Автор: Демурже Ален
О масонерии и орденских структурах Категория: Демурже Ален
Просмотров: 3813
Глава 3. Орден Храма, большая иерархическая семья
К середине XII в. сформировались основные «внутренние» характеристики ордена: устав и привилегии были кодифицированы; двойное служение ордена — военное и религиозное — устоялось, и христианское общество его поняло, о чем свидетельствует поток дарений. Остается рассказать о структуре ордена, и в этом я буду основываться на статьях устава второй половины XII и XIII вв., а также дополнениях, которые намного более подробно раскрывают этот вопрос.
Тамплиеры
«Конь, как всем известно, является наиважнейшей частью рыцаря» (Жан Жироду, Ундина, акт I, сцена II). Истинная правота этих слов идеально подходит ордену Храма. Доказательство: если в походе тамплиер, нарушив дисциплину, выезжал из рядов, его спешивали и отсылали (все так же пешком) в лагерь ждать заслуженного наказания (статья 163).
Но лошадь также первым делом приходила на ум тамплиеру, когда он хотел подарком вознаградить «благородного мирянина, друга дома» (статья 82), принявшего участие в крестовом походе и некоторое время состоявшего на службе в латинских государствах.
Лошадь и, особенно, количество лошадей, отведенных каждому из тамплиеров, являлись основополагающим критерием иерархической структуры ордена. Сначала уже само обладание лошадью выделяло воинов, «служащих господину королю с конями и оружием» (статья 9), из числа остальных братьев. А среди бойцов существовало различие между рыцарями, которые имели право на трех верховых животных, и сержантами, у которых было только по одному скакуну.
И опять же, посредством лошади неуловимым образом устанавливалась иерархия высших сановников ордена. Разумеется, все они имели право на четыре лошади. Но магистр ордена вдобавок располагал одним туркменским скакуном — лошадью восточного происхождения, нервной и хрупкой, которая не имела равных в бою, — и двумя или тремя вьючными или ломовыми лошадьми. Маршал ордена, отвечающий исключительно за военные операции, обладал столькими же лошадьми, а вот сенешаль, хотя и был вторым сановником в ордене, получал только одного, если так можно выразиться, «парадного», т. е. хорошего боевого коня, но чуть менее ценного, чем лошадь туркменской породы. У командора Иерусалимской цитадели было всего три лошади и один туркменский конь или «добрый ронкин». Что же касается командиров сержантов, то у них было только по две лошади.
На этом неравенство не заканчивалось. В мирное время лошади магистра питались лучше, чем все остальные: «в то время как братья монастыря получают меру ячменя на двенадцать лошадей, магистр получает [одну] меру на десять [лошадей]» (статья 79). Тем не менее «лошадиная» иерархия отчасти сглаживалась во время военных операций: все кони получали поровну корма, а магистр мог выделить каждому, как рыцарю, так и сержанту, дополнительное верховое животное.
Вот и все, что касается храмовников высшего ранга; но в целом масса тамплиеров была организована таким же образом. Правда, в ней переплетались многие иерархические структуры. Например, мы снова встречаемся с трехчастной схемой феодального общества: те, кто сражаются (рыцари и сержанты), те, кто молятся (капелланы), и те, кто работают (братья-ремесленники). Или со груктурой монастырской организации: с одной стороны, братия монастыря (рыцари, сержанты и капелланы), с другой — братья-ремесленники, — это очень напоминает разграничение между монахами и послушниками у цистерцианцев. Добавим социальное расслоение между знатью и простыми людьми, которое хоть и отчасти, но совпадало с профессиональным разделением — рыцари и сержанты.
Братья-капелланы были единственными в ордене священниками. Они совершали богослужения и наставляли братьев на путь истинный.
Что касается сословия воинов, то оно почти с самого начала распадалось на две категории, рыцарей и сержантов, или служителей, которые отличались от первых лошадьми, одеждой и оружием. Изначально существовало только одно условие для вступления в воинство Храма: свободное происхождение. Но в орден Храма приходили в основном, чтобы сражаться с неверными силой оружия, а заниматься этим было по плечу лишь сословию рыцарей (возникшему и развившемуся одновременно с феодальной организацией общества), так как только они обладали навыками и средствами конного боя.
Этим объясняется и различие между рыцарями и сержантами, которое не стоит недооценивать: сержанты могли сражаться верхом на коне, и в этом случае ими командовал туркопольера (статья 171). Но в боевом строю их никогда не ставили в переднюю линию: они были легче вооружены, хуже экипированы, менее опытны, и поэтому их шеренга не обладала такой ударной мощью, часто неотразимой, как первая.
Вообще-то это различие, которое в своей основе определялось имущественным неравенством, должно было бы размыться в ордене, где при вступлении давался обет бедности. На самом же деле, пропасть росла и соответствовала отчетливому классовому расслоению, которое перекроило средневековое общество. В середине XIII в. человек, просивший принять его в орден, должен был указать, кем он будет — рыцарем или сержантом. Чтобы стать братом-рыцарем, требовалось соблюсти два условия — уже получить рыцарское посвящение и быть сыном рыцаря или хотя бы потомком рыцаря по мужской линии. Так появилась новая привилегия. Дополнения ясно говорят об этом:
Если вы были сервом какого-нибудь человека, и он настойчиво потребовал бы вас, вас выдали бы ему. <…> Если же вы брат-рыцарь, то вам не зададут подобных вопросов, но вас могут спросить, являетесь ли вы сыном рыцаря и дамы, принадлежали ли их отцы к рыцарскому линьяжу, и в законном ли браке вы рождены (статья 673).
