Классификация магии
Современные авторы убеждены, что существует два вида магии, «спиритуальная», или «естественная», магия, которой занимался Фичино, и «демоническая» магия Тритемия.
Это различие весьма произвольно и лишено какого-либо твердого обоснования. Поскольку сами демоны — это духи, не имеющие физического тела, они являются объектом спиритуальной магии, ибо это «дары одушевленного мира» и «звездные дары». Сам Фичино — демонолог, о демонах различных планет он говорит в «Комментарии на „Пир" Платона», и если он избегает углубляться в демоническую магию, так это потому, что опасается за свою жизнь.
Что же касается «естественного» характера магии Фичино, это само собой разумеется, если не считать, что есть и другая естественная магия: магия Г. Б. Порта — нечто вроде перечня забавных феноменов и народных рецептов — она вовсе не спиритуальная. Точно так же магия Тритемия осуществляется при посредничестве демонов планет, ее тоже нельзя назвать спиритуальной.
Остается сделать вывод, что существуют различные формы магии, которые могут быть спиритуальными и демоническими одновременно, поэтому разделение не всегда уместно.
Среди множества классификаций ренессансной магии самая интересная, вне всякого сомнения, принадлежит Джордано Бруно. Он выделяет девять ее видов: sapientia [природная, естественная мудрость], magia naturalis (medicina, chymia) [естественная магия (медицина, химия)],praestigiatoria [предсказательная, вторая форма естественной магии], вторая форма естественной магии, mathematica [магия математическая], или occulta philosophia [оккультная, тайная философия] , magia desperatorum [магия отчаянных], которая является демонической магией, именуемая также transnaturalis sea metaphysica [сверхъестественная или метафизическая (умозрительная) магия] или еще theourgia [теургия, магическое «творение богов»], necrvmantia [некромантия, вызывание душ мертвых с целью вопрошания и предсказания будущего], maleficium [магическое злодеяние] (veneficium [приготовление колдовских отрав] — это ее подкласс) и divinatiovum pmphetia [предсказание или пророчество] (DeMagia, III, p. 397-400). Хотя критерии подобной классификации не всегда очевидны, похоже, Бруно имеет в виду подручные средства, которыми намеревается воспользоваться маг, и применяемый им метод. Впрочем, схема может быть упрощена: первые четыре вида магии пользуются естественными средствами, математическая магия — та, которой Бруно отдает предпочтение, — промежуточная, четыре последних вида пользуются средствами экстра-, сверх- или трансестественными.
«Средства пятого вида магии — слова, чары, числа, образы, фигуры, печати, символы или буквы. Это промежуточная магия между естественной магией и магией экста- или сверхестественной. Подобающее ей название это математическая магия или, вернее, оккультная философия.
Шестой вид — это использование обрядов и ритуалов, призыв высших сил или внешних факторов: молитвы, заклинания, окуривание, жертвоприношения, а также некоторые традиционные действа, обращенные к богам, демонам или эросам. Как следствие — сжатие духа, когда он сам превращается в реципиента и инструмент и оказывается наделен мудростью вещей; но эту мудрость легко можно устранить при помощи соответствующих снадобий. Это магия отчаявшихся, которые становятся вместилищами злых демонов, привлеченных с помощью магической книги «Аре нотория»*. Ее цель — управлять низшими демонами властью высших демонов; вторых приманивают и привлекают, первых принуждают и заставляют. Эта магия является трансестественной, или метафизической, и называется она теургией» (ibid., р. 398).
Прежде всего создается впечатление, что Бруно стремится провести границу между видами «естественной» магии, к которым более терпима Церковь, и видом магии, осуждаемым Церковью, — той, что осуществляется при посредничестве демонов. Таким образом, его девятиступенча-тая схема может превратиться в иерархию толерантности, когда виды магии, занимающие самые высокие ступени, — осуждаемы в большей степени. Это справедливо вплоть до восьмой ступени — колдовство или отравление, — но опровергается последней, девятой, то есть пророчеством. Пророчества осуществляются прорицателями (divini), и к ним
* «Ars Notoria», «Известное искусство» — один из трактатов, входящих в состав средневекового сборника «Ключ Соломона» (Clavicula Solo-monis), приписываемого Соломону.
Бруно причисляет все виды сверхъестественной магии, которой дает определение divina. Все запутывается, когда выясняется, что первые девять из перечисленных видов подразделяются на три группы: magia physica, mathematica и divina, причем первая и третья — всегда благотворны, а вторая, математическая, магия может быть, в зависимости от конкретных обстоятельств, либо благотворной, либо пагубной (ibid., р. 400; cf. Theses de Magia, II, p. 455). Отсюда следует сделать вывод, что Бруно отказывается перечислять магию отчаявшихся, некромантию и вредоносную магию среди приемлемых видов магии, а возможно, считает ее одной из расширенных возможностей математической магии.
