2018-1 Демурин М.В.

22.02.2018 Что такое хамство и почему именно Алексей Серебряков — хам из хамов

 

 Сытая жизнь.  Цитата из м/ф «Сказка о Мальчише-Кибальчише». Реж. Александра Снежко-Блоцкая. 1958. СССР

Лучший ответ — бойкот фильмов с его участием

Честно говоря, у меня ещё вчера не было мысли специально в СМИ реагировать на слова актёра Серебрякова по поводу того, что национальной идеей России являются сила, наглость и хамство. После отъезда Алексея Серебрякова в Канаду за более буржуазной жизнью (а что такое более сытая, комфортная и спокойная жизнь, как не жизнь буржуазная?), я отношусь к нему с презрением; фильмы с его участием принципиально не смотрю — как новые, так и старые. Актёр, однако, настаивает на своей позиции, а реакция Кремля на его оскорбительные слова оказалась настолько никчёмной, что написать несколько строк просто необходимо.

 

Итак, сила. Сила — это хорошо: и сила физическая, и сила духовная. Того и другого русскому народу (актер говорит об окрестностях Москвы, где преимущественно живут русские, поэтому как русский человек буду говорить о них) сегодня не хватает.

Наглость — это плохо, хотя напористости, способности жёстко и с должным ответным вызовом отреагировать на внешние вторжения, на оскорбления, на экономический грабёж у русских людей сегодня тоже, на мой взгляд, недостаточно. Так что тут, как говорится, дашь на дашь.

Хамство — отдельная статья. Серебряков должен знать происхождение этого слова (Быт. 9:22 — 9.25), и поэтому должен понимать следующее. Предавать своих положительных героев, благодаря которым его и полюбил в своё время российский зритель, это поступок хама. Сниматься в фильмах, которые порочат наших общих отцов и дедов (а в последнее время он делает главным образом это) — это поступок хама. Участвовать в клевете на сегодняшнюю действительность твоего народа (пусть сам он от него и отделился) — это тоже поступок хама.

 

Алексей Серебряков.  Александр Вепрёв

А оскорблять жителей современной русской провинции, которые в чрезвычайных обстоятельствах бедности и заброшенности продолжают удерживать пространство центральной России (как и их сограждане в других регионах нашей страны — пространство всей нашей страны в целом) — это хамство втройне. У самого нет сил Родину хранить и восстанавливать, так хоть, как говорила моя бабушка: «Молчи: за умного сойдёшь!». Впрочем, молчание актёру Серебрякову уже не поможет. Его хамство у него сегодня на лице написано; с таким выражением хорошего человека не сыграешь, ведь у всякой мимики есть свои пределы.

Давайте теперь возьмём шире и зададимся вопросом, откуда такое хамство во многих современных российских так называемых «деятелях культуры»? Вы не поверите, но из Серебряного века. Именно тогда в головах российского интеллектуального слоя стало происходить странное повреждение: свойственное лучшим русским умам XIX века чувство вины перед простым народом стало сменяться на претензии к народу, на настойчивые утверждения о некой «вине» народа перед «лучшими умами отечества». Он, мол, этот народ, и необразованный, и грубый, и своего счастья от того, что его эксплуатируют такие образованные и утончённые русские «интеллигенты», не понимает (ну, если не сами эксплуатируют, то эксплуататоров с удовольствием обслуживают). Он, мол, такой глупый, что на революцию отважился, новый строй создать захотел, а сам-то недалеко от собачьих инстинктов ушёл (Михаил Булгаков, «Собачье сердце» — позорнейшее, с моей точки зрения, для человека русской культуры произведение).  

Шариков.  Цитата из т/ф «Собачье сердце». Реж. Владимир Бортко. 1988. СССР

В 1990-е эти «лучшие умы», якобы «через силу» служившие советскому строю, стали в своём большинстве с удовольствием обслуживать российских нуворишей. А сегодня эта линия мысли (для эмиграции она была свойственна весь прошлый век) трансформировалась в абсолютную наглость фашиствующих кругов российского либерального бомонда, считающих, что демократия как преобладание мнения большинства себя изжила, и учитываться должно только мнение так называемых «лучших, культурных, образованных». Им всё можно, а с других, попроще, — спрос другой.

«Кремль не относится к его позиции», — сказал по поводу слов Алексея Серебрякова о русских людях, о русской национальной идее пресс-секретарь президента Дмитрий Песков. «Заявление», как я уже сказал, никчёмное, но ещё и трусливое. Выходит, оскорбляющих русский народ иностранцев наши руководители готовы осаживать, а российских эмигрантов — нет?

