почти непредставимая. Но всё же самое главное в этой грустной истории – вопиющая социальная деградация украинского общества, его невероятное, стремительное упрощение. Приметами этой деградации являются:

- депопуляция – о ней много говорят, а ведь самое главное украинский рынок перестал быть большим, сегодня это довольно средненький, крайне малоплатежный рыночек;

- по сути исчезновение не только инженерной, технической интеллигенции, но и «синих воротничков», квалифицированных рабочих; еще хуже – исчезновение самих условий для её появления и воспроизводства, так, например, по сути уже уничтожена система среднего профессионального образования, павшей жертвой реформы децентрализации;

-  феодализация украинского общества, возрождение пан-холопских отношений; новый украинский холоп – на самом деле – плохой работник. Уникальность малороссийского работника в имперские времена состояла в причудливом ансамбле очень частного, мещанского, малого и, напротив, имперского, осознанной причастности к Большому проекту. Ещё немного и сегодняшний украинский гаврош, чудовищно продажный и беспринципный, плохо образованный и утративший навыки институционального конформизма, способности к интеграции в большие общности, с элементарной ценностной матрицей, уже не будет иметь большой цены на рынке труда. Новый украинский холоп мне напоминает постсоветских прощелыг-таксистов, которых ещё можно было встретить в начале нулевых, когда ещё не выросли как грибы таксистские сервисы. Это такие нагловатые, но весьма трусливые блатари, лениво стоящие рядом с вокзалом, выставляющие запредельный ценник в расчёте на лоха. Это были уже потерянные для больших историй люди. Их быстро смыло временем. Такие люди более или менее смогут как-то существовать в новой экономической архаике и кустарщине. Скорее всего в возрождающейся рассеянной мануфактуре экономики взаимных услуг им тоже не найдется места, но на дне кустарного производства или каких-то элементарных услуг такие люди даже не пропадут;

- абсолютная и тотальная коррумпированность украинского общества; инфантильность и подлость украинских майданов состоит в том, что все там стоявшие, будучи активными соучастниками коррупционной системы, назначили козлами отпущения «олигархов».

Вообще именно в социально-экономической области сегодня Украина дарит нам ощущение тусклого блеска необратимости и неотвратимости. Это какое-то очень странное ощущение. Как будто ты с морского берега наблюдаешь за крушением судна, уже ветхого, но в котором угадываются следы, контуры, замысел когда-то красивого корабля. Мы находимся на берегу и наблюдаем какой-то бесчеловечный, очень рациональный и предсказуемый процесс расщепления того, что когда-то было сложным, многосоставным, многоуровневым. На сегодняшней Украине всё уже очень и очень просто. Сегодняшний простой украинский человек просто запутался. И украинские элиты тоже запутались. Мы же видим, как на наших глазах материализуется то, что предсказывалось многими аналитиками 5 лет назад, что казалось невозможным и непредставимым. Это предсказанное очень быстро случилось, явилось нам. Мы же стараемся заговорить жестокую и необратимую реальность. Пора немного помолчать и посмотреть. А потом что-то сделать. 

 

http://zavtra.ru/blogs/uroki_ukrainskogo_07_05

 

28.04.2019 Уроки украинского. От декоммунизации к деколонизации

  

 Киев выбрал хуторянскую, самую худшую, самую этнографически-нацистскую версию идентичности

 Мне очень хочется встретиться и поговорить с самим собой пятилетней давности. Очень хочется провести с самим собой тогдашним беседу о невозможном и его границах. Я даже не стал бы переубеждать самого себя тогдашнего. Я бы слушал, слушал...И горько улыбался.

Сегодня нам очень важно выпасть из текущего медийного ража и поймать за хвост этот момент. Этот пока еще длящийся момент. Два месяца назад руководитель украинского института национальной памяти заявил о том, что после завершения "декоммунизации" приступит к "деколонизации" страны. Начнется «деколонизация» с Одессы, Херсона и Николаева, городов и регионов, в которых сильны «имперские настроения». Цель – «уничтожить легенды об общности украинцев и русских". Предполагается осуществить множество всего. Будут удлиняться сроки жизни городов Новороссии, уничтожаться старая топонимика, изгоняться памятники Екатерине Великой, Потемкину, Суворову и др. Вообще тема «деколонизации» будируется на Украине весь этот год. И нельзя сказать, чтобы у нас она осталась незамеченной. Нет. У нас ползучую украинскую деколонизацию заметили, но большого, как сейчас говорят, «хайпа» она не спровоцировала. Вероятно,  это связано с тем, что действительно сложно ориентироваться в том информационном мусоре, который исторгает из себя сегодняшняя Украина, умудряясь каждый раз поднимать градус идиотии, абсурда и дури. Но скорее всего есть и другая причина. Именно так и работает технология адской социнженерии. Каждый последующий шаг уже вызывает меньший накал общественной дискуссии, чем первый. А первой была декоммунизация, снос памятников Ленину, переименования городов и улиц. Тогда ломались копья и бурлили страсти. Тогда значительная часть и нашего общества, в том числе и «либеральная», отнеслась к декоммунизации с эдаким латентным «пониманием», проглотила ее. Многие говорившие о том, что декоммунизация обязательно увенчается русофобией, не были услышаны. Сегодня очень важно это для себя зафиксировать: декоммунизация в этой адской социнженерии обязательно увенчается русофобией. Без оттенков, без вариантов, без «если». Точка. Очень важно всем, кто надеется, что эти восточноевропейские варвары, эти бабуины ограничатся только памятниками Ленину, щелкнуть по носу. Этих людей нужно, как нашкодивших котов, ткнуть в лужу сказанной ими ранее словесной мочи. Очень важно устроить им встречу с ними же недавними. Они уже скорее всего не помнят, что несли несколько лет назад. Наступили времена людей с короткой памятью. И речь идет прежде всего о представителях части наших и не наших «илит», туземных «илитариев».

Впрочем, именно Украине как всегда как-то особенно не повезло. Ей досталось от СССР много всего материального, но ей не повезло с советскими элитами. Ей не досталось элит. Пусть раздолбанных, пусть шизофреничных, пусть тогда деморализованных, пусть заигравшихся в обогащение, но все-таки элит, не утративших в какой-то своей части инстинкта к государственности, способности к созиданию вязи государственности, наращению  государственной плоти. А Украине не повезло. Ей никого и ничего не досталось. Из разных углов взялись заместители, блюстители места, предназначенного для элит, эдакие вахтеры, преграждающие путь в элитарные кабинеты. И элиты так и не появились до сих пор. А те, что есть, это скорее мимо-элиты.  Они до невозможности, до комичности мимо, невпопад. Они кроме всего прочего другого, обладают какой-то патологической неспособностью к элитарной герменевтике. Они не умеют читать тексты геополитических раскладов, они не умеют понимать большие и значимые ситуации. Они не умеют понимать мир. Именно поэтому и они сами, и ведомый ими несчастный народ, стали обычным, банальным пушечным мясом. Мясом вторичным, очень несвежим. Даже первая оранжевая революция оказалась до жути вторичной. В этом мясном состоянии они потеряли хоть какую-то возможность экономического суверенитета, которая забрезжила при Кучме. Украинские мимо-элиты до сих пор ломятся в какую-то ненастоящую, придуманную «Европу», которой или уже нет, или никогда не было. Они так же ломятся в НАТО, про которое тоже далеко не всё ясно. И они окончательно выбрали хуторянскую, самую худшую, самую этнографически-нацистскую версию идентичности, устроив совершенно тупую и дремучую декоммунизацию, плавно перешедшую в «деколонизацию». И это тоже мимо. Уже дуют другие ветры.

Уже очевидно, что советская цивилизация - один из важнейших символических активов. Советские искусство, вещность, особенно кинематограф, военные дела - масса всего советского в скором времени станет  объектом тяжбы. Наши бывшие советские братья, ставшие недавно независимыми, рано или поздно переболеют всей этой временщической дурью и включатся в большую тяжбу за право наследования кусочков (идеологически нейтральных сначала) советского. И, кстати, нам в России придется иметь с этим дело. И России нужно будет иметь аргументацию, но самое главное - России уже сегодня пора осваивать и символически присваивать советскую цивилизацию: формировать сегодняшний словарь для описания, включать советские иконы в общие иконостасы нашей гордости, переговаривать советское переговариваемое и прочее. Уже сейчас должна вестись кропотливая символическая работа.  Страсти провинциализирующихся на наших глазах национализмов через какое-то время сдует ветром. Советское наследие может подвигнуть на большие свершения. Эти символические тяжбы не будут злом. Это будут интерпретационные войны. В таких тяжбах появляется на свет Божий всеобщее. Лучше понимать это, быть готовыми к этому. Пока же нам дают фору, и мы должны извлечь уроки. Некоторыми из них я хотел бы поделиться с читателями:

1. Сегодняшние волны декоммунизаций в Восточной Европе (а украинская – самая поздняя из них, самая вторичная и дурная) – это часть гораздо более фундаментального процесса, чем нам  хотелось бы. Эту тему можно, конечно, утопить в привычном сраче с нашими туземными либералами, но касаются такие переругивания скорее накипи, событийной пены. Соль декоммунизации – убиение даже намеков, даже возможности Большого стиля у декоммунизируемых народов. Реализуется очень глубокая социнженерия, целью которой является замена монументализма Большого стиля на эргономичный урбанизм для городского стада. Сам этот процесс убиения маркеров, а затем и возможности, суверенной ментальности, сопровождается и выветриванием вещных подробностей. Обоснование этих процессов происходит на каких-то запредельных уровнях поверхностности. Так сегодняшние декоммунизаторы оправдывают свои действия тем, что большевики сами разрушали досоветские памятники. Можно даже привести целую галерею монументов Ленину, стоящих на старых постаментах. Всё так. Но коммунисты замещали побежденных кумиров новыми. За относительно короткий период они создали такое монументальное множество, которое сопоставимо созданным за всю предыдущую историю. В СССР происходила смена декораций Большого <не совсем, не достаточно кодифицированного вербально, идеологически> имперского проекта на Глобальный Левый проект. Поднимались ставки в Большой геополитической игре, что получало воплощение прежде всего в монументальном искусстве. Сейчас же такой смены нет. Нет замещения. Есть убиение самой идеи Большого стиля. Весьма симптоматично то нечто, которое материализовалось на месте убиенного памятника Ленину в Киеве. Некоторые весьма убогие монументальные маркеры этнографических национализмиков не достойны рассмотрения. Они не заслуживают внимания так же, как и довольно неплохие монументы, появившиеся в некоторых восточноевропейских странах, но сделанные, сотканные по законам креативности. У такого рода креативных монументов иная генетика, иная природа.  На эту тему я напишу позже и более подробно, т.к. являюсь инсайдером как креативной индустрии, так и сегодняшней версии урбанистического движения.

