«Классическим» образцом насильственного изменения социокультурной, политической, этнической, национальной, религиозной идентичности, завершившимся практически на наших глазах, является феномен Косово. С XIII в. край Косово — центр сербской государственности и религиозности. Однако после поражения сербского войска в битве на Косовом поле с армией Османского государства в 1389 г. и окончательного захвата Косово турками в 1454 г. начался отток сербского населения и экспансия албанского мусульманского. К 1990-м гг. удельный вес последнего составил 82%, в 2007 г. — 92%. После этого вопрос о какой-либо идентичности, имеющей сербское происхождение в Косово, утратил свое значение. Проект, поддерживаемый в течение веков Турцией, а на последнем этапе — Западной Европой, «успешно» завершился. Сербы практически ни на что в нем уже не могут рассчитывать, разве что на чудо.
Здесь, разумеется, можно возразить: идентичность сербов не изменилась, они оказались просто изгнанными из Косово. А это совсем не то, что называется сменой идентичности. И вообще не следует путать демографию с идентичностью. В целом это верно, но не во всем. Идентичность сербов все же изменилась. К унижению, испытанному в результате поражения на Косовом поле в 1389 г., они испытали унижение, связанное с грубым изгнанием их из Косово в 1990-е гг., поддержкой этого изгнания Западом, фактическим отторжением края от Сербии и признанием его независимым государством в 2000-е гг., готовностью политической элиты страны на любые уступки ради вступления в Евросоюз. А это именно то, что требовалось, поскольку слишком неуступчивыми и самобытными были на протяжении веков Сербия и ее православный народ для Западной Европы[1].
Элементы подобного сценария, кстати, не исключаются и для самих стран Запада, в которых, по признаниям их лидеров (Германии, Франции, Великобритании), политика муль- тикультурализма провалилась. Нарастание удельного веса чужеродного населения в этих странах способно самым серьезным образом изменить идентичность коренного населения. В Париже уже сегодня встретить коренного француза европейского происхождения не так просто. Усиливающийся в Западную Европу поток беженцев и мигрантов из стран Ближнего Востока и Африки — это бумеранг, возвращающийся к инициаторам и устроителям хаоса в этих регионах.
Еще одним прецедентом целенаправленного насильственного (и весьма успешного) изменения национальной, религиозной, языковой, культурной идентичности в геополитических целях является драматическая история Галиции и Волыни — части Западной Украины. Более пяти веков находившиеся под давлением и управлением Польши, Австро-Венгрии их жители, считавшие себя русскими, были оторваны от экономического и культурного развития русского и малороссийского народов. Ватикан, Варшава и Вена стремились уничтожить родственные узы, религиозную, языковую и культурную общность жителей Галиции и Волыни с русским народом, Россией, вытравить у них все проявления русскости[2].
Первым шагом в этом направлении стала Брестская Уния 1596 года, подорвавшая православные основы духовного бытия галичан и способствовавшая смене их идентичности. «Фактически Брестская уния положила начала формированию на западноукраинских землях отдельного народа со своей духовностью и культурно-исторической традицией»[3]. Отказ от веры предков заложил в основу смены идентичности предательство. И в дальнейшем становление угодного Варшаве и Вене этноса представляло собой непрерывную цепь измен. Вслед за верой жертвами стали язык, культура, история и даже собственное название (рутены, украинцы вместо русинов, русских)[4]. Предательскую роль в деле перерождения идентичности русского населения западноукраинских земель сыграла галичанская элита.
Императору Францу-Иосифу I удалось «заквасить» гали- чанскую идентичность на антироссийский «дрожжах». Его русофобия отчеканилась в формуле: «Наше будущее — на Востоке, и мы загоним могущество и влияние России в те рамки, за которые она вышла. Наш естественный враг на востоке — Россия»[5]. Перерождение Галиции было для Вены и самоцелью, и средством реализации антироссийских замыслов. Галичане должны были стать и инкубатором русофобских идей для Украины, и крестоносцами, призванными завоевать ее для Вены. На этом пути просвещенной Австрии были и виселицы, и казни, и концентрационные лагеря Терезин и Талергоф, и запреты на профессии по национальному признаку, и навязывание нового языка и т.д.
