Автор: Белокреницкий В.Я.
Большой Ближний Восток Категория: Пакистан
Просмотров: 2876

Пакистанский национализм и особенности пакистанской нации

 

Пример Пакистана представляется весьма типичным для исламского мира. Говоря об особенностях пакистанского национализма, следует указать на его неглубокие социальные корни, малую представленность в его фундаменте убеждений и ожиданий среднего класса. Северо-западные районы британской империи в Индии, на месте которых возник Пакистан в современных границах, относились к числу наименее продвинутых в социально-экономическом отношении индийских регионов. На это обстоятельство не раз обращалось внимание в зарубежной и отечественной литературе21.

Но к окончанию колониального периода на территории, сформировавшей Пакистан, появилось городское предпринимательство, товарное земледелие, а также очаги новой социальной инфраструктуры (образования, медицины) и обслуживающие их профессиональные слои22. Формирование средних городских слоев и переселение в города в период после раздела 1947 г. представителей такого рода групп из более развитых регионов Северной и Центральной Индии создали условия для складывания достаточно представительного гражданского общества. Именно в его недрах укоренились ростки пакистанского национализма с присущим ему априори восточным, подданническим своеобразием. Оно было усилено обстоятельствами рождения Пакистана как доминиона, генерал-губернаторства, возникшего в муках раздела, расчленения Индии, на фоне страданий миллионов людей.

Консолидация новой нации происходила в условиях начавшихся межобщинных столкновений в Кашмире, споров с Индией из-за него и военных действий там. Xотя масштабы боев между воинскими частями пакистанской и индийской армий в 1947 — 1948 гг. были невелики, они оказали существенное воздействие на пакистанское общественное мнение, приучая его к вере в доблесть собственных войск и необходимость соединения гражданской власти и военной силы. Весьма скоро к гражданско-военному союзу постарались присоединиться религиозные политические деятели, «открывшие» для себя страну для проповеди исламского национализма и превращения ее в теодемократию или в «государство ислама»23 .

Наконец, важнейшей особенностью не только национализма мобилизационного типа, но и новой нации стало соединение власти и собственности в социально близком сегменте общества. Этому процессу способствовал уход колонизаторов и ослабление созданного ими состоятельного слоя, состоявшего из английских предпринимателей средней руки и местных посредников-компрадоров. Ему благоприятствовал также рост политической роли и общественной значимости гражданских администраторов и военных чинов, происходивших из образованной части земельной и городской аристократии, прослойки владельцев крупной недвижимой собственности (в колониальный период из наследуемой, признаваемой по обычаю и традиции, она превратилась в правовую, регистрируемую и защищаемую в суде частную собственность). Переехавшие в западную часть тогдашнего Пакистана семейства купцов и торговцев составили еще одну группу престижа и влияния, достаточно сплоченную, поскольку происходили они в основном из соседней с Синдом области Гуджарат и принадлежали к членам давно сложившихся и влиятельных гуджаратских мусульманских торговых каст24.

На формирование и эволюцию пакистанского национализма мощное воздействие оказал государственный патернализм. Население внезапно появившегося государства оказалось в сильнейшей зависимости от государственного аппарата и его политики. При этом на нижнем ярусе общественной пирамиды продолжали действовать традиционные, закрепленные в колониальный период механизмы саморегулирования — деревенские и городские советы и органы власти на местах (чиновники низшего ранга, старосты и старейшины). На верхнем социальном ярусе, который образовался во многом заново, по причине массовой замены немусульманского городского населения мусульманским, государство с самого начала довлело над обществом. Экономическая система, утвердившаяся в Пакистане, как и в большинстве других освободившихся от колониализма стран Азии и Африки, получила в литературе название государственного капитализма. Государство взращивало и поощряло частный национальный капитал, и при этом само занималось как регулированием рынка, так и участием в его функционировании, которое на бумаге ограничивалось законодательно, но регламентировалось на практике, как правило, традиционным, характерным для восточного общества путем.

Со временем в Пакистане, как и в других странах Востока, появились госкорпорации в базовых отраслях экономики, во главе которых были поставлены чиновники общего профиля. Коммерциализация деятельности госсектора сопровождалась широко распространившейся коррупцией — оказанием государственных услуг представителям частного сектора за определенную плату (взятку, откат). Значительные масштабы приобрел государственный рэкет, то есть, вымогательство денег под незаконными предлогами. К этому надо добавить прямое казнокрадство, разворовывание средств из казны, и систематическую неуплату, а также неполную выплату налогов на доходы и прибыли25 .