Отныне место брата в орденской иерархии зависело от его социального положения в миру. Орден не был инструментом продвижения по социальной лестнице. Эта эволюция была присуща не только воинству Храма: куда зрелищней она смотрится в ордене госпитальеров, не знавшем различия между рыцарем и сержантом. Такое разграничение было введено статутами 1206 г., утвердившими превращение ордена милосердия в братство милосердное и военное. Тем не менее госпитальеры отказались от различий в одежде. В ордене тевтонских рыцарей, появившемся в конце XII в., с самого начала существовало две категории — братья-рыцари и воины братья-миряне.[88]
Капелланы и воины составляли орденское сообщество (societas); они были братьями (fratres) Храма, приносившими тройной обет бедности, целомудрия и послушания. Все они являлись монахами. Их было много в Святой земле и в Испании, т. е. «на фронте». Рядом с ними, на поле боя, мы встречаем рыцарей, присоединившихся с ордену Храма по своеобразному контракту, заключенному на ограниченное время (milites ad terminum). Эти рыцари присоединялись к ордену, чтобы сражаться; если предположить, что они заключали свои контракты на Западе, то задерживались там ненадолго и быстро устремлялись в места где шли бои. Они разделяли образ жизни братьев и подчинялись тем же самым религиозным и дисциплинарным требованиям. По окончании действия договора рыцарь оставлял ордену половину стоимости своей лошади.
В тылу, в западноевропейских командорствах, рыцарей и сержантов, капелланов и milites ad terminum было гораздо меньше. В каждом командорстве должно было находиться хотя бы четверо братьев. В крупных орденских резиденциях их встречалось больше, однако в остальных не набиралось и такого количества. Полагалось иметь по капеллану на командорство, однако в Арагоне в XII в. случалось, что один капеллан отвечал за несколько домов ордена.[89] Наконец, на Западе подавляющее большинство составляли те, кто, не отказываясь от своего положения в миру и не принеся обетов, были связаны с орденом тем или иным образом.
Некоторые ради спасения вверяли воинству Храма свое тело и душу; в большинстве случаев к этому дару они присовокупляли какое-то материальное подношение. Иногда они оставляли за собой аво принести обет в выбранный ими момент, подобно некоему Гилаберту, который в качестве условия своего вступления в орден потребовал дождаться дня, когда «к нему придет желание жить по примерувашей жизни». Стал ли он братом ордена? Нельзя быть в этом уверенным, если сравнить этот случай с историей Жака Шазо, объявившего: «И, когда я этого пожелаю, я смогу вступить в дом Храма в Пун и получать хлеб и воду наравне с другими донатами вышеназванного дома».[90] Тех людей, которые отдавали себя ордену и по этой причине именовались «донатами», не следует путать с confratres, «собратьями» Храма; но, кроме Испании, этот словарь часто был слишком размытым.[91] В 1137 г. Арно де Гор преподнес себя в дар дому Храма в Дузане, вверившись братьям воинства, в том числе и его брату Раймунду де Гору, который уже был тамплиером. На следующий год Арно, как и Раймунд, подтвердил свое обязательство. В 1150 г., когда Раймунд уже умер, Арно, в новом документе, объявил, что предает себя ордену в качестве собрата; одновременно он поручил воинству Храма двух своих сыновей, чтобы они были накормлены и одеты.[92] Терминология, туманная в данном случае, становится более ясной в случае с Иньиго Санчесом де Споррето из Хуэски, в Арагоне. В 1207 г. он сделал ордену материальное пожертвование, в 1214 г. он отдал самого себя, а в 1215 г., предположительно после смерти своей жены, он принес тройной обет тамплиеров. Гильом Маршал, «лучший рыцарь в мире», регент английского королевства, дал обет вступить в орден Храма в 1185 г., когда участвовал в крестовом походе. В 1219 г., будучи при смерти, он принес свою клятву в присутствии своего друга Эмери де Мен-Мора, магистра английского дома тамлиеров. Ему принесли белый плащ, который он втайне приготовил заранее. Гильома покрыли плащом, и он попросил, чтобы его похоронили на лондонском кладбище ордена Храма.[93]
Категория confratres особенно хорошо известна в Арагоне, где у каждого дома Храма было дочернее братство, которое действовало прежде всего как общество взаимопомощи своим участникам (как и всякое братство) и было связано с орденом лишь посредством дарения имущества (оружия, лошадей и прочего) при вступлении в братство, или ad mortem (на смертном одре), или же посредством регулярного внесения милостыни или имущественных даров на протяжении всей жизни. В сохранившихся списках братств ордена Храма встречаются женщины (сорок одна женщина на сорок девять мужчин в братстве Новилласа в конце XII в.), чье социальное положение зачастую был весьма высоким. Более крупное братство, выходившее за пределы Арагона, между 1135 и 1182 гг. насчитывало в своем списке пятьсот двадцать шесть собратьев; среди них мы находим достаточно высокопоставленных людей, и даже короля Санчо VI. Целью братьев было не вступление в орден Храма, не облачение в его одежды, а лишь причастность к духовному престижу ордена и получение связанных с ним выгод.[94]
В очевидной путанице, присущей актам, в которых дариталь передавал себя ордену, можно тем не менее выделить, вслед за Элизабет Манью, три различных типа:[95]
В результате простого дарения человек отдавал ордену Храма самого себя в обмен на духовные блага; Бернард Сесмон де Безу отдает самого себя…
для того, чтобы на закате моей жизни Святое воинство взяло меня к себе, или чтобы по решению братьев вышеназванного воинства оно позаботилось о моей душе. А если смерть придет ко мне внезапно, когда я буду пребывать в миру, пусть братья примут меня и предадут мое тело земле в надлежащем месте и позволят мне участвовать в их милостыне и благодеяниях.
Акт вверения себя ордену, сопровождаемый имущественным дарением, позволял совместить духовные блага с материальными: даритель получал пожизненное содержание. В 1152 г. Район де Рье передал себя воинству при условии, что, пока он будет жить в миру, орден будет выдавать ему десять сетье «blade» (зерновой смеси), шесть сетье ячменя и четыре сетье пшеницы с каждой жатвы.
Наконец, передача себя (par hominem) чаще всего всего случалась с бедными крестьянами, как свободными, так и не свободными от рождения, которые дарили себя ордену Храма в качестве сервов:
Гильом Корда и его племянник Раймунд отдают себя в качестве людей ордена Храма и обязуются оказывать посильную службу Господу и воинству, вносить каждый год двенадцать денье оброка, а по смерти завещать свое имущество воинству, в обмен на то, чтобы быть похороненными на кладбище Храма и на протяжении жизни пребывать под покровительством ордена Храма.[96]
Таких дарителей нельзя путать с сервами, подаренными Храму в рамках материального пожертвования кем-то из сильных мира сего, который отдавал свои земли вместе с работающими на них людьми… Сформулированное на бумаге или нет, но покровительство над имуществом и людьми вступало в силу с момента, когда налаживалась связь с орденом Храма. Орден распространял на них мир Божий. Таким образом, тамплиер являлся хранителем мира.
