Запись 30-я

Конспект: Последнее число. Ошибка Галилея. Не лучше ли?

   Вот мой разговор с I - там, вчера, в Древнем Доме, среди заглушающего логический ход мыслей пестрого шума - красные, зеленые, бронзово-желтые, белые, оранжевые цвета... И все время - под застывшей на мраморе улыбкой курносого древнего поэта.
   Я воспроизвожу этот разговор буква в букву - потому что он, как мне кажется, будет иметь огромное, решающее значение для судьбы Единого Государства - и больше: Вселенной. И затем - здесь вы, неведомые мои читатели, быть может, найдете некоторое оправдание мне...
   I сразу, без всякой подготовки, обрушила на меня все:
   - Я знаю, послезавтра у вас - первый, пробный полет "Интеграла". В этот день - мы захватим его в свои руки.
   - Как? Послезавтра?
   - Да. Сядь, не волнуйся. Мы не можем терять ни минуты. Среди сотен, наудачу взятых вчера Хранителями, - попало 12 Мефи. И упустить два-три дня - они погибнут.
   Я молчал.
   - Чтобы наблюдать за ходом испытания - к вам должны прислать электротехников, механиков, врачей, метеорологов. И ровно в 12 - запомни, - когда прозвонят к обеду и все пройдут в столовую, мы останемся в коридоре, запрем всех в столовой - и "Интеграл" наш... Ты понимаешь: это нужно во что бы то ни стало. "Интеграл" в наших руках - это будет оружие, которое поможет кончить все сразу, быстро, без боли. Их аэро... ха! Это будет просто ничтожная мошкара против коршуна. И потом, если уж это будет неизбежно - можно будет направить вниз дула двигателей и одной только их работой...
   Я вскочил:
   - Это немыслимо! Это нелепо! Неужели тебе не ясно: то, что вы затеваете, - это революция?
   - Да, революция! Почему же это нелепо?
   - Нелепо - потому что революции не может быть. Потому что наша - это не ты, а я говорю, - наша революция была последней. И больше никаких революций не может быть. Это известно всякому...
   Насмешливый, острый треугольник бровей:
   - Милый мой: ты - математик. Даже - больше: ты философ - от математики. Так вот: назови мне последнее число.
   - То есть? Я... я не понимаю: какое - последнее?
   - Ну - последнее, верхнее, самое большое.
   - Но, I, - это же нелепо. Раз число чисел - бесконечно, какое же ты хочешь последнее?
   - А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней - нет, революции - бесконечны. Последняя - это для детей: детей бесконечность пугает, а необходимо - чтобы дети спокойно спали по ночам...
   - Но какой смысл - какой же смысл во всем этом - ради Благодетеля? Какой смысл, раз все уже счастливы?
   - Положим... Ну хорошо: пусть даже так. А что дальше?
   - Смешно! Совершенно ребяческий вопрос. Расскажи что-нибудь детям - все до конца, а они все-таки непременно спросят: а дальше, а зачем?
   - Дети - единственно смелые философы. И смелые философы - непременно дети. Именно так, как дети, всегда и надо: а что дальше?
   - Ничего нет дальше! Точка. Во всей вселенной - равномерно, повсюду - разлито...
   - Ага: равномерно, повсюду! Вот тут она самая и есть - энтропия, психологическая энтропия. Тебе, математику, - разве не ясно, что только разности - разности - температур, только тепловые контрасты - только в них жизнь. А если всюду, по всей вселенной, одинаково теплые - или одинаково прохладные тела... Их надо столкнуть - чтобы огонь, взрыв, геенна. И мы - столкнем.
   - Но, I, - пойми же, пойми: наши предки - во время Двухсотлетней Войны - именно это и сделали...
   - О, и они были правы - тысячу раз правы. У них только одна ошибка: позже они уверовали, что они есть последнее число - какого нет в природе, нет. Их ошибка - ошибка Галилея: он был прав, что земля движется вокруг солнца, но он не знал, что вся солнечная система движется еще вокруг какого-то центра, он не знал, что настоящая, не относительная, орбита земли - вовсе не наивный круг...
   - А вы?
   - А мы - пока знаем, что нет последнего числа. Может быть, забудем. Нет: даже наверное - забудем, когда состаримся - как неминуемо старится все. И тогда мы - тоже неизбежно вниз - как осенью листья с дерева - как послезавтра вы... Нет, нет, милый, - не ты. Ты же - с нами, ты - с нами!
   Разгоревшаяся, вихревая, сверкучая - я никогда еще не видел ее такой - она обняла меня собою, вся. Я исчез...
   Последнее - глядя прочно, твердо в глаза мне:
   - Так помни же: в двенадцать.
   И я сказал:
   - Да, я помню.
   Ушла. Я один - среди буйного, разноголосого гама - синих, красных, зеленых, бронзово-желтых, оранжевых...
   Да, в 12... - и вдруг нелепое ощущение чего-то постороннего, осевшего на лицо - чего никак не смахнуть. Вдруг - вчерашнее утро, Ю - и то, что она кричала тогда в лицо I... Почему? Что за абсурд?
   Я поторопился выйти наружу - и скорее домой, домой...
   Где-то сзади я слышал пронзительный писк птиц над Стеной. А впереди, в закатном солнце - из малинового кристаллизованного огня - шары куполов, огромные пылающие кубы-дома, застывшей молнией в небе - шпиц аккумуляторной башни. И все это - всю эту безукоризненную, геометрическую красоту - я должен буду сам, своими руками... Неужели - никакого выхода, никакого пути?
   Мимо какого-то аудиториума (нумер его не помню). Внутри - грудой сложены скамьи; посредине - столы, покрытые простынями из белоснежного стекла; на белом - пятно розовой солнечной крови. И во всем этом скрыто какое-то неведомое - потому жуткое - завтра. Это противоестественно: мыслящему - зрячему существу жить среди незакономерностей, неизвестных, иксов. Вот если бы вам завязали глаза и заставили так ходить, ощупывать, спотыкаться, и вы знаете, что где-то тут вот совсем близко - край, один только шаг - и от вас останется только сплющенный, исковерканный кусок мяса. Разве это не то же самое?
   ...А что, если не дожидаясь - самому вниз головой? Не будет ли это единственным и правильным, сразу распутывающим все?