Турция. Неоосманский синдром

09.04.2021 Турция — неоосманский синдром. Часть XXV

В 2017 году Турция создала вблизи Могадишо свою крупнейшую зарубежную военную базу «ТУРКСОМ»... она также фактически взяла под управление центральный аэропорт в Могадишо и Кисмайо — главный морской порт Сомали. В том же 2017 году США ввели в Сомали «для борьбы с терроризмом» свой военный контингент численностью около 1000 человек

Газета «Суть Времени» №424

 

В Сомали джааматы «Братьев-мусульман»* появились в 1960-х годах, после объединения постколониальных северного (британского) и южного (итальянского) Сомали и объявления независимости нового государства. Причем «ихваны»* с самого начала конкурировали с исторически укоренными в регионе джамаатами суфийских тарикатов (братств) кадирийя, салихийя, идрисийя и дандаравийя.

При этом, поскольку значительная часть этнических сомалийских племен осталась на территориях соседних Эфиопии и Кении, Сомали сразу оказалось охвачено внешними ирредентистскими конфликтами. Пришедший к власти в результате военного переворота генерал Мохаммед Сиад Барре, объявивший курс на строительство в стране социализма с исламской спецификой, в 1977 году внезапно объявил своей целью создание «Великого Сомали» и напал на Эфиопию с целью отторгнуть от нее населенную в основном сомалийскими племенами провинцию Огаден. Однако потерпел сокрушительное поражение.

В результате в Сомали начался острейший политический кризис и затем — гражданская война. В 1981 году Барре был свергнут, страна погрузилась в полный хаос множества конфликтующих регионов, слабо контролируемых десятками племенных и клановых полевых командиров. Основная часть бывшего Британского Сомали на севере выделилась в независимую республику Сомалиленд, а большинство других регионов в результате распада социально-политической и экономической инфраструктуры охватил сильнейший голод, от которого погибло более 300 тыс. человек.

В декабре 1992 года в страну были введены миротворцы ООН, но после гибели в 1993 году 18 американских солдат президент США Клинтон отозвал американские войска, а к 1995 году из Сомали ушли и другие «миротворцы».

В последующие годы различные внутренние и внешние группы (прежде всего под влиянием Эфиопии) пытались установить в Сомали какую-либо стабильную власть. При этом влияние БМ*, которые создали политическую партию «Харакат аль-Ислах» (Движение за реформы), возрастало постольку, поскольку на фоне социально-экономического хаоса у населения вызывала доверие и симпатии их «благотворительная» деятельность.

В 2004 году в Сомали было, наконец, создано Переходное федеральное правительство (ПФП), которое, при поддержке ООН, Африканского союза и США, взяло под контроль почти весь юг страны. Но в ПФП почти сразу начались межфракционные племенные и клановые конфликты. И вскоре на главную политическую сцену в Сомали вышел возникший еще в середине 1990-х годов так называемый Союз исламских судов (СИС) с участием «ихванов»* и местных суфийских шейхов, но одновременно с достаточно мощными вооруженными формированиями появившихся в стране боевиков из «Аль Каиды на Аравийском полуострове»*. СИС очень быстро навел относительный порядок на юге страны (в 7 из 10 южных регионов) и получил широкую и массовую низовую поддержку.

В конце 2006 года армия Эфиопии и полевые командиры ПФП при поддержке США (которые заявили, что руководство СИС находится под контролем «Аль-Каиды»*) провели масштабную военную операцию, полностью разгромили военные формирования СИС и поставили в столице Могадишо правительство Юсуфа Ахмеда. После чего призвали Африканский союз развернуть в Сомали крупный военный контингент для поддержки ПФП.

Однако вскоре выяснилось, что правительство Ахмеда совсем не в силах контролировать страну. В 2008 году президент Юсуф Ахмед подал в отставку, в 2009 году эфиопские войска из Сомали ушли, президентом Сомали был избран лидер умеренных исламистов из «ихванов»* («Харакат аль-Ислах») Шейх Ахмед Шариф, который объявил в стране верховенство законов шариата.

