Под проектом в общем виде понимается некоторый замысел, а также совокупность идей, целей, значений, смыслов, достижение которых предусматривает деятельность в условиях ограниченных ресурсов и сроков и определенных рисков (высоких или низких), а также обеспечение необходимого качества конечного результата, чаще всего уникального. Управленческая теория и практика выработали такую область знания и деятельности, как управление проектами (project management) — определение и достижение некоторых целей и результатов при балансировании между объемом работ, ресурсами (деньги, труд, материалы, энергия, пространство и т.д.), временем, качеством и рисками в рамках проектов. Существенным фактором успеха управления проектами выступает наличие плана, минимизации рисков и отклонений от него, эффективного управления изменениями. В этом состоит его главное отличие от обычного процессуального или функционального управления.
Разумеется, управление изменениями (конструированием или деконструированием) в идентичности, понимаемое как реализация социокультурного проекта, происходит иначе, нежели где-нибудь в бизнесе или государственной корпорации. Здесь, понятно, с «планами», «отклонениями», вообще с характером и природой деятельности дело обстоит сложнее в том смысле, что зафиксировать их так же, как это делается в бизнесе или на госслужбе, довольно трудно (хотя, по правде сказать, элементы планов и отклонений от них все же в каком-то виде могут иметь место). Особенно если под идентичностью понимать не только и не столько свойство, сколько отношение. Но в любом случае такое управление предполагает реализацию некоторых целей и достижение конкретных результатов.
Если под идентичностью подразумевать «сохранение формы объекта во времени»[1] (В. Хёсле) на основе удержания некоего порождающего принципа, то смена этого принципа (а он неизбежно меняется) создает предпосылки и условия для смены самой идентичности.
Так, проект (принцип) гражданского общества, концептуально оформленный в трудах, в частности, Т. Гоббса и Д. Локка и сменивший прежние проекты (принципы) социального устройства (абсолютизм, вассалитет, синкретизм властей и т.д.), привел в действие имеющиеся ресурсы в части западного (англосаксонского и романо-германского) мира, однако для его действительной реализации потребовались осознанные и целенаправленные усилия по изменению социокультурной, гражданской, политической идентичности народов, составляющих западные общества. Хотя уже сам по себе этот проект означал некоторое переформатирование существенных элементов идентичности (европейской).
Именно этой логике и этой цели (хотя не только им) подчинялись, в частности, европейское Просвещение, изменения в законодательстве, буржуазные революции, напряженная идейная и политическая жизнь и борьба и т.д. Еще раньше в этой русле этой логики действовали мыслители Возрождения. Все эти феномены сопровождались управленческими усилиями.
В этом смысле, в частности, Просвещение, несомненно, удалось, потому что в результате идентичность (или отдельные ее характеристики) изменилась самым радикальным и в целом адекватным образом. Гражданское общество было построено, что стало успехом Запада, идентичность людей в основном стала соответствовать принципам гражданского общества. Поэтому более поздняя резкая критика Просвещения со стороны европейских (и не только) интеллектуалов, в немалой степени оправданная, все же не всегда справедлива, поскольку заставляет вспомнить, во-первых, выражение о крепости «заднего ума» и, во-вторых, о слишком больших социальных, культурных, политических ожиданиях, которые в условиях неизменного — константного — сопротивления социальной реальности всегда оправдываются лишь частично.
Похожим образом можно рассматривать и такие выдающиеся и в существенной мере воплощенные в действительность проекты лучших умов человечества, как «демократия», «правовое государство», «разделение властей», «конституционализм», «Вечный мир» И. Канта (правда, о подступах к реализации этой идеи еще и говорить не приходится, это пока скорее концепт, нежели проект), изменившие идентичности огромного количества людей.
В мировой истории имеются впечатляющие прецеденты, свидетельствующие о том, что идентичности подвергались изменениям в результате осознанных управленческих усилий. Соответственно можно проследить и исследовать, как это происходило и происходит.
Так, возникновение и шествие христианства как «вочело- вечившегося Логоса» (С. Аверинцев) медленно, постепенно деконструировало и сменило религиозную идентичность множества языческих народов — где добрым словом, где мечом и огнем — на огромных территориях мирового пространства. Этот процесс шел не сам по себе, а подчинялся управлению. Сначала он (процесс) имел центр управления и воздействия в лице соратников Христа, апостолов, затем — в виде церкви (сначала единой, затем католической, православной, протестантской) и ее иерархически-сетевого устройства.
