- Современная международная обстановка: цивилизации, идеологии, элиты
- Вступительное слово
- Предисловие
- Глава I Основы анализа и прогноза современной МО
- 1.1. Анализ и стратегическое прогнозирование развития МО в России
- 1.2. Основы методологии долгосрочного прогнозирования развития современной МО
- 1.3. Основы анализа и прогноза развития конкретного субъекта МО
- 1.4. Анализ и стратегический прогноз развития новых парадигм МО
- 1.5. Модели и алгоритмы реализации политической стратегии цивилизаций и государств
- 1.6. Политическая стратегия Западной цивилизации в отношении России
- 1.7. Локальные цивилизации — основные субъекты МО
- 1.8. Перспектива развития российской цивилизации как основы будущей МО
- 1.9. Основные особенности развития и противоборства цивилизаций
- 1.10. Развитие МО и военная организация России
- Глава II Правящая элита цивилизаций и государств как основной объект внешнего силового воздействия
- 2.1. Внешнее влияние на восприятие МО российской элиты
- 2.2. Идеология как основное средство противодействия внешнему влиянию на правящую элиту
- 2.3. Способность российской правящей элиты адекватно формулировать цели и задачи
- 2.4. Сознательное искажение МО
- 2.5. Информационная война против правящей элиты
- 2.6. Российская правящая элита как главный объект противоборства
- 2.7. Либеральная парадигма и столкновение цивилизаций
- 2.8. Либеральная российская элита и развитие СО
- 2.9. Война как главное средство политики современного либерализма
- 2.10. Российская либеральная элита и современная война
- Глава III Идеология правящей элиты как важнейший фактор формирования МО
- 3.1. Роль идеологии в анализе и прогнозе развития МО
- 3.2. Идеология как средство формирования реального и виртуального представления о современном состоянии МО
- 3.3. Военная организация России и идеология
- 3.4. Значение идеологии современной России для формирования МО
- 3.5. Идеология и дезинформация при анализе и прогнозе развития МО
- 3.6. НЧК, его институты и идеология
- 3.7. Роль идеологии в сценарии «Глобального военно-силового противоборства цивилизаций»
- 3.8. Влияние идеологической борьбы внутри правящей элиты на формирование МО
- 3.9. Влияние правящей элиты на формирование МО в условиях сетецентрической войны
- 3.10. Влияние национального человеческого капитала на субъекты МО
- Список используемых сокращений и аббревиатур
- Понятийный аппарат
- Список используемой литературы
- Все страницы
3.8. Влияние идеологической борьбы внутри правящей элиты на формирование международной обстановки
Известно, что различные лагеря или фракции (партии и т.п.) правящей элиты оказывают в разное время разное по своей силе влияние на формирование политики и — через это влияние — на формирование всей МО и ВПО в мире.
Поэтому существует реальная проблема того, чтобы точно определить силу влияния того или иного лагеря (партии) правящей элиты. Иногда эта проблема, на наш взгляд, искусственно преувеличивается. Так, относительно политики США существует еще с советских времен школа (представленная, прежде всего, институтом США и Канады РАН), которая преувеличивает разницу в оценках и подходах между различными лагерями истэблишмента и партиями в США, а также влиянием западноевропейских лидеров.
На наш взгляд, для анализа и прогноза политики и стратегии того или иного государства важнее знать соотношение сил и влияния различных групп в правящей элите, представляющих различные идеологические подходы, выраженные в разных политических концепциях. Так, разница в подходах к Германии в конце 1930-х годов, в Великобритании персонифицировалась, в конечном счете, в разнице концепций безопасности Чемберлена и Черчилля, отражавших не столько разницу в их идеологическом отношении к коммунизму и нацизму, сколько разницу в реализме и понимании сути национальной безопасности.
Другими словами, в политике, говоря об идеологии, не следует говорить о личных симпатиях и идеологических предпочтениях. Идеология в политике — это система политических взглядов на обеспечение безопасности и благоприятных условий развития государств. И с этой точки зрения следует относиться к оценке, анализу и прогнозу субъективно-идеологического влияния на политику государств, ЛЧЦ и наций. В самом общем виде это представлено на следующем рисунке (рис. 3.15).
