Из истории Афганистана

12.11.2019 Большая игра империй: откуда на карте современные границы Центральной Азии. Андрей Злыденный

На протяжении десятилетий обширные пространства Центральной Азии привлекали внимание Великобритании и Российской империи. И решения, принятые в Лондоне и Петербурге, в конце концов привели к установлению нынешних границ Афганистана и его северных соседей

12.12.2010 Мотивы присоединения Средней Азии к России: от идеологических домыслов и эмоциональных оценок к геополитическому анализу. Дубовицкий В.В.
Говоря об условиях складывания многонациональной Российской империи и формах вхождения в нее в различные исторические периоды народов и государств, необходимо учитывать, что данная проблема распадается на ряд вопросов, связанных, с одной стороны, с мотивами такого присоединения и, с другой – с механизмом присоединения (вхождения), что как минимум предполагает решение вопроса о добровольности или насильственности такого акта... Журнал: История и современность. Выпуск №2(12)/2010

Пуштунский кодекс чести Пуштунвалай. gumilev-center.ru

Самый многочисленный народ Афганистана, пуштуны, соблюдают «пуштунвали». Своеобразный уклад жизни пуштунов, их духовные, нравственно-этнические ценности уходят своими корнями к обычному праву (адату) и многим доисламским верованиям. Впоследствии к ним добавились нормы и установления Ислама.
Все пуштуны ведут свой род от общего прародителя по имени Кайс, которого якобы лично пророк Муххамад обратил в Ислам. Поэтому пуштуны считают себя мусульманами со времени зарождения Ислама и тем самым выделяют себя по сравнению с другими этносами и народностями в Афганистане. Пуштуны считают себя наиболее последовательными почитателями Ислама. В то же время при внимательном изучении элементов национальной психологии пуштунов обращает на себя внимание, что нормы и правила поведения, составляющие известный свод неписаных законов, т.н. кодекс чести пуштуна – пуштунвали, нередко контрастирует с тою, что записано в Коране и хадисах. Поэтому про пуштуна нередко говорят, что он частично опирается на Коран, частично на пуштунвали.

Грани пуштунской цивилизации. Белокреницкий В.Я.
Вячеслав Яковлевич Белокреницкий — профессор, доктор исторических наук, заместитель директора Института востоковедения РАН.

Образуя по преимуществу сплошной ареал обитания, поделенный между двумя государствами, Афганистаном и Пакистаном, пуштуны являют пример так называемых разделенных народов. Особое значение на данном историческом этапе имеет, разумеется, то обстоятельство, что подавляющее большинство афганских и пакистанских талибов (участников диверсионно-террористической войны) состоит из пуштунов. Такая черта движения Талибан, как и существование определенных связей между его главным, афганским, и производным пакистанским «крылом», привлекают внимание к проблеме сходства и различий среди пуштунов. Интерес, кроме того, вызывают соотношение между афганской и пакистанской частью пуштунского этноса, состав пуштунских поемен, районы их проживания, детрибализация и миграция в города.

Для установления авторства некоторых статей нужно прилагать усилия. В сети фигурируют безымянные клоны. С полезными ссылками/цитатами. Материалы могут послужить отправной точкой для более угубленного и комплексного изучения прелюбопытной темы. Для неспециалистов (не различающих фейки и сов на глобусе от надежных данных, подвергнутых перекрестному допросу разных дисциплин) в области утерянных в Библии колен. 2 статьи.

По данным ДНК-генеалогии пуштуны - преимущественно ариии, усвоившие многие традиции и ритуалы, известные сегодня как иудейские. Те самые арии, которые являются предками славян, часть которых ок. 4500-5000 лет назад из Восточной Европы ушли в Иран, часть в Индию, часть в Сирию (Митаннийская империя, Митаннийский арийский язык)

12.11.2019 Большая игра империй: откуда на карте современные границы Центральной Азии

Все началось в середине XIX века. Именно тогда зародилось острое соперничество между Российской и Британской империй за огромные территории Центральной Азии и Афганистана. Начиналась так называемая Большая игра.

Предпосылок для расширения своего влияния на Восток хватало и у России и у Великобритании. Российская империя хотела наладить торговлю с Туркестаном, а конкретно открыть свой рынок для ценного азиатского хлопка, который был необходим молодой российской промышленности.

Подход англичан был куда более прагматичный и беспринципный: Британской короне нужно было обезопасить свои прибыльные индийские колонии от афганских и тюркских разбойников, а заодно не пустить русского медведя на территории, которые Лондон уже загодя считал своей сферой интересов.

Главными действующими лицами в "Большой игре", помимо королей, царей, эмиров, чиновников и военачальников стали исследователи-первопроходцы, которым часто приходилось выступать в роли дипломатов. Sputnik решил вспомнить, как современная Центральная Азия обретала свои границы.

Во второй половине XIX века Россия с удвоенной энергией начала стремиться на Восток, на земли Туркестана. К началу 1870-х годов была присоединена большая часть нынешнего Казахстана и велись успешные войны с Бухарским эмиратом, а также Кокандским и Хивинскими ханствами, владения которых располагались на территории современных Таджикистана, Узбекистана и Туркменистана.

Российское правительство также направляло в регион исследовательские экспедиции: Восточный Иран и Афганистан изучал востоковед Николай Ханыков, в Хиву и Бухару отправился дипломат Николай Игнатьев, а в Кашгарию – поручик Чокан Валиханов.

Российским исследователям ставились в том числе и задачи по разведке. Вообще, Россия и Британия охотно спонсировали этнографические и географические экспедиции в регион, взамен получая от путешественников свежие карты местности, известия о настроениях среди населения. Кроме того, исследователи, в большинстве своем имевшие военное прошлое, часто выполняли деликатные дипломатические миссии при дворе местных правителей.

Правда, не всегда это заканчивалось добром для самих исследователей. Так, автор термина "Большая Игра", путешественник и писатель Артур Конолли в 1841 был повешен в Бухаре по обвинению в шпионаже, поскольку пытался убедить эмиров Коканда, Хивы и Бухары, выступить против России.

Примерно в то же время англичане окончательно установили контроль над "жемчужиной короны" – Британской Индией. В зависимость от них попал и соседний Афганистан, представлявший собой еще неокрепшее государство, полностью опиравшееся на волю британского правительства во внешней политике.

Британцы всегда всерьез опасались гипотетической "русской угрозы" и вторжения российских войск в Индию – притом что никакой особой подготовки к нему со стороны России не велось, не считая странного приказа Павла I отправить 20 тысяч казаков в Индию по соглашению с Наполеоном в 1801 году. Да и тогда отряд вернули спустя 2 месяца.

Тем не менее британское правительство делало все возможное, чтобы предотвратить такой вариант развития событий. Разделение сфер влияния в Центральной Азии стало одним из элементов этой политики.

Впервые вопрос, а где собственно лежат границы Афганистана, Британии и Российского Туркестана на официальном уровне, был поднят в ходе англо-русских переговоров 1869-73 годах.

Поначалу они шли безуспешно – стороны не могли договориться о статусе Афганистана. Однако в скором времени была найдена компромиссная формула, согласно которой территории, которые находились к тому времени во владении эмира, считались "образующими пределы Афганистана". Англия и Россия обязывались эти пределы не переступать.

Оставалось решить вопрос об установлении границы на местности. Англо-индийская администрация и туркестанский генерал-губернатор получили соответствующие распоряжения от своих правительств, и через два года работа совместной комиссии была завершена. Согласно договоренностям 1872-73-х годов граница проходила по Амударье в верховьях реки Пяндж от поста Ходжа Салех до озера Зоркуль. Начало формированию нынешней границы Афганистана с Таджикистаном было положено.

Но остался нерешенным вопрос о размежевании территории Туркестана и Афганистана на западе. Острота момента была в том, что на Мервский оазис, заселенный туркменскими племенами, одновременно претендовали сразу три государства - Персия, Россия и поддерживаемый англичанами Афганистан.

В январе 1884 года собрание жителей Мерва приняло решение о вхождении в состав России, в марте этого же года оазис был присоединен к Туркестану. Что категорически не устраивало Лондон, и британские дипломаты продолжали подстрекать как афганцев, так и туркмен к вооруженному выступлению против России.

И афганские отряды под руководством английских офицеров начали атаковать пограничные пункты севернее реки Кушка. Кульминацией Афганского кризиса, как историки называют эти события, стало произошедшее 18 марта 1885 года столкновение русского отряда под командованием генерала Комарова с афганцами, которое завершилось отступлением последних на афганскую территорию.

Конфликт вокруг небольшого оазиса чуть было не привел к началу полномасштабной войны двух империй. Репутация непобедимой британской короны оказалась несколько подмочена, что еще больше раззадорило Лондон. К счастью, здравый смысл возобладал. Эмир не хотел больше участвовать ни в чьих войнах, а правящие круги обеих держав понимали, сколь дорого обойдется возможная русско-британская война.

Возникший конфликт дипломатично списали на случайную пограничную стычку, и инцидент был исчерпан заключением в августе 1885 протокола о разграничении, в соответствии с которым российско-британской комиссией была проведена работа по размежеванию территории. Так была установлена граница современных Афганистана, Туркменистана и Узбекистана.

Не менее драматичные события были связаны и с уточнением пограничных рубежей восточнее. В конце 1880-х – начале 90-х годов возникла необходимость в пересмотре ранее заключенных соглашений о прохождения линии границы Туркестана, Афганистана и в горах Памира.

Она стала спорной после занятия войсками афганского эмира не без поддержки англичан в 1883 году ханств Рушана и Шугнана, которые находились севернее пограничной линии, определенной в 1872-73-х. Положение осложнялось еще и тем, что на часть территории соседнего ханства Вахан претендовал и Китай.

В этот период в районе Памира стали активно проводить свою деятельность как англичане, так и русские, отправлявшие свои топографические экспедиции в этот регион. В 1888-89-х в памирские княжества отправилась экспедиция российского исследователя Бронислава Громбчевского, в ходе которой она встретилась с отрядом капитана британской службы Янгхасбенда.

Обе экспедиции, согласно неписанным правилам "Большой игры", имели цель не только провести исследование горных дорог и проходов, но и выяснить, кого правители местных княжеств готовы поддержать в возможном конфликте. Громбчевский, хоть и не имел статуса официального представителя России, провел переговоры с ханом небольшого Канджута, который был готов перейти в подданство "Белого царя".

В 1891 году в тех же местах проходили экспедиции британца лейтенанта Дэвидсона и российского полковника Михаила Ионова, а через год – экспедиция поручика Бржезицкого.

Отряд Ионова выдворил за пределы Памира Янгхасбенда и Дэвидсона, продемонстрировав территориальные притязания России в этом регионе. Правда и британцам, недовольным тем, что Гробачевский со своей экспедицией появился на Гиндукуше, удалось вытеснить русских с занятых позиций у истоков реки Инд.

Также Ионов провел разведку пунктов, в которых в будущем можно было бы разместить гарнизоны российских войск. Не отставали и англичане с китайцами: они строили в этом регионе передовые базы и укрепления для размещения своих войск.

Тем временем в дипломатической почте между Петербургом и Лондоном выяснились требования сторон: англичане хотели оставить за Афганистаном захваченные территории, лежавшие на правом берегу Амударьи в обмен на южный Дерваз, который присоединялся бы к России; царское правительство настаивало на отводе афганских войск из памирских княжеств и передаче Афганистану южной части Дерваза.

В конце концов была принята вторая формула с дополнением – к Афганистану также присоединяли узкую полосу территории Вахана, известную как "ваханский коридор", который отделял сферу влияния британской администрации от Российского Туркестана, а также граничил с китайским Синьцзянем.

Таким образом британцы считали, что смогли обеспечить безопасность своих владений посредством установления границ Афганистана, выполнявшего роль буферного государства.

С британской стороны переговорами руководил секретарь вице-короля Индии по иностранным делам Мортимер Дюранд. Именно в честь него была названа линия Дюранда - практически неразмеченная 2640-километровая граница между Афганистаном и Пакистаном, действующая по сей день, но оспариваемая Кабулом.

Дюранд угрозами и посулами убедил афганского эмира согласиться с решением памирского вопроса. В 1894 году посол России в Великобритании и министр иностранных дел Англии обменялись нотами о разделе Памира.

Совместная российско-британская пограничная комиссия под руководством губернатора Ферганской области и британского военного атташе в Петербурге начала свою работу летом 1895 года. В скором времени произошел и обмен территориями.

Таким образом, к концу XIX века решениями британского и российского правительств была окончательно установлена линия прохождения границы, которая существует и до наших дней – от берегов реки Кушка до горных хребтов Памира.

Как это всегда бывало во времена колониализма, при определении границ во внимание принимались чисто географические резоны и политический расчет, а не факт проживания тех или иных народностей на разграничиваемых территориях. Именно поэтому в результате разделов сфер влияния по географическому признаку, на севере Афганистана компактно проживают таджики, узбеки и туркмены, которые в настоящее время составляют более 40% населения страны.

Во времена существования Советского Союза и уже независимого от англичан Афганистана линия границы была лишь незначительно изменена. Стороны ушли от принципа проведения рубежей по афганскому берегу пограничных рек, как договаривалось царское правительство с британцами. С тех пор граница проходит по дну речных долин или середине фарватера.

Кроме того, несколько раз проводились совместные работы по уточнению советско-афганской границы – необходимость этого возникала вследствие естественных изменений прохождения русел пограничных рек.

Обычно при обсуждении современных проблем на границе с Афганистаном много говорится о борьбе с контрабандой наркотиков и боестолкновениях с афганскими экстремистами. Однако во многом игнорируется вопрос об изучении линии прохождения государственной границы на местности и на картах.

В настоящее время эта проблема снова дает о себе знать: русла рек постоянно меняют свое течение, появляются или исчезают острова на этих реках или пастбища по их берегам.

Регулярно приходят сообщения о задержаниях пограничниками пастухов и рыбаков на территориях, которые по картам являются территорией одного государства, а фактически принадлежат другому.

К сожалению, ни у одной страны региона нет возможностей и средств для осуществления соответствующих работ – потому в ближайшей перспективе эта проблема будет только усугубляться, что потенциально может привести в будущем к пограничным конфликтам между Афганистаном и его северными соседями.

12.12.2010 Мотивы присоединения Средней Азии к России: от идеологических домыслов и эмоциональных оценок к геополитическому анализу.