Кстати говоря, слова Серебрякова — это тоже слова труса. Он же прекрасно знает, что силы, наглости и хамства в Москве гораздо больше, чем в провинции. И чем выше мы пойдём по московской так называемой «элите», тем мы этих качеств встретим больше и чаще. Но эта «элита» платит деньги, «заказывает музыку» — как же её оскорбить? С простого жителя провинции условные «серебряковы» взять ничего не могут, а сам он им не нужен, вот и можно о них сказать то, что западным спонсорам понравится. А канадцам — особенно.

Слова Серебрякова по поводу того, что «ни знание, ни сообразительность, ни предприимчивость, ни достоинство не являются прерогативой национальной идеи» в современной России, на мой взгляд, в комментарии не нуждаются. Все нормальные люди знают, что это не так — и в 50—70 километрах от Москвы, и в 50—70 километрах от Калуги и Тулы, где в настоящее время большую часть своей жизни проводит автор этого комментария. Всё это: и знание, и сообразительность, и предприимчивость, и достоинство присутствуют и здесь и везде на просторах нашей большой страны. Присутствует и другое, но если бы преобладало оно, мы бы сами не выжили. А Кремль, как мы видим по словам Пескова, от защиты хорошего и доброго уходит, а осадить наглость и хамство не готов.

Закругляюсь. Что нам с такими серебряковыми (их немного, но и относительно немало) делать? Надо жёстко продемонстрировать наше неприятие их позиции, причём продемонстрировать так, чтобы им стало чувствительно. И в этом контексте идея бойкота фильмов с участием актёра Серебрякова мне видится наиболее продуктивной.

Присоединяйтесь!  

 

https://regnum.ru/news/society/2383749.html

_____________________________________

Булгакова можно прочитать иначе, чем его прочел Михаил Демурин.

Для Преображенского человечество делится на мразь и гениев:

«Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно. Ведь родила же в Холмогорах мадам Ломоносова этого своего знаменитого. Доктор, человечество само заботится об этом и в эволюционном порядке каждый год, упорно выделяя из массы всякой мрази, создает десятками выдающихся гениев, украшающих земной шар».

... достопочтенный профессор следовал известной традиции, прежде всего английской, которая в конечном счете привела к Гитлеру и гитлеровскому геноциду. Как считает британский ученый Пол Хейз, именно «английские социал-дарвинисты подарили своим нацистским последователям оправдание…» По мнению Хейза, именно британский биолог Бенджамин Кидд установил взаимосвязь между естественным отбором (упорным выделением, по профессору Преображенскому) и процветанием нации – эту идею с незначительными изменениями перенял у Кидда гитлеровский идеолог Альфред Розенберг. Из киддовской «науки о власти» Гитлером были усвоены представления о «закономерностях», в соответствии с которыми сама природа при помощи механизма «социальной наследственности» низводит какой-то народ до уровня «низшей расы» – причем эту «социальную наследственность» может регулировать и государство – или, напротив, возводит до высшей. По мнению Хейза, самое сильное и самое продолжительное влияние на фашистов оказало расистское направление социал-дарвинизма, которое создал Карл Пирсон (бывший колониальный чиновник, а затем – до 1933 года – профессор евгеники в Лондоне), ратовавший за «борьбу расы против расы и выживание сильнейшей расы».

 

Ну а то, что для профессора Преображенского не только люди, но и народы и расы не равны, показывают следующие его слова, сказанные с нескрываемым презрением к своему народу: «Двум богам нельзя служить! Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев! Это никому не удается, доктор, и тем более людям, которые вообще, отстав от развития европейцев лет на двести, до сих пор еще не совсем уверенно застегивают собственные штаны!»

Отметим, что советский опыт показал: это возможно. Поскольку испанским детям во время гражданской войны 1936–1939 годов помогали в том числе и простые советские граждане, из тех, кто подметали трамвайные пути. А насчет отставания от европейцев… Известный экономист Тьерри в 1913 году писал: «Еще 20 лет – и Россия перегонит в своем развитии все страны мира». Но если мерить всё Европой и смотреть на мир европейскими глазами – с расистским русофобским презрением, то можно и не такое сказать.