Но вскоре реальной силой, в основном контролирующей страну, стала выделившаяся из Союза исламских судов и родственная «Аль-Каиде»* радикальная исламистская группировка «Аш-Шабааб» — уже без суфиев и «ихванов»*. Фактически оказалось, что правительство Шарифа контролирует — и то лишь благодаря поддержке миротворцев Африканского союза из Уганды и Бурунди — только несколько столичных кварталов.

На этом фоне безвластия в Могадишо и почти всевластия «Аш-Шабааб» на остальной территории — в правительстве менялись премьер-министры и министры с двойным американо-сомалийским и британско-сомалийским гражданством, получившие образование на Западе. Разрушение инфраструктуры и засухи привели к новому тяжелому голоду в стране. По данным ООН, в 2010–2012 годах в Сомали было более 260 тысяч голодных смертей, хотя некоторые эксперты считают, что одной из дополнительных причин смертей стала начавшаяся в октябре–ноябре 2011 года новая интервенция в страну армий Кении и Эфиопии для уничтожения боевиков «Аш-Шабааб».

В это же время в Сомали в войне с «Аш-Шабааб» резко активизировалось суфийское (тарикатское) военизированное движение «Ахль ас-Сунна валь-Джамаа» (Приверженцы Сунны и Джамаата), возмущенное разрушением своих общин и тарикатского образа жизни радикалами из «Аш-Шабааб». К концу 2012 года усилиями эфиопской и кенийской армий, а также внутренних сил «ихванов»* и суфийских тарикатов, «Аш-Шабааб» была фактически разгромлена и отчасти оттеснена в Кению. Президентом Сомали после нескольких раундов политических конфликтов стал Хасан Шейх Махмуд — бизнесмен и преподаватель, создавший собственную «Партию мира и развития», хотя сторонники лидера «ихванов»* Ахмеда Шарифа заняли сильные позиции в правительстве.

Новое правительство начало создавать в стране относительно устойчивую власть. Однако «Аш-Шабааб» довольно быстро восстановила свои силы и влияние в среде сомалийских беженцев и мусульман Кении, и уже в 2015 году начала отвоевывать у правительства Махмуда часть утраченных сомалийских территорий.

В этот момент Турция, давно вовлеченная в ситуацию в Сомали, вмешалась в нее довольно решительно — и политически, и своими военными «прокси». И уже в начале 2016 года зам. главы МИД Турции Эмель Темкин заявил, что с Сомали подписано соглашение о создании в стране турецкой военно-тренировочной базы, которая станет главным центром подготовки военных кадров не только для сомалийской армии, но в дальнейшем и для других стран Африки.

В 2017 году президента Хасана Шейха Махмуда сменил ставленник «ихванов»* Мохамед Абдуллахи Мохамед, учившийся в США в Университете Буффало и защищавший там же магистерскую диссертацию по истории, далее работавший первым секретарем посольства Сомали в США, затем, в 2010–2011 годах, бывший премьер-министром Сомали, а также имеющий двойное гражданство Сомали и США.

И в том же 2017 году Турция создала вблизи Могадишо свою крупнейшую зарубежную военную базу «ТУРКСОМ», где могут одновременно обучаться более полутора тысяч солдат и офицеров. Кроме того, Турция фактически взяла под управление центральный аэропорт в Могадишо и главный морской порт страны Кисмайо. В том же 2017 году США ввели в Сомали «для борьбы с терроризмом» свой военный контингент численностью около 1000 человек.

Новый кризис — и сепаратистский, и политический, и военно-террористический — охватил Сомали в конце 2020 года. На исходе президентского срока Мохаммеда Абдуллахи Мохаммеда оказалось, что лидеры регионов страны не могут договориться ни о формате выдвижения кандидатов от регионов, ни о составе избирательных комиссий, ни о составе коллегий выборщиков, ни о самой процедуре выборов. Особенно проблемными оказались граничащий с Кенией южный штат Джубаленд (в значительной мере базовый для «Аш-Шабааб») и северный Пунталенд.

Со стороны альянса лидеров оппозиции начались обвинения президента Мохаммеда в том, что он продвигает своих сторонников в Национальную независимую избирательную комиссию и намеренно манипулирует подготовкой к выборам «с целью удержаться на президентском посту на неопределенный срок». Уже в середине декабря 2020 года, понимая, куда развивается ситуация в Сомали, президент США Дональд Трамп распорядился к началу 2021 года вывести из Сомали почти все войска США, и заявил, что часть этих войск будет размещена в Кении и Джибути.

