Пакистан. Южная Азия. Исламский мир. Восток Ч3

Будущие циклы и ритмы эволюции

 

Пытаясь представить себе будущее развитие мира и такой его особой части, как Восток, аналитики и футурологи прибегают обычно к методу продления рядов, экстраполяции в будущее, на так называемый прогнозный период, трендов и тенденций, выявленных в результате наблюдения над прошлым. Существенным при этом является решение вопроса о величине «периода наблюдения», т. е. заключения о том, где начинается текущий исторический момент, в рамках которого оправдано использование линейных функций. Простая экстраполяция, как правило, усложняется за счет ввода различных условий и ограничителей, способных повлиять на линейный процесс.

Если не считать два других метода, а именно теоретической и эмпирической аналогии, когда ученый или эксперт признает развитие процесса в будущем аналогичным тому, что наблюдалось с другими объектами в прошлом, то продление рядов сохраняет приоритетное значение в прогнозировании. Впрочем, при долгосрочном прогнозировании принцип линейности (плавности) дополняется нередко принципом цикличности (волнообразности). Именно на этом основаны хорошо известные в экономической науке теории различных циклов конъюнктуры: сверхкоротких (сезонных), коротких (3—4-летних), средних (в 10 — 12 лет), длинных (25—50 лет) и сверхдлинных, вековых. Если первые три вида циклов имеют наибольшее значение для целей собственно экономического анализа, то два последние, связанные с именами Н.Д. Кондратьева и Ф. Бро-деля, соотносятся с более широким классом социальных явлений, помогают выяснению взаимозави-симости экономических, политических и культурных процессов.

Примечательна в связи с этим попытка В.И. Пантина, (вместе с коллегами) отталкиваясь во многом от идеи «кондратьевских циклов», обосновать циклически-волновой подход к постижению мировой истории и на этой базе заглянуть в будущее, вплоть до середины XXI в. и даже дальше¹. Автор исходит из того, что конъюнктура мирового рынка оказывает решающее влияние на социально-политические процессы и выденляет в качестве периода наблюдения отрезок времени с начала VI в. н. э. Именно тогда (после трех веков кризиса Римской империи) зародилась, по его мнению, новая эра в развитии международного рынка с ее предполагаемой общей системой эволюционных циклов. В.И. Пантин выявляет три триады циклов, при этом каждый цикл проходит четыре фазы: структурного кризиса, технологического переворота, великих потрясений и революции международного рынка. Интуитивно-эмпирическим путем им выведена закономерность о стабильном времени протекания второй и четвертой фазы циклов (по 24 года) и неуклонно сокращающейся (на 12 лет) продолжительности первого и третьего циклов. Текущий девятый цикл (последний в третьей триаде) начался, согласно этим расчетам, в 1969 г. и, пройдя две первых фазы, в 2005 г. вступил в третью, великих потрясений. Она должна продлиться до 2017 г., после чего наступит фаза революции международного рынка, завершающаяся в 2041 г.

Не придавая абсолютного значения точности дат, следует отметить угаданную автором прогноза тенденцию нарастания напряженности в мире в 1995 — 2005 гг. и усиление роли Китая. Сбудутся ли предвидения относительно наступающих в фазе великих потрясений экономических кризисов и международно-политических конфликтов, вплоть до военных, сказать трудно. Некоторые из мрачных предсказаний в отношении развития мировой ситуации в начале XXI в. явно не сбылись. Однако намеченная им волнообраз-ность проявилась, и в этом, как представляется, главное значение предпринятого отечественным автором эксперимента по объяснению хода мировой истории и предвидению будущего².

Более того, в рамки разработанной им схемы вполне укладываются некоторые представления о будущем, сформировавшиеся в середине первого десятилетия XXI столетия. Перегрев мировой экономики, исчерпание легко доступных и безопасно доставляемых к месту потребления энергетических ресурсов, сбои в работе таких «двигателей» мирового спроса и предложения, как макроэкономики США и Китая, могут нарушить предположения о плавном и нарастающем темпе экономического прогресса в период до 2015 — 2020 гг.