 

На память приходит Фауст, или Вагнер, создающий человека из пробирки – гомункула. Но профессору Преображенскому вполне родственен другой образ – раввина Льва, или Махараля Йехуды Бен Бецалеля. С помощью тайных заклинаний он создал из куска глины голема, или робота, который должен был носить воду для синагоги, убираться в ней и защищать ее. Но однажды, когда раввин уехал из Праги на время, неудачливый ученик забыл заклинания, и голем вышел из повиновения и стал крушить всё в синагоге. Вовремя вернувшийся раввин заклинаниями обратил голема в изначальный прах, подобно тому, как Преображенский вновь превратил Шарикова в пса.

Таким образом, в «Собачьем сердце» мы видим основные черты этой еврейской легенды, тем более что профессор Преображенский не случайно сравнивается с ветхозаветным пророком.

О приверженности профессора Преображенского евгенике и идеям Гальтона.

Так вот, с точки зрения Гальтона, социальные институты, такие как благотворительность и психиатрические больницы, в демократическом обществе в высшей степени вредны, ибо позволяют худшим людям выживать и размножаться быстрее представителей элиты, и если не исправить эту ошибку, то общество скоро будет наводнено «худшими» людьми. Дарвин прочитал работу своего кузена с интересом и посвятил несколько разделов своей книги «Происхождение человека и половой подбор» обсуждению идей Гальтона и согласился с целым рядом его утверждений.

Не одинок профессор Преображенский и в своей нелюбви к пролетариату. Вот как отзывался об английском рабочем классе известный мыслитель Томас Карлейль. Для него английские бедняки – «бесчисленные скоты, бездушные твари, отребье, обезьяньи рожи, чертовы рыла… собачьи морды, тяжелые и угрюмые бычьи головы».

Такие же слова находили для рабочих Хьюстон Стюарт Чемберлен и Адольф Гитлер.

В воинственном и иерархическом обществе, о котором мечтал Карлейль, работал миллион черных рабов, а править ими должна была сотня тысяч белых рабовладельцев – совсем как у Гитлера и главы СС Генриха Гиммлера, планировавших ввести подобные порядки на территории побежденной России.

 

Чем возмущен профессор Преображенский?

Гонениями на Церковь и богохульными демонстрациями? Убийствами невинных? Насилием над народной совестью? Свержением законного Царя и расстрелом Царской Семьи? Оплеванием русского имени и уничтожением многоцветия русской жизни? Да нет, конечно. Он раздражен тем, что разрушен его привычный богатый, благосытный быт: «Почему убрали ковер с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Где-нибудь у Карла Маркса сказано, что второй подъезд Калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через черный двор? Кому это нужно? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?.. На какого черта убрали цветы с площадок? Почему электричество, которое, дай бог памяти, тухло в течение двадцати лет два раза, в теперешнее время аккуратно гаснет раз в месяц?»

Как точно и зло сказал Блок в 1905 году, кстати, по поводу отключения света:

И вот – в столовой и гостиных,

Над грудой рюмок, дам, старух,

Над скукой их обедов чинных

Свет электрический потух.

 

К чему-то вносят, ставят свечи,

На лицах – желтые круги,

Шипят пергаментные речи,

С трудом шевелятся мозги.

 

Так – негодует всё, что сыто,

Тоскует сытость влажных чрев:

Ведь опрокинуто корыто,

Встревожен их прогнивший хлев.

 

Михаил Афанасьевич вводит в текст главную улику, в которой подчеркивается, что образ Преображенского не собирательный, а имеющий под собой конкретное реальное лицо: «Вечерами Пречистин-ская звезда скрывалась за тяжкими шторами, и, если в Большом театре не было «Аиды» и не было заседания Всероссийского хирургического общества, божество помещалось в кресле. Огней под потолком не было, горела только одна зеленая лампа на столе. Шарик лежал на ковре в тени и, не отрываясь, глядел на ужасные дела. В отвратительной едкой и мутной жиже в стеклянных сосудах лежали человеческие мозги. Руки божества, обнаженные по локоть, были в рыжих резиновых перчатках, и скользкие тупые пальцы копошились в извилинах. Временами божество вооружалось маленьким сверкающим ножиком и тихонько резало желтые упругие мозги».

Убедимся, что Булгаков показывает нам не один, а множество «стеклянных сосудов», то есть речь идет о целой коллекции заспиртованных человеческих мозгов.