А после срыва выборов, которые должны были состояться 8 февраля 2021 года, в Могадишо развернулись массовые протестные акции оппозиции. Запрет этих акций 23 февраля правительством по причине роста числа заражений COVID-19 и ужесточения «коронавирусного карантина» скачком обострил политическую и террористическую ситуацию. В силовые столкновения власти и оппозиции сразу включились боевики «Аш-Шабааб». Террористические атаки в Могадишо с десятками жертв происходят каждую неделю. 9 марта 2021 года подвергся мощному минометному обстрелу лагерь в столице Сомали, где расквартированы вооруженные силы Африканского союза и расположены диппредставительства стран Запада.

Местные эксперты считают, что страна вновь находится на грани гражданской войны, и что сейчас из внешних сил во внутрисомалийском конфликте наиболее заметную роль играют ОАЭ и Турция. Причем Эмираты явно поддерживают региональных лидеров и оппозицию, а Турция — президента Мохаммеда и столичный регион Банадира. 25 марта 2021 года местное издание Radio Dalsan сообщило, что не менее сотни сомалийских политиков высшего эшелона власти уже имеют турецкое гражданство, и что семьи примерно половины состава сегодняшнего кабмина Сомали уже сейчас живут в Стамбуле.

Некоторые эксперты допускают, что Турция, чтобы переломить военную ситуацию, может попытаться импортировать из Сирии в Сомали своих радикальных «прокси»-боевиков, наследников «Аль-Каиды»**. Однако большинство аналитиков убеждены, что это исключено, поскольку такие сирийские силы скорее примкнут к родственной по идеологии «Аш-Шабааб», чем к защищающим столицу «ихванам»*.

В Алжире джамааты «Братьев-мусульман»* появились после обретения страной независимости в 1962 году, причем это были, как и в других странах Магриба, в основном интеллигенты-беглецы из Египта, а затем еще из Сирии, Ирака, Судана. Многие из этих беглецов-«ихванов»* стали школьными учителями и университетскими преподавателями. В начале 1990-х годов, когда в стране была учреждена многопартийность, они создали «Партию общественного движения за мир», или «Хамас», которую возглавил Махфуд Нахна.

При этом алжирские БМ* в большинстве своем отказались присоединяться к гораздо более радикальному «Исламскому фронту спасения» (ИФС), который выиграл выборы 1991 года, а после этого был распущен и запрещен в результате военного переворота в 1992 году. БМ* не участвовали и в восстании против переворота (то есть армии и спецслужб), которое начали ИФС и сформированная радикальной оппозицией с активным участием «Аль-Каиды»* так называемая «Вооруженная исламская группа» (ВИГ). «Ихваны»* в ходе развернувшейся в Алжире гражданской войны — напротив, постоянно призывали к мирному разрешению внутриалжирского конфликта и возврату страны к демократии.

В результате алжирские «ихваны»* после поражение восстания сохранили статус легальной организации, с представительством в парламенте и правительстве. В 1995 году глава «ихванов»* Нахна даже баллотировался на пост президента Алжира и набрал более 25% голосов, заняв второе место после избранного президентом Ламина Зеруаля.

Партия «Хамас» подчеркивает уважение к берберскому населению и его культуре как неотъемлемой части алжирского общества, признает право на самоопределение наций по вопросам их политического будущего, требует активной борьбы с коррупцией, расширения прав женщин в их роли для семьи, общества и государства, улучшения системы образования, доверия к демократическим формам правления и выборам, глубоких экономических реформ. Кроме того, алжирские «ихваны»* последовательно заявляют о поддержке права палестинского народа на собственную независимую государственность.

После 2003 года преемник Нахны на посту лидера «Хамас» Боуджерра Солтани полностью выдерживал ту же линию партии на «неконфронтационную и конструктивную» оппозицию власти. В частности, в течение всех 2000-х годов «Хамас» была устойчивым членом трехпартийной властной коалиции, поддерживающей президента Алжира Абдельазиза Бутефлику.