Следует заметить, что, согласно распространенным оценкам, повышательная фаза цикла Кондратьева в экономике США стартовала в начале 1990-х гг. и, следовательно, может завершиться после 2010 г. Экономика КНР растет непрерывно и исключительно высокими темпами на протяжении более четверти века и даже с учетом восстановительного эффекта после спада и провалов 1960 — 1970-х гг. не может, видимо, продолжаться без нарушений и перерывов бесконечно долго³.

В случае сохранения высоких темпов роста Китай уже вскоре после 2010 г. обгонит Японию по величине ВВП и прочно займет второе место в мире после США. КНР при этом превратится в ведущего импортера энергоносителей, даст импульс дальнейшему росту потребления не только нефти, но и в возрастающей пропорции природного газа. Столь же велико будет значение Китая в импорте обычных видов вооружений, в первую очередь, технологически сложных его образцов.

Параллельно с китайской весьма быстро, при удержании достигнутых темпов роста, будет расти экономика Индии. К 2030 г. она может превзойти по объему национальное хозяйство Германии и Японии и занять третью позицию в мире. Как и Китай, Индия превратится в одного из главных импортеров нефти и газа, а также вооружений. Причем в сфере высокотехнологичного военного производства она станет ведущим разработчиком новых образцов (оружия пятого поколения), действуя как самостоятельно, так и в сотрудничестве с США, Россией, странами Европы, Израилем.

В свете закономерностей волнообразного развития перспективы Индии выглядят даже более предпочтительно, чем Китая. Ее экономический подъем начался только на рубеже 1980—1990-х гг. и может продолжаться в течение еще длительного промежутка времени.

Как благоприятные могли бы быть оценены и тенденции эволюции других стран Южной и особенно Юго-Восточной Азии. Однако, помимо собственных, эндогенных факторов, на их развитии существенным образом скажутся факторы экзогенные, связанные с общемировой конъюнктурой. От них особенно сильно зависит развитие государств ЮВА и всего Восточно-Азиатского региона. Сбои в функционировании международного рынка неминуемо негативно отразятся на параметрах и качестве роста в этой части мира.

Что касается плотно населенных стран Южной Азии, то ограничителем здесь являются также некоторые внутренние обстоятельства, в частности, критическая ситуация с обеспечением воды для полива. Это в наибольшей степени касается Пакистана, который уже к 2010 г. может столкнуться с серьезной проблемой нехватки воды для бесперебойного функционирования своей самой крупной в мире единой системы ирригационного земледелия. Проблема увеличения объемов воды для сельского хозяйства может серьезно осложнить отношения Пакистана с Индией вследствие того, что обе страны рассчитывают на одни и те же водные ресурсы. Их во многом обеспечивают притоки Инда, пересекающие спорную область Джамму и Кашмир.

Повышение уровня мирового океана, вызванное потеплением климата, способно обострить гуманитарную и экономическую ситуацию в Бангладеш, а также на юге Индии, ее островных территориях, на Шри Ланке и в Индонезии. Скорее всего, обострятся в быстро растущих экономиках Восточной и Южной Азии проблемы больших городов и промышленных зон, загрязнение воздуха выбросами газов. Уже к середине 2000-х гг. на такие ведущие страны Азии, как Китай и Индия, приходилось соответственно 16 и 5% общего объема выбросов парниковых газов. Обе эти страны, как и некоторые другие государства Востока, в будущем, безусловно, столкнутся с необходимостью борьбы с грязными технологиями, экономии ресурсов, перехода от преимущественно экстенсивных к интенсивным способам производства.

Несомненно, еще более сложные проблемы встают перед государствами обширного и демографически быстро растущего исламского ареала. Главные из них связаны с потребностями диверсификации основ экономического роста, выходом за пределы преимущественного развития отраслей по добыче и экспорту нефти и природного газа. К такой задаче большинство из государств Залива и Аравийского полуострова уже приступили, но успеха добились далеко не все. К тому же, диверсификация экономики, опираясь на капиталоемкие технологии, не меняет ситуацию в области занятости и не противостоит тен-денции к ограниченному охвату людей высокодоходными занятиями.