Но в Советской России обладателем такой официальной коллекции был только один человек — директор Института мозга Бехтерев. Трудно представить, чтобы при свете «одной зеленой лампы» кто-то ухитрялся «ножиком резать мозги». Зато удобно устроившись в кресле, можно было, упиваясь собственным всесилием, часами разглядывать чьи-то заспиртованные мозги, к примеру, того же Ленина. Однако даже правильное отыскание прообраза Преображенского не является достаточным для понимания замысла повести — необходимы факты из жизни реального «профессора»

Начало ХХ века. Немецкий профессор Оскар Фогт одержим идеей доказать всему миру, что гениальность партийных и государственных деятелей можно не только увидеть в их делах, но и потрогать руками в их мозгах — достаточно исследовать под микроскопом срезы мозга этих гениев и по величине «пирамидальных клеток» сразу сказать: был человек гениален или нет. Фогт проводит опыты на собаках, а затем создает Институт мозга, где начинает собирать коллекцию «элитных мозгов» умирающих политических деятелей Германии… и патологических убийц. За успехами Фогта внимательно следят двое русских — Бехтерев и Семашко. В 1924 году Бехтерев и Семашко приглашают Фогта в Москву, чтобы он исследовал мозг Ленина и по величине «пирамидальных клеток» наглядно продемонстрировал миру гениальность пролетарского вождя. Роман повествует о том, чем закончилась эта околонаучная свисто-пляска.

Рассмотрим одну сцену из романа.

В.М.Бехтерев1918 год. «Старый друг Бехтерев» приглашает Фогта в Петроград с целью «помочь ему советом при строительстве института в Москве». Встретив гостя, Бехтерев ведет его в ресторан голодного Петрограда. Увидев обилие стола, прижимистый немец тут же делает вывод о Бехтереве: «…особенно аскетично он, похоже, не живет, во всяком случае, если взять за меру сегодняшний вечер».

Как тут не вспомнить обильно-изысканные обеды Преображенского!

Выпив, Бехтерев объясняет Фогту, за что его любят революционеры, и открывает свой план: «Семашко и я планируем — при активной поддержке архитектора Татлина — сооружение пантеона мозгов… приблизительно 500 мозгов… Можете себе представить, какое громадное педагогическое воздействие будет исходить от столь мощной наглядной выставки?.. Научная точка зрения должна быть гармонично сообразована с политической. В первую очередь мы думаем о классификации по принципу расы, приблизительно как в хорошо организованном естественнонаучном музее, и о дифференциации по соответствующему вкладу, который обладатель определенного мозга сделал в пользу революции. И корона нашей коллекции, — мозг того мужа, без жизни и деятельности которого все это было бы невозможно…».

Допустим, что беллетрист Шпенглер придумал разговор в ресторане, но сверим смысловое содержание цитат из романа со статьями в БСЭ: «В 1918 году в системе Народного комиссариата просвещения РСФСР был организован Государственный рефлексологический институт по изучению мозга, во главе которого стал В.М. Бехтерев».

А чем занимались Наркомпросы?

«В их ведении находились с 1918 все начальные, средние и высшие учебные заведения, школы всех типов (кроме специальных), а также учреждения дошкольного и внешкольного образования».

Вот где зарыта собака «Собачьего сердца»!

Первый вопрос. Давал ли «пес» свое согласие на перерождение в человека?

Шарик своего согласия на операцию не давал и превращаться в человека не собирался: «Да что вы все… То не плевать… То не кури. Туда не ходи… Что вы мне жить не даете?.. Разве я вас просил мне операцию делать?.. Я иск, может, имею право предъявить». Отметим сразу: не давал своего разрешения на операцию и Полиграф — его, как пса, просто повалили, связали и силой поволокли на операционный стол.

Второй вопрос. Был ли убежден Преображенский в благополучном исходе операции или он рисковал жизнью пса?

Преображенский был уверен: пес обязан погибнуть во время операции: «Впрочем, для него и так никакого шанса нету… заглянул в явно умирающий глаз и молвил: «Вот, черт возьми. Не издох. Ну, все равно издохнет».

Отсюда следует, что Преображенский положил Шарика на операционный стол с одной целью — зарезать!

Читателю трудно сразу воспринять такой вывод, поэтому расшифруем его. Чтобы доказать, что все операции Преображенского обязаны заканчиваться смертью подопытного, Булгаков вводит в текст фразу, звучащую лейтмотивом: «К берегам священным Нила». Затем дает ключ к пониманию смысла этой фразы и правильному прочтению образа Преображенского. Этот ключ он шифрует в мыслях Шарика о Преображенском: «пречистинский мудрец… жрец… высшее существо… божество… волшебник, маг и кудесник из собачьей сказки».

Задумаемся, если верующий человек представляет своего (человеческого) Бога в образе Человека, разве не логично предположить, что псу его собачий бог должен представляться в образе собаки, то есть, глядя на Преображенского, Шарик должен был видеть в нем Бога-собаку?