Однако далее «Хамас» стала быстро терять электоральную поддержку. В частности, на это сильно повлияли события «арабской весны», в ходе которых симпатии «исламской улицы» явно разворачивались в сторону партий и организаций, настроенных на радикальную (в том числе вооруженную) борьбу с властью.

В 2012 году «Хамас» отказалась от поддержки президента Бутефлики, а ее лидер Солтани заявил, что «если власть не начнет немедленные политические реформы, то революционная волна накроет Алжир». В 2014 году новый лидер алжирских «ихванов»* Абдерразак Макри отказался выставлять свою кандидатуру на президентских выборах, заявив, что причина — «отсутствие реальных возможностей политических реформ, непрозрачность выборов и монополия власти на их результаты».

В 2017 году «Хамас» отказалась от коалиций и пошла на выборы самостоятельно, но набрала всего 6% голосов. Этот провал «ихваны»* объяснили подтасовкой результатов. Но даже некоторые члены партии признали, что причины — и в том, что «Хамас» не предлагает радикальных решений проблем страны и общества, и в том, что избиратели (особенно молодежь) в Алжире и в других странах Магриба всё чаще оглядываются на более радикально-исламистские салафистские силы. Силы, не склонные, в отличие от «Хамас», к компромиссам с властью.

В январе 2019 года Макри поначалу заявил о готовности участвовать в президентских выборах, однако затем отказался. Позднее «Хамас», наряду с другими оппозиционными партиями, поддержал протесты против Бутефлики и его правительства.

На президентских выборах 2019 года победил в первом туре с результатом 58,15% голосов бывший премьер-министр Алжира Абдельмаджид Теббун. Но массовые протесты в Алжире продолжились, поскольку для большинства алжирцев он остался «чиновником из окружения Бутефлики». Хотя в ноябре 2020 года Теббун провел общенациональный референдум по поправкам в конституцию, ограничивающий нахождение президента у власти двумя сроками, страну это не успокоило, и протестная волна продолжается.

Отметим, что алжирские «ихваны»* эту протестную волну не только не возглавили, но находятся «в стороне и как бы в ожидании». Эксперты предполагают, что это либо ожидание ясных шагов от власти, означающих приглашение БМ* к ее поддержке, либо подготовка к смене политики «Хамас» в сторону более радикального антивластного курса.

В Марокко «Братья-мусульмане»* появились в 1960-х годах, хотя только в 1998 году вошли в политику королевства под названием «Партия справедливости и развития» (ПСР). В 2007 году на выборах в парламент ПСР заняла второе место с 46 местами в нижней палате представителей, уступив только национал-консервативной партии «Истикляль» (с 52 местами в нижней палате).

Но в 2011 году, в ходе «арабской весны», «ихваны»* под руководством Абделилы Бенкирана возглавили протестное «Движение 20 февраля» с лозунгом «Люди против Конституции для рабов» и требованиями провести демократические выборы, сформировать новое правительство путем всеобщего голосования, а также провести «демократизирующую» реформу образования. В марте 2011 года король Мухаммед VI объявил поправки к Основному закону страны, главная из которых обязывала короля назначать премьер-министром представителя (лидера) партии, завоевавшей большинство на выборах.

В итоге на выборах 2011 года в парламент (вопреки надеждам короля на победу привычной «Истикляль») победила ПСР, получившая в парламенте 107 мест из 395, а Бенкиран занял пост премьер-министра. Далее ПСР предложила понизить налоги для бизнеса и за счет этого обеспечить дополнительное финансирование социальных программ для бедных. Результатом этих действий, очень позитивно воспринятых социальным большинством, стала победа ПСР и на следующих выборах 2016 года. Причем партия получила в парламенте дополнительно 18 мест, и Бенкиран сохранил пост премьер-министра.

В итоге такого сложившегося симбиоза королевской власти и власти «ихванов»* Марокко вполне благополучно прошла через перипетии «арабской весны» и является в Магрибе чуть ли не образцом политической стабильности. Причин несколько.

Во-первых, страна изначально является исламским конституционным королевством, в котором принято шариатское законодательство, и в этом вопросе у власти и оппозиции расхождений нет. Причем правящая династия Алауитов возводит свое происхождение к потомкам Хасана, внука Пророка Мухаммада, и находится у власти в Марокко уже более трех веков, что в традиционном исламском обществе определяет ее очень высокий авторитет.