Остается тема женщин и детей. Устав предусматривает (статья 69), что супружеские пары могут присоединяться к ордену Храма при условии, что будут вести жизнь почтенную, не станут жить в монастыре или добиваться белого плаща, а также завещают ордену свое имущество после смерти. Помимо этого случая, женщинам в ордене не было места (в отличие от ордена госпитальеров, куда их принимали), если не считать дарения par hominem, которое могло распространяться на представителей обоих полов. «Пусть дамы никогда не принимаются в дом Храма в качестве сестер».
К тему же тамплиеры принимали только зрелых мужчин, чей возраст позволял носить оружие.[97] Тем не менее нам известно о двух исключениях: Бернард Фодель вверил ордену Храма себя и своего сына, изъявив желание защитить его от превратностей судьбы. Мы знаем о пяти случаях дарения Храму детей в Руэрге и в командорстве Ваур (Тарн) между 1164 и 1183 гг.[98] Один из тамплиеров, подвергнутых допросу в 1310 г. в Лериде, Арагон, заявил, что вступил в орден в возрасте двенадцати лет, другой — тринадцати. Монастырям тамплиеров приходилось принимать сыновей рыцарей, знати, желающих довершить свое образование. Впоследствии некоторые из них могли принести обет: в Лериде средний возраст сержантов составлял двадцать семь лет, а рыцарей — всего двадцать. Нельзя ли это объяснить тем, что они вступали в орден в более юном возрасте, вопреки предписанию устава?[99]
При вступлении в орден или братство (например, в Арагоне) обычной была практика дарения лошади и оружия. «Эймерик и Гильом-Шабер де Барберано предают свои и души и тела воинству, и, когда они покинут мир, они оставят лошадей и оружие».[100] Этот отказ от вооружения и коней символизирует отречение от мира.
Братья монастыря; члены братства, участвовавшие в деятельности ордена, часть которых жила в командорстве, а другие заведовали там хозяйством или занимались иными делами; люди всякого положения, свободные и зависимые, которые через дарение ad hominem и скромное пожертвование обеспечили себе покровительство ордена Храма как на небе, так и на земле. Довершим картину семьи тамплиеров, упомянув батраков, ремесленников, возниц, писцов и нотариев, которые просто выполняли наемную работу для ордена. В одном ракте 1210 г., составленном в Велэ, присуствуют подписи возницы Пьера, сапожника Мартена, пастуха Этьена и повара Пьера.[101] В Гардени, в Каталонии, прецептор монастыря вознаграждал услуги общественных нотариев и окрестных священников, составлявших подобные документы. В этой связи уточним, что иногда сами тамплиеры были в состоянии составлять эти акты. Около сотни таких документов из картулярия Сельва в Руэрге написаны братом-тамплиером.[102]
Тем не менее не станем сейчас об этом распространяться. Огромное множество тех, кто вступал в орден Храма, и, шире, тех, кто ему жертвовал, были выходцами из мелкой и средней аристократии. В Ваоре список благодетелей, естественно, возглавлял сеньор этой области, могущественный граф Тулузы; но позади него рука об руку шли сеньоры Сен-Антонена и рыцари Пена, рыцари Монтагю и духовные лица из местных церковных учреждений (которые набирали своих монахов из той же благородной среды). В Монсоне все известные командоры происходили из аристократии Комменжа, и все феодальные семейства графства, по примеру графа Додона, вступившего в Орден в 1172 г., внесли свой вклад в расцвет ордена. В Велэ семьи Ла Рош-Ламбер, де Фойе, де Марман, де Дальма, все имеющие корни в этом регионе, поставляли прецепторов, братьев-рыцарей и братьев-капелланов. Еще более красноречив пример области Сельве в Руэрге. Тамплиеры присутствовали там примерно с 1140 г., а в 1148 г. там было учреждено командорство. Открытое несогласие разделило самые могущественные и богатые сеньориальные семьи, благоволившие цистерцианцам, и рыцарей из мелкой аристократии, которые населяли и обогащали этот дом Храма. Первые находились в постоянном общении с Нижним Лангедоком и его городами Безье и Нарбонном; они осознавали сущность феодальных отношений и заказывали свои документы на латыни. Вторые, менее знатного рода, жили в рамках своей среды и обладали дофеодальным менталитетом. Их документы составлялись на провансальском языке. Цистерцианские аббаты были новоприбывшими в этой области, в то время как все прецепторы тамплиеров были уроженцами Руэрга.[103]
В Каталонии у ордена Храма были тесные связи с родами средней знати, вроде семей графов Урхеля и Торроха, причем член последней, Арно, магистр Монкады — одной из провинций Прованса-Испании — с 1180 по 1184 г. являлся великим магистром ордена. В Англии мелкая знать обеспечивала существенную часть рекрутов, в то время как в Шотландии тамплиеры выходили, главным образом, из той нормандской знати, которую король Давид привел из Англии.[104]
Соображения, на которые ссылались люди, предлагавшие Храму самих себя и делавшие ему пожертвования — эти две вещи всегда сочетались друг с другом, — демонстрируют оригинальные черты наряду с традиционными. Я рассмотрю их вместе с движением дарения. Здесь я остановлюсь лишь на самых обычных из них и на некоторых исключениях.
Обычная мотивация, которой по всему христианскому миру руководствовались те, кто приносили пожертвования и дарили самих себя, подразумевала спасение души и освобождение от грехов.
Были и исключения в виде нескольких сомнительных «обращений», вроде истории шотландца, «Гильома, сына Гальфрида, который, предпочитая праздность труду», уступил в пожизненное пользование ордену свою землю в Эспертоне (возможно, из владений своей жены). За это он, по-видимому, получил возможность спокойно жить в доме Храма.[105] И разве не было капельки тщеславия в том, что Ричард де Аркур, который сделал пожертвование монастырю Сент-Этьен в Реневилле, стал тамплиером и завещал написать на своем надгробии, расположенном на хорах церкви, следующую внушительную эпитафию: «Здесь покоится брат Ричард де Аркур, рыцарь командорства рыцарей Храма, основатель монастыря Сен-Этьен»?[106]
Имели место, особенно в XIII в., решения, связанные с политической и религиозной конъюнктурой своего времени. Вероятно, лангедокские рыцари, подозреваемые в причастности к катарам или просто боявшиеся подобных обвинений в свой адрес, вступали в орден из предосторожности. Достоверных фактов на этот счет не существует, но следует поставить вопрос, не поэтому ли во время процесса против ордена было выдвинуто обвинение в ереси.