Еще меньше достижений на счету у тех стран Ближнего Востока и Северной Африки, которые лишены богатых природных ресурсов. В них обостряется проблема неполной занятости и низких доходов, что питает социальную базу недовольства молодежи, создает условия для появления в ее среде приверженцев экстремистских взглядов и участников террористических акций. При неизменных тенденциях такого рода трудно рассчитывать на ослабление в достаточно близком будущем позиций политических сил, опирающихся на исламизм как радикальную идеологию.

Фактором, который и в дальнейшем будет обострять ситуацию в многообразном, лишенном государства-лидера мусульманском мире, послужит сосуществование в его рамках различных школ, сект и направлений, в частности, наличие глубоких, хотя чаще всего подспудных коллизий между суннитами и шиитами, ориентирующимися соответственно на Саудовскую Аравию и Иран.

Напряженности на Ближнем и Среднем Востоке будет способствовать сохранение тенденций к укреплению национализма в качестве государственной идеологии в сочетании (а иногда и в противовес) с более широкими, опирающимися на религиозные идеи и представления, средствами политической мобилизации населения. Возможно, впрочем, и ослабление воздействия религиозных идеологий, но, скорее всего, через определенный промежуток времени, на очередном этапе расширения и углубления глобальной взаимозависимости.

Возвращаясь к перспективам экономического роста на Востоке, следует подчеркнуть, что отсутствие природных богатств служит как его ограничителем, так и стимулом. Пример успешного развития при отсутствии богатых естественных ресурсов дает Япония, а также Израиль. Исключительно важен при этом человеческий фактор, т. е. образованность и трудовая квалификация населения, его дисциплинированность и организованность. Большому числу стран Азии и Африки еще предстоит в полной мере ликвидировать отставание в сфере просвещения и специальной подготовки. Крупнейшее препятствие на пути экономического и социально-гуманитарного прогресса создает коррупция, продажность чиновничества, а также политиков и законодателей. Взяточничество и казнокрадство чаще всего поражают те национальные организмы, где сильны государственные ведомства, занятые одобрением деловых проектов, их регистрацией, выдачей разрешений и предоставлением льгот. Отсюда одно из базовых условий для антикоррупционных мер — сокращение контролирующих и регулирующих функций государства, либерализация его экономической политики. Однако проведению такого курса на современном этапе мешают тенденции к централизации власти и укреплению «государственнического» начала на Востоке (и не только там). Поэтому трудно ожидать в близком будущем значительных успехов в области борьбы с коррупцией, а также неэффективностью, связанной с непотизмом, т. е. кумовством — родственным, клановым, земляческим.

В целом, не исключено, что в первые десятилетия XXI в. мир ожидает снижение темпов роста взаимообмена товарами, услугами, капиталами и людьми. Такое может произойти несмотря на то, что мировое сообщество в лице его ведущих межправительственных организаций — «группы восьми», ООН и ее специализированных учреждений, ВТО и других финансово-экономических институтов — предпринимают меры для установления режима наибольшего благоприятствования в торговле между странами, снижения тарифов, сокращения субсидий, препятствующих внешней торговле, а также для свободного перемещения капитала и облегчения миграционного режима. Специальные усилия предпринимаются с целью борьбы с контрабандой, нарушениями авторского права, подделкой патентов и торговых марок. К другим факторам, осложняющим поступательное развитие глобализации, относятся отмеченные выше демографические тренды, а именно, снижение темпов прироста населения в развитых регионах, рост населения в наименее благополучных, увеличение удельного веса неработающих, иждивенцев.