2. Гидра декоммунизации выползла на свет Божий с благословения интеллигентствующих дяденек и тетенек из поздне-советских, опаленных перестроечными толстыми журналами и прочим пропагандистским мусором эпохи перестройки. Именно в те времена они подхватили на кухнях в хрущевках и брежневках остро-респираторный антисоветизм. Именно у этой массы антисоветизм получился страстным, буйным, слепым и бездумным. Сработала очень эффективная технология по конвертации не очень удавшейся частной жизни, каких-то личных неудач в антисоветизм. Сработало интересное символическое айкидо. Эти уже старики, уже немолодые люди, растратили способность к включенности в большие и хорошие идеологические конструкции на тупую одношаговую антисоветчину. Они сливают «советы», не понимая, что следующим объектом слива станет собственно историческая Россия. Как показывает украинский опыт, эти люди неисправимы и слепы. В некотором роде это уже идеологические трупы, живые мертвецы, но они все еще есть. Именно они будут создавать инерцию антисоветизма, даже не понимая, что драйв эта дурь уже утратила. Сужу по своему опыту.

3. Кажется, в нашем обществе начинают понимать вроде бы простое, но как-то тяжело приживающееся у нас – Хватит спрашивать всяческих актёров, фигляров и прочих подобных представителей профессий с невысокой социальной ответственностью на тему «как нам обустроить Россию»! Кажется, опять же благодаря Украине, мы начинаем излечиваться от этой патологии вопрошания о мировоззренческих и важных проблемах не тех людей. Ну глупы они!))) В этом глупы. Они могут быть умны каким-то особенным умом в своих профессиях, если достигают успеха. Но хватит превращать их мнение в новость! Понимаю, широкой публике сложно потреблять экспертное мнение, но нужно стараться. Самое главное – сегодня это уже возможно. Именно в пост-майданные времена в нашем медийном поле появилось множество медиа-публицистов, вербальных  кодификаторов. Они делают весьма важную работу. Особенно важную сейчас, когда из многих наших «деятелей культуры» повылазила невероятная смесь дури и подлости на тему пост-майданной Украины. Стала видна их ограниченность и откровенная глупость. Происходит девальвация мнения культурной интеллигенции, которая в свое время легитимизировала (и эту легитимизирующую способность нельзя недооценивать)  и перестроечную подлость, и настоящий социальный геноцид 1990-х. Надеюсь, многими уже поставлена под вопрос сама их способность производить общественно значимое мнение. Оспорено само их право вещать, так сказать. А они вещают, не замечая всей пошлости этого вещания. А ведь именно они – основные разносчики антисоветизма у нас.

4. Сегодняшняя украинская декоммунизациядеколонизация – это неумолимый процесс институционализации разрыва между нами и нами же, оказавшимися в странной и затянувшейся ситуации по имени «Украина». Это не столь невинные и обратимые вещи, как многим из нас кажется. Мы, жители постсоветского пространства, пока всегда проигрываем в институциональных играх. Мы с нашим государством – эдакий богатырь, который сошелся в схватке с мухами. И в собственно схватке богатырь мух победил и побеждает всякий раз. Мухи отступили, позорно бежали с поля боя, но собственно никуда не делись. И такие битвы им не мешают. Мухи продолжают существовать согласно своим ритмам и логике. И в небоевой повседневности богатырю придется с ними считаться. В такого рода институциональных играх, а по сути институциональных, интерпретационных войнах время работает против нас. Институциональное строительство требует времени. И мы даем время для обретения этим украинским нечто институциональной плоти. Мы сами уже играем в навязанную нам институциональную игру, называя Днепропетровск «Днепром», а Кировоград «Кропивницким». В такого рода играх не существует мелочей. Необходима институционная гигиена. Нужно понимать, что мы, сопредельные государства, играем Украину. Прежде всего мы.

5. Хватит нашим властям сливать гуманитарные вопросы в межгосударственных разменах. Пора им уже понять, что в цене на газ и металлы и прочем есть и гуманитарная добавленная стоимость. В своей защите советского мы – армия без главнокомандующего. Вообще наша власть не очень жалует людей, к ней лояльных по своим, частным причинам. Мне кажется, у наших властей есть даже некоторое недоверие к таким лоялистам, этатистам, государственникам. Наша власть не избыла эту имперскую расслабленность, половинность. Может это и неплохо. Уже возникает часть общества, которая ломает монополию сегодняшней власти на российскую государственность. Возникает какой-то новый старый запрос на государство, как не только поставщика госуслуг, но и то, чему и кому до всего есть дело, чему и кому  больше всех нужно. Мы уже знаем, как это бывает, когда государству до многого нет дела. Уже просматривается новое представление о государстве, как союзнике простого человека в его противостоянии корпоративным упырям. Готово ли наше государство к критике за то, что оно не достаточно государство?

6. Православное и советское, как показал опыт пост-майданной Украины, оказались самыми стойкими в противостоянии развернувшейся вовсю социальной инженерии. Этот опыт стойкости очень обнадеживает. Гуманитарному сообществу пора сосредоточиться не на разрывах, которыми столь полна наша история ХХ века, а на русско-советских континуумах. Нам пора увидеть общее в различных реинкарнациях исторической России. Нам пора перестать спотыкаться о нескончаемые  события, которые мешают нам увидеть общее и непреходящее в русском и советском. Мне очень помог опыт изучения визуальной «Россики», изображений России в зарубежном искусстве. Погрузившись глубоко в материал, я обнаружил, что визуализация русофобии была одинаковой во все периоды – и царский, и советский…За некоторыми непродолжительными исключениями времен двух мировых войн. В конце концов, наши враги не видят особенной разницы между царской и советской Россиями. Может наконец-то поверим им?)))

7. Было бы несправедливым не заметить, как в фильме «Обыкновенный фашизм», «но была и другая Украина». Есть люди, даже из Киева, которые сохраняют, поновляют советские памятники, особенно те, что связаны с Великой Отечественной войной. Есть девочки, которые пытаются защищать советские мозаики. Есть фотографы, которые успевают запечатлеть советское наследие хотя бы на фотографиях. Такие люди есть. Но нам просто необходимо начинать собирать «Белую книгу» украинской декоммунизациидеколонизации. Так уж получилось, Украина стала едва ли не эталонным заповедником советского монументального искусства, в котором живут прекрасные примеры конструктивизма, пост-конструктивизма, сталинского ампира, индастриала, брежневского брутализма, совмода. И нам нужно зафиксировать все потери и всех варваров, идеологов и исполнителей, которые совершили и, к сожалению, еще совершат свое чёрное дело. Нам нужно запомнить этих людей.

8. Акты вандализма сопровождаются и системной работой в Википедии. Если русскоязычном сегменте войны ведутся с переменным успехом, то в украиноязычном сегменте царит полный швах. В украинской Википедии Илья Репин – уже «український і російський художник-живописець». И это только вершки. Украинская Википедия должна стать полем символической войны, местом реализации символических политик. Что такое Википедия? Свалка ли это? Конечно, свалка. Много ли там непроверенной и спорной информации? Очень много. Является ли эта площадка - местом идеологических войн? Является. Википедия сегодня делает, ежесекундно транслирует определенную картину мира. И в делании ее обязательно нужно участвовать. Можно сколько угодно иронизировать над качеством статей в этой энциклопедии, можно подмечать мильон неточностей, но нельзя не признать тот факт, что сегодняшний онлайновый человек черпает оперативные знания из этого ресурса. Википедия кодифицирует сегодняшнее знание. И там надо быть. Присутствие в этом ресурсе должно стать политикой. Вообще пора задуматься о национальной вики-политике. Эта политика должна стать частью культурных политик, о которых мы так много говорим в Русском художественном союзе. Очень обнадеживает то, что Википедия – как раз та среда, в которой все поправимо. И даже в короткие временные интервалы.

Вообще в украинской декоммунизациидеколонизации любого человека с университетским образованием не может не поражать какая-то вопиющая подлость, лживость, бесстыжесть, наглость, базарное хабальство. Иногда кажется, что этой дури сложно что-то противопоставить. Но это не так! Нам просто необходимо привыкать к тому, что за прошлое нужно бороться. Как показывает опыт, нет того дна, на которое не способны опуститься наши враги. А у нас есть враги. Прошлое не существует само по себе. Его нужно защищать.

 

http://zavtra.ru/blogs/uroki_ukrainskogo_ot_dekommunizatcii_k_dekolonizatcii

________________________

(Навязали, а не "Киев выбрал". Админ) 

26.03.2019 Уроки украинского. Блёстки и нищета русского либерализма

  

Они поразительно не умеют видеть лес за хилыми березками стилистических пристрастий 

 В самом начале статьи позволю себе нескромность процитировать себя же, кусочек моей рецензии на книгу Захара Прилепина «Взвод»: «Потихоньку либеральный мейнстрим, воцарившийся у нас лет 30 назад, истончается, дает течь. Вероятно, уже скоро он займет свое место ad marginem. Хотя существует и другая вероятность. Ведь странное дело! Дискуссия «государственники/западники» длится у нас уже 200 лет, но «западничество» не персонализировано. Оно существует как бы само по себе. Оно не висит на стене, прибитое человеком-гвоздем, великим именем, или людьми-гвоздями.

Наше туземное западничество сложно пришить к действительно значимым именам нашей культуры. Мы более или менее знаем, помним и слышим имена текущие. Пока помним, пока знаем. Как правило, это какие-то резвые и очень бодрые публицисты. Они, как бесстрашные бабочки, бросаются в разгорающиеся костры нашей социальной памяти и быстро сгорают в них. Кто помнит сегодня пламенных публицистов перестройки? Всех этих корякиных, черниченко и прочих? А ведь гремели! Тиражи имели. Зачали кучу дурацких мифов, которые как бы сами по себе взялись и поселились в нашей памяти, даже учебниках. Они — эдакие интеллектуальные сороки-сплетницы, творцы эдакого «осадочка» в нашей культуре. Их мифы рано или поздно опровергаются и разбиваются, потому что факты — штука упрямая.