Ссоры Фридриха II с папской властью — не говоря уж о разногласиях того же Фридриха с орденом Храма — оказали влияние на набор в орден. В 1220 г. папа признал Фридриха II императором; тем самым он отринул тех, кто отстаивал интересы папства в королевстве Сицилия, государем которого и был Фредерик. Дезориентированные сторонники папы покорились королю, бежали или скрылись. «Были и те, которые вступили в орден Храма».[107]
Тщательное изучение набора в орден Храма, и шире, движения дарения показывает со всей очевидностью, что удивительный успех детища Гуго де Пейена говорит о его полной приспособленности к особенностям западного рыцарства — социальной и ментальной среды, выкованной Церковью.
Прием в орден
Теперь последуем за тем, кто стучит у ворот одного из домов Храма и просит, чтобы его впустили. Сразу оставим в стороне странности, реальные или выдуманные, упоминаемые в обвинительных актах 1308 г., составленных, чтобы очернить тамплиеров. Мы последуем за Жераром де Ко, который на допросе 12 января 1311 г. в основных чертах рассказал следующую историю.[108]
Жерар вместе с двумя другими рыцарями был принят в орден в день памяти апостолов Петра и Павла двенадцать или тринадцать лет назад, т. е. либо в 1298, либо в 1299 г. Произошло это утром после мессы в доме Храма в Кагоре. Жерар был посвящен в рыцари пятью годами раньше. Церемонией руководил брат Гиг Адемар, рыцарь, в то время магистр провинции, в присутствии нескольких рыцарей ордена.
Жерара вместе с двумя его сотоварищами привели в небольшую комнату рядом с часовней. К нему подошли два брата (статья 657):
— Ищете ли вы общества ордена Храма и желаете ли вы участвовать в его духовных и мирских делах (статья 658)?
Герард ответил утвердительно. Брат снова заговорил:
— Вы ищете великого, и вы не знаете суровых правил, которые соблюдаются в ордене. Вы видите нас в прекрасных одеждах, на прекрасных конях, в прекрасной экипировке, но вы не можете знать суровой жизни ордена, ибо если вы захотите остаться по эту сторону моря, то отправитесь на противоположный берег, и наоборот. Есливы захотите спать, вам придется вставать, и идти голодным, когда вы хотите есть (статья 661). Согласны ли вы на это ради Бога и спасения своей души (статья 659)?
— Да, — ответил Жерар.
Тогда брат начал задавать вопросы:
— Мы желаем знать о вас, в согласии ли вы с католической верой и в мире ли с Римской Церковью, состоите ли вы в каком-то ордене или связаны вы узами брака? Рыцари ли вы, и в законном ли браке рождены? Не отлучены ли вы по собственной вине или иной причине? Не пообещали ли вы чего-нибудь или не поднесли ли какого-то подарка кому-то из братьев ордена за то, чтобы быть принятыми? Нет ли у вас какого-то скрытого недуга, делающего невозможной вашу службу в этом доме или участие в битве? Не должники ли вы (статьи 658 и 669–673)?
Жерар отвечал, что разделяет католическую веру, что он свободный человек благородного происхождения, рожденный в законном браке и не имеющий перед собой никаких из названных препятствий.
Двое братьев удалились, оставив Жерара и его компаньонов молиться в часовне. Они вернулись и спросили троих готовящихся к вступлению, упорствуют ли они в своей просьбе. Затем они ушли во второй раз, чтобы сообщить магистру о том, что все трое ясно и четко подтвердили свое желание. Потом их с непокрытыми головами привели к магистру. Они преклонили колено, сложив руки (статья 667), и произнесли следующую просьбу:
— Господин, мы явились перед вами и братьями, которые находятся с вами, чтобы просить общества ордена (статья 660).
Брат Гиг Адемар попросил их подтвердить свои ответы на вопросы, ранее заданные двумя братьями, соискатели поклялись на «известной книге», после чего он сказал им:
— Вы должны поклясться и пообещать Господу и Пресвятой Деве, что будете всегда подчиняться магистру ордена Храма, будете соблюдать целомудрие, добрые обычаи и установления ордена; что будете жить, не имея собственности, и оставлять у себя только то, что получите от своего прецептора; что сделаете все, что сможете, чтобы сохранить приобретения королевства Иерусалимского и завоевать то, что еще не обретено; что никогда не пойдете по своей воле туда, где несправедливо убивают, грабят и обделяют христиан; и, если вам будет доверено имущество ордена Храма, вы будете его надежно охранять. И вы не оставите орден, ни для лучшей доли, ни для худшей, без согласия своих начальников (статьи 674–676).
Жерар и оба его сотоварища поклялись. Тогда Гиг снова заговорил:
— Мы примем вас, ваших родителей и двух или трех ваших друзей, каких вы пожелаете, чтобы они участвовали в духовных деяниях ордена, с начала до конца (статья 677).
И, сказав это, он покрыл их плащом и благословил, и при этом брат-капеллан Раймунд де ла Коста пропел псалом Ессе quam bonum… а затем прочитал молитву Святому Духу. После этого магистр поднял их собственными руками, поцеловал в губы и напомнил, чтобы священник и присутствующие рыцари тоже поцеловали их в губы таким же образом (статья 678).
Все сели. Магистр подробно рассказал новым братьям о дисциплинарном кодексе ордена, описал им провинности, ведущие к изгнанию из монастыря или лишению одежды (статья 679). Затем он кратко изложил основные правила повседневной жизни тамплиеров: религиозные обязанности (статьи 682–684), поведение за столом (статья 681), уход за лошадьми, оружием и пр. Он напомнил, что «они должны носить на талии несколько коротких веревок» в знак того, что они призваны жить в целомудрии и что общение с женщинами им воспрещено. И наконец, он заключил: «Вперед, и Бог воздаст вам лучшим» (статья 686).
