- Белая Русь. Исторические штудии
- 17.11.2023
- 31.07.2023
- 05.04.2021
- 17.01.2019
- 18.10.2018
- 01.01.2014
- Историография Великого княжества Литовского и «Очерк истории литовско-русского государства» М.К. Любавского
- Великая Литва или «альтернативная» Русь?
- Белоруссы
- Литовско-русское государство
- Русско-литовские и русско-польские войны
- Все страницы
"В 90-е годы XX в. начале XXI в. историческая "литванистика" восточнославянских народов вступила в очередной этап своего развития, определяемого новым социально-политическим и социокультурным контекстом развития белорусской, украинской и великорусской нации. Этот период был ознаменован большим числом значительных изменений (как положительного, так и негативного характера), отразившихся на характере развития исторической науки восточнославянских народов в целом и исторической "литванистики" как одного из ее магистральных направлений в исследовании истории феодализма в частности. Новыми моментами явились: 1) переход исторической "литванистики" на "рельсы" новой методологической парадигмы; 2) выход на первые "роли" в исследовании истории ВКЛ белорусской историографии, для которой история ВКЛ стала в 90-е годы своеобразным историческим "полигоном" для выработки своей национальной концепции исторического процесса на белорусских землях; 3) украинскую и российскую историографию этих лет история ВКЛ привлекала прежде всего своими внешнеполитическими аспектами (история политических взаимоотношений ВКЛ и Российского государства, ВКЛ и украинского казачества), история межкультурных связей восточнославянских народов остается на периферии исследовательских интересов историков Украины и России; 4) ведущим, наиболее продуктивным направлением в плане качества представленных результатов в рамках исторической "литванистики" этого периода являлось историографо-источниковедческое направление". Д.В. Карев
17.11.2023 Католицизм, Униатство, Православие... как это происходило
12 ноября 2023 года католики и униаты всего мира отметили 400-летие со дня принятия мученической смерти святого Иосафата Кунцевича. В Католической церкви прославлен как мученик и святой.
Об этом церковном деятеле и о многом другом в беседе с Владимиром Ткаченко-Гильдебрандтом, главным специалистом по мистицизму и оккультизму, исследователю древности и тайных орденов, офицером разведки. Школа Здравого Смысла
31.07.2023 "Это трагедия для Польши!" Игорь Марзалюк
Про сарматский миф, западные земли и полонизацию
Правда, что Польша презирала Европу? Кто и зачем придумывал себе родословную? Что было с православием во времена Речи Посполитой? Поляки всё ещё надеются забрать западные земли Беларуси? Когда белорусы начали «располячиваться»? На вопросы проекта «В теме» отвечает доктор исторических наук Игорь Марзалюк. Тайминг. Информационное агентство БелТА (Умеренный буржуазный национализм. Админ)
05.04.2021 Откуда взялась современная Литовская Республика
Как Александр II организовал изучение литовского языка, русский профессор создал литовский алфавит, и когда вообще появилось понятие "литовец"? Правдив ли миф о процветающей демократической Прибалтике, получившей независимость в межвоенный период, и какова реальная история создания Литовской Республики? Было ли там место "национальному освободительному движению", и кто на самом деле продвигал формирование литовской государственности? Как президент США В. Вильсон расчертил первые границы прибалтийских государств? Об этом беседуют автор программы "Исторический клуб", историк Игорь Шишкин и специалист по истории Литвы Валерий Иванов.
17.01.2019 Пятикнижие тысячелетней белорусской государственности — белорусскому этносу. Георгий Шкловский
В минском государственном учреждении «Белпрессцентр» 16 января состоялась «Пресс-презентация первого тома научного издания «История белорусской государственности». Перед журналистами выступили авторы получившего скандальную известность задолго до своего издания труда — представители Института истории Академии наук. Их откровения долго будут обсуждаться в среде белоруской интеллигенции и, стоит надеяться, не останутся без внимания в другой части Союзного государства.
18.10.2018 Особое место Польши на карте современной Европы
Историк, публицист Игорь Шишкин и Андрей Фефелов беседуют о прошлом и будущем Польши. День ТВ
01.01.2014 На исторических распутьях: К вопросу о социокультурном дистанцировании восточнославянских земель в XIV–XVI столетиях. Е.В. Русина
Используя современную историографию, автор отмечает отсутствие исследовательского интереса к вопросу о том, как на руинах древнерусских держав практически одновременно возникли различные государственные образования, такие как Великое княжество Московское и Литовское, имевшие иную логику исторического развития: если первые развивались в направлении централизованной монархии, то вторые развивались под знаком сохранения и укрепления регионализма. В историографии преобладает мнение, что московские порядки развивались под непосредственным влиянием Золотой Орды и ханств, ее преемников. Упускается из виду, что в истории Юго-Западной земли Руси был также Грозный фактор Т Атар - сначала в виде прямого подчинения Орде, затем как литовско-татарский кондоминиум, а затем как такой небезопасный сосед, как Крымское ханство. Этот регион породил особые формы жизни-в частности, социально-политический феномен украинского казачества. Однако эволюция украинских и белорусских земель усложнилась после прихода литовцев - но они, как известно, не пошли на радикальный разрыв с местными общественно-политическими институтами, в том числе и с теми, которые были созданы Ордой. Автор анализирует попытки сравнительного изучения этих двух социально-политических моделей, разработанных на восточнославянской основе, и выступает за углубление данного подхода исследования.
12.12.2013 Историография Великого княжества Литовского и «Очерк истории литовско-русского государства» М.К. Любавского. Дворниченко А.Ю.
В статье в контексте анализа отечественной и зарубежной литературы по истории Великого Княжества Литовского определяется значение работы М. К. Любавского. Автор приходит к выводу, что указанная монография и по сей день занимает исключительное место в историографии
Дворниченко Андрей Юрьевич, доктор исторических наук, профессор СПГУ
01.01.2007 Великая Литва или «альтернативная» Русь? Курукин И.В.
Игорь Курукин - доктор исторических наук
Белоруссы
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
Литовско-русское государство.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
Русско-литовские и русско-польские войны
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
|
|
Славяне - коренные жители Прибалтики. Эсты, латыши и литовцы пришли много (на несколько тысяч лет) позже. Уральская группа дала прибалтов, финнов, венгров. От трети до половины прибалтов - вообще R1A (R1A - основная, доминирующая гаплогруппа русских, малороссов, белорусов, поляков)
17.11.2023 Католицизм, Униатство, Православие... как это происходило
|
|
12 ноября 2023 года католики и униаты всего мира отметили 400-летие со дня принятия мученической смерти святого Иосафата Кунцевича. В Католической церкви прославлен как мученик и святой.
Об этом церковном деятеле и о многом другом в беседе с Владимиром Ткаченко-Гильдебрандтом, главным специалистом по мистицизму и оккультизму, исследователю древности и тайных орденов, офицером разведки.
31.07.2023 "Это трагедия для Польши!" Игорь Марзалюк
|
|
Про сарматский миф, западные земли и полонизацию
Правда, что Польша презирала Европу? Кто и зачем придумывал себе родословную? Что было с православием во времена Речи Посполитой? Поляки всё ещё надеются забрать западные земли Беларуси? Когда белорусы начали «располячиваться»? На вопросы проекта «В теме» отвечает доктор исторических наук Игорь Марзалюк.
Тайминг.
00:00 Анонс;
00:58 «Произошла катастрофа!» Как Речь Посполитая повлияла на польскую государственность?
02:34 «ЭТО тот идеал!» Про границы Польши;
03:10 «Польша, безусловно, является сборочным центром!» // Про «ягеллонскую идею»;
04:26 «Поляки должны совершить ритуальный акт покаяния!» // Про концепцию «старшего брата»;
05:43 Польша должна была противостоять Германии?
06:18 «Есть несколько очень фальшивых концептов!» Про Речь Посполитую;
07:36 «Но война заставляла!» Чего хотела шляхта ВКЛ?
08:07 «Должно было исчезнуть даже название!» // Про объединение ВКЛ с Польшей;
09:00 Как сформировалась граница между ВКЛ и Польшей?
10:15 «БЕЗ согласия поляков!» // Про Статут ВКЛ 1588 года;
11:55 «Белорусские земли ни одного дня до Рижского мирного договора не были составной частью польского государства!»
12:46 «Польша мечтала поглотить эти вещи все!» Про Конституцию Речи Посполитой;
13:28 Что такое сарматский миф?
14:09 «Если бы это произошло тотально – нас бы не было!»
14:55 «Происходила фальсификация родословной!» Что было модно?
15:25 «Никто никого не расстреливал!» Про этноцид;
16:09 «Человек говорил, что он литвин и вместе с тем он поляк!» // Про новую редакцию польской культуры;
17:06 А никто и не сопротивлялся? // Про восстание Хмельницкого;
18:54 «Многие белорусские города просто открывали ворота!» // Про войну России с Речью Посполитой;
19:36 «Он смотрел, кто ты по происхождению!» Про дискриминацию по конфессиональному признаку;
20:43 «Стала трактоваться как вера шпионов!» // Про православие;
21:39 Когда началась тотальная полонизация?
22:17 «Эти соймики заканчивались не только мордобоем…»
24:09 Польша презирала Европу?
25:16 «Напоминала Англию 15 века!» Какие поговорки ходили в народе в Речи Посполитой?
26:36 «Уже в 18 веке говорить о суверенной стране не приходится!»
26:51 «Именно ПОЭТОМУ вот это сгнившее государственное образование рухнуло!»
28:14 «Самосознание было польским!» // Про Тадеуша Костюшко;
31:06 «Не должны никаких иллюзий в отношении исторической Речи Посполитой питать!»
32:03 «Вторых было больше в разы!» // Про белорусских мушкетёров и принцип Российской империи;
33:57 «Российская империя не влазила!» Когда полонизация начала прекращаться?
34:20 Кто такие белорусские поляки? // «Переходить на белорусские диалекты было выгодно!»
37:23 «Это не этнические поляки!»
38:47 «Говорит на языке, которого нет!» // Что такое «штраф за мову»?
40:28 «Мы стали этнографическим навозом под ногами польской нации» // Что получили белорусы от Речи Посполитой?
42:16 «Этот процесс начался намного раньше!» // Про «располячивание» белорусов;
44:22 «Бывшая наша знать была польской до мозга и костей!» // Про белорусское национальное движение;
45:35 Почему белорусское движение было многоконфессиональным?
47:27 «Поляки не собирались нам не давать никакой государственности!» Как большевики обыграли белогвардейцев?
49:05 «Что мы должны сделать?» Про условия для белорусов и акт исторической справедливости;
52:30 «Мы должны были раствориться в польском море!»
54:01 Поляки всё ещё считают западные земли Беларуси и Украины своими?
56:06 «Не от экономического кризиса!» От чего погибают государства?
57:05 Великие канцлеры закончились?
58:06 «Беларусь становится самой большой проблемой польско-американской политики!»
58:51 «Не нарушили ни одно соглашение!» // Что изменилось с приходом к власти Лукашенко?
59:22 Что угрожает амбициям Польши? // Про разжигание гражданской войны;
1:00:53 Как выглядит белорусский мир?
1:02:43 «Мы очень рано научились быть терпимыми! Поликультурными!»
1:04:08 «Польского «ад можа да можа» никогда не было»!
Информационное агентство БелТА
В Беларуси с 1 сентября 2022 г. студенты изучают теории происхождения белорусов. Составителем учебного пособия по дисциплине «История белорусской государственности» является председатель Постоянной комиссии по образованию, культуре и науке Палаты представителей Игорь Марзалюк. Об этом пишет БелТА.
_____________
Умеренный буржуазный национализм 19 века в белорусском исполнении.
Государство, пишет Гегель, это воплощение нравственной идеи. Это субстанциональная воля, мыслящая и знающая себя и выполняющая то, что она знает. Являясь воплощением нравственного духа, государство обладает уникальным самосознанием. Оно для себя и в себе разумное. Государство есть субстанциональное единство, абсолютная самоцель. Здесь свобода достигает наивысшего права. Самоцель имеет наивысшую правоту по отношению к единичному человеку. Быть членом государства - вот наивысший долг единичного человека...
Мы придерживаемся рабочей гипотезы Д. Андреева, согласно которой государственная форма этносов есть компромисс в войне иерархий Света и Тьмы. В лидера страны вливаются энергии как Народоводителя (созидание, развитие, творчество), так и Демона государственности. Насилие, гнобление. беспощадность и т.д., - ярко выраженные признаки демонической сущности всякого государства в истории человечества.
Приход Маркса после Гегеля буржуазными националистами игнорируется. Освобождение трудящихся от любых форм паразитирования и эксплуатации "элит" националистам не интересно. Закрепить статус высшего, богоугодного сословия помещиков и капиталистов во внутренних разбоках и внешних войнах - вот главная цель и задача всякого национализма в исполнении услужливой, проституирующей части слоя интеллигенции.
У кого-то на дворе 21 век подступов к овладению квантовыми вычислениями. У кого-то 19-й буржуазного нациестроительства. У кого-то эпоха разбоя без границ и вне времени.
Админ.
05.04.2021 Откуда взялась современная Литовская Республика
|
|
Как Александр II организовал изучение литовского языка, русский профессор создал литовский алфавит, и когда вообще появилось понятие "литовец"? Правдив ли миф о процветающей демократической Прибалтике, получившей независимость в межвоенный период, и какова реальная история создания Литовской Республики? Было ли там место "национальному освободительному движению", и кто на самом деле продвигал формирование литовской государственности? Как президент США В. Вильсон расчертил первые границы прибалтийских государств?
Автор программы "Исторический клуб", историк Игорь Шишкин и специалист по истории Литвы Валерий Иванов.
17.01.2019 Пятикнижие тысячелетней белорусской государственности — белорусскому этносу.
В минском государственном учреждении «Белпрессцентр» 16 января состоялась «Пресс-презентация первого тома научного издания «История белорусской государственности». Перед журналистами выступили авторы получившего скандальную известность задолго до своего издания труда — представители Института истории Академии наук. Их откровения долго будут обсуждаться в среде белоруской интеллигенции и, стоит надеяться, не останутся без внимания в другой части Союзного государства.
Иван Шилов ИА REGNUM
Посольство России в Белоруссии уже успело поведать о первой книге пятитомника как об «уникальном научном издании», которое планируется издать на английском и других языках. Первый том издания — «История белорусской государственности. Белорусская государственность: от истоков до конца XVIII в.». Второй том будет посвящен периоду в составе Российской империи (конец XVIII — начало XX века), третий — периоду 1917−1939 годов, четвертый — периоду Второй мировой и Великой Отечественной войн, а также периоду послевоенного восстановления Советской Белоруссии. Пятый том охватывает события с 1954 года до XXI века — то есть от смерти Сталина до нынешнего этапа четвертьвекового правления Лукашенко.
Академик-секретарь отделения гуманитарных наук и искусств НАН Белоруссии, доктор исторических наук, член-корреспондент НАН Александр Коваленя в начале презентации поблагодарил свою коллегу — заведующую Центром археологии и древней истории Белоруссии Института истории НАНБ, доктора исторических наук Ольгу Левко за то, что она представила саму идею «Истории белорусской государственности» руководству республики, и в частности — Александру Лукашенко. Он также поблагодарил заведующего Центром специальных исторических наук и антропологии, Института истории НАНБ, доктора исторических наук, одного из основателей праворадикального русофобского «Белорусского народного фронта» (БНФ) Валентина Голубева, который «положил душу и сердце на это издание».
Академия наук Белоруссия
Остальные спикеры — директор Института истории НАН Белоруссии, кандидат исторических наук Вячеслав Данилович и его заместитель по научной работе Института истории НАНБ, кандидат исторических наук Вадим Лакиза почему-то особой благодарности Ковалени не удостоились, хотя их вклад в реализацию госзаказа мало у кого вызывает сомнение. Коваленя особо отметил Левко не только потому, что она действительно смогла донести в простой и понятной для Лукашенко форме националистический миф о «тысячелетней» Белоруссии, но также и потому, что она копала глубже всех и изыскала «белорусскую государственность» в Древнерусском государстве (сам термин с 1990-х в экс-БССР под запретом), а точнее — в одной из его удельных земель, в Полоцком княжестве. Так древнерусский сепаратизм, сопровождавшийся осуждавшимися Ефросиньей Полоцкой и молившимися «за всю русскую землю» другими церковными деятелями того периода усобицами, стал краеугольным камнем теории белорусского этнического национализма в XX веке и сформулированной в XXI веке концепции «тысячелетней истории белорусской государственности».
«Мы стоим на плечах тех, кто с конца XIX века формулировал идею белорусской государственности и кто впервые выказал идею, что Белоруссия должна и иметь свою государственность», — признался Коваленя.
Ни одной фамилии теоретиков «белорусской государственности» в XIX веке он не назвал, что не удивительно: таковых История не заметила. Более того: известный националист и также разработчик учебника по «истории белорусской государственности» Игорь Марзалюк считает, что Александр Коваленя сотоварищи мог бы стать на плечи кому-то не раньше, чем с начала XX века — примерно с 1916 года. То есть в изложении своих концепций ревизионисты-националисты путаются и друг друга не понимают.
Коваленя с большим воодушевлением сообщил прессе, что подготовлены все пять томов издания — они уже вычитываются в издательстве. Он также сообщил, что «мы издали четыре тома — впервые в истории, вообще в европейской историографии — четыре тома «великого белорусского атласа», шаг за шагом, по крупицам мы показали, как формировалась территория современной Белоруссии, какие сложности, какие трудности, как многие поколения лучших людей белорусского народа стремились довести до международного сообщества, что белорусы имеют возможность и должны иметь свою государственность, и это мы приобрели».
Коваленя специально для прессы пояснил сложность восприятия новой теории о «приобретении нашей государственности», рождённой по госзаказу в недрах постсоветской Академии наук: «Она связана с нашим геополитическим положением на карте Европы. Мы фактически стоим с одного бока — на духовном разломе, а с другого бока — на перекрёстке путей отношений с Севера на Юг и с Востока на Запад. Именно здесь, как в капле воды, отбилось всё то, что происходило на европейском пространстве. И вот в этой книге — вот в этом первом томе как раз и показан весь тот сложный путь, который прошли тысячи поколений белорусского народа, чтобы сегодня жить в светлой, независимой Республике Беларусь».
Самое интересное: «тысячи поколений» белорусов (если член-корреспондент НАН Белоруссии не преувеличивает) даже не подозревали, что на протяжении всего «тысячелетнего» пути они идут к тому состоянию, в котором сейчас находятся жители постсоветской республики. Во всяком случае, нет ни единого источника, который бы зафиксировал такое устремление хотя бы одного поколения белорусов (жителей исторической Белой Руси) в XIX веке или раньше.
Фёдор Солнцев Витебская мещанка (фрагмент). 1844 г
Более того: вплоть до XX века, судя по историческим источникам (в том числе свидетельствам иностранцев), белорусы называли и считали себя русскими — то есть они не считали себя чем-то отдельным от общерусского единства, поэтому всегда проявляли стремление к воссоединению со своими русскими братьями по вере, языку, культуре и никогда не проявляли сепаратистских устремлений. Нет ни одного свидетельства, позволяющего сделать вывод о том, что белорусы массово мечтали о своей государственности после воссоединения. Небольшая группа мечтателей, действительно, проявила себя в начале XX века — провозгласила сепаратистский проект «БНР» и попросила протекторат германского кайзера, став на путь прямого предательства и коллаборации, однако не снискала сколь-либо заметной поддержки ни со стороны немецких оккупантов, ни их противников по Антанте, ни со стороны белорусов, поддержавших большевиков — силу, с которой отождествлялась новая форма общерусского единства.
Окончив пафосное вступление, Коваленя продолжил общение с журналистами по заведённой традиции зачитыванием текста, в котором было сказано: «Мы говорим, что исторический опыт свидетельствует, что более чем за тысячелетнюю историю формирования белорусской государственности Белоруссия никогда не была колониальной территорией. Белорусский этнос, находясь в составе Киевской Руси, Великого княжества Литовского, Речи Посполитой, Российской империи, всегда выступал как составная часть государствообразующего процесса».
Весьма смелые выводы современных белорусских историков, которые Коваленя вряд ли озвучил бы даже во время горбачёвской «перестройки». Возникновение пресловутого белорусского этноса до сих пор хронологически не определено, однако точно не относится к периоду Древнерусского государства (Киевской Руси) с его древнерусской народностью. По вопросам белорусского этногенеза учёные спорят не первый век, и каждый раз находились те, кто не менее пафосно заявлял об окончательном решении. Проходило несколько десятилетий, и дискуссия разгоралась снова, поэтому сегодня нет оснований считать, что на этот раз поставлена жирная точка.
Отвлёкшись от бумажки, член-корреспондент НАН Белоруссии пояснил: «Вот это нам удалось не просто сформулировать, нам удалось это показать на основе богатейшего археологического материала, богатейшего материала, который выявлен в архивах стран Европы, России. И мы просто должны говорить, что мы не просто толерантный народ, мы народ, который наперекор всем тяжестям и сложностям сохранил свой язык, культуру, традиции, обычаи и обрёл свою государственность».
В плохо связанных речевых конструктах Ковалени, помимо прочего, представляет интерес восприятие хранителями «тысячелетней белорусской государственности» ментальной традиции кого-то западнее. Ведь и Белоруссия, и Украина, и большая часть России находятся в Европе. При этом не только в Академии наук Белоруссии, но и в правительстве постсоветской республики под «Европой» с недавнего времени понимают исключительно Евросоюз и при каждом случае это подчёркивают. К слову, тем же больны и коллеги Ковалени с Украины, разрабатывавшие «тысячелетнюю» историю Украины, концепцию «великих укров» и т.п.
Современные ревизионисты в НАНБ больны тем, что раньше называли «квасным патриотизмом». Их более честные соотечественники, являясь настоящими учёными, не скрывали, а со всей откровенность демонстрировали колониальный статус Белоруссии в составе Речи Посполитой (и первой, и второй РП) — польского государства, в котором русские подвергались самой жестокой эксплуатации. По свидетельствам иноземцев, более жестокого рабовладения они не видели даже в заморских колониях — на эти записи послов и путешественников часто ссылались историки АН БССР, их цитировал в первом томе своей «Истории Беларуси» и многочисленных статьях Яков Трещенок (которого Лукашенко называл своим учителем). Внезапно эти источники оказались забытыми, потому что не вписались в новый идеологический заказ.
После Ковалени слово предоставили директору Института истории НАН Белоруссии Вячеславу Даниловичу, который сообщил: «Ученые нашего института вместе с коллегами из вузов очень тщательно, продуктивно и основательно занимаются исследованием проблематики истории белорусской государственности. Особенно основательно наш подход выкристаллизовался за последние десятилетия».
Вячеслав Викторович Данилович (1973 г.рожд.) — белорусский историк, директор Института истории НАН Pracar
Слова Даниловича дополнили расхожее мнение об оформившемся в последние десятилетия засилье националистов в научных и образовательных учреждениях Белоруссии. Такое положение дел Лукашенко не смог изменить, как ни старался, в первое десятилетие своего правления. В начале нынешнего века, когда оформился альянс властей и националистов, именно «сознательным» представителям интеллигенции был передан заказ на формулировку различных охранительских концептов и, ожидаемо, «истории белоруской государственности». Почти десять лет назад в Институте истории Академии наук был создан специальный отдел истории белорусского государственности — его сразу же заполнили неравнодушными к «белорусскому возрождению» кадрами. Едва ли о таком успехе в конце прошлого века могли мечтать Валентин Голубев и его товарищи по БНФ.
Символ нынешней БНФ Moladzbelarus
«В нашем институте разработана концепция белорусской государственности, в соответствии с которой мы отражаем вот этот чрезвычайно важный для нашего народа, нашей страны процесс, рассматривая его в исторической перспективе, в разные периоды, — продолжил Данилович. — Мне бы хотелось подчеркнуть, что вот этот наш взгляд — свой, собственный, белорусский взгляд на историю белорусской государственности — он изложен в этих изданиях».
Из сказанного Даниловичем можно сделать два замечательных наблюдения. Во-первых, явлена в чистом виде националистическая риторика директора института. Во-вторых, выходит, что Лаврентий Абецедарский, Яков Трещенок, Александр Бендин, не говоря уж о западноруссистах XIX—XXI веков, смотрели на историю Белоруссии глазами китайцев?
Директор института рассказал о содержании пятикнижия белорусской государственности. Уже в первом томе, «выполненном в рамках государственной программы научных исследований» 29 авторами, указаны «первые исторические формы белорусской государственности» — Полоцкое и Туровское княжества, Киевская Русь
(упомянута отдельно), Великое княжество Литовское и Речь Посполитая. В этом же томе отражена «борьба политической элиты белорусского этноса за государственный суверенитет в XVI—XVIII веках».
Белорусские и украинские националисты в АТО. Белорусы используют флаг с Погоней — символом Великого княжества Литовского Belaruspartisan.org
Из националистической парадигмы понятно, почему «сознательные» историки как на Украине, так и в Белоруссии избегают термина «Древнерусское государство». Также понятно, почему они видят белорусский этнос в периоде, когда православное славянское население Белой Руси (с весьма неопределёнными и менявшимися границами) самоидентифицировало себя как русских. Судя по датировкам борьбы «за государственный суверенитет в XVI—XVIII», элитой белорусского этноса позиционируются польские шляхтичи и магнаты — те самые, о которых пишет доктор философских наук Лев Криштапович в своих многочисленных статьях и монографиях.
Вовсе не случайно с 90-х годов белорусские студенты сдают в вузах предмет «Древнебелорусский язык» («Старажытнабеларуская мова»), а государственное телевидение на днях устами Ивана Эйсмонтапротрубило о том, что «Франциск Скорина ровно 500 лет назад в Праге издал первую книгу на древнебелорусском языке» и «15 лет понадобилось на то, чтобы появился белорусский современный Новый Завет». Логично ожидать появление «белорусского Ветхого Завета», а там, глядишь, рукой подать до какого-нибудь «белорусского неандертальца» или неопровержимых свидетельств выкапывания «древними белорусами» Балтийского моря.
Основания для таких надежд дал замдиректора по научной работе Института истории НАНБ Вадим Лакиза, который сообщил журналистам, что именно Александр Коваленя был двигателем создания идеологически выверенного пятикнижия и «настоял на том, что история государственности не может быть показана без исторических условий и предпосылок зарождения государственности — не может быть показана без людей, которые начиная с эпохи палеолита заселяли территорию нашей страны». То есть речь идёт о гоминидах, живших около 1 миллиона лет назад.
Лакиза отметил, что, согласно современным изысканиям, первые люди на территории Белоруссии появляются около 250 тысяч лет назад, а по найденным останкам удалось создать «скульптуру первого шахтёра на территории Белоруссии». Однако правильные идеологические акценты расставили всё-таки Ольга Левко и Валентин Голубев.