Рис. 3.15. Логическая схема объективного влияния и субъективного восприятия этого влияния на формирование МО, ВПО, СО
Таким образом, из логической схемы видна не только иерархия и структура развития сценариев МО, ВПО и СО, войн и конфликтов, но и то, что на каждом из этапов ее элементы подвергаются субъективной оценке, анализу и трактовке. Оценка, которая происходит в острой идеологической и научной борьбе, но результаты которой, как правило, зависят не от качества аргументов и доказательств, а от того, кто обладает властью или другими ресурсами. В итоге таких споров побеждает не «научная истина», «вера», «принципы» и др. идеологические атрибуты, а контроль над властным ресурсом. Иногда такой субъективный результат оказывался положительным, но чаще — конъюнктурно-отрицательным, даже вредным. «Победа» в идеологическом споре узкой группы партийных начальников во главе с М. Горбачевым дорого стоила не только элите и обществу, но и всей нации и стране.
Причем чем выше в иерархии находится тот или иной сценарий идеологической борьбы, тем фундаментальнее его значение и влияние для последующих сценариев. Так, процесс национальной самоидентификации на Украине (самый верхний уровень рисунка) стал первопричиной дальнейших сценариев развития МО, ВПО и даже СО, что особенно ярко проявилось в конфликте «Правого сектора» и Порошенко в июле 2015 г.
Искаженное субъективное восприятие реальной МО или ВПО не только в результате идеологической борьбы отдельных социальных групп, но и личностей, не такая уж, редкость, которая, как правило, объясняется очень упрощенно — определенными личными интересами — идеологией, деньгами и т.д. Приведем пример того как субъективно и заведомо ошибочно некий политик (И. Рыбкин) выбрал и стал реализовывать на практике сценарий, исключающий возможность вооруженного противоборства локальных цивилизаций и наций, а также наличие внешней угрозы России (именно так было сказано, в частности, в первой редакции Концепции национальной безопасности России 1996 г.). В соответствии с этим субъективно-позитивным сценарием, потребности у России в средствах вооруженного насилия исчезают: прекращается финансирование, закупка и НИОКР, ВиВТ, производство, модернизация, обслуживание и т.п. (что и было с большинством систем в 1990-е гг.). Через некоторое время оказывается, что таких средств уже либо нет вообще, либо осталось ничтожно мало. Именно так и случилось к началу 2000 года.
Конкретные примеры развития такого сценария — Россия до начала XXI века и Украина до 2014 года — настолько убедительны, что возникает единственный вопрос об ответственности тех лиц, кто лично отвечал за такой анализ оценки, прогноз и принятие решений.
К сожалению, именно вопрос ответственности конкретных лиц за принимаемые решения является наиболее трудно решаемым, хотя провести простейшее расследование совсем несложно: у всех документов есть подписи, даты, резолюции. Для целей же нашего исследования важен вывод, который, к сожалению, может быть очень пессимистическим: можно сделать блестящий научный анализ и соответствующий стратегический прогноз, но это отнюдь не гарантирует, что принимаемые решения будут вытекать из такого анализа и прогноза. Субъективная политическая воля может (и, как правило, так и делает) перечеркнуть все научно обоснованные рекомендации. Но нередко бывает и так: научная экспертиза отражает ложные идеологические посылы. Так было, например, во второй половине 1980-х годов, когда по поручению А. Яковлева и М. Горбачева институты РАН усиленно разрабатывали все более изощренные способы уступок Западу, а в МИД допоздна трудились, чтобы «к утру» придумать очередную уступку США.
Ниже мы увидим, что на формирование МО, ВПО и СО влияют не только объективные, но и субъективные процессы, а также как эти субъективные оценки, сделанные политиками, экспертами и военными, влияют на формирование МО и даже СО. Рассмотрим подробнее один уже вскользь упоминавшийся пример. Так, к перечню (важнейших) особенностей развития отношений в треугольнике США-РФ-КНР А. Арбатов и В. Дворкин относят то, что «Российско-американские стратегические отношения основаны на паритете ядерных вооружений, взаимном ядерном сдерживании и сорокалетнем опыте соглашений об ограничении и сокращении вооружений»271.