Этот обряд не имеет ничего общего с исполненной тайны церемонией инициации. Вступая в орден, будущий брат произносил клятву. Эта церемония примечательна, главным образом, тем, что она точно воспроизводит феодальный ритуал клятвы верности вассала своему сеньору. Изъявления своего желания, сложенные руки, преклонение колен, магистр, который, подобно сеньору, поднимает брата; поцелуй в губы — символ мира — семена плаща, — все это встречается и в церемонии вступления в вассалитет. Здесь нет ничего удивительного, ведь орден Храма был задуман и создан для европейской феодальной аристократии XII и XIII вв.
Не все тамплиеры до конца поддерживали строгость этих обязательств. Бывали и дезертиры, и в 1307 г. обвинители Храма воспользовались их услугами в своих целях. Много ли их было? Узнать об этом точно нет возможности, но нам известно немало примеров из всех эпох: в XII в. армянский князь Млех нарушил свой обет и стал заклятым врагом ордена Храма. Мы знаем и об одном рыцаре, переметнувшемся к мусульманам, но без вероотступничества. Но не пришлось ли другим, чтобы остаться в живых, «поднять палец и сказать закон», согласно священной формуле, т. е. принять мусульманскую религию? Такой слух прошел о Ридфоре, которого неожиданно пощадил Саладин. И это доподлинно известно о Леоне Привратнике, предателе, выдавшем мусульманам тамплиеров Сафеда в 1268 г.[109] Это могли быть только исключения: об этом свидетельствует количество тамплиерских голов, украсивших мусульманские пики после Хаттина, после Форбии, после падения Сафеда, и еще раз в 1302 г. после разгрома на острове Руад.
На Западе дезертирство случалось нередко, и Храм сурово карал тех, кого удавалось изловить. Для этого орден, не колеблясь, прибегал за помощью к королевскому суду, как, например, это произошло в случае Гильома де Монзона, найденного в 1282 г. стражей короля Арагона по требованию Храма.
Всегда ли реакция ордена была такой жесткой? В 1309 г. на допросе шотландский тамплиер Роберт Шотландец признался, что он был дважды принят в орден: в первый раз в Шато-Пелерен в королевстве Иерусалимском, во второй раз после того, как он дезертировал и впоследствии принес покаяние, в Никосии на острове Кипр.[110] Неужели устав был столь снисходительным? Не было ли это скорее позднейшим изменением позиции?
Высшие чины ордена Храма
Естественно, все должности внутри ордена распределялись исключительно между братьями, особенно братьями-рыцарями.
Верховное управление базировалось в Иерусалиме: устав и папские буллы запрещали перемещать штаб-квартиру ордена. Однако в 1187 г. Иерусалим пал под натиском мусульман, и необходимость учитывать изменившуюся обстановку привела к учреждению «главной резиденции» в Акре. Этот город, последний оплот королевства, в свою очередь, пал в 1291 г. Тогда руководство ордена переместилось на Кипр. Таким образом, его резиденция всегда оставалась на Востоке. Для тамплиера «за морем» находился Запад.
Магистр правил орденом Храма подобно аббату бенедиктинского монастыря, но титул его был новшеством, которое впоследствии восприняли некоторые другие военные, а потом и нищенствующие ордена. Согласно уставу, все братья повинуются магистру, «а магистр должен подчиняться своему монастырю» (статья 98). Фактически устав ордена обязывает магистра перед принятием любого решения собирать совет и выяснять мнение братьев, составляющих капитул. Магистр не обладал абсолютной властью над орденом, и для XII в. это неудивительно. С одной стороны, здесь опять проявляется влияние цистерцианцев (роль капитула становится даже выше, чем в Клюни), а с другой — структура ордена повторяет строй феодального общества, возлагающего на сеньора обязанность созывать совет, а на вассала — участвовать в нем. Таково было всеобщее правило, и если бы орден Храма от него уклонился, этому было бы трудно найти объяснение. «При любых обстоятельствах магистр должен действовать по совету монастыря, созывая братьев и узнавая их мнение, чтобы принять решение, с которым согласится большинство братьев и он сам» (статья 96). Другие статьи (36, 82, 87) подтверждают эти распоряжения. В целом, абсолютизм не средневековая концепция.
Таким образом, первым ограничением власти магистра являлась необходимость совещаться с братьями, но не со всеми и не всегда, так как устав здесь предусматривает тонкие нюансы. Например, магистр имел право давать ссуды, очевидно под проценты, в пользу ордена. Если сумма не превосходила тысячи безантов, ему требовалось согласие нескольких достойных людей монастыря. Если же он хотел отдать в рост больше, ему необходимо было заручиться одобрением большего количества братьев. Он назначал высшие чины провинций ордена с согласия своего капитула, когда речь шла о наиболее важных провинциях, и единолично выбирал бальи второстепенных округов. Короче говоря, с помощью капитула, нескольких советников, а иногда и в одиночку магистр принимал участие в работе всех механизмов жизнеобеспечения ордена, следя за состоянием замков, отношениями с Западом, перемещением имущества, лошадей и денег, вывозом на Запад больных и стариков или, напротив, ввозом на Восток свежих сил… И чтобы магистр, несмотря ни на что, всегда мог принимать неотложные решения, требующие, однако, обсужденияс братьями, его постоянно сопровождали, по меньшей мере, два рыцаря. Это были не только советники, но еще и контролеры.
Еще одной уздой, сдерживавшей инициативу магистра, служила власть других сановников ордена. В иерархических статутах 1160 1170 гг., за положениями о магистре следуют аналогичные предписания для сенешаля, маршала и пр.
Второй по рангу сановник ордена, сенешаль, полностью замещал магистра в случае его отсутствия. Но еще более высокое положение занимал маршал, который постоянно следил за дисциплиной в ордене, надзирал за теми, кому поручалась забота о животных, вооружении и имуществе, делал необходимые закупки. Его роль была особенно важна во время военных кампаний, так как «все братья-сержанты и все воины находятся под командованием маршала, когда они выступают в поход» (статья 103). Будучи главой штаба, он лично участвовал в битве, поскольку, если натиск тяжелой конницы ослабевал, он становился — образ говорит сам за себя — его «острием».