Но «осадочек» остается, превращаясь со временем в тягучий и плотный ил, мешающий нам чтить несправедливо забытых и любить заслуживающих любви… <здесь не обойтись без> эдакого культурного клининга». 

Если продолжать илисто-осадочную тему, то русский «либерализм» представляется мне лягушкой. Очень долго, как античные учёные, мы следили за нашим «либерализмом» в его целостности. В этом состоянии русское западничество весьма обманчиво. Иногда даже казалось, что эти люди из числа «думающих», что изрекаемое ими в состоянии покоя напоминает «мысли». Но это все видимость. Когда большое и острое Событие вдруг вспарывает русский либерализм, обнаруживается его нутро, как оно есть. Второй украинский майдан стал актом анатомирования трупика лягушки русского либерализма. Сколько же всего скрывала лягушачья кожица! И всем нам нельзя отводить глаз от этого располосованного ножом существа и того Чужого, который все еще скрывается в его неопрятных потрохах.

Уже за одно это можно поблагодарить второй украинский майдан, породивший настоящее публицистическое цунами, которое, надеюсь,  должно смести очень продолжительную традицию вообще-говорения о России и поставить точку в  двухсотлетней истории нашего туземно-аборигенного западничества, которое можно отнести к числу вопиющих оскорблений разума, если использовать язык героя «Крестного отца», Майкла Корлеоне.

Я постоянно сталкиваюсь с нашими либералами, среди которых есть и весьма симпатичные, интересные люди. Они всегда обижаются, когда я обобщаю, обращаюсь к ним, как коллективному «вы». Вполне справедливо они говорят о том, что в «либералы» у нас записывают самых разных людей, в том числе и носителей самых чистых намерений, абсолютно не монетизирующих свои убеждения. Просто так они думают. Иногда хочется согласиться с такими замечаниями. Но не получается. Русские «либералы» - это такой редкий случай, когда можно легитимно и обоснованно сваливать всех в одну кучу, грести под одну гребенку. Потому что все они, при всей их разности, говорят и мыслят одинаково. Точнее всеми ими говорит либеральный язык, либеральный дискурс. У всех у них одинаковое дискурсивное мышление. Никогда я не испытывал ни малейшего сомнения в широте обобщений, как при написании текста о нашем туземном «либерализме».

В нашем интеллектуальном поле русские «либерализм» и западничество описаны и проанализированы исчерпывающе. Пожалуй, можно согласиться и с тем, что «либерализм» - это сегодняшняя реинкарнация, этап общей истории русской «интеллигентности», этого странного социального состояния, этого социального наваждения, о котором у нас сказано очень много. Я могу лишь какие-то вещи акцентировать и попробовать описать их при помощи адекватного, соразмерного публицистического, очень житейского языка. Вообще мне кажется, русский «либерализм» не должен быть предметом изучения «истории идей». В русской либеральной девиации собственно никаких идей нет. В некотором роде, введение нашего доморощенного «либерализма» в пространство «истории идей», - это осквернение этого пространства, это какой-то адский комплимент ему, которого должно изучать скорее с помощью инструментария этнографии, этнологии, антропологии. Честнее говорить об этнографии русского «либерализма». Русский «либерализм» порождает, в лучшем случае, фолк-историю («миллиарды убитых Сталиным» и прочее подобное), фолк-экономику («правильная экономика – это когда шампунем тротуары моют» и прочее подобное), фолк-политологию («весь мир – Кремль, а люди в нем шпионы» и прочее подобное). Вообще русский «либерализм» – это классический пример мифа Нового времени. Пример мещанского, кухонного, семечно-лавочного мифа довольно истеричных и пугливых дяденек и тетенек, которых по разным причинам занесло в города. Не помешает в изучении наших либеральных туземцев и психоанализ.

Хочу поделиться некоторыми наблюдениями за поведением наших «либеральных» туземцев в дни и годы после второго украинского майдана.

1. Патологическая правдонедостаточность. Правда – это истина для глупцов. Правда – это эрзац истины, это дешевая и вульгарная версия истины. Правда – результат конвенции дураков. Правда – эргономичная истина, но истина не может быть удобной. Я действительно не понимаю до конца, что наши неполживые понимают под словом «правда». У меня есть только предположения. Правда для нашей плохо образованной, но весьма бойкой на ниве публицистического шулерства, «либеральной» интеллигенции  - это такое соответствие фактов некому не отрефлексированному (а наша интеллигенция, я все больше и больше в этом убеждаюсь, патологически не способна к саморефлексии) пред-убеждению, до-убеждению. Предубеждения наших интеллигентствующих формируются по принципу «когда б вы знали, из какого сора». Ребята с нашего двора, случайные какие-то, дурацкие и не дурацкие, кумиры, дедушки/бабушки/мамки/папки/соседи/соседки формируют какой-то нерушимый костяк нехитрой, простой как три копейки, карманной интеллигентской веры. Причем этой вере реальность во всей ее сложности и необозримости, как правило, не соответствует. Тем хуже для реальности! Являющаяся русским «либеральным» интеллигентам реальность воспринимается как заведомо, априорно ложная, как прикрытие какой-то всамделишной, настоящей-пренастоящей, которая соответствует их представлениям о сияющей правде. Наш интеллигентствующий «либерал» болен презумпцией неправдивости, ложности являющейся перед его взором реальности. Русский интеллигент обязательно будет отыскивать во всем многообразии фактов именно те, которые соответствуют его мутному, иррациональному пониманию правды. Интеллигентская вера в правду очень холопская по своей природе. Его изначальное пред-убеждение построено крайне просто. Весь мир – это такой имманентный ад. Он обязательно раскопает в самом светлом, самом прекрасном крупицу ада. Свою жизнь он тоже превращает в свой личный, частный ад. Этот адский огонь он носит в себе. С этим адским пониманием правды он будет соотносить все. Из всех фотографий прекрасного здания он выберет самую плохую. Если это здание, конечно же, находится в России.

2. Векторная этика. В рамках либерально-интеллигентской векторной этики «плохим» и «хорошим» назначают. Этическая оценка не является результатом этического переживания, внутренней работы по соотнесению с этическим идеалом. У наших туземцев все происходит проще. Кто-то «приличный» должен показать пальцем, пометить, маркировать. Причем эти приличные всегда возникают «откуда-то». Собственно все. Ничего глубокого там нет. Маркированные как «хорошие» в рамках этой векторной этики, могут делать  и говорить что-угодно. Им можно все. Потому что они «хорошие» и «приличные». Нет границ для этической пластичности русских «либералов». Сегодня наступили времена названных. Названных интеллектуалами, моральными авторитетами. Много названных, но мало достойных. Многие удовлетворяются и названными. 

3. Институциональная фамильярность. Для русского «либерала» причина всего в социальном мире – Кремль. Без полутонов и оттенков, без промежуточных стадий. Кремль. Они очень любят говорить: «это сделал Кремль», «Кремль не позволяет» и прочее. Я сначала думал, что наши аборигенные «либералы» таким образом льстят себе. Повышают собственную значимость, адресуясь прямиком к Кремлю. Скорее всего и не без этого, но они действительно верят в то, что за всем в нашей стране стоит Кремль. Этому помогает то, что империи, как бы они не назывались, всегда пирамидальны. Поскольку наши либералы абсолютно недоговороспособны и не способны к созданию институтов, они не очень понимают институциональную и коммуникационную природу власти. Вечные диковатые, всех предающие и кидающие фрилансеры, они не очень понимают природу внутри-институционного существования, логику пребывания институтов во времени…Как доисторические люди, наши «либералы» видят за всем происходящим волю богов, которым есть дело до даже повседневности и житейской частности. Припорошенная дурацкими словами о «свободе» и «правах» их картина мира непоправимо цезаристская и авторитарная. Ничего другого они не знали и не знают, и только это они всегда будут воспроизводить. Даже если, не дай Бог, опять окажутся у власти.

4. Любовный роман с властью. Но часто их, на самом деле истинных цезаристов, власть слышит, потому что опознает как своих. С высоких кремлевских башен доносятся слова в ответ, и длится потрясающий двухсотлетний любовный роман в письмах. Этот роман имперской власти и наших западников столь долог, столь интимен, что иногда неловко за ним наблюдать. Постоянно ощущаешь себя вуайеристом. Это бурный роман со сценами ревности, разрывами и схождениями. Иногда власть дарит возлюбленным «либералам» дорогие подарки, откупаясь от самых склочных и бессовестных. Правда у обеих сторон уже возникает ощущение, что роман затянулся. Власть понимает, что если случится то самое вожделенное, то ее не будет. «Либералы» же чувствуют, что делают что-то не так. Как они ни старались, страна по-прежнему есть. Возмутительно, нагло все еще есть.

5. Примат стилистики. Вообще приматы падки на стилистическое. Русский «либерал» не очень умеет абстрагироваться. Он очень падок на конкретное. Он вполне одобрит отправку в газовую печь тех, с кем не совпадает стилистически. Его так же с потрохами можно купить стилистически ярким. Примерно так когда-то у индейцев покупались леса и земли за стеклянные бусы. До сих пор русский «либерал» не очень понимает, что же это такое – демократия в её западном изводе. С её налоговой  природой, с её сложноустроенным ансамблем прав и обязанностей, с её глубоким институциональным морем, с её особенным антропологическим типом и крайне причудливым этосом. Для русского «либерала» до сих пор, демократия – это переполненные витрины магазинов, это «ну чтоб чистенько было», этот еще множество каких-то таких, очень дурацких и непоправимо стилистических вещей. ДО СИХ ПОР. Да и с властью несовпадения у наших «либералов» несовпадения сугубо стилистические. Ну не нравятся они! Запад же – это такое идеальное место, это такой град Китежбург. Поскольку русский «либерал» – это абсолютно манипулируемое существо, совершенно лишенное внутреннего стержня, ему просто необходима опора на миф об идеальном Западе, рае,  который «ну где-то же должен быть».