Верещагин Василий. Парламентеры. Сдавайся! — Убирайся к черту! 1873

Говоря об условиях складывания многонациональной Российской империи и формах вхождения в нее в различные исторические периоды народов и государств, необходимо учитывать, что данная проблема распадается на ряд вопросов, связанных, с одной стороны, с мотивами такого присоединения и, с другой – с механизмом присоединения (вхождения), что как минимум предполагает решение вопроса о добровольности или насильственности такого акта.
Вся эта проблематика после 1991 г. (и даже раньше – с периода перестройки) чрезвычайно перегружена идеологизированными и эмоциональными оценками, которые обычно и подменяют научный анализ темы. В большей степени это характерно для учебной литературы, предназначенной для воспитания новых граждан новых независимых государств, где важную роль играет эмоциональная мобилизация национального духа, в том числе и через мифологизацию истории своего этноса, конструирование героики прошлого.
Понятно, что подобный подход к историческим событиям не способствует ни формированию единого гуманитарного пространства, ни созданию объективной научной картины прошлого наших народов. Исключение из научного оборота ученых СНГ теории исторического материализма, идеологический и методологический разнобой в подходе к изучению истории наводят на мысль о применении в качестве методологических ориентиров теорий геополитики. Среди большого их разнообразия, существующего в современном мире, наиболее плодотворными для изучения условий складывания многонациональной Российской империи и форм вхождения в нее других народов и государств являются евразийская теория, подробно разработанная русскими учеными в 1920–1940-х гг., а также теория неоевразийства, созданная на ее основе в 1990-х гг. в Российской Федерации (см.: Дугин 1997; 2002).
Большой интерес в этом плане представляет и евразийский проект Нурсултана Назарбаева, хотя и не столь разработанный в историческом плане, как российская теория неоевразийства (Назарбаев 1994).
Сразу хочу оговориться, что применение в этой работе таких понятий, как «экспансия», «блок», «империя», «колония», «санитарный кордон» и др., носит исключительно геополитическое значение, абстрагированное от каких-либо эмоционально-публицисти-ческих оценок.
Уже расширение ареала проживания древних россов в ранний период существования Киевского государства на северо-восток (зона проживания финно-угорских племен) и юг (тюркоязычные кочевники) вызывает неоднозначные оценки, колеблющиеся от «слияния» и «ассимиляции» до «завоевания», «оттеснения» и «частичного истребления». Своеобразным историческим рубиконом в употреблении «силовых» оценок присоединения новых земель можно, пожалуй, считать начало русской экспансии за Уральским хребтом в конце XVI в.: начиная с первых походов Ермака Тимофеевича в начале 1580-х гг. крестьянская и монастырская колонизация упоминается только как сопутствующий и подчиненный элемент «казачьих походов» и «военных кампаний».
В данной статье автор касается сравнительно небольшого этапа в истории Российской империи – периода активного присоединения региона Средней Азии, длившегося 31 год (1864–1895 гг.).
Говоря о применяемой в статье геополитической методологии, необходимо отметить, что в продвижении России в Среднюю Азию огромную, а подчас и решающую роль играл ландшафтно-геог-рафический фактор, что, за редким исключением, не учитывается при анализе исторических событий.
Так, невозможность контролировать гражданский мир и без-опасность путей в Среднюю Азию в XVIII – начале XIX в. привела в конце концов к переходу от политики опосредованного контроля над киргиз-кайсацкими жузами через систему выборных султанов и летучих отрядов к выдвижению в степь крепостей и опорных пунктов, соединению их в «линии», «дистанции» с целью выведения беспокойного политического элемента в тыл страны (равно как и для прекращения доступа к нему политических сил, Россией не контролируемых, – хивинцев, кокандцев, английской агентуры). Такая концепция в русской среднеазиатской политике становится преобладающей в 1842–1853 гг. и на оренбургском направлении персонифицируется с генералом В. А. Обручевым, сменившим в 1842 г. генерал-адъютанта В. А. Перовского на посту оренбургского генерал-губернатора. В указе Николая I от 14 июня 1844 г. Оренбургской пограничной комиссии вменялось в обязанность «всякое дело о киргизах Малой орды» докладывать начальнику края, а о деле, вызывающем необходимость внесения каких-либо изменений в основные положения по управлению, «представлять» министру иностранных дел. Сразу вслед за этим началось и строительство постоянных укреплений в глубине киргизской степи: в 1847 г. – Раимского, в низовьях реки Сыр-Дарьи; в 1848 г. – еще трех укреплений: на реках Иргиз, Тургай и Карабутак (Губернаторы… 1999). Русские укрепления строились не только на берегах степных рек, поймы которых были богаты травами и использовались киргизами для зимовок, что делало их легкоконтролируемыми, но и вблизи меридиональных караванных путей из среднеазиатских оазисов в Оренбург, Орск и Астрахань, наиболее часто подверженные нападению киргизских барантачей.
Таким образом, определение южной границы России в Средней Азии в конце 60-х гг. XIX в. в значительной степени было связано с ландшафтно-географическими факторами, что в сочетании с определенной политической обстановкой в Европе и событиями в приграничной с Кокандским и Хивинским ханствами зоне повлекло за собой вторжение русских войск на территорию земледельческих оазисов Средней Азии. Ландшафтно-географический фактор явился, таким образом, не главной причиной, но главным пусковым механизмом военной кампании 1864 и 1865 гг.
1864 г. знаменует новый этап в российской геополитике в Средней Азии. С этого времени началась короткая, но интенсивная и обширная по охвату военная кампания, завершившаяся присоединением к России территории Средней Азии общей площадью более чем 4000 км2 и созданием на этой территории Туркестанского генерал-губернаторства. Этот факт знаменует собой начало качественно нового периода во взаимоотношениях России и среднеазиатских народов.
Решение о продвижении России на территорию среднеазиатских ханств фактически было принято императором Александром II 20 декабря 1863 г. по предложению оренбургского генерал-губернатора А. П. Безака о соединении Сырдарьинской (считавшейся частью Оренбургской) и Сибирской пограничных линий:
«1. С будущего 1864 г. приступить к соединению передовых Оренбургских и Сибирских линий, на предложенных генерал-адъютантом Безаком условиях, т. е. от Джулека на Сыр-Дарье через Сузак, Аулиэата и далее по хребту Каратаусских гор, заняв Сузак войсками отдельного Оренбургского и Аулиэата, отдельного Сибирского корпуса с тем, чтобы впоследствии перенести границу на Арысь, проведя оную от Аулиэата через Чимкент;
2. Разрешить генерал-адъютанту Безаку немедленно приступить к приготовлению предстоящей экспедиции, дабы отряды могли двинуться в степь с появлением подножного корма, к таким же приготовлениям приступить и со стороны Западной Сибири, немедленно по утверждению сметы потребных для сего денежных расходов;
3. Самый способ исполнения предприятия представить ближайшему усмотрению обоих корпусных командиров, по их взаимному согласию» (Серебрянников 1908: 201–202).
Последний пункт данного решения находится в соответствии с прежними методами ведения политики со среднеазиатскими государствами, согласно которым начиная с момента учреждения Оренбургской губернии (1734 г.) ответственность за принятие государственных решений в отношении региона почти полностью возлагалась на оренбургского и в значительной степени на сибирского генерал-губернаторов. Именно в этих целях в Оренбурге была создана Оренбургская пограничная комиссия, исполнявшая как дипломатические, так и разведывательные функции. В духе продолжения этой политики находятся и чрезвычайные полномочия «с правом вести войны и заключать мирные договора» первого генерал-губернатора Туркестанского края К. П. фон Кауфмана, полученные им от царя в 1867 г. (Кауфманский сборник… 1910: 17). Такой подход был абсолютно верен в смысле принятия оперативных военных решений, но вместе с тем нес в себе большую опасность рискованных политических действий, что не раз проявлялось на протяжении кампаний 1864–1868 гг. в регионах, известных как крупные исторические и культурные центры, в государственных образованиях, за контроль над которыми уже не менее ста лет боролась главная соперница России в европейской политике того времени – Англия.
Осуществление планов установления новой границы, принятых 20 декабря 1863 г., ярко демонстрирует переход к новому этапу построения геополитической системы России и является ключевым во всех дальнейших событиях в Средней Азии.
Мотивы действия «корпусных командиров» в продвижении в глубь Средней Азии достаточно четко характеризует служебная переписка командующих войсками и военного министра Д. А. Милютина, относящаяся к 1864–1868 гг. Вот донесение командующего «оренбургским» направлением полковника Н. А. Веревкина военному министру по поводу взятия г. Чимкента: «Собственно по отношению к безопасности Туркестанской области владение Чимкентом могло бы быть весьма полезно, но не иначе как при сильном занятии его войсками Сибирского ведомства, или вновь высланными из Империи, которая (граница. – В. Д.) в таком случае пролегала бы от Чимкента прямо к Аулиэата, по южную сторону гор, то полагаю, что границу эту было бы охранять гораздо труднее, чем идущую, собственно по горному хребту. Границу по Арысу (река Арысь. – В. Д.) тоже нельзя считать за границу естественную или законную, либо оборонительную линию, так как Арысь, даже теперь, во время половодья Сыра (реки Сыр-Дарьи. – В. Д.), в большей части своего течения во многих местах имеет совершенно удобные броды» (Серебрянников 1908: 267).
К доводам, приводимым командующим Сырдарьинской линией Н. А. Веревкиным, добавлялось и опасение об усилении сил кокандцев в случае достижения последними мирной договоренности с Бухарой.
На необходимость занятия этого важного стратегического пункта указывал и командующий Сибирским военным округом генерал Дюгамель: «Овладение этой крепостью, по моему мнению, составляет необходимое дополнение к тому, что уже сделано в настоящем году.
Окрестности Чимкента, по плодородию своему и развитию хлебопашества, имеют также значение для правого фланга передовой линии, как Алатауский округ для левой ее оконечности. Это две житницы, одинаково необходимые для продовольствия гарнизонов вновь приобретенного края, и, пока Чимкент не будет в наших руках, нельзя рассчитывать на безопасность сообщений между Аулиэата и Туркестаном» (Серебрянников 1908: 201).
На те же причины занятия г. Чимкента указывают и исследователи более позднего периода, в том числе и военные: «Причины необходимости занятия этого города уже известны: узел дорог, плацдарм для неприятеля, в исходящем углу границы и проч.» (Халфин 1968: 158–159).
Русские военные, неожиданно оказавшиеся на острие государственной политики России и вынужденные принимать решения не только о занятии, но и о правовом статусе тех или иных населенных пунктов и территорий, впервые должны были сделать это в период определения линии границы летом – осенью 1864 г. В этих условиях они фактически руководствовались уровнем тех геополитических взглядов, которые вырабатывались у них из сплава их военного образования, знакомства с неясной еще географией Средней Азии и политической обстановкой на месте. В то же время их действия часто не совпадали с планами и замыслами государственных деятелей, отвечающих за курс внешней политики России в целом. Типичным примером являются следующие документы, касающиеся решений в отношении г. Чимкента, с точки зрения генерал-майора Черняева, занявшего его, и военного министра России генерал-адъютанта Д. А. Милютина: «Пользуясь нравственным впечатлением от владения Чимкентом, можно поручиться за совершенное спокойствие края и в продолжении целого года.
Содержание настоящего моего письма доложите его превосходительству Дмитрию Алексеевичу» (Милютину, военному министру. – В. Д.) (Серебрянников 1908: 116).
Реакция военного министра, рассматривающего военно-политическую ситуацию в регионе Средней Азии как составную часть общей политики России, была вполне однозначной и отражала внешнеполитическую линию страны на текущий момент: «…обстоятельство, которое несколько пугает меня, есть намерение г-м Черняева не только овладеть Чимкентом, но и удержать его за собой. Такое распространение границ никогда не входило в наши планы; оно чрезвычайно растягивает нашу линию и требует значительного увеличения сил. К сожалению, сообщения наши так медленны, что всякое предписание придет слишком поздно; вероятно, дело уже сделано. Не мешает однако же телеграфировать генералу Дюгамелю, чтобы он удержал Черняева от крайнего увлечения. 29 сентября 1864 г.» (Серебрянников 1908: 117).
Еще в большей степени самостоятельность русских военачальников в Средней Азии, которая, по сути дела, и была в данный момент движущей силой в формировании новой геополитической модели в регионе, проявилась в отношении занятия Ташкентского оазиса.
К этому моменту в правительственных кругах России сформировалось твердое мнение о необходимости установления определенной и незыблемой границы в Средней Азии: «Окончательное определение нашего положения в Средней Азии и непременная неподвижность в будущем наших там границ» (Там же: 165) была главной чертой специального доклада императору Александру II вице-канцлера А. М. Горчакова 31 октября 1864 г., подготовленного на основе изучения политической обстановки в Средней Азии в результате военной кампании 1864 г., а также реакции европейских держав, и прежде всего Англии, на эти события.
Еще более определенно позиция правительственных кругов России высказана в совместной записке министерства иностранных дел и военного министерства на имя императора Александра II месяц спустя, 20 ноября 1864 г.: «В настоящее время дальнейшее распространение наших владений в Средней Азии не будет согласно ни с видами правительства, ни с интересами государства.
Вскоре осуществленное новое завоевание, увеличивая протяжение наших границ, требует значительного усиления военных средств и расходов, между тем как подобное расширение владений не только не усиливает, а ослабляет Россию, доставляя взамен явного вреда лишь гадательную пользу.
Нам выгоднее остановиться на границах оседлого населения Средней Азии, нежели включать это население в число подданных Империи, принимая на себя новые заботы об устройстве их быта и ограждения их безопасности.
Приняв за основание, что правительство не желает завоеваний в Средней Азии, виды в этой стране можно ограничить: 1) Прочным утверждением русской власти на занятом уже пространстве, устройством быта и введением цивилизации между подвластными ордынцами; 2) Действительным ограждением этих племен от хищников и нападений среднеазиатских народов, поставив их в невозможность вредить нам или, по крайней мере, убедив, что никакое неприязненное действие с их стороны не останется без наказания и возмездия; 3) Приобретением нравственного влияния на Средне-Азиатские ханства, не вмешиваясь в их управление, внутренние дела и политические отношения, но стараясь путем мирных и торговых сношений рассеять их недоверие к нашей политике и установить прочные отношения, чтобы иметь возможность ограждать в самих ханствах интересы и безопасность наших подданных, развив нашу азиатскую торговлю, и открыть новые рынки для сбыта русских произведений и, наконец; 4) Удешевить содержание наших войск, довольствуя их местными способами, а не подвозом из России, и покрывая хотя бы часть расходов на их содержание доходами с занимаемого края.
На основании вышеизложенных соображений, министерства Иностранных дел и Военное, по взаимному обсуждению системы будущих действий наших в Средней Азии, пришли к заключению, что в настоящее время Россия может ограничиться достигнутыми уже результатами, отказываясь от дальнейшего наступления и приняв границей линию от китайских пределов по Тянь-Шанском хребту, водораздельной черте между долинами Чу и Таласа и бассейном Сыр-Дарьи, затем, по одному из отрогов Кызы-курта, впереди Арыса, Сыр-Дарью» (Серебрянников 1908: 196–201).
В этом документе предлагается также уже применявшийся в российской внешней политике XVIII в. вариант прикрытия юго-восточной границы с помощью формально независимых, но подконтрольных Империи государств, известных в международном праве как протекторат. Вместе с тем следует учесть, что протектирование родовых казахских объединений (Малая и Средняя орда) в XVIII в. не привело к положительному для России результату, что было связано с особенностями социально-экономического устройства кочевых народов. В середине 60-х гг. XIX в. планы протектирования предполагалось применить к оседлому земледельческому населению среднеазиатских оазисов, имевших, как правило, многовековые традиции государственного управления: «…не вмешиваясь в распри и внутренние дела ханства, стараясь поощрять торговые и дружественные сношения, если не с Кокандом, то по крайней мере с Ташкентом, дав понять жителям, что их собственный интерес заставляет быть в мире с русскими; но вместе с тем, посредством консулов или иных дипломатических агентов, которые при благоприятных обстоятельствах могут быть туда командируемы или даже водворены, зорко следить за положением дел в ханствах, чтобы быть в состоянии своевременно принимать необходимые меры для подавления в самом начале всяких замыслов, противных нашим интересам; в случае же грабежей или нападений, не оставлять ни одно неприязненное действие без должного наказания и возмездия» (Серебрянников 1908: 196–201).
Возникнув в 1864 г., вопрос о протектировании среднеазиатских владений или их полном присоединении к России становится ключевым в построении геополитической системы в Средней Азии. Уже в 1864–1865 гг. это ярко проявилось в вопросе о правовом статусе г. Ташкента и прилегающих территорий.
Впервые вопрос о взятии г. Ташкента встал сразу же после занятия г. Чимкента и диктовался исключительно соображениями развития оперативного успеха в целях ликвидации крупного опорного пункта кокандцев рядом с новой пограничной линией. Принимая решение о занятии Ташкента, генерал Черняев указывал, что этот шаг сократит сроки ведения войны и стабилизирует политическое положение в приграничной зоне: «Не представляйте кокандцев такими, какими они были в Пишпеке и т. п.; у них руководители не хуже наших, артиллерия гораздо лучше, доказательством чему служат нарезные орудия, пехота вооружена штыками, а средств гораздо больше, чем у нас. Если же мы их теперь не доканаем, то через несколько лет будет второй Кавказ.
26 сентября 1864 г. М. Черняев» (Там же: 116).