Командор Иерусалимской области (или королевства) брал на себя функции казначея ордена: «Все ценности монастыря, где бы они ни были приобретены, по ту или эту сторону моря, должны быть переданы в его руки» (статья 111). Разумеется, он не имел права ими распоряжаться, до тех пор пока их не видел магистр, но после соблюдения этой формальности он отвечал за их употребление. Все трофеи, добытые в ходе военных кампаний, поступали к нему, кроме животных и оружия, которые переходили к маршалу. Он обеспечивал связи Иерусалима с монастырями тамплиеров на Западе при посредстве командора свода Акры, следившего за всеми перевозками ордена через этот порт. Он осуществлял и другую важную задачу, распределяя тамплиеров по разным монастырям и крепостям ордена в зависимости от возможности их размещения и военных нужд. Под его прямым командованием находился драпье, интендант ордена, который обеспечивал братьев одеждой и военным обмундированием (постельными принадлежностями, палатками и пр.).
Упомянем и о командоре Иерусалима, отвечавшем за защиту пилигримов, традиционную миссию храмовников, о котором я расскажу в главе, посвященной этому направлению деятельности ордена. Назовем еще некоторых сановников, назначавшихся для командования братьями-сержантами, например: заместителя маршала, который руководил весьма многочисленными братьями из конной стражи; гонфалоньера (знаменосца); командора свода Акры и, наконец, туркопольера, возглавлявшего легкую конницу, набираемую исключительно из местных туркопов, которые сражались на тюркский манер, т. е. верхом и с луком.
В своей службе эти старшие командиры ордена не могли действовать независимо от магистра. Он же имел перед всеми преимущество «всеобъемлющей компетенции». Воля и личность магистра обладали огромным влиянием, которое могло оборачиваться как в лучшую, так и в худшую сторону. Первого мая 1187 г. магистр ордена Храма Жерар де Ридфор вступил в бой, получивший название битвы при Фонтен дю Крессон, при неблагоприятных обстоятельствах, дававших численный перевес противнику. К тому же он не обратил внимания на отрицательное мнение присутствовавшего там магистра госпитальеров и Жаклина де Мальи, которого исследователи долгое время принимали за маршала Храма, но который был всего лишь простым рыцарем.
Помимо неформального совета мудрых мужей, обязанных высказывать свое мнение в любой ситуации, существовал капитул или, скорее, капитулы, представлявшие собой постоянно действующий орган ордена. Капитулы локальных командорств заседали еженедельно, провинциальные капитулы — раз в год, а генеральный капитул собирал на Святой земле сановников Сирии-Палестины и Запада раз в пять лет. Это была неповоротливая и сложная машина! О том, чтобы провести генеральный капитул по поводу избрания магистра, не могло быть и речи: в ситуации чуть ли не перманентной войны присутствовать на нем смогли бы далеко не все. В этом совете участвовали только тамплиеры Святой земли, т. е. их ничтожное меньшинство, определенное с помощью процедуры, сравнимой с процессом избрания венецианского дожа. Судите сами.
Как только становилось известно о смерти или отставке магистра и складывалась благоприятная обстановка, маршал созывал сановников ордена. Это приглашение относилось ко всем как на Востоке, так и на Западе, но представители Европы участвовали в совете, только если уже находились на Святой земле. Выбирался великий командор, который наблюдал за проведением капитула. Он же назначал командора выборов, который назначал себе помощника.
«И эти два брата должны были назвать двух других братьев, чтобы их стало четверо. И эти четверо должны были избрать двух других братьев, чтобы их стало шестеро», и так до двенадцати…
в честь двенадцати апостолов. И эти двенадцать должны вместе избрать брата-капеллана, чтобы он символизировал собой Иисуса Христа и приложил все усилия для сохранения мира, любви и согласия между братьями. И братьев станет тринадцать. И среди них должно быть восемь братьев-рыцарей, четыре сержанта и брат-капеллан. И эти тринадцать выборщиков должны происходить… из разных народов и разных стран, чтобы сохранить мир в доме (статья 211).
Тринадцать выборщиков определяли нового магистра и провозглашали его избрание перед капитулом. В целом к услугам магистра был многолетний опыт ордена. Он исполнял важные функции как на Западе, так и на Востоке. «Люди с передовыми взглядами», вроде Тремеле и Ридфора, встречались нечасто, и так же редки были выходцы из аристократии Святой земли, как, например, Филипп Наблусский.
Орденская организация
Статья 87 дополнений уточняет, что магистр с согласия капитула назначает «командоров области Триполи и Антиохии, Франции и Англии, Пуату, Арагона, Португалии, Апулии и Венгрии». Это неточный, но бесценный список, поскольку здесь мы впервые получаем представление о территориальной структуре ордена Храма.
Покинув Марсель, Гуго де Пейен оставил там своих представителей с поручением продолжать начатую им пропаганду и вербовку. Один из этих людей, Пайен де Мондидье, был назначен «магистром Франции»,[111] что на тот момент следовало понимать как территорию языка ланг д'ойль и Англию, где побывал Пайен. Провинция Англия образовалась лишь впоследствии, когда дарения там приобрели больший размах.
Кроме того, Гуго Риго и Раймунд Бернард, вместе или порознь, освоили южную зону, включавшую Португалию, Леон, Каталонию, Лангедок и Прованс. В1143 г. Пьер де ла Ровер называл себя «магистром Прованса и части Испании», и А. де Клермон носил этот титул еще в 1196 г. (под Испанией следует понимать исключительно Арагон и Каталонию). Первыми двумя центрами миссионерской деятельности тамплиеров стали Каталония и Нижний Лангедок, а оттуда эмиссары направлялись в Прованс, где в 1136 г. было основано командорство Ришеранш, около Валре, и в Италию. Два итальянских монастыря продолжали зависеть от магистра в Провансе до тех пор, пока не была учреждена провинция Ломбардия или Италия. Упоминание об Арагоне в тексте устава относится именно к этой самой провинции Прованс.