Лишь полемическийхарактер работ Бруно даст нам ключ к этой загадке. В самом деле, в трактате «О магии» Бруно не упускает возможности осудить обскурантизм «Молота ведьм»: «В последнее время словам „маг" и „магия" стали приписывать неподобающие значения, которые вовсе не следует принимать во внимание. Стали утверждать, будто маг — это злобный и глупый колдун, который благодаря сношению и сговору с демоном получил способность причинять зло или обладать некоторыми вещами. Это мнение бытует не среди благоразумных людей или филологов [apud grammaticos], но среди тех, кто надел капюшон [bardocuculli; то есть монахов], как, например, автор книги «Молот ведьм». Сегодня это определение подхватили всякого рода писатели, к такому выводу можно прийти, читая примечания к катехизису для невежд или бестолковых священников» (De Magia, III, p. 400).
В то же время Бруно защищает себя от нападок религиозных деятелей, осуждая некоторые виды магии, осуществляемые при посредничестве демонов. Один из таких видов, а именно некромантия, есть разновидность пророчества, когда заклинания и призывы обращены к душам умерших (ibid., р. 398). Нетрудно понять, что некромантия относится к трем видам магии, которые, по мнению Бруно, заслуживают порицания. Но коль скоро магия, которую он называет divina, сводится, в сущности, к пророчеству, почему он отказывается признать, что она, как и математическая магия, бывает двух видов: благотворная и вредоносная? Дело втом, что, с одной стороны, Бруно, похоже, окончательно отказывается включить некромантию и вредоносную магию в свою сокращенную классификацию видов магии, а с другой — он относит к математической магии значительную часть деяний, осуществляемых при посредничестве демонов. Возможно ли понять мотивацию этой достаточно запутанной стратегии? Да, если обратиться к полуофициль-ному документу (как «Молот ведьм»), «Трактату о колдовстве» Поля Грийянди, написанному около 1525 года и опубликованному в Лионе в 1536 году под заголовком Tractatus de Haereticis et Sortilegiis [«Трактат о еретиках и прорицателях»]. В этом сочинении Грийянди утверждает, что воззвания, обращенные к демонам permodum imperii [посредством повеления] , те, что Бруно оставляет на долю мелких демонов, не ересь, а только святотатство. И напротив, предсказание будущего — это всегда ересь'9.
Бруно был человеком поразительной для своего времени культуры, даже в самых незначительных отрывках его работ имеются аллюзии, которые можно расшифровать, лишь зная источник. В последней части этой книги мы проанализируем значение одного из важных для Бруно мотивов, а именно: «ослика» как атрибута святого. Сейчас просто упомянем, что вся теория святости и героики разворачивается у Бруно в прямой полемике с одним из сочинений позднего периода Корнелия Агриппы, автора, к которому, вообще говоря, Бруно питал глубокое уважение.
Отнюдь не исключено, что в трактате «О магии» он возражает Грийянди, доказывая, что самая возвышенная форма пророчества всегда благоприятна, а не пагубна. Но тем не менее в своей классификации — три вида и девять разновидностей магии — Бруно находится под влиянием полуофициальных сочинений, таких как «Трактат о колдовстве». В самом деле, сам Грийянди устанавливает «иерархию толерантности» Церкви к различным формам магии, где пророчество занимает, в точности как и у Бруно, последнее место, как самое порицаемое и достойное осуждения. Это легко объясняет и классификацию Бруно, который руководствуется трактатом против магии, как, например, трактат Грийянди, предлагая при этом другие критерии для определения степени виновности различных отраслей магии. Между прочим, он расходится с Грийянди по поводу пророчеств и, похоже, даже в большей степени, чем Грийянди, склонен не признавать демоническую магию, даже если та ведется per modum imperii [в приказном порядке] . Но он тут же раскаивается, поскольку математическая магия, которую, похоже, он практиковал сам, имеет отношения к манипуляциям, проводимым при посредничестве демонов. В этом ему остается лишь признать авторитет Грийянди, который он оспаривал за две страницы до этого. Он допускает, что математическая магия может быть пагубна, но надеется, что, если исходить из критериев Грийянди, это не ересь, а всего лишь святотатство.
Все эти теоретические тонкости свойственны не одному только Бруно, а всем авторам, которые, занимаясь в XVI веке магией, пытаются соблюсти приличия. Впрочем, Бруно кажется самым наивным из них. Обладая невероятной проницательностью, он с трудом мог совладать с собственной импульсивностью — и это черта его характера окажется для него роковой. Зато аббат Тритемий, который также пользуется весьма высоким покровительством, — это пример ловкости. В чем же заключается основная тактическая ошибка Бруно? В том, что он никогда не способен договориться с кем бы то ни было; что было бы простительно, если бы он хотя бы уточнял, что разделяет чьи-либо взгляды до определенного момента, но не согласен в частностях — чаще всего так и бывает. Но Бруно действует прямо противоположным способом: вначале резко нападает на оппонента, а затем уточняет, что, в сущности, причина его нападок — отдельные детали.
Если мы поняли правильно — а классификация в трактате «О магии» это классификация Грийянди или какого-нибудь другого автора сочинений против магии и колдовства, — тогда следует признать, что поведение Бруно довольно странно: то, что он заимствует в осуждаемых и критикуемых источниках, гораздо важнее того, что он отвергает. Достаточно было бы признать это, и приличия были бы соблюдены.