Различного рода воровские и коррупционные схемы и разрастание вследствие этого теневой, нелегальной экономики, можно считать прямым результатом функционирования системы «власть-собственность», иными словами, сочленения властных полномочий и привилегий в сфере отношений собственности.

В Пакистане азиатский госкапитализм оказался тесно сопряжен с гипертрофированной ролью вооруженных сил и частными интересами военной корпорации. Военный деловой комплекс превратился в своего рода государство в государстве, пользующееся особыми льготами и привилегиями. Созданные военными фонды («Фауджи фаундейшен», «Бахриа», «Шахин», Армейский благотворительный фонд и др.) приобрели значительные финансовые активы и заняли видное место в корпоративном бизнесе26.

Привилегированное положение военной бюрократии закреплено идеологически. Одной из опор пакистанского национализма с самого начала стал постулат о доблести и несокрушимости вооруженных сил. Непосредственно связан с этим пропагандистским тезисом другой краеугольный камень насаждаемого государством национализма — заверения о поддержке Пакистаном права «народа Кашмира» на самоопределение. Официальная пропаганда навязывает мысль о том, что население индийской части бывшего княжества Джамму и Кашмир в случае плебисцита, о возможности проведения которого заговорили после первой пакистано-индийской войны конца 1940-х годов, выскажется за присоединение к Пакистану27 .

Для пакистанского варианта восточного национализма характерны также еще две особенности — склонность к возведению на пьедестал политических лидеров и соединение патриотизма, чувства любви к родине, с исламом. Первая черта приводит к персонификации или персонализации представлений о власти, наделении особенными свойствами политических лидеров. М.А. Джинна получил от соратников титул каид-и азам (великий вождь) еще до образования государства, а Учредительное собрание Пакистана на первой сессии в августе 1947 г., приняло решение об обязательном добавлении этого почетного титула к его имени. «Наследовавшего» ему мантию Лиакат Али Xана называли каид-и миллат (вождь нации), а З.А. Бхутто — каид-и авам (вождь народа). «Отцами нации» становились на время их правления и другие ее руководители, память о которых, как правило, не исчезает из поля общественного сознания после их смерти или отставки28 .

Что касается второй особенности, то она проявляется многообразно, в частности, через закрепленное в конституции название Исламская Республика и прописанные в конституции различные нормы, превращающие ислам, по сути, в государственную религию. Рассуждая гипотетически, пакистанский национализм может принять в будущем крайние исламистские формы. В случае «талибанизации» страны, то есть победы в ней сил радикального ислама, республика трансформируется в исламское государство с вытекающими отсюда тяжелыми последствиями для внутренней безопасности и обстановки в регионе. Взятый в сумме этих особенностей, актуальных и виртуальных, пакистанский национализм предстает ярким порождением «власти-собственности» в ее исламской ипостаси.

Следует, кроме того, подчеркнуть, что внешний, номинальный демократизм существующей политической системы скрывает факт подчиненного, сублимированного положения частного капитала по отношению к власти. Беспомощность даже крупного бизнеса перед государством ярко проявилась в начале 1970-х годов, когда правительство З.А. Бхутто провело национализацию свыше 30 предприятий в ключевых отраслях промышленности, всех компаний по страхованию жизни, коммерческих банков и других частных учреждений. Фирмы и торговые дома, которым принадлежали эти заведения, и в зарубежной, и в нашей литературе поспешили отнести к разряду монополистических29. Однако «монополисты» оказались не способны отстоять свои права, были вынуждены терпеть колоссальные для себя убытки. Многие из них предпочли уехать из Пакистана, переведя остатки своего бизнеса и капитала в другие страны. Оставшийся в Пакистане крупный частный бизнес пошел на сделку с бюрократией, превратившись в «олигархов», зависящих от благоволения властей. Образование тандема власти-собственности на примере Пакистана выглядит, может быть, более наглядно, чем в других странах, но тенденции к сращиванию частного и государственного (корпоративно-государственного) секторов имеют на Востоке более или менее универсальный характер

При этом за государством в этом симбиозе сохраняется несомненный приоритет. Борьба за власть превращается в условиях коррумпированного госкапитализма борьбой за деньги, собственность и капитал. Xарактерно, что деловые организации Пакистана последний раз заявили о себе в качестве отдельной общественно-политической силы в 1993 г. Тогда они выступили на стороне своего «собрата», потомственного промышленника Н. Шарифа. Будучи первым премьер-министром из числа крупной городской буржуазии, Ша-риф вступил в конфликт с президентом (высшей гражданской бюрократией) и армией, и несмотря на поддержку «коллег по цеху», проиграл30.