Противостоять тревожным проекциям способен, вероятно, лишь очередной прорыв в сфере высоких технологий, научных открытий, наукоемких производств и технико-технологических инноваций. Между тем опираться он должен на более широкий фундамент, ох-зватывающий не только традиционно передовые, но и длительное время отстававшие общества. Отсюда значимость роли, которую в процессах будущей модернизации призваны сыграть страны Азии и Африки. Выходцы из них уже сегодня составляют значительную часть занятых в высокотехнологичных отраслях США и Европы. Достаточно велик и будет увеличиваться вклад такого рода высокообразованных и эффективно работающих специалистов в экономику самих восточных государств. На видном месте среди них находится Япония, ставшая одним из лидеров мировой инновационной экономики. Заметны также достижения Республики Кореи, Сингапура и ряда других государств и территорий АТР. Можно считать, что к началу XXI в. во многом оправдались сделанные еще в 1970-х гг. предположения о том, что происходящий переворот в производительных силах с опорой на науку открывает перед странами Востока новые перспективы и возможности, которых не было прежде⁴. В полной мере оправданными можно считать и представления о встроенности определенных элементов национальных хозяйств восточных государств в мировые системы интеллектуальных мануфактур и фабрик⁶. Расширение сегмента современной, высокотехнологичной, трудо-и капиталоинтенсивной экономики станет, вероятно, главной панацеей от многочисленных бед и препятствий, ожидающих мир в целом и страны Востока в частности в XXI в.

Преодоление ограничителей роста за счет возрастающей отдачи от творческих инноваций сможет, вероятно, противостоять и тенденциям к старению населения как на Западе, так и на Востоке, а также иным (отчасти до поры не явленным) угрозам и вызовам. Учитывая перспективу угасания стимулов роста, поступающих от западных сообществ, следует ожидать, что страны Востока приобретут некоторые черты и характеристики мирового «мотора развития».

Реализация таких ожиданий во многом, как представляется, связана с судьбами демократии на Востоке, процессами демократизации азиатско-африканских обществ. При этом речь не идет о прямых заимствованиях и копировании западных образцов. И демократия, и гражданское общество на Востоке будут иметь несомненно национальный и цивилизационный колорит. Базовыми, вместе с тем, остаются такие характеристики либерально-демократического сообщества, как, во-первых, независимость судебной власти от исполнительной, что в результате ведет к утверждению основ конституционализма, неукоснительного следования закону, в том числе в случаях, которые находятся в сфере, пограничной с политической; во-вторых, свобода слова и собраний, иначе говоря, независимость от властей пре-держащих средств массовой информации и проявлений политической активности в условиях, когда в государственном сообществе имеется конкуренция партий и других законно оформленных политических групп интересов, а на первых порах хотя бы конкуренция трансформирующихся традиционных политэлит; в-третьих, в обществе нет преобладания изоляционистских, ксенофобских, ретроградно-фундаменталистских настроений и идеологий, наблюдается стремление к кооперации и сотрудничеству с внешними контрагентами, открытому общению в рамках региональных и глобальных структур.

Еще одно существенное условие демократического развития — улучшение качества управления, борьба со злоупотреблениями тех, кто находится у власти. Одновременно это и повышение эффективности в противостоянии силам, бросающим вызов государству и обществу, прибегающим к противоправным, криминальным, насильственным действиям. Питательной средой для последних служит наличие теневых структур в финансовой и производственной сферах, в области предоставления услуг, в том числе образовательных. Слабость и рыхлость системы управления провоцирует разрастание подпольных структур, делает активным их проникновение в легально функционирующую политическую сферу, способствуя разрушению ее изнутри.

Важнейшие вопросы, на которые можно будет получить ответ лишь по прошествии, очевидно, ряда десятилетий относятся к перспективам эволюции, модернизации культуры восточных обществ, причем как культуры семьи и бытового общения, так и общественной, в существенной степени политизированной. Неочевидным является, до какой степени консерватизм, весьма свойственный восточным цивилизациям, обусловлен недостаточно развитой, не трансформировавшейся экономикой и социальной сферой, а до какой он является следствием самовоспроизводящейся системы, которую нельзя в базовых элементах изменить даже при условии успешных экономических преобразований. Неясно также, является ли формирование среднего класса необходимым и достаточным условием демократизации. Или, несмотря на появление буржуазии (частной предпринимательской верхушки), последняя будет опираться в обеспечении условий для своего бытия на «верхний класс», аристократию и бюрократию, т. е. выходцев из среды традиционно-привилегированной, землевладельческой и духовной элиты.

