Автор: Oohoo
Геополитика Категория: Oohoo. Хроники Третьей мировой
Просмотров: 2804

08.11.2017 После Бала 26

  

Римские легионеры. Офорты Андрея Харшака

26. Тройной вопрос 

 – О чем роман?

– Роман о Понтии Пилате.

– О чем, о чем? О ком? – заговорил Воланд, перестав смеяться. – Вот теперь? Это потрясающе!
   Похоже, первый ответ мастера не был удачным. В конце концов, его спросили – о чем, а не о ком. Так что пришлось повторить вопрос трижды с вариациями. Нет ли в этом намека на возможность разных истолкований имени Понтия Пилата, причем только одно из этих трех – имя человека. А два других тогда что? – может быть речь о социальном явлении, например, о земной власти? Это ведь будет «что?», а не «кто?».
   Во всяком случае, такой многоэтажный вопрос Воланда не противоречит нашему толкованию героев романа, а равно и романа в романе – как аватаров или духов больших сообществ. Еще раньше, в основном тексте «MMIX» мы предположили, что роман в романе описывает двойной сюжет истории ХХ века. Кстати римское число «ХХ» похоже на соединение буквы М и буквы W – снизу земное воплощение мастера, сверху – на небесах коллективного бессознательного – Творческий дух, неразрывно связанный с воплощением вершинами творчества. Ну да это к слову пришлось…
   Поэтому ответом на двойное «о чем?» может быть уже известное нам двойное истолкование коллективного субъекта, спрятанного Автором под маской Понтия Пилата. Первый вариант в рамках центрального сюжета мировой политики в ХХ веке – это англосаксонская, точнее – недавно возвысившаяся американская власть. Это ведь не первый прокуратор, а пятый. США, Британия, Испания, Византия, Рим – пять империй, контролировавшие мировую торговлю со времен Иудеи.
   Второй вариант ответа «о чем?» – в рамках сюжета российской истории ХХ века, который является центральным для мирового сюжета. Поэтому аналогичные субъекты внутри советского руководства являются проекциями, представляющими такие же субъекты мирового сюжета. В российской имперской, а затем советской элите были и есть проевропейская ветвь (аватар Иуда), проатлантическая ветвь (Пилат), еврейская и нацменская интеллигенция (Левий), и в центре – русское ядро (Иешуа). Сюжет их взаимоотношений такой же, как между Германией, США, Израилем и Россией – центрами четырех цивилизаций.
   А если учесть, что Булгаков был участником тайного общества писателей, созданного под эгидой ОГПУ на связи с западными писателями и дипломатами, в том числе с послом США, то встреча Иешуа с Пилатом проходила на его глазах, и даже отчасти в его лице. Опять же именно Булгакову, одному из немногих понимающих сопричастных, были понятны истинные отношения Сталина и его политического крыла с западными партнерами.
   Пилатовский «белый плащ с кровавым подбоем» вполне годится как символ этой двойственности аватара англосаксов, который на мировой арене выступает «весь в белом» с позиции морального превосходства, но при этом через свою агентуру влияния в других странах и цивилизациях действует предельно жестко и кроваво. Опять же внутри СССР изнанка влияния «белых» англосаксов была декорирована кумачом. Что не отменяет объективного факта постоянного сотрудничества сталинистского крыла советской элиты с британскими и американскими экономическими партнерами, а потом военными союзниками. Холодная война тоже была больше партнерством США и СССР по общему разделу и удержанию власти в мире, чем реальным противостоянием.
   Такое толкование дает ответ и на ироничный вопрос Воланда «Вот теперь?». Да, именно в данный момент истории, которому соответствует по шкале нашего толкования этот отрезок текста Романа – вопрос об истинных, а не показных отношениях между Россией и США, англосаксонским миром снова является напряженным и центральным. И взаправду именно теперь – «Это потрясающе!», если речь о мировой политике.
   Однако все вышесказанное по поводу надличных толкований «о чем?» не отменяет и вопроса «о ком?» – личного отношения Автора к личности исторического Понтия Пилата. И тут мы обязательно должны вспомнить одного из «мастеров культуры», который в сталинское время был введен в этот советский «пантеон» прогрессивных писателей. Анатоль Франс, как мы уже упоминали в «MMIX», является автором того самого единственного рассказа о Понтии Пилате, предшествовавшего Роману. Этот короткий рассказ, по сути, является прологом к «роману в романе» и образцом метода для него – иронии автора, перевоплощающегося в своих героев, чтобы рассказать о своем отношении и к героям, и к сюжету.
   Судя по содержанию рассказа о Пилате, Анатоль Франс и сам был воплощением не мастера, но духа гуманитарной научно-философской интеллигенции, то есть Берлиоза. Он тоже считал, что никакого Христа не было, а если и был какой-то бродяга, то он не стоит даже упоминания, потому что ничего описанного в Евангелиях с ним лично не было, ну разве что казнь, да и та – самая обычная в череде нескончаемых однообразных казней по приказу жестокого прокуратора. Постаревший Пилат в рассказе А.Франса не может вспомнить никакого Иисуса, как будто его и не было.
   Развернутый ответ Булгакова, написавшего сначала именно свой «роман в романе», заключается в полном принятии метода и даже общей установки парижского оппонента-атеиста. Он тоже смотрит на события Страстной Пятницы и их участников не изнутри апостольской общины, не глазами верующего, а глазами утомленного иудеями Пилата. Который видит перед собой действительно жалкого бродягу, а не великого учителя. Вот только после прочтения булгаковского романа в романе рассказ Франса перестает быть иронией атеиста. После ерушалаимских глав Романа читатель видит Пилата совсем не так, как до этого. Поэтому и отрицательный ответ франсовского Пилата на вопрос об Иисусе звучит иначе – как нежелание подпускать случайного знакомого к слишком важному личному переживанию, глубокой тайне и страданию одинокой души. 

 

Иешуа и разбойники Дисмас и Гестас. Офорты Андрея Харшака

https://oohoo.livejournal.com/218334.html