Левко напомнила о беседе с Лукашенко в 2017 году, когда он поставил вопрос о том, кто создал государство на белорусских землях, а она ответила: «Никто, мы это сделали сами». После этого потребовались большие усилия для обоснования этого тезиса с задачей «показать, что и мы имели свою историческую нишу, в которой сформировалась наша государственность».
«Действительно: почему белорусская государственность начиналась именно с середины IX века?» — задалась она вопросом. И отметила: «Нужно было доказать, что Полоцк был равнозначным таким же центром, равнозначным в политическим, в первую очередь, отношении тем двум другим центрам, которые впоследствии составили единое государство Киевскую Русь» (Киеву и Новгороду).
Левко обратилась к причинам, по которым произошёл отказ от термина «Древнерусское государство», отметив: «Против этого понятия выступили учёные ещё с 1991 года начиная, когда мы все оказались сами по себе. И в тот момент обсуждался и второй вопрос: а была ли ещё и древнерусская народность — та, которая объединила русских, украинцев и белорусов в единый народ? И споры были».
Печать полоцкого князя Изяслава Владимировича Лобачев Владимир
По мнению Левко, «Полоцкая земля» была первым государственным образованием на территории нынешней Белоруссии, так как к нему применимы те критерии государства, которые она изложила (не в классическом варианте определения). Усобные войны и грабёж других русских княжеств, которые осуществляли полочане, а также торговые отношения их с крестоносцами трактованы ею как признаки государственности.
«И действительно: именно Полоцк долгие столетия являлся флагманом в торговых отношениях по Двине — уже и между русским государством и Европой в том числе», — подчеркнула заведующая Центром археологии и древней истории Белоруссии Института истории НАН, обосновывая тезис о том, что «мы — самостоятельный народ».
Династию полоцких князей «в литературе постоянно называли Изяславичи — это неправильно, потому что она продолжала линию поведения первого известного по письменным источникам князя Рогволода», который «не основал полоцкую государственность, а он её продолжил», уверена Левко. Она подчеркнула: династия полоцких князей была равной по статусу княжеской династии на киевском престоле. В этих утверждениях прослеживается преемственность от националистических мифов самодеятельных белорусских исследователей-националистов XX века.
Затем слово взял Валентин Голубев, отметивший: «Институт истории очень хорошую разработал концепцию: мы пишем про исторические формы белорусской государственности, которые были до «Белорусской народной республики», и далее наш авторский коллектив нашего института пишет про национальные формы государственности — это «Белорусская народная республика», Белорусская Советская Социалистическая Республика и Республика Беларусь».
«Мы не писали «белорусоцентричную» историю белорусской государственности, но мы писали, описывали роль своего этноса, роль наших деятелей такой, какой она была», — заверил Голубев.
Держа книгу в руках, он заверил: «Тут написано то, что надо нашей стране, нашему государству — Республике Беларусь, что надо белорусскому этносу. Это хороший кирпич в фундаменте сильной белоруской державы, это хороший кирпич в воспитании, нормальном, национальном, демократическом воспитании белорусского этноса».
Отвечая на вопросы журналистов, Александр Коваленя сообщил о недавно состоявшемся совещании с участием ректоров 53 белорусских вузов, на котором обсуждался вопрос введения преподавания курса «История белоруской государственности». Ещё ранее «была проведена работа» с деканами и завкафедрами.
«Сегодня идёт процесс размывания исторической сознательности общества — на это работают целые институты, и мы, когда мы только 25 лет как приобрели свою национальную государственную независимость — нам просто острейшим образом недостаёт того, чтобы мы формировали историческое мировоззрение белорусского общества и начинали это с детского садика и в школе», — поведал Коваленя.
В том же духе высказался и Валентин Голубев. Он уточнил: над учебником по «Истории белорусской государственности» работает коллектив во главе с могилёвским историком-«белорусизатором» Игорем Марзалюком, и «это совершенно другое издание».
Белорусские националисты в Правом Секторе (запрещенная в России организация) Warandpeace.ru
Журналистам сообщили также, что уже есть учебная программа для этого курса, и с 2019 года в вузах постсоветской республики вместо предмета «История Беларуси» будут преподавать «Историю белорусской государственности». При этом на новый курс будет выделено больше часов, чем на белорусскую историю, которая изучается в школах. Новый курс хорош тем, что в нём есть «акцент на белорусскую государственность», которого якобы лишены нынешние учебники по истории Белоруссии, которые Александр Лукашенко так и не подарил Владимиру Путину.
Похоже, удельные правители постсоветских республик так и не поняли до сих пор, какой ящик Пандоры они открыли, разыгрывая националистические карты. В своё время Лукашенко «выкосил нацменов» на Полесье, однако и там, и в других белорусских регионах со временем могут появиться свои «истории тысячелетней государственности». В Донецкой Народной Республике, Приднестровской Молдавской Республике, Абхазии и других постсоветских республиках идут аналогичные процессы. Всё это «нациестроительство», сопровождаемое конструированием националистической мифологии, синтезированием наций и апологетикой сепаратизма, видимо, остановит только глобализация.
Георгий Шкловский
https://regnum.ru/article/2554500
Читайте также: Кто древней русских и современности: украинцы или белорусы?
На эту тему подробнее: Лукашенко снова потребовал «дать нормальные учебники»
На эту тему также читайте: «100-летие БНР» в Белоруссии: обманутые ожидания и политизация костёла
В развитие темы: Официальный Минск проиграл идеологическую площадку националистам
Читайте подробнее: Пойдут ли белорусские власти на стратегический союз с необандеровцами?
Также читайте: Почему Лукашенко не отметил столетие БССР?
18.10.2018 Особое место Польши на карте современной Европы
|
|
Историк, публицист Игорь Шишкин и Андрей Фефелов беседуют о прошлом и будущем Польши.
01.01.2014 На исторических распутьях: К вопросу о социокультурном дистанцировании восточнославянских земель в XIV–XVI столетиях.
авно уже стало трюизмом объяснять различия в менталитете, традициях, политической и духовной культуре восточнославянских народов разностью их исторических судеб: земли, населенные нынешними украинцами и белорусами, длительное время находились в составе Великого княжества Литовского, тогда как основной массив великорусских земель к концу XV ст. перешел под контроль великих московских князей.
Несмотря на известную упрощенность этой схемы (ведь в составе Литовского государства пребывали и некоторые русские города — Смоленск, Брянск и др.), она весьма прочно утвердилась в историографии; на этом фоне не может не вызывать удивления отсутствие интереса к вопросу, каким образом на руинах Древнерусской державы возникли (притом практически одновременно — как Литва, так и Москва вышли на политическую арену в XIII в.) столь различные государственные образования, имевшие, если можно так выразиться, разную логику исторического развития.
Если Московское государство уверенно эволюционировало в сторону централизованной монархии, то Великое княжество Литовское развивалось под знаком сохранения и даже упрочения регионализма. Как справедливо отметил почти столетие тому назад исследователь литовских сеймов Н.А. Максимейко, в Великом княжестве Литовском тенденция к местному партикуляризму привела к созданию государственного устройства, основанного на территориально-федеративном принципе; в итоге в этом отношении Великое княжество Литовское в XVI в. вернулось к состоянию, существовавшему на заре литовской экспансии, в XIV в., — к автономным землям1.
Великий князь Литовский Витовт. Гравюра из «Описания европейской Сарматии» А. Гваньини. XVI в.
При этом проблематичным и до конца не решенным остается вопрос, существовали ли в принципе в средневековом Литовском государстве централизаторские тенденции, наличие которых на определенном историческом этапе признавал Максимейко. Ныне большинство исследователей остаются приверженцами историографического канона, согласно которому сторонником и провозвестником централизации был уже современник и тесть московского князя Василия Дмитриевича — литовский великий князь Витовт (1392–1430). Однако более детальное изучение вопроса — и, что не менее важно, выявление ряда документов XIV ст. в более поздних списках2 — позволяет усомниться в том, что Витовт имел осознанный курс на ликвидацию уделов, которые, как справедливо подметил еще Ф.И. Леонтович3, в общем-то и не были им полностью уничтожены — как и не все тогдашние удельные князья были низведены до положения служебных.
Особенно характерна в этом смысле судьба Киевского княжества, считающегося классической «жертвой» централизаторской политики Витовта, который «свел» с удела местного князя Владимира Ольгердовича. Историки упускают из виду, что это смещение отнюдь не понизило статус княжества, поскольку его новым владельцем стал Скиргайло — ближайший соратник и фактический соправитель в Литве короля Ягайло; со смертью же Скиргайло в Киеве более чем на тридцать лет утвердились князья Гольшанские — Иван Ольгимонтович и его сыновья Андрей и Михаил; именно они и сформировали первую киевскую династию литовского происхождения, которую в 1440-х гг. сменили потомки Владимира Ольгердовича4.
В сущности, главным итогом правления Витовта стала не централизация Литовского государства, а усиление его личной власти — и именно это в условиях средневекового культа силы восхищало современников, оценивавших правление Витовта в панегирических тонах5. Однако не следует забывать, сколь сильные центробежные тенденции проявились в Великом княжестве Литовском сразу же после смерти Витовта, с приходом к власти Свидригайло.
Заслуживает внимания, как оценивал эти события Иван IV, видевший в противостоянии Свидригайло и его брата Ягайло прямой аналог своего конфликта с князем Владимиром Андреевичем Старицким6. Однако куда более симптоматична оценка дедом Ивана Грозного, Иваном III, синхронного состояния Литовского государства, вызванная известием о планировавшемся в 1496 г. выделении особого удела брату великого князя Александра — Сигизмунду, оставшемуся «не у дел» после смерти их отца Казимира Ягайловича. В письме своей дочери Елене — жене великого князя Александра — Иван III настаивал, чтобы она напомнила мужу, «каково было нестроенье в Литовской земле, коли было государей много», и видел аналог этому строю в том состоянии, в котором находилось Московское княжество при его отце, Василии II 7.
Монеты Владимира Ольгердовича со знаком «IS», которые порой приписываются князю Иоанну-Скиргайло. Ivanauskas E., Douchis R. Coins of Lithuania 1386–1707. Vilnius, 1999
Уже в этих словах ощутима та «нестыковка» моделей государственного устройства, которая в дальнейшем привела к краху планов объединения Русского государства и Речи Посполитой — чьим кровавым финалом стали события Смутного времени, суммируя которые в 1618 г. боярин Федор Шереметев, экс-сторонник королевича Владислава, заявил польским комиссарам: «Не хотим ни свобод, ни вольностей ваших»8.
Вопрос заключается в том, что считать исходным моментом дивергенции двух систем государственного и общественно-политического устройства. Очевидно, что таковым не был Люблинский сейм 1569 г., когда Литовское государство оказалось фактически поглощенным Польским. Как отмечено выше, уже Иван III ощущал разность государственного устройства Московии и Литвы. Характерно и то, что, если в XIV — начале XV ст. перебежчики из Литвы достаточно комфортно чувствовали себя в Москве (здесь, например, осели выехавшие вместе со Свидригайло в 1408 г. и вошедшие в ряды так называемой старомосковской знати князья Звенигородские и наследники Патрикия Наримунтовича — Хованские, Патрикеевы, Голицыны, Куракины и др.)9, то жизнь на чужбине выходцев начала XVI ст. сложилась куда более драматично — вспомним хотя бы судьбы Михаила Глинского и Василия Шемячича, которые так и не смогли вписаться в московскую социополитическую модель10.
Кроме того, после них выходы знати из Литовского государства практически прекратились. С этим вполне согласуется относящееся к 1514 г. замечание папского дипломата Якоба Пизо, в своем послании указавшего на московскую тиранию как фактор, препятствующий «отъезду» православных из Польско-Литовского государства11. Это изменение настроений среди единоверного населения тем более показательно, если вспомнить, что менее чем за сорок лет до этого, в 1480 г., король Казимир предупреждал литовцев о промосковских симпатиях «русинов»12 — которые вполне ощутимо проявились в ходе московско-литовских войн конца XV в. Провал аналогичных кампаний в первой трети XVI ст. — даже в тех случаях, когда Москва пыталась манипулировать лозунгом защиты православия в Литве — несомненно, свидетельствует об изменении настроений в среде восточнославянского населения Великого княжества Литовского: исследования последних десятилетий убеждают, что именно позиция этого населения определяла в конечном итоге характер и результаты русско-литовских войн; не отрицается в современной литературе и факт «известных опасений западнорусского населения по поводу произвола и самовластья московского государя»13.
Впрочем, не следует забывать, что те автократические тенденции, которые наметились в годы правления Ивана III, не считали естественными, органически присущими Московскому княжеству и его собственные подданные. В современных исследованиях нередко цитируются слова БерсеняБеклемишева, который видел в них отступление от «старины», вызванное появлением при дворе прибывших вместе с Зоей Палеолог греков, и предрекал: «Которая земля переставливает обычьи свои, и та земля недолго стоит»14.
Акт Люблинской унии. 1569 г.
Правда, существует и другая точка зрения — что московские порядки сформировались под прямым воздействием Золотой Орды и ханств, ставших ее преемниками. Как итог, возникла дилемма, сформулированная М. Чернявским15 еще полстолетия назад: хан или василевс? Какой именно внешний фактор исказил естественный ход развития великорусских земель? Нельзя не заметить, что в современной историографии (особенно англоязычной) чаша весов все более склоняется в сторону ордынских влияний16.
При этом упускается из виду, что в истории земель Юго-Западной Руси также весьма ощутимо присутствовал татарский фактор — сначала в виде прямого подчинения Орде, потом в виде литовско-татарского кондоминиума, а затем в качестве такого небезопасного соседа, как Крымское ханство; это соседство сформировало в очерченном регионе особые, пограничные, формы жизни — и, в частности, такой социально-политический феномен, как украинское казачество. Правда, ход эволюции украинских и белорусских земель усложнился приходом литовцев — однако те, как известно, не производили резкую ломку местных общественно-политических институтов.
Разумеется, не следует абсолютизировать уже ставшую хрестоматийной фразу литовских правителей «Мы старины не рушим, а новин не вводим» — в литературе справедливо отмечено, что она наиболее широко применялась в документации рубежа XV–XVI вв., когда в разных сферах жизни Великого княжества Литовского происходили динамичные изменения17. Одновременно пора отказаться от устоявшихся представлений о литовско-татарском антагонизме как факторе продвижения литовцев на Юго-Западную Русь. Инкорпорация этих земель в состав Великого княжества Литовского была осуществлена на договорных началах, вследствие соглашения, предполагавшего сохранение даннической зависимости оккупированных Литвой территорий от Орды.
О наличии такой зависимости прямо говорят ярлыки Тохтамыша (1393 г.), где он требует от Ягайло: «С подвластных нам волостей собрав выход, отдай его нашим послам для передачи в казну» (уйгурская редакция); «што межи твоее земле суть княжние волости давали выход Белой Орде, то нам наше дайте». Только признание татарского верховенства дало возможность Ольгерду, несмотря на значительное давление со стороны немецких рыцарей, распространить свой политический контроль на Юго-Западную Русь — причем одномоментно, а не поэтапно, как это происходило в других регионах (например, на Смоленщине). Это, кстати, объясняет отсутствие аутентичных известий о присоединении основного массива украинских земель к Литовскому государству — его «незаметность» для летописцев того времени18.
Герб князя Василия Васильевича Голицына — потомка Патрикия Наримунтовича. XVII в. (по: Хоруженко О.И. Гербы потомства Патрикия Наримунтовича, князя Звенигородского // Русский родословец. 2001. № 1)
Об ассимиляционной по отношению к тюркскому населению политике правителей Литвы свидетельствуют значительное количество татарских семей в составе южнорусской шляхты XV–XVI вв. и сохранение в территориальной структуре Великого княжества Литовского татарских феодов более раннего времени (например, так называемой «Яголдаевой тьмы»19). Что же касается представлений о конфронтационном характере литовско-татарских отношений во второй половине XIV в., то в современную историографию они «перекочевали» из белорусско-литовских летописей XVI в., в которых династическим претензиям московских государей на «всю Русскую землю» было противопоставлено право завоевания, вполне признававшееся как историко-юридический аргумент.
Впрочем, мотив борьбы с татарами присутствует уже в первой, середины XV ст., редакции летописей Великого княжества Литовского; в находящейся здесь «Повести о Подолье» (которое в тот период превратилось в объект острой борьбы между Литвой и Польшей) говорится, что литовцы утвердились в данном регионе благодаря поражению, нанесенному местным татарским князьям — «отчичам и дедичам Подольской земли»; очевидно, что политическая тенденция «Повести» также заключается в отстаивании законности прав литовских правителей на украинские земли. При этом известию «Повести», что литовские князья Кориатовичи, «пришед в Подольскую землю, … баскакам выхода не почали давати», противоречит грамота «князя и государя Подольской земли» Александра Кориатовича (1375 г.), которая подтверждает факт сохранения в это время традиционной практики «дани в Татары»20.
Таким образом, роль татарского фактора в жизни Великого княжества Литовского была гораздо более значительной, чем это принято считать в историографии. Обилие подобных стереотипов, довлеющих над умами современных исследователей, в немалой мере объясняется долгим упадком литуанистики, который последовал за ее стремительным взлетом на рубеже XIX–XX ст. Не секрет, что в советской историографии господствовала москвоцентричная схема исторической эволюции народов, населявших СССР. Любое отклонение от этой умозрительной схемы рассматривалось как тупиковая историческая модель. Понятно, что подобный подход не стимулировал объективный анализ процессов, происходивших на территории Великого княжества Литовского — полиэтничного и поликонфессионального государства, чуждого религиозной нетерпимости и любых форм ортодоксии, с широкой региональной автономией, гарантиями личных и сословных прав. Вопреки привлекательности этой модели социального и государственного устройства, Москва и Вильно объявлялись потенциально неравнозначными центрами объединения восточно-славянских земель (в противном случае, утверждал В.Т. Пашуто, «мы должны будем отождествить по существу политику Дмитрия Донского и Ольгерда (Альгирдаса). Но источники — против такого отождествления»21).
В свете этого довольно симптоматично, что пионером в деле компаративного изучения двух развившихся на восточнославянской основе социополитических моделей стал американский исследователь Я. Пеленский. В своей работе, посвященной сопоставлению Русского и Польско-Литовского государств в середине XV–XVI ст. (объектом сравнения стали, главным образом, статус монархической власти и нобилитета), ученый сделал справедливый акцент на гипертрофированных представлениях о московской централизации, утвердившихся в советской историографии с середины 1950-х гг.: «Эта система рассматривалась как идеальная и наиболее прогрессивная среди существующих социополитических систем»22.
Иван III. Миниатюра из царского титулярника. XVII в.
Парадоксально, что в определенном смысле подобные представления коррелировали с московскими идеологемами XVI ст., которые также стали предметом исследования Я. Пеленского (достаточно привести для примера написанное от лица князя М. Воротынского послание Ивана Грозного польскому королю и литовскому великому князю Сигизмунду-Августу, где утверждается, что «наших великих государей вольное царское самодержавство — не как ваше убогое королевство»23).
К сожалению, работа Я. Пеленского прошла незамеченной в советской и постсоветской историографии; между тем в последней наметился более взвешенный подход к указанному комплексу вопросов. Были предприняты и первые попытки сопоставления социально-политической эволюции Российского и Литовского государств XV–XVI ст. Сначала с этой идеей выступила М.Е. Бычкова, которая в своей книге «Русское государство и Великое княжество Литовское с конца XV в. до 1569 г.: Опыт сравнительно-исторического изучения политического строя» (М., 1996) рассмотрела три аспекта проблемы: институты власти, сословную структуру правящего класса и идеологическое оформление власти.
Книга московской исследовательницы получила достаточно сдержанную оценку специалистов; так, М. Кром, резюмируя, отметил в своей рецензии: «Идея сопоставления политических систем двух соседних восточноевропейских стран должна приветствоваться и заслуживает полной поддержки. Однако эта отважная попытка осуществить такой амбициозный замысел вряд ли может считаться успешной»24.
Однако, несмотря на многочисленные недостатки работы (бедная источниковая база, игнорирование значительного числа фундаментальных исследований, относящихся к заявленной теме, бездоказательность ряда утверждений, неправомерное смешение литовских и польских политических институтов) и известную скудость авторских наблюдений (которые, по признанию самой М. Бычковой, «не претендуют на окончательное решение проблемы», а «носят скорее постановочный характер»), она, несомненно, выполнила свое главное назначение — стимулировать дальнейшие исследования.
Свидетельством тому — появившиеся в 1999–2000 гг. обширная статья М. Крома «Россия и Великое княжество Литовское: два пути в истории»25 и исследование И. Грали «Дьяки и писари: аппарат власти в Московском государстве и Великом княжестве Литовском в раннее новое время (XVI — начало XVII ст.)»26. Оба автора прямо апеллируют к книге Бычковой; но если в первой работе объектом изучения явились «основные вехи в отношениях двух соседних государств на протяжении нескольких столетий», то во второй компаративный анализ произведен на микроуровне — и на нынешней стадии разработки проблемы такой подход представляется очень результативным: польский исследователь сделал ряд интересных наблюдений относительно социального состава, общественного статуса, карьерных перспектив и «культуротворческой роли» приказного дьячества и писарей литовской великокняжеской канцелярии.
Характерно, что в это же самое время объектом сопоставления стали явления культурной жизни обоих государств. В первую очередь следует упомянуть исследование А.А. Турилова «Южнославянские памятники в литературе и книжности Литовской и Московской Руси XV — первой половины XVI в.: парадоксы истории и географии культурных связей»27. В ней автор подверг критическому анализу представление о «южнославянском субстрате» как специфической особенности западнорусской книжности, отличающей ее от московской.
Грамота князя Александра Кориатовича доминиканскому монастырю в г. Смотрич. 1375 г.
Исследователь продемонстрировал, что в Московской Руси было известно гораздо большее количество памятников южнославянского происхождения, чем в Польско-Литовском государстве, несмотря на большую территориальную близость последнего к Балканам. Причина данного парадокса коренится в характере книжно-литературных связей восточных и южных славян в эпоху Средневековья: «Их главная особенность заключается в том, что они не являлись следствием и спутником политических и церковных связей православных славянских государств между собой, а осуществлялись в подавляющем большинстве случаев через Константинополь и интернациональные православные монашеские центры (для XIV–XVI вв. это прежде всего Афон). При этом в большинстве случаев они носили неофициальный и полуофициальный характер, осуществляясь силами низшего и среднего духовенства (по преимуществу черного), иногда с участием епископата. В подобных условиях фактор географической близости того или иного восточнославянского региона к Балканам (или, напротив, отдаленности от них) не играет существенной роли в интенсивности этих связей и в их продуктивности»28.
Другие парадоксы культурной жизни Великого княжества Литовского еще ждут своего объяснения. Казалось бы, культурный плюрализм, свойственный Литовскому государству29, должен был стимулировать развитие восточнославянской книжно-литературной традиции. Вместо этого мы наблюдаем явный упадок духовного творчества — количество появившихся на территории Великого княжества Литовского оригинальных литературных памятников несопоставимо с тем, которые были созданы на куда более гомогенных в культурном отношении великорусских землях. Кроме того, как показал все тот же А.А. Турилов, изучив репертуар переводов с латинского, польского и чешского языков, выполненных украинско-белорусскими книжниками в XV — начале XVI в.30, из того огромного культурного потенциала, который был заключен в синхронной иноязычной литературе, востребованным оказалось очень немногое. Переводились главным образом апокрифические и визионерские произведения — и, по мнению автора, «католическая церковная иерархия несомненно не рекомендовала бы такой круг текстов для первоначального перевода. Это явное свидетельство апатии в деле пропаганды унии (а не подчинения «схизматиков») у представителей католического духовенства Польши и Великого княжества Литовского. В то же время переведенные памятники не говорят по той же причине и о встречном интересе образованных кругов православных к католическому вероучению, так как в них содержатся в лучшем случае крупицы сведений, касающихся собственно католицизма»31.
Взаимное культурное дистанцирование католического и православного населения дало себя знать и в такой области, как летописание. Известно, что первые летописные своды, созданные на территории Великого княжества Литовского в середине XV в., представляли собой соединение оригинального «Летописца великих князей литовских» с общерусскими известиями, охватывавшими период от «начала земли Рустей» до начала XV ст. В XVI в. эта схема перестала устраивать местных книжников, разрабатывавших теории римского происхождения литовцев и выступавших против «московских письмен» как «не несущих в себе ничего древнего, не имеющих ничего, что бы побуждало к доблести, поскольку рутенский язык чужд нам, литвинам, то есть итальянцам, происшедшим от италийской крови»32.
В результате общерусская часть была устранена, уступив место пространному легендарному повествованию о начальном этапе литовской истории; при этом весьма характерно, что формально отброшенная книжниками «Повесть временных лет» стала, по наблюдениям Н.А. Морозовой, «структурно-семантической моделью, своеобразным каркасом, готовой схемой, которую автор легендарной части летописей Великого княжества Литовского наполнил другим содержанием»33.
Портреты мифических предков литовских князей. Гравюра из «Описания европейской Сарматии» А. Гваньини. XVI в.
Таким образом, даже отдаляясь от древнерусского культурного наследия34, виленские книжники, тем не менее, оставались в рамках общерусского культурного кода.
Впрочем, социально-политические реалии давали себя знать и в этом случае — в чем убеждает сопоставление легендарной генеалогии литовских правителей с родословием великих московских князей. Анализ, произведенный М.Е. Бычковой, показал, что «в России, с одной стороны, и в Литве — с другой, по-разному идеологически обосновывалась вассальная зависимость государю его подданных. Извечность службы московскому государю, слишком большая разница в его происхождении и происхождении бояр — идеи родословных легенд XVI в. — хорошо вписывались во всю систему отношений московского великого князя и его подданных… В Литве и Польше, где выборы великого князя и короля делали его более зависимым от панов и шляхты, особенно в XVI–XVII вв., где была развита структура самоуправления дворянства, стало возможным и генеалогическое равенство происхождения сюзерена и вассала»35. Таким образом, даже генеалогические памятники дают интересный материал для компаративистских исследований социополитической эволюции Московского и Литовского государств.
Безусловно, очерченная проблематика столь обширна, что заслуживает детального рассмотрения на монографическом уровне; однако уже на данной стадии ее изучения очевидно, сколь значительный исследовательский потенциал заключает в себе указанный круг вопросов. Как было продемонстрировано выше, их решение невозможно без пересмотра целого ряда историографических стереотипов, особенно в отношении Великого княжества Литовского. Углубление интереса к его изучению позволит осуществить сопоставление двух различных моделей социального и государственного устройства, развившихся параллельно на восточнославянской основе, на качественно ином теоретическом уровне.
________________________
1 Максимейко Н.А. Сеймы Литовско-Русского государства до Люблинской унии 1569 г. Харьков, 1902. С. 38–43.
2 Особый интерес в этом смысле представляет работа Я. Тенговского: Tęgowski J. Sprawa przyłączenia Podola do Korony Polskiej w końcu XIV wieku // Teki Krakowskie. № 5. Kraków, 1997. S. 155–176.