6. Инфляция беды. Очень интересна либеральная этическая математика. Она тоже очень архаична по своей природе. Очень причудливо «работает» русская «либеральная» политэкономия беды. В рамках этой мифологической политэкономии если гибнут, то миллионы, если звучит отличная точка зрения, то это «фашизм» и «мне страшно». Им в их зазеркалье вообще часто «страшно» и «стыдно». Возникает самая настоящая инфляция беды. От их «страшно» уже не страшно. Над их пошлым «стыдно» хочется иронизировать. Их «страшно» и «стыдно» всегда какие-то неизлечимо «мимо». Им «страшно» и «стыдно» за что-то не то. И вот это «не то» в этической политэкономии русского либерализма -  зияющее Ничто, непоколебимый Ноль. Иногда думаешь, ну сколько должно пройти факельных шествий по Киеву, Львову и другим городам, сколько улиц должно быть переименовано в бандер и шухевичей, сколько раз должна быть увековечена дивизия сс галичина, каким должен быть дизайн шевронов некоторых батальонов, сколько еще знамен должен по-гитлеровски «освятить», пошло, по-хуторянски, жалко и убого, Билецкий, босс тамошнего нацкорпуса, сколько цыган и журналистов должно быть убито, чтобы русские «либералы» наконец-то увидел на Украине нацизм? Боюсь, они не увидят его там никогда. Они поразительно умеют не верить собственным глазам. Они поразительно не умеют видеть лес за хилыми березками стилистических пристрастий.

7. Трайбализм. Русские «либералы» - это племя, трайб. Я в данном случае использую эти слова не для уничижения, а для наиболее точного описания такого явления, как либеральный круг «своих». Все мы особенно в соцсетевой среде можем ежедневно наблюдать эту машинерию по включению/исключению людей в этот круг.

8. Карго. Я заметил, что русские «либералы» очень болезненно относятся к тому, что к ним не относятся серьёзно. Любопытный парадокс! Русские «либералы» совершенно не способны к самоиронии и очень обижаются на ироничное отношение к себе. Что-то беспомощно лопоча о постмодернизме, они с чистым сердцем бросаются в самый кондовый и кирзовый пафос. Дремучий, пахучий. Вообще над нашим «либерализмом» реет стяг карго-культа. У них все – одно сплошное карго. Карго-рефлексия, карго-постмодерн, карго-ризома. Они пытаются стилистически казаться. Из их среды не вышло ничего культурно значимого. Увлечение музыкой «битлов» и «роллингов» не породило ни одной конвертируемой новации. Ни одной. Одна сплошная вторичность. Из их среды не вышло ни одного философа, произведшего хотя бы одну конвертируемую мысль, книгу. Русский «либерализм» – это такое странное и весьма затянувшееся обезьянничанье, попугайничанье. Наши туземные либералы ни разу не докопались до основ, до метафизических оснований заимствованного. Либерально-мыслящим, либерально-творящим так никогда и не удалось выйти на командные высоты заимствованного, что заставило бы их хотя бы уважать. Наши «либералы» столь несуверенны, что так и не смогли за 200 лет выбиться в число управляющих, в число мастеров либеральной игры. Они – вечные управляемые, вечные манипулируемые, вечная публика. В лучшем случае, это люди-контейнеры, люди-посылки, эдакая разновидность человечьей логистики, посредством которой можно доставлять любой идеологический продукт. В этом «либеральном»  человечьем газопроводе практически отсутствует сопротивление мыслительной работы, критического мышления. Зато наличествуют комсомольский, большевистский публицистический энтузиазм.

9. Пошлость. Русский «либерализм» - это какая-то никогда не простаивающая фабрика по производству пошлости. Сегодня быть пошлым – это еще нужно постараться, нужно умудриться. Сегодня быть пошлым – это очень непросто. Все более или менее заметные «либералы», вожди наших «либеральных» туземцев – абсолютно пошлы. Они производят тонны эталонной пошлости. Их якобы-принципиальность оборачивается банальным фиглярством и набиванием себе цены на рынке верности власти. Впадение в обличительный пафос оборачивается самолюбованием и позерством. Любые попытки кому-нибудь или чему-нибудь помочь завершается руинами, бедой, разрухой. Актеры, лицедеи в качестве «моральных авторитетов» – это пошло, жалко. Скандальные телеведущие в качестве «интеллектуалов» - это пошло…

А причем здесь собственно Украина? Сегодняшняя пост-майданная Украина – это собственно никакая не Украина. Это до сих пор скорее пример самоборения, самоедства, самоосуществления русской цивилизации. На сегодняшней украине Русского мира проистекает самоборение России. Всё придавленное, приглушенное у нас, там расцвело, приняло даже гипертрофированные формы. Сегодняшняя пост-майданная Украина – это сбывшийся сон русского «либерала». Это страшный, кровавый сон. В этом сне всё  происходит так, как нравится нашим «либералам». В этом сне есть МВФ, который дает деньги, «без которых <почему-то> нельзя». В этом сне какая-то странная свобода слова, при которой убивают журналистов, садят их в тюрьму, устраивают в их квартирах многочасовые обыски, отживают и закрывают телеканалы и радиостанции, заводят уголовные дела на главных редакторов. В этом сне торжествует отказ от русской идентичности. В этом сне декоммунизация плавно превращается в деколонизацию. В этом сне ещё много чего происходит.

Более того! Этот сон начинает сбываться и во всем остальном мире. У меня долго было некоторое уважение к англо-саксонскому миру, в котором я не находил подобия нашей «либеральной интеллигенции». Но последнее десятилетие меня изрядно разочаровало. Протаскивание на президентский срок упыря, лицемера и просто убийцы  Обамы, все эти комичные «извинения» перед миром за избрание на второй срок Джорджа-младшего, вакханалия на тему Трампа – все это явило нам очень знакомую, очень настоящую «либеральную» интеллигенцию, обитающую на двух побережьях. Глуповатый и алчущий хайпа Алек Болдуин в роли Трампа и злой, саморазоблачающийся Роберт де Ниро, мистерии стыда и самоотрицания – вот это все до комизма очень наше. Все это знакомое нам по перестроечным временам сведение всей сложности мира, всей повестки к одному-двум вопросам, весь этот драйв саморазрушения, все эти актеры-властители дум – все это есть наше страшное и ужасное прошлое. Как это уже не раз с нами случалось, мы вдруг оказались впереди. Мы, кажется, более или менее научились понимать пагубность этой интеллигентщины. У нас даже, кажется, начинает получаться её маргинализировать, или хотя бы бороться с ней на поляне  мейнстрима. Да, мы все еще балансируем на грани, но появилась надежда на то, что удастся выбраться из этого омута дурной интеллигентщины.  Это особенно важно именно сегодня, когда совсем скоро в тесных человейниках больших агломераций будут слоняться миллионы не занятых делом, но «самореализующихся» новых варваров, которых можно будет легко подвинуть на любую деструкцию. Мы, кажется, начинаем понимать, что государство у нас просто не имеет права быть слабым. Нам очень дорого приходится расплачиваться за его слабости.

Вышесказанное не оставляет сомнений в том, как я отношусь к русским либералам. Но я хочу уточнить. Я их боюсь. Я знаю, что нет такой подлости, которую они не оправдают. Я боюсь этой жуткой глухоты, порождаемой интеллектуальной подлостью и племенной коррупцией. Я боюсь их постоянной готовности слить собственную страну. А самим либералам хочу дать один совет. Не дай Бог вам победить! Избегайте даже мысли о возможности своей победы. Пусть ваши сны окажутся лишь снами, ибо вы станете первыми жертвами сбычи ваших нехитрых мечт. Вы первыми сгорите в этом костре. Вы – обычное топливо довольно корявенькой и пошловатой нынче Истории. Исчезнет уютный мирок, в котором вы можете безопасно говнить власти, кормясь от неё. Если не верите мне, поезжайте в Киев. 

 

Евгений Фатеев

http://zavtra.ru/blogs/uroki_ukrainskogo

 

21.02.2019 Урок украинского. Нас можно

 

 Как долго мы заговаривали себя: есть какие-то правила, принципы, нечто наднациональное, к чему можно прислониться

В нас, когда-то советских, было одно очень важное качество, значимость которого мы не до конца понимаем. Мы были как-то само собой, подспудно, имманентно, операционно амбициозны. Советские мы были какими угодно, но только не провинциальными. Я очень хорошо помню свое советское октябрятско-пионерско-комсомольское прошлое. Мы мыслили планетарными масштабами. Мы не пыжились, не совершали некое усилие непровинциальности, мы просто дышали всемирностью. И очень важно поймать за хвост тот миг, а по историческим мерках это был миг, когда мы почти в одночасье провинциализировались. Прежде всего для самих себя, внутри себя. Как это случилось? Когда это случилось? И дело не только в том, что кто-то с нами это сделал. Мы сами с собой сделали что-то непоправимое, что-то очень плохое. А извне, конечно же, с нами работали. В частности, нас очень долго убеждали в том, что Россия по причине слабости своей экономики и общей цивилизационной провинциальности никого особенно ни на Западе, ни на Востоке не интересует. Наш остаточный россиецентризм нам продавали как фантомные боли пост-империи. И нас убедили. Почти убедили.

А потом случилось вот это всё в Америке, Англии, Европе. Я устал считать первые полосы о нас в самых топовых, самых мейнстримовых газет, русские обложки всех главных журналов западного медийного мира. Россия царит на обложках престижнейших и влиятельных журналов, Россия в выпусках всех телевизионных новостей и даже комедийных шоу. Россия вернулась на место врага №1, главного злодея, в голливудском и телесериальном ширпотребе. Здесь, у нас дома, меня убеждают в том, что на самом деле Россия всё равно никого не интересует. Просто Россия – удобный враг. Пост-советскому миру её, как врага, очень не хватало. Арабы не тянули, китайцы ещё не созрели. И вот сейчас все жутко обрадовались тому, что можно опять бояться и демонизировать «этих странных русских». А потому их можно. Нас можно.