Позже количество провинций выросло преимущественно в результате дробления крупных территориальных единиц. От Франции отделилась провинция Англия с Ирландией и Шотландией, но ни Нормандия, ни Бургундия, которые часто именуются провинциями, так и не получили статуса независимых.[112] Наиболее показательна история развития обширной южной провинции. Существует предположение, что тамплиеры, стремясь добиться понимания от своих благотворителей, проживавших в той или иной местности, организовали свои владения по лингвистическому принципу. Внутри провансальского ареала языковые различия привели к череде территориальных разделов. Сначала все земли к западу от Гаронны (т. е. Гасконь) объединились в провинцию Пуату; с 1180–1190 гг. начала свое существование провинция Лимузин-Овернь, и, наконец, около 1240 г. отделились провинция Прованс с центром во влиятельном монастыре Сен-Жиль-дю-Гард, и Арагон с Каталонией и Руссильоном. Не была ли барселонская рукопись устава, созданная около 1266 г., написана для тамплиеров этой лингвистической зоны?[113]
Если это так, то подобная политика достаточно хорошо соотносилась с тем, что мы знаем о культуре тамплиеров: латынь знали немногие. Они объяснялись на местных наречиях.
Однако другие территориальные подразделения были обязаны своим происхождением расширению деятельности ордена, как это произошло в Германии, или в Италии, где провинция Апулия возникла, отделившись (около 1169 г.) от первоначальной итало-ломбардской провинции. В Испании успехи Реконкисты привели к разделу единой провинции Португалия-Леон-Кастилия на две единицы — Португалию и Леон-Кастилию. В XIII в. завоевание Кипра, отклонение от цели Четвертого крестового похода, обрушившегося на Константинополь, и растущее влияние Малой Армении (Киликии) имели следствием создание новых провинций.
Во главе этих округов стояли магистры, иногда именовавшиеся великими магистрами, прецепторы, прокураторы или командоры.[114] Подобное разнообразие терминологии служит источником путаницы, она же проявляется и на низших уровнях командорств, прецеп-торий, бальяжей и даже провинций с более или менее выраженной иерархической структурой. Например, провинция Франция включала пять прецепторий, которые иногда именовались провинциями: Нормандия, Иль-де-Франс, Пикардия, Лотарингия-Шампань, Бургундия. Во главе их стояли прецепторы, которых следует отличать от магистра Франции, находящегося на верху иерархии. Тем не менее документ 1258 г. представляет брата «Фулька де Сен-Мишеля, прецептора воинства Храма во Франции, и брата Роберта, по прозвание Павар, прецептора дома вышеназванного воинства в Нормандии».[115]
Светские власти временами оказывали давление при назначении руководящих лиц этих провинций, особенно во Франции. Не делая им слишком значительных уступок, магистр храмовников все же старался выбрать человека, известного в провинции и угодного государям. Это отвечало интересам ордена.
Отношения между западными провинциями и иерусалимской штаб-квартирой были непростыми. Об этом свидетельствуют те проблемы, которые обсуждались на генеральных капитулах. В XIII в. встал вопрос о назначении «досмотрщика областей по эту сторону моря», заместителя или представителя магистра, которому поручалось наблюдать за всеми западными провинциями.[116] Однако когда провинция, объединявшая Прованс и часть Испании, раскололась, в результате чего образовались территориальные округа Арагон и Каталония, последняя была поставлена под прямое управление иерусалимского магистра ордена Храма. Официальным предлогом для этого стала необходимость административного отделения «сражающихся» провинций ордена (Святая земля и Испания) от «дающих пропитание».
На нижнем уровне структуры ордена располагались командорст-ва или дома, которые, однако, не следует рассматривать как одиночные центры. Скорее каждый из них представлял собой округ с главным или «материнским» домом и его «филиалами». Здесь мы опять встречаемся все с той же терминологической путаницей, усугубленной современными поклонниками истории тамплиеров, которые по капризу своего живого воображения превратили слишком много ничтожных лачуг в роскошные командорские резиденции. Какими же они были в действительности? В середине XIII в. английский хронист Матвей Парижский писал: «Тамплиеры владеют 9000 поместьями во всем христианском мире, а у госпитальеров их 19 000, и сверх того различные оброки и налоги, которые они взимают со своих братьев…».[117] Чаще всего эти цифры, приводимые Матвеем, принимают за чистую монету. Однако они безнадежно преувеличены, даже если окрестить командорством каждый виноградный куст и каждый выселок, принадлежавший ордену. В Англии Т. Паркер насчитывает десятка четыре командорств на момент ликвидации ордена, десять из которых находились в Йоркшире, а пять или шесть — в Линкольншире. А. Дж. Форей полагает, что в Арагоне и Каталонии их было тридцать два, и к ним можно добавить еще два в Наварре. В графстве Прованс их набиралось около сорока. Лоран Дейе приводит цифру в тысячу сто семьдесят командорств на территории современной Франции.[118]
Орден старался добиться как можно большего порядка в расположении этих центров с помощью обмена и покупок. На Западе орден преследовал две цели: набор людей и максимально эффективное использование своих поместий. Стало быть, для него было важно иметь достаточно густую сеть домов Храма, чтобы любой желающий вступить в орден тамплиеров мог без труда найти их, и чтобы избежать слишком большой разбросанности между ко-мандорствами и филиалами.