Однако попытка взять Ташкент с ходу не удалась, и этот факт привлек пристальное внимание как военного, так и политического руководства России – речь фактически пошла об установлении новой линии границы и о все большем участии в политической жизни Средней Азии. Дело осложнилось из-за претензии на город эмира Бухары, который попытался воспользоваться военными поражениями Коканда для: 1) территориальных приобретений; 2) установления политического контроля над Кокандом; 3) обеспечения контроля над транзитной торговлей через Ферганскую долину в Кашгарию. Это кардинально меняло всю политическую обстановку на территории междуречья Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи, то есть древнего Мавераннахра, что требовало незамедлительных решений со стороны России. Центральным пунктом в этих событиях становилось определение международного правового статуса г. Ташкента и Ташкентского оазиса: «Известие о прибытии в Ташкент Худояр-хана с отрядом войск Бухарского эмира до сих пор еще не подтверждается. Но сведения о сношениях Ташкента с Бухарой подтвердились и заговор, заблаговременно раскрытый Алимкулом, имел целью передачу Ташкента Бухарскому эмиру.
Впоследствии этих оснований Бухарский эмир требовал от Алимкула передачи ему Ташкента, в случае чего выразил намерение послать посольство в Россию для определения границ, но Алимкул ответил, что намерен оборонять Ташкент как от русских, так и от бухарцев и в крайнем случае предпочитает передаться русским» (Серебрянников 1908: 101).
Глава военного ведомства, понимая всю геостратегическую важность поднятого генералом Черняевым вопроса, вместе с тем вполне справедливо указал на необходимость внешнеполитического решения и запросил по этому поводу министерство иностранных дел России: однако МИД России, высказавшись за намеченные планы создания протектората, одновременно не дал однозначных рекомендаций в отношении военных действий и будущего политического устройства в Ташкентском оазисе, предоставив, по сути дела, в этом свободу выбора армии: «Мы решили не включать этот город в пределы Империи, потому что признали несравненно для нас выгоднейшим ограничиться косвенным на него влиянием, весьма действительным по близости наших военных сил. Но весьма может быть, что для нас было бы гораздо выгоднее, если Ташкент успел бы отмежиться от Кокандского ханства и образовать по-прежнему независимое владение. В зависимости от Коканда, именно Ташкент будет служить нам лучшим залогом в исполнении ханом условий доброго соседства. С восстановлением же прежней независимости, город этот послужит удобным оружием, в случае необходимости действовать на Коканд и отчасти на Бухару, и вместе с тем становится для нас оградою против всяких внезапных покушений Коканда и Бухары... Оставаясь верным к общему началу, что нам следует избегать вмешательства во внутренние дела ханства, необходимо было бы и окончательное устройство судьбы Ташкента предоставить ходу событий» (Там же: 83).
Военный историк М. А. Терентьев указывает: «Несмотря на неудачу, генерал Черняев вошел с представлением о необходимости немедленного занятия Ташкента и, думая согласоваться с прежними видами правительства, не желавшего распространять свои владения, он предлагал образовать из Ташкента отдельное, независимое от Коканда, владение, находившееся только под покровительством России.
Правительство не дало разрешения на представление генерала Черняева о занятии Ташкента, но вместе с тем озаботилось, по возможности безотлагательно, представить генералу Черняеву все средства для сильной обороны всего уже занятого нами пространства» (Терентьев 1906: 278). С этой целью в начале 1865 г. из территорий, занятых в течение предыдущего – 1864 г., с присоединением бывшей Сыр-Дарьинской линии в составе Оренбургского генерал-губернаторства была образована Туркестанская область, губернатором которой был назначен генерал Черняев. Создание этого административного образования имело цели оперативные (через два года область вошла в состав Туркестанского генерал-губернаторства), но стало важным этапом в организации геополитического пространства присоединяемого к России региона.
Однако действия, «отданные на усмотрение корпусных командиров», развивались на месте совершенно не так, как планировалось в Санкт-Петербурге: подчиняясь по-прежнему ходу военно-политических событий в Средней Азии, военный губернатор Туркестанской области генерал Черняев принял решение выйти по всей линии границы на реку Сыр-Дарью, приняв ее в качестве естественного рубежа с Бухарским ханством: «…прошу инструкций о следующем:
1. Найдет ли правительство удобным провести нашу границу в Средней Азии по р. Сыр-Дарье, как самую естественную;
2. Будет ли согласно с видами нашего правительства занятие Бухарским эмиром остальной части ханства за Дарьей, чему в настоящее время противодействовать я не могу;
3. Не будет ли разрешено мне вступить в переговоры по этому предмету с Бухарским эмиром теперь же» (Серебрянников 1908: 182–183).
Мнение генерала Черняева о новой линии границы разделяло и его руководство в Оренбурге: «Вообще же, по интересам и расположению населения, также по топографическим условиям торговых путей, наша настоящая граница в Кокандских владениях есть Сыр-Дарья во всем ее течении» (Серебрянников 1908: 192).
Эта позиция по установлению новой линии границы была вскоре выражена в прямом указании генералу Черняеву: «Течение Сыра (то есть Сыр-Дарьи. – В. Д.) должно быть обеспечено для нашего судоходства» (Там же: 194).
В конце апреля 1865 г. войска генерала Черняева заняли крепость Нияз-Бек под Ташкентом, контролировавшую подачу воды в город. Вскоре в одном из столкновений близ Ташкента был убит регент малолетнего кокандского хана, фактический глава ханства Мулла Алимкул. После этого в Ташкенте резко усилилась позиция партии, выступавшей за передачу города Бухаре, чему способствовала и дипломатическая активность эмира Музаффара, стянувшего для наступления на Кокандское ханство значительные силы к Ходженту. В этих условиях генерал Черняев принимает решение о занятии Ташкента, что было осуществлено русскими войсками 15–17 июня 1865 г.
Но несмотря на взятие г. Ташкента, в политических и высших военных кругах России продолжались все усиливающиеся споры по поводу дальнейшей судьбы города и новой линии границы с Кокандским ханством.
Принимая во внимание огромную стратегическую ценность Ташкентского оазиса и его ключевое значение не только в контроле с севера над Ферганской долиной, но и в качестве фактора взаимоотношения со все усиливающейся Бухарой, предъявлявшей все большие аппетиты к территории Кокандского ханства, генерал Черняев и его непосредственный начальник – генерал Крыжановский были склонны сохранить Ташкент в той или иной форме зависимости от России: «Образование из Ташкента отдельного ханства с вассальным подчинением его России, по моему мнению, в настоящее время неудобожелаемо… Хан, поставленный нашим правительством, в глазах народа будет таким же русским чиновником, которым управляются они и теперь, но с тою разницей, что власть нашего чиновника они признают, потому что видят в ней силу, и в результате выйдет, что мы только лишимся средств, которые будут выделены на содержание хана.
Помимо всего этого, образование из Ташкента самостоятельного ханства лишит нас этого важного политического значения, которое приобрели мы с занятием этого города, стоявшего во главе всей Средней Азии» (Серебрянников 1908: 7).
Еще более развернуто свои соображения по присоединению новых территорий в Средней Азии изложил в донесении военному министру оренбургский генерал-губернатор Крыжановский, на долю которого, как и его предшественника Обручева, выпало принятие многих политических и военных решений по региону: «Их правительства (т. е. Коканда и Ташкента) должны быть к нам в вассальных отношениях и представлять ручательства для нашей торговли и спокойствия границы и далее течение Сыра должно быть обеспечено для нашего судоходства. Спрашивается, каким образом следовало добиваться этого ручательства и этого обеспечения от такого народа, как азиатцы? Можно ли было достичь требуемых результатов, не занимая постоянно вблизи Ташкента угрожающей позиции и самостоятельных постов по реке? Каким образом можно установить вассальные отношения, хотя над одним Ташкентом, городом, где сплетаются все интриги среднеазиатской дипломатии, стоя от него в 100 верстах или даже приходя туда, но лишь на время?
Каким образом, не занимая пункта вблизи Ташкента, обеспечить его от преобладания в самом городе сильной партии эмира, всегда готовой с оружием в руках поддержать и укрепить его владычество?
Наконец отчего, занимая временно разные посты впереди нашей границы, мы должны считать ее вновь перенесенной и отчего объявление Ташкента и Коканда независимыми владениями с обязательством защищать их от всякого рода нападений будет противоречить нашим официальным и журнальным заявлениям?
Независимый Ташкент может без нарушения своей независимости потребовать присутствия наших войск в разных пунктах своей территории и мы не можем отказать в том владению, находящемуся под нашим протекторатом» (Там же: 19–20).
Новая геополитическая реальность, сложившаяся в северных районах Средней Азии, вызвала большие затруднения в деятельности высших политических кругов России на международной арене. Однако вместе с тем успехи русских войск в этом регионе оказали ожидаемое давление на позицию Англии, проявлявшей все большее опасение по поводу своих колоний в Индии, а значит, смягчившей свои позиции в отношении России в Европе. Ташкент был оценен МИДом России как «узел нашего влияния в Средней Азии» (Серебрянников 1908: 283). Министерство иностранных дел посчитало целесообразным следующее: «Для оставления гарнизонов в Чиназе и Ниязбеке, а также в разных постах по Сыр, просьба о том жителей Ташкента была бы весьма уместная.
При объявлении эмира о предстоящем наказании за всякое нарушение спокойствия наших границ, равно как Ташкента и Коканда, не следовало бы упоминать о взятии Бухары, так как эта угроза трудно осуществима, а наше слово, в особенности обращенное к азиатцам, должно быть строго выполняемо» (Там же: 66). Этот взгляд в значительной мере совпадал со взглядами на устройство границы оренбургского военного начальства: «В Ташкенте надо образовать самостоятельное управление из местных жителей, без всякого вмешательства в домашние дела жителей кого-либо из русских чиновников. Само собой разумеется, что при этом крепость и жители должны быть немедленно обезоружены, а крепостные стены приведены в положение, совершенно для нас безвредное.
Было бы весьма полезно образовать при Ташкенте целый округ от страны, лежащей от нашей нынешней линии до берегов Сыра и Нарына, по всему их протяжению, и землю эту вместе с городом Ташкентом или отдать особому хану по нашему выбору, или подчинить муниципалитету» (Там же: 68). Министерство иностранных дел России в лице прежде всего директора его Азиатского департамента Стремоухова категорически возражало против такой линии границы, которую предлагал оренбургский генерал-губернатор Н. А. Крыжановский, старавшийся одновременно сгладить тот отрицательный эффект, который произвели в политических кругах слишком решительные и не согласованные с руководством страны действия генерала Черняева в отношении Ташкента: «Так же как и прежде, держусь его мысли, что, не окончив устройства главного здания и не имея даже денег на устройство его, не нужно начинать постройку ненужных флигелей: нечего нам делать новых завоеваний, когда не можем укрепить то, что уже имеем. В Азии гораздо легче делать громкие завоевания, чем трудиться над администрацией, тем более, что последняя приносит много горя и неудовольствия, а громкие, но вместе с тем весьма нетрудные завоевания, приносят чины и кресты. А потому не следует удивляться, что в Туркестане люди увлекаются: надо только подтянуть им поводья и направить воинственный удар на что-нибудь более разумное, чем расширение и без того широчайшей России.
Полагаю, по-прежнему (и решительно), остановиться на бывшей границе нашей через Ташкент и Аулиета, выдвинув немного вперед ее левый фланг. Думаю границу ту прикрыть вассальными нам владениями Ташкентским и Кокандским, но с обязательством защищать их от покушений Бухары. Если эмир захочет взять их, придется всякий раз открывать клапан геройства Туркестанских войск и брать Бухару с целью наказывать эмира контрибуциями. Считаю также необходимым обеспечить за нами судоходство по Сыру и для сего, по особой просьбе ташкентцев и снисходя к их крайнему и бедственному положению, оставить границы в некоторых пунктах по берегу реки. Если будет возможно, надо устроить так, чтобы ташкентцы платили арендную сумму на содержание тех гарнизонов. Когда ташкентское владение окончательно упрочится (а когда оно упрочится, знает только Бог и мы), тогда гарнизоны наши надо будет вывести» (Серебрянников 1908: 47–48).
Таким образом, высшее военное руководство Оренбургского генерал-губернаторства, отвечавшее за политику на среднеазиатском направлении в течение 130 лет, при всем понимании международного резонанса этих действий склонялось к геостратегическим решениям, исходящим из удобств обороны территории, снабжения войск, безопасности союзников и других факторов стратегического и оперативного характера.
Реакция Азиатского департамента МИДа на планы военных кругов по установлению новой линии границы была однозначной и находилась в русле общей политики России, определенной этим министерством: «Если мы будем расширять наши пределы только потому, что будем желать присоединять к себе каждое воинственное кочевое племя, могущее делать набеги, то вряд ли удастся нам когда-либо остановить свое движение на юг, и кажется, было бы выгодно или оградить границу укрепленною линией, или карать хищников подвижными колоннами…
Едва ли может входить в виды правительства распоряжаться судьбами всей Средней Азии, проникая даже до Бухары; подобные замыслы еще не входили, да и вряд ли должны входить, в нашу политическую программу, потому что ни в коем случае не оправдывались бы ни требованиями нашей торговли, ни общим политическим соображением, а между тем вовлекли бы нас в неизбежные затруднения» (Серебрянников 1908: 69–70).
Из приведенного документа директора Азиатского департамента МИДа России Стремоухова можно сделать вывод, что идея «пограничной линии» на юго-восточных рубежах, существовавшая здесь более ста лет, несмотря на то, что страна была вынуждена отказаться от нее в пользу непосредственного контроля над территорией, все еще находила своих приверженцев в правительственных кругах. Эту же мысль Стремоухов повторяет и в другом документе, направленном оренбургскому генерал-губернатору: «Скажу только о пятом пункте, о котором упоминает князь (А. М. Горчаков, вице-канцлер, министр иностранных дел. – В. Д.) в своем письме, а именно, о передвижении линии границы на левом фланге к Нарыну. Признаюсь Вам со всей откровенностью, что аргументы в пользу такого передвижения никак не убеждают. Линия по долине Таласа и углу Иссык-Куля и по этому озеру мне кажется прекрасною и вполне удобною; к ней примыкают горные проходы, которые легко запереть малыми постами или укреплениями и которые могут служить воротами и для нас, в случае нужды; по второй линии весьма легко устроить вполне удобные сообщения на всем протяжении. Не могу найти достаточных причин бросать эту линию и захватывать горную местность, перерезанную почти непроходимыми хребтами, бесплодную, кроме нескольких долин..., а сколько подобное предписание поднимает крику и как оно подо-рвет последнее к нам доверие в Европе. Право, игра не стоит свечей» (Там же: 104).
Показательно, что, решая вопрос об установлении новой линии границы по всему течению р. Сыр-Дарьи, и МИД, и военное министерство сошлись во мнении нецелесообразности перенесения границы на линию этой реки, которую они были склонны воспринимать только как транспортную артерию, без рассмотрения подчинения военно-политического пространства, расположенного севернее ее: «…главнейшей целью наших усилий в Средней Азии должно быть развитие нашей среднеазиатской торговли. – Разделяя вполне этот взгляд, я полагал бы правильным, чтобы, согласно с ним, и самая деятельность наша в Средней Азии была руководима этой целью, а не видами неограниченного расширения нашего влияния и ни в коем случае увеличения территориальных владений. Материальное влияние наше должно быть настолько сильно, чтобы обеспечить торговую деятельность, сообразно с действительным ее развитием, но не более того. На основании этих общих видов нашей среднеазиатской политики должно быть определено и значение Сыр-Дарьинских постов: цель их содействовать развитию торговли посредством обеспечения судоходства торгового, а не устройство вдоль Сыра военно-стратегических пунктов, которые могли бы привести к фактическому перенесению границы на Сыр-Дарью, под предлогом, что оставить раз занятые пункты было бы в глазах азиатцев признаком слабости. Понимание в таком смысле значения Сыр-Дарьинских постов, само собою, определяет и время, и условия устройства их: когда того потребует торговля, когда при развитии ее потребуется надобность в торговом судоходстве. В глазах Министерства Иностранных Дел течение Сыр-Дарьи вне наших пределов представляет собою торговую артерию, а не базис военных действий» (Серебрянников 1908: 64–65).
Несмотря на единство взглядов с МИДом России по многим вопросам политического устройства на захваченных территориях Средней Азии, военное министерство тем не менее следовало собственным соображениям оперативно-тактического плана, в чем поддерживало командование Оренбургского военного округа и командующего войсками в Средней Азии – губернатора Туркестанской области генерала Черняева. Это проявилось и в отношении использования р. Сыр-дарьи для речной навигации: «Для безошибочного проведения и использования видов правительства, ген-м Черняеву надлежит ясно указать, можем ли мы теперь же продолжать плавание нашей военной флотилии вверх от Чинзана, или оставляем долину Сыр-Дарьи выше занятых нами пунктов в руках враждебных нам Коканда и Бухары.
Решившись иметь в нашей власти плавание по всему протяжению Сыр-Дарьи, нельзя ограничивать ген-м Черняева устройством только торговых пунктов, запрещая ему строить укрепленные посты, так как без серьезных мер защиты немыслимо и обеспечение судоходства по Сыру. Хотя само собою, разумеется, что временный военный характер этих постов будет сохранен лишь до того времени, когда успокоение края даст возможность разоружить посты и обратить их в военные склады.
Если же мы вовсе откажемся от плавания вверх по Сыру, то вместе с тем должны немедленно потерять надежду и на укрощение беспокойного соседа и ослабление угрожающего нам преобладания Бухары» (Серебрянников 1908: 62).