Под вопросом остается и рассасывание сельскохозяйственного комплекса, который обеспечивает занятость большинства населения. Если вклад аграрного сектора в национальный доход к началу текущего века уже опустился в большинстве восточных государств ниже отметки в 25%, то доля занятых в сельском производстве, прямо или косвенно зависящих от него, в наиболее населенных регионах и странах Азии, таких как Индия и Китай, не опустилась еще ниже 50%. А покуда большинство населения продолжает быть связанным с сельской экономикой, основанной на интенсивных способах его ведения, пусть в ряде звеньев и модифицированных, нет, видимо, возможности говорить о трансформации традиционности. И, следовательно, нет в близком будущем и перспектив для преодоления исконных черт в общественном и государственном устройстве.

Тенденции социального и экономического развития на обозримом этапе существенно связаны с процессами, происходящими в третичной сфере, в области оказания услуг индивидуальными лицами, частными предприятиями, общественными учреждениями и государственными органами. На сферу услуг к началу XXI в. в большинстве государств Азии и Северной Африки уже приходилось около или более 50% производимого в течение года национального дохода. В дальнейшем ее доля, видимо, повысится еще более из-за относительного сокращения производственной сферы под влиянием конкуренции на внутреннем и внешнем рынках.

Исключительно важным станет при этом качество «сервисиза-ции» экономики, т. е. степень зависимости сферы услуг от современных либо традиционных, высоко-либо низкодоходных, городских либо сельских отраслей производства, областей жизни и быта. Самые значительные различия, как и ранее, будут, по всей видимости, наблюдаться между экономиками регионов и стран, обращенных в сторону внешнего мира, включенных в мировую торговлю, осуществляемую главным образом по морю, и хозяйствами «замкнутых на себя» районов и государств, расположенных в отдалении от морских и прибрежных зон. Водораздел по такому же принципу, как выше отмечалось, останется и внутри крупных государственных образований. Там может увеличиться перепад в уровнях развития приморских и «срединных», особенно горно-пустынных, трудно доступных местностей.

В первой половине XXI в., судя по всему, произойдет дальнейшее усиление внимания к континентально-материковым регионам, а в ареале Востока к ним относится прежде всего центр Евразии. Одним из главных экономических мотивов такого внимания будет освоение природных богатств, в первую очередь месторождений углеводородного сырья — нефти и природного газа. Центральные, внутренние районы азиатского континента могут все в большей степени оказываться ареной приложения сил крупнейших геополитических игроков, среди которых видное место займет Китай. Нельзя исключить, что сотрудничество на океанических просторах будет уравновешиваться конкуренцией на сухопутном пространстве, главным из которых станет «сердцевина мира» — континентальная Евразия.

Пространственный элемент геополитики получит, вполне вероятно, дальнейшее развитие. Помимо, условно, земельно-водного, он приобретет все более выраженное воздушно-космическое измерение. Причем активное участие в нем примут крупнейшие страны Востока, такие как КНР, Япония, Индия, а возможно, и державы следующего порядка — в первую очередь, Пакистан и Иран, оба Корейских государства, а также Малайзия и Индонезия.

Геополитические коллизии, вероятнее всего, будут иметь все более технологически сложный, интеллектуальный характер. Научные открытия двойного (мирного и военного) назначения в сочетании с аналогичными техникой и технологиями многократно усложнят содержание международно-политических процессов. Еще большую роль приобретет информация и, следовательно, контроль над средствами массового распространения новостей, в том числе и нарочито тенденциозных, политически мотивированных. Соответственно с этим усложнится внешнеполитическая деятельность государств, увеличится разнообразие проектов многосторонней дипломатии.

На смену возможному сокращению темпов углубления экономической и культурно-гуманитарной глобализации после 2020 г. может прийти новый этап. Революция международного рынка на базе научных и технических инноваций совпадет со снижением уровня конфликтности вследствие увеличения среднего возраста жителей планеты, сглаживания «молодежных выступов» в развивающихся регионах Востока, прежде всего в мусульманском.