Нас можно без каких-либо правил. Причем что-то такое многие из нас начали подозревать давно, еще во времена бомбардировок Югославии, но кейс пост-майданной Украины избавил нас от последних иллюзий. Всех нас? Не всех. Даже сейчас. И нельзя не поразиться тому, как долго такие иллюзии способны жить в нас. Как здорово, как круто сварены эти иллюзии. Как долго и как доблестно мы демонстрировали удивительную способность не верить своим глазам. Как долго мы заговаривали себя: «да нет же, есть какие-то правила, есть какие-то принципы, есть нечто наднациональное, к чему можно прислониться». Но эти наши самозаговоры постепенно стали превращаться в шизофреническое бормотание, когда на наших глазах «кто хитрый и большой» начал сворачивать декорации очень продолжительного спектакля, который разыгрывал для кого? Для кого играли спектакль сворачиваемого на наших глазах социального государства в Европе? Для кого играли спектакль свободы слова, международного права, экологической этики? Для кого играли спектакль свободы предпринимательства, неприкосновенности собственности? И у меня есть только один ответ. И мне придётся выбраться из сливной ямы нашего пост-советского самоуничижения. Этот спектакль играли для нас. Всего этого месива нас и даже пост-нас. Но что-то случилось и спектакль закончился. Хотя нет. Для нас решили в последний раз дать представление на земле несчастной Украины. Второй украинский майдан стал просто волшебным по своей внятности, прозрачности сеансом, спектаклем саморазоблачения. Это мета-спектакль, это спектакль о спектакле, это спектакль за спектаклем. И все нам просто необходимо досмотреть его до конца, до последней капли…Я смотрю не отрываясь. Я не могу оторвать глаз от волшебной мистерии сноса причудливейших, сложнейших декораций, которые несомненно были настоящим цивилизационным хай-теком. Эти декорации строились десятилетиями, элиты демонстрировали чудеса самодисциплины в следовании придуманным неведомым драматургом правилам. И вот что-то случилось. И столь изысканный концерт заканчивается почти яростным расфигачиванием всего – музыкальных инструментов, декораций, самой сцены.

В этом моем описании есть изрядная доля водевильности. Я сознательно подгоняю сложные события под каноны драмы. Поскольку описываются прежде всего институты, эта водевилизация – упрощение. Но мое личное упрощение коррелируется с каким-то тотальным и повсеместным упрощением, уплощением, архаизацией. Мне кажется, нам, наблюдателям, дана какая-то особенная санкция на простоту. И в этом тексте, уверен, читатель не найдет ничего особенного, ничего нового для себя. Своей целью я вижу очень простое повторение и доказательство одного очень простого ощущения – нас можно. Нас можно. Ради этого вполне допустим прилюдный и бесстыдный взлом институционального порядка. Потому что нас можно. Мне кажется, мы не совсем понимаем значимость тех институциональных исключений, тех исключений из правил, которые допускаются в кейсе второго украинского майдана. А ведь они крайне значимы там. У таких исключений очень мощное институциональное эхо, которое не очень слышно здесь, но буквально оглушает там. И все это объясняется тем, что их можно. Нас можно.

1) Нам можно не возвращать официальный, государственный долг. Саморазоблачилось английское правосудие, когда апелляционной инстанцией в Лондоне под председательством Элизабет Глостер было вынесено совершенно политическое решение 14 сентября 2018 года по так называемому «долгу Януковича» в 3 млрд. долларов.

2) Если против нас, то можно нарушать правила МВФ, выдавая кредитный транш Украине при наличии официальной задолженности. Речь о третьем транше МВФ для Украины. Умиляет объяснение этого нарушения: «…страна-кредитор проводит недружественную политику в отношении заемщика». Это объяснение можно трактовать и наоборот. Если ты будешь проводить недружественную политику в отношении кредитора, то тебе простят долги. Потому что их можно. Нас можно.

3) Если против нас, то можно слить в унитаз сам институт арбитража. Нам это очень хорошо продемонстрировали в Стокгольме.

4) Если против нас, то можно, совершенно не таясь, вмешиваться в церковные дела, как это устами Хизер Науэрт заявил Государственный департамент США: «Соединенные Штаты уважают возможность православных религиозных лидеров и верующих на Украине следовать путём автокефалии…»(сентябрь 2018 года). В переводе с дипломатического это означает «Их можно». Нас можно.

5) Тем, кто против нас, можно носить свастику, нацистскую форму, совершать факельные шествия и убивать цыган. Полный нацистский набор разрешён, если он против нас. И прибалтийские нацистские шалости – никакая не случайность. И недавняя реабилитация испанской «Голубой дивизии» - тоже не случайность. Потому что нас можно.

6) Если президент европейской страны против нас, то ему не возбраняется иметь оффшорные счета и вести бизнес буквально публично. Потому что против нас можно всё.

7) Если против нас, если глубинно, цивилизационно против нас, то можно выпекать десятками законы, не обращая внимание на претензии Венецианской комиссии, на тотальное нарушение регламента Верховной рады, когда языковой закон, например, был проголосован с седьмой попытки, на прилюдное кнопкодавство. А что тут такого? Ведь их можно. Нас можно.

8) Если против нас, то можно инсценировать химатаку, в чем недавно признался функционер BBC. И это самое-пресамое яркое свидетельство гибкости «свободы слова». Когда кто-то у нас или там что-то лопочет про «свободу слова», мне очень хочется устало спросить «Вы серьёзно?». Они серьёзно. И они серьёзно, потому что нас можно.

9) Если против нас, то можно нарушать морское право. Это можно, потому что нас можно.

10) Если против нас, то можно сбивать пассажирские самолеты, а потом просто чудовищно нарушать правила международного расследования. Потому что нас можно.

11) Если речь о русской певице, то можно нарушать правила Евровидения. Потому что мы – исключение. Почему исключение? Потому что нас можно.

12) Если это русские наблюдатели за выборами, то их можно не пускать. Даже в составе миссии ОБСЕ. Почему? Ну вы сами знаете ответ.

И можно привести еще массу таких доказательств того, что «Нас можно». А еще нас можно убивать. Можно убивать наших детей, стариков, взрослых, журналистов…Убивать под оглушающее молчание «всего мира».

Подозреваю, что в вышеприведенные слова закрался невольный пафос. Но во мне этого пафоса нет. Я без пафоса произношу эти слова. У меня нет права на пафос, т.к. я не открыл ничего нового. Я не могу нацедить пафос из этих общеизвестных фактов. Я очень буднично, очень спокойно это повторяю: «Нас можно». Я уже получил и расписался. Я сделал зарубку на своем сердце. Я всё понял. Причем, конечно, я все это понял гораздо раньше, но столь четко и гулко мне это показали в последние пять лет. Я не смог не увидеть, я не смог не понять. И «Нас можно» уже превратилось в «Меня можно».

Что дальше? Пока скорее всего ничего особенного. Я <пока> не возьму в руки автомат, не пойду на площадь. Но я вижу, как смотрю свое и чужое кино иначе. И книги я теперь читаю иначе. И даже сладкую газировку я покупаю более осмысленно (улыбка). И этого будничного осознания, уверен, наши враги, а они у нас точно есть, боятся больше всего. Я теперь совсем иначе выбираю места для отдыха. Я теперь многое буду делать с едва уловимой ноткой инаковости, осознанного «меня можно». От моего житейского «меня можно» теперь один шаг к «попробуйте». И мое «попробуйте» скорее всего будет очень узнаваемо русским, угрюмым…Все как было с нашими дедами и прадедами, которых теперь я намного лучше понимаю, потому что их тоже было можно. Может у меня будет одно отличие. Я буду более многословным (улыбка). Но я точно знаю, что сегодня говорение синонимично деланию.

Это осознание «меня можно» рождает во мне какой-то особенный и глубокий запрос на «мы». Это осознание рождает какой-то тихий, но пугающий своей интенсивностью восторг от принадлежности к великой культуре, великой стране. Как-то по-новому ощущаешь эту привилегию – дышать русским языком. Начинаешь дорожить этим великим правом – говорить и читать по-русски. Быть понятым по-русски – великое счастье. Начинаешь осознавать ценность и важность любой работы на страну.

Это осознание – хороший раствор для строительства нового русского прагматизма. Скорее всего этот новый русский прагматизм многим не понравится. Но что поделаешь? Нас можно, но и нам можно. Теперь точно. 

 

Евгений Фатеев

http://zavtra.ru/blogs/urok_ukrainskogo_nas_mozhno

 

14.02.2019 Уроки украинского. Иона, или нас переваривают

 

 Сегодняшний человек демонстрирует просто неисчерпаемую способность к саморасчеловечиванию 

Меня всегда завораживала библейская история о пророке Ионе, которого проглотил огромный кит. Я пытался и пытаюсь представить себе, как такое может быть, когда тебя переваривают. Тебя не убили прежде, чем начали употреблять в пищу. Тебя переваривают, а ты ощущаешь, видишь, как постепенно лишаешься частичек себя, истончаешься. Вообще как это? Как это бывает, когда ты постепенно таешь, испаряешься, аннигилируешься. Очень интересно описать этот опыт переваривания. Очень интересно посмотреть на переваривание глазами перевариваемого. Очень интересно зафиксировать те мысли, которые возникают «в ходе» и «по поводу».

Нас переваривают. Нам даже рассказывают о том, что нас переваривают. Про это переваривание, про эту неумолимую социальную инженерию, которая с разной степенью интенсивности осуществляется по всему миру, у нас говорят много. Говорят уже даже в медийном мейнстриме. Но говорят как бы сверху вниз, оперируя именами и идеями мыслителей, идеологов, смелых журналистов, политиков и др. Постоянно звучат разоблачения технологий манипуляции, вроде уже всем известных «окон Овертона». Выдвигаются смелые предположения о целях этой социнженерии. И все это важно, нужно. И все это уже не удается, слава Богу, как раньше маргинализировать и утопить в иронии, замуровать в абсурдные и комичные контексты. Но я бы хотел поделиться своими частными, житейскими переживаниями этого переваривания. Меня переваривают. Я перевариваюсь. Мне ещё и показывают нескончаемое реалити-шоу, в котором несколько десятков миллионов (сколько точно никто не знает) переваривают еще быстрее. Я про Украину. Мне показывают те рубежи и ту степень переваривания, которые у меня впереди. Или нет. Мы все-таки пока сопротивляемся. Так или иначе я перевариваюсь не без интриги, не без интересности.

Сегодня людей активно переваривают на Украине. Но и сама Украина - в её пост-советском изводе – это не только полигон для переваривания исторических русских, но и продукт этого переваривания. Может и побочный но продукт, фракция, если угодно, отходы большого переваривания нас, исторических русских. Последовательного, неутомимого. Даже неумолимого.

***

Прошу не судить строго мой личный опыт переваривания и наблюдения за перевариванием других.