Этот проект по насильственному разотождествлению, распредмечиванию, т.е. по смене идентичности сотен тысяч людей безусловно удался. История показала, что значительная часть населения, элита Галиции оказались враждебно настроены по отношению к России, что проявляется и в наши дни. Отдельные очаги русскости и русской идентичности в Галиции носят «мерцающий» характер — не в том смысле, что эта идентичность множественна и высвечивается разными гранями, а в том, что она остаточна, фрагментарна и постепенно затухает, испытывая давление и не ощущая поддержки. Оставшиеся немногочисленные русины сегодня испытывают в Западной Украине громадные трудности и сопротивление в проявлении собственной идентичности.
Эти и многие другие исторические сюжеты (например, действия Польши по полонизации населения Западной Украины и Западной Белоруссии в 1920—1939-е гг.) показывают, что смена идентичности может происходить в процессе жесткого, силового управленческого воздействия на нее.
Возможна смена идентичности и результате «мягкой мощи» (soft power).
Крестовые походы, религиозные войны и расколы, инквизиция, работорговля, первоначальное накопление капитала,
Ку-Клукс-Клан, революции, фундаментализм, нацизм, фанатизм, коллективизация сельского хозяйства, шоковая терапия в России (растянутая на 20 и более лет), закрытие национальных школ и СМИ, ограничение употребления языка (страны Балтии, Украина) и т.д. — варианты попыток жесткой смены идентичности.
Привнесение письменности, религиозные миссионеры, радио «Свобода», музыка «Битлз», джинсы, пепси-кола, Макдоналдс, «Плейбой», джаз, ликвидация безграмотности, общество потребления, Интернет, экономическая и информационная экспансия (европейская, американская, китайская) во все регионы мира, гламуризация разных сфер социума и т.д. — воздействие на идентичность и изменение ее характеристик посредством «мягкой мощи».
Оба подхода осуществляются в процессе управления, оба могут быть успешными, однако проявления успешности при этом оказываются разными. Использование «мягкой мощи» в воздействии на идентичность более органично и действенно, происходит постепенно, и процесс смены или деконструкции идентичности растягивается на более продолжительное время. Для применения «мягкой мощи» ее носитель должен быть достаточно сильным, чтобы полагать ее более эффективной и не скатываться к силовым методам. Однако чаще всего обладание силой искушает к ее использованию.
Управление изменениями в идентичностях, понятно, отличается от управления изменениями, например, в бизнесе. Отличаются все основные функции — целеполагание, планирование, организация, координация, мотивация, контроль. Однако эти функции все же присутствуют и в управлении идентичностями. Изменения в идентичностях более долговременны, четко сформулированных планов часто не существует — разве что какие- нибудь полумифические «Протоколы сионских мудрецов» или «Майн Кампф».
Отсутствие управления, а нередко и наличие его способно конструировать отрицательную (негативную) идентичность. Так, отсутствие управления подготовкой государственной элиты с высокой степенью вероятности ведет к тому, что приходящие к власти и в управление окажутся не готовы к такой роли — масштаб и горизонты мышления оказываются недостаточными, стратегическое видение отсутствует, доминирует отрицательный отбор (т.е. на передний план выходят прежде всего агрессивные, алчные, изворотливые, профессионально несостоятельные, аморальные, не выбирающие средств индивиды), интересы элиты не идентифицируются с интересами страны и находятся за ее пределами[6].
Отсутствие серьезной работы с идентичностью национальной элиты и бюрократии ведет к тому, что формируется идентичность бюрократии не в веберовском смысле (основанная на протестантской религиозности и этике и европейской рациональности), а в современном российском или африканском обнаружении — коррумпированная, беспредельно алчная, компрадорская, неквалифицированная, непатриотичная и т.д. Поэтому идентичность монархов, президентов, премьеров, министров, бюрократии, элиты в целом нуждается в предметном внимании и контроле со стороны общества.