В целом этот социокультурный и религиозный «проект» оказался успешным, что, впрочем, не избавило его от множества внутренних жесточайших противоречий, кризисов, реформаций, расколов, проявлявшихся на протяжении более чем двадцати веков в вовсе не христианских действиях и поведении и «ударных» отрядов церкви крестоносцев, и церковной элиты, и инквизиции, и многих рядовых и не рядовых верующих. Успех заключался в том, что христианская вера победно шествовала по всему свету много сотен лет и сегодня охватывает собой более 2,1 млрд человек и все континенты и страны мира. Многие христиане именно благодаря обретенной вере и религиозной идентичности за долгие века явили миру образцы духовного мужества и стойкости.
Это относится и к буддизму, и к исламу, ставшими мировыми религиями.
Конструирование христианской идентичности шло как естественно-органическим, так и насильственным путем. Трудно сказать, чего в истории человечества было больше. Однако в силу того, что Запад опережал многие регионы мира в своем развитии, он обладал исторической инициативой во взаимодействии с ними и соответственно западная идентичность преимущественно доминировала, очень часто через насилие, причем не только в связи с утверждением христианской идентичности.
Так, сознательно направляемый и вполне управляемый европейцами — англичанами, испанцами, голландцами, португальцами и т.д. (христианами, к слову) — процесс работорговли и перемещение из Африки на Карибские острова и в Северную и Южную Америку в XVI—XIX вв. миллионов африканцев насильственно изменили социальную, культурную, этническую, религиозную идентичность как самих перемещаемых, так и местных жителей, а также их потомков. Здесь, разумеется, важны были сами рабы как таковые, как рабочая сила, поэтому их африканская идентичность, никому не нужная, жестоко подавлялась и вместо нее «вбивалась», насаждалась рабская идентичность — в чисто экономических интересах («ничего личного, только бизнес»). Последующим поколениям рабов, силой отчужденным от территории, культуры, языка, религии их предков, уже мало что напоминало об этой африканской идентичности (хотя что-то, разумеется, оставалось — от генетики, цвета кожи, психотипа, танцевальных ритмов, культов — вроде вуду — и т.д.).
По сей день проблема африканского происхождения части теперь уже коренных граждан США является «пунктом», оселком, которым поверяется политкорректность и толерантность значительной части остального населения страны. Иначе говоря, даже в этом плане едва ли можно считать завершенной «деколонизацию» американского (разумеется, не только американского) сознания, если изъясняться языком идейного течения, называемого деколониальной философией.
Как видим, осознанные усилия по смене идентичности могут быть как положительного, так и отрицательного свойства. Впрочем, ни одна из приведенных иллюстраций, как и всё в обществе, не может быть охарактеризована, исследована и понята в рамках одной-двух парадигм или объяснительных схем, тем более в манихейской дихотомической логике «позитивное — негативное», давно уже устаревшей теоретически, методологически, эпистемологически, морально[2].
Итак, сконструированные пророками, мудрецами, мыслителями, религиозными и государственными деятелями концепты, принципы, парадигмы, системы идей, а также целенаправленные усилия по изменению идентичности огромных масс людей (в разных целях) складывались в некоторый проект — социальный, социокультурный, религиозный и т.д. — и были возможны уже в далекие библейские времена (очевидно, 40 лет хождения по пустыне евреев под водительством пророка Моисея означали стремление искоренить рабскую идентичность и обрести новую, основанную на свободе — по крайней мере так говорит одна из интерпретаций этой ветхозаветной истории) и, по-видимому, даже раньше. В нынешние гораздо более продвинутые в технико-технологическом и информационно-коммуникативном плане времена таких возможностей намного больше и воздействие на идентичность способно стать (хотя и не всегда) в высшей степени продуктивным. Что наша действительность наглядно и демонстрирует.
________________________
[1] Хёсле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности //Вопросы философии. 1995. № 12. С. 23.
[2] Это не значит, что в социуме не должно быть некоторых абсолютови табу — «не убий», «не укради» и т.д., исключение инцеста, каннибализмаи т.д. Без них социуму грозит распад и дезорганизация.