В то время как в высших политических кругах России велась дискуссия о новой линии границы и нецелесообразности дальнейших территориальных приобретений для России, военно-политическая обстановка в непосредственной близости от Ташкентского оазиса побуждала русское военное командование к дальнейшим военным действиям. Причиной этого послужили действия руководства Бухарского ханства, пытавшегося в ходе войны России и Кокандского ханства расширить свои территориальные владения за счет последнего. Бухара даже попыталась ввести свое налогообложение населения в уже занятом русскими войсками Ташкентском оазисе, препятствовало поставкам продовольствия и заготовкам фуража для войск на этой территории. В связи с этим в начале осени 1865 г. боевые действия в Средней Азии возобновились: 13 сентября 1865 г. был занят г. Той-Тюбе, а через день города Пскент и Келеучи, находящиеся примерно в сорока верстах по дороге от Ташкента в г. Ходжент: «Занятие Той-Тюбе, Пскента, Келеучи, передавая в наши руки всю хлебопашную часть Зачирчикской страны вплоть до гор, имело самые благоприятные последствия на окончательное водворение спокойствия в Ташкенте и его окрестностях, и слухи о возможности внезапного движения Бухарского эмира прекратились.
Подвоз продовольственных припасов возобновился, и цены на все продукты значительно понизились на Ташкентском базаре. Теперь заготовка провианта и фуража для наших войск идет довольно успешно и значительные транспорты хлеба, закупаемые за Чирчиком, направляются в Ташкент и в Чиназ…
Для сохранения же в этой стране порядка и спокойствия я полагаю достаточным, не двигаясь далее бескрайней необходимости, занимать только крепость Келеучи двумя ротами пехоты, одной сотней казаков при 4 орудиях» (Там же: 88–91).
Таким образом, следуя оперативно-тактической необходимости, 6 сентября 1865 г. русские войска вышли в непосредственной близости от г. Ходжента – стратегического населенного пункта, контролирующего западный вход в Ферганскую долину.
По мере продвижения в земледельческую зону Средней Азии в геополитической мотивации действий, помимо целей обеспечения безопасности юго-восточного участка страны, все большее значение приобретает фактор создания стратегической угрозы Британской Индии, что давало несомненные преимущества России в европейской политике. Командующий русскими войсками в Средней Азии генерал Черняев понимал, что наибольшего и скорого эффекта в этом направлении можно было достичь, выйдя непосредственно к территориям и государственным образованиям, признавшим де-факто политическое влияние Англии, то есть к территории Афганистана либо мелким княжествам северо-запада Индии. В этом плане показательно его заявление, сохранившееся в письме офицеру генерального штаба Полторацкому: «В нынешнем году я буду твердить, что, порешив с Кокандом, нам нужно во что бы то ни стало предупредить англичан на Аму-Дарье или, лучше сказать, не допустить их влияния по сю сторону Гиндукуша. Иначе мы поменяемся ролями: вместо того, чтобы угрожать положению англичан в Индии, мы сами будем опасаться за свое в Средней Азии. Весьма быть может, что для этого предупреждения не потребуется вовсе непосредственного занятия, что в настоящее время и сделать нельзя, но зевать невозможно» (Серебрянников 1908: 233).
То, что Англия проявляла большое беспокойство относительно событий в Средней Азии в период 1864–1865 гг., показывают следующие факты. Именно в этот период в Бухаре появляются сведения о намерении англичан организовать судоходство по реке Аму-Дарье, что, естественно, предполагало выход их судов в Аральское море, то есть в глубину русской территории и в тыл русских войск на севере Средней Азии. Эти факты побудили русское правительство разработать план превентивных мер по занятию дельты АмуДарьи и устройству там укреплений. Как следует из разработанного плана, «предлагается занять крепость Бенд или какой-нибудь пункт вблизи, имея ввиду, что Аму-Дарья, достигая Бенда одним руслом, разливается отсюда на множество рукавов, удерживать истоки которых за собой нам легко уже будет, владея как самою дельтою, как и всеми дорогами, ведущими оттуда в Бухару и Хиву» (Там же: 68–69). Но планы англичан по устройству судоходства по Аму-Дарье не были осуществлены из-за сложности доставки в верхнее ее течение судов, и операция русских войск по занятию дельты реки была отменена. По нашему мнению, в отказе Англии от планов устройства судоходства сыграл роль тот факт, что созданная в 1853 г. Аральская флотилия превратилась к этому времени в значительную силу. В 1865 г. Аральская военная флотилия включала в свой состав помимо двух парусных шхун, спущенных на воду в 1847 и 1848 гг., три частично бронированных парохода и один паровой баркас (Веселаго 1872: 35). Флотилия успешно участвовала в ряде боевых операций в низовьях р. Сыр-Дарьи (Серебрянников 1908: 209). Флотилией еще в 1858–1859 гг. были проведены исследования реки Аму-Дарьи с целью организации навигации, а также заключены соответствующие договора с эмиром Бухарского ханства Насруллой о свободе плавания и о создании пунктов складирования топлива и пристаней на реке (Шульц 1861: 148–150).
Летом 1865 г. в Бухару прибывает миссия в составе трех английских офицеров, целью которой являлась организация антирусской коалиции в Бухаре, Хиве и Коканде. Судя по всему, эта миссия успеха не имела и вернулась в Индию еще до «появления снега на Гиндукуше» (Серебрянников 1908: 119). Еще одним косвенным подтверждением правильности геополитических шагов России в Средней Азии стала попытка магараджи Кашмира Рамбир-Сингха установить отношения с Россией с целью борьбы с англичанами, предпринятая двумя его посланцами в Ташкент в ноябре 1865 г. (Там же: 205).
Таким образом, итогом двух военных кампаний России в Средней Азии в 1864 и 1865 гг. стало проникновение в новое для нее геокультурное пространство древних земледельческих культур иранских народов. В зоне влияния России оказалась достаточно обширная земледельческая полоса в среднем течении реки Сыр-Дарьи с городами Туркестан, Чимкент и рядом мелких оазисов нынешнего Южного Казахстана. В мае 1865 г. под контролем России оказался богатейший оазис Средней Азии – Ташкентский, что открывало возможность политического контроля над Ферганской долиной, а также создавало предпосылки к выходу в Центральный и Южный Мавераннахр. Исходя из взглядов правительства России на территориальные приобретения в Средней Азии, можно предположить, что этот процесс прекратился бы уже летом 1864 г., после присоединения Чимкента, но русское правительство не учло, что имеет дело уже не с родами кочевников-киргизов, а с устойчивыми феодальными государственными образованиями, имевшими четко фиксированную территорию (во всяком случае, «государственное ядро»), исторические традиции государственности, престиж в мусульманском мире. Окончить войну здесь, на том рубеже, где хотелось бы МИДу России, ее военные попросту не могли: ни Коканд, ни Бухара не желали считать навеки утраченными богатейшие оазисы Чимкента, Туркестана, Ташкента, и непосредственные воинские начальники, «на ближайшее усмотрение которых был представлен способ исполнения предприятия», были вынуждены продолжать войну, занимая очередной центр коммуникаций, стратегически важный мост или перевал. То есть война в Средней Азии, начавшаяся как «степная», за контроль над полупустынным пространством, все более превращалась в войну до капитуляции, разгрома враждебного государства или основных сил его армии, как это обычно было в европейских кампаниях.
К осени 1865 г. после присоединения к России Ташкентского оазиса и разгрома в кампаниях 1864–1865 гг. основных сил Кокандского ханства Россия попыталась решить вопрос о претензиях Бухарского ханства на «кокандское наследство» мирным путем, отправив в Бухару посольство во главе с подполковником Глуховским. Однако эмир Музаффар не пошел на переговоры и задерживал посольство в течение семи месяцев, развязав новую военную кампанию против русских войск уже в виде «джихада», то есть священной войны с «неверными» (см.: Татаринов 1867; Глуховских 1868). В результате в январе 1866 г. активные боевые действия в Средней Азии возобновились, на этот раз уже с Бухарским ханством.
Как известно, неприязненные отношения между Россией и Бухарским ханством вылились весной 1866 г. в открытые боевые действия в районе Ирджара, в результате которых бухарские войска потерпели поражение и отступили по направлению к Самарканду (Дониш 1976: 125). Русское командование, исходя из стратегических соображений, не стало преследовать разбитого противника, а решило обеспечить невозможность прорыва бухарских войск в Ферганскую долину, для чего заняло кокандские крепости Нау и Ходжент в западной ее части.
11 июля 1867 г. правительство России пошло в Средней Азии на важный политический шаг – организацию Туркестанского генерал-губернаторства. В состав нового административного образования вошли все территории, занятые начиная с 1847 г. на юге Киргизской степи (Казахстан) и в северной части Кокандского ханства. Новое генерал-губернаторство было разделено на две области: Сыр-Дарьинскую с областным городом Ташкентом и Семиреченскую с областным городом Верный. Первая из них включала в себя семь уездов, вторая – пять. Общая территория Туркестанского генерал-губернаторства составила около 1,493 тыс. верст, что делало его одним из крупнейших административных образований России того времени (Семенов-Тянь-Шанский 1913: 2).
Рассматривая геополитические мотивы военных кампаний России 1865–1867 гг. в Средней Азии, нельзя не задаться вопросом о справедливости экономических мотивов присоединения региона, на что как на основную причину неизменно указывала советская историография.
Мотивы действий как различных структур власти России, так и отдельных должностных лиц, представляющих сферу коммерции, выражены порой в малозаметных и часто незаслуженно забытых историками документах. Причиной тому, как правило, служило идеологическое несоответствие таких документов официальной линии исторического обоснования, исходящего из примата ориентиров, данных историческим материализмом. Так, например, обычные для историографии советского периода ссылки на потребности российской текстильной промышленности в хлопковом сырье как главный движущий мотив в присоединении региона подтверждаются лишь временными трудностями Ивановских, Ярославских и Нарвских фабрик в высококачественном американском тонковолокнистом хлопке, перебои с которым начались в связи с Гражданской войной в США в 1861–1865 гг.
Названный мотив не выдерживает серьезной критики, во-первых, потому что американский хлопок был с успехом заменен равноценным, закупленным в Египте, во-вторых, потому что промышленные круги пореформенной России не обладали достаточным влиянием на правительственную элиту, состоящую из дворянства, чтобы вызвать масштабную и длительную войну в своих интересах.
Документы первой половины XIX в. (до 1864 г., то есть периода активного присоединения Средней Азии к России), в которых прослеживаются интересы названной категории русских промышленников, указывают лишь на слабые попытки нормализовать торговлю хлопком с Бухарой методами вполне экономическими: организацию торгового товарищества; открытие постоянного торгового представительства в Бухарском ханстве; понижение или снятие пошлин на транзит зарубежных текстильных товаров.
Характерным в этом плане документом можно считать «Заметку о поездке в Бухару московского 2-й гильдии купеческого сына Ивана Андреева Быковского в 1861 г.», где И. А. Быковский сообщает, что «подвергся следующим не благоприятствующим в торговых делах поступкам со стороны местного начальства». С него, несмотря на межгосударственную договоренность 1858 г. (посольство полковника Н. Игнатьева), была взята 10%-ная пошлина (вместо положенной 5%-ной). Подобные же действия были предприняты бухарскими властями и в отношении еще трех других русских купцов. Попытки разрешения этого вопроса Быковским с бухарскими властями успехом не увенчались, и он обратился с жалобой к оренбургскому генерал-губернатору, где предложил следующее: «Если бухарские торговцы постоянно увеличивают круг своих торговых дел с Россией, то ясно, что находят в том выгоды, а русским делают возможные препятствия, желая избежать их соперничества. Дабы охранить как личность, так и капиталы русских подданных, желающих на будущее время производить торговлю в Бухаре, осмелюсь предложить следующее: не благоугодно ли Вашему Высокопревосходительству, пригласить бухарских купцов, и караванбаши из прибывших ныне в Оренбург, сделать им замечание о поступке их со мною и другими русскими, а на будущее время предложить им оказывать русским торговцам такой же благоприятный прием, каким они сами пользуются в России, или в противном случае ожидать, что и они в России будут лишены таких прав и покровительства, которыми они до сего времени постоянно пользуются» (ГАОО. 1861 г. д. 7736. лл. 54–55). Несколькими годами позже группа русских купцов, в числе которых был и упомянутый уже Иван Андреевич Быковский, вновь обратила внимание оренбургского генерал-губернатора А. П. Безака на трудности в торговле среднеазиатским хлопком, связанные на этот раз с низким качеством сырья, и просила его способствовать приобретению сырья на месте, в Бухаре. С этой целью председатель Московского отделения Мануфактурного и коммерческого советов А. Хлудов отправил в Бухару своего сына Михаила (ГАОО. 1863 г. ф. 6. ок. 10. д. 7878. № 5).
Последний в своей докладной записке «Препятствия, встречающиеся русскими купцами в Бухаре для свободной торговли», датированной 3 июля 1864 г., указал на ряд затруднений в торговле для русского купечества (отсутствие выбора места жительства и места складирования товаров; свобода распоряжаться своим капиталом; свобода почтовой связи; снижение торговой пошлины с 5 % до 2,5 %; отсутствие свободы передвижения по г. Бухаре) и меры по их устранению, которые включали в себя чисто дипломатические шаги (ГАОО. 1864 г. ф. 6. ок. 10. д. 7878. № 10–11). Как указывалось в «Записке о бухарском хлопке», поданной московскими текстильщиками оренбургскому генерал-губернатору, «…недобро-качественность товара, происходящая не от природного недостатка хлопчатника, но от неочистки его от семян и сора, а равно и по причине дурной упаковки, увеличивают его ценности еще на 40 процентов. В настоящее время проявляется желание некоторых г.г. бумагопрядильщиков, купить товар на месте, в Бухаре и доставить в Россию на свои заведения: правильно обработанными. Выгоды этого дела всем понятны. В настоящее время остается только желать, привести в исполнение, это полезное для России дело: он может иметь удачу еще вернее, через взаимное объяснение, г.г. бумагопрядильщиков…
Время не ждет, должны заказать машины для очистки и упаковки хлопка заблаговременно, дабы они могли быть в Оренбурге не позже сентября, для дальнейшего отправления в Бухару. Если же мы пропустим еще один год, то заплатим миллионы по пример настоящего времени» (ГАОО. 1863 г. ф. 6. ок. 10. д. 7878. л. 1).
Беспокойство российских текстильщиков наконец было выражено и МИДом России, сообщившим оренбургскому генерал-губернатору, что «г. Министр финансов сообщил министерству иностранных дел жалобу Московских бумагопрядильных фабрикантов на то, что Бухарские торговцы, пользуясь недостатком в России хлопка, стали привозить с 1862 года товар этот на половину смешанный с семенами хлопчатника, а также подкладывают в кипы камни, старые одеяла и разный сор, так что пуд Бухарского хлопка давал иногда едва 15 фунта годных к употреблению.
В видах развития нашей торговли с Бухарской, стат секретарь Рейтерн обратил внимание на необходимость принятия мер к предупреждению этих подлогов, которые должны обратиться во вред самых Бухарских торговцев, уроняя цены на их хлопок и уменьшая сбыт их товара в России.
Означенное мнение г. министра финансов имею честь сообщить вашему высокопревосходительству, покорнейше прося, в случае если бы вы признали заявить о том Бухарскому Токсабу, письменно или через Караванбашу» (ГАОО. 1864 г. ф. 6. ок. 10. д. 7942. Лл. 1–2).
Здесь необходимо обратить внимание, что данное письмо МИДа прислано в Оренбург 8 апреля 1864 г., то есть в то время, когда в районе г. Туркестана уже шли боевые действия, то есть началась военная кампания против Кокандского ханства, ставшая началом широкомасштабного присоединения Средней Азии. В документе нет ни малейших упоминаний об обеспечении интересов русской текстильной промышленности с помощью военной си- лы, что было бы весьма уместно в случае начавшихся боевых действий.
Таким образом, анализ многочисленных исторических источников не подтверждает приоритет экономических мотивов в присоединении территории Средней Азии к России. Судя по всему, появление версии о доминировании именно этих мотивов относится к советскому периоду, для которого характерно рассмотрение истории через призму развития производительных сил и производственных отношений. Однако, на наш взгляд, хотя экономические интересы в овладении регионом, конечно же, присутствовали, главными мотивами все тридцать с лишним лет в этом процессе оставались геополитические причины, выраженные во вполне конкретной геостратегии русской армии: «усмотрение корпусных командиров» было главной движущей силой в присоединении большинства областей огромного региона Средней Азии к России.
В заключение необходимо отметить, что традиции «геополитического самотека», по-видимому, являются общей тенденцией российской геополитики в отношении Средней Азии. Автор берет на себя смелость утверждать, что и в период 1991–1998 гг. в Среднеазиатском регионе, особенно в кризисных условиях гражданской войны в Таджикистане, масса политических решений принималась на месте именно военным руководством 201-й мотострелковой дивизии и группы погранвойск России в Таджикистане. Эти решения позже подавались на утверждение политического руководства Российской Федерации.
Литература
Веселаго, Ф. Ф. 1872. Список русских военных судов с 1668 по 1860 гг. СПб.
Глуховских, А. И. 1868. Плен в Бухаре. Русский инвалид 97–100.
Государственный архив Оренбургской области (ГАОО).
Губернаторы Оренбургского края / сост. В. Г. Семенов, В. П. Семенова. Оренбург: Оренбургское книжное изд-во, 1999.
Дониш, А. 1976. Путешествие из Бухары в Петербург. Избранные произведения. Душанбе: Ирфон.
Дугин, А. Г.
1997. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. М.: Арктогея.
2002. Основы евразийства. М.
2004. Проект «Евразия». М.: ЭКСМО; Яуза.
Кауфманский сборник, изданный в память 25 лет, истекших со дня смерти покорителя и устроителя Туркестанского края генерал-адъютанта К. П. фон-Кауфмана I-го. М.: Типолитография Т-ва И. Н. Кушнерев и Ко, 1910.
Назарбаев, Н. А. 1994. Евразийский союз альтернативы не имеет. Независимая газета. 4 марта.
Семенов-Тянь-Шанский, П. П. (ред.) 1913. Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Т. 19. Туркестанский край. СПб.
Серебрянников, А. Г. 1908. Сборник материалов для истории завоевания Туркестанского края. т. 17. Ташкент.
Татаринов, А. С. 1867. Семимесячный плен в Бухарии. СПб.
Терентьев, М. А. 1906. История завоевания Средней Азии: в 14 т. т. 1. СПб.: Типолитография В. В. Комарова.
Халфин, Н. А. 1968. Присоединение Средней Азии (60–90-е гг. XIX в.). М.
Шульц, В. К. 1861.Плавание Аральской флотилии в 1858 и 1859 годах. Морской сборник 53(5): 119–154.
Архивы:
ГАОО – Государственный архив Оренбургской области.

