Эрос и магия в эпоху Возрождения. 1484 Ч2

Автор: Кулиану Й.П.
Миросозерцание Хозяев Мира. Классика. Категория: Кулиану Йоан Петру
Просмотров: 580
Страница 20 из 20

Глава X.

Доктор Фауст: от Антиохии до Севильи.

 

1. ВОЗРОЖДЕНИЕ И ВСЕДОЗВОЛЕННОСТЬ

Женщину надо ассоциировать с природой, а мужчину — с культурными ценностями: такова точка зрения, распространенная в некоторых древних общественных формациях. Не исключением было и средневековое христианство, и когда в «Молоте ведьм» утверждается, что женщина есть «зло по природе своей», это, в сущности, не более чем своеобразная дань традиции.

Для атмосферы, в которой возникло христианство, характерен дуалистический конфликт между трансцендентностью божественного начала и бытием в естественном мире. То есть коль скоро истинная обитель человека, его спасительная гавань — это сфера небес, то природа рассматривается как место изгнания, а тело — следуя платоновской максиме — как склеп. С одной стороны, это предполагает соблазн, которым природа неизменно искушает человека, заставляя все более явно отстраняться от Всевышнего; с другой стороны, требуются постоянные усилия — прежде всего посредством самой религии и религиозной морали, — чтобы избежать коварства природы.

Природа — организм, лишенный рассудочности, зато наделенный красотой и мощной завораживающей силой, которая порождает живые существа, вскармливает их и губит. Религия же, наоборот, представляет свод правил, цель которых — уберечь человека от естественной гибели, гарантировать ему духовную целостность. Если говорить о различиях между полами, то женщина исполняет функции природы, а мужчина — религии и ее законов. Выходит, чем красивее женщина, тем более выражены в ней признаки естественных функций (связанных с оплодотворением, взращиванием плода, вскармливанием) и тем меньше с точки зрения религии она заслуживает доверия. В самом деле, красота означает особый прельстительный дар, проявляемый ради оплодотворения, и, следовательно, несет серьезную опасность для мужчины, который должен остерегаться постыдного плотского желания. Именно соматические признаки плодовитости и способности к вскармливанию (бедра, грудь) рождают вожделение и грех. Потому средневековая культура и предлагает собственный эстетический идеал, противоположный природному, — то есть красоту добродетельную, достижимую в презрении к плоти, через ее умерщвление.

История женской моды дает нам в этом смысле ценную информацию. Как бы ни варьировался костюм, его основное назначение — полностью скрывать женское тело — в том числе волосы, если речь идет о замужней женщине. Бюст не должен выделяться, оставаясь плоским: идеал добродетельной красоты требует, чтобы грудь была едва заметна. Вплоть до конца средневековья восхищение вызывает тонкий стан, хрупкость и непорочность женского облика: «Представьте изящество колонии муравьев, — говорит Вольфрам фон Эшенбах, — но ничто не сравнится с изяществом девы»1. Традиция, позволяющая мужу и жене находиться в супружеской постели без одежд, появляется только в XIV веке2. Недвусмысленные свидетельства заставляют нас полагать, что до этого времени многие мужья вообще не видели своих жен обнаженными. Лишь после кончины своей супруги поэт-мистик Якопоне да Тоди обнаружил, что она носила под одеждами грубую власяницу, оставившую на ее теле глубокие раны.

В XTV веке происходит настоящий переворот нравов, приведший к такой же революции в женской моде. Из «Лим-бургской хроники» мы узнаем о декольте, которые стали такими глубокими, что «в них наполовину видна грудь». Изабелла Баварская сделала популярными «платья с большим разрезом» чуть ли не до пупка. Грудь в них порой была почти полностью открыта, соски покрывали румянами, обхватывали кольцами с драгоценными камнями и даже прокалывали, чтобы вдеть золотые украшения3. Модное веяние доходит и до деревень — разумеется, в менее богатой форме. Крестьянки тоже начинают носить яркие платья с декольте. Иоганна 1ейлера фон Кайзерберга, моралиста начала XVI века, однажды оскорбил вид груди молодой женщины, просматривавшейся в декольте. Но верх изумления вызывают деревенские танцы, когда девушек принимались подбрасывать так, что «видеть их можно было и сзади, и спереди, до самого лобка»4, — в ту пору в простой среде женское белье было еще не в ходу.

В XV веке красавицы нечасто предстают топлес — как Симонетта Веспуччи, изображенная Пьеро ди Козимо, — зато появляется новый идеал красоты, выделяющий природные прелести в ущерб добродетельному благообразию.

 

 Продолжение следует