3 Леонтович Ф.И. Сословный тип территориально-административного состава Литовского государства и его причины. СПб., 1895. С. 30.
4 Подробнее см.: Rusyna O. On the Kyivan Princely Tradition from the Thirteenth to the Fifteenth Centuries // Harvard Ukrainian Studies. Vol. 18. # 3/4 (December 1994). P. 180–182.
5 Классическими образчиками этого являются летописная «Похвала Витовту» и вышедшая из-под пера Николая Гусовского «Песня о зубре». Гораздо менее известны приписки к «Книге царей» авторства субдьякона Микулы (Новгород-Северский, 1428 г.), также весьма характерные по своей панегирической тональности (см.: Русина О.В. Україна під татарами і Литвою. Київ, 1998. С. 105).
6 После побега Курбского послы царя заявляли в Литве, что беглец «подыскивал под государем нашим государства, а хотел видети на государстве князя Володимера Ондреевича, а за князем Володимером Ондреевичем была его сестра двоюродная, а княж Володимерово дело Ондреевича по тому же, как было у вас дело Швидригайлу с Ягайлом» (цит. по: Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1975. С. 89).
7 Сборник Императорского Русского исторического общества. Т. 35: Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. 1487–1533. СПб., 1892. № 43. С. 224–225.
8 Niemcewicz J.U. Dzieje panowania Zygmunta III. T. 3. Kraków, 1860. S. 97.
9 Подробнее см.: Зимин А.А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. М., 1988. С. 29–35, 56–58. Попутно отметим ошибочность представлений о Патрикии Наримунтовиче как князе Звенигородском, до сих пор встречающихся в историографии (см., напр.: Хоруженко О.И. Гербы потомства Патрикия Наримунтовича, князя Звенигородского // Русский родословец. 2001. № 1. С. 25–36), хотя данный вопрос давно уже выяснен в специальной литературе (см.: Бычкова М.Е. Состав класса феодалов России в XVI в.: Историко-генеалогическое исследование. М., 1986. С. 33–41).
10 Історія України в особах: Давньоруська держава. Литовсько-польська доба. Київ, 2012. С. 275–279, 282–287.
11 Kappeler A. Ivan Groznyj im Spiegel der ausländischen Druckschriften seiner Zeit. Bern, 1972. S. 23, 253.
12 Подробнее см.: Ловмяньский Х. Русско-литовские отношения в XIV–XV вв. // Из истории русской культуры. Т. 2. Кн. 1: Киевская и Московская Русь. М., 2002. С. 395.
13 Кром М.М. Меж Русью и Литвой: Западнорусские земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в. М., 1995. С. 229–230 (см. также переиздание: М., 2010).
14 Более детально см.: Grala H. Człowiek wobec władzy na Rusi Moskiewskiej (XIV–XVI w.) // Człowiek w społeczeństwie średniowiecznym. Warszawa, 1997. S. 420.
15 Cherniavsky M. Khan or Basileus: An Aspect of Russian Medieval Political Theory // Jour- nal of the History of Ideas. 1959. Vol. 4. P. 459–476. См. также перевод: Чернявский М. Хан или василевс: один из аспектов русской средневековой политической теории // Из истории русской культуры. Т. 2. Кн. 1. С. 442–456.
16 См., например: Pelenski J. State and Society in Muscovite Russia and the Mongol-Turkic System in the Sixteenth Century // Idem. The Contest for the Legacy of Kievan Rus’. New York, 1998. P. 228–243. Исследователь рассматривает тюркские социально-политические институты как прообраз русских, а не их институциональную параллель: земские соборы возводятся к курултаю, поместная система — к казанскому союргалу, дворяне — к тарханам и т.д. С ним солидаризируется Д. Островски: Ostrowski D. Muscovy and the Mongols: Cross-cultural Influences on the Steppe Frontier, 1304–1589. Cambridge, 1998. P. 21, 61.
17 См.: Кром М.М. «Старина» как категория средневекового менталитета (по материалам Великого княжества Литовского XIV — начала XVII в.) // Mediaevalia Ucrainica: ментальність та історія ідей. Т. 3. Київ, 1994. С. 71–72.
18 Русина О.В. Сіверська земля у складі Великого князівства Литовського. Київ, 1998. С. 79–81.
19 Подробнее см.: Русина Е. К истории «Яголдаевой тьмы» // States, Societies, Cultures: East and West. New York, 2004. P. 1013–1024.
20 Ср.: Летописи белорусско-литовские // Полное собрание русских летописей. М., 1980. Т. 35. С. 66, 74, 138; Розов В. Українські грамоти. Т.1: XIV в. і перша половина XV в. Київ, 1928. № 10. С. 20.
21 Пашуто В.Т., Флоря Б.Н., Хорошкевич А.Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982. С. 28.
22 Pelenski J. Muscovite Russia and Poland-Lithuania, 1450–1600: State and Society — Some Comparisons in Socio-Political Developments // State and Society in Europe from the Fifteenth to the Eighteenth Century: Proceedings of the First Conference of Polish and American Historians (May 27–29, 1974). Warsaw, 1985. P. 95–96.
23 Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. С. 259–260.
24 Lithuanian Historical Studies. 1998. Vol. 3. P. 161.
25 Английская набережная, 4: Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов. 2000 г. СПб., 2000. С. 73–100.
26 Grala H. Diacy i pisarze: wczesnonowożytny aparat władzy w Państwie Moskiewskim i Wielkim Księstwie Litewskim (XVI — pocz. XVII w.) // Modernizacja struktur władzy w warunkach opóźnienia. Warszawa, 1999. S. 73–91.
27 Славянский альманах. 2000. М., 2001. С. 247–285.
28 Там же. С. 264.
29 См. в этой связи: Баньонис Э. Литва XV в.: Ощущение многообразия окружающего мира // Mediaevalia Ucrainica: ментальність та історія ідей. Т. 3. С. 127–130.
30 Турилов А.А. Переводы с латинского и западнославянских языков, выполненные украинско-белорусскими книжниками в XV — начале XVI в. // Культурные связи России и Польши XI–XX вв. М., 1998. С. 58–68.
31 Там же. С. 63–64.
32 Михалон Литвин. О нравах татар, литовцев и москвитян. М., 1994. С. 85–86.
33 Морозова Н.А. О древнерусских источниках легендарной части летописей Великого княжества Литовского // Kalbotyra. № 43(2): Lituano-Slavica: Языки. Культура. Контакты. Вильнюс, 1993. С. 52–59. Такой же «потребительский» подход прослеживается и в отношении древнерусских летописных персоналий, анахронически использованных при составлении легендарного повествования о походе Гедимина на Волынскую и Киевскую земли (Русина О. Київська виправа Гедиміна (текстологічний аспект проблеми) // Записки Наукового товариства імені Шевченка. Т. 231. Львів, 1996. С. 147–157); менее очевидным является заимствование в летописном сюжете об убийстве Сигизмунда Кейстутовича элементов повести об убиении Андрея Боголюбского (Русина О. Від Кузьмищі-киянина до киянина Скобейка (моделювання смерті в «Хроніці Биховця») // Соціум. Вип. 1. Київ, 2002. С. 37–53).
34 Характерно, что это происходило параллельно с тем, как в Московском государстве развертывались диаметрально противоположные процессы: реалии древнерусских времен актуализировались внешнеполитической программой московских государей, ставивших во главу угла патримониальный принцип — свои исторические права на «отчину» Рюриковичей; литовцы могли противопоставить этому лишь право завоевания, о котором шла речь выше.
35 Бычкова М.Е. Идеи власти и подданства в генеалогической литературе XV–XVI вв. // Историческая генеалогия. Вып. 2. Екатеринбург; Париж, 1993. С. 9. Менее удачной видится попытка провести «идеологический водораздел» между легендарными генеалогиями правителей России и Литвы, предпринятая А.И. Филюшкиным (Сравнительный анализ генеалогических легенд XVI в. о происхождении великокняжеских династий Российского и Литовского государств // Древняя Русь и Запад. М., 1996. С. 133–136; Его же. Легендарные родословия великих князей литовских и великих князей московских: принципы построения // Русский родословец. 2001. № 1. С. 6–14). Бесспорно, что «в генеалогических легендах, созданных в конце XV–XVI в. в Литве и России, отразился ряд черт политического менталитета и идеологем, присущих этим государствам»; однако вряд ли проанализированный исследователем материал дает основания для вывода о том, что речь шла «о моделях, парадигмах государственного и культурного развития стран Восточной Европы; сближаться ли им с Западом — ибо именно западная система ценностей присутствует в литовской версии, или же создавать автохтонное государство, основываясь на древних исторических традициях (пусть иной раз и мифического плана)».
Е.В. Русина
https://runivers.ru/doc/historical-journal/article/?JOURNAL=&ID=479636#25
12.12.2013 Историография Великого княжества Литовского и «Очерк истории литовско-русского государства» М.К. Любавского.
Великое княжество Литовское (ВКЛ) — своего рода феномен в истории Восточной Европы. Сформировавшись в XIII-XIV вв., это государство уже к XV в. достигло апогея своего могущества. С самого начала оправдывая свое будущее научное название — Литовско-Русское государство, оно складывалось как симбиоз двух основных этносов и государственных структур: литовских и древнерусских. Если учесть, что древнерусские земли составляли 9/10 территории этого государства, то трудно переоценить влияние на общегосударственное развитие именно древнерусского этноса.
Впрочем, уже с конца XIV в. стало усиливаться польское влияние, что объясняется геополитическим положением ВКЛ. Процесс сближения двух государств завершился Люблинской унией 1569 г., в результате которой возникла Речь Посполита — одно из крупнейших государств Европы того времени. Украинские земли (южные земли ВКЛ) были присоединены непосредственно к Польше, а ВКЛ теперь ограничивалось этнической Литвой и белорусскими землями.
Взаимному притяжению Польши и ВКЛ способствовала постоянная борьба последнего с другим молодым восточноевропейским государством — Московским. С конца XV и на протяжении всего XVI в. вражда двух этих государств все более нарастала, хотя первоначально в своей этнической, экономической, политической основе они имели много общих черт. Со временем, однако, выявилось кардинальное различие: ВКЛ все больше шло по пути развития шляхетской «демократии», а Московское государство становилось самодержавной монархией.
Последний путь оказался для Восточной Европы более перспективным. Москва росла и крепла в государственно-территориальном отношении, а ВКЛ все больше превращалось в провинцию Речи Посполитой. В составе последней окончательно сформировались два восточнославянских этноса — белорусский и украинский, для которых православная Русь была гораздо ближе и роднее, чем католическая Польша. Уже в XVII в. к России была присоединена Левобережная Украина, оторванная от Польши в результате войны под руководством Богдана Хмельницкого.
Историческая драма завершилась в конце XVIII в., когда после трех разделов Речи Посполитой к России отошли земли Правобережной Украины и ВКЛ (в тех территориальных границах, которые установились после Люблинской унии).
Естественно, что и это не смогло устранить всех проблем, которые периодически возникали на стыке этносов и государств. Обострялись польско-украинские, польско-белорусские и польско-литовские отношения, не просто складывались и взаимоотношения России с Польшей и Литвой. В конце ХХ в. при распаде СССР образовались «страны ближнего зарубежья», а Польша перестала быть «братской страной лагеря социализма»...
Уже эта небольшая историческая справка позволяет понять важность изучения ВКЛ, в истории которого следует искать те противоречия, те основы взаимного притяжения и отталкивания, которые затем на протяжении столетий определяли развитие огромного региона Восточной Европы. В то же время данный экскурс объясняет нам и историографический феномен ВКЛ, изучение которого уже давно органически вписывается в национальные историографии ряда стран.
История возникновения и развития Литовско-Русского государства как особая исследовательская проблема появилась в русской историографии довольно поздно. В XVIII - начале XIX в. те или иные факты из истории этого обширного региона привлекались только в общем изложении отечественной истории. При этом долго доминировал подход, лучшее определение которому в середине XIX в. дал С. М. Соловьев: «неверно историю Юго-Западной Руси ставить наряду с историею Северо-Восточной: значение Юго-Западной Руси остается навсегда важным, но всегда второстепенным; главное внимание историка должно быть постоянно обращено на север»1.
Еще одна черта русской историографии тех лет — отсутствие интереса к ВКЛ как к самостоятельному историческому явлению, привлечение материалов его истории только в связи со стремлением показать борьбу российского государства с его противниками. Другими словами, история самого Литовско-Русского государства, как самостоятельная научная проблема, еще не стояла на повестке дня.
Однако сама жизнь, политические события, прежде всего, польские восстания, привлекли внимание к «Западной Руси» (так чаще всего называли земли Украины, Белоруссии, Литвы и ту часть Польши, которая находилась в составе Российской Империи). Началась интенсивная археографическая деятельность как в Петербурге, так и в западнорусских центрах2. Вскоре громко зазвучали голоса исследователей в пользу изучения ВКЛ.
Один из первых принадлежал петербургскому историку Н. Г. Устрялову. В 30-х гг. XIX столетия он заявил: «Доколе оно (ВКЛ. — А. Д. ) было самостоятельно, имело своих князей из дома Гедимина, сохраняло все черты русской народности и спорило с Москвою о праве господствовать над всей Русью, историк обязан говорить с равною подробностью о делах литовских и московских и вести оба государства рядом так точно, как до начала XIV столетия он рассказывал о борьбе удельных русских княжеств. Положение дел будет одно и то же, с тою единственною разностью, что в удельное время было несколько систем, а тут только две: московская и литовская»3. Истории Великого княжества Литовского он посвятил одну из глав своего учебника русской истории, который несколько раз переиздавался4.
Вслед за Н. Г. Устряловым обратились к изучению Литовско-Русского государства и его преемники на кафедре русской истории Санкт-Петербургского университета: Н. И. Костомаров и К. Н. Бестужев-Рюмин. Последний даже строил периодизацию отечественной истории, исходя из наличия двух центров объединения русских земель: московского и литовского. Для своей «Русской истории» основоположник школы петербургских историков написал большую главу, вошедшую во второй том его сочинения, которое В. О. Ключевский считал настольной книгой каждого историка5.
Большой вклад в изучение ВКЛ внесли и историки-славянофилы, такие как М. О. Коялович, И. Д. Беляев. Они обратили внимание на долгое сохранение в рамках ВКЛ древнерусских общинных, земских традиций, которые буквально пронизывали жизнь этого государства.
Характерен такой подход и для основателя киевской школы российских историков — Н. Д. Иванишева6. По мнению последующих исследователей, «он первый открыл следы общинного быта в пределах литовско-русского государства», «нашел. следы существования общинно-вечевых судов.»7
Созданный в 40-е гг. XIX в. Киевский университет св. Владимира стал крупным центром по изучению ВКЛ, что и понятно — ведь он являлся российским форпостом в борьбе с польским влиянием, которое усилилось к 60-м гг., достигнув своего апогея в ходе известных восстаний. Одним из средств борьбы было изучение истории Западной Руси. Профессор университета Н. Д. Иванишев — талантливый педагог — подготовил целую плеяду учеников, крупнейшим из которых был В. Б. Антонович.
В «Очерке истории Великого Княжества Литовского до смерти великого князя Ольгерда» В. Б. Антонович попытался понять механизм возникновения и развития ВКЛ. Начальный политический быт литовцев был, по его мнению, достаточно примитивен: отсутствие городов как объединяющих земских центров, полное отсутствие монархической власти. До второй половины XIII в. литовские вожди возглавляли только небольшие волости, которые в основном группировались вокруг центрального святилища. Поэтому В. Б. Антонович считал, что литовцы двигались в направлении к теократическому государству, но внешние условия и, прежде всего, угроза со стороны рыцарских орденов ускорили процесс становления государственности и заменили мирную власть жрецов властью князей. Однако чтобы выстоять в борьбе с противником, литовцы примкнули к Руси. «Отношения в возникавшем государстве сразу противопоставляли в его внутреннем быту два народных начала, — писал В. Б. Антонович. — Участвовать в государственной жизни русские земли стали лишь при князе Витовте и Гедимине. Ольгерд уже являлся проводником политических стремлений, выработанных русским средневековым обществом».
В. Б. Антоновичу не удалось дать подробную характеристику строя русских областей ВКЛ, но это не помешало ему сделать вывод о том, что с конца XIII в. в русских землях наметились значительные изменения. Если в киевский период три составные общественные силы русского общества — князь, вече и дружина — находились в постоянной борьбе и тем самым противостояли концентрации власти в одних руках, то теперь в разных землях одерживали верх те или иные силы, что приводило к возникновению различий в развитии земель8.
В «Исследовании о городах в Юго-Западной России» В. Б. Антонович подробнее описал внутреннее устройство русских земель в составе ВКЛ, в основе которого лежал принцип общинности. При этом необходимо учитывать, что сама община не оставалась неизменной. На ее эволюцию сильно повлиял «военно-феодальный порядок», заимствованный литовцами из «немецких государств». На материалах истории городских общин юга Украины историк прослеживал борьбу русского общинного строя с «военно-феодальным литовским порядком» и сделал ряд интересных наблюдений о характере городской общинной собственности, об эволюции повинностей, изменении «внутреннего самоуправления и самосуда общины»: «военное сословие сумело сначала оттянуть от общин их сельские территории, потом совершенно выделиться из общины, выработать для себя сословные права»9. Стремясь предотвратить окончательный упадок южнорусских городов, правительство выдавало грамоты на маг-дебургское право. Время его пожалования совпадает со временем упадка общинного строя жизни во всех областях. Право, выработанное на чужой почве, не могло быть, по мнению исследователя, усвоено жителями городов. Впрочем, древние общинные порядки продолжали жить и под покровом магдебургского права.
По вопросу об образовании Литовско-Русского государства в полемику с В. Б. Антоновичем вступил профессор того же университета Н. П. Дашкевич. По его мнению, «и в первой половине XIII века не всегда имела место политическая разрозненность, а развивалось нечто вроде федерации, в которую входили Литва и Жмудь», а позже вошли и русские земли10. В отличие от В. Б. Антоновича, Н. П. Дашкевич считал, что борьба русского и литовского «начал» возникла лишь после 1386 г.: «до конца XIV столетия в Литве не было борьбы народностей, и в этой характеристической черте литовско-русской истории и должно искать объяснение образования Литовско-Русского государства и быстрого развития его»11. Литовское завоевание не изменило общественного строя русских земель, которому свойственны были глубоко укоренившиеся общинные традиции. Коснулся Н. П. Дашкевич и вопроса о «феодализме», в котором видел готовую форму развивавшегося «военного строя».
Таким образом, в работах киевских историков четко обозначились те спорные проблемы русской историографии ВКЛ, которые будут неоднократно обсуждаться: об отношении «народностей» в этом государстве, о характере самого государства, о положении русских земель, о литовском «феодализме» и т. д.
Выдающимися последователями Н. Д. Иванишева были специалисты в области истории русского права М. Ф. Владимирский-Буданов и Ф. И. Леонтович.
Первый — профессор кафедры истории русского права юридического факультета Киевского университета — уже в 1868 г. выступил с исследованием «Немецкое право в Польше и Литве». Значение этой работы трудно переоценить. М. Ф. Владимирский-Буданов писал об общинном, земском характере общественного строя русских земель, входивших в состав Великого княжества Литовского. Этот строй, как утверждал исследователь, был разрушен немецким правом, заимствованным в XV в. Он также полемизировал с Н. П. Дашкевичем, а заодно и с польскими историками по вопросу о феодализме в Литовско-Русском государстве, отказываясь видеть в праве завоевания основу возникновения феодализма. Унии, по мысли историка, не уничтожали феодализм, а напротив, привнесли его в Литву.
Историка привлекала также история общины, характер крестьянского землевладения, сословный строй Литовско-Русского государства12.
Ф. И. Леонтович — один из самых плодовитых исследователей литовско-русской старины. Еще в середине 60-х гг. он обратился к теме «Русская Правда и литовско-русское право». Проанализировав многие положения Литовского статута 1529 г., Ф. И. Леонтович пришел к выводу, что институты Русской Правды получили дальнейшее развитие в литовско-русском законодательстве, а сама задача этого законодательства состояла в сохранении элементов, выработанных древнерусской жизнью. Институты же эти носили характер общинный, архаический13.
Ф. И. Леонтовичу присуще стремление оценить то огромное влияние, какое удерживали в русских землях «начала» древнерусского быта. Он изучал и «феодализм» в Литовско-Русском государстве, связав его с проблемой генезиса и развития этого государственного организма. Отметив, что и польские, и русские сторонники феодализма исходили из теории завоевания Литвой русских земель, Ф. И. Леонтович все же отвергал его, и основной упор делал на добровольный союз русских земель и Литвы14.
Историк отмечал значительную децентрализацию в структуре государства. Лишь со времен Витовта начинается внутреннее объединение государства путем постепенного изживания старой удельной розни между отдельными литовско-русскими областями. Это объединение завершилось к началу 60-х гг. XVI столетия, но литовское единодержавие никогда не достигло того могущества, которое было свойственно ему в Московском государстве.
Ф. И. Леонтович рассмотрел некоторые государственные институты Великого княжества Литовского15. Что же касается сословного строя государства, то, по мнению исследователя, «в старых литовских актах и других источниках не находим никаких непреложных указаний на присутствие в быту местных бояр и слуг каких-либо сословных элементов и признаков, намечавших собою особые прерогативы и права служилых классов и выделявших их из состава остального населения страны. Права литовско-русских бояр и слуг в сфере политической и частноправовой жизни народа до появления шляхетских привилегий мало чем рознились от прав других свободных классов»16.
В конце XIX - начале XX в. изучение ВКЛ в русской исторической науке достигло наивысшей степени интенсивности. Был издан многочисленный археографический материал, который и по сей день является основной источниковой базой для каждого, кто занимается литовско-русской историей. Исторические штудии становились гораздо более интенсивными, распространяясь и вширь, и в глубь. Появилась возможность для подведения гораздо более плодотворных и серьезных обобщений, создания детальных исторических и историографических исследований. Они и были выполнены университетскими учеными, ибо именно университеты являлись крупнейшими центрами научной мысли в России.
По-прежнему мощные научные силы были сосредоточены в «Западной Руси». Значительный вклад в изучение литовско-русской истории внесли работы М. В. Довнар-Запольского — ученика В. Б. Антоновича и его преемника на кафедре русской истории. Магистерская диссертация М. В. Довнар-Запольского о государственном хозяйстве ВКЛ стала своего рода энциклопедией государственной жизни огромного региона Восточной Европы. По мнению исследователя, русское влияние в ВКЛ было не только хронологически более ранним, но и по своему воздействию на государственность (не говоря уже о языке и литературе) более значимым, чем польское. Главная же особенность образования Литовского государства — в раннем проявлении государственных начал в противовес вотчинным порядкам в самой Литве и земскому строю русских областей17.
Историк построил следующую схему государственного развития ВКЛ: к середине XIII в. возникает государство, появление которого было обусловлено внешними причинами; во главе его становится один из родовых князей — князь-вотчинник; однако быстрого перехода от вотчинных отношений к государственным не происходит. Что касается присоединения русских земель, то М. Ф. Владимирский-Буданов и Ф. И. Леонтович верно отметили его мирный, в целом, характер, хотя в то же время они недооценили всей сложности данного процесса, так как присоединение шло разными путями: одни земли присоединялись путем дипломатических переговоров, другие — после борьбы на договорных началах, а третьи — в качестве несомненной добычи литовских князей. Обстоятельства присоединения обусловили различия во взаимоотношениях литовского правительства с отдельными частями своего государства. Государство представляло собой, по мысли М. В. Довнар-Запольского, федерацию, в которую с русской стороны входили удельные княжения и земли. Если Литовское княжество, в узком смысле этого слова (то есть земли Аукштайтии и приросшие к ним русские земли Черной Руси), князья считали своей вотчиной, то с другими частями государства установились договорные отношения. Однако можно заметить разницу в отношениях с удельными княжествами и землями. «Политика по отношению к землям однообразнее и устойчивее, чем к княжениям», — пишет исследователь. Это объясняется тем, что «вольные общины (имеются в виду Полоцк, Витебск, Смоленск, Киев, Жмудь. — А. Д.) заключают в себе больше элементов государственных, чем вотчинных»18.
Понятно, что киевский исследователь исходил из теории смешения вотчинного и государственного начал — теории весьма распространенной в дореволюционной историографии. По мнению М. В. Довнар-Запольского, в Древней Руси эти начала уравновешивали друг друга. Развитию вотчинности препятствовало вече и то, что сами князья едва не стали вотчинными собственниками всей территории. Литовско-Русское государство заимствовало это смешение с явным перевесом общественно-правового начала. Литовское правительство воспользовалось уже существовавшими в русских областях повинностями. Вся система обложения Литовско-Русского государства восходит в целом к Древней Руси.
По вопросу сословной структуры ВКЛ М. В. Довнар-Запольский вступил в полемику с Ф. И. Леонтовичем, не соглашаясь с его точкой зрения о возникновении сословий в результате рецепции иноземного права. Исследователь выдвинул тезис о том, что древнерусские земли были вольными общинами, но состояли из сословий. Тем не менее, и он обратил внимание на длительность процесса формирования сословий в Литовско-Русском государстве и их архаический характер. Так, он пишет о том, что шляхетское сословие отлилось в плотную и юридически более или менее однородную сословную группу только к концу XVI в. В древности служба лица определялась не его принадлежностью к тому или иному сословию, а повинностью, лежавшей на земле.
Что касается «феодальных понятий», то здесь М. В. Довнар-Запольский высказался совершенно определенно. Ученый считал, что, не отрицая известного их влияния в древнее время в собственно литовских землях, их нельзя распространять на межкняжеские отношения в Литовско-Русском государстве, так как здесь не было выработано общей схемы отношения вассала к сюзерену, да и принцип смешения вотчинного и государственного начал противоречил бы условному характеру феодального землевладения19.
Ряд работ М. В. Довнар-Запольский посвятил общинному строю на территории ВКЛ. Он нарисовал своего рода типологическую схему развития волостной общины в западнорусских землях, причем общины до сих пор малоизученной — волостной. Его труд в этой области — отправная точка для каждого, кто занимается историей западнорусской общины.
Другие ученики и соратники В. Б. Антоновича (В. Е. Данилевич, А. М. Андрияшев, А. С. Грушевский и прочие) выполнили также очень большую и полезную работу по изучению древнерусских земель.
На Украине работал один из крупнейших знатоков Великого княжества Литовского — М. С. Грушевский. Проблемам истории этого государства он посвятил два тома своей знаменитой «Истории Украины-Руси». До XIII в. историк не замечает у литовских племен следов сильной политической организации — ее создал только Миндовг. При Гедимине литовское правительство вступило на путь собирания русских земель. Причем завоевания не произошло, а имело место собирание «рассыпанной части киевской державы»20. Государственный строй ВКЛ представлялся в XIV в. весьма схожим с государственным строем Древней Руси. Литовское правительство давало землям широкую автономию. Ликвидация княжеской власти на местах при Витовте — шаг к централизации, но до полного уничтожения автономии было еще очень далеко. Эта система напоминала федерацию, однако в ней до середины XVI в. еще отсутствовали формы представительства земель в центральных органах власти.