Иерархия этих организаций не отличалась жесткостью. В Дузане тамплиерский патримоний возник на основе четырех пожертвований, сделанных почти одно за другим: в 1133 г. — Дузан и Брука-фель, в 1136 г. — Сен-Мари-де-Кур, в 1153 г. — Сен-Жан-де-Карьер, позже к ним прибавились и другие. Около 1150–1160 гг. на этих землях, в долине Ода, на расстоянии примерно тридцати километров друг от друга, образовалось два командорства — Дузан и Каркассон. Ниже по течению реки, в сорока километрах от Дузана, находилось командорство Нарбонн. Немного позже Кур и Сен-Жан-де-Карьер были возведены в ранг подчиненных командорств. Их прокурорами, или командорами, или прецепторами стали Изарн де Мольере (1162 г.) и Пьер де Падерн (1169 г.).[119]
В Арагоне раньше всех были учреждены монастыри на севере, в Пиренеях; по мере Реконкисты короли стали поручать тамплиерам охрану вновь завоеванных территорий. Именно северные коман-дорства первыми приняли под свою опеку земли и замки, подаренные им королевской властью: так, в 1196 г. замок Альгамбра, резиденция недолговечного ордена Монжуа, был поставлен под прямое управление командора Новилласа, а затем, в 1201 г., туда был назначен подчиненный командор.[120]
Такое же шахматное расположение существовало и на Востоке, но совсем по другим причинам. Военные и стратегические нужды заставляли использовать для возведения замков совершенно определенные места. Военно-монашеские ордены владели как городскими домами, так и аграрными хозяйствами и деревнями. Связь между Иерусалимом и этими разнообразными структурами была налажена со всей возможной заботой. Тамплиеры прочертили в Святой земле своеобразную карту в масштабе однодневного перехода, на которой «каждый этап заканчивается либо командорством, обителью Храма, либо площадкой для бивака, снабженной колодцами», где орденский отряд мог устроиться на ночлег или разбить лагерь.[121]
Некоторые клетки и направления на этой шахматной доске находились на привилегированном положении. Это бросается в глаза в Святой земле: латинские государства вытянулись в линию на единственной узкой полоске земли между морем и пустыней, потому и военные постройки орденов, как вехи, выставленные в направлении с севера на юг, отмечали собой побережье (Тортоса, Шато-Пелерен) и внутренние долины (ось Оронт-Литани-Иордан (Сафед); пунктами привязки для военных объектов были также иорданские броды и перевалы, прорезающие Ливанские горы (Шатель де Ге-Жакоб и Крак де Шевалье госпитальеров).
В Испании и Португалии «граница» между христианскими королевствами и мусульманскими государствами определяла выбор тамплиеров, которые вместе с госпитальерами несли ее охрану. В 1143 г. указ короля Арагона передал храмовникам пятую часть всех земель, отвоеванных у мусульман. Впоследствии испанские монархи всячески умеряли это проявление великодушия, пока в 1233 г. король Арагона не отменил указ 1143 г. С этих пор в королевстве Валенсия вошло в обычай делать подарки в размере, пропорциональном оказанной помощи.[122]
В остальном христианском мире тамплиеры отдавали предпочтение путям сообщения. Каждый год потоки пилигримов, крестоносцев, лошадей, продуктов и денег устремлялись сухопутным или речным путем к портам Средиземного моря, откуда они на кораблях переправлялись в Сирию-Палестину. Не приходится удивляться тому, что вдоль дорог, связывающих Фландрию с Шампанью, можно было встретить многочисленные дома Храма.[123] И не по воле случая в первом списке провинций ордена, приведенном в уставе около 1160 г., значится провинция Венгрия, через которую обязательно пролегал путь крестоносцев, не желавших отправляться в Святую землю по морю. В Италии тамплиеров также притягивали дороги, по которым двигались паломники. У них было отделение в Тревизе, у начала балканской дороги в Константинополь, и, уже за пределами Италии, в Триесте, Поле, Любляне, и Вране в Хорватии. Верчелли в Пьемонте встречал переваливших через Альпы паломников, направлявшихся в Рим или желавших достичь Святой земли. Естественно, что там обосновались и тамплиеры, и госпитальеры. Речь шла не только об освоении паломнических маршрутов. Отметим, что большое значение имели дарения, сделанные в Лигурии, Венти-милле, Альбенге, Савоне и в районе крупного порта Генуя. В Северной Италии наличие дома в Милане засвидетельствовано с 1134 г., но руководящая роль в учреждении командорств перешла к дому в Пьяченце, основанному ранее 1160 г. Оттуда тамплиерские базы распространились вдоль дорог в долине По (Болонья), а затем прибрежных маршрутов Романьи и Южной Италии. Точно так же не было недостатка в тамплиерских командорствах вдоль дорог, спускавшихся от альпийских перевалов к Генуе и Венеции.[124]
На Западе важные пути перемещения паломников также притягивали внимание тамплиеров, и особенно «дороги к могиле Св. Иакова». Очень быстро обосновавшись на обоих склонах Пиренеев, тамплиеры и госпитальеры устроили приюты у перевалов. Капелланы и служители дежурили, наблюдая за участком горы. Вблизи Луза и Гаварнии тамплиеры вернулись к своей привычной работе по охране паломников.[125] Значимость командорства Сен-Жиль-дю-Гард была связана с тем, что для пилигримов в Иерусалим оно находилось на одном из последних этапов пути к Марселю, кроме того, здесь начинался лангедокский маршрут в Компостеллу, проходивший через область с густой сетью тамплиерских организаций. В Бретани дома в Нанте и на острове Муан, в заливе Морбиан, были основаны в пункте отплытия паломников в Сантьяго.[126]
Эта сеть создавалась в результате распространения вширь, начинавшегося с нескольких важных центров и чаще всего шедшего вдоль путей сообщения. Тамплиеры Дакса двигались вдоль горного потока По.[127] Ситуация в Провансе хорошо известна. Командорство в Ришеранше, основанное в 1136 г., дало побеги в Оранже, Руа и, главное, Сен-Жиле (около 1138) и Арле (1138–1140). Для ордена Храма это означало появление такого же количества новых миссионерских центров: Сен-Жиль руководил десятком подчиненных ко-мандорств. Ришеранш и Арль стали отправными точками для продвижения ордена на восток по двум параллельным линиям: первая, исходившая из Ришеранша, приводила к Систерону, Динье, Энтрево и Риго. Вторая связывала Арль с Эксом, Лоргом, Руо и портами Тулона и Йера. Эти две оси соединялись в графстве Ницца, где располагались влиятельные командорства Биот, Грасс и Ницца.[128]
Этот процесс отпочкования новых командорств приводил к нескончаемому переустройству общей структуры. В документе 1184 г. владение ордена в Тивре в Эро предстает как важное и процветающее и приписывается к командорству Лодев, находящемуся в подчинении у прецептора дома Сент-Элали де Ларзак. Однако это благополучие оказывается недолговечным, Тивре переживает упадок, и тамплиеры передают его под управление командорства в Пезенасе.[129] Шахматное расположение и гибкость организации благоприятствовали выполнению задач ордена, главная из которых состояла в том, чтобы обеспечивать быструю мобилизацию материальных и людских ресурсов в помощь Святой земле. Подтверждением этому начиная с середины столетия служит роль рыцарей Храма во Втором крестовом походе.