Размещено в разделах

Журнал: История и современность. Выпуск №2(12)/2010

Пуштунский кодекс чести Пуштунвалай.

Самый многочисленный народ Афганистана, пуштуны, соблюдают «пуштунвали», что означает «кодекс чести». Своеобразный уклад жизни пуштунов, их духовные, нравственно-этнические ценности уходят своими корнями к обычному праву (адату) и многим доисламским верованиям. Впоследствии к ним добавились нормы и установления Ислама.

Все пуштуны ведут свой род от общего прародителя по имени Кайс, которого якобы лично пророк Муххамад обратил в Ислам. Поэтому пуштуны считают себя мусульманами со времени зарождения Ислама и тем самым выделяют себя по сравнению с другими этносами и народностями в Афганистане. Пуштуны считают себя наиболее последовательными почитателями Ислама. В то же время при внимательном изучении элементов национальной психологии пуштунов обращает на себя внимание, что нормы и правила поведения, составляющие известный свод неписаных законов, т.н. кодекс чести пуштуна – пуштунвали, нередко контрастирует с тою, что записано в Коране и хадисах. Поэтому про пуштуна нередко говорят, что он частично опирается на Коран, частично на пуштунвали.

Пуштунвали (или «нана» – «пуштунская честь»). Пуштунвали (в переводе с пушту – «образ жизни пуштунов»), представляет собой сумму ценностных представлений и норм, обычаев и обрядов, регулирующих в силу своей императивности поведение членов афганского общества как в повседневной жизни, так и в экстремальных ситуациях, сумму всех тех традиций, которыми афганцы, по своим собственным представлениям, отличаются от других народов.

Афганский этикет требует, чтобы каждый член общества не только говорил, но и «делал пушту», т.е. чтобы он был воплощением всей совокупности моральных ценностных представлений пуштували. Эти ценностные представления и требования выражены в определенных культурных традициях, которые все вместе создают картину «идеального афганца».

Прежде всего, самостоятельно распоряжаться своим домом, женщинами, имуществом, землей, скотом. Для пуштуна все это означает первооснову всего существования. Неспособность справиться с этими обязанностями означает для него не просто позор, а гораздо больше, потерю собственной чести и достоинства. Понятие чести у пуштунов соприкасается с идеей, что все пуштуны-мужчины – равны вследствие их общего происхождения. Поэтому само понятие чести соразмерно понятию равенства. Истинным пуштуном считается тот, кто постоянно доказывает свою принадлежность к роду и племени.

Пуштун должен быть гостеприимным хозяином. Он обязан предоставить убежище и соглашаться на предложение о перемирии. Пуштун признает право кровной мести. Он должен быть храбрым воином, но при этом соблюдать милосердие. Пуштун должен вырабатывать в себе чувство справедливости, стойкости и готовности до конца защитить собственную честь, честь своих женщин, детей, стариков, больных и немощных. Если он не соблюдает этих правил его могут изгнать из племени, и он станет беззащитным.

Пуштунвали предписывают афганцу самоотверженно защищать свою родину, предоставлять убежище и защиту всем, независимо от их веры и социального статуса, оказывать гостеприимство каждому, даже своему смертельному врагу, обеспечивать помощь, защиту и покровительство своим сородичам и соплеменникам в экстремальных ситуациях, почитать старших, отвечать добром на добро и злом на зло. В нем отражены формы и способы внутреннего самоуправления на всех уровнях племенных структур, морально-этические нормы и правила поведения, семейно-бытовые отношения, обряды, связанные с браком, рождением ребенка, смертью и т. д.

Пуштунвали – предмет особой национальной гордости, а также и священная обязанность пуштунов. Нормы и установления пуштунвали носят всеобъемлющий характер. Право толковать пуштунвали и определять его применение в каждом конкретном случае принадлежит племенным авторитетам-знатокам норм обычного права (на пушту они называются «джиргамар», «нархай», «нархгозар»). В их роли выступают умудренные жизненным опытом и наделенные организаторскими способностями старцы («белобородые» – «ришсафидан»). Они выступают на джиргах в качестве своеобразных племенных судей, воплощающих в себе и судебную, и законодательную власти.

Джирга – важнейший элемент социально-политической организации пуштунов, орган их племенного самоуправления и правосудия, создаваемый по мере необходимости для решения какого-либо важного вопроса. Она не является официальным государственным органом. Джирга (букв. – «круг», «сходка») в соответствии с решаемыми задачами имеет два уровня: сабха-джирга и самти-джирга.

Сабха-джирга занимается обсуждением и решением внутренних проблем, касающихся одного селения или рода, например, примирительным разбирательством ссор, улаживанием конфликтов по вопросам распределения воды и земли или пользования общинными угодьями, наказания нарушителей обычаев и принятых соглашений и т. п. Заседания джирги проходят гласно, с участием всех желающих, включая и женщин.

Что касается самти-джирги, то она призвана решать задачи внешнего порядка, затрагивающие отношения и связи рода и племени с соседями или центральными властями. В такой джирге участвуют только племенные и родовые старейшины и влиятельные представители духовенства. По сути дела, самти-джирга – это совет авторитетов, действующих от имени и в интересах своего рода или племени. В любом случае джирга – орган временный, прекращающий свое функционирование после того, как ей удастся, или же не удастся решить поставленный вопрос.

Одна из важных функций племенной джирги – разбор уголовных дел. Хотя в соответствии с предписаниями шариата и светского законодательства Афганистана, вопросы об убийстве относятся к компетенции государственных судебных органов, в зоне племен подобные дела решаются в основном на джирге в составе двух (или другого четного числа) джиргамаров, являющихся поверенными заинтересованных сторон (истца и ответчика).

Местом проведения джирги служат михманхана (гостевой дом), мечеть или площадь деревни. Согласно традиции, на джирге не предусматривается какого-либо выборного или назначаемого председателя.

Она открывается чтением нескольких аятов из священной книги Коран. Затем один из авторитетных членов джирги после произнесения традиционной мусульманской формулы «бисмилла ор-рахман ор-рахим» («во имя Аллаха милостивого и милосердного») излагает суть рассматриваемого вопроса. При этом он (впрочем, как и все выступающие) в подкрепление своих доводов обязательно приводит древние пословицы и поговорки, ссылки на Коран и хадисы, разного рода исторические прецеденты, что у афганцев считается мерилом мудрости и убедительным доказательством сказанного.

На заседании джирги каждый из присутствующих пользуется полной свободой высказывать свое мнение. Однако категорически запрещается говорить в непристойной форме, употреблять грубые слова и ругательства, оскорблять кого-либо словом и действием. Если это случается, члены джирги выносят порицание нарушителю правил приличия, что в глазах афганцев считается большим позором, или даже налагают штраф. Заседание джирги продолжается обычно в течение одного или нескольких дней, а иногда и недель, до тех пор, пока не будет найдено приемлемое, справедливое и удовлетворяющее всех, единодушное решение.

У пуштунов не принято голосовать поднятием рук. Решение принимается, когда против него со стороны присутствующих не поступает возражений. Решение джирги объявляется от имени всех ее членов в присутствии истца и ответчика и их сородичей (соплеменников) и является окончательным и обязательным для всех. Никто не имеет права уклониться от его выполнения.

Неподчинение воле джирги влечет за собой наказание штрафом («нага»), взимаемым натурой в виде барана, коровы и т. п. Иногда в особо тяжелых случаях неповиновения по решению джирги дом нарушителя предается сожжению, а сам он изгоняется из деревни. В честь успешного завершения работы джирги режут барана или другое животное и устраивают пышный обед. Расходы на него несут обе спорившие стороны. С возникновением афганского государства межплеменная джирга стала элементом государственного строя (надпарламентским органом) и получила название Лоя джирги («Большой джирги»).

Согласно Конституции 1987 года, в ее состав входили: члены парламента, правительства, Верховного суда, Конституционного совета, генеральный прокурор и его заместители, по 10 человек, избранных от каждой провинции, губернаторы провинций и мэр Кабула, до 50 человек из числа видных политических, общественных, научных и духовных деятелей, назначаемых президентом Афганистана по представлению секретариата Национального собрания. К компетенции Лоя джирги, по указанной Конституции, относились: принятие Конституции и внесение в нее поправок; избрание и принятие отставки президента Афганистана; согласие на объявление войны и перемирия; принятие решений по наиболее важным вопросам, связанным с национальной судьбой страны.

100 лет борьбы за национальную независимость. Поддержим афганское сопротивление против советского империализма (Бельгия, 1982 год. Война в Афганистане на антисоветских плакатах)
Одним из стержневых обычаев пуштунвали считается обычай «бадaл» (компенсация, месть). В нем нашла яркое отражение отличительная черта характера пуштунов – нетерпимость к обиде, оскорблению и унижению. Данный обычай предписывает им любой ценой отомстить обидчику и «компенсировать» ущерб, нанесенный их собственности или чести. Афганцы особенно дорожат последней. В этом отношении показательна следующая их поговорка: «Лучше лишиться головы и богатства, чем чести».

Основой обычая «бадал» является принцип талиона. Пуштун предпочитает иметь «око за око, зуб за зуб и кровь за кровь». В Афганистане на этой почве продолжают иметь место межплеменные трения, вражда, кровная месть, а иногда и вооруженные столкновения, охватывающие целые районы страны. Подчас небольшая ссора, поводом для которой может послужить, к примеру, недоразумение из-за участка земли или нарушение установленной очередности при поливе полей и т. п., превращается в кровавое побоище с применением кинжалов и ружей и стоит кому-то жизни.

Кровная месть (хунхахи) в пуштунских племенах носит сугубо избирательный характер. В частности, если к убийству причастен соплеменник, то на него, как правило, не распространяется обязательная «плата крови». Однако, если убийца принадлежит к другому племени, то пострадавшее племя считает себя физически и морально униженным и оскорбленным и на основе принципа талиона стремится восстановить свою честь и достоинство. При этом месть нередко направляется не только на убийцу, но и на любого, первого попавшегося под руку представителя племени-обидчика.

Время в вопросе исполнения мести не имеет для афганца большого значения. По данному поводу они говорят, что «если пуштун осуществит свою месть и через сто лет, то и в этом случае он считает, что проявил поспешность». Он жаждет отмщения до тех пор, пока есть силы и возможности для этого. Если отец семейства умирает, не удовлетворив свою месть, то он обязательно завещает ее своим детям. Поэтому кровная месть часто становится тяжелым наследством, а вражда передается из поколения в поколение как самая святая обязанность и долг (на пушту – «пор»), возложенный и завещанный предками.

У некоторых пуштунских племен, особенно на юге, западе, юго-западе и востоке страны, принято на основе обычая «бадал» с целью прекращения кровопролития и кровной мести выдать замуж родственникам убитого одну или несколько девушек-невест (или девочек-подростков). Такая компенсация за убийство носит название «платы за мир». Обычай «бадал» имеет и другую сферу применения. Он требует от всех на добро отвечать добром. Исходя из этого, афганцы считают поведение человека презренным и низким, если он не платит взаимностью за оказанную ему услугу, помощь, угощение и т. д. К примеру, приглашение в гости обязательно должно быть «компенсировано» тем же. Это правило, как и месть, стало среди афганцев своеобразной традицией и обязательной нормой поведения. Стоит отметить, что такая традиция со временем стала характерна для всех народов Афганистана.

Один из наиболее известных афганских обычаев носит название «нынавaти» или «нанг» (в переводе с пушту «нынавати» означает «вхождение в дом», «просьба о прощении, помощи», а «нанг» – «честь», «позор», «стыд»). В соответствии с этим обычаем оказание помощи и предоставление защиты нуждающимся считается обязательным. Руководствуясь им, человек, жизни, собственности или чести которого угрожает опасность, идет к дому или шатру влиятельного лица и отказывается сесть на ковер и воспользоваться гостеприимством до тех пор, пока не будет удовлетворена его просьба. Честь человека, к которому обращаются за помощью и защитой, будет запятнана, если он откажется оказать ее. Еще более значительна просьба женщины, когда она, оказавшись в беде, посылает афганцу свой платок или чадру и умоляет его как брата оказать помощь и содействие ей или членам ее семьи. Указанный обычай предписывает афганцу любой ценой защищать каждого, кто нашел убежище под его крышей. Поскольку такая помощь и защита ничем не дифференцирована и имеет всеобщий характер, то ею нередко пользовались и продолжают пользоваться разного рода преступники, чтобы спасти свою жизнь и избежать возмездия.

Обычай «нынавати» используется также для прекращения вражды и вооруженных конфликтов между отдельными людьми, семьями и племенами. Для этого одна из враждующих сторон, чувствуя себя побежденной и видя бессмысленность сопротивления, посылает посредника к другой стороне и просит у нее мира и пощады. В качестве посредника обычно выступает мулла или сеид, в отдельных случаях старики и женщины. Иногда человек, желающий прекращения вражды, идет к противнику сам вместе со своими детьми и женщинами. При этом он надевает на шею веревку и берет в руки Коран и пук соломы, демонстрируя этим свое миролюбие и просьбу прекратить противоборство.

По принятому ритуалу «нынавати» у двери дома лица, к которому обращаются с просьбой о пощаде, режут барана, символизируя, таким образом, принесение жертвы. Лицо, к которому обращаются с подобной просьбой, обязано проявить рыцарское великодушие и без каких-либо условий принять ее. Отказ в данном случае рассматривается как подлый и неблагородный поступок и как грубейшее нарушение обычая «нынавати» и влечет за собой всеобщее презрение соплеменников. Афганцы высоко ценят в человеке такие качества, как храбрость, мужество, отвага, самоотверженность.

Малалай из Майванда (د ميوند ملالۍ), также известный как Малала, является национальным народным героем Афганистана, который сплотил местных бойцов против британских войск в битве при Майванде в 1880 году. Она сражалась бок о бок с Аюб-ханом и была ответственна за победу афганцев в битве при Майванде 27 июля 1880 года во время Второй англо-афганской войны. Она также известна западному миру как "Афганская Жанна Д'Арк" и как "Афганская Молли Питчер". В Афганистане есть много школ, больниц и других учреждений, названных в ее честь. Ее история рассказана в афганских школьных учебниках.

Подлинность истории и Малалая была подвергается сомнению многими учеными. Несмотря на то, что афганское государство хорошо восприняло ее и многие считают ее подлинной, это больше похоже на фольклор, чем на историческую реальность. Впервые имя Малалая было упомянуто через 40–60 лет после битвы при Майванде. Многие считают, что именно Абдул Хай Хабиби придумал эту историю в период пушту-толаны для поддержки национального повествования и пуштунского национализма. Хабиби ранее обвинялся в подделке документов по делу Пута Хазана. Британский писатель Говард Хенсмен в своей книге "Афганская война'' действительно упоминает, что одна женщина была найдена среди мертвых в Ахмад-Хеле, но битва при Ахмад-Каиле произошла 19 апреля 1880 года, а битва при Майванде - 27 июля 1880 года.

Грани пуштунской цивилизации.

Золото Бактрии (около I века н.э.) было обнаружено совместной советско-афганской экспедицией в 1978 году при раскопках храма Тилля-Тепе близ Шибергана. Эту уникальную находку часто сравнивают с золотом Шлимана как по количеству обнаруженных золотых предметов (более 20 тысяч), так и по её исторической значимости. Ещё Геродот описал богатейшую страну Бактрию, в которой имеются огромные россыпи золотого песка, охраняемые свирепыми гигантскими муравьями величиной с собаку...

Образуя по преимуществу сплошной ареал обитания, поделенный между двумя государствами, Афганистаном и Пакистаном, пуштуны являют пример так называемых разделенных народов. Особое значение на данном историческом этапе имеет, разумеется, то обстоятельство, что подавляющее большинство афганских и пакистанских талибов (участников диверсионно-террористической войны) состоит из пуштунов. Такая черта движения Талибан, как и существование определенных связей между его главным, афганским, и производным пакистанским «крылом», привлекают внимание к проблеме сходства и различий среди пуштунов. Интерес, кроме того, вызывают соотношение между афганской и пакистанской частью пуштунского этноса, состав пуштунских поемен, районы их проживания, детрибализация и миграция в города.

Пуштуны и пуштунские племена Афганистана

Доля пуштунов (или паштунов, они же собственно афганцы, или этнические афганцы, в отличие от афганцев по гражданству, подданству) в населении нынешнего Афганистана оценивается весьма различно. По сведениям на 1990 год, приводящимся в большинстве международных справочных и реферативных публикаций, доля пуштунов считалась менее 40%. Другой крупный этнос — таджики (25%), обитали компактно на северо-востоке, хазарейцы (примерно 15%) — в центральной части страны, а узбеки, чараймаки (аймаки или чахараймаки) и туркмены (вместе составляющие еще 15%) — на севере и северо-западе. Сокращение доли пуштунов по сравнению с оценками на 1960-70-е годы (43-49, даже 52-53%) было связано с уточнением данных и последствиями массовой миграции афганского населения, начавшейся на рубеже 1970-80-х годов. Среди мигрантов-беженцев существенно более высоким (до 85%) оказался удельный вес именно пуштунского населения. Главным направлением их передислокации был Пакистан. Наибольшую долю беженцев-пуштунов составили кочевники и полукочевники, и среди них особенно гильзаи. По некоторым данным, чуть ли не все гильзаи-кочевники переместились со своими стадами овец и коз, а чаще без них, на пакистанскую территорию.

Оценки на конец первого десятилетия нынешнего века, т.е. после междоусобицы, власти талибов в 1996-2001 гг. и последовавшим за этим периодом нахождения на территории страны иностранных, главным образом американских войск, также варьируются, хотя международные организации стремятся к унификации. Так, по данным Мировой книги фактов Центрального разведывательного управления США, доля пуштунов в 2010 г. составляла 42%. При этом на таджиков приходилось 27%, хазарейцев и узбеков – по 9%, аймаков- 4, туркменов -3, белуджей — 2 и всех прочих — 4%. По подсчетам демографической службы ООН и бюро цензов США население Афганистана в 2010 г. равнялось 29,1 млн. человек. При этом на протяжении ряда предшествующих лет она оценивалась существенно примерно на 4 млн. выше. При прежней цифре в 32-33 млн. человек, число пуштунов в Афганистане оценивалось в 13-14 млн., а при ныне принятой — в 12 млн. человек.