Что же повлекло за собой радикальные изменения в строе Литовско-Русского государства? М. С. Грушевский свел решение этого вопроса к проблеме крупной земельной собственности и феодализма. Он отмечал, что в историографии были как сторонники заимствования феодализма, так и его противники, которые распространяли на древнерусский период условность и ограниченность земельной собственности, характерные для литовского периода.
М. С. Грушевский не придерживался ни одного из этих направлений. Он был убежден, что верховное право государя на землю являлось результатом долгого, но естественного развития в новых условиях, сложившихся в рамках ВКЛ, и не было принципом, с самого начала положенным в основу отношения к земельной собственности. Новые условия — это постоянная внешняя опасность, которая в свою очередь вызывала необходимость постоянной военной службы. Для этого требовалось и новое по своим качествам войско. Принципы организации древнерусского ополчения для новых целей не годились, так как ополченцы были озабочены интересами только своих земель.
В новых условиях основой военного дела становится земельная собственность, что, в свою очередь, приводит к значительным изменениям в недрах русского общества. Идет рост и оформление сословий, увеличиваются силы местного боярства. Следствием этих процессов стал упадок политической деятельности общины. Первичная целостность и односо-словность земель слабела. В результате — боярские «сеймы» пришли на смену древнерусскому всенародному вечу. М. С. Грушевский подметил ошибку М. К. Любавского, для которого сеймы были непосредственным продолжением вечевых собраний Древней Руси. М. С. Грушевский видел суть общественно-политической эволюции государства в утрате древнерусского наследия. Однако влияние последнего прослеживается вплоть до середины XVI в., так как до этого времени в ВКЛ отсутствовали классовые и сословные границы.
В Санкт-Петербурге, как уже отмечалось, существовали свои давние традиции изучения ВКЛ. Сформировалась группа крупных исследователей, занимавшихся литовско-русской стариной. Отдельными проблемами истории ВКЛ занимались С. А. Бершадский, В. Г. Васильевский, И. И. Лаппо. Обратился к истории ВКЛ и А. Е. Пресняков. В стенах Петербургского университета он читал курс, посвященный истории Западной Руси и Литовско-Русского государства.
А. Е. Пресняков рассматривал зарождение литовской государственности на широком фоне западнорусской истории: «Западной Руси готовилась судьба пойти материалом на строение нового политического здания — Великого Княжества Литовского, войти в состав "земли Литовской" в тесном смысле слова, центральной области нового государства, к которой другие области русские примкнули как аннексы»21.
Ученый проанализировал процесс объединения литовских племен, «сравнительно сильно разнившихся даже этнографически и диалектологически», деятельность Миндовга, состояние государственности при его ближайших преемниках. А. Е. Пресняков пришел к выводу, что русификация Литвы, объединение литовского и русского народов проходили очень медленно, а «государственность, подтачиваемая в русской среде раздробленностью и развитием удельщины, в литовской — не менее сильной раздробленностью отношений на живой основе первобытных отношений слагалась постепенно, с большим напряжением сил...»22
А. Е. Пресняков внимательно прослеживал формирование Литовско-Русской государственности, стремясь глубоко проникнуть в механизм этого сложного, неоднородного процесса. Так, он замечает тесную связь военного дела и военной службы с землевладением, что брало свое начало от древних вотчин «потомков племенных династов»23.
Ученый изучил этапы униатской политики, а также существенные изменения, которые происходили в социально-экономической и политической жизни государства, рассмотрел строй «земель-аннексов», то есть русских земель, вошедших в состав ВКЛ24. А. Е. Пресняков изучил историю Великого княжества Литовского вплоть до 70-х гг. XVI в. Его книга до сих пор является одним из важнейших сочинений по данной теме.
В Московском университете традиции изучения ВКЛ продолжил М. К. Любавский — один из крупнейших специалистов в области истории Литовско-Русского государства. Истории местного управления в нем посвящен один из его фундаментальных трудов — исследование по «областной» жизни25. Истории центрального управления посвящена его работа о литовско-русском сейме26.
Переработав огромный материал собственных наблюдений над литовско-русской историей, М. К. Любавский в 1910 г. выпустил «Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно» (в 1915 г. книга с незначительными дополнениями вновь увидела свет).
В чем суть концепции М. К. Любавского?
Приступая к изложению, исследователь определил значение западнорусской истории. Оно, по М. К. Любавскому, заключается в том, что эта история, в известном смысле, является прямым продолжением истории Киевской Руси. «Ретроспективное уяснение» разных черт древнейшего периода русской истории следует искать, главным образом, в позднейших данных литовско-русской истории. «Говоря вообще — изучение литовско-русской истории является одним из средств к углублению понимания русского исторического процесса в древнейший его период». По мнению М. К. Любавского, изучение этого пласта истории необходимо еще и для того, чтобы понять феномен Люблинской унии, а также суть отличий в развитии Московской Руси и Литвы27.
Эволюция Литовского государства представляется историку в следующем виде. В XII - начале XIII в. у литовцев существовали мелкие общественные союзы, получившие в русских источниках название волостей. Во второй половине XIII в. в разбитой на эти союзы Литве образовалась крупная политическая структура — великое княжество под властью Миндовга и его ближайших преемников. М. К. Любавский считал, что одновременно с этим государством родилась и значительная земельная аристократия. Анализируя процесс присоединения русских земель, историк приходит к выводу, что «сила оружия в данном случае имела второстепенное значение. Литве сравнительно легко было захватывать раздробленную Русь. Мало того, под давлением внешних опасностей западнорусские земли сами должны были идти в объятия Литвы»28.
М. К. Любавский проследил процесс развития политической структуры Литовско-Русского государства, которое в конце XIV в. состояло из конгломерата земель и владений, объединенных только благодаря верховной власти великого князя. Это государство являлось симбиозом нескольких политических организаций. Исследователь скрупулезно рассматривает политическую структуру Литовско-Русского государства, ее особенности, региональные различия. Как истинный государственник, он преуспел в вопросах генезиса и политического устройства государства29.
Исследуя княжескую власть, М. К. Любавский убедительно доказывает, что князья в областях выступали не столько в качестве сонаследников государства, сколько как военачальники и правители. «В преемстве великокняжеского стола не заметно только действия одного фактора — известного обычая, известного права»30. Анализируя развитие сейма, политическую борьбу в Литовско-Русском государстве, рост шляхетских привилегий, историк приходит к выводу, что уния не создала нового социально-политического строя ВКЛ, но закрепила результат его предшествующего развития. После издания первого общеземского привилея 1447 г. в Литовско-Русском государстве установился политический строй, имеющий много сходного со средневековым западноевропейским феодализмом31.
М. К. Любавский занимался и историей собственно русских земель. Он отмечает их силу и консолидацию: «Со времен киевской эпохи население западнорусских областей представляло из себя не разбитую народную массу, над которой легко было властвовать из центра, а ряд довольно крупных и компактных обществ, имевших своих вождей и руководителей и бывших в состоянии постоять за свои права и интересы»32. Это единство держалось за счет военнослужилых землевладельцев областей, от которых зависело местное крестьянство. Землевладельцы объединялись в местные ополчения на местных вечах, или сеймах. Автономия русских земель опиралась на консолидированный класс землевладельцев — князей, панов и бояр.
Придерживаясь взглядов историков государственной школы, М. К. Любавский «по-государственному» отнесся и к общине. В своем «Очерке» он отрицал древность общинной организации. А в рецензии на труд М. В. Довнар-Запольского, посвященный волостной общине, он писал: «Итак, все признаки изображенной автором автономной организации — волости — говорят за то, что эта организация не архаическая, а сравнительно поздняя, хотя и с некоторыми архаическими чертами», «поземельный строй сельской общины был не развалинами древнего общинного землевладения, а простым результатом развития заимоч-ного землепользования и землевладения»33. В устах государственника М. К. Любавского особый оттенок приобретают слова: «Его (М. В. Довнар-Запольского. — А. Д. ) книгу по своей основной задаче и по научным приемам вполне можно поставить рядом с произведениями, например, Лешкова и Беляева»34.
В конце XX в. многие положения концепции М. К. Любавского вызывают споры, но, говоря словами другого видного исследователя литовско-русской старины — И. Малиновского, «можно не соглашаться с некоторыми мнениями, взглядами проф[ессора] Любавского, но нельзя не признать, что его исследования — крупное явление в русской исторической литературе: последующим научным работникам в той же области литовско-русской истории предстоит идти дальше от его исследования, как от отправного пункта, считаясь с его взглядами, опровергая или развивая их»35.
С Московским университетом было связано и начало деятельности известного историка В. И. Пичеты. До 1917 г. было опубликовано несколько работ ученого, в том числе и «Аграрная реформа Сигизмунда-Августа в Литовско-Русском государстве». В последней работе автор не только проанализировал важные исторические явления Литовско-Русского государства в XVI в., но и совершил очень интересный экскурс в историю предыдущих веков.
Взяв за основу проблему связи населения с господарскими дворами, В. И. Пичета высказывал свое мнение зачастую более убедительно, чем его предшественники36.
Итак, в начале ХХ в. отраслью исторической науки, специализировавшейся по истории Литовско-Русского государства, занимались многие видные историки крупнейших российских университетов. Они изучали различные сферы экономической, политической и социальной жизни государства, выдвигали концепции, вызывавшие научные споры.
В скором времени ситуация изменилась. 20-е гг. стали переломным моментом в развитии отечественной историографии. Прежние идеи и концепции историков продолжали развиваться, но внешние обстоятельства для работы стали хуже. Страницы сочинений, выполненных в традициях дореволюционной исторической науки, зачастую дописывались в эмиграции, на базе научных центров Праги или Варшавы, Белграда или Берлина.
В советской России историки все больше отходили от изучения ВКЛ. Занимаясь еще какое-то время некоторыми частными проблемами, исследователи, в конце концов, перестали стремиться к обобщениям. В 1940 г. сложившуюся ситуацию хорошо передал В. И. Пичета в своей рецензии на недавно вышедшую работу А. Е. Преснякова: «Остается пожелать, чтобы скорее была написана марксистская история Великого Княжества Литовского, необходимость в которой давно ощущается»37.
В конце 50-х гг. была предпринята попытка создать сочинение подобного рода. Им оказалось исследование В. Т. Пашуто об образовании Литовского государства. Внимание историка сосредоточено на собственно литовских землях, но в ряде важных и существенных вопросов он обращается и к характеристике русских земель. Работа содержит источниковедческий и историографический разделы. Автор гиперкритически оценивал дореволюционную русскую и довоенную польскую и литовскую историографию. Конкретно-исторические его наблюдения были сосредоточены, в основном, в третьем разделе монографии. Исследование проводилось по классической марксистской схеме: сначала экономические отношения, потом политические. Уже при изучении экономических отношений В. Т. Пашуто писал о «крепнущем трудовом общении литовцев и славяно-руссов» и видел в этом общении основу «синтеза» производительных сил38.
Останавливаясь на значении для литовской экономики тех русских городов, которые до 40-х гг. XIV в. попали под власть Литвы, он отмечал, что «старая историография запутала этот вопрос потому, что была связана предвзятым мнением о бессословности русских городов»39. При изучении процесса «становления феодальных отношений» В. Т. Пашуто полемизировал с В. Б. Антоновичем по поводу борьбы русского общинного порядка с военно-феодальным строем Литовского государства. «В свое время общинный строй был и там и здесь», — писал исследователь, не задумываясь при этом о степени развития общинного строя «там и здесь».
Впрочем, для В. Т. Пашуто важнее «феодализм», который лишь сочетался с элементами общинных институтов. Русскую общину того времени исследователь не изучал, ограничившись ссылками на работу A. Я. Ефименко. В изучении Литвы упор также делается на «феодализм», который, как считал В. Т. Пашуто, обладал рядом особенностей. Литовское государство находилось на том этапе, когда уже существовал развитый аллод, и потому не было узурпации власти общинной знатью. Ввиду этого в Литве длительное время существовала категория лично свободного крестьянства, подчиненного великому князю. Отсюда и сильная великокняжеская власть. Длительное существование аллода в представлении В. Т. Пашуто причудливо уживалось с верховной собственностью на землю великого князя.
Другой особенностью «феодализма» в этом регионе, по мнению B. Т. Пашуто, был «синтез литовских и белорусских общественных отношений». Захват русских земель позволял литовским князьям сохранять земельный фонд в собственно литовских землях, а русские земли раздавались в держание. Так, на смену аллоду приходила более зрелая форма феодализма — пожизненный бенефиций.
Структура и развитие политического строя представлялись В. Т. Пашуто в следующем виде. С конца XII до начала XIV столетия в литовских землях проходил общественный переворот, который был облечен в форму политической борьбы за утверждение литовской монархии. Этот переворот происходил в условиях развития аллода, а потому полное возобладание сеньории, с присущим ей иммунитетом, растянулось на ряд столетий. Незавершенность аграрных преобразований — характерная черта литовского общества. Для восстановления ранней истории литовцев В. Т. Пашуто использовал историю пруссов, у которых существовала конфедерация земель, равная, как и у литовцев, государству. «Развитие государства продолжалось в направлении укрепления великокняжеской власти», — писал ученый. По мнению В. Т. Пашуто, смена князей, происходившая зачастую насильственно, не может свидетельствовать о нестабильности их власти, так как за князьями стояли «общественные силы» в лице нобилитета, в угоду которому они и осуществляли свою политику.
Политическую структуру Литовского княжества с присоединенными русскими землями он вслед за М. В. Довнар-Запольским охарактеризовал как федеративную40.
Работа одного из крупнейших советских историков носила характер своего рода «государственного заказа». В условиях, когда в литовских лесах еще бродили «братья», «фиалки» и прочие борцы с «советскими оккупантами», она была призвана разрешить основные проблемы литовской истории с позиций советской исторической науки. Бесспорной заслугой автора является привлечение значительной источниковой и историографической базы, но так как исследование писалось по заранее заданной теме, то к настоящему времени оно устарело еще больше, чем исторические труды второй половины XIX в. Не может оно конкурировать и с тем же «Очерком» Любавского, так как это история именно «Литовского государства», а не Великого княжества Литовского. Другими словами, из работы В. Т. Пашуто фактически исключено повествование об истории русских земель, что, конечно же, сильно искажает картину исторического процесса этого региона.
Последующая историография41 не раз обращалась к истории русских земель ВКЛ. Изучались отдельные исторические сюжеты, темы, больше всего повезло крестьянству (Д. И. Мышко, Д. Л. Похилевич, М. Ф. Спиридонов и другие). Организующим началом здесь выступал «Симпозиум по аграрной истории Восточной Европы», сессии которого проходили регулярно и позволяли исследователям общаться, делиться своими наблюдениями. Также затрагивались некоторые проблемы мещанства, истории городов (А. П. Грицкевич, З. Ю. Копысский, П. М. Сас и другие), права (М. А. Брицын, И. П. Старостина, И. А. Юхо), формирования высшего сословия (Н. М. Яковенко), международных отношений (И. Б. Греков) и некоторые другие.
Попытки обобщения уже имеющихся наблюдений делались в рамках официозных изданий, которые изобиловали надуманными схемами и пышной риторикой, но не вносили ничего нового в изучение темы42. К тому же изучение пусть и федеративного, но единого государства «растащили» по республикам, что, конечно, отнюдь не способствовало созданию полноценных трудов, посвященных истории этого государства.
Характерный пример — монография Ф. М. Шабульдо. Автор поставил перед собой задачу исследовать древнейшие Киевскую и Волынскую земли, а также формировавшиеся в рассматриваемое время Подольскую и Черниговскую. Особенно интересна первая глава исследования, в которой изучается присоединение юго-западных земель к Великому княжеству Литовскому. В то же время, глава, касающаяся «основных черт общественно-политического устройства земель», вносит мало нового в изучение темы. Причина не только в приверженности автора к отжившим уже стереотипам, но и в том, что он ограничил себя узкими территориальными рамками, так как это не позволило ему заметить эволюцию социального и политического устройства русских земель Великого княжества43.
Выявлению истинной картины происходящих событий мешают и хронологические ограничения, которые ставят себе некоторые исследователи. В первую очередь это относится к монографии М. М. Крома, посвященной западнорусским землям в системе русско-литовских отношений конца XV - первой трети XVI в. (М., 1997). Столь узкие хронологические рамки не позволили показать западнорусское общество в динамике его развития, и оно предстает перед нами в виде застывших «геологических форм». Впрочем, основная задача автора — не показ западнорусского социума в его развитии, а выявление позиции местного населения в борьбе ВКЛ с Московским государством.
Исследованием истории западных и юго-западных земель Древнерусского государства на протяжении XIV - начала XVI в. занималась и А. Л. Хорошкевич44. По разным изданиям и архивам она выявила и опубликовала материалы по истории Полоцкой земли, составившие несколько выпусков «Полоцких грамот». На основе этого материала еще в 1974 г. она защитила докторскую диссертацию о социально-экономической истории Северной Белоруссии в XV в., где помимо изучения экономического развития Полоцкой земли большое внимание уделялось и сословной структуре этой земли в составе ВКЛ.
Перу А. Л. Хорошкевич принадлежит также раздел монографии об исторических судьбах русских земель после татаро-монгольского нашествия. Специальная глава посвящена сословиям и повинностям. Исследовательница предприняла попытку реконструкции сословного строя русских земель, изучила основные повинности их жителей. Наблюдения А. Л. Хорошкевич привлекают внимание постоянными обращениями к Московской Руси. Однако в меньшей степени это относится к установлению связи с предшествующим периодом45.
Первая монография о древнерусских землях, оказавшихся в составе ВКЛ, появилась в 1993 г.46 Автор, проанализировав отечественную историографию ВКЛ, показал, сколь глубоки были исследования на эту тему. По его мнению, отечественная дореволюционная историография, практически забытая в советский период, — кладезь идей, многие из которых так и не были реализованы.
Одна из них — продолжение истории Киевской Руси в «литовский» период. Автор — ученик видного исследователя Киевской Руси — И. Я. Фроянова, считает, что в состав ВКЛ вошли древнерусские волости, города-государства, государства-общины47. Это предопределило силу общинных традиций в Литовско-Русском государстве, их огромное влияние на социальный строй и право западнорусских земель.
Правда, несмотря на их большое значение, на смену древнерусским городам-государствам (которые представляли собой общинные социальные организмы) шли новые социальные отношения. Для понимания их характера очень важно было рассмотреть формирование сословий, а также ряд важнейших теоретических вопросов о верховной собственности, феодализме и т. д., что и было сделано.
Социальную структуру общества очень трудно выявить без рассмотрения динамики и развития социальной борьбы. В работе показано, как на смену древнерусским социальным конфликтам по мере формирования сословий шла новая по своему характеру борьба, отражавшая те социальные противоречия, которые накапливались в обществе.
Последний заключительный раздел книги посвящен истории государственности. В нем рассматривается такой важный вопрос, как древнерусское наследие в формировании налоговой системы ВКЛ, дается характеристика тому типу государственности, который пришел на смену древнерусским городам-государствам. Это военно-служилая государственность, в свою очередь ставшая переходной стадией к сословной государственности.
В одной из последних работ по данной теме М. Е. Бычкова попыталась сравнить политический строй российского государства и ВКЛ48. Для анализа были взяты только три аспекта: институты власти; сословные структуры, обслуживавшие эти институты; идеологическое оформление власти. Это, как и достаточно узкий период, ограничивает возможности автора. Тем не менее, в книге содержится ряд ценных и интересных наблюдений.
Итак, в 80-е - 90-е гг. в отечественной историографии усилился интерес к ВКЛ49, что делает работу М. К. Любавского еще более актуальной, так как до сих пор еще никто не решился написать новый обобщающий очерк Литовско-Русского государства50, в котором бы прослеживалась его история от возникновения до переломного момента — объединения с Польшей в рамках Люблинской унии.
Уникальность сочинения М. К. Любавского еще более видна на фоне зарубежной историографии, которая, естественно, распадается на национальные «ветви». В то же время на нее, впрочем, как и на отечественную, весьма влияла и продолжает влиять политическая ситуация, те изменения, которые происходят в мире. Это во многом определяет периодизацию тех или иных локальных историографий. Так, в литовской историографии ХХ в. четко выделяются периоды, связанные с государственным статусом Литвы: до образования государства, время существования независимой республики, советский и постсоветский периоды.
Описания первых двух периодов характеризуются романтическим духом, который причудливо сочетается с прямолинейным прагматизмом — созиданием политических и социальных мифов. Это и понятно — надо было подвести историческую основу под независимую государственность. Ведущими литовскими историками той поры были докторанты германских университетов, которые старались сформулировать свои концепции литовской истории (отличные от русских, польских и германских историков), они искали «литовцев в литовской истории»51.
Многие из этих ученых дописывали свои работы уже вне пределов Литвы — в эмиграции, сохраняя при этом национально-романтический и то же время прагматический дух своих сочинений. В полной мере это относится и к самому известному сочинению З. Ивинскиса. Работая в университете Бонна и часто бывая в Ватикане, он нашел большое количество новых источников и приступил к грандиозной работе — написанию многотомной истории Литвы. К сожалению, вышел только первый том, доведенный до смерти Витовта52.
По мнению современного канадского историка, работам литовских исследователей той поры не хватало, прежде всего, методологии; основное внимание в них уделялось политической и религиозной истории и гораздо меньше изучались социальные и экономические проблемы53.
Зато историки, оставшиеся или выросшие в советской Литве, такую методологию обрели — марксистско-ленинскую. Многие из них оказались под влиянием работы В. Т. Пашуто, сколь талантливой, столь и заидеологизированной. Худшим образчиком догматического исторического мышления стала «История Литовской ССР», которая вышла в тот же год, что и работа З. Ивинскиса54. Сказанное отнюдь не означает, что советская литовская историография ничего не сделала для изучения литовской истории: написаны интересные труды, которые проясняют те или иные стороны исторического процесса. Однако обобщающей работы, подобной труду М. К. Любавского, создано не было.
В 90-е гг. литовская историческая наука стала интегрироваться в западную историографию, что, естественно, повлекло за собой отказ от ставшей уже привычной марксистской методологии. Даже упорствовавший какое-то время Э. Гудавичюс перешел на приемлемые для западных историков позиции55.
Наиболее значительным трудом уже «интернационально-западной»56 историографии является книга С. Роуэлла — сотрудника Центра западно-литовской и прусской истории в университете г. Клайпеды, который называет себя последователем Ивинскиса и Пашуто57. В книге масса интересных источниковедческих и исторических наблюдений, в ней нарисована широкая панорама истории этого региона и роль в ней Литвы, но для нашей темы важно отметить, что посвящена она достаточно узкому периоду — фактически до смерти Гедимина.
Польская историография первой половины ХХ в. также активно интересовалась историей ВКЛ. В этой области исторического знания работали такие видные польские историки, как О. Галецкий, Г. Пашкевич и другие, многие из которых после войны оказались в эмиграции и влились в западную, прежде всего, американскую историографию.
Вершиной довоенной польской историографии стала фундаментальная работа Г. Ловмяньского58. Патриарх польской медиевистики продолжал работать и в период «народной демократии». В этой области трудились и многие другие историки — Ю. Бардах, В. Каменецкий, Й. Охмяньский и другие. Однако из обобщающих работ можно назвать только книгу Й. Охмяньского, охватывающую довольно большой исторический период59.
В современной «интернационально-западной» историографии можно выделить еще немецкоязычную ветвь. Следует, впрочем, иметь в виду, что немецких историков интересовали, в первую очередь, немецко-литовские отношения и взаимные территориальные претензии60. Это не означает, что в немецкой историографии не замахивались на значительные темы в области истории ВКЛ. Так, в 1955 г. в Нидерландах была издана работа Х. Яблоновского о западнорусских землях61, главное внимание в ней уделялось политическим и международным отношениям в регионе.
В 60-90-е гг. выходит ряд очерков по истории ВКЛ, но в основном в рамках трудов, посвященных территориально крупным регионам, будь это Россия или Европа62. Естественно, что они дают весьма поверхностную информацию о ВКЛ.
Думается, что сказанного об отечественной и зарубежной историографии достаточно, чтобы понять значимость произведения М. К. Любавского и в наши дни. Трудно найти лучшего гида по интересной и полузабытой ныне истории ВКЛ — истории не каких-то неизвестных нам, неведомо где расположенных земель, а нашей — восточнославянской, восточноевропейской истории.
_________________________
1 Соловьев С. М. Сочинения. М., 1988. Кн. II: История России с древнейших времен. Т. 3-1. С. 439.
2 Улащик Н. Н. Очерки по археографии и источниковедению истории Белоруссии феодального периода. М., 1973.
3 УстряловН. Г. Исследование вопроса, какое место в русской истории должно занимать Великое Княжество Литовское. СПб., 1839. С. 40.
4 Устрялов Н. Г. Русская история до 1855 года. Петрозаводск, 1997 (переиздание книги 1855 г.). Ч. 1-2. С. 173-191.
5 Киреева Р. А. К. Н. Бестужев-Рюмин и историческая наука второй половины XIX в. М., 1990. С. 105-107.
6 О киевской школе историков см.: Михальченко С. И. 1) Киевская школа: Очерки об историках. Брянск, 1994; 2) Киевская школа в российской историографии (школа западно-русского права). Брянск, 1996; 3) Киевская школа в российской историографии (Антонович, Довнар-Запольский и их ученики). М.; Брянск, 1997.
7 Малиновский И. Новые труды по истории Литовско-Русского государства // Журнал министерства народного просвещения. 1911. Ноябрь. Ч. XXXVI. С. 150; Антонович В. Б. Предисловие // Иванишев Н. Д. О древних сельских общинах в юго-западной России. Киев, 1889. С. IX.
8 Антонович В. Б. Монографии по истории Западной и Юго-Западной России. Киев, 1885. Т. 1. С. 11-12, 16, 25, 43.
9 Там же. С. 164-166.
10 Дашкевич Н. П. Заметки по истории Литовско-Русского государства. Киев, 1885. С. 11.
11 Там же. С. 34.
12 Владимирский-Буданов М. Ф. 1) Немецкое право в Польше и Литве. СПб., 1868; 2) Формы крестьянского землевладения в Литовско-Русском государстве XVI в. // Киевский сборник в помощь пострадавшим от неурожая. Киев, 1892; 3) Население Юго-Западной Руси от половины XIII до половины XVII вв. // Архив Юго-Западной России. Киев, 1886 Ч. VII. Т. I ; и др. А. Ю. Дворниченко
13 Леонтович Ф. И. Русская Правда и Литовский Статут в видах настоятельной необходимости включить литовское законодательство в круг истории русского права // Киевские университетские известия. 1865. № 4.