В XVI веке ни одна из христианских Церквей не была демократической организацией и ни одна из них не симпатизировала магии. Поскольку Бруно изучал «Молот», поздние сочинения Агриппы, отмеченные сильным влиянием протестантизма, и, весьма вероятно, такие трактаты, как трактат Грийянди, не следует удивляться, что ему не удалось получить более верное представление об атмосфере нетерпимости, царящей в ту эпоху, прежде чем испытать последствия этой самой нетерпимости на себе. Ведь он даже не скрывал, что видит себя пророком, и идея мученичества не внушала ему отвращения. Он сам говорит об этом в «Печати печатей»: «Я не склонен полагать, что тот, кто боится физических страданий, имел когда-либо опыт пророчества. Тот, кто по-настоящему мудр и добродетелен, не чувствует боли, и он по-настоящему счастлив — так счастлив, как только позволяют ему условия его нынешней жизни [...]» (pp. lat, И, 2, р. 193).
Но вернемся к магии Бруно. Мы увидим позднее, что математическая магия всего лишь компиляция из демонической магии, основными источниками которой являются труды Тритемия и Агриппы. Что же касается естественной магии, речь идет просто-напросто о спиритуальной магии Фичино, выводы которого — в том, что касается эроса, — используются в двух редакциях трактата De Vinculis in gene-re [«О связях в общем»]. Он рассчитывал воспользоваться великодушием Грийянди, который делал различие между просто кощунственной магией и магией еретической, и доказательство тому — изложенная в работе «О магии» доктрина демонов, где достаточно новизны и своеобразия, хотя и чувствуется влияние работ Пселла, переведенных на латинский Фичино.
Демоны — это невидимые духи, обладающие способностью воздействовать на внутреннее чувство. Они порождают зрительные, слуховые галлюцинации или и те и другие одновременно. Бруно различает пять их видов. Первые, соответствующие подземным или водным демонам Михаила Пселла, суть bruta animalia [бессловесные животные], и не имеют разума. Вторые, живущие в развалинах и тюрьмах, «робкие, подозрительные и легковерные». Их можно призвать, поскольку он способны слышать и понимать устную речь. Третьи «более осторожны». Они живут в воздухе, их следует опасаться, потому что они вводят в заблуждение людей выдумкой и лживыми обещаниями. Четвертые, живущие в эфире, благотворны и ослепительны. Пятые, обитающие в свете звезд, порой называются богами или эро-сами, но в действительности они служители единого Бога. Каббалисты именуют их Фиссим, Серафим, Херувим и так далее (DeMagia, III, p. 427-428).
«В каждом разряде демонов есть свои властелины, князья, предводители. Те, кто мудрее и могущественнее, управляют теми, кто глупее и слабее» (ibid., р. 429). Они живут всюду и они невидимы, за исключением первых видов — водяных и земных демонов, — чьи тела грубее (crassiores), но в некоторых обстоятельствах могут сделаться видимыми. Они вызывают болезни, которые некоторые люди способы вылечить, как царь Кир, «который исцелял тех, у кого болит селезенка, дотрагиваясь до нее пальцем», или король Франции, который таким же способом излечивал золотуху (ibid., р. 430-432).
У нас еще будет возможность вернуться к демонической магии Бруно. Здесь же нас интересовала лишь верность различных классификаций магии. Мы убедились, что хотя различие между «духовной» магией и магией «демонической» довольно неубедительно, оно все же отвечает некой древней традиции. Во времена Возрождения это различие основывалось на необходимости установить границу между тем, что в магии было законным и правомерным, и тем, что было незаконно, такую необходимость ощущали как представители церковного суда, так и его потенциальные жертвы.
Поскольку колдовство было отнесено к категории crimen exceptum [исключительных преступлений] начиная с 1468 года, а колдунам приписывали сношение со злыми демонами — сатанинскими когортами, естественно, что любая форма магии, призывающая демонов, считалась подозрительной и преследовалась в судебном порядке. Вот почему Марсилио Фичино, пострадавший от нападок церковных властей за свой трактат «О стяжании жизни с небес», который папа в конечном итоге счел волне безобидным, уж и не знал, какие меры предосторожности следует принять, чтобы показать: «естественная» магия, которой он занимался, не являлась демонической. Вне сомнения, это было справедливо в той мере, в какой маг был способен накладывать ограничения на собственные действия, но тем не менее демоническая магия в некоторых случаях, если не всегда, была спиритуальной магией.
Точно так же различие между естественной и транс-естественной магиями искусственно, но церковный суд, похоже, принимает это в той же мере, в какой стремится установить шкалу «виновности» различных форм магии. В своей классификации Джордано Бруно использует классические источники оккультизма, но, судя по всему, он также руководствуется «иерархией нетолерантности» и именно поэтому не может ее осудить.
Итак, различие между «естественной» магией и «демонической» магией, хотя и ошибочно в концептуальном плане, тем не менее поддерживается всей исторической традицией, и потенциальные виновные почти полностью согласны со своими обвинителями.