1. Я уже понял, что переваривание меня выглядит как череда небольших сделок, даже микро-сделок. Кто-то в лице институтов, людей в режиме маркетинговой скороговорки и чего-то написанного мелким шрифтом предлагает мне совершить череду микро-выборов. Причем выбирать я не очень умею. Я понимаю, что выбирать – это особенная компетенция, это крайне сложная процедура, этому скорее всего нужно учиться, но у меня не хватает на это времени. Я вроде бы ничем особенным не занимаюсь, но у меня кто-то ворует время. Я нажимаю кнопочки, что-то подписываю и через какое-то время вдруг обнаруживаю, что незаметно лишился чего-то очень важного, обнаруживаю утрату. Очень важно, что я это замечаю не сразу, но в обозримом пост-времени. Как человек, уже потерявший значительную часть своих волос, я очень хорошо знаю, что обнаружил себя в лысом состоянии очень не сразу. В самом описанном мною механизме нет ничего особенного, нового. Гораздо важнее то, что очень немногие из нас способны простроить цепочки зависимостей большого и малого. Вообще большое нам является, как правило, в малом. Например, далеко не каждый способен понять то, как связаны наличные, кэш, сокровище, и свобода. Совершенно очевидно, что «свобода» сегодня – это странный идеологический дериватив (хочу напомнить читателю о кризисе 2008 года, когда повалились искусственные, сложно придуманные финансовые продукты, сути которых не понимали даже опытные финансисты), и уже никто толком не вспомнит, из чего он соткан. «Никто не знает, зачем они здесь, и никто не помнит их лиц, но во имя их женщины варят сталь, и дети падают ниц». Уже никто толком не понимает, что такое «свобода», но во имя ее сносят режимы, приносят в жертву свои жизни. Я уже не очень верю в то, что некая дискуссия способна, оздоровить это, пожалуй, самое кровавое слово сегодня. С высот философских дискуссий к нам спускается лишь одно качество свободы – «свобода от». От чего? Да от всего. Это чёрная и тупая свобода от государства, от семьи, от привязанностей, от своего прошлого, от своей идентичности, от любой общности, от своего языка даже. Я верю в стратегии деконструкции <этой> «свободы» с нотками «свободы от». Вот эта свобода на достается с барского стола. В эту свободу нас, как щенят, окунают с головой, но отнимают какую-то другую свободу. Я имею ввиду очень простую житейскую свободу. Вот её мы последовательно сливаем в микро-разменах ее на «удобство». И мы уже в шаге от её утраты. Я почти каждый день наблюдаю, как очередь в кафе или магазине испаряется, когда кассир объявляет «терминал не работает». Мы всегда сольем стратегическое большое в разменах на тактическое удобное и частное. Мы так устроены. Мы обязательно сольём все. Точка.

2. В нас живёт эдакий вульгарный марксизм, который не был изжит в нас даже десятилетиями бесноватого антисоветизма последних трёх десятилетий. Всё очень просто. В нас живёт почти животная вера в способность случающегося на наших глазах самослучаться. В нас неистребима какая-то глубинная, житейская вера в то, что существуют какие-то объективные законы социальной природы, против которых не попрёшь. Я сейчас, Боже упаси, не хочу погружаться во все эти философские дискуссии. Я проще. Эта наша глубинная вера воплощена в великую безличную форму глагола «ся». Наши дети становятся, события случаются…Как бы сами по себе. Этот вульгарный марксизм часто способен подвигать нас на большие свершения, но часто ставит нас в ступор, ввергает нас в оцепенение, мешает собраться с силами и сопротивляться. «Ся» порождает абсолютно непробиваемые химерические конструкции вроде «весь мир глобализируется», «в Европе жить лучше» и др. Эта банальная и житейская штуковина действует и на наши элиты. Это «Ся» стал нервом украинского второго майдана, во время которого власти буквально цепенели перед лицом чего-то, названного объективным. Уверен в том, что и распад СССР во многом предопределила эта уверенность тогдашних элит в объективности и непреодолимости тех или иных перемен. Мы немного дуреем, тупеем, опускаем руки, когда является нечто, названное объективным историческим процессом. Нас трудно, но возможно в этом убедить. И тогда, будучи лучшими в мире воинами, невероятно талантливыми и пытливыми людьми, мы сдаёмся без боя, без некого среднего, впадаем в крайность губительного нигилизма. Тот, кто обладает технологиями по продаже веры в объективность, в конструировании представлений об объективности придуманного и проектного, обязательно будет побеждать нас во всех уголках постсоветского пространства.

3. Сегодня наступило время какого-то Великого Анализа, Великого Разъятия. Нас разъединяют, нас ссорят. Не только как-то сложно. Нас ссорят и разъединяют тупо, как в мультике про Чебурашку всех ссорила старуха Шапокляк. Буквально каждый день наши и не наши журналисты только и занимаются, что доносят нам о том, кто кого на этот раз обозвал земляным червяком, и как оскорблённый ответил. Мы наблюдаем это ежедневно. И эти очень дурацкие, простые и частные распри усугубляются вещами более фундаментальными. На наших глазах происходит какой-то тотальный, вселенский процесс разъятия. Сегодняшний человек стоит на растрескавшейся земле, изрытой безумной чересполосицей. Линии разлома проходят по всем фронтам. Научные линии разлома, порождающие самые разные варианты социальной стратификации, вдруг обретают жизнь, онтологизируются, становятся фактами нашей частной жизни. Прежде всего разламывается институт семьи. И это не старые добрые «отцы и дети». Ювенальная юстиция – это очень серьезно. Идет разъятие всех больших общностей – трещат по швам страны, союзы, церкви и так до бесконечности. Пролегает трещина в межгендерных отношениях. Набирают силу даже стилевые разъятия, разломы по стилю жизни, значение которых нельзя недооценивать. Но начинают просматриваться и контуры грядущих расколов, одним из которых станет раскол между человеком и его телом. Я уже вижу, как случится эта деприватизация человеческого тела, которое есть и будет, даже если и без нас, еще больше субъектом экономических отношений как таковое. Оживают спавшие в качестве риторических формул сущности. Сегодняшняя Украина – это такое очень странное образование. Знаете, иногда встречаются люди, которые дословно воспринимают риторические формулы вежливости, этикета с их «милостивыми государями», «дорогими друзьями» и прочим. Это признак наивности, инфантильности и даже некоторой глупости. «Украина» рождалась, а затем бытовала как риторическая формула русской культуры, имперской культуры, немного неряшливой в создании спящих различий. И вдруг, по недосмотру, в моменты слабости империи, риторическая формула с разной степенью успешности стала обретать плоть и кровь. Сегодняшняя «Украина» немного затянулась. Нам же просто необходимо быть крайне осторожными в производстве различий. Есть кто-то, кто ищет способы их воплощения и умелой институционализации. Очень важно оценить потенциальные «украины», которые мы уже наворотили, которые могут породить свои «реалии». Нам необходимо искать умные и политичные балансы между имперской унифицированностью и производством подробностей, которые тоже очень нужны. Без них немного пусто и уныло жить в столь обширных пространствах. Если угодно, нам необходимы политики подробностей.

4. Как оказалось, наш ресурс внимания очень ограничен, исчерпаем. Мы неспособны переваривать большие объемы информации. Мы уже плохо умеем помнить. В чем-то мы сегодня напоминаем рыбку Дори. Нас очень легко переключать на негодные объекты внимания. Нам катастрофически не хватает времени на то, чтобы остановиться, подумать, обернуться назад. Производя огромный поток пустых якобы-событий, нам наносят «тысячу порезов», и мы увязаем. Вообще я вижу в гуманитарном сообществе поиски каких-то оригинальных, очень глубоких объяснений нас сегодняшних. Но это ошибка. С нами вообще нужно проще. Гораздо более эффективно разговаривать с нами не мыслями, а инсайтами. Гораздо проще мне показывать, а не говорить. Это работает. Мы управляемы на каких-то самых верхних уровнях поверхностности, на самой поверхностной поверхности. Например, нам можно абсолютно нагло врать. Самое главное – врать должны инстанции мейнстрима. Нас очень легко раскачать в состояние коллективных тревоги и страха. В этом состоянии мы легко одобрим, наделим легитимностью (в социологическом смысле этого слова) любое легальное насилие над нами. Все это стремительно институционализируется и начинает набирать экзистенциальную массу. Потом вдруг обнаруживается, что на Майдане стреляли отнюдь не беркутовцы, а в пробирке Пауэлла был стиральный порошок, но это уже не важно, это уже потом. Открывшаяся правда маргинализируется, а мейнстрим уже идет дальше. Это как-то так работает. Мы, простые люди, не готовы к сеансу одновременной игры в быстрые шахматы сразу на нескольких досках. Мы почти всегда сдаем умело срежиссированные ситуации.

5. Мы подбираемся к самому важному. Как работает мейнстрим? Как он устроен? Как он заваривается? Кто является его архитекторами и жрецами? Здесь много неизвестного. Мейнстрим – это спроектированное коллективное представление о возможном, границах возможного. Большинство управляется этими границами. Знание того, как работает мейнстрим, может помочь реализовать многое. Мейнстрим управляет границами и емкостью нашей операционной веры в вероятность. Эта вера – абсолютно конструктивна и конструируема. Мы особенно управляемы и манипулируемы, когда нечто является нам, являет себя нам. Сегодня случающееся является нам в виде движущихся картинок видео-трансляции, выпуска новостей и др. ощущение, что сейчас случается что-то очень важное и, к сожалению, бесконтрольное. Именно сейчас происходит накопление в социальной памяти, в нашем ментальном клип-арте (каталоге визуального возможного) визуальных прецедентов. Наш (каждого из нас) визуальный опыт крайне скуден. Ну что мы видим на пути с работы домой и обратно? Наш визуальный опыт обывателя, туриста, обладателя (идиотского или не очень) хобби и т.п. — крайне скуден. В достоверности массы являющегося нам визуального мы никогда не сможем убедиться сами. Но нам это показывают. И мы уже принимаем эти визуальные стандарты. Мы никогда не сможем увидеть сами то, как автомобиль выезжает из водопада — слишком абсурдна ситуация. Слишком сложно, да и не нужно это моделировать на практике. Но нам это показывают. И мы вынуждены эти картинки принимать как канон. Не дай Бог потом случится что-то подобное в реальности с каким-нибудь политиком, и нам это покажут в соответствии с уже сформированным каноном — мы обязательно поверим. На наших глазах происходит масштабное визуальное киберсквоттерство. Нам показываются разные не проверяемые практикой ситуации. Визуальные решения для разных представимых и не представимых ситуаций плодятся. Наш канон реального формируется. Может пора подумать о законодательстве в области визуального?