14 Леонтович Ф. И. Очерки истории Литовско-Русского права: Образование территории Литовского государства. СПб., 1894. С. 29-30.
15 Леонтович Ф. И. Рада великих князей литовских // Журнал министерства народного просвещения. 1907. № 9-10.
16 Леонтович Ф. И. Бояре и служилые люди в Литовско-Русском государстве // Журнал министерства юстиции. 1907. № 5. С. 248.
17 Довнар-Запольский М. В. Государственное хозяйство Великого Княжества Литовского при Ягеллонах. Киев, 1901. С. 7-8.
18 Там же. С. 50-52.
19 Там же. С. 89-136, 644-645.
20 Грушевський М. С. Ъ;тор1я Украши-Руси. Кшв; Льв1в, 1907. Т. 4. С. 5-99.
21 Пресняков А. Е. Лекции по русской истории. М., 1939. Т. II: Западная Русь и Литовско-Русское государство. С. 45.
22 Там же. С. 52.
23 Там же. С. 60-62.
24 Там же. С. 110-130.
25 Любавский М. К. Областное деление и местное управление в Литовско-Руском государстве до Люблинской унии. М., 1893.
26 Любавский М. К. Литовско-русский сейм. Опыт по истории учреждения в связи с внутренним строем и внешней жизнью государства. М., 1910.
27 Любавский М. К. Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно. М., 1910. С. 8-9.
28 Там же. С. 51.
29 Об этом свидетельствует и его рецензия на книгу Ф. И. Леонтовича, в которой он высказывает ряд замечаний по поводу смешения разных политических организмов в Литовско-Русском государстве (Любавский М. К. К вопросу об удельных князьях и местном управлении в Литовско-Русском государстве // Журнал Министерства народного просвещения. 1894. № 8).
30 Любавский М. К. 1) Очерк истории... С. 41; 2) О распределении владений и об отношениях между великими и другими князьями Гедеминова рода в XIV и XV вв. // Издания Исторического общества при Императорском московском университете: Рефераты, читанные в 1895 г. (2-й год). М., 1896.
31 Любавский М. К. Очерк истории. С. 73.
32 Там же. С. 73-75.
33 Отчет о третьем присуждении премии П. Н. Батюшкова // Записки Императорской Академии наук по историко-филологическому отделению. СПб., 1907. Т. VIII. № 6.
34 Там же. С. 7-8, 23, 27.
35 Малиновский И. Новые труды по истории Литовско-Русского государства // Журнал министерства народного просвещения. 1911. № 11. Ч. 36. С. 154.
36 Пичета В. И. Аграрная реформа Сигизмунда-Августа в Литовско-Русском государстве. М., 1958.
37 Пичета В. И. Рец. на: Пресняков А. Е. Лекции по русской истории. Т. II: Западная Русь и Литовско-Русское государство. М., 1939 // Историк-марксист. 1940. Кн. 3/79. С. 141.
38 Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М., 1959. С. 258.
39 Там же. С. 270.
40 Там же. С. 325, 340, 344, 351.
41 Речь идет о российской, украинской и белорусской историографии. О литовской см. ниже.
42 Типичный пример — десятитомная «История Украинской СССР» (Киев, 1981-1985) и другие издания подобного рода.
43 Шабульдо Ф. М. Земли Юго-Западной Руси в составе Великого Княжества Литовского. Киев, 1987.
44 Хорошкевич А. Л. Сословное землевладение украинских и белорусских земель XIV - начала XVI вв. и древнерусские традиции // Исследования по истории и историографии феодализма (К 100-летию со дня рождения Б. Д. Грекова). М., 1982. С. 203. — Ряд работ в современной историографии посвящен истории западнорусских земель в XIII-XIV вв., в основном, до вхождения их в ВКЛ (см.: Горский А. А. Русские земли в XIII-XIV вв. Пути политического развития. М., 1996; Александров Д. Н. Русские княжества в XIII-XIV вв. М., 1997).
45 Хорошкевич А. Л. Исторические судьбы белорусских и украинских земель в XIV-XVI вв. // Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982.
46 Дворниченко А. Ю. Русские земли Великого Княжества Литовского (до начала XVI в.): Очерки истории общины, сословий, государственности. СПб., 1993.
47 Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988.
48 Бычкова М. Е. Русское государство и Великое Княжество Литовское с конца XV в. до 1569 г. Опыт сравнительно-исторического изучения политического строя. М., 1996.
49 Поскольку этот интерес развивался на фоне известных политических процессов, он, к сожалению, приобрел и ненаучный, националистический характер. Некоторые историки стали «тянуть одеяло» на себя, появились идеи о «белорусско-литовском государстве», о завоевании белорусами Литвы, отлучении от ВКЛ украинских земель и т. д. (Дискуссия «Великое княжество Литовское» // Родина. 1993. № 3. С. 81-93).
50 За исключением научно-популярного очерка С. В. Думина (Думин С. В. «Другая Русь» (Великое княжество Литовское и Русское) // История Отечества: люди, идеи, решения: Очерки истории России IX - начала XX в. М., 1991).
51 Tereskinas A. Between romantic nostalgia and historio-pedagogic sentiments: А few ways to discourse the Lithuanian past // Lituanus. 1997. Vol. 43:3. P. 17. — Журнал издается в США.
52 Ivinskis Z. Lietuvos Istorija. Iki Vytauto didziojo mirties. Roma, 1978. — Переиздана в Литве в 1991 г.
53 Tereskinas A. Between romantic nostalgia.... P. 19-20, 25.
54 История Литовской ССР (с древних времен до наших дней). Вильнюс, 1978. А. Ю. Дворниченко
55 Mazeika R. The Grand Duchy rejoins Europe: Post-Soviet developments in the historiography of pagan Lithuania // Journal of Medieval History. 1995. Vol. 21. 3. P. 295.
56 Это, в основном, англоязычная историография, которая развивается в научных центрах Великобритании, Соединенных Штатов Америки и Канады. Свой вклад в нее вносят ученые Германии, Швеции, Италии.
57 Rowell S. C. Lithuania Ascending. A pagan empire within east-central Europe, 1295-1345. Cambridge, 1994. P. XIII.
58 Lowmianski H. Studia nad pocz^tkami spoleczenstwa i panstwa litewskiego. Wilno, 1931-1932. T. 1-2.
59 Ochmanski J. Historia Litwy. Wroclaw; Warszawa; Krakow, 1967.
60 Ekdahl S. Die preupisch-litauishen Beziehungen des Mittelalters. Stand und Aufgaben der Forschung in Deutschland // Deutschland und Litauen. Bestandsaufnahmen und Aufgaben der historischen Forschung. Luneburg, 1995.
61 Jablonowski H. Westrussland zwischen Wilna und Moskau. Leiden, 1955.
62 Hellmann M. 1) Das Gropfurstentum Litauen bis 1569 // Handbuch der Geschichte Ruplands. Stuttgart, 1989. Bd. 1; 2) Das Gropfurstentum Litauen bis 1434 // Handbuch der europaischen Geschichte. Stuttgart, 1987. Bd. 2.
Дворниченко Андрей Юрьевич, доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории России с древнейших времен до XX века, Санкт-Петербургский государственный университет
Великая Литва или «альтернативная» Русь?
Иван Калита, Дмитрий Донской, Иван Грозный — эти создатели Московского государства известны нам со школьной скамьи. А имена Гедимина, Ягайло или Витовта так же нам знакомы? В лучшем случае мы прочтем в учебниках, что были они литовскими князьями и когда-то давно воевали с Москвой, а потом канули где-то в неизвестности… Но ведь именно они основали восточноевропейскую державу, которая с не меньшим основанием, чем Московия, именовала себя Русью.
Великое княжество Литовское
Хронология основных событий истории (до образования Речи Посполитой):
IX—XII века — развитие феодальных отношений и формирование сословий на территории Литвы, образование государства
Начало XIII века — усиление агрессии немецких крестоносцев
1236 год — литовцы одерживают победу над рыцарями-меченосцами при Шяуляе
1260 год — победа литовцев над тевтонами при Дурбе
1263 год — объединение основных литовских земель под властью Миндовга
XIV век — значительное расширение территории княжества за счет новых земель
1316—1341 годы — княжение Гедимина
1362 год — Ольгерд разбивает татар в битве при Синих водах (левый приток Южного Буга) и занимает Подолье и Киев
1345—1377 годы — княжение Ольгерда
1345—1382 годы — княжение Кейстута
1385 год — великий князь Ягайло
(1377—1392) заключает Кревскую унию с Польшей
1387 год — принятие Литвой католичества
1392 год — в результате междоусобной борьбы великим князем в Литве становится Витовт, выступивший против политики Ягайло 1410 год — объединенные литовско-русские и польские войска наголову разбивают рыцарей Тевтонского ордена в Грюнвальдской битве
1413 год — Городельская уния, в соответствии с которой на литовских дворян-католиков распространяются права польской шляхты
1447 год — первый Привилей — свод законов. Вместе с Судебником
1468 года он стал первым опытом кодификации права в княжестве
1492 год — «Привилей великого князя Александра». Первая хартия шляхетских вольностей
Конец XV века — образование общешляхетского сейма. Рост прав и привилегий панов
1529, 1566, 1588 годы — выход трех редакций Литовского статута — «устав и ухвал», земских и областных «привилеев», закрепивших права шляхты
1487—1537 годы — проходившие с перерывами войны с Русью на фоне усиления княжества Московского. Литва утратила Смоленск, захваченный Витовтом в 1404-м. По перемирию 1503 года Русь вернула себе 70 волостей и 19 городов, в том числе Чернигов, Брянск, Новгород-Северский и другие русские земли
1558—1583 годы — война России с Ливонским орденом, а также со Швецией, Польшей и Великим княжеством Литовским за Прибалтику и выход к Балтийскому морю, в которой Литве сопутствовали неудачи
1569 год — подписание Люблинской унии и объединение Литвы в одно государство с Польшей — Речь Посполитую
Победа на Куликовом поле могла изменить судьбы Руси самым драматичным образом: именно тогда Дмитрий Донской предложил молодому литовскому князю Ягайло «…женитися ему у великого князя Дмитрея Ивановича на дочери, а великому князю Дмитрею Ивановичю дочь свою за него дати, а ему, великому князю Ягайлу, быти в их воле и креститися в православную веру и крестьянство свое объявити во все люди». Так выглядел проект русско-литовского договора, составленный в 1381-м или в начале 1382 года. По мысли Дмитрия, Ягайло получил бы не только жену, но и православную веру, которую должны были принять все его подданные, ведь Литва оставалась последним языческим государством в Европе! Но — не сложилось…
Территория Великого княжества Литовского с конца XII до конца XV века
«Литва в основе та же Русь» (Адам Мицкевич)
В поселке Швянтойя под Палангой восстановили языческое святилище XIV века. На столбах — солярные и лунарные символы и гадательные руны
Современные литовцы и латыши, считающие себя неотъемлемой частью европейской цивилизации (а своих восточных соседей — «варварами»), — достаточно близкие родственники русских. Еще в I тысячелетии до н. э. существовала балто-славянская этническая и языковая общность, а божествами общебалтийского пантеона были громовержец Перкунас и «ответственный» за скот и плодородие Велияс (в них легко узнать Перуна и Велеса). Правда, затем пути наших предков стали потихоньку расходиться, но балты Верхнего Поднепровья («голядь» русских летописей) продолжали жить бок о бок со славянами и естественным образом вошли в состав Киевской Руси на момент ее образования.
Балтийские же племена, жившие ближе к морскому побережью, решили попытать счастья в создании собственной государственности — правда, несколько позднее. Только с Х века сведения о литовских племенах и их вождях появляются в немецких и польских хрониках — там речь, как правило, идет о спорадических попытках христианских миссионеров просветить диких язычников. Через три века появились в янтарном краю и более серьезные просветители. Прибывшие из Германии монахи, купцы и рыцари основали славный город Ригу, и в Прибалтике появились католическое епископство и рыцарские ордена.
«Вся Русь должна принадлежать Литве» (Князь Ольгерд)
Каунасский замок был построен в XIII веке для защиты от тевтонов, все же разрушивших его в 1362 году. Спустя четыре года он был восстановлен
А тем временем подули и другие ветры: с запада на земли язычников-литовцев и родственных им пруссов наступал в полном составе перебравшийся из Палестины Тевтонский орден. Безостановочно воюя с соседями, тевтоны создали свое государство. На востоке действовал орден меченосцев. После разгрома литовцами в 1237 году он был преобразован в отделение Тевтонского ордена и стал называться Ливонским.
Двадцать лет сопротивлялись племена, населявшие нынешние Латвию и Эстонию, а потом склонили голову перед завоевателями, только вот территориальные аппетиты последних вошли в противоречие с интересами Новгорода и Полоцкого княжества, которым тоже нравилось собирать дань с ливов и эстов. Так у жизненно важного выхода на Балтику завязывались узлы этнополитических конфликтов, дающие знать о себе до сих пор. «Немецкое» освоение прибалтийских земель прервало процесс формирования государственности на этих территориях. К тому же они стали «яблоком раздора» между соседями — Швецией, Польшей, Россией.
В Литве же все случилось иначе. В середине XIII века князь Миндовг (Миндаугас) железной рукой объединил хаотические племенные союзы. Причем, стремясь побороть тевтонов, он то принимал от Римского Папы королевскую корону (Миндовг остался в истории первым и единственным литовским королем), то разворачивался на восток и искал поддержки против крестоносцев у Александра Невского. В результате страна не узнала татарского ига и быстро расширила свою территорию за счет ослабевших западнорусских княжеств (земель нынешней Белоруссии).
Столетие спустя у Гедимина и Ольгерда уже была держава, вобравшая в себя Полоцк, Витебск, Минск, Гродно, Брест, Туров, Волынь, Брянск и Чернигов. В 1358 году Ольгердовы послы даже заявили немцам: «Вся Русь должна принадлежать Литве». В подкрепление этих слов и опережая московитов, литовский князь выступил против «самой» Золотой орды: в 1362-м разгромил татар при Синих Водах и закрепил за Литвой древний Киев почти на 200 лет.
«Славянские ль ручьи сольются в русском море?» (Александр Пушкин)
Восхождение Ягайло на польский трон (1377 год). Фрагмент росписи собора в Кракове (XV век)
По неслучайному совпадению в то же самое время «собирать» земли мало-помалу стали и московские князья — потомки Ивана Калиты. Так к середине XIV века сложились два центра, претендовавшие на объединение древнерусского «наследства»: Москва и основанный в 1323 году Вильно. Конфликта было не избежать, тем более что в союзе с Литвой выступали главные тактические соперники Москвы — тверские князья, стремились «под руку» Запада и новгородские бояре.
Тогда, в 1368—1372 годах, Ольгерд в союзе с Тверью совершил три похода на Москву, но силы соперников оказались примерно равны, и дело кончилось договором, разделившим «сферы влияния». Ну, а раз не удалось уничтожить друг друга, пришлось сближаться: некоторые из детей язычника Ольгерда приняли православие. Вот тут-то Дмитрий и предложил еще не определившемуся Ягайло династический союз, которому не суждено было состояться. И не только не стало по слову княжьему: стало — наоборот. Как известно, Дмитрий не смог противостоять Тохтамышу, и в 1382 году татары пустили Москву «на поток и разграбление». Она вновь сделалась ордынской данницей. Союз с несостоявшимся тестем перестал привлекать литовского государя, а вот сближение с Польшей давало ему не только шанс на королевский венец, но и реальную помощь в борьбе с главным противником — Тевтонским орденом.
И Ягайло все-таки женился — но не на московской княжне, а на польской королеве Ядвиге. Крестился по католическому обряду. Стал польским королем под христианским именем Владислав. Вместо союза с восточными братьями случилась Кревская уния 1385 года с западными. С того самого времени литовская история прочно переплелась с польской: потомки Ягайло (Ягеллоны) процарствовали в обеих державах три века — с XIV по XVI. Но все же то были два разных государства, сохранявших каждое свое политическое устройство, систему права, валюту и армию. Что до Владислава-Ягайло, то большую часть своего царствования он провел в новых владениях. Старыми же правил его двоюродный брат Витовт и правил ярко. В естественном союзе с поляками он разгромил германцев при Грюнвальде (1410 год), присоединил Смоленскую землю (1404 год) и русские княжества в верховьях Оки. Могущественный литовец мог даже сажать своих ставленников на ордынский престол. Огромный «откуп» платили ему Псков и Новгород, а Московский князь Василий I Дмитриевич, как будто вывернув наизнанку планы отца, женился на Витовтовой дочери и стал называть тестя «отцом», то есть, в системе тогдашних феодальных представлений, признал себя его вассалом. На вершине величия и славы Витовту не хватало только королевской короны, о чем он и заявил на съезде монархов Центральной и Восточной Европы в 1429 году в Луцке в присутствии императора Священной Римской империи Сигизмунда I, польского короля Ягайло, тверского и рязанского князей, молдавского господаря, посольств Дании, Византии и Папы Римского. Осенью 1430 года на коронацию в Вильно собрались Московский князь Василий II, митрополит Фотий, тверской, рязанский, одоевский и мазовецкий князья, молдавский господарь, ливонский магистр, послы византийского императора. Но поляки отказались пропустить посольство, которое везло Витовту королевские регалии из Рима (в литовской «Хронике Быховца» даже сказано, что корону отняли у послов и разрубили на части). В результате Витовт вынужден был отложить коронацию, а в октябре того же года внезапно заболел и умер. Не исключено, что литовского великого князя отравили, поскольку за несколько дней до своей смерти он отлично себя чувствовал и даже выезжал на охоту. При Витовте земли Великого княжества Литовского протянулись от Балтийского моря до Черного, а восточная его граница прошла под Вязьмой и Калугой…
«Что возмутило вас? Волнение Литвы?» (Александр Пушкин)
У удальца Витовта сыновей не было — после затяжной усобицы к власти в 1440 году взошел сын Ягайло Казимир, занявший престолы Литвы и Польши. Он и его ближайшие потомки усиленно действовали в Центральной Европе, и небезуспешно: порой в руках Ягеллонов оказывались короны Чехии и Венгрии. Но на восток они смотреть совсем перестали и потеряли интерес к амбициозной «общерусской» программе Ольгерда. Как известно, природа не терпит пустоты — задачу успешно «перехватил» московский правнук Витовта — великий князь Иван III: уже в 1478-м он выказал притязания на древнерусские земли — Полоцк и Витебск. Помогла Ивану и церковь — ведь резиденцией общерусского митрополита была Москва, а значит, оттуда духовно управлялись и литовские приверженцы православия. Однако литовские князья не раз (в 1317, 1357, 1415 годах) пытались поставить «своего» митрополита для земель Великого княжества, но в Константинополе не были заинтересованы в разделении влиятельной и богатой митрополии и уступках королю-католику.
И вот Москва почувствовала в себе силы, чтобы перейти в решительное наступление. Проходят две войны — 1487—1494 и 1500—1503 годов, Литва теряет почти треть территории и признает за Иваном III титул «государя всея Руси». Дальше — больше: к Москве отходят Вязьма, черниговские и новгород-северские земли (собственно, Чернигов и Новгород-Северский, а также Брянск, Стародуб и Гомель). В 1514 году Василий III возвращает Смоленск, на 100 лет ставший главной крепостью и «воротами» на западной границе России (потом его снова отобрали западные противники).
Только к третьей по счету войне 1512—1522 годов литовцы собрали свежие войска из западных областей своей державы, и силы противников оказались равными. Тем более что население восточных литовских земель к тому времени основательно остыло к идее присоединения к Москве. Все-таки пропасть между общественными взглядами и правами подданных Московского и Литовского государств уже была весьма глубокой.
Один из залов вильнюсской башни Гедимина
Не московиты, но русские
В тех случаях, когда в состав Литвы входили высокоразвитые территории, великие князья сохраняли их автономию, руководствуясь принципом: «Старины не рушаем, новины не вводим». Так, лояльные владетели из древа Рюриковичей (князья Друцкие, Воротынские, Одоевские) долгое время сохраняли свои владения полностью. Такие земли получали грамоты-«привилеи». Их жители могли, например, требовать смены наместника, а государь обязывался не совершать в отношении них определенных действий: не «вступать» в права православной церкви, не переселять местных бояр, не раздавать феодов выходцам из других мест, не «посуживать» принятых местными судами решений. До XVI века на славянских землях Великого княжества действовали правовые нормы, восходившие к «Русской Правде» — древнейшему своду законов, данному еще Ярославом Мудрым.
Литовский рыцарь. Конец XIV века
Полиэтнический состав державы тогда отражался даже в ее названии — «Великое княжество Литовское и Русское», да и официальным языком княжества считался русский... но — не московский язык (скорее, старобелорусский или староукраинский — большой разницы между ними до начала XVII века не прослеживается). На нем составлялись законы и акты государственной канцелярии. Источники XV—XVI столетий свидетельствуют: восточные славяне в границах Польши и Литвы считали себя «русским» народом, «русскими» или «русинами», при этом, повторимся, никак не отождествляя себя с «московитами».
В северо-восточной же части Руси, то есть в той, которая, в конце концов, и сохранилась на карте под этим названием, процесс «собирания земель» шел дольше и труднее, но и степень унификации некогда самостоятельных княжеств под тяжелой дланью кремлевских владык была неизмеримо выше. В бурном XVI столетии в Москве укрепилось «вольное самодержавство» (термин Ивана Грозного), исчезли остатки новгородских и псковских вольностей, собственные «уделы» аристократических семейств и полусамостоятельные пограничные княжества. Все более или менее знатные подданные несли пожизненную службу государю, а попытки отстоять ими свои права расценивались как измена. Литва же в XIV—XVI веках была, скорее, федерацией земель и княжеств под властью великих князей — потомков Гедимина. Иными были и взаимоотношения власти и подданных — сказался образец социального устройства и государственных порядков Польши. «Чужие» для польской знати Ягеллоны нуждались в ее поддержке и вынуждены были даровать все новые привилегии, распространяя их и на литовских подданных. К тому же потомки Ягайло вели активную внешнюю политику, и за это тоже надо было платить отправлявшемуся в походы рыцарству.
Вольность с пропинацией
Но не только по доброй воле великих князей произошло такое значительное возвышение шляхты — польского и литовского дворянства. Дело еще и в «мировом рынке». Вступавшим в XVI веке в фазу промышленных революций Нидерландам, Англии, северной Германии требовалось все больше сырья и сельхозпродуктов, которые поставляли Восточная Европа и Великое княжество Литовское. А с притоком в Европу американского золота и серебра «революция цен» сделала продажу зерна, скота и льна еще более выгодной (покупательная способность западных клиентов резко выросла). Ливонские рыцари, польские и литовские шляхтичи стали превращать свои имения в фольварки, ориентированные специально на производство экспортной продукции. Растущие доходы от такой торговли и составили основу могущества «магнатов» и зажиточной шляхты.
Первыми были князья — Рюриковичи и Гедиминовичи, крупнейшие землевладельцы литовского и русского происхождения (Радзивиллы, Сапеги, Острожские, Воловичи), имевшие возможность выводить на войну сотни собственных слуг и занимавшие виднейшие посты. В XV столетии их круг расширился за счет «простых» «бояр-шляхты», обязанных нести военную службу князю. Литовский статут (свод законов) 1588 года закрепил их широкие права, накопленные за 150 лет. Пожалованные земли объявлялись вечной частной собственностью владетелей, каковые теперь могли уже свободно поступать на службу к более знатным панам, уезжать за границу. Их запрещалось арестовывать без решения суда (а местные земские суды шляхта сама избирала на своих собраниях-«сеймиках»). Обладал хозяин и правом «пропинации» — только он сам мог производить пиво и водку и продавать крестьянам.
Кодекс законов Великого княжества Литовского. Литовский статут (1588 год) действовал на вошедшей в состав России после разделов Польши части территории княжества вплоть до 40-х годов XIX века
Естественно, в фольварках процветала барщина, а вместе с ней и иные крепостнические порядки. Статут признавал за крестьянами право только одного владения — движимым имуществом, необходимым для выполнения повинностей хозяину. Впрочем, «человек вольный», осевший на земле феодала и проживший на новом месте 10 лет, все же мог уйти, откупившись значительной суммой. Однако принятый общегосударственным сеймом в 1573 году закон давал панам право карать своих подданных по своему усмотрению — вплоть до смертной казни. Государь теперь вообще терял право вмешиваться во взаимоотношения вотчинников и их «живой собственности», а в Московской Руси, наоборот, государство все больше ограничивало судебные права помещиков.
«Литва — как часть другой планеты» (Адам Мицкевич)
Князя Гедимина (1316—1341 годы) считают основателем Вильнюса-Вильно, впервые упомянутого в его письме 1323 года
Государственное устройство Великого княжества Литовского тоже разительно отличалось от Московского. Тут не сложилось аппарата центрального управления, подобного великорусской системе приказов — с их многочисленными дьяками и подьячими. Земский подскарбий (заведующий государственной казной — «скарбом») в Литве хранил и расходовал деньги, но не собирал налоги. Гетманы (командующие войсками) — предводительствовали шляхетским ополчением, когда оно собиралось, но постоянная армия великого князя насчитывала в XVI веке всего пять тысяч наемных солдат. Единственным постоянным органом была великокняжеская канцелярия, которая вела дипломатическую переписку и хранила архив — «Литовскую метрику».
В тот год, когда генуэзец Христофор Колумб отправился в свое первое плавание к далеким «индийским» берегам, в славный 1492-й, государь литовский Александр Казимирович Ягеллон окончательно и добровольно вступил на путь «парламентской монархии»: теперь он согласовывал свои действия с радой панов, состоявшей из трех десятков епископов, воевод и наместников областей. В отсутствие князя рада вообще полностью управляла страной, контролировала земельные пожалования, расходы и внешнюю политику.
Города литовские тоже сильно отличались от великорусских. Было их немного, и заселялись они неохотно: для пущей «урбанизации» князьям приходилось приглашать иноземцев — немцев и евреев, получавших опять-таки особые привилегии. Но иностранцам и этого было мало. Чувствуя прочность своего положения, они уверенно добивались от власти уступки за уступкой: в XIV—XV веках Вильно, Ковно, Брест, Полоцк, Львов, Минск, Киев, Владимир-Волынский и другие города получили собственное самоуправление — так называемое «магдебургское право». Теперь горожане избирали «радцев»-советников, ведавших муниципальными доходами и расходами, и двух бурмистров — католика и православного, судивших горожан вместе с великокняжеским наместником-«войтом». А когда с XV века в городах появились ремесленные цеха, их права закрепили в специальных уставах.