Объяснить причину корректировки можно путем допушения, что в число жителей Афганистана ранее включались беженцы, так как за основу расчетов брались результаты переписи 1979 г., т.е. времени до начала массовой эмиграции. Кроме того, сама перепись, как видимо полагают ныне демографы, преувеличивала численность населения, оценивая ее в 15,6 млн. человек. (2) Это следует из нижеприводимых данных Службы населения ООН о демографическом росте в Афганистане в 1950-2000 гг. (в тыс. человек):

1950 г. – 8 151
1960 г. — 9 616
1970 г. — 11 840
1980 г. – 13 946
1990 г. – 12 580
2000 г. — 20 536

Пуштунский ареал Афганистана включает зону традиционного расселения большого числа племен, их подразделений и кланов. При этом, по традиционной родословной, племен исторически было 405, а в связи с их дроблением к 1980-м годам насчитывалось около 1,7 тыс. племен и самостоятельных подразделений (хелей). Среди них преобладающую часть составляют «реальные» в смысле родословно-генеалогическом, но встречаются и крупные группы, названные по имени местности обитания, например, «хости» или «хостваль», а также, как отмечал В.В.Басов, псевдоплеменные группы, локализованные формирования типа сельских общин.

Выделяются три главных структурных подразделения. Первое из них — племена дуррани (абдали). Исторически они составляли единый племенной союз (конфедерацию), но в современный период чувство солидарности ими в значительной степени утеряно, хотя и остается осознание общности происхождения. Дуррани населяют большой ареал в юго-западной, южной и юго-восточной частях страны. Их главные подразделения и места обитания остались во многом неизменными с середины XVIII — начала XIX века. Генеалогически дуррани распадаются на две ветви — зирак и панджпао (панджпай). К первым относятся крупное племя попальзаев, включающее «эмирское» (эмиры Кабула) подразделение садозаи, а также аликозаи, баракзаи с 16 подразделениями, в том числе «королевским» — мухаммадзаями, и ацакзаи (ачакзаи), а ко вторым — нурзаи (крупнейшее по численности), ализаи и исхакзаи. По данным на начало-середину 1980-х годов, численность племен зирак равнялась приблизительно 2 млн. человек, а панджпао — около 1 миллиона, т.е. дуррани вместе составляли приблизительно треть от общего числа пуштунов в тогдашнем Афганистане.

Дуррани традиционно преобладают в провинциях Кандагар, Гельманд, Нимруз, Фарах, довольно широко представлены в Забуле и Герате, отчасти в Бадгисе. Между некоторыми племенами дуррани, такими, например, как нурзаи и ачакзаи, на протяжении длительного времени сохранялось состояние враждебности. Оба племени известны как торгово-посреднические. Центр расселения нурзаев располагается западнее, чем у ачакзаев, которые единственные из дуррани обитают и на пакистанской территории. Их интересы в 1980-х годах перекрещивались в зоне трансграничных операций с Пакистаном.

Второе крупное структурное подразделение пуштунов Афганистана — гильзаи. Хотя они и принадлежат к главному по мифологической традиции генеалогическому стволу (через Битана, или Батана, второго сына прародителя пуштунов Кайса Абдуррашида), их смешанное происхождение отразилось в принадлежности к боковой линии, идущей от Шах Хусейна (Шах-Хусейн Гура) и дочери Битана, Биби Мато. Эта группа племен распадается на две ветви: первую, собственно гильзайскую, потомков старшего «незаконнорожденного» сына, и вторую, ведущую родословную от законного сына Ибрахима. Среди последних — лоди, сур, лохани, дотани, ниязи и др. Собственно гильзаи распадаются, в свою очередь, на две ветви — туран (хотаки, или хотак, хотек, охтак; тохи, или тухи; хароти, или харути; насир, или насыр) и буран (бурхан). Последняя подразделяется на две линии — юсуф (сулейман-хель, али-хель и др.) и муса (ахмадзаи, андар, тараки, сахак и др.).

Представители второй ветви гильзаев (лоди-лохани) составляли основную часть группы кочевых племен, известных под названием «повинда» (павинда) или «кучи» (кочи), а также «кочи-пованда» (пованда-кочан). В XIX веке пуштуны-повинда совершали традиционные перекочевки с летовок на плато Афганистана через перевалы и проходы южных склонов горной страны, образуемой отрогами Гиндукуша (Гомаль, Точи и др.), на правобережье Инда, в область Дераджат. Проведя зиму там (с октября-декабря по март-май) и совершив переходы с товаром в Индию, они затем возвращались обратно. В связи с упадком такой торговли в XX веке значительное число кочевников-повинда, целые племенные подразделения осели в Дераджате (главным образом в нынешней области Дераисмаилхан).

Районы к северо-востоку от Кандагара близ Калат-и Гильзаи, на Газни-Кандагарском плоскогорье, являются местом традиционного расселения хотаков, далее на север расположены земли тохи, тараки, андаров, сулейман-хеля, ахмадзаев и др. В «тыловых» (по выражению В.В.Басова) провинциях восточного региона (Газни, Логаре, Лагмане, а также на подступах к Кабулу и в провинции Вардак), где уровень трайбализма в 1980-х годах был ниже и племя утрачивало «свое содержание как форма и тип социальной организации», имелись поселения дотани, мула-хель, бабрак-хель и др.

Гильзаи составляли по данным на 80-е годы ХХ в. также примерно треть от общего числа пуштунов, причем, как правило, их численность оценивалась несколько более высоко, чем дуррани. По прикидкам Э.Б.Сатцаева, в первой половине 80-х годов только наиболее крупные гильзайские племена суммарно насчитывали около 2 млн. человек (сулейман-хель — более 500 тыс., али-хель — свыше 200 тыс., хотаки, тохи и харути, вместе взятые, — свыше 500 тыс.).

Третью группу пуштунских племен составляют разнообразные подразделения, не принадлежащие к дуррани и гильзаям. Среди них есть по происхождению близкие к первым тарины и баречи (последние традиционно населялми вместе с белуджами самые южные районы страны), а также какары, обитающие на юго-востоке Афганистана, но большей частью в соседних районах Пакистана. Основу же этой группы, по численности в сумме несколько превосходящей гильзаев, составляли обитающие на северо-востоке горцы. Из них состояло основное население «зоны племен» Афганистана, которая в природном отношении едина с аналогичной в Пакистане. Обе они включают наиболее труднодоступные районы протянувшейся по диагонали с северо-востока на юго-восток системы гор (отроги Гиндукуша), которая в 1893 году была разделена примерно посередине «линией Дюранда», ставшей границей между Британской Индией (а с 1947 г. Пакистаном) и Афганистаном.

По мифологической генеалогии «прочие», или «горские», племена относятся главным образом к ветви карлани (карланри, каррани). Наиболее крупные среди них — джаджи (дзадзи), джадран (дзадран, задран), мангалы, макбилы, шинвари, чамкани, вазиры, гурбузы, хугиани, мандозаи, сабри, тани, тури, оракзаи и др. Местом их обитания традиционно являются в основном провинции Пактика, Пактия, Нангархар, Хост и Кунар. На севере горной страны в пределах Афганистана обитает крупное племя сафи (или кандари, гандари), а также некарланийские моманды, гигиани, тарклани (таркани), мышвани, саркани. Проживая в горах, эти племена больше равнинных сохраняют обычаи и традиции пуштунов. Поэтому эту группу считают нередко наиболее «пуштунской», т.е. в наибольшей мере сохранившей традиционные обычаи и представления.

Для анализа современной ситуации нужно иметь в виду, что за более чем 30-летний период войн, разрушений и миграций (с 1979 по 2010 гг.) в формах организации жизни афганских пуштунов и способах их адаптации к внешним условиям произошли, видимо, немалые изменения.

Известно, что весьма значительная часть пуштунов южного и восточного регионов Афганистана оказалась в лагерях для беженцев на соседней пакистанской территории. Число беженцев из страны к концу 80-х годов составило, по ряду оценок, 5-6 млн. человек, из них только в Пакистане насчитывалось 3-4 млн. На пограничной с пакистанской территории Афганистана осталась едва ли треть проживавших там до 1979 г. пуштунов. Значительные размеры приобрела также внутриафганская миграция как из одной сельской местности в другую, так и направленная в города, предоставлявшие больше шансов для выживания. Доля горожан по этой причине увеличилась, по-видимому, в 1,5-2 раза — до 22-28%.

«Великое переселение» пуштунов, по-видимому, довольно существенно подорвало сложившуюся систему их территориального размещения. Вместе с тем бедствия «смутного времени» (междоусобицы, власти талибов и постталибского правления) могли, скорее всего, лишь усилить семейно-родовую и кланово-племенную сплоченность, не нарушив привычных форм общения и семейного обихода, хотя и придав им некоторую новую специфику. Так, в частности, оказание гуманитарной помощи международными организациями привело к возникновению в лагерях беженцев института новых маликов (вождей), ответственных за распределение денежных пособий и продовольственных карточек.

В 90-е годы ХХ в., особенно в период правления талибов, часть беженцев возвратилась, но в Пакистане оставалось, по разным оценкам, от 1,2 до 1,6 или даже 2 млн. афганцев. Да и те, кто вернулся, не обязательно «осел» на старом месте. После разгрома талибов и утверждения администрации президента Хамида Карзая афганцы стали более активно переселяться из Пакистана на родину, хотя их положение в Афганистане не отличается пока стабильностью и благополучием.

Одним их пяти главных этносов Пакистана являются пуштуны, или пахтуны, с твердым произношением вместо мягкого. Оно отличает восточные диалекты языка пушту или пашто от западных, и отсюда распространенное в колониальный период и в современной Индии название патаны, а также и современное, с 2010 г., название Северо-Западной пограничной провинции (СЗПП) – провинция Хайбер-Пахтунхва. Пуштуны населяют преимущественно северо-западные, пограничные с Афганистаном области.

Доля пуштунов в народонаселении Пакистана, согласно проводящимся раз в 10 лет переписям, варьировалась в пределах 13-15%. По последней переписи 1998 г. она равнялась 15,4 %. К считающим пушту родным языком причисляли себя тогда 23 млн. человек при общем населении страны в 132,4 млн. Учитывая, что население Пакистана на 2010 г. оценивается в 178-184 млн. человек, пуштунов насчитывается 27-28 млн. человек. Они занимают в Пакистане второе место после панджабцев (пенджабцев), составляющих примерно 60% жителей (вместе с носителями языков серайки и хиндко). Сразу вслед за пуштунами идут синдхи (14%, населяют юг страны), мухаджиры (8%, так называют расселившихся там же, говорящих в основном на урду беженцев из Индии после раздела 1947 г., а ныне главным образом их потомков) и белуджи (вместе с брагуями – 4%).

Сосредоточенные в основном на северо-западе пакистанские пуштуны распадаются по ареалу расселения на несколько компактных групп. Прежде всего, это пуштуны провинции Хайбер-Пахтунхва (ХП). Основываясь на данных переписи 1998 г, они составляют три четверти (74%) жителей провинции – 18-19 млн. человек. Вторая группа — пуштуны прилегающего к ХП Территории племен федерального управления (ТПФУ). Нужно, впрочем, иметь в виду, что федеральное правительство управляет ТПФУ через губернатора ХП. Эту территорию (известную также как полоса или зона независимых пуштунских племен) населяют в настоящее время примерно 4 млн. человек. Третью группу составляют пуштуны северо-восточных округов провинции Белуджистан, примыкающих к ХП с юга. Их численность составляет около 3 млн. человек. Наконец, четвертая категория — это «диаспора» внутри Пакистана, состоящая из «старых» переселенцев колониального и доколониального времени, осевших в провинциях Панджаб и Синд (аналогично происхождение пуштунов, или патанов Индии), и «новых» выходцев из исконно пуштунских районов, сосредоточенных в крупнейших городах — Карачи (около 2 млн.), Исламабаде и Лахоре.

Касаясь полосы горских племен, следует заметить, что обретя полную независимость в 1919 г. по итогам третьей англо-афганской войны, Афганистан, хотя и согласился с признанием линии Дюранда, но поддерживал антианглийские вступления пуштунских племен, обитавших к востоку от нее. А с начала 1930-х годов и до сего времени ни одно правительство в Кабуле не согласилось на признание линии Дюранда в качестве государственной границы. Спор по поводу границы с Пакистаном дважды — в 1955 и 1961-63 гг. — приводил к острому кризису в отношениях между соседними государствами.

Полоса горских племен (ТПФУ) остается слабо включенной в административные структуры Пакистана. В ней продолжает действовать уголовное законодательство колониальных времен, а пакистанское государство в соответствии с прежними традициями предоставляет субсидии и льготы главам и предводителям племен (клано-племенных групп). Интеграция усилилась с конца 1960-х годов после упразднения пуштунских княжеств Амб, Сват, Дир и Читрал и их включения в СЗПП. Планы развития района племен, активно разрабатывавшиеся в 1970-х годах правительством З.А.Бхутто, не были реализованы. А в дальнейшем зона племен оказалась прочно втянутой в более чем 30-летнее военно-политическое противостояние различных сил.

ТПФУ — не единственный в Пакистане район, где компактно проживают горские племена и кланы. Они также расселены в расположенной к северу от ТПФУ области Малаканд. В нее входят упомянутые выше бывшие пуштунские княжества, а наиболее высокогорные районы образуют одну из зон, объединенную в еще одну особую административную единицу Территорию племен провинциального управления (ТППУ). Наконец, племена и кланы пуштунских горцев расселены в предгорьях равнинных по преимуществу и находящихся к востоку и юго-востоку от ТПФУ округов (дистриктов) ХП (Мардан, Пешавар, Кохат, Банну и Дераисмаилхан), а также к югу и юго-западу от ТПФУ – в округах Зхоб, Кветта, Пишин и Лоралаи провинции Белуджистан.

Пуштунские племена Пакистана, согласно мифологической генеалогии приводимой в книге О.Кэрое, подразделяются на пять больших групп и имеют традиционные места преимущественного расселения. Первая из них – это так называмые западные пуштуны (афганцы), основную часть которых составляют абдали-дуррани (см.выше). В Пакистане они представлены главным образом подразделением ачакзаи, проживающим в районе Кветты и Пишина. Не входящие в дурранийскую генеалогическую структуру западные афганцы состоят из таринов, белых и черных — спин-таринов и тор-таринов, владеющих землями в северном Белуджистане.

Вторую группу составляют пуштуны-гургушты, обитающие почти исключительно в Пакистане, главным образом в провинции Белуджистан. Наиболее крупное и известное племя этой группы — какар. В округах Кветта и Зхоб проживают также принадлежащие к этой генеалогической группе мандохель, ширани, мусахель, луни, панри. Там же располагаются селения спин-таринов и тор-таринов.

Третья группа — гильзайские племена, главный центр расселения которых — Афганистан. Местом расселения гильзаев в пределах Пакистана служат округа области Дераисмаилхан, охватывающие равнинное правобережье Инда и долины его многочисленных притоков, главным из которых является р. Гомаль. Через проход в горах, образованный этой рекой (Гомальский проход), гильзаи-кочевники совершали в прошлом сезонные перемещения. С оседанием большей части кочевников образовались районы расселения племен лоди, гандапур, битани (генеалогически — прямые потомки второго сына Кайса — Битана), марвати, лохани, мианхель, бабар, устарана, джафар, кунди, ниязи.

Четвертую группу составляют пуштуны-карланри. Они расселены еще севернее, в равнинных округах областей Банну, Кохат и Пешавар, а также в горных районах полосы племен. На равнинах проживают представители таких племенных групп, как хаттаки, утман-хель, баннучи. Основным горским племенем этой группы являются вазиры. От их имени происходит название горной страны Вазиристан и двух политических агентств, входящих в состав племенной зоны — Южный и Северный Вазиристан. Главные племена — вазиры и вазиры-масуды, или масуды, а также дервишхель (обособились от вазиров на рубеже XIX-XX веков) и дауры (давары), обитающие в районе одного из немногих городских центров ТПФУ Мирамшаха.

Племена группы карланри населяют и три расположенных к северу от Вазиристана агентства, входящих в федеральное ведение — Оракзаи, Куррам и Хайбер. Первое из них носит имя большого племенного объединения (наполовину шиитского). В долине р. Куррам (где находится еще один проход через горы из Афганистана) и на южных склонах хребта Спингар обитают африди (афридии). Но главным местом их традиционного обитания, сделавшим это крупное племя широко известным, служит долина р. Кабул, район Хайберского прохода, а также ее притока р. Бара. Границы агентства Хайбер вплотную подходят к главному городу нынешней провинции ХП Пешавару, так что непосредственно за его «порогом» начинается земля афридиев, распадающихся на восемь основных кланов (хелей). Наиболее влиятельны из них адам-хель и куки-хель. Помимо этого, в трех упомянутых агентствах полосы племен проживают также чамкани и тури (единственное шиитское племя), а в горно-равнинных районах зоны племен и области Кохат — бангаши.