6. А пока же простому человеку не на что опереться. «Свобода от» снесла основные инстанции, к которым можно апеллировать. Что сегодня может противостоять утверждению о том, что древние укры вырыли Черное море? Ситуация на сегодняшней Украине усугубляется еще и тем, что ей очень не хватает элит. Украинская беда – элитонедостаточность. Инстанции смыслов просто не из кого создавать. В некотором смысле сегодняшняя Украина – это почти эталонный пример страны без элит, пример полного и бесповоротного элитарного аутсорса. Если Россия, кажется, начинает мучительно выкарабкиваться из похожего состояния, хотя и нет стопроцентных гарантий успеха, то на Украине уже всё. Совсем и бесповоротно всё. Вне страны формируются и формулируются смыслы. Власти и общество слились в консенсусе по сдаче государственного суверенитета. Капитализация страны, бизнесов формируется не на Украине. И нет институтов, нет сил, к которым простой человек мог бы апеллировать.

7. Но зато ему, простому человеку, обязательно нужно льстить. Много и обильно льстить. Ему обязательно нужно рассказывать о том, какой он…всякий. И свободолюбивый, и мудрый, и какой-то там ещё. Эту лесть просто необходимо институционализировать. Перевариваемый должен пребывать под наркозом. На Украине всё через одно место, а потому наркоз пересичным громадянам выдают так себе. В лучшем случае местный. Так что есть прекрасная возможность наблюдать, как им, например, отрезают ногу, или вынимают из нутра печень…Как выяснилось, очень легко нейтрализовать природную южнорусскую способность к ёрничанью, к осмеянию. Украинцам оказалось не западло жрать вторичное и уже кем-то пережёванное. Украинцам оказалось не западло одеть на головы заношенные и засаленные в ходе «арабской весны» кастрюли. И нельзя сказать, что их не предупреждали. Сработало сугубо частное и неистребимое, житейское и посконное. Мы, обычные люди, знаем себя из себя. Мы очень долго, а некоторые всю жизнь, храним это внутреннее видение себя, это внутреннее самозаблуждение на предмет самих себя. В лучшем случае, уже довольно поздно мы понимаем, что никакие мы не красивые, и голос не очень приятный, и одежда сидит так себе, и глубины в нас не густо, и не сработала внутренняя вера в «со мной такое не случится», «у меня будет не так как у других». Случилось. До боли банально, глупо и неинтересно. Хотя осознание этого встречает в нас внутреннее сопротивление. И даже СЕЙЧАС многие украинцы только НАЧИНАЮТ «что-то подозревать». И это СЕГОДНЯ, когда уже снесена система здравоохранения Семашко, уже завершилась полная деиндустриализация, уже сбежали из страны 10 млн. человек, уже случилась социальная деградация, уже тарифы выросли в 10 раз и ещё вырастут, по сути исчезли правоохранительная и судебная системы…Так работает наша чувственная внутренняя экономика. Так мы сами истощаем число поводов к жалости к нам.

8. Ещё одна важная примета переваривания – культивирование гипертрофированного прагматизма. Сегодняшних молодых делают заточенными на прагматику. Мы сегодня всё больше становимся верующими в карго-культ папуасами. Буквально всё против того, чтобы человек нашёл ну хоть немного времени для саморефлексии, для проговаривания хотя бы самому себе карманной, портативной картины мира.

9. Происходит воровство реальной эффективности, но одновременно насаждается культ эффективности, ложной верифицируемости результатов деятельности в рамках заданного игрового поля. Недаром одним из важнейших, одним из наиболее употребимых, на сегодняшней Украине является слово «адекватность». Мы в России тоже им пользуемся, но почти сакральность его там не совсем понимаем. Адекватность – девиз сегодняшней Украины. Адекватность просто необходима как для верхов, так и для низов. «Неадекватность» - самое страшное слово, которое может прозвучать из уст Коломойского, пожалуй, самого саморазоблачившегося украинского олигарха. Вся страна пребывает в поисках формулы адекватности. Всем кагалом, всей толпой несчастные украинцы мечутся в поисках адекватности сложившимся обстоятельствам. Вся страна течет, угадывает, нащупывает новую адекватность. Этот национальный спорт адекватности оставляет страшное впечатление.

***

Неужели всё так плохо? Должен сказать, что всё ещё хуже. Десять лет пребывания в рекламной индустрии, коммуникационной отрасли уверили меня в том, что человек в этом противостоянии обязательно проиграет. Многие бы удивились тому, о чем задумываются, что проектируют в корпоративном сегменте. У сегодняшнего человека нет ни малейших шансов. Это прозвучит грубо, но вопрос «как заставить людей с удовольствием жрать собственное дерьмо» - это вопрос сугубо технологический. Спорить можно лишь о сроках, а не возможности/невозможности. Сегодняшний человек демонстрирует просто неисчерпаемую способность к саморасчеловечиванию.

Что же делать? Не знаю. Я не считаю себя в праве что-то советовать. Я могу рассказать, что буду делать сам. Я буду и дальше кормить этот неизвестно откуда берущийся во мне зуд знать. Я даже не знаю, зачем это, но я хочу знать. И буду стараться узнавать в меру сил и способностей. Слава Богу, Интернет предоставляет для этого просто безграничные возможности. Я буду, насколько это возможно, охранять в себе трезвость. Трезвость оценок и самооценки. Я не буду впадать в уныние, хотя сегодня это непросто. Я не позволю себе стать мизантропом. Я и дальше буду пытаться дарить близким и ближним утешение. Я буду и дальше делиться своими мыслями и сомнениями с теми, с кем получится. Я буду участвовать в любых проектах, результатом которых будет солидарность (кстати, очень горжусь своей принадлежностью к Русскому Художественному Союзу), объединение, а не разъятие, и которые не будут противоречить моим убеждениям. Я буду стоять на страже моего государства. Поверьте, мне известно, насколько оно несовершенно, но это важная часть моего мира и мой единственный союзник в противостоянии корпоративным упырям. Я буду и дальше соучаствовать в усложнении институционального ландшафта нашей культуры. Я и дальше буду исповедовать ценность верности, без которой просто невозможно нормальное внутри-институциональное существование и коллективное действие. Я буду обязательно участвовать в располитизации, обезвреживании очень хороших вещей, которые все-таки приходят к нам с Запада и с Востока. Я найду в себе силы избежать изоляционизма и эскапизма. И, конечно, я буду верить в Бога, а значит в чудо. Я буду надеяться на чудо. Однажды оно случилось. До сих пор помню, как в 1999 году обсуждал с другом на полном серьёзе, в какой регион России переехать. Я был уверен в том, что России как страны уже не будет, что она повторит судьбу Советского Союза. Но осенью 1999 – весной 2000 гг. случилось чудо. И сейчас мы обсуждаем вещи высокого порядка, но самое главное – мы все ещё есть. Разве это не чудо? 

 

Евгений Фатеев

http://zavtra.ru/blogs/uroki_ukrainskogo_iona_ili_nas_perevarivayut

 

28.01.2019 Уроки украинского. Стоит ли продолжать? 

  

Говорение по поводу рождения «нации» напоминает скорее ритуальное заговаривание на хуторе близ Диканьки

 «Такой кабак мы сделали с этим гипофизом, что хоть вон беги из квартиры». Михаил Булгаков. Собачье сердце.

Для себя я еще не разрешил одно важное противоречие. С одной стороны, я очень хорошо понимаю, что про пост-майданную Украину смотреть, читать и говорить надо. И её, Украины, не может быть много в медиа-поле, потому что это про нас. Потому что нам наглядно показывают на себе, «как может быть, если»…Одна < пока или уже?> не случившаяся страна показывает нам на себе, а на себе обычно не показывают. Кроме нас. В ХХ веке мы обильно и опасно показывали всем на себе. Теперь показывают нам. И нужно смотреть и смотреть. И вроде бы нужно непрерывно говорить, изговаривать из себя «украину», «майдан» и прочую чепуху.

С другой стороны, меня не оставляет подозрение, что наше обильное говорение о пост-майданной Украине как бы онтологизирует, обращает в реальность странные химеры, которые бродят сегодня по степям Украины. Мы наделяем этот дурман вербальной плотью. Эфемерное, сугубо выдуманное и придуманное мы таким говорением наделяем статусом реального.

И что же делать? Все равно говорить. И не уставать. Пусть эти призраки воплотятся. Пусть. Мы тогда сможем победить их огнём и мечом. Так у нас лучше получается. Мы пока ещё не умеем побеждать грезы и наваждения. Мы только учимся. И нам приходится говорить о сегодняшней Украине, потому что пока ни о чем другом говорить не получается. Некой <даже провокационной> версии нашей судьбы, проекта будущего у нас пока нет. Мы сейчас гулко, оглушающе трезвы. И это уже немало. Наши наваждения почти развеялись, испарились. Новые же ещё не придумались. Поэтому поговорим об Украине, тем более что второй украинский майдан и реальность, им порожденная, - это, пожалуй, самые задокументированные, самые просвеченные, самые застенографированные в истории подлость и  коллективное умопомрачение. И усилие, запор революции. Хочется это кому-то или нет, но второй майдан – это проект революции. По замаху, по глубине чаемых перемен (не будем вдаваться в споры о термине «революция») точно. Майданные элиты замахнулись на очень фундаментальные вещи: институциональный ландшафт, коллективную память, экономический уклад, язык, демографию, системы образования и здравоохранения и т.д. и т.п. Селянско-хуторянские социальные инженеры разошлись не на шутку. Доигрались по сути до почти-сноса государства как такового. Доигрались до состояния «безгосударства», если использовать словарь Ивана Грозного.