В процессе управления изменениями в идентичности ее не всякое задуманное и управляемое изменение удается. Любая идентичность сопротивляется — этносы, нации, языки, культуры, религии и т.д. Гитлер хотел немцев превратить в высшую расу, однако для него и его окружения все плохо закончилось. Есть проблемы с американской нацией, в частности, плохо работает знаменитый «плавильный тигль». Российские староверы сохраняют свою идентичность со времен раскола в русской православной церкви в XVII в. и ничто не говорит о том, что они собираются что-то менять в ней.
Не вполне удался эксперимент с формированием новой исторической общности — советского народа. Хотя сложившиеся компоненты его идентичности вполне просматриваются и сегодня, после прекращения эксперимента снова зримо проявились элементы прежних идентичностей — этнические, конфессиональные, а также клановые, кастовые и иные формы ква- зисоциальной самоидентификации. Отрицательные элементы в идентичности россиян, уходящие в глубины времен татаро- монгольского ига, абсолютизма, крепостничества, изживаются трудно. Поэтому не следует преувеличивать и переоценивать возможности управления идентичностями. Но и недооценивать и преуменьшать — тоже.
Скажем иначе. В истории вовсе не безусловно, что те, кто полагает себя инициаторами или распорядителями социальноэкзистенциальной динамики и идентичности, оказываются несомненными бенефициариями. Часто случается, что при переходе, например, революции из ее идейно-религиозной стадии в бизнес-стадию, т.е. стадию перераспределения статусов, власти, авторитета, богатства, управления, организации общественного производства инициаторы и лидеры становятся маргиналами, страдальцами или даже прямыми жертвами (жирондисты, эбертисты, якобинцы, левые эсеры, ленинская гвардия, иранские исламо-марксисты и т.д.). «Притязания на силовое пересоздание коллективных и индивидуальных идентичностей сталкиваются с тяжелой фактурой истории»[7].
В сознательном изменении элементов идентичности значительно влияние таких феноменов, как реклама, средства массовой информации и коммуникации, манипулирование, всевозможные кодексы и т.д. Они формируют социальный запрос, моду, и в результате — различные идентичности («массового человека», человека «потребляющего» и оттого «одномерного» (Маркузе), «успешного», «гламурного», «богатого», «профессионала» и т.д.). Проблема в том, что сами авторы таких изменений в идентичности никогда не знают, что в итоге получится, какими могут быть последствия. Поэтому, скажем, эскалация насилия на экране способна обернуться эскалацией насилия в реальности и в результате против самих, например, журналистов или политиков — немало их погибло и погибает в результате того, что они «успешно» способствовали деструктивному изменению ценностной структуры идентичности общества. Сама по себе крайне нерациональная для общества стратегия эскалации чрезмерного потребления и гедонизма оборачивается для людей излишним напряжением сил в погоне за ложно понимаемыми престижем, модой, гламуром и т.д.
Поскольку все в обществе обладает внутренней противоречивостью, управление изменениями идентичности ничуть не лучше и не хуже управления (за исключением очевидно силовых и деструктивных случаев), например, научными знаниями и открытиями — и то, и другое можно использовать как во благо, так и во вред человечеству. Сами по себе знания и открытия ценностно не хороши и не плохи, их использование зависит от внутренней культуры, идеалов, ценностей, интересов людей. Если же идеалы, ценности и интересы изначально формируются как деструктивные, то их носители во власти и управлении с высокой степенью вероятности будут на их основе обращать имеющиеся ресурсы себе на пользу и во вред обществу. Поэтому общество заинтересовано в выработке системных мер защиты против нарастания таких деструктивных элементов идентичности, недопущении их свыше определенного минимума, сверх критической массы, и прежде всего в кругах национальной элиты, особенно властно-управленческой. Как известно, по М. Веберу, бюрократия — это не только социальная сила, но еще и особый ментальный тип, основанный на догматах (мыслитель исследовал прежде всего западную бюрократию) протестантской религиозности и этики, задающих облик целой культуры и общественной эпохи модерна[8].