271 Арбатов А. Г., Дворкин В. Н. Большой стратегический треугольник. — М.: Центр Карнеги, 2013. С. 7.
С этим положением согласиться, безусловно, нельзя. Ядерные проблемы отношений остались в прошлом. Думать так сегодня — сознательно вводить в заблуждение свою политическую элиту. Строго говоря, достигнутый ядерный паритет ничему не мешает и не помогает — ни санкциям, ни вооруженной борьбе, ни изоляции России. Может быть, только США мешает использовать ЯО. Характер противоречий между Россией и США и двусторонние отношения в XXI веке основываются на фундаментальных разногласиях, которые прежде носили идеологическую форму (разногласия либеральной и коммунистической системы ценностей), а теперь политическую и цивилизационную форму. В их основе — и прежде и сегодня — находятся геополитические противоречия, во-первых, и мировоззренческие, ценностные, во-вторых. Любопытно, но острота этих противоречий, как оказалось, во втором десятилетии XXI века может быть даже больше, чем во второй половине XX века. О чем прямо говорил Б. Обама в своем выступлении «О стратегии национальной безопасности» в феврале 2015 года272.
272 Обама Б. Стратегия национальной безопасности («The White House») / Эл. ресурс: ИНОСМИ, 2015. 13 февраля / http://inosmi.ru/
Думается, на наш, взгляд, что российско-американские отношения в международной и даже стратегической области в XXI веке:
— в последнюю очередь основаны на ядерном паритете;
— меньше всего зависят от ядерного сдерживания;
— фактически игнорируют «опыт» сорока лет переговоров об ограничении СЯС.
Таким образом, существует, как минимум, две точки зрения на характер российско-американских отношений, существенно отличающих друг от друга. Одна — А. Арбатова и А. Дворкина — основана на примере положительного опыта ядерного противостояния, другая — на геополитическом и ценностном противостоянии. Главное политическое значение этих точек зрения заключается в том, что «ядерные приоритеты», о которых говорят эксперты, никоим образом сегодня не влияют не только на политико-экономическое поведение США в отношении России, но даже и на военную составляющую — СО. Никто не планирует использовать СЯС ни в каком из вариантов развития СО до тех пор пока США, во всяком случае, не создадут потенциал неядерного ВТО и эффективную систему ПРО. Во всех уравнениях отношений «США-Россия» СЯС выведены «за скобки».
Другая странная особенность, подчеркнуто выделяемая указанными выше экспертами в отношении «стратегического треугольника» Россия-Китай-Америка, заключается в «отсутствии информации о ядерных силах» со стороны КНР: «В отличие от российско-американского подхода к стратегической стабильности китайский подход не основан на ракетно-ядерном паритете и взаимном ядерном сдерживании. КНР — единственная из «Большой пятерки» ядерных держав, которая не предоставляет информацию о своих ядерных силах»273, пишут авторы. Вряд ли оправданно противопоставлять позиции КНР-США и США-РФ таким образом: отсутствие легальной и полной информации о ядерных силах не является основанием для серьезной политики. Это просто отсутствие легальной информации, не более того, которое может быть компенсировано разными способами, но отнюдь не объясняет наличие фундаментальных геополитических, экономических, мировоззренческих противоречий в «треугольнике»274.
273 Арбатов А. Г., Дворкин В. Н. Большой стратегический треугольник. — М.: Центр Карнеги, 2013. С. 7.
274 Подберезкин А. И. Третья мировая война против России: введение к исследованию. — М.: МГИМО-Университет, 2015.