Пятая группа — это племена сарбанри. Они также известны под названием восточных пуштунов. Наиболее крупное племя этой группы — юсуфзаи, с середины XV века установившие контроль над Пешаварской долиной и районами к северу от нее. Много позднее (в XIX веке) в регионе утвердилось племя момандов, населяющее ныне как равнинные, так и горные районы, входящие в агентства Моманд и Баджаур. На равнине моманды владеют землей в области Пешавар, но главным образом в Мардане (к северо-западу от Пешавара), где они известны как бара-моманд, а местные юсуфзаи как манданр-юсуфзаи. В том же ареале имеются поселения (кварталы городов или концы деревень) других восточнопуштунских племен — тарклани (или таркани), халил, мухаммадзаи, гигиани, муллагири и др.

В горной области Баджаур на границе с Афганистаном обитают в основном таркланийские подразделения, часто фигурирующие как самостоятельные племена — мамунды и саларзаи. Некоторая их часть обитает в Афганистане в районе Хоста и к северу от него, в Кунаре. Горные мамунды и саларзаи, равнинные юсуфзаи составляют большинство населения в области Малаканд, в частности, долине Свата и других межгорных котловинах, а также в высокогорных местностях, входящих в состав ТППУ.

Помимо сельских, необходимо выделить городских пуштунов. В городских центрах пуштунского ареала проживает небольшая часть населения — 15-20 %, почти вдвое уступающая доле горожан в среднем по Пакистану. Более того, в городах своего ареала пуштуны часто представлены непропорционально — их удельный вес меньше, чем во всем населении. Вместе с тем, 2-3 миллиона пуштунов постоянно живут в самых крупных пакистанских городах, где они составляют основу пуштунского «среднего класса». Представителей последнего можно встретить среди богатых промышленников и торговцев, чиновников и лиц свободных профессий. Особенно велика доля пуштунов в армии и в высших эшелонах вооруженных сил Пакистана. Соотношение между панджабцами и пуштунами в регулярных частях оценивается, как 85 к 15, но среди старшего офицерства и генералитета процент пуштунов выше.

К пуштунам по традиции причисляют себя многие богатые и влиятельные семьи Пакистана, давно оторвавшиеся от пуштунских земель и не знающие языка пушту. Они образуют своего рода сословную прослойку родовитых и обеспеченных граждан, входящих в категорию «ашраф» (благородные). Прослойку называют «патан» и отличают по компоненту имени — «хан».

Сопоставив сведения о двух частях пуштунского ареала, приходим к выводу, что центр тяжести расселения пуштунов (афганцев), традиционно располагагаясь на территории Афганистана, с 1970-х годов стал решительно смещаться в направлении Пакистана. Если в Афганистане ныне проживают 12-14 млн. пуштунов, то в Пакистане – 27-29 млн. Из общей численности примерно в 40 млн. на Афганистан приходится только треть.

В связи с поставленными в преамбуле вопросами о единстве и различиях пуштунов Афганистана и Пакистана, отметим один аспект их языкового и культурного своеобразия. Значительная часть афганских пуштунов двуязычна, т.е. говорит и владеет двумя официальными, государственными языками — пашто и дари. По некоторым данным, до 50% населения Афганистана называют дари (персидский, таджикский) своим первым языком, и только 35% считает таковым пашто.

Сходное положение наблюдается в Пакистане. Первым языком обучения для большинства пуштунов является официальный язык Пакистана урду. На пушту дети из пуштунских семей учатся, как правило, только в некоторых школах, и то только в начальных классах, а также в медресе (религиозных школах). Вследствие этого, как отмечает Т.Рахман, наблюдается «урдуизация» пуштунов, которая для лиц с высшим образованием сменяется их «англизацией».

Основным ареалом, где язык пуштунов сохраняет свою роль и значение, являются высокогорные, гористые и пустынные районы вдоль границы между Афганистаном и Пакистаном (их население ориентировочно составляет ныне 7-9 млн. человек). Там и располагается центр сопротивления «империализму» дари, урду и английского языка, а талибы находят наибольшую поддержку.

Вячеслав Яковлевич Белокреницкий — профессор, доктор исторических наук, заместитель директора Института востоковедения РАН.

Пуштуны — потерянное колено Израиля?

(По данным ДНК-генеалогии пуштуны - преимущественно арии, усвоившие многие традиции и ритуалы, известные сегодня как иудейские. Те самые арии, которые являются предками славян, часть которых ок. 4500-5000 лет назад из Восточной Европы ушли в Иран, часть в Индию, часть в Сирию - см. Митаннийская империя, Митаннийский арийский язык

Жители пуштунских деревень на востоке Афганистана и в Кашмире до сих пор хранят память о своем происхождении – еврейском.

Те самые пуштуны, которые прославились своим бесстрашием и самоотверженностью в сражениях против всех, кто пытался захватить Афганистан: англичан в девятнадцатом веке и русских – в двадцатом. Они же, как известно, являются оплотом движения «Талибан», превратившего отсталую страну в цитадель религиозного фанатизма.

«Река, бросающая песок и камни…»

Два еврейских государства существовали почти три тысячи лет назад на территории Эрец-Исраэль. Два осколка пережившего свой золотой век царства Соломона, ставших символом саморазрушительной энергии, заложенной в еврейском народе. Зажатые в клещах между двумя великими державами древности – Ассирией и Египтом, – оба государства были втянуты в изматывающий, бесконечный конфликт друг с другом: потомки Иуды и Биньямина, создавшие Иудейское царство на юге, против Царства Израиля на севере, где обосновались десять других колен – Реувена, Шимона, Иссахара, Звулуна, Дана, Нафтали, Гада, Ашера, Эфраима и Менаше.
Израиль пал первым. В 722 году до н.э. Салманазар, царь Ассирии, захватил Северное царство, разорил его, а население угнал в плен, расселив его на востоке своей империи.
Иудея чудом избежала пленения – чтобы через полторы сотни лет попасть в жернова вавилонского нашествия. Падение Первого Храма положило начало череде бесконечных страданий, унижений, вечной зависимости и вечного приспособленчества евреев. Но драма еврейского народа, продолжающаяся и по сей день, это драма лишь двух колен – Иуды и Биньямина, вернувшихся из вавилонского плена в безжизненную тогда Иудею.
А десять колен, населявших Израильское царство, так и не пришли обратно, породив одну из величайших загадок всемирной истории.

Где они, покоренные ассирийцами израильские племена? Растворились ли они в хаотическом водовороте, поглотившем десятки древних народов? Ушли ли, покинув развалины Ниневии, на поиски своего дома, до которого так и не добрались?
Пророчества гласят, что в конце времен все евреи вернутся в Землю обетованную – не только «сыны Иуды и Биньямина», но и потомки Израильского царства. Они ждут своего часа, утверждает Иерусалимский Талмуд, за «баснословной рекой Самбатион, бросающей песок и камни из огненной воды».
По крайней мере, треть сынов Израиля, говорится в Иерусалим-ском Талмуде, находится «по ту сторону Самбатиона», в то время как место пребывания остальных неизвестно. Но наступит время, и они проявят себя.
Где же находится река Самбатион? Шальва Вейль, антрополог из Еврейского университета в Иерусалиме, считает, что знает ответ на этот вопрос.
О том, что река Самбатион, упоминаемая в Талмуде, якобы протекает где-то на востоке, Шальва прочла в юности, и с того времени загадка потерянных колен Израилевых покорила ее воображение. Изучив многочисленные рукописи путешественников средневековья и свидетельства европейцев XIX столетия, объездив страны Юго-Восточной Азии, Вейль определила одно из мест, где предположительно могла бы протекать мифическая река. Бывший очаг древнейшей культуры, это место сегодня находится на задворках мировой цивилизации. Это оплот радикального ислама, клановой замкнутости и традиционализма – юго-восток Афганистана, север Пакистана и Кашмир, пороховая бочка Азии и всего мира.
Вейль ошеломила мир, представив собранные данные на организованной ею в 1991 году выставке в Музее диаспоры в Тель-Авиве. Выставка называлась «За рекой Самбатион – миф о потерянных племенах» и привлекла внимание не только израильских, но и западных СМИ, в том числе американской телекорпорации Си-эн-эн.
Шальва вспоминает о фуроре, который произвела выставка:

«Я оформила экспозицию так, что посетители как бы переступали водный барьер, символизировавший легендарный Самбатион. Подсвеченная прожектором вода извергала «камни» из пенопласта и отделяла внешний мир от земли, населенной израильтянами. Здесь, на этой «земле», посетители обнаруживали бесчисленные свидетельства того, что потомки Израильского царства не только существуют, но и помнят о своих еврейских корнях и даже гордятся ими».

За двадцать лет, прошедших после выставки, Вейль получила новые подтверждения своей версии, и приводимые ею доказательства способны рассеять сомнения даже самых закоренелых скептиков.
Потерянные израильские колена (или, по меньшей мере, их часть) – это пуштуны. Те самые пуштуны, которые прославились своим бесстрашием и самоотверженностью в сражениях против всех, кто пытался захватить Афганистан: англичан в девятнадцатом веке и русских – в двадцатом. Они же, как известно, являются оплотом движения «Талибан», превратившего отсталую страну в цитадель религиозного фанатизма.
Вы спросите: как же это может быть? Судя по всему, может. Ход истории нам пока непонятен, но, возможно, настанет время, когда разрозненные фрагменты всемирного действа, разворачивающегося перед нами, сложатся в единую картину во всей ее полноте и последовательности.

Ха-Дани и Биньямин из Туделы

Пуштунские племена, как уже было сказано, населяют Афганистан, часть Пакистана и Кашмир. Всего их насчитывается 15 миллионов человек, и в социальном отношении они представляют собой пеструю смесь кланов, каждый из которых имеет своего родоначальника и старейшин.
Однако прежде чем непосредственно перейти к исследованиям Шальвы Вейль и других историков, на которых она ссылается, стоит совершить путешествие в прошлое – не такое уж, впрочем, далекое. По крайней мере, по меркам еврейской истории.
В X веке Эльдад Ха-Дани, путешественник из некоего «еврейского государства» в Восточной Африке, совершает поездку в Азию (по дороге чуть не попав на обед к каннибалам). Ха-Дани обнаруживает за Евфратом и «горой Паран» племена Реувена, которые, как он пишет, «живут в мире и согласии», говорят на персидском и на иврите.
В XII веке другой еврейский путешественник, Биньямин Бен-Йона (более известный под прозвищем Биньямин из Туделы), совершает тринадцатилетнее странствие по Греции, Азии и Северной Африке. Возвратившись, он пишет, что в глубине азиатского континента живут еврейские племена, ведущие свой род от колен Израилевых. По его словам, в персидской провинции Нашпур он встречался с представителями племен Дана, Ашера, Звулуна и Нафтали. Все эти племена прекрасно осведомлены о своем происхождении и управляются неким принцем Йосефом из Маркалы. В Хайбаре (также провинция Персии) проживают племена Реувена, Гада и половина племени Менаше.

В XVI веке в Европе появляется некий Давид Реувени, который называет себя принцем еврейского государства в Африке и послом Йосефа – короля Хайбара, могущественного еврейского царства в глубине Азии. Он предлагает королю Жуану Португальскому и Ватикану «три сотни тысяч воинов», готовых обрушиться с востока и юга на турецкую армию, и просит артиллерийской поддержки. Евреи Европы видят в Давиде Реувени спасителя, Папа римский и король Жуан благосклонно принимают его, – но удача отворачивается от Реувени. Португальский флот громит турецкую эскадру, турецкая угроза на время отступает, и планы Реувени становятся уже никому не интересны. В конце концов, он умирает в заточении в Португалии.

Однако сообщениям еврейских путешественников и таинственной истории с Реувени предшествуют арабские хроники, которые представляют для нас не меньший интерес.

Ибн-Рашид – потомок Саула

Эти хроники повествуют, что у короля Саула был сын Иеремия (о нем не упоминается в еврейских священных книгах). У Иеремии, в свою очередь, родился сын по имени Афган, чьи потомки спустя много веков перебрались в город Джат на территории нынешнего Афганистана. Когда в этих местах появились арабы, их военачальник Халид Ибн-Валид встретился с вождями еврейских племен, которых возглавлял прямой потомок Афгана – Киш.
Киш, покоренный доводами Ибн-Валида, принял ислам и взял себе мусульманское имя Абдул Ибн-Рашид, под которым и прославился как знаменитый полководец и любимец самого пророка Мухаммеда.
Проповедник нового движения «Ахмадия» в исламе Мирза Гулям Ахмад цитирует древних арабских и персидских авторов, которые сообщают, что Мухаммед дал Кишу имя «патхан» (пуштун), что на сирийском наречии означает «рулевой». Это название закрепилось за всеми племенами, подвластными Кишу. Потомки талибов гордятся тем, что ведут происхождение от… Ибн-Рашида.
Многие арабские хроники называют конкретные место и время расселения потомков Афгана. Например, «Мират уль-Алам» («Зеркало мира») повествует о странствиях иудеев и упоминает города, куда они прибыли, выйдя из Святой Земли: Гхор, Газни и Кабул.
Некоторые авторы, например, Саяд Джалал ад-Дин Афгани и Саяд Абдул Джаббар Шах, прямо утверждают, что потомки принца Афгана и есть потерянные колена Израилевы.

«Шма, Исраэль», пейсы и ханукальные свечи

В новое время появляются многочисленные дополнительные подтверждения этой версии – от европейских путешественников, археологов, исследователей и представителей британской военной администрации.
В своем «Путешествии в Бухару», написанном в 1835 году, сэр Александр Бранес пишет, что афганцы нередко называют себя «Бани Исраэль» («Сыны Израиля»). В подкрепление этих слов, продолжает Бранес, они приводят легенду, согласно которой евреи были расселены в провинции Гхор около Бамиана и начали называть это место Афганом – по имени царя, от которого вели происхождение. Британский путешественник также приводит историю о Кише, который был вождем перешедших в ислам еврейских племен.
Другой английский исследователь, Фарриер, приблизительно в то же время (в 1858 году) выпускает книгу «История Афганистана», в которой без тени сомнения утверждает, что нынешние афганцы происходят от десяти колен Израилевых. При этом он приводит любопытный факт. Когда Надир-шах, идя в поход на завоевание Индии, прибыл в Пешавар, глава местного племени Юсуф-Заус подарил ему священные тексты, написанные на древнееврейском языке. Евреи, служившие в армии Надир-шаха, признали подлинность этих религиозных текстов.
Эти и другие многочисленные свидетельства были впервые собраны выходцем из Индии евреем Иегошуа Бенджамином, который обобщил их в книге «Мистерия потерянных племен».
Книга осталась незамеченной, хотя в ней приводятся уникальные факты. Например, рассказ некого Шалома Дадеша, родившегося в Герате и сопровождавшего группу евреев, бежавших из Афганистана через Пешавар:

«Во время перехода мы встретили несколько солдат, несших охрану. Услышав, что мы – евреи, этот солдат сказал: «Вы и правда евреи? Но я ношу цицит, мой отец носит цицит, моя мать зажигает свечи, моя бабушка зажигала свечи. Это значит, что мы тоже евреи?» «Из этих расспросов, – продолжает Шалом Дадеш, – я понял, что он и его семья происходят из колена Биньямина. Я спросил его, почему он не хочет вернуться к еврейству. Он ответил: «Придет день, и мы вернемся».

Шальва Вейль в ходе своих исследований столкнулась с не менее поразительными откровениями. Так, она приводит письмо Габриэля Барухова, парикмахера из Бухары, президенту Израиля Ицхаку Бен-Цви, в котором он описывает встречи с представителями пуштунов в Кабуле. По словам Барухова, он был шокирован, узнав, что непримиримые в своем мусульманском рвении воинственные главы пуштунских кланов зажигают свечи на Хануку, прибивают к дверям похожие на мезузы дощечки со священными текстами, надевают талит и каждую пятницу зажигают свечи. Когда они приходили к Барухову подстричься, то просили не сбривать пейсы, которые прятали в бороде.
Еврей из Герата Абрам Бенджамин утверждает, что, согласно устной традиции этих мест, племя Африди происходит от «сынов Эфраима». «Представители старшего поколения не скрывают своего еврейского происхождения, но молодежь предпочитает не предавать огласке этот факт, поскольку в нынешней атмосфере принадлежность к еврейству непопулярна», – заключает он. Написано это в 1951 году.
Вейль провела много времени в Афганистане и соседнем Кашмире и имела немало возможностей лично убедиться в справедливости этих рассказов. «Во многих семьях, – говорит она, – укоренились традиции, имеющие исключительно еврейское происхождение. Мальчикам делают обрезание, женщины соблюдают законы чистоты, описанные в Торе, во многих семьях действуют запреты на определенные виды пищи, сходные с законами кашрута. Некоторые жители деревень носят амулеты, на которых написано «Шма, Исраэль»

«Находясь в Сринагаре (Кашмир), я поехала в одну из деревень неподалеку от Кабула, принадлежащую клану Африди. Беседуя с местными жителями, я узнала об удивительном обычае, существующем в деревне. По пятницам многие женщины деревни зажигают свечи и прячут их в углу. Хозяева дома, в котором я остановилась, сказали, что они делают так из поколения в поколение, хотя не захотели (или не смогли) объяснить, почему, – пишет Шальва. – Вечером в пятницу они подают к столу виноградный сок, похожий на вино. Исламский закон запрещает пить вино, но они сказали, что это древняя традиция, которая должна быть соблюдена».