Истоки парламентаризма: вальный сейм
Но вернемся к истокам парламентаризма Литовского государства — все-таки он был его главной отличительной чертой. Интересны обстоятельства возникновения высшего законодательного органа княжества — Вального сейма. В 1507 году он впервые собрал для Ягеллонов чрезвычайный налог на военные нужды — «серебщизну», и с тех пор так и повелось: каждые год-два необходимость в субсидии повторялась, а значит, приходилось собирать шляхту. Постепенно в компетенцию «панов-рады» (то есть сейма) попали и другие важные вопросы — например, на Виленском сейме 1514 года решили, вопреки княжескому мнению, продолжать войну с Москвой, а в 1566 году депутаты постановили: без их одобрения не изменять ни единого закона.
В отличие от представительных органов других европейских стран, в сейме всегда заседала только знать. Его члены, так называемые «послы», избирались по поветам (судебно-административным округам) местными «сеймиками», получали от своих избирателей — шляхтичей «зуполную моць» и отстаивали их наказы. В общем, почти наша Дума — но только дворянская. Кстати, стоит сравнить: в России тоже существовал в то время нерегулярно собиравшийся совещательный орган — Земский собор. Он, однако, не имел прав, даже близко сравнимых с теми, какими обладал литовский парламент (имел, по сути, только совещательные!), а с XVII века и вовсе стал созываться все реже, чтобы в 1653 году состояться в последний раз. И никто этого не «заметил» — в Соборе теперь и заседать-то никто не стремился: московские служилые люди, составлявшие его, в массе своей жили за счет небольших поместий и «государева жалования», и думать о делах державы им было неинтересно. Им бы понадежнее закрепить крестьян на своих землях…
«Литовцы говорят по-польски?..» (Адам Мицкевич)
И литовская, и московская политическая элита, группировавшаяся вокруг своих «парламентов», создавала, как водится, мифы о собственном прошлом. В литовских хрониках есть фантастический рассказ о князе Палемоне, который с пятьюстами шляхтичами бежал от тирании Нерона на берега Балтики и покорил княжества Киевской державы (попробуйте сопоставить хронологические пласты!). Но и Русь не отставала: в сочинениях Ивана Грозного происхождение Рюриковичей велось от римского императора Октавиана Августа. А вот Гедимина московское «Сказание о князьях Владимирских» называет и вовсе княжеским конюхом, женившимся на вдове своего господина и незаконно захватившим власть над Западной Русью.
Но различия заключались не только во взаимных обвинениях в «незнатности». Новая серия русско-литовских войн в начале XVI века вдохновила литовские источники на противопоставление своих, домашних, порядков «жестокой тирании» московских князей. В соседней России, в свою очередь, после бедствий Смуты на литовских (и польских) людей смотрели исключительно как на врагов, даже «демонов», в сравнении с которыми даже немец-«лютор» выглядит симпатично.
Итак, снова войны. Литве вообще приходилось много воевать: во второй половине XV века была наконец сломлена боевая мощь Тевтонского ордена, но на южных границах государства выросла новая страшная угроза — Османская империя и ее вассал, хан Крымский. Ну и, конечно, много раз уже помянутое противостояние с Москвой. В ходе знаменитой Ливонской войны (1558—1583 годы) Иван Грозный поначалу ненадолго захватил значительную часть литовских владений, но уже в 1564 году гетман Николай Радзивилл разбил на реке Уле 30-тысячную армию Петра Шуйского . Правда, попытка перейти в наступление на московские владения потерпела неудачу: киевский воевода князь Константин Острожский и староста чернобыльский Филон Кмита напали на Чернигов, но их атака была отбита. Борьба затягивалась: не хватало ни войск, ни денег.
К. Брюллов. Осада Пскова. В ходе Ливонской войны польский король Стефан Баторий тщетно пытался овладеть городом.
Пришлось Литве скрепя сердце идти уже на полное, реальное и окончательное объединение с Польшей. В 1569 году, 28 июня, в Люблине представители шляхты Короны Польской и Великого княжества Литовского провозгласили создание единой Речи Посполитой (Rzecz Pospolita — буквальный перевод латинского res publica — «общее дело») с единым сенатом и сеймом; денежная и налоговая системы также объединялись. Кое-какую автономию Вильно, впрочем, сохранил: свое право, казну, гетманов и официальный «русский» язык.
Великое княжество Литовское в составе Речи Посполитой в XVI—XVII веках.
Тут, «кстати», в 1572 году умер и последний Ягеллон — Сигизмунд II Август; так что логическим образом общего короля двух стран решили выбирать на общем же сейме. Речь Посполитая на века превратилась в уникальную в своем роде ненаследственную монархию.
Res publica в Москве
В составе шляхетской «республики» (XVI—XVIII века) Литве сперва было жаловаться не на что. Наоборот, она испытала наивысший экономический и культурный подъем, вновь стала великой силой в Восточной Европе. В смутное для России время польско-литовское войско Сигизмунда III осадило Смоленск, а в июле 1610-го разбило армию Василия Шуйского, после чего этого неудачливого царя свергли с престола и постригли в монахи. Бояре же не нашли другого выхода, кроме как уже в августе заключить договор с Сигизмундом и пригласить на московский престол его сына, королевича Владислава. По договору Россия и Речь Посполитая заключали вечный мир и союз, а королевич обязывался католических церквей «не ставити», «прежних обычаев и чинов…не переменять» (в том числе и крепостного права, конечно), иноземцев «в воеводах и в приказных людях не быть». Не имел он права казнить, лишать «чести» и отбирать имущество без совета бояр «и всех думных людей». Все новые законы должны были приниматься «з думою бояр и всее земли». От имени нового царя «Владислава Жигимонтовича» польские и литовские роты заняли Москву. Закончилась вся эта история для польско-литовского претендента, как известно, ничем. Вихрь продолжавшейся русской смуты смел и его притязания на престол Восточной Руси, а скоро удачливые Романовы своим триумфом и вовсе обозначили дальнейшее и очень жесткое противостояние политическому влиянию Запада (при этом все более поддаваясь исподволь его влиянию культурному).
А что, если бы Владиславово дело «выгорело»?.. Что ж, некоторые историки полагают, что договор двух славянских держав уже в начале XVII века мог стать началом умиротворения Руси. Во всяком случае, он означал шаг к правовому государству, предлагая действенную альтернативу самодержавию. Впрочем, даже если приглашение чужого принца на московский престол и могло состояться в действительности, до какой степени принципы, обозначенные в договоре, соответствовали представлениям русских людей о справедливом общественном устройстве? Московские дворяне и мужики, похоже, предпочитали грозного, стоящего над всеми «чинами» государя — гарантию от произвола «сильных людей». К тому же упрямый католик Сигизмунд категорически отказывался отпустить королевича в Москву и тем более допустить его переход в православие.
Недолгий расцвет Речи
Упустив Москву, Речь Посполитая, однако, захватила весьма солидные «отступные», вновь возвратив себе Чернигово-Северские земли (их удалось отбить в так называемой Смоленской войне 1632—1634 годов уже у царя Михаила Романова).
Шляхтич. Начало XVI века
А в остальном — теперь страна, бесспорно, стала главной житницей Европы. Зерно сплавляли вниз по Висле до Гданьска, а оттуда по Балтийскому морю через Эресунн во Францию, Голландию, Англию. Громадные стада скота из нынешних Белоруссии и Украины — в Германию и Италию. Не отставала от экономики и армия: на полях сражений блистала лучшая в тогдашней Европе тяжелая кавалерия — знаменитые «крылатые» гусары.
Но цветение вышло недолгим. Столь выгодное землевладельцам снижение экспортных пошлин на зерно параллельно открывало доступ иноземным товарам в ущерб собственным производителям. Продолжалась отчасти разрушительная для общей национальной перспективы политика приглашения в города иммигрантов — немцев, евреев, поляков, армян, которые теперь уже составили большинство жителей украинских и белорусских городов, особенно крупных (например, Львова). Наступление католической церкви привело к вытеснению православных мещан из городских учреждений и судов; города стали для крестьян «чужой» территорией. В результате две основные составляющие части государства гибельно размежевывались и отчуждались друг от друга.
С другой стороны, хотя «республиканская» система, безусловно, открывала широкие возможности для политического и экономического роста, хотя широкое самоуправление охраняло шляхетские права и от короля, и от мужиков, хотя уже можно было сказать, что в Польше было создано своего рода правовое государство, во всем этом уже таилось и разрушительное начало. В первую очередь подтачивали основы собственного благоденствия сами шляхтичи. Эти единственные «полноценные граждане» своего отечества, эти гордецы лишь одних себя считали «политическим народом». Крестьян и мещан, как уже было рассказано, они презирали и унижали. А ведь при таком отношении последние вряд ли могли загореться желанием отстаивать хозяйские «вольности» — ни во внутренних неурядицах, ни от внешних врагов.
Брестская уния — не союз, но раскол
После Люблинской унии польская шляхта мощным потоком хлынула на богатые и мало еще заселенные тогда земли Украины. Там как грибы росли латифундии — Замойских, Жолкевских, Калиновских, Конецпольских, Потоцких, Вишневецких. С их появлением уходила в прошлое былая веротерпимость: вслед за магнатами шло католическое духовенство, и в 1596 году родилась известная Брестская уния — союз православной и католической церквей на территории Речи Посполитой. Основой союза было признание православными католических догматов и верховной власти папы, при сохранении православной церковью обрядов и богослужения на славянских языках.
Уния, как и следовало ожидать, не разрешила религиозных противоречий: столкновения между теми, кто остался верен православию, и униатами были ожесточенными (скажем, во время витебского мятежа 1623 года был убит униатский епископ Иосафат Кунцевич). Власти закрывали православные церкви, а отказывавшихся присоединиться к унии священников изгоняли из приходов. Такой национально-религиозный гнет привел в итоге к восстанию Богдана Хмельницкого и фактическому отпадению Украины от Речи. Но с другой стороны, привилегии шляхты, блеск ее образованности и культуры привлекали православных дворян: в XVI—XVII веках украинская и белорусская знать зачастую отрекалась от веры отцов и переходила в католичество, вместе с новой верой перенимая новый язык и культуру. В XVII веке из употребления в официальном письме выходят русский язык и кириллица, и в начале Нового времени, когда в Европе шло становление национальных государств, украинская и белорусская национальные элиты полонизируются.
Вольница или неволя?
…И случилось неизбежное: в XVII веке «златая вольность» шляхты обернулась параличом государственной власти. Знаменитый принцип liberum veto — требование единогласия при принятии законов в сейме — привел к тому, что буквально ни одна из «конституций» (постановлений) съезда не могла вступить в силу. Сорвать собрание мог любой подкупленный каким-нибудь иностранным дипломатом или просто подвыпивший «посол». Например, в 1652-м некий Владислав Сицинский потребовал закрыть сейм, и тот безропотно разошелся! Позже подобным образом бесславно завершились 53 заседания высшего собрания (около 40%!) Речи Посполитой.
Франциск Павликович запечатлел «характерного шляхтича», изобразив Великого гетмана Литовского Людвика Почея.
А на деле, в экономике и большой политике тотальное равенство «панов-братьев» привело просто к всевластию тех, у кого были деньги и влияние, — магнатов-«кролевят», покупавших себе высшие государственные должности, но неподконтрольных королю. Владения таких семей, как уже упомянутые литовские Радзивиллы, с десятками городов и сотнями сел были сравнимы размерами с современными европейскими государствами, вроде Бельгии. «Кролевята» содержали частные армии, по численности и оснащению превосходившие войска короны. А на другом полюсе находилась масса того самого гордого, но бедного дворянства — «Шляхтич на загроде (крохотном участке земли. — Ред.) равен воеводе!» — которое своей заносчивостью уже давно внушило к себе ненависть низших классов, а от «покровителей» просто вынуждено было терпеть всякое. Единственной привилегией такого шляхтича могло оставаться лишь смехотворное требование, чтобы хозяин-магнат порол его только на персидском ковре. Требование это — то ли в знак уважения к древним свободам, то ли в насмешку над ними — соблюдалось.
Во всяком случае, панская вольность превратилась в пародию на самое себя. Все были словно убеждены, что основой демократии и свободы является полное бессилие государства. Никто не желал усиления короля. В середине XVII века его армия насчитывала не более 20 тысяч солдат, а созданный Владиславом IV флот пришлось продать из-за отсутствия средств в казне. Объединившиеся Великое княжество Литовское и Польша не смогли «переварить» огромные земли, слившиеся в общем политическом пространстве. Большинство соседних государств давно превратились в централизованные монархии, а шляхетская республика с ее анархической вольницей без действенной центральной власти, финансовой системы и регулярной армии оказалась неконкурентоспособной. Все это, как медленно действующий яд, отравляло Речь Посполитую.
«Оставьте: это спор славян между собою» (Александр Пушкин)
Гусар. XVII век
В 1654 году началась последняя большая война России с Литвой-Польшей. Вначале русские полки и казаки Богдана Хмельницкого захватили инициативу, завоевав почти всю Белоруссию, а 31 июля 1655-го в столицу Литвы Вильно торжественно вступило русское войско во главе с царем Алексеем Михайловичем. Патриарх благословил государя называться «Великим князем Литовским», однако Речь Посполитая сумела собрать силы и перейти в наступление. Тем временем на Украине после смерти Хмельницкого разразилась борьба сторонников и противников Москвы, полыхала гражданская война — «Руина», когда действовали одновременно два-три гетмана с разными политическими взглядами. В 1660 году русские армии потерпели поражение при Полонке и Чуднове: полегли лучшие силы московской конницы, а главнокомандующий В.В. Шереметев и вовсе оказался в плену. Московитам пришлось оставить только что триумфально покоренную Белоруссию. Местная шляхта и мещане не желали оставаться подданными московского царя — слишком глубоко пролегла уже пропасть между кремлевскими и литовскими порядками.
Тяжелое противостояние завершилось Андрусовским перемирием 1667 года, по нему к Москве отошла Левобережная Украина, правый же берег Днепра (за исключением Киева) до конца XVIII века остался за Польшей.
Так «вничью» завершился затяжной конфликт: на протяжении XVI— XVII веков две соседние державы воевали в общей сложности более 60 лет. В 1686 году взаимное истощение и турецкая угроза заставили их подписать «Вечный мир». А чуть раньше, в 1668 году, после отречения короля Яна-Казимира царь Алексей Михайлович рассматривался даже как реальный претендент на престол Речи Посполитой. В России в это время при дворе в моду вошла польская одежда, делали переводы с польского, учителем наследника стал белорусский поэт Симеон Полоцкий…
Последний Август
В XVIII веке Польша-Литва еще простиралась от Балтики до Карпат и от Днепра до междуречья Вислы и Одера, насчитывая около 12 миллионов населения. Но ослабевшая шляхетская «республика» уже не играла сколько-нибудь важной роли в международной политике. Она стала «заезжей корчмой» — базой снабжения и театром военных действий для новых великих держав — в Северной войне 1700—1721 годов — России и Швеции, в войне за «польское наследство» 1733—1734 годов — между Россией и Францией, а затем в Семилетней войне (1756—1763 годы) — между Россией и Пруссией. Способствовали этому и сами магнатские группировки, ориентировавшиеся при выборах короля на заграничных претендентов.
Однако отторжение польской элитой всего связанного с Москвой росло. «Москали» вызывали ненависть большую, чем даже «швабы», воспринимались как «хамы и быдло». А страдали от этого «неравного спора» славян, по слову Пушкина, белорусы и литвины. Выбирая между Варшавой и Москвой, уроженцы Великого княжества Литовского в любом случае выбирали чужбину и теряли — Родину.
Итог хорошо известен: польско-литовское государство не выдержало натиска «трех черных орлов» — Пруссии, Австрии и России, и стало жертвой трех разделов — 1772, 1793 и 1795 годов. Речь Посполитая исчезла с политической карты Европы вплоть до самого 1918 года. После отречения от престола последний король Речи Посполитой и великий князь Литовский Станислав Август Понятовский остался жить в Гродно фактически под домашним арестом. Спустя год умерла императрица Екатерина II, фаворитом которой он когда-то был. Павел I пригласил экс-короля в Петербург.
Три раздела Польши
Станислава поселили в Мраморном дворце, будущий министр иностранных дел России князь Адам Чарторыйский зимой 1797/98 года не раз видел его по утрам, когда он, нечесаный, в халате, писал свои мемуары. Здесь последний великий князь Литовский и скончался 12 февраля 1798 года. Павел устроил ему пышные похороны, поместив гроб с забальзамированным телом в костел Святой Екатерины. Там император лично попрощался с покойным и надел на его голову копию короны польских королей.
Однако лишенному трона монарху не повезло и после смерти. Гроб простоял в подвале костела почти полтора века, пока здание не решили снести. Тогда советское правительство предложило Польше «забрать своего короля». В июле 1938-го гроб с останками Станислава Понятовского тайно перевезли из Ленинграда в Польшу. Изгнаннику не нашлось места ни в Кракове, где лежали герои польской истории, ни в Варшаве. Его поместили в костеле Святой Троицы в белорусской деревне Волчин — там, где родился последний польский король. После войны останки исчезли из крипты, и их судьба не дает исследователям покоя более полувека.
Московское «самодержавство», породившее мощные бюрократические структуры и огромную армию, оказалось сильнее анархической шляхетской вольницы. Однако и громоздкая российская держава с ее закрепощенными сословиями не была в состоянии поспевать за европейскими темпами развития экономики и общества. Требовались мучительные реформы, которые Россия так и не смогла завершить в начале XX века. А новой маленькой Литве теперь предстоит самой говорить за себя в XXI веке.
01.01.2007
Игорь Курукин - доктор исторических наук
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/2990/
Белоруссы
Белоруссы (племя). — В нашей литературе возникал вопрос: существует ли вообще отдельное белорусское племя? Но, конечно, особенности языка Б., их нравы и обычаи, богатая народная литература и т. д. доказывают существование отдельного белорусского племени. Прежде всего, мы остановимся на определении места, где живут белоруссы. Е. Ф. Карский в статье: «Обзор звуков и форм белорусской речи» говорит, что область, занимаемая белоруссами, доходит на юге до самой Припяти; на западе черты белорусской речи заметны очень далеко — почти до самого Западного Буга, верховьев Нарева и Бобра, правых его притоков, далее по Неману и его притокам, почти до впадения Вилии; на севере эта область переходит Западную Двину, простираясь до реки Ловати; на востоке до верховьев Волги и начала левых притоков верхнего Днепра. Следовательно, применяясь к современному административному делению, область белорусской речи может быть обозначена губерниями Минской, Гродненской без самых южных частей; далее, захватывая незначительную часть Сувалкской губернии, она обнимает Виленскую, исключая северо-западный ее угол; затем обнимает почти всю Витебскую губернию (на западе до города Дриссы), всю Могилевскую, западную часть Смоленской и небольшую часть Черниговской губернии. Профессор М. А. Колосов находит белорусские особенности даже в некоторых уездах Псковской, Тверской (Ржев), Московской (уезды Рузский, Волоколамский и Можайский) губерний. А. К. Киркор причисляет к местностям, где живут Б., Ново-Александровский уезд Ковенской губернии, а де Ливрон — губернию Псковскую (кроме уездов Холмского, Великолуцкого и Торопецкого), уезды Жиздринский и Мосальский (Калужской губернии), Брянский, Трубчевский, Севский и Карачевский (Орловской губернии). По вычислениям А. К. Киркора, Б. занимают 180402 кв. версты. Наконец, небольшая часть их живет в губерниях Херсонской и Пензенской. Б. считаются потомками древних вендов, живших первоначально в странах придунайских, которые в первом веке после Р. X. занимали уже земли, орошаемые Западной Двиной, Вислой и Волхвом. Обширность этого пространства и малонаселенность были, конечно, главными причинами переселения сюда, в конце VI и начале VII веков, других родственных им племен, а именно белых хорватов, сербов и хорутан, которые, теснимые сильным врагом, двинулись на северо-восток и осели частью на открытых местах по Днепру, усвоив себе название полян, частью в лесах, от чего прозвались древлянами, частью в болотистых дреговинах между Припятью и Западной Двиной и назывались дреговичами, а некоторые, зайдя еще севернее, заняли земли у Западной Двины и впадающей в нее реки Полоты и прозвались полочанами. По сказанию летописца, некоторые роды полочан, под именем кривичей, выселились на верховья рек Двины, Днепра и Волги, заняв впоследствии обширную страну, которая заключала в себе нынешние губернии Витебскую, Псковскую, Смоленскую и части губерний Минской, Виленской и Могилевской. Что обитающие ныне в этих губерниях белорусы произошли от одного и того же племени кривичей, доказывается как сходством их наружности, домашнего быта, обычаев, верований, так и в особенности сходством языка, как древнего письменного, так и живого, лучшим образцом которого служат песни, сказки, поговорки, пословицы и загадки. В начале XIV столетия (1318—1320 гг.) Гедимин присоединяет к Литве всю древнюю область кривичей. С этих пор история белорусского племени связана с историей Литвы и Польши.
Образование Литовского княжества не уничтожило русской культуры, но, напротив, литовцы, как народ неразвитой, подчинились этой культуре. После соединения Литвы с Польшей русское население Литвы начинает постепенно подпадать польскому влиянию. Тем не менее масса народа сохранила свой язык и обычаи, хотя, конечно, язык изменился под влиянием соседей. В уездах Суражском, Витебском, Городокском, Себежском и Невельском мы видим отсутствие дзеканья, так как здесь было очень сильное влияние великорусов со стороны Новгорода, Пскова и Твери. Белорусы Себежского уезда переменяют буквы ч на ц, о и е на а. Изменение ч на ц — тоже влияние новгородского говора. Люцинцы вместо аю говорят ая — например дая, закладая и т. д. В языке лепельцев и вообще в западной части Белоруссии сильно отразилось польское влияние, сказавшееся здесь потерей окончания т (ц) в 3 лице единств. числа глаголов и в употреблении множества польских слов. В языке дриссенских и режицких белорусов встречаются латинские слова. Должно заметить также, что буква г у себежских крестьян православного исповедания выговаривается как польское g, а у католиков, равно и в Лепельском уезде, как польское h. Окончание слов на в и л у большинства белорусов заменяется буквой у, и произносится протяжно: быу вместо был, знау и т. п. В Городокском уезде иногда ш заменяют буквой с, вместо ч и т употребляют ц, а вместо эр — х. В Пружанском уезде употребляют твердое э, между тем как все остальные черты в говоре этого уезда чисто белорусские. Белорусскую речь можно разделить на 2 главные части: 1) юго-западную: губернии Минская, Гродненская, исключая южной их части, и южная часть Виленской. 2) Северо-восточную: губерния Витебская, остальная часть Виленской, Могилевская, часть Тверской (Ржевский уезд) и Смоленская губернии.
На белорусском наречии писались литовские акты, грамоты и все публичные акты до времен Стефана Батория. Таким образом, этот язык является официальным с XIV и почти до XVII столетия. Из книг, писанных на белорусском наречии, более замечательны: Статут Казимира-Ягеллона 1492; Статут Литовский, составленный в 1505 г. и исправлявшийся в 1522, 1529, 1561 и 1588 годах; Трибунал великого князя литовского 1581 г.; Летописец литовский и русский (изд. Даниловичем в 1827 г.); Хроника Быховца (изд. Нарбутом в 1846 г.), Библия (изд. Скорины в 1517 г. в Праге, а потом в 1585 г. в Вильно), Псалмы, апостольские деяния (его же издания, 1526 г.), Послания апостольские и другие. Из древних актов (есть 1432 г.) многие написаны по-белорусски, также масса старинных счетов, писем и т. д. Наконец, элементы белорусской речи сказываются и в памятниках церковных. Белорусское наречие составляет основу языка Библии Скорины, хотя и в соединении с языком церковно-славянским, а также с большой примесью полонизмов и чехизмов. Затем белорусское наречие встречается в полемической литературе, которая была протестом малорусского и белорусского народа против Польши, католичества и унии. Но ни тогда, ни впоследствии белорусское наречие не приобрело самостоятельного литературного значения. Профессор А. И. Соболевский («Журнал Мин. Народного Просвещения», май, 1891 г., ст. 137—138) говорит по этому поводу: «Язык грамот и язык Литовского статута никогда не был языком всего населения Западной Руси; это был язык того класса, который тотчас после политического соединения литово-русского государства с Польшей подвергся влиянию польской культуры; отсюда понятно довольно значительное количество польских слов, форм и оборотов, находимое в этих памятниках. В Библии Скорины и в лютеранском катехизисе белорусское наречие является смешанным с церковно-славянским языком, с прибавлением большого количества полонизмов, а в Библии — и богемизмов. Примесь чуждых элементов делает западнорусский язык XIV—XVIII вв. во многом отличным от современного белорусского наречия; тем не менее, тесная связь между ними не может подлежать ни малейшему сомнению. Нынешние белорусские говоры не имеют литературной обработки».