Во-вторых, король очень аккуратно использует свою «священную и неприкосновенную» (по конституции) власть, чутко реагируя на возникающие запросы оппозиции и масс, включая и запросы на модернизацию (реформы избирательной системы и социальных институтов), и запросы на развитие исламского образования (создание Института подготовки имамов имени Мухаммеда VI, а также Фонда африканских «улемов» для содействия развитию умеренного ислама).

В-третьих, значимая оппозиция в Марокко (и «ихваны»* не исключение) никоим образом не посягает на прерогативы королевской власти. Как заявил один из аналитиков, «ПСР в Марокко определяет вектор демократии, но играет по правилам королевского дворца и является частью системы, но не внесистемной силой».

Наконец, и результаты такого «совместного управления» для масс достаточно показательны — дефицит бюджета Марокко сократился в сравнении с 2011 годом почти в два раза (с 7,2% ВВП до 3,7% ВВП в 2019 году). В стране довольно активно развиваются социальные программы поддержки неимущих семей, растут льготы для инвалидов и матерей-одиночек. По данным независимого опроса населения, проведенного в 2017 году, 62% марокканцев удовлетворены экономической ситуацией в стране, а примерно треть опрошенных считает, что она после 2011 года улучшилась.

Разумеется, радикальная исламистская оппозиция из Марокко никуда не исчезла. По данным ЦРУ за 2015 год, число завербованных в «Исламское государство»* марокканских террористов достигло 1500 человек, причем некоторые из них учились в Европе, а подавляющее большинство оказались завербованы через очень популярный в стране Facebook. Однако на социально-политической ситуации в самой стране, где власть короля, «ихванов»* и умеренных провластных светских и националистических партий оказывается полностью определяющей, факт наличия в Марокко сторонников ИГ* никак не сказывается.

В Мавритании, одной из самых слаборазвитых и беднейших стран мира, «Братья-мусульмане»* появились в начале 1960 годов, после обретения страной независимости. И сразу столкнулись — несмотря на то, что почти всё население Мавритании мусульмане, — с очень проблемной социально-экономической и политической ситуацией.

Главные факторы этой проблемности — тяжелейшая, часто буквально голодная бедность и рабство, причем во вполне средневековых типологиях. Хотя законом рабство отменялось дважды — в 1981 и 2007 годах, — в реальности оно является одним из устойчивых фактов социальной структуры общества и процветает до сих пор. Причем это рабство в основном совсем архаичное, когда нередко хозяин и раб примерно одинаково бедные и одинаково трудятся не покладая рук, но иногда не в силах полноценно прокормить даже себя самих и собственных детей.

Потому привычные для других стран механизмы социального внедрения «ихванов»* — через массовую проповедь в создаваемых мечетях, образование и благотворительность, средства на которые собираются с зажиточных слоев населения, — как правило, в Мавритании работали не очень успешно.

Следующий фактор проблемности ситуации в Мавритании — расовая, племенная и клановая конкурентная разобщенность общества, при которой почти невозможно о чем-то договориться на основе компромисса по каким-либо общим интересам.

Основными расовыми группами Мавритании являются светлокожие арабо-берберы («белые мавры, бейдани») и чернокожие негро-мавританцы («черные мавры, хартины»). Исторически бейдани были основными носителями классического арабского языка и культуры и много веков господствовали над хартинами. Хартины, происходящие в основном из Африки южнее Сахары, говорят на особом диалекте арабского языка и до сих пор в основном сохраняют рабовладельческий социальный строй.

Объединяющая роль ислама в таких условиях нередко оказывается совершенно недостаточной для социального и политического согласия.

Еще одни фактор проблемности ситуации в Мавритании для действий БМ* — это крайняя неустойчивость постколониальной власти. По сути вплоть до середины 2000-х годов политическая история Мавритании представляла собой (несмотря на формальную организацию политики в виде исламской президентско-парламентской республики) почти непрерывную череду военных переворотов.

___________________________________

* — Организация, деятельность которой запрещена в РФ.

** — Организация, деятельность которой запрещена в РФ.

 

(Продолжение следует.)

https://rossaprimavera.ru/article/9abb811a