Но если это «волшебник» из «собачьей сказки», то где могут существовать собачьи сказки?

Вероятнее всего, в собачьем обществе, в собачьем царстве-государстве. Собачье царство существовало в действительности. Чтобы узнать о нем подробнее, воспользуемся рекомендациями Булгакова и отправимся… к берегам священным Нила.

В Древнем Египте был город Каса (греч. Кино Поль) — Собачий город (город Собаки), покровителем которого являлся бог Анубис. Затем почитание Анубиса распространилось по всему Египту.

Анубис изображался в виде лежащего шакала черного цвета или дикой собаки Саб (или в виде человека с головой шакала).

Анубис был главным богом в царстве мертвых, он считал сердца умерших и играл значительную роль в погребальном ритуале; одной из важнейших функций Анубиса была подготовка тела покойного к бальзамированию и превращению в мумию. При бальзамировании Анубис доставал внутренние органы умершего и раскладывал их в специальные сосуды-канопы.

Отсюда можно заключить, что если Булгаков называет Преображенского в мыслях пса «божеством», то он отводит «профессору» только одну роль — роль Анубиса. От Анубиса из царства мертвых никто не возвращался живым (тем более поправившим здоровье). Следовательно, все операции, проводимые Преображенским-Анубисом, обязаны заканчиваться смертью оперируемых. Этот вывод Булгаков подтверждает тем, что в кабинете профессора находится «шкаф, сплошь состоящий из стекла», то есть уставленный банками-канопами, а в столовой стоит «тяжелый, как гробница, стол».

 

Таким образом, свои операции Преображенский проводит только ради праздного любопытства, заранее зная, чем они закончатся: «Теоретически это интересно… Физиологи будут в восторге… Москва беснуется».

И вдруг события выходят из-под его контроля: операция заканчивается непредвиденно — пес выживает! Но этого мало, он начинает перерождаться в человека, что ужасно расстраивает и пугает Преображенского: «С Филиппом что-то страшное делается». Профессор допускал подобное только теоретически, а живые, реальные «шариковы» ему не нужны. Он очень боится, что, став людьми, «шариковы» не только уничтожат «швондеров», но и самих «преображенских»: «Швондер и есть самый главный дурак. Он не понимает, что Шариков для него еще более грозная опасность, чем для меня». Из этой цитаты следует, что у «швондеров» с «преображенскими» существует тайное взаимопонимание против «шариковых».

Оправданы ли опасения «мирового светила» относительно планок Шарикова? Судя по резкости тона Полиграфа в разговоре с Преображенским, оправданы: «…как же… мы понимаем-с. Какие уж мы вам товарищи! Где уж! Мы в университетах не обучались…»

Прав ли Шариков, так грубя профессору? Абсолютно прав. Вспомним глаза хирурга перед операцией. Эти глаза знали, что творят «пакостное дело, если не целое преступление». Физиолог во всем обманул Шарика. Умышленно заманив голодного пса «райским запахом рубленой лошади с чесноком и перцем» в тот переулок, что рядом с «Мертвым», он не выполнил ни одного своего обещания. Что обещал Преображенский голодному псу?

Превратить его в господина, то есть сделать хозяином своей земли. Это было главным условием их договора: «Пожалуйте, господин Шарик, — иронически пригласил господин, и Шарик благоговейно пожаловал, вертя хвостом».

Шарик не заметил иронии, не собирается замечать ее и Полиграф, отлично помнящий условия договора и постоянно напоминающий их профессору, в частности, требуя свою законную долю жилплощади (это исконная земля Шарикова, так как он «зародился» в «пречистинской квартире»).

Но Преображенский упорно не желает видеть в переродившемся псе человека-господина своей судьбы и продолжает лгать Шарикову в глаза: «как-с, — прищурившись, спросил он, — вы изволите быть недовольным, что вас превратили в человека?.. Ну, если бы я знал», в то же время думая обратное: «Простите, профессор, не пса, а когда он уже был человеком. Вот в чем дело. — То есть он говорил? — спросил Филипп Филиппович. — Это еще не значит быть человеком».