По исчислениям Карского, в Минской губернии живет 963028 белорусов, в Могилевской — 874904, и в Витебской — 668025, всего 2505951 человек. Исследователь Смоленской губернии М. Цебриков считает, что в ней живут до 600 тыс. белорусов. В Сувалкской губернии считается 23760 человек Б., в Ковенской 700 человек. Остальные белорусы живут в других губерниях. Большинство белорусов православные. Раскольников немного. После православных большинство — католики. В книге Ю. Ф. Крачковского «Быт западного русского селянина» быт Б. хорошо представлен. Прекрасным дополнением к труду Крачковского может служить «Календарь по народным преданиям в Воложинском приходе» (Виленской губернии, Ошмянского уезда), составленный Л. Т. Берманом. Для этнографического изучения белорусов много поработали в последнее время П. А. Бессонов, И. И. Носович, А. К. Киркор, Е. Р. Романов, П. В. Шеин и др. По наружности белорус резко отличается от великорусов. Он редко бывает больше среднего роста, а часто меньше; скорее приземист, чем строен; одутловат; волосы русые; глаза мало открытые, как бы вдавленные, чаще всего серые; лицо круглое. В 40, много в 50 лет белорус выглядит совершенным стариком; женщины увядают весьма рано, хотя в молодости иные из них отличаются свежестью и привлекательностью лица. Одежда белорусов весьма немногосложна и отличается первобытной простотой; только головные уборы мужчин и женщин несколько разнообразны. Любимый цвет белорусов белый: белый кожух, белая рубаха и панталоны, белый полотняный пояс, белая юбка у женщин, белый фартук, белый головной платок — все это обыкновенные любимые принадлежности праздничного и домашнего, летнего и зимнего туалета белорусов, и только сапоги, сменяющие лапти, отличают, и то не всегда, зимний и праздничный наряд белоруса от летнего и будничного. В отношении покроя шапок белорусы несколько прихотливы: одни носят суконные или кожаные фуражки с козырьком; другие — поярковые высокие шляпы, без полей или с полями отвороченными кверху, или горизонтальными; у некоторых всегдашний головной убор — круглая суконная, войлочная или баранья шапка; у других — что-то вроде четырехугольной конфедератки. Головной убор женщин не столько разнится формой, сколько цветами и узорами. Дорогих ожерелий, серег и перстней у белорусов не встретишь; все это — грошовые бусы, стеклярус, самая простая медь и редко серебро. Описание одеяния белорусов взято нами из Витебской губернии. Конечно, в других местах есть отличие от такого описания, которое мы привели выше. Как живут Б. теперь, — мы опишем их жизнь в губернии Витебской. По отзывам исследователей, жизнь белорусов Витебской губернии очень мало чем отличается от жизни их в других местностях. Стол и жилище белорусов небогаты. Молоко, творог, осенью и зимой картофель, капуста, бураки, бобы, горох, а летом щавель, ботвинья и т. п. при черном хлебе, дурно выпеченном из непросеянной ржаной муки, смолотой из плохо отвеянного зерна на домашних ручных жерновах: вот обыкновенная — и то в хороший год и притом у зажиточного крестьянина — пища большинства белорусов. Что же касается жилищ их, то они сохраняют до сих пор свой первобытный характер. Тесная, душная, курная, бревенчатая, крытая иногда дранью без гвоздей, иногда соломой, изба с одним или с двумя маленькими окошечками, кое-как заставленными кусочками стекла, и небольшой кладовой в сенях, наполненная удушливыми испарениями людей и животных и, кроме того, летом мухами и другими насекомыми (и всегда тараканами и прусаками), составляет тип здешних белорусских жилых крестьянских построек, отличающихся по наружности бедностью и неприветливостью. Деревни состоят из двух, трех, пяти, а уж редко-редко из десяти и более изб. Белорусские деревни рассеяны между лесами и болотами, часто в местах едва доступных, да и то лишь для крестьянского экипажа, носящего весьма характеристическое название «колес»; и это действительно не более как четверо, почти одинаковой величины, тонких, иногда березовых колес, без шин, на таких же осях, с положенной на них доской и четырьмя лозовыми или березовыми дужками с боков — против колес. Почти такой же первобытной конструкции и зимний экипаж белоруса, называемый полозками. Каковы экипажи, таковы лошади и веревочная, подчас с правкой лыка, упряжь. Не лучше и белорусская корова, составляющая богатство и гордость мужика. Как корова, так и лошадь небольшого роста и слабосильны. Хозяйственные постройки у белорусов плохи. Вообще картина домашнего быта крестьянина-белоруса в большинстве случаев печальна. Землю белорус обрабатывает допотопной сохой. Никаких усовершенствований в его хозяйстве нет. Благодаря этому, урожаи хлебов плохи, хотя земля могла бы родить в несколько раз больше. По вышеизложенным причинам белорусу приходится много трудиться, но результаты его трудов не оправдывают его надежд. Нельзя сказать, чтобы белорус был обделен духовными дарами. Главной причиной бедности и угнетенности белорусов его тяжелое прошлое. Только освобождение крестьян избавило его от тяжелой опеки, в которой он находился несколько веков. С этих пор и русское общество узнало о белорусском народе. Наше общество до этого времени не знало о существовании русского народа в Западном крае. Польские восстания поставили западный край на военное положение, которое надолго оставило край в ненормальном состоянии. При этих условиях местная жизнь не могла развиваться и положение белорусов улучшаться. В последние годы русское общество, благодаря местным исследователям, стало знакомиться с нравами и обычаями белорусов.
Литература о белорусах довольно обширна. Она обстоятельно разобрана в труде А. Н. Пыпина, «Белорусская этнография» («Вестник Европы» 1887 года, месяцы апрель, май, июнь и июль; этот труд вышел и отдельно). Укажем на главнейшие труды на русском языке (польские труды см. у А. Н. Пыпина): П. А. Бессонов, «Белорусские песни с подробными объяснениями их творчества и языка, с очерками народного обряда, обычая и всего быта» (М., 1871); И. Н. Носович, 1) «Словарь белорусского языка». В этот словарь вошло более 30 тысяч слов; 2) «Белорусские песни» («Записки Этнографического Отд. Имп. Географического Общества», т. V; пословицы, т. I); П. В. Шейн, 1) «Белорусские песни» («Записки Энографического Отд.», т. V); 2) «Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края»; Ю. Ф. Крачковский, «Быт западного русского селянина» (Москва, 1874); А. С. Дембовецкий, «Описание Могилевской губернии» (Москва, 1882); Зин. Радченко, «Сборник малорусских и белорусских народных песен Гомельского уезда, записанных для голоса с аккомпанементом» (СПб., 1881); M. A. Дмитриев, «Собрание сказок, песен, обрядов и обычаев крестьян Северо-Западного края»; Гильдебрант, «Сборник памятников народного творчества Северо-Западного края под ред. П. А. Гильдебранта»; «Живописная Россия» (т. 3, ч. 2: «Белорусское полесье»); Батюшков, «Памятники русской старины в западных губерниях. Вып. VI, Белоруссия и Литва»; И. Недешев, «Исторический обзор важнейших звуковых морфологических особенностей белорусских говоров» (Варшава, 1884); А. Ф. Карский, «Обзор звуков и форм белорусской речи» (Москва, 1886; разбор этой книги А. И. Соболевского в «Журнале Мин. Народного Просвещения», 1887, май, стр. 137—147); «Описания губерний, произведенные офицерами генерального штаба: Минской, Н. Зеленский, 1864; Гродненской, П. Бобровский, 1863; Виленской, А. Кокорев, 1861; Смоленской, М. Цебриков, 1862»; «Этнографические атласы полковника Р. Ф. Эккерта», СПб., 1864 и А. Ф. Ритиха, 1864; E. P. Романов, «Белорусский сборник», 5 частей.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
Литовско-русское государство.
Литовско-русское государство — Литовское племя было расселено на Балтийском поморье между устьями Вислы и Западной Двины; позже оно заняло половину бассейна Зап. Двины и почти весь бассейн Немана, на З доходя до низовьев Вислы, на Ю — до середины Зап. Буга. Соседями Литвы были отчасти финны (ливы), но главным образом славяне (кривичи, дреговичи, мазовшане, поморяне). В Х-XI в. литовцы распадались на несколько народов, известных под особыми названиями: летыгола (латыши) — по правой стороне нижнего течения Зап. Двины, жемгала (семигаллы) — по левому берегу ее от середины до моря, корсь (у западных писателей куроны) — на полуо-ве Рижского залива. По нижнему течению Немана и его притокам, Дубисе и Невяже, жила жмудь, по среднему течению Немана и по Вилии — литва. К З от жмуди по берегу моря жили десять колен пруссов, по южным окраинам собственной Литвы — ятвяги, достигавшие до Зап. Буга и северных пределов Волыни. Из всех этих народов более других развилась культура у пруссов, что объясняется их особым географическим положением, рано заставившим их вступить в борьбу с соседями. У пруссов развились народные мифы, сложились эпические сказания о Войдевуте и Прутене, образовался правильный культ богов и жреческое сословие, бывшее единственною связью между литовскими племенами. Средневековые писатели изображают литовцев в домашнем быту добродушными, обходительными и гостеприимными, на войне — суровыми, хищными. В IX и Х вв. литовцы занимались преимущественно звероловством, рыболовством, изредка земледелием; есть указание на бортевое пчеловодство и на скотоводство, особенно на разведение лошадей, которых они употребляли в пищу. Торговые сношения у них были с городами славяно-балтийского поморья и с землей кривичей: они меняли шкуры, меха, воск на металлические изделия и оружие. Среди литовцев рано встречаются зачатки сословий: были роды, владевшие многочисленной несвободной челядью; из этих родов избирались местные князья (кунигасы). Рабами (несвободная челядь) были главным образом военнопленные. Жреческое сословие не составляло особой касты; доступ в него был свободен. Оно пользовалось громадным значением в народе и было многочисленно. Жрецы у литовцев назывались вайделотами (см.; см. также Жрецы); были и жрицы, вайделотки (см.). Богам своим литовцы приносили в жертву животных, а в торжественных случаях — и людей. При погребении знатные сожигались вместе с любимыми предметами и рабами. Загробную жизнь литовцы представляли себе продолжением настоящей. До XIII века у литовцев не было объединяющей политической власти, как не было и объединяющих центров-городов. Во 2-й половине XIII стол. в источниках упоминаются литовские вожди, но власть их простирается только на незначительную территорию, на сельские округи. Отсутствие политической организации сказалось особенно тяжело после того, как с конца XII и с начала XIII стол. на границах литовской земли стали поселяться немцы, с каждым годом подвигавшиеся все дальше. Сначала Л. племена стараются, каждое в отдельности, отстоять свою самостоятельность; когда силы их ослабевают, они примыкают к государствам ближайших соседей, напр. князей славянского поморья, Святополка и Мествина. Это, впрочем, только на время задержало наступление немцев, к концу XIII в. окончательно подчинивших себе пруссов, латышей и жемгалу. Тогда на политическое поприще выступают Литва и Жмудь и приобретают новую силу вследствие отношений, в какие они стали к русским областям. Соседней с Литвой была Полоцкая область. Неурядицы в этом княжестве заставляли враждующие стороны — князя и вече — обращаться к помощи соседей, между прочим и литовцев, которые, появляясь довольно часто в полоцких пределах, знакомились с положением княжества, его слабостью и пр. С конца XII в. литовцы начинают уже предпринимать систематические походы на Русь. В первой половине XIII в. Л. князья захватывают разные области полоцких, туровских и смоленских князей. В 1239 г. какой-то литвин княжил даже в Смоленске, откуда был изгнан Ярославом Всеволодовичем. Окончательно литовское княжество основывается на русской территории Миндовгом, сыном Рынгольда, княжившим в Новгородке-литовском в Черной Руси. В 1252-5 г. Миндовгу уже принадлежали города Волковыск, Слоним, Здитов, Гродно; Пинск признавал его верховную власть, а его племянники утвердились в Полоцке, Витебске и земле Смоленской. Ему пришлось, однако, бороться не только с новыми подданными, но и с другими Л. князьями, с восставшими ятвягами и жмудью и с ливонским орденом. С ливонским орденом Миндовг заключил договор и даже притворно принял христианство (1250); но уже в 1260 г. под руководством Миндовга, отрекшегося от христианства, вспыхнуло восстание в Жмуди, Литве и Корси, и орден потерпел поражение на р. Дурбе в Курляндии. В 1263 г. Миндовг был убит вследствие заговора многочисленных литовских и русских князей, не примирявшихся с его самовластием. Государство не распалось: в нем начинается только борьба двух партий, русской, представителем которой был обрусевший Товтивил полоцкий, и литовской с Стройнатом жмудским во главе. Товтивил был убит и вокняжился Стройнат. Представителем русских интересов и вместе с тем христианства явился тогда старший из сыновей Миндовга, Войшелк (см.); он одержал победу над Стройнатом, но скоро был убит, после чего опять на двадцать с лишком лет возобладало Л. начало, проявившееся в преобладании язычества и в стремлении к обособленности отдельных земель. Окончательное господство русскому началу в Л. государстве доставила новая династия, вокняжившаяся в Литве между 1282 и 1291 г. По преданию она происходила из жмудских владетельных князей Эйрагола, а основатель ее, Лютувер, служил у Тройдена, князя Новгородка литовского. В 1293 г. Лютувера сменил сын его Витен (1293—1316; см.), а затем второй сын, Гедимин (1316-41; см.). Они соединили под своею властью силы литовцев, остановили движение немец. крестоносцев и присоединили к Литве многие из русских областей. При Гедимине литовцы проявляют немалые успехи в военном деле, что В. Б. Антонович объясняет влиянием русского элемента. Русским поручаются посольства литовских князей к соседним государям. Значение русской народности сказывается и в титуле «великого князя литовского, жмудского и русского». Такое значение русской народности было приобретено не без борьбы с Л. народным началом. Протест поднял в 1286 г. Пелюза, сын Тройдена, лишенный Лютувером наследственного стола; в 1314 г. он попал в руки Гедимина и был казнен. В 1294 г. жмудь в союзе с крестоносцами восстала против Витена. Враждебное отношение литовцев заставляло князей еще больше сближаться с русскими (ср. Н. П. Дашкевич, «Заметки по истории литовско-русского государства», стр. 42-66; M. Ф. Владимирский-Буданов, «Население юго-западной России от половины XIII до половины XVII в.», стр. 38-39; M. С. Грушевский, «Очерки истории Киевской земли», стр. 470—497). Две трети территории Литвы при Гедимине занимала русская народность. С Москвой у Гедимина существовал мир; он сносился также с Польшей, германскими городскими общинами и папой, но попытка последнего крестить Гедимина не имела успеха. Есть известия, что Гедимин находился в сношениях с Золотой Ордой и пользовался татарскими отрядами в войне против крестоносцев. Так как в Литве не существовало определенного порядка престолонаследия, то в течение пяти лет по смерти Гедимина (1341-45) Л. государство подверглось опасности распадения на самостоятельные земли. Оно разделилось на 8 частей, находившихся в управлении брата Гедимина, Войпа, и семи сыновей Гедимина: Монвида, Наримунта, Кориата, Ольгерда, Кейстута, Любарта и Явнутия. Некоторые историки (Нарбут, Стадницкий) видят в Явнутии великого князя, но В. Б. Антонович не допускает этого и думает, что сыновья Гедимина сначала управляли своими областями вполне самостоятельно. Этим хотели воспользоваться крестоносцы, заключившие в 1343 г. союз с Польшей и деятельно готовившиеся к походу на Литву. В это время на сцену выступают братья Ольгерд и Кейстут. Все стремления Ольгерда, христианина и женатого сперва на княжне витебской, затем на княжне тверской, сосредоточены на завоевании русских областей и на приобретении влияния в русских землях. К литовскому началу он относился недружелюбно и не раз жестоко карал литовцев за проявление национальных тенденций. Государственная его система была заимствована из Руси. Право княжения он признавал только за представителями одного княжеского рода; все члены его имели право на княжение, обязываясь только подчиняться, вследствие семейного принципа, старшему в роде. Кейстут (см.), наоборот, был тесно связан с Литвой, женат на дочери жмудина и исповедовал веру отцов. Соглашение между Ольгердом и Кейстутом произошло в начале 1345 г. Явнутий был изгнан, и все братья должны были повиноваться Ольгерду, как великому князю. Попытки сопротивления со стороны бежавших было в Москву Явнутия и Наримунта были безуспешны. Поход крестоносцев на Литву (1345) окончился полной неудачей. Дальнейшая борьба между Литвой и орденом, руководимая Кейстутом, имеет чисто партизанский характер. Ольгерд между тем направляет свои силы на русские земли, стараясь утвердить свое влияние в Новгороде и Пскове. Это ему удается только отчасти вследствие соперничества Москвы; зато смоленский князь находится в прямой зависимости от Ольгерда, несмотря на походы русских в 1368 и 1375 гг. В княжение Симеона Иоанновича Ольгерд находился в мирных отношениях к Москве; при Дмитрии Донском разрыв между ними произошел из-за Твери, где спорили кашинский князь Василий Михайлович с племянником Всеволодом Александровичем Холмским. Первого поддерживала Москва, второго — Литва. Ольгерд совершил несколько походов в московские владения (1368, 1370 и 1372 гг.), но они были неудачны; наконец, литовский князь потерял всякое влияние на тверские дела. На юге владения Ольгерда расширились присоединением около 1360 гг. Брянского, Северского и Черниговского княжеств. В 1362 г. была присоединена к Литве Подольская земля, после победы Ольгерда над тремя татарскими князьями, на берегах реки Синие Воды. Вслед за Подолией была присоединена и Киевская земля: Ольгерд сместил княжившего там князя Феодора, подчиненного Золотой Орде, и отдал Киев своему сыну Владимиру. За обладание Волынью Ольгерду пришлось выдержать упорную борьбу с Польшей, окончившуюся миром в 1377 г. Уделы Берестейский, Владимирский и Луцкий отошли к Литве, а земли Холмская и Белзская — к Польше. В 1377 г. Ольгерд умер, оставив после себя двенадцать сыновей. Хотя старшим в ряде оставался Кейстут, но согласно желанию Ольгерда он признал старшинство своего племянника, Ягайла. Последнего не хотели признать братья его; старший из них, Андрей Полоцкий, отъехал в Москву. Вскоре произошел разрыв между Ягайлом и Кейстутом. Последний, узнав о сношениях племянника с орденом, с целью утверждения единовластия в Литве, восстал против него и в 1381 г. свергнул с престола. В следующем году Ягайлу удалось захватить Кейстута и уморить его в тюрьме. Во время этой борьбы Ягайло уступил ордену Жмудскую землю (1382). Сын Кейстута, Витовт (см.), убежал из тюрьмы к немцам и с ними начал наступление на Литву. Ягайло поспешил помириться с Витовтом и в 1384 г. дал ему в удел Гродно и Троки. В 1386 г. Ягайло женился на польской королеве Ядвиге и принял католичество. В 1387 г. Ягайло с Ядвигой приехали в Вильну и здесь начали обращение как язычников, так и православных в католичество. Поляки, из которых главным образом состояло латинское духовенство, получили в это время сильное влияние на литовские дела. Князем литовским был посажен брат Ягайла, Скиргайло, признавший над собой верховную власть польского короля. Литовским боярам, принявшим католичество, Ягайлом была дана привилегия владеть землей без ограничения со стороны князей; имения их освобождались от повинностей, за исключением постройки городов всей землей. Для католиков вводились польские кастелянские суды (Данилович, «Scarbiec diplomatów» I, 539). Эти порядки вызвали неудовольствие среди литовцев, во главе которых стал Витовт, ища союзников и в крестоносцах, и в великом князе московском Василии Дмитриевиче, за которого он отдал в 1390 г. свою дочь Софью. Ягайло помирился с Витовтом, который сделался великим князем литовским; Скиргайло был переведен в Киев, где вскоре умер, как говорили — от отравы. Витовт, в 1395 г. подчинивший себе и Смоленск, скоро начал стремиться к полной самостоятельности и отказал Ягайлу в дани. В 1399 г. он решился помочь Тохтамышу, свергнутому с престола, но на берегах Ворсклы потерпел поражение от татарского мурзы Эдигея, вследствие чего вынужден был заключить мир с новгородцами, потерял Смоленск (вскоре, впрочем, им вновь занятый) и стал искать сближения с Ягайлом. В 1401 г. в Вильне был подписан акт, в силу которого по смерти Витовта власть его переходит к Ягайлу, а по смерти последнего поляки обязываются не избирать короля без согласия Витовта. Отношения Витовта к ордену были враждебны; жмудская земля, отданная немцам, постоянно обращалась к Литве с просьбою об освобождении. С помощью Ягайла Витовт нанес ордену в знаменитой грюнвальденской (см.) битве такое поражение, от которого орден уже не мог оправиться (1410). По торнскому миру (1411) Ягайло и Витовт получили Жмудь в пожизненное владение, а в 1422 г. рыцари совсем отказались от нее. После этого в Городле на сейме еще раз было подтверждено соединение Литвы с Польшею: в Литве вводятся польские должности, учреждаются сеймы, литовское дворянство сравнивается правами с польским, но привилегии эти распространяются только на католиков. С этих пор влияние поляков и католического духовенства в Литве делается особенно сильным. Витовт стремился к соединению церквей, считая гуситство компромиссом, на который могут пойти как православные, так и католики; но все его переговоры по этому поводу и поддержка гуситов не привели ни к чему. В последние годы Витовт опять помышлял об отделении Литвы от Польши и задумал с этою целью короноваться, но поляки перехватили послов, везших ему корону от императора Сигизмунда. По смерти Витовта (1430) бояре Л. и русские провозгласили Л. князем Свидригайла, брата Ягайла, и последний признал это избрание. Свидригайло сразу стал вести себя вполне самостоятельно и этим вооружил против себя польских панов. Сигизмунд Кейстутович, опираясь на них, завладел престолом, но Свидригайло еще шесть лет держался в русских областях. Недовольство против Сигизмунда, фанатически преданного католичеству, выразилось в заговоре, от которого он и погиб в 1440 г. Одни стояли за сына Сигизмунда, Михаила, другие — за Свидригайла, третьи — за короля Владислава. Последний, избранный в то время венгерским королем, послал наместником в Литву брата своего Казимира (см.), которого литовцы избрали великим князем. Попытка поляков разделить Литву между Владиславом и Казимиром вызвала сильное сопротивление среди литовцев. Пользуясь советами умного Гаштольда, Казимир изучил язык литовцев и свыкся с их обычаями. В его правление влияние русск. элемента опять усиливается (1444). После смерти Владислава поляки избрали королем Казимира и требовали соединения Литвы с Польшею, но литовцы дружно этому противились. На целом ряде сеймов (люблинский 1447, парчевский 1451, серадский 1452, парчевский и петроковский 1453) трактовался этот вопрос, но соглашения достигнуто не было. Отношения Казимира к Москве были неприязненные, но дело не шло дальше мелких пограничных нападений. При Казимире учреждена была зап.-русская православная митрополия в Киеве (1458). Казимир и его преемники подтвердили независимость митрополичьего суда, неприкосновенность церковных имений; князья почти никогда не вмешивались в поместные соборы. Все это сделало зап.-русских митрополитов гораздо более независимыми от светской власти, чем были московские. Согласно завещанию Казимира († 1492) Польша перешла к его сыну Яну-Альберту, Литва — к Александру. По смерти Яна-Альберта (1501) Александр († 1506) сделался и королем польским. Он стремился к распространению польского начала в литовско-русском государстве. При нем в 1501 г. была подтверждена политическая уния Литвы с Польшей на началах, установленных еще Ягайлом. Переход в Москву многих служилых Л. князей с своими землями лишил Литву большей части чернигово-северских уделов; это повело в 14 9 9 г. к войне, окончившейся шестилетним перемирием, по которому за Москвой остались завоеванные области и до 20 смоленских и чернигово-северских уделов. Смоленск остался за Литвою. После Александра великим князем Л. был избран младший Казимирович, Сигизмунд (1506—1548), немного позже избранный и королем польским. Постоянной его целью было еще большее сближение Литвы с Польшей. Ему приходилось выдерживать борьбу с притязаниями шляхты, сеймы которой постоянно усиливались. Разладу между королем с одной стороны, духовенством и дворянством — с другой много способствовала и вторая жена Сигизмунда, Бона (см.). Раздача имений с освобождением владельцев от повинностей тяжело ложилась на государственную казну. Земли сначала раздавались во временное пользование, но затем мало-помалу обращались в наследственные. На сейме 1535 г. по предложению Сигизмунда состоялось постановление о поверке шляхетских прав на землю на основании коронной метрики. Сигизмунд решился провести также «экзекуцию прав», т. е. общую поверку шляхетских прав и статутов, а затем восстановить некоторые налоги, отмененные прежними королями, напр. воловщину с продаваемого шляхтой скота. Это возбудило сильное неудовольствие; когда во Львове собралось в 1537 г. посполитое рушенье против Молдавии, шляхта не хотела примкнуть к нему и поход не состоялся. Этот эпизод носит ироническое название «куриной войны». Реформация проникла в Литву из Пруссии, но распространялась сначала довольно слабо. При Сигизмунде-Августе завершился люблинской унией 1569 г. процесс политического соединения Литвы с Польшей, подготовленный предыдущей историей. Уния встретила сильное противодействие среди литовцев; сейм длился девять месяцев; литовские депутаты оставляли его, и только сильным давлением удалось заставить их согласиться на условия унии, поставленные в ущерб Литве. Она должна была уступить Польше Подляхию, Волынь и княжество Киевское. Ливония была объявлена принадлежностью обоих государств; король избирается на общем сейме; в сенате заседают члены от обоих народов; на сейме происходят совещания сообща. Многие важные вопросы дальнейшей жизни соединившихся государств хотя и обсуждались на люблинском сейме, но остались нерешенными. С литовского сейма 1569 г. жизнь Л.-русского государства определяется уже всецело историей Польши.