Сегодняшняя Украина – это скорее ситуация. Ситуация «Украина». До сих пор украинская государственность, страна Украина,  демонстрируют онтологическую ненадежность. Говорение внутри самой Украины по поводу рождения «политической нации» после победы второго майдана напоминает скорее заговор, ритуальное заговаривание на хуторе близ Диканьки. На самом деле, на окраине русской ойкумены случилась ситуация «Украина», сценарий «Украина». В «украину» вляпалась значительная часть поздне-советского имперского населения, собранного из самых разных уголков великой страны. Щирыми украинцами, самостийными элитариями вдруг стали выходцы из Мурманска, Перми и Курска, люди с самыми неожиданными фамилиями. Сейчас они отказывают нам в праве на говорение об Украине. С этим я совершенно не согласен.

Мы, коллективные пост-советские «все», имеем редчайшее право на суждение об Украине согласно многочисленным «потому что». Второй украинский майдан действительно как-то по-настоящему зацепил. Вот это «мы один народ» после 1991 года впервые актуализировалось. Раньше нам было как-то не до них. Очень многое подразумевалось, но не проговаривалось, не чувствовалось. А если и проговаривалось, и чувствовалось, то немногими. Мне кажется, если мы и потеряли Украину, то скорее в 1991 году. Последние же пять лет мы её обретаем через заново-узнавание. Пусть так, пусть и через беду и горе, но сейчас только и началось обратное обретение Украины. Многие, очень многие из нас, уже знают дурацкие имена их немного смешных, каких-то кукольных, несерьезных политиков. Аббревиатуры СБУ, СНБО и прочие для многих уже что-то значат. Многие из нас вполне понимают нехитрый и во-многом искусственный суржик украинских медиа. Нам он понятен, потому что все те, кто говорят на нем (политики, медийные лица), сами осуществляют мучительный перевод с думаемого русского на дурацкий украинский, официозный, бедный. Мы за ними успеваем. Вообще наблюдение этого натужного коллективного усилия нерусскости, усилия быть нерусскими, вызывает даже некоторую жалость.

После демонстрации моей ангажированности, а я не верю в объективность, но как раз уверен, что натужное усилие «объективности» исказит то, как мне кажется, важное, чем хотелось бы поделиться с читателями, я  хотел бы поделиться с читателями некоторыми наблюдениями, которые не очень чётко и громко, а значит немного неполиткорректно, артикулировались в нашем медийном поле. Если же все-таки артикулировались, то не грех невольно повториться. Самое главное – не поддаться греху уныния.

1) Не уверен в том, что многие заметили одну интересную тенденцию. Русский язык, сегодня маргинализируемый в медийном, символическом поле Украины, за короткий срок стал языком правды, языком реальности, языком честности, языком нонконформизма. На наших глазах случился интересный перевертыш. Если к началу ХХI века усилиями новорожденной украинской поп-культуры украинский же язык оказался модным, свежим и актуальным, если в первые годы победившего второго майдана переход на украинский был важным жестом (жители соцсетей помнят этот переход на украинский очень многих людей с совершенно русскими фамилиями), то уже сегодня украинский стал строительным материалом жуткого по стилистике, чудовищно архаичного и лицемерного официоза. Довольно искусственный, вечно подстегиваемый административными украинизациями, этот странный суржик опять стал строительным материалом административных презентаций. Украинский язык стал языком принуждения, насилия. Украинский язык, еще не ставший,  сегодня обслуживает какую-то чудовищную машину по производству пошлости. Русский же обрел сегодня какую-то особенную свежесть, энергетику. Избавившись от необходимости обслуживания грязненького государственного быта, русский язык в сегодняшней Украине обрел очень особенный статус. Сможем ли мы воспользоваться этими шансами в осуществлении нашей «мягкой силы»?

2) Нельзя не заметить пришествие нового украинского холопа. В украинском медиа-поле, по сути отданном на откуп пост-советской провинциальной реинкарнации русской интеллигенции и довольно внушительной поросли вскормленных грантами нестарых лицемеров, разгоняется ненависть к «совку». О «совке» на Украине сегодня очень много говорят. «Совок» - это то, что нужно изживать в себе и других. «Освобожденному» от «совка» пересичному украинцу поется осанна. Ему льстят, его называют существом свободным, даже свободолюбивым. За всей этой публицистической словесной шелухой скрывается самое главное – вопиющая социальная деградация, следствием которой стал приход нового украинского холопа, который имеет два источника, двух «родителей». Первый – масштабная миграция хуторского, рогульского элемента в большие города и прежде всего в столицу. Они принесли в стремительно деградирующий социальный ландшафт украинских городов свою рогульскую мечту запановати, стать паном в нехитрых пан-холопских отношениях, в которую стали вовлекаться стремительно люмпенизируемые горожане, второй родитель нового украинского холопа. Брошенный государством, имперский человек априори беззащитен, менее конкурентоспособен перед лицом человека микро-общинного. Имперский человек, ругаемый «совком» и «патерналистом» homo soveticus - как мы уже понимаем это сегодня – это невероятный, мощный социальный и антропологический феномен:  человек, обладающий способностью к имперскому государству, этому цивилизационному хай-теку, носитель государственного инстинкта. При должном качестве элит такой человек способен творить чудеса: летать в космос, совершать невероятные открытия, создавать великую культуру, побеждать всех врагов. Оборотной стороной этой включенности в сложнейшую ткань имперской государственности является делегирование массы важных функций государству. Брошенный государством, этот человек на время оказывается беспомощным, уязвимым. Если раньше украинский горожанин, включенный в высокотехнологичное производство, или в административную систему, или в культурную отрасль, мог позволить себе легкую фронду, мог даже противопоставлять себя предсказуемой в своих реакциях государственной машине, следующей определенных правил. Более того, эта фронда могла даже повысить социальную капитализацию в кругу «своих». Сегодня же все стало проще. Мифический «режим» заместили «паны» всех мастей, которые могут прострелить ногу, избить до смерти, спустить собак, отобрать «майно», или подбросить немного денег на жизнь…Стоит крепко задуматься о том, как нам, имперским по сути людям, страховаться от необязательности и ветренности, внушаемости и регулярной готовности все слить наших элит, не превращаясь в мелкие общинки простенько думающих и действующих простеньких людей.

3) Совершенно неожиданно обнаружилась чудовищная глубина интеллектуальной нищеты нашей либеральной интеллигенции. И раньше я не питал иллюзий на предмет интеллектуальной мощи наших туземно-аборигенных «либералов». Производство мыслей никогда не было коньком наших «западников». Однако они всегда умели довольно бойко выдавать публицистику, эту вербальную кодификацию чужих мыслей. Украинский второй майдан – мощное приглашение к мышлению по поводу разворачивающегося на твоих глазах. Я ждал непосредственных реакций от людей, которые быть может и верны либеральному кодексу, но и не утратили интеллектуальной честности. За редчайшими исключениями, этого не произошло. Поражает мощная выстроенность либеральной матрицы у нас. Пугает почти зомби-качество наших «либералов». Мне кажется, мы переживаем завершение двухсотлетней традиции вообще-говорения, вообще-дискуссии «западников» и «почвенников». Уже сегодня русский «либерализм» обозначил свое зияющее отсутствие в интеллектуальном поле. Он пока ещё не умер только потому, что уже не находится неких смысловых крючков, поводов из мира мышления и идей для говорения о нем. Русский «либерализм», уходя в мир иной, демонстрирует лишь некие техники тела, какие-то провокативные жесты, какие-то дешевые и быстро забываемые медиа-поводы. По сути это предсмертные судороги. Необходимо задуматься о том, каким будет новый интеллектуальный ландшафт пост-советской России.

4) В последние 5 лет вскрылось наиважнейшее качество такого института как государство. Оказывается, простодушное государство государство, очень государственное государство с нотками авторитаризма и даже империи обладает важным, не ценимым нами ранее, качеством – честностью, честностью осуществления сверх-власти. Мы, здесь живущие, как оказалось, обладаем огромной роскошью знания, от кого или чего исходят властные импульсы. Понятно, что во многих вещах наши власти латентно или осознанно несуверенны, но мы хотя бы знаем их в лицо. Такой роскоши лишено большинство стран и народов. Нам не нужно продираться сквозь дымовую завесу представительской демократии и реальную завесу  сушащегося белья «глубинного государства». Мы ещё не научились производить видимость, спектакль «демократии», что может быть и не так плохо. Хотя тут можно и спорить. Во многих наших согражданах живет все-таки запрос на демократический спектакль.

Наши отношения с Украиной долгое время подпитывались кроме всего прочего мутной энергетикой непроясненности. Так бывает и в человеческих отношениях. Иногда бывает нужна некоторая туманность неопределенности, которая охраняет надежды на соцветье возможностей. Эти неопределенность и непроясненность могут подпитывать и не самые плохие иллюзии, волшебные заблуждения, которые часто бывают необходимым топливом для важных, иногда странных, поступков. Но на каком-то этапе появляется запрос на внесение ясности, которая может выражаться как в холодном, менеджерском «подбить бабки», так и в житейском, иногда истеричном «все с вами ясно». 2014 год стал очень важной отправной точкой для внесения ясности. Эту ясность не хотелось бы путать с похмельем. Нет. Это скорее наступление нового геополитического утра. Это подведение черты под вечером и ночью, полными всяческих бесов, Бабок Ёжек, каких-то странных теней на стене, подающих от фальшивого и ненадежного искусственного света. Трактовка крымских событий некоторыми у нас, как некого нового тумана  патриотизма и тому подобного, в корне неверна. В 2014 году наступило великое геополитическое утро, породившее в нас ослепляющую ясность. Нам если не всё, то многое стало ясно. Про себя и других. Солнечные лучи этого геополитического утра показали нам нашу комнату с ее кое-где обвалившейся штукатуркой, засаленными обоями, ободранной котом мебелью, пылью на книжных полках…Всё это мы видим отчетливо. Спасибо торжественной, вселяющей надежду ясности нашего нового геополитического утра. Из меня до сих пор не выветривается не истеричная, а какая-то очень глубокая, надежная и постоянная радость ясности. Даже счастье определенности, эйфория от осознания огромности предстоящей работы. А потому я хотел бы сообщить уже появляющимся у меня постоянным читателям о том, что этот текст – лишь короткое предисловие к большой серии текстов, которые я пока технически называю «украинскими уроками». Пока я вижу 27 уроков. Может их окажется немного меньше или больше. Попробуем?

 

Евгений Фатеев

http://zavtra.ru/blogs/uroki_ukrainskogo_stoit_li_prodolzhat_