Александр Майстровой,

"Еврейский Обозреватель"

______________________________________

По ту сторону Самбатиона:

легенда о пленённых десяти коленах израилевых

«…И ПОСЕЛИЛ ИХ В ХАЛАХЕ, И В ХАБОРЕ,

ПРИ РЕКЕ ГОЗАН, И В ГОРОДАХ МИДИЙСКИХ.»

(II ЦАР., 17: 6)

Десять колен израилевых в Библии

В недавнем выпуске мэрилендского русскоязычного журнала "Вестник" была помещена заметка, в которой рассказывалось о предполагаемой связи афганских пуштунов с десятью исчезнувшими коленами Израиля. Название народа пуштунов сейчас на слуху в связи с продолжающейся антитеррористической операцией в Афганистане. Однако пуштуны – далеко не единственная группа, о которой существуют легенды, возводящие её происхождение к библейскому Израилю. Поиск десяти пропавших колен имеет глубокие корни в еврейской и христианской традициях.
После смерти царя Соломона единая Иудея распалась на две части. Южное царство, собственно Иудея со столицей в Иерусалиме, в основном населялось коленами Иехуды и Биньямина, в нем сохранялась династия давидитов. И северное царство, или Израиль. Традиционно считается, что Израильское царство населяли остальные десять колен, однако достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться, что это не совсем так; например, удел колена Шимона был к югу от удела Йехуды и никак не мог попадать в северное царство. Основную роль в северном царстве играли колена Эфраима и Менаше, считавшиеся потомками патриарха Иосифа. В 722 году до н.э. северное Самарийское или Израильское царство было завоевано Ассирией, по обычаям того времени, «десять колен» были изгнаны в Ассирию, а на их территорию переселены другие племена, давшие начало народности и секте самаритян. Секта самаритян, хоть и малочисленная, существует до наших дней и имеет центр в районе Шхема (Наблуса) в Самарии и в израильском городе Холон. А вот следы пленённых десяти колен полностью теряются.
Противопоставление северной и южной традиции имеет большое значение как в научной библеистике (например, различают диалект северного и южного царств в библейском иврите; иудейский монотеизм считается более чистым, чем израильский), так и в еврейской раввинистической традиции. Йехуда и Иосиф выступают как два каббалистических символа, представляющие две стороны иудаизма, два разных подхода к отношению с Богом и организации еврейской общины и царства. Например, считается, что приходу Мессии, царя из рода Давида, будет предшествовать приход другого Мессии из рода Иосифа, который окажется не столько царем, сколько чем-то вроде властителя дум и неформального лидера. Даже противопоставление понятий «иудей» и «еврей» или «израильтянин» мыслится как отголосок различия Иосифа и Йегуды. В соединении этих двух сторон, Иосифа и Йегуды, Израиля и Иудеи представляется возможным осуществление библейских пророчеств и миссии евреев. Поэтому не удивительно, что еврейских мудрецов волновал вопрос о судьбе пропавших колен. Рабби Акива полагал, что Десять колен ассимилировались и исчезли навсегда. Это, однако, не было мнением большинства еврейских мудрецов.
Даже только перечень народов, претендовавших на то, чтобы считаться потомками десяти колен, вероятно, занял бы не одну страницу. Сюда входят и еврейские этнические группы, которые могли быть потомками изгнанников, и народности, про которые существовало мнение, что они потомки израильтян, и группы, вообразившие себя потомками израильтян после знакомства с Ветхим Заветом через христианских миссионеров, и христианскиий секты, уверенные, что они восходят к древнему Израилю.

Десять колен в еврейской средневековой литературе

В Талмуде упоминаются загадочная субботняя река Самбатион (или Саббатион), чудесным свойством которой является, что эта бурная, перекатывающая камни река совершенно непреодолима по будним дням, но с наступлением времени субботнего отдыха она затихает и становится спокойной. Евреи, живущие по ту сторону Самбатиона, не имеют возможности перейти реку, поскольку это было бы нарушением шаббата, и могут лишь переговариваться со своими соплеменниками по эту сторону реки, когда она затихает. О Самбатионе писали древние историки Иосиф Флавий («Иудейсакая Война», 7:96-99) и Плиний Старший («Естественная История», 31:34).

Этот же сюжет содержится в популярном сочинении 9 века «Книга Эльдада Данита», где рассказывается о четырех потерянных коленах (сам Эльдад считал себя принадлежащим к колену Дана) и о живущих за Самбатионом воинственных «сыновья Моисея». Мидраш о народе, происходящем от потомков пророка Моисея, восходит к истории дарования Торы на горе Синайской, когда Бог, разгневавшись на евреев за созданного ими золотого тельца, предлагает произвести новый избранный народ от Моисея. Эта угроза, согласно простому смыслу Торы, не была приведена в исполнение, но, как любое изреченное слово Бога, она приобретает статус реальности, в данном случае, по крайней мере, в мидраше. «Книга Эльдада Данита» была переведена на русский язык в конце 19 века, в составе издания «Три еврейских путешественника. Вениамин Тудельский, Петахий Регенсбургский, Эльдад ха-Дани», СПб, 1881.
Беньямин из Туделы (12 век) упоминает принадлежащих к потерянным коленам темнокожих евреев, проживающих «в стране Куш». Считается, что он имел в виду южную Индию или Цейлон, хотя возможно речь идет о Кочинских евреех. Он же пишет в другом месте о возможной принадлежности к десяти коленам евреев в Персии.
Знаменитый каббалист дон Исаак Абарбанель (12 век) полагал, что христиане в грядущей войне нанесут поражение и уничтожат мусульман, после чего будут уничтожены сами воинами 10 колен. Считается, что Абарбанель находился под влиянием христианских легенд о мифическом завоевателе Престере Иоанне, якобы создавшем христианское царство на Дальнем Востоке. Легенда эта бытовала вплоть до 16 века и перекликалась с легендой о Самбатионе и рассказах Эльдада Данита. Поиском Самбатиона занимался в 15 веке р. Овадия из Бертиноры, известный благодаря своему популярныму комментарию на Мишну.
Сыном и посланником царя из колена Реувена объявил себя появившийся в Венеции в 16 веке Давид Реувени. Он и его сторонник Шломо Молхо возглавили движение, провозгласивше Давида Реувени Мессией. В частности, он добивался аудиенции у Папы Римского и хотел заручиться письмом от последнего к мифическому царю Престеру Иоану, однако потерпел неудачу и в 1538 г. окончил свои дни в испанской тюрьме. Другой лже-мессия, Шабтай Цви (17 век), тоже изображался в книгах того времени как предводитель Десяти колен.

Поиск десяти колен в Новом Свете

Представление о том, что еврейский народ расселен по всему свету, включая самые экзотические страны, по-видимому, глубоко укоренено в христианской культуре. Отправляясь в 1492 г. в свою экспедицию, Х. Колумб захватил с собой переводчика с иврита и арамейского языков, надеясь, что это облегчит общение с местными жителями. Переводчиком был крещеный еврей Луис Торрес, который считается первым европейцем, ступившим на землю Нового Света (он был в составе первой группы, высадившейся на сушу для разведки).
Испанского епископа Лас Касаса (16 век) занимал вопрос о том, как следует относиться к американским индейцам, считать ли их полноценными человеческими существами. Лас Касас дал положительный ответ на этот вопрос и решил, что необходимо заниматься миссионерством среди коренных американцев (он же был автором идеи ввоза чернокожих рабов в Америку). Однако, ему потребовалось соотнести индейцев с каким-то из упомянутых в Библии народов, и он пришел к выводу об их тождественности с потерянными израильскими коленами, начав собирать мнимые или реальные доказательства этого родства. У теории Лас Касаса появилось немало последователей, она была поддержана английским миссионером Томасом Тороугудом, издавшем в 1650 г. в Лондоне книгу «Jewes in America or Probabilities that the Americans are of that Race».
В это же время в Амстердаме вышла книга р. Манассии Бен-Исраэля «Микве Исраэль» («Надежда Израиля»), в которой приводились свидетельства крещеного еврея Аарона Леви (Антонио де Монтечиноса) о том, что индейцы Эквадора, Перу и Бразилии являются потомками колен Реувена и Леви и, что тот даже встречал индейцев, способных прочитать молитву «Шма Исраэль». Р. Манассия упоминал в своей книге и другие потерянные колена, в частности, в Эфиопии и Кочине (Индия) и видел в обнаружении этих колен признак приближения мессианских времен. Он обратился к Оливеру Кромвелю с просьбой разрешить евреям въезд в Англию для осуществления древнего пророчества.
Мормонский пророк Джозеф Смит также считал, что коренные американцы являются потомками израильтян. Сторонником этой версии был и еврейский журналист и общественный деятель Мордехай Мануэль Ноах, выдвигавший в середине 19 века идею создания еврейского штата «Арарат» в районе Буффало. Сохранилась рукописть ивритско-дакотского словаря, составленного в 1842 г. миссионером Самуэлем Пондом, который пытался обнаружить сходство между этими столь далекими языками.

Десять колен в Азии, Африке и Европе

Самые разные еврейские общины выдвигались кандидатами в потомки десяти колен. Можно было бы подробно рассказать о каждой из этих групп, но в рамках краткой статьи остается лишь перечислить их: эфиопские фалаша, хазары и горские евреи Кавказа, персидские, афганские и бухарские евреи, евреи Грузии, караимы в Крыму, индийские «Сыны Израиля» и евреи в Кочине, китайские евреи из Кайфына.
Гораздо более длинным будет список народов, которые в то или иное время предлагались в качестве потомков Десяти колен. Пожалуй, нет страны, где бы их не искали: жители Кашмира, полинезийцы, пуштуны, татары, австралийские аборигены, японцы, новозеландские маори, алеуты, эскимосы – вот далеко не полный перечень. За каждой из этих теорий стоит своя оригинальная аргументация.
Наиболее интересны, конечно, те группы, которые сами считают себя потомками израильтян. Как правило, это происходит после знакомства с Ветхим Заветом через христианских миссионеров. Среди этих групп есть те, кто заинтересован в сближении с иудаизмом, другие же, напротив, настроены конфронтационно, считая, что именно они являются истинными израильтянами.
Наибольший интерес к иудаизму проявляют народности в восточной Индии и Бирме, считающие себя потомками Менаше, посколько это (или похожее) имя часто упоминается в их преданиях. Они восходят к группе племен, именуемых Шинлунь (Shinlung) из китайской провинции Сечуань. Оттуда они мигрировали в Бирму и Индию, где в конце 19 века были обращены в христианство. В 20 веке среди них распространилось мнение, что они являются потомками израильтян. Сюда относятся группы тиддим в Бирме и мизо в штате Мизорам (Индия).
В Африке имеются тысячи сионистских церквей, конгрегаций и групп, многие из которых считают себя потомками Десяти колен. В Западной Африке, где бытовали легенды о еврейских царствах Ламлам и Ганата, и где на побережьи вели торговлю еврейские купцы, некоторые еврейские обычаи соблюдают племена Ибос в Биафе, группа «сыны Эфраима» в Нигерии, мандиного в Сенегале. На юге Африке племя лемба (Зимбабве) считает себя потомками эфиопских фалаша.
Любопытно, что совсем не обязательно отправляться в экзотические страны, чтобы обнаружить тех, кто считает себя потомками Десяти колен. В Англии действует христианская группа «Британских Израильтян», считающая, что англо-саксы и кельты являются потомками Десяти колен, как и юты и норманы. По их мнению, родословная английских королей восходит к царю Давиду через королей Джеймса VI шотландского и Фергуса Великого ирландского, а хранящийся в Вестминстерском аббатстве коронационный камень – не что иное, как камень, служивший подушкой Яакову в Бейт-Эле, унесенный затем в Египет, перенесенный израильтянами через пустыню и доставленный пророком Йеремией в Антрем в Ирландии, где он находился тысячу лет. Затем камень был перенесен в Скон в Шотландии, где использовался для коронации шотландских царей, и, наконец, в 1291 году был доставлен в Лондон королем Эдвардом I. Само слово «British» они переводят как «брит иш», т.е. «человек завета» на иврите. Британские израильтяне придерживаются, как правило, ультраконсервативных взглядов, они играют определенную роль в конфликте в Ольстре и поддерживают контакты с фундаменталистскими христианами и ультраправыми группами в США, многие из которых являются расистскими или антисемитскими. С другой стороны, распространенная в США негритянская секта «черных Израильтян» тоже является антиеврейской.

Соплеменники, единоверцы или соперники?

Иудаизм – не прозелитская религия. Миссионерство никогда не приветствовалось раввинами. Каково же отношение евреев к племенам и группам, заявляющим о своем израильском происхождении?
Впервые и наиболее остро этот вопрос встал в наше время в связи с иммиграцией эфиопских фалаша в Израиль. Чернокожие эфиопские евреи – группа, происхождение которой теряется во тьме веков, но по крайней мере на протяжении последних столетий они считали себя евреями. В шестнадцатом веке отдельные фалаша жили в Иерусалиме и признавались тамошними раввинами потомками колена Дана. Религия фалаша довольно далека от раввинистического иудаизма. Они признают только Ветхий Завет, который существует у них на древнеэфиопском языке геэз, причем канон отличается от еврейского. Ни Мишны, ни Талмуда, ни галахи у них нет. Они делают обрезание, соблюдают субботу и некоторые еврейские праздники. Сами фалаша считают себя потомками царя Соломона и царицы Савской (кстати, эфиопская королевская династия тоже возводила себя к царю Давиду).
В 60-е - 70-е годы среди израильской общественности и в раввинате встал вопрос о признании фалаша евреями. После дискуссии, продолжавшейся несколько лет, было принято официальное решение, согласно которому фалаша являются потомками колена Дана. Это решение поддержано не только сефардскими раввинами, но и ашкеназский главный раввин Ш. Горен после некоторых колебаний поддержал его. От фалаша не требуется обряд перехода в иудаизм (гиюр), но символический обряд очищения религии. С 70-х годов несколько десятков тысяч фалаша (вся община) переселились в Израиль.
Другой группой, пожалуй, наиболее заинтересованной в иудаизме и Израиле, является трехмиллионный народ мизо в удаленном индийском штате Мизорам на границе с Бирмой. Считая себя потомками колена Менаше, большинство мизо все же не отказываются от христианства, в которое они были обращены около ста лет назад. Небольшая часть (десятки или сотни), однако, прошли полностью ортодоксальный гиюр.
Сложно сказать, как будут в будущем складываться отношения иудаизма с самопровозглашенными «коленами Израиля». Но на протяжении веков эти отношения определялись мессианскими устремлениями евреев, а также стихами из книги пророка Иехезкиэля (37:21-23):

«И возьму Я народ Израиля из всех народов, среди которых он сейчас обитает, и соберу его со всех сторон и приведу в его землю. И сделаю его единым народом на земле, над горами израильскими. И будет над ними всеми один царь, и не будут они более разделены на два народа и два царства.»

________________________

Использованный материал:

Альбом «Ме‘эвэр ле-Самбатион: hа-митос шель ‘асерет hа-шеватим hа-’авудим», Музей Диаспоры, Тель-Авив, 1991
Михаил Н. (Бостон)
Беркович, "Заметки"

Пуштуны — потерянное колено Израиля?

Национальные символы Афганистана

Официальными и фактическими национальными символами Афганистана являются следующие:

Национальный девиз لا إله إلا الله، محمد رسول الله
(лахаданиллал–лах, Мухаммадун расул аллах)
Нет бога, кроме Аллаха; Мухаммад-посланник Бога. (шахада)

Государственный герб. Эмблема Афганистана имеет надпись шахада на арабском языке вверху. Ниже изображена мечеть с михрабом и минбаром, или кафедрой, внутри. К мечети прикреплены два флага, принятые за флаги Афганистана. Под мечетью есть надпись, в которой указано название нации. Вокруг мечети лежат снопы пшеницы, а под ними-1298 год Хиджры (1919 по григорианскому календарю), год, когда Афганистан обрел независимость от британского влияния

Снежный барс (Panthera uncia) - вид крупных кошек, обитающий в горных районах Афганистана, Бутана, Китая, Индии, Казахстана, Кыргызстана, Непала, Пакистана, Монголии, России, Таджикистана и Узбекистана.

Тюльпан (Tulipa gesneriana L.) - евразийский и североафриканский род многолетнихлуковичных растений семейства лилейных.

Гранат. Производство граната в Афганистане вносит значительный вклад в сельскохозяйственную экономику Афганистана. Гранаты являются основной фруктовой культурой во многих провинциях, таких как Кандагар, Гильменд, Вардак, Газни, Пактия, Фарах, Каписа и Балх, и являются источником средств к существованию тысяч людей.

Афганская борзая. Его местные названия-Тажи Спай (пушту) или Саг-и Тази (персидский язык дари)

Золотой орел (Aquila chrysaetos) - один из наиболее известных хищных птиц и наиболее широко распространенных видов орла. Он темно-коричневый, с более светлым золотисто-коричневым оперением на затылке.