Таким образом, профессор, желавший «проделать маленький опыт», заявляет, что умение говорить по-человечески, иметь человеческий облик, модно одеваться, посещать театр и цирк, иметь соответствующие документы, работу и даже жену («Я с ней расписываюсь, это наша машинистка, жить со мной будет») еще не являются в его понимании достаточным условием «быть человеком». Преображенский готов смириться с тем, что Шариков неожиданно получил человеческий облик, только в одном случае: если Полиграф сохранит душу рабски-покорного пса. У профессора не укладывается в голове, что, «так сказать, неожиданно появившееся существо, лабораторное», оказывается пусть малообразованным, но вполне самостоятельным человеком и в опеке не нуждается: «Что я, каторжный?.. Как это так «шляться»? Я хожу как все люди… А от вас только и слышу: «дурак» да «дурак».

Особую ярость у Преображенского вызывает то, что Шариков, считая себя обычным человеком, требует уважать его права: «Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет свое право».

Внутренне профессор понимает правоту Шарикова («Еще немного, он меня учить станет и будет совершенно прав»), но от этого бесится еще сильнее. Именно требование Шариковым уважения его человеческого достоинства («Ну и меня называйте по имени и отчеству») толкает Преображенского на проведение операции по превращению человека в пса: «Но кто он? Клим, Клим! — крикнул профессор. — Клим Чугункин… две судимости, алкоголизм, «все поделить».

Повествование выстроено так, что виноватым во всем оказывается (и в этом сила булгаковской магии текста) сам Шариков, точнее, гипофиз Клима Чугункина, привитый собаке. Однако дело обстоит иначе, и Булгаков разъясняет, что если бы привить «гипофиз Спинозы или еще какого-либо такого лешего и соорудить из собаки чрезвычайно высокостоящего», то и в этом случае Преображенский не счел бы себя удовлетворенным и не увидел бы в подопытном достойного товарища и партнера: «Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может родить его когда угодно». То есть, Преображенский ни при каких условиях не желал видеть перерожденного пса живым, тем более высокостоящим.

И, наконец, третий вопрос. Как высоко оценивает Михаил Булгаков интеллект Преображенского?

Ответ будет однозначным, хотя в тексте мы можем обнаружить очень лестный отзыв об уме профессора: «видел я этого уверенного и поразительно умного человека». Это мнение Борменталя. Положительно отзывается о себе и сам Преображенский: «и это очень хорошо известно не только в России, но и в Европе». Но для нас определяющим будет мнение Булгакова, и его мы обязаны отыскать в тексте.

Отметим, что Булгаков рисует Преображенского как кабинетного ученого, теоретика чистой воды, абсолютно не знакомого с реальной жизнью. Этот «профессор» способен только выступать в Большом театре на «заседании Всероссийского хирургического общества», либо сидя в кресле в домашних шлепанцах, тупыми пальцами копошиться в чьих-то извилинах, то есть писать свои философские опусы при свете зеленой лампы.

... самым убедительным доказательством равноценности интеллектов Шарика и Преображенского является одинаковость их философского разглагольствования.

Преображенский: «Нет… нет… воздержитесь от употребления самого этого слова. Это мираж, дым, фикция…»

Шарик: «Нет, куда уж ни на какую волю отсюда не уйдешь… Да и что такое воля? Так, мираж, дым, фикция».

Следовательно, по уровню умственного развития и «бездомного пса» и «профессора» Булгаков помещает в один собаче-пролетарский класс. Поэтому, читая сцену, когда Полиграф напустил в квартиру воды, мы, улыбаясь, можем только догадываться, что имел в виду Булгаков, сообщая: «Где этот? — спросил Филипп Филиппович и с проклятием поднял одну ногу».

 ... в повести Михаила Булгакова «Собачье сердце» главный герой профессор Преображенский показан психически неполноценным человеком, с уровнем мышления ниже собачьего.

Если для первого слоя сюжета Булгаков рисует профессионального психопата, когда прообраз-медик в маниакальном порыве ради медицинских открытий «в анатомии и физиологии, ну, скажем человеческого мозгового аппарата», занимаясь вивисекцией, проводит на сотнях собак, кроликов и обезьян ненужные исследования, заканчивающиеся смертью подопытных, то во втором слое сюжета мы наблюдаем профессионального социопата, мечтающего о «маленьком опыте» над миллионами сограждан и сотворившего «историю шариковской болезни». И в первом и во втором слое сюжета Преображенский представлен как Черный Шакал Анубис, ритуально бальзамирующий свои жертвы...

«Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги. Упорный человек, настойчивый, все чего-то добивался в них, резал, рассматривал, щурился и пел:

— «К берегам священным Нила…».

Игорь Машников. ПАРАДОКСЫ "СОБАЧЬЕГО СЕРДЦА". Отрывки.