Эрос и магия в эпоху Возрождения. 1484 Ч2

Автор: Кулиану Й.П.

Миросозерцание Хозяев Мира. Классика. Категория: Кулиану Йоан Петру

Страница 17 из 20

4. ХИТРОУМНЫЙ ДЖОРДАНО БРУНО

(итал. Giordano Bruno; урождённый Филиппо Бруно, прозвище Бруно Ноланец; 1548, Нола близ Неаполя — 17 февраля 1600, Рим) — итальянский монах-доминиканец, философ-пантеист и поэт; автор многочисленных трактатов. Представитель эзотеризма. Из-за своей склонности к чтению сочинений, считавшихся католической церковью подозрительными, и по причине высказываемых сомнений относительно пресуществления и непорочного зачатия Девы Марии, а также своего неортодоксального подхода к трактованию Троицы навлёк на себя подозрения в ереси и был вынужден покинуть орден доминиканцев (1576) и скитаться по Европе: жил в Швейцарии, Франции, Англии и Германии. Вернувшись в Италию (1592), был арестован в Венеции и выдан инквизиционному суду в Риме. Он отказался отречься от своих учений и после семилетнего тюремного заключения был сожжён на костре как еретик и нарушитель монашеского обета. В 1889 году на месте казни в Риме ему был воздвигнут памятник.

Несомненно, Джордано Бруно — одна из самых сложных фигур XVI века. В отличие от Агриппы, его принадлежность понятна: это представитель эпохи воображаемого, живший в период Реформации. Однако влияние на него новой идеологии нельзя отрицать. В Ноле, в доминиканском монастыре, он позволил себе несколько иконоборческих выпадов: последовали разбирательства, и он рассорился с церковными властями. В Англии он защищал искусство памяти, отвергая учение Рамуса. А ведь в глазах пуритан возрожденческая мнемотехника считалась пережитком и дьявольским изобретением — недостойным явлением на фоне всеобщего преображения нравов, тем более что ассоциировалось оно с деятельностью Католической церкви. Бруно оказался изгоем не только в Италии, но также в Германии и в Англии.

И Агриппа, и Бруно импульсивны и оба на удивление не способны правильно воспринимать окружающих людей и обстоятельства. Однако если Агриппа, казалось бы, отрицает (быть может, для видимости?) свое оккультистское прошлое и переходит в лагерь реформатов, то Бруно во имя своих взглядов готов пойти на муки, пребывая в убежденности, что великие мыслители не страшатся физических страданий. Агриппа слишком наивен, чтобы искать компромисс, но достаточно практичен и способен решиться на отречение от собственных идей; Бруно же для этого слишком горд, но когда собственная импульсивность выводит его на путь, откуда нет возврата, он все же надеется найти компромиссный выход. И вновь, отнюдь не греша наивностью, проявляет исключительную хитрость, что, правда, никак не меняет результат.

Мы уже описали несколько попыток Бруно обратить свою аудиторию к Искусству памяти. Вспомним также, как в трактате Spaccio de la bestia trionfante [«Изгнание торжествующего зверя»] он «изгоняет» знаки зодиака с небосвода, представляя их в виде череды добродетелей и пороков. Тем самым Бруно намеревался придать системе астрологической памяти более абстрактный, «христианский» характер.

Бруно не первым предложил идею «христианского неба». «В средневековье все знаки зодиака пытались заменить символами, заимствованными из Библии, — чему противился Ипполит Римский, настороженно относившийся к астротеософии. Некий каролингский поэт (как и Опицин де Канистрис, настоятель церкви Санта-Мария Капелла) предложил заменить Овна Агнцем (символом Христа), а в 1627 году Юлиус Шиллер в трактате Coelum stellatum christia-пит [«Христианское звездное небо»] рекомендовал сделать знаками зодиака фигуры апостолов. В Astroscopium [«Астроскоп», греч. созерцатель звезд] Вильгельма Шиккарда в 1665 году Овен был назван жертвенным животным Исаака, Близнецы — Иаковом и Исавом, а знак Рыбы связывался с чудом умножения хлебов. Это уже почти произвольная интерпретация. Опицин де Канистрис ступил еще дальше и уподобил себя Козерогу — видно, познав грех гордыни и сладострастия»¹².

Неудивительно, что такие примеры в XVII веке множились, ведь дух Возрождения тогда еще окончательно не покинул Западную Европу, и оставалась надежда на примирение строгого реформатского христианства и «наук» эпохи воображаемого. Перед глазами вашего покорного слуги карта христианского неба, составленная Андреасом Целлариусом для своего Atlas Coelestis sen Harmonia Macrocos-mica («Звездного атласа, или Гармонии макрокосма») (1661).

На coeli stellati christiani haemispkeriumprius [полусфере христианского звездного неба] Иаков Зеведеев (Старший) занял место созвездия Близнецов, святой Иоанн заменил собой знак Рака, святой Форма — Льва, Иаков Алфеев — знак Девы, апостол Филипп — знак Весов, а святой Варфоломей — Скорпиона. Там, где была Малая Медведица, появился святой Михаил, на месте Большой Медведицы — лодка святого Петра, а вместо Борея — сам святой Петр, Змееносца сменил святой Бенедикт Нурсийский, а вместо Кентавра появились Авраам и Исаак.

Начинание Андреаса Целлариуса предполагает работу воображения, очень близкую к Искусству памяти и понятную, возможно, только в аспекте реформационного католицизма. Уместно вспомнить, что и сама инквизиция широко пользовалась оружием воображения; только направлено оно было против культуры, знаменующей фантазийную эпоху. Христианизация знаков зодиака отражает схожий процесс. Однако подобную практику невозможно было бы привить английским пуританам: там господствовала абстрактная мнемотехника Пьера де ла Раме (Петра Рамуса). Что апостол, что зодиакальное животное — для пуритан, удаливших иконы из церквей, все они представляли собой идолов, рожденных воображением. Недаром Бруно говорит с ними языком, который должен был бы заинтересовать их больше, чем фантазии Андреаса Целлариуса: вместо животных он помещает в зодиакальный круг абстрактные сущности. Но в результате идет на такие уступки в пользу учения Рамуса, что ключевые принципы его собственной системы искусственной памяти начинают размываться.