Элементы идентичности могут устаревать и переставать соответствовать вызовам времени. Упорство в сохранении идентичности способно привести к плачевным результатам. Жители острова Пасхи вымерли, поскольку вопреки здравому смыслу сохраняли ненужные, малозначимые элементы своей идентичности, состоявшие в том, чтобы в целях ложно понимаемых чести и достоинства возводить никому не нужных каменных истуканов и тратить на это скудные и последние силы и ресурсы, которых уже не хватило для выживания. Истуканы остались, население прекратило свое существование[9].
Жители Гренландии, викинги, выходцы из Северной Европы, долгое время (около 450 лет) сохраняли свою христианскую идентичность, и соответствующий ей бытовой и экономический уклад (фермерское хозяйство и т.д.). Однако в суровых условиях острова они нуждались в освоении некоторых иных способов жизнедеятельности и хозяйствования, в частности, которые использовали и используют коренные его жители — инуиты. Европейцы-викинги не вняли этой необходимости и в результате свели свое присутствие на острове к минимуму, сойдя с исторической сцены[10].
В трансформирующихся обществах укорененность элементов неадекватной, несовременной социальной идентичности блокирует формирование ее гражданских оснований. Их подменяют, повторим, этнические, конфессиональные, клановые, кастовые и иные формы квазисоциальной идентификации. В процессе адаптации традиционалистских структур к современности возникают гибридные идентичности, которые могут стать источником как модернизации, так и демодернизации и дезинтеграции общества. Элита, ее идентичность становятся в этих условиях ключевым фактором, задающим вектор динамики[11].
Существенным является вопрос о степени и пределах управляемости идентичностями. Такая управляемость, видимо, возможна в той мере, в которой любая идентичность может быть рационализирована, формализована, смоделирована, и все это может быть применено к ней как реальности, обладающей синергетической природой. Никакого точного прогноза здесь быть не может. Он может быть лишь предельно вероятностным, общим, неконкретным. Скорее всего, ситуацию с идентичностями можно охарактеризовать как управляемый (в той или иной мере) хаос. Микроидентичности (потребления, корпоративные, кастовые и т.д.) могут быть сконструированы быстрее и конкретнее, макроидентичности требуют больших усилий на протяжении более продолжительного времени (этническая, религиозная, социальная, гражданская и т.д.). Искоренение нежелательной идентичности может осуществляться также посредством устранения (в разных формах) ее носителей (Косово, а также некоторые ближайшие соседи России, блокирующие употребление русского языка, и т.д.). Конструирование новой идентичности в таком случае происходит на освободившемся месте в результате целенаправленного воздействия на новый человеческий субстрат.
__________________________
[1] Описание процессов, связанных с феноменом Косово, не претендуетна полноту, глубину и точность расстановки акцентов. Для этого нужнобольше времени и места. Это описание подчинено целям данной главы.
[2] Фомин А. И. Станет ли Украина большой Галичиной? // Свободнаямысль. 2009. № 11. С. 75.
[3] Толочко П. О «хорошем» Западе и «плохом» Востоке. Киев, 2008. С. 19.
[4] См.: Фомин Л. И. Станет ли Украина большой Галичиной? С. 75.
[5] См.: Там же. С. 76.
[6] Двойное гражданство (на всякий случай), недвижимость, бизнес за границей, счета в зарубежных банках, дети в зарубежных университетах.
[7] Рашковский Е. Б. Многозначный феномен идентичности: архаика,модерн, постмодерн... // Идентичность как предмет политического анализа :сб. ст. / отв. ред. И. С. Семененко, Л. А. Фадеева. М., 2011. С. 33—34.
[8] Серкина Н. Е. Парадигма социального управления в теории и практикесоциальной модернизации: дис.... канд. филос. наук. Йошкар-Ола, 2005. С. 70.
[9] См.: Даймонд Д. Коллапс. Почему одни общества выживают, а другиеумирают.
[10] См.: Там же.
[11] Семененко И. С. Идентичность в предметном поле политической науки //Идентичность как предмет политического анализа : сб. ст. // отв. ред.И. С. Семененко, Л. А. Фадеева. М., 2011. С. 10.