В дальнейшем частный капитал нашел более приемлемым для себя встраивание в систему отношений власти-собственности. Одним из результатов этого (возможно, не самым существенным, но наглядным) явилось то, что, по оценкам некоторых независимых источников, вторым по размерам собственности человеком в Пакистане в конце 2000-х годов был тогдашний президент А.А. Зардари, принадлежащий, как и его жена, бывший премьер-министр Б. Бхут-то, убитая в 2007 г., к потомственным крупным землевладельцам. По приводимым данным, Зардари располагал собственностью в 1,8 млрд долл., будучи владельцем большого числа сахарных заводов и другой собственности в агропромышленной сфере. На четвертом месте в том же списке находился нынешний премьер-министр Н. Шариф, который вместе с братом Шахбазом, сегодня главным министром Панджаба, имел активы величиной в 1,4 млрд долл. Считается, и вероятно, не без оснований, что оба семейства преуспели благодаря сочетанию контроля над властью и собственностью31.

Поскольку в природе отношений власти с собственниками в Пакистане не наблюдалось за последние десятилетия существенных подвижек, элита страны оставалась по основному своему составу по существу неизменной.

Власть, несмотря на формальную демократию, сохраняла во многом персоналистский характер, опираясь, применяя терминологию М. Вебера, не столько на рациональные процедуры, сколько на традиции и личную харизму32 .

Заметим, вместе с тем, что власть-собственность не остается единственной формой власти на современном Востоке. В более продвинутых странах, в том числе в такой, как Пакистан (по данным на 2014 г. занимает 27-е место в мире по величине валового национального продукта), она дополняется властью рынка и закона, но опять же до определенного предела. Перерождение в либерально-демократическую общественно-политическую структуру требует длительного времени, и остается открытым вопрос, способна ли в принципе восточная, в частности, пакистанская власть-собственность к такой метаморфозе.

Анализ развития Пакистана как характерного примера восточного капитализма и связанного с ним национализма, будет неполным, если не упомянуть о проявлениях на его почве этнического национализма, тоже весьма специфического, отличного от классических образцов, известных по Европе конца XIX — начала XX в.

Сложная этнорегиональная структура Пакистана с самого начала порождала разговоры о возможном распаде страны. Тем более, что процесс национальной консолидации, занявший первые два десятилетия в истории страны, был осложнен сепаратистскими выступлениями в Белуджистане и пуштунских землях33. Отличительной чертой этносепаратизма был его по большей части регрессивный характер, проявлявшийся в социальном происхождении его лидеров (главным образом представителей господствующих на местах землевладельческих кланов и родов) и в идеологии, сочетающей популизм, нередко облаченный в левую фразеологию, с опорой на племенные традиции и феодальную автономию. Некоторые изменения произошли лишь в последнее время, когда сепаратистское движение в Белуджистане, например, приобрело немалое число сторонников среди нарождающегося среднего класса34. Однако общая его слабость не позволяет рассчитывать на изменение регрессивной сути этнонациональных движений, смысл которых в борьбе за ту же власть-собственность, но в меньших территориальных масштабах.

Ответом на угрозы сепаратизма и его крайней формы сецессио-низма, служит наблюдающаяся с 1970-х годов, то есть, со времени окончания первичной консолидации Пакистана, растущая панджа-бизация военной и гражданской элиты. Имеется в виду выдвижение на первые политические роли представителей численно преобладающей и материально экономически наиболее богатой этнической общности. Впрочем, о чистой панджабизации речь не идет. Скорее, наблюдается процесс усиления сплоченности общепакистанской элиты, где наиболее крупным компонентом всё в большей степени становятся панджабцы.