Еще менее оправданно связывать небольшую численность СЯС КНР с намерением нападения, а значительные СЯС — как потенциал сдерживания. Связь представляется очень сомнительной. Если исходить из такой посылки, то и незначительные ядерные потенциалы Израиля предназначены для нападения, а Франции — «для резерва». «Если ядерные силы КНР столь ограниченны, как считается, то они не способны к ответному удару и, очевидно, рассчитаны на упреждающий удар. Китайский потенциал ответного удара может быть состоятелен только в случае существования скрытого резерва»275. Пишут авторы.
Подобные псевдостратегические размышления российских экспертов абсолютно беспочвенны. И не только потому, что в официальных доктринальных и нормативных документах и реальной военно-технической политике не находят своего подтверждения, но и противоречат здравой логике, ведь таким образом можно объявить агрессивной любую сторону, у которой появляется оборонительный потенциал. На самом деле — хотят того эти эксперты или нет — они просто выражают систему идеологических взглядов близких западной ЛЧЦ.
Более того, в XXI веке сложилось устойчивое представление о необходимости иметь оборонительный потенциал на разных уровнях эскалации военного конфликта — от самого низкого до самого высокого, получившего оформление в последней редакции Военной доктрины России от 19 декабря 2014 года, — системы неядерного сдерживания, как комплекса внешнеполитических, военных и военно-технических мер, направленных на предотвращение агрессии.. .»276.
Основания для беспокойства А. Арбатова и В. Дворкина, базирующиеся на отсутствии информации о китайском потенциале и намерениях, вряд ли достаточны и справедливы. В этой связи очень неубедительными выглядят следующие политические рекомендации А. Арбатова и В. Дворкина: «Необходимо учитывать китайский фактор при разработке новых российско-американских инициатив по ограничению и сокращению вооружений»277, а также предположения российских экспертов, которые больше похожи на пожелания китайской стороне: «Пекин может присоединиться к процессу разоружения, если...»278. Каких инициатив РФ и США? Какая может быть реальная основа для продолжения ограничения СЯС США и РФ?
В конечном счете, не так, уж, и важно, что предлагают российские эксперты конкретно. Важно то, что их субъективное представление о характере внешних угроз для России очень далеко от реальности, но зато очень близко к позиции западной ЛЧЦ. Важно и то, что эта и любая иная субъективность политиков и экспертов, нередко зафиксированная в политических документах и решениях, не отражает реальных тенденций в развитии ВПО и СО.
Приведенные примеры нужны не только для того, чтобы проиллюстрировать как авторитетные и известные эксперты субъективно понимают реальную МО и ВПО, но, прежде всего, для иллюстрации разницы в оценке МО у представителей разных политических элит в России, в контроле над которыми заинтересованы в западной ЛЧЦ. Подобный разброс мнений и субъективных подходов при оценке МО — та реальность, с которой сталкиваются политики все последние столетия, когда пытаются оценить не «возможности» («capabilities»), а «намерения» («intentions»), когда избегают «идеологизации» политики. Если возможности меняются относительно медленно (на чем мы специально остановимся ниже), то намерения — очень быстро.
275 Арбатов А. Г., Дворкин В. Н. Большой стратегический треугольник. — М.: Центр Карнеги, 2013. С. 7.
276 Военная доктрина Российской Федерации. Утверждена Президентом РФ В. Путиным 19 декабря 2014 г. / офиц. сайт Президента РФ / л/ллл/.Пре-зидент.рф. 26 декабря 2014 г.
277 Арбатов А. Г., Дворкин В. Н. Большой стратегический треугольник. — М.: Центр Карнеги, 2013. С. 7.
278 Арбатов А. Г., Дворкин В. Н. Большой стратегический треугольник. — М.: Центр Карнеги, 2013. С. 7.
Так, экономические, финансовые и иные возможности России за 2013-2015 годы изменились незначительно. Эти изменения можно оценить в нескольких процентах, даже долях процентов по ряду направлений, да и то, далеко не в лучшую сторону. Но политико-идеологические намерения изменились существенно из-за радикально изменившихся внешних условий, что позволяет надеяться, что в главном противоборстве ЛЧЦ — идеологическом — сможет победить российская ЛЧЦ. Сначала идеологически, а затем и политически.