Внутренний строй Л.-русского государства в XIV—XVI вв. Во главе Л. государства стоит с XIV в. великий князь (господарь), происходящий из династии Гедимина, но наследующий престол не по определенному порядку. Раньше князь назначался предшественником (Ягайло), или польским королем (Свидригайло), или сам добивался престола (Витовт); позже (со времен Казимира) он избирался Л.-русскими вельможами. Вельможество приобрело сильное влияние в Литовской Руси и было почти независимо от общих органов управления. Контингент его образовался, с одной стороны, из прежних удельных князей, с другой — путем раздачи великими князьями поветов и волостей в «держанье», в управление, с очень широкими, часто переходившими по наследству правами. Вельможи были и самыми крупными собственниками в Литве. Они составляли раду литовскую, или панов-раду, совета которой князья спрашивали во всех государственных делах. С Ягайла в Литве прививается заимствованный из Польши обычай сеймов, на которых те же вельможи имеют господствующее значение, несмотря на старания некоторых вел. князей поднять значение мелкой шляхты. В руках крупных землевладельцев находились и все важнейшие должности: гетмана — предводителя войск и военного судьи, канцлера — хранителя королевской печати и заведовавшего государственной перепиской, маршалка — представителя служилого сословия, подскарбия — ведавшего доходы государства, воевод — управлявших целыми областями с властью военной, административной и судебной, каштелянов — помощников воевод, старост — подчиненных воеводам правителей целых областей (Жмудь) или отдельных поветов. Строй Л.-русского государства и права сословий определялись особыми привилеями, переносившими польские государственные понятия на литовскую почву. Привилеи давались как целому государству, так и отдельным областям, сословиям или группам лиц (шляхте, горожанам, евреям и пр.). Первый из таких привилеев был дан Ягайлой на сейме 1387 г., когда принявшим католичество литовским панам дарованы были новые права. Затем следуют привилеи: городельский 1413 г., являющийся дальнейшим развитием принципов привилея Ягайла; привилей 1457 г., послуживший основою для развития шляхетских вольностей; привилей 1492 г., подтвердивший все права и преимущества литовские. В 1507 г. на сейме были изданы постановления относительно военной службы и подати на содержание войска (серебщины). В 1519, 1528, 1529 гг. издавались уставы о военной службе (земской обороне), дополнения к ним и т. п. Из привилеев отдельным землям древнейший дан Ягайлом, около 1427 г., земле Луцкой (указатель земских и областных привилеев см. у К. Н. Бестужева-Рюмина, «Русская история», т. II, и у М. Н. Ясинского, «Уставный земские грамоты Л.-русского государства»). Не всегда, конечно, все исполнялось обещанное в этих привилеях, но они значительно приближали литовский строй государства к польскому. В отношении управления Л.-русское государство носило федеративный характер. Собственно литовская земля, составившая ядро государства, занимала преобладающее положение; в состав ее входили, кроме областей, населенных чисто литовским племенем, и те русские земли, которые были слишком слабы, чтобы сохранить отдельное и самостоятельное положение (земля Берестейская, турово-пинские княжества). Собственно Литва делилась на два воеводства, Виленское и Троцкое. Остальные земли, примкнувшие к литовскому княжеству по соглашениям и договорам (Полоцкая, Витебская, Смоленская, Жмудская, Киевская, Волынская, Чернигово-Северская, Подолье), сохранили свою самостоятельность и самобытность. Органами общего управления в литовско-русских областях были первоначально наместники и тивуны, которые чинили суд и расправу. Наместники, сидевшие в центрах удельных княжеств или особых самостоятельных владений, впоследствии по польскому образцу стали называться старостами. Главные наместники бывших княжеств виленского, троцкого, киевского, полоцкого, витебского и смоленского были переименованы потом по польскому образцу в воевод, причем в Литву стала проникать идея, что воевода — глава и представитель местного шляхетства. Воеводы и старосты получили по наследству от удельных князей высшую судебно-административную власть в своих владениях. В пригородах и волостях этих владений суд и управу творили: во-первых, наместники воевод и старост по их уполномочию; во-вторых, наместники и тивуны, назначаемые великим князем по представлению воевод и старост из местных князей, панов и бояр. Они назначались или «до воли» государя, или до «живота» своего, или же «колеею», т. е. по очереди, по годам. В XVI в. великокняжеские наместники и тивуны были переименованы в державцев (кроме Жмуди). Для обозначения административных округов употреблялось сначала русское слово «волость», затем польское повет и изредка «держава». Низшая шляхта по примеру вельмож также стремится к возможно большей независимости от местного управления. В киевском привилее 1507 г. шляхте дается обещание никого не наказывать без суда, в полоцком 1511 г. — не конфисковать имений, не сажать в тюрьму по подозрению. Теми же привилегиями за шляхтой утверждаются все отчины, обращаются в отчину и многие поместья; имения шляхтичей переходят к королю только в случае выморочности. Шляхта становится в господствующее положение относительно своих «подданных», населения своих отчин; головщизна со слуги идет в пользу пана; он судит своих слуг; его имения освобождаются от многих сборов в великокняжескую казну (подымное и проч.). Имения шляхты были населены невольною челядью (хлопами), положение которой равнялось рабскому. Статут 1529 г. перечисляет следующие источники холопства: 1) рождение в этом состоянии; 2) плен; 3) выдача потерпевшему преступника, приговоренного к смертной казни; 4) брак с лицом несвободного состояния. Несвободное сословие составляло тогда, по-видимому, лишь незначительную часть сельского населения. Остальная часть его, крестьянство, была свободна в юридическом смысле, но стеснена фактически. В юридических памятниках крестьяне называются иногда кметами, но больше людьми, мужиками, поспольством. Они владели сообща землей и собирались на сходки для решения различных дел. Такое народное собрание носило название копа или купа, также — громада, великая громада, самое же совещание его еще в XVI в. называлось вечем. Повинности крестьян отбывались как натурой, так и деньгами, изменяясь по местностям и соразмеряясь с количеством скота, земли и рабочих рук. Полное крестьянское хозяйство носило название службы или дворища, к нему причислялось иногда до 60 дес. пахотной и 20 дес. сенокосной земли, на которой помещались два или более дыма (крестьянских хозяйств). Иногда повинности отбывались крестьянами общиной или волостью. С XV в. в Литву проникает из Польши немецкое мызное хозяйство — «волочная система». Лучшая земля выделялась для устройства фермы — фольварка, остальная делилась на волоки, ок. 19 дес. в каждой; каждая волока делилась на три поля по 11 моргов (морг = 1400 кв. саж.) в каждом. На волоке селилось одно крестьянское семейство, а затем и по нескольку. Вводя дробность наделов, волочная система окончательно разрушила общинное землевладение. Сигизмунд II Август издал особую инструкцию, «Устав на волоки господаря его милости у во всем великом княжестве Литовском» (Пам. Киев. Ком., II, отд. 2.). В уставе этом различаются волоки служебные, дававшиеся лицам, обязанным военною службою, и тяглые, за которые крестьяне отбывали барщину и платили чинш. «Уставом о волоках» были регулированы платежи и повинности крестьян, и хотя он относился собственно к господарским имениям, но не мог не оказать влияния на частновладельческие.
Крепостное право в шляхетских имениях получает определенные формы уже в XV ст. Земским привилеем 1457 года Казимир IV запрещает перезывать крестьян с частных земель на казенные. Тогда же начинает постепенно развиваться и вотчинный суд помещика, к концу XV и к началу XVI в. сделавшийся принадлежностью землевладения. В большинстве поветов, которыми управляли наместники-державцы, велось господарское хозяйство, т. е. земли и различные угодья эксплуатировались на великого князя. Порядок этот был особенно развит в собственной Литве, где проживал великий князь. В других областях господарское хозяйство было распространено слабее вследствие трудности надзора и контроля над ним. Этим хозяйством и заведовали наместники-державцы. Рабочую силу в господарских имениях образовали невольная челядь (паробки и женки) и тяглые люди, называвшиеся в Полоцке пригонными. Признаком тяглой службы, по мнению М. К. Любавского, служил барщинный труд, а не уплата особой подати сверх службы (дякла), как думал проф. С. А. Бершадский. В разгар работ на помощь призывались и нетяглые разряды крестьян, а также мещане. Отдельные отрасли хозяйства велись особыми разрядами крестьян: бортниками, бобровниками, псарцами, сокольниками и проч. Ремесленный труд лежал на «ремесных людях» (ковали, клепачи, санники), положение которых было выше тяглых людей. От последних отличаются еще данники, платившие дань грошовую, куничью, бобровую, а также господарские слуги разных наименований, набиравшиеся из зажиточного крестьянства и владевшие иногда челядью и крестьянами, путные слуги, разъезжавшие по разным поручениям, панцирные, щитные, доспешные и конные. Предметами обложения барщиной, податью или военной службой в литовско-русском государстве служили пахотные земли, сенокосы, различные угодья, «ухожаи», «входы», «вступы», в общественных, господарских или частновладельческих лесах, реках и озерах. В одних местах эти земельные единицы называются «землями», в других — «дворищами», «сельцами», «селищами», «жеребьями»; они не были одинаковы и часто находились в общем владении семей и родов, которые и несли сообща службу великому государю или пану. Роды в таком случае принимали «потужников», которые, пользуясь известной частью земли, несли вместе с ними и определенные повинности; но потужники становились владельцами-собственниками только тогда, когда их присаживало к крестьянам правительство или когда они приобретали в собственность долю («след») у кого-нибудь из «отчичей». Если они приобретали право общего пользования в известной доле, то становились сябрами. Село владело иногда сообща некоторыми землями и угодьями (общественные пашни, сеножати и пр.). Общественными землями владели и целые волости; с них несли они сообща и повинности. Стремление правительства перенести повинность с волости на отдельную личность повело, по мнению М. К. Любавского, к прикреплению крестьянина, хотя прикрепление это на первых порах не было безусловным; оно требовалось постольку, поскольку гарантировало исправность отправления лежавшей на земле службы. Обедневшие крестьяне могли покидать свои участки земли и переходить «кормиться» или же «присаживаться» к другим; правительство редко возвращало их на старые места. Землевладельческие права крестьян имели силу только по отношению к другим крестьянам или лицам других сословий, господарь же мог отбирать крестьянские земли когда хотел. М. К. Любавский не соглашается с мнением Ф. И. Леонтовича, что задолженность крестьянства способствовала прикреплению его, в силу давности, а также с мнением М. Ф. Владимирского-Буданова о сильном влиянии немецкого права на повсеместное прикрепление крестьянства в Литве. Для управления княжеским хозяйством по волостям, для суда и управы и для сбора княжеских доходов назначались большею частью тивуны, замененные потом наместниками-державцами. Учет им производили посылаемые два раза в год писари, общий же учет писарям и наместникам-державцам производили воеводы троцкий и виленский вместе с подскарбием земским и маршалком дворным. При наместниках-державцах тивуны заняли место их помощников и назначались обыкновенно из дворной челяди или же из крестьян лучших служеб. Ближайшее заведование крестьянскими работами и повинностями лежало на собственно крестьянских властях. Последние не избирались крестьянами, а только рекомендовались господарю или его урядникам, хотя и служили представителями крестьян. Крестьянские власти в разных местах носили разные названия. В земле Жмудской и собственной Литве они называются «приставами волостными и посольскими», а то просто «десятниками»; в Черной Руси они известны под именем «сотников» — ведавших крестьян всего повета; «сорочников» — ведавших крестьян отдельных волостей, «десятников» — ведавших подразделения волостей, «десятки». В Подляшье крестьянскими властями по немецкому образцу были войты. Сотники и десятники существовали также в землях Киевской и Чернигово-Северской; в первой были и атаманы. Крестьянские власти за отправление своей должности получали различные доходы, а лицам, их назначавшими, платили особое «челобитье». Самыми распространенными из крестьянских повинностей были дякло, взимавшееся натурой — рожью, овсом, сеном, курами, яйцами и пр., мезлева — платившаяся скотом, дань медовая, куничья, белочья, поборы солью, рыбою, углем и пр. Все эти подати взимались обыкновенно с каждого участка, с которого шла служба государю. Были, затем, подати деньгами или натурой с оброчных статей (за право ловить рыбу и пр.) и на военные нужды (подымщина, воловщина, поголовщина, посощина). Серебщина, взимавшаяся с сох воловых и конских, сначала была постоянной и шла в некоторых областях на дань татарам; с общеземского привилея 1457 г. она сделалась временной, и количество ее каждый раз определялось особым «уставом». Крестьяне частновладельческих имений обязаны были еще давать «стации» и подводы господарю, его послам и гонцам. На обязанности наместников-державцев лежал первоначально и сбор податей с мещан; но когда с введением в некоторых частях государства магдебургсского права появились особые мещанские учреждения, за наместниками-державцами остался лишь сбор податей с мещан, не пользовавшихся немецким правом. Наместники-державцы заведовали и постройкой укреплений (помощниками их в этом отношении были городничие), и организацией «польной» и «замковой» сторожи, которую несли как мещане, так и крестьяне частновладельческие и господарские. На войну вместе с крестьянами выходили под предводительством наместника-державца и мещане. Высший разряд военнослужилых людей повета образовали бояре и земяне. Боярство Л. государства было довольно сложное явление. В состав его входило боярство удельных русских областей, затем особая группа военнослужилых людей, образовавшаяся в среде боярства и соответствовавшая московским «детям боярским», и, наконец, те из простонародья, которых великий и удельные князья переводили с крестьянской на боярскую, т. е. военную службу. В. Б. Антонович («Монография», I, 249-50) ставит земян выше бояр, считая последних классом, переходным к мещанству и крестьянству; но М. К. Любавский видит в этих названиях только географическое различие и доказывает, что ко времени статута 1529 г. земяне от бояр первых двух разрядов не отличаются, а в статуте 1529 г. название «боярин» совершенно вытеснено названием «земянин» («обл. деление Л. госуд.», 534—544). Название бояр остается с тех пор, по-видимому, только за третьим разрядом боярства. Все землевладельцы, обязанные службой, несут ее лично с известным числом слуг сообразно размерам имений. С земель, находившихся в общем владении родов, семей или сябров, военная служба отбывалась сообща. Она была обязательна со всякого рода имений: отчин, дедин, прадедин, купленных, пожалованных на разных условиях великим князем. Отчиною называлось имение, перешедшее по наследству от отца к сыну; если наследство шло от деда или прадеда, то называлось дединою, прадединою. Сначала великие князья считали боярские отчины своими и нередко отбирали, жалуя их князьям и панам; боярам оставалось, таким образом, покинуть свои земли или же служить новым панам. Обязанность бояр нести с земли военную службу ограничивала их право собственности на землю: они не могли отчуждать ее без разрешения господаря или его урядников; право наследования жены было ограничено, установлен особый порядок наследования сыновей и дочерей; при покупке имений давалось преимущество родственникам перед чужеродцами и т. п. Существовали еще имения, данные «до воли господарской»,иногда они назывались в актах «поместьями». В Л.-русском государстве раздача поместий практиковалась в широких размерах как «до воли господарской», так и «на поживенье» или «у хлебокормленье», до очищения отчины, занятой неприятелем, «до живота» владельца и т. п. Имения, пожалованные во временное пользование, часто подтверждались «в вотчину». От несения военной службы владельцы имений освобождались только особыми привилеями, не исключая женщин и лиц, принимавших имения в «заставу», а потом поступавших в духовное звание. Имения, принадлежавшие исстари духовным учреждениям, были освобождены от службы; но с тех, которые были записаны на церковь мирянами, должна была, по статуту 1529 г., отбываться воинская служба. Мелкими землевладельцами из князей и панов, боярами и земянами предводительствовали особые хоружие. Военная служба отбывалась землевладельцами на свой счет, и только в редких случаях вел. князь давал им «вспоможенье». Наместникам-державцам принадлежала также судебная власть над крестьянами, мещанами, не пользовавшимися магдебургским правом, и затем над всеми вообще землевладельцами повета. Изъятия из этой подсудности допускались только по особым привилегиям для отдельных лиц, которые в таком случае судились самим великим князем. С распространением крепостного права возникло и право вотчинного суда у помещиков; сначала правом этим пользовались только помещики-католики, но с 1457 г. оно было распространено на всех, причем из вотчинного суда были изяты некоторые важнейшие уголовные преступления — поджог, изнасилование и т. п. При разборе дел между лицами, подведомственными разным судам, назначался суд «смесный». Наместники-державцы разбирали как уголовные, так и гражданские дела, и их решения были окончательными; в некоторых только местностях в силу местных привилегий они не приводились в исполнение без указа господаря. К XVI в. стал вырабатываться апелляционный порядок, выражавшийся в подаче жалоб господарю на лиц, оправданных памятниками. Статут 1566 г., установивший апелляцию, только утвердил существовавший уже обычай. Судебная деятельность наместников-державцев уменьшалась нередко в земельных делах практикой третейского суда, а также судов копных. Последние, по мнению М. К. Любавского, были дальнейшим развитием и видоизменением деятельности «вервей» Русской Правды и возникли на почве круговой ответственности местных обществ за своих членов и вытекавшей оттуда власти над ними. Границы копных околиц не совпадали с пределами волостей, а имели самостоятельное происхождение, естественное или искусственное. Копные суды действовали тогда, когда потерпевший созывал окольных жителей искать меж себя преступника; кроме того они решали некоторые гражданские правонарушения между соседями (потравы), и их решения, как особый вид полюбовного разбирательства, были обязательны. Наместники-державцы часто поручали чинить суд в управу своим наместниками маршалкам, а статут 1529 г. узаконил, чтобы в этом разбирательстве еще участвовали двое земян по выбору державцев («присяжные земяне»), Кроме этих чиновников, были еще децкие,посылавшиеся для приведения кого-нибудь в суд или для имущественных взысканий и получавшие за это «децкованье», которым делились с наместниками-державцами; вижи, получавшие «вижовье» за официальное удостоверение различных правонарушений; увязчие,получавшие «увязчее» за ввод во владание; писари и дьяки, заведовавшие письмоводством при наместниках-державцах. Наместники-державцы при отправлении своих должностей получали разные доходы, а самые наместничества рассматривалась как «кормленья». При назначении на должность они, как и другие урядники, платили господарю «челобитье», так что в XV в. назначение на должность получило характер настоящей продажи. Наместничества раздавались «на год», «до воли государевой», но чаще всего «до живота», а нередко переходили с согласия господаря и по наследству. Некоторые поветы не раздавались в управление наместникам-державцам и тивунам, а подчинялись прямо воеводам и старостам, сидевшим в главных городах и владевшим волостями на тех же основаниях, как и наместники-державцы. Они получали свои воеводства и староства пожизненно или до замены их другим урядом. Воеводам и старостам принадлежал общий надзор за урядниками, не исключая в некоторых случаях и наместников-державцев. Они и выводили в поле из поветов ополчение наместников-державцев, князей и панов и т. д.; последние были только органами их. Ратных людей проверял общий начальник войска, гетман, а сбор серебщины с них — подскарбий. Воеводы и старосты были главными в областях; перед ними часто, помимо низших инстанций, вчинялись судебные дела. Юрисдикция их простиралась на всех жителей области; иногда они судили даже наместников-державцев и тивунов, за исключением тех из них, которые были назначены господарем и панами-радой без представления воевод и старост; были и другие изъятия, по личным привилегиям. На суде воевод и старост присутствовали и подавали «раду» местный владыка, а также господарские урядники, проживавшие в главном городе; к ним присоединялись иногда князья, паны, старшие бояре или наместники, но они были большею частью пассивными свидтелями суда — теми «светками», «людьми добрыми», на которых можно было ссылаться в случае вторичного возбуждения дела. В землях Волынской, Полоцкой, а также, по-видимому, Витебской, Киевской и Подольской суд производится и на областных сеймах, причем решались по преимуществу такие дела, в которых возникал вопрос о местных обычаях и узаконениях. Областные сеймы были органами самоуправления, действовавшими, главным образом, в XIII—XV в. Они собирались по временам для решения областных дел, издания разных обязательных для местности постановлений и выбора некоторых должностных лиц. Особое положение в административном отношении занимали города, пользовавшиеся магдебургским правом, которое стало переходить в Литву в XIV и XV вв. (Вильна получила магдебургию в 1387 г.) из Польши и имело целью поднять упадающее состояние городов, разоряемых постоянными войнами и злоупотреблениями господарских чиновников. Сущность магдебургского права заключалась в освобождении горожан от некоторых казенных податей и повинностей и от подсудности королевским чиновникам, за исключением важнейших уголовных преступлений. Вместе с магдебургским правом переходил в Литву и письменный феодальный свод законов, «Саксонское зеркало». Чуждое учреждение прививалось в Литве очень туго, должно было выдерживать борьбу с господарскими памятниками и старостами и значительно видоизменялось под влиянием местных условий. Вследствие этого в Литве не выработалось общего типа городского самоуправления. Разнообразие его увеличивалось еще существованием владельческих городов. Владельцы с согласия вел. князя дают и им магдебургское право, оставляя за собой лично или через урядников право наблюдать за судом, доходами и управлением и тем сводя самоуправление городов к минимуму. «Саксонское зеркало» и подлинное магдебургское уложение были известны в литовских городах не в подлиннике, а в извлечении, сделанном польскими юристами. По магдебургскому праву, в городе существуют две коллегии — радцы и лавники. Первые под председательством бурмистров ведают полицию, надзор за городскими имуществами и торговлей, а также суд по гражданским делам; лавники в числе 12 образуют род присяжных, которые под председательством войта решают уголовные дела. В Литве этот порядок постоянно нарушался: число радцев и лавников видоизменяется, в обеих коллегиях председательствует войт; иногда они сливаются в одно учреждение — магистрат. Образуется, затем, третье учреждение, «совет сорока (в некоторых городах — „тридцати“) мужей», состоящий из выборных от цехов для контроля над городским хозяйством. Путаница увеличивалась частыми спорами этих учреждений и чиновников о пределах власти. В 1468 г. Казимиром после совета с литовскими князьями, панами-радою и всем поспольством был издан «Судебник», который представляет собой главным образом свод наказаний за татьбу в разных ее видах. Преобладает еще частноправовой взгляд на преступление как на ущерб, причиненный отдельной личности, но видны уже и признаки возникающего государственного взгляда (вор ни под каким видом не может быть освобожден от наказания, к которому приговорен). Наказания, установляемые в «Судебнике», суровы; виселица употребляется довольно часто. Первый систематический свод писанных законов, составленный в 1529 г., носит название первого, или старого, Литовского статута (дальнейшую внешнюю историю этого законодательного памятника см. выше, Литовский статут, внутреннюю историю — см. Русско-лит. право).
Положение церкви в Литве значительно изменялось по мере проникновения в Литву польских порядков. До брака Ягайла с Ядвигою преобладающим исповеданием в Литве было православие. Ягайло стал стремиться к господству католичества; его дело отчасти продолжал Витовт, которым сделана была попытка отделить литовскую православную епархию от московской: после отказа константинопольского патриарха поставить особого митрополита для Литвы собор зап.-русских епископов по настоянию Витовта поставил в сан киевского митрополита Григория Цамблака. Последний правил митрополией до 1419 г., когда Витовт примирился с московским митрополитом Фотием. Но православие все же оставалось сильным в Литве, и даже ревностный католик Сигизмунд Кейстутович должен был сравнять в своем привилее 1432 г. православных с католиками. Когда затем митрополит Исидор, подписавший флорентийскую унию, был отвергнут в Москве и признан в Литве и уния считалась, таким образом, совершившеюся, Владислав Ягайлович уравнял в 1443 г. права духовенства православного с правами католического. Уния, однако, была непрочной: Исидор не жил в Литве, а великий князь Казимир признавал верховным пастырем москов. митрополита Иону, пока не была учреждена особая зап.-русская митрополия в Киеве (см. выше). Только первый митрополит «киевский, литовский и всей нижней России», Григорий, признавал флорентинскую унию; преемник его Мисаил (1474-77) и последующие митрополиты действовали уже в духе православия. Для борьбы с православием был основан в Вильне Казимиром орден бернардинов; около 1480 г. было запрещено православным строить храмы в Витебске и Вильне. При Александре, несмотря на заверения великого князя, что православие в Литве свободно, насилия над православными продолжались. Главным виновником их был епископ виленский Войтех Табор, нашедший себе помощника в смоленском епископе, возведенном потом в сан киевского митрополита, Иосифе Солтане (1499—1517). При Сигизмунде I церковная политика была неустойчива. В Галиции, напр., православное духовенство было подчинено католическому львовскому епископу; православный Константин Острожский не мог быть назначен сенатором. С другой стороны, в 1511 г. был выдан привилей православному духовенству; в 1531 г. виленскому католическому епископу было запрещено судить православных и т. п. Митрополит киевский то избирался соборами, то указывался вел. князем. Ему подчинялись 8 епископов, а все вместе находились в подчинении константинопольскому патриарху. Православные архиереи сохранили все свои права; за ними было подтверждено право духовного суда по «Номоканону» и так назыв. «Свитку Ярослава» (см. К. А. Неволина, «Сочинения», VI, 310—312). Западнорусское духовенство собиралось на соборы и издавало постановления для местной церкви. Светские лица и даже городские общины принимали участие в церковных делах: это была особенность западнорусской церкви. Уездное городское духовенство и монастыри подчинялись соборному протопопу, который творил суд по церковным делам в первой инстанции как для духовных, так и для мирян. Одни монастыри (не привилегированные) подчинялись епископу, другие — своим патронам, обыкновенно строителям и их потомкам, лицам большею частью светским (монастыри привилегированные). Власть патронов над монастырями была велика: от епископа монастырь не зависел; патрон мог когда угодно закрыть его; патрону подавались все отчеты по монастырю; все доходы шли в пользу патрона. В случае перехода имения патрона в другие руки к новому владельцу переходил и монастырь. Подобное положение занимали и церкви привилегированные и не привилегированные. В церквах не привилегированных было особенно заметно участие лиц светских как в назначении священника, так и в экономических делах. Это особенно выразилось в братствах, сыгравших такую крупную роль в эпоху борьбы католичества с православием после брестской унии. Юридическое положение западнорусского духовенства определялось особыми привилеями великих князей, напр. привилеем 1499 г. вел. кн. Александра. Б 1509 г. Сигизмунд предписал выдавать суду духовенства лиц, нарушающих предписания нравственности и религии (не венчающихся, не крестящих детей, не исповедующихся и пр.). Отдельные льготы предоставлялись частными грамотами монастырям Киево-Печерскому, Межигорскому и пр. Борьба двух начал, польского и русского, мало выразилась в литературных памятниках и в умственном движении. Офицальным языком был русский; статутом 1566 г. употребление его предписывается судам. Господство русского языка не привело к процветанию литературы. Из проповедников известен один Григорий Цамблак (см.), проповеди которого отличаются не глубокомыслием, а ораторскими талантом и одушевлением. Л.-русские летописи кратки, отрывочны и касаются только внешней стороны событий (краткая летопись издана Даниловичем в «Lat. Litwy», подробная — Нарбутом; есть еще летопись Абрамки и др.). В XVI в. была заведена первая типография в Кракове, печатавшая церковнославянские книги. С 1517 г. печатанием книг занимается доктор медицины Франциск Скорина из Полоцка. В 1517 г. он напечатал в Праге чешский псалтырь, затем 22 священные книги на старославянском языке, проверив предварительно переводы по греческому и еврейскому текстам и по Вульгате. Перенеся свою деятельность в Вильну, Скорина напечатал в 1526 г. Апостол и Следованный псалтырь. О распространении грамотности в Литве за это время нет сведений, хотя обилие дошедших письменных актов показывает, что грамотных было немало. Об особых школах для православных не слышно; учились они, вероятно, домашним способом. Для католиков с XVI в. учреждались школы, и даже обязательно, при церквах. Ядвига учредила коллегию из 12 литовцев при пражской академии; затем была восстановлена академия краковская, где окончило курс немало литовских ревнителей католичества.
Литература. В. Б. Антонович, «Очерк истории великого княжества Литовского» (К., 1878); его же, «Монография по истории западной и юго-западной Руси» (К., 1882); M. K. Любавский, «Областное деление и местное управление Л.-русского государства ко времени издания первого литовского статута» (М., 1892); его же, разбор книги Ф. И. Леонтовича в «Ж. М. Н. Пр.»; Ф. И. Леонтович, «Очерки из истории литовско-русского права» (в «Ж. М. Н. Пр.» 1893 и 1894 гг. и отдельно); Н. П. Дашкевич, «Заметки по истории Л.-русского государства» (К., 1885; по поводу труда В. Б. Антоновича); Н. И. Костомаров, статья о Литве в «Рус. Слове» (1860, 5) и «Монографии» (т. III); И. Д. Беляев, «Рассказы из русской истории» (т. IV); Нарбутт, «Dzieje narodu Litewskiego»; Данилович, «Scarbiec diplomatów»; Ярошевич, «Obraz Litwy»; M. П. Смирнов, «Ягелло-Яков-Владислав и первое соединение Литвы с Польшею» (ч. I, Од., 1868); Каз. Стадницкий, «Synowie Giedymina»; его же, «Bracia Wladysł awa-Jagie łły» (Львов, 1867); его же, «Olgierd и Kiejstut» (Льв., 1870); его же, «Dodatki i poprawki dalsze do dzieł a Bracia Wladystawa Jagie łły» (Льв., 1873); Шайноха, «Jadwiga i Jagiełło» (есть русский перевод); М. Ф. Владимирский-Буданов, «Поместья литовского государства»; В. Б. Антонович, «О происхождении шляхетских родов в зап. России» и «Об околичной шляхте» («Арх. юго-зап. России», т. IV; К., 1867); М. С. Грушевский, «Барская околичная шляхта» (в «Киев. Стар.»); Тумасов, «Дворянство западной России в XVI в.» («Чт. Общ. Истор. и Древ.», 1868, кн. IV); М. Н. Ясинский, «Уставные грамоты Л.-русского государства» (К., 1889); Н. Д. Иванишев, «О древних сельских общинах в юго-западной Руси» («Соб. соч.», К., 1876); Ф. И. Леонтович, «Крестьяне юго-западной России по литовскому праву XV и XVI ст.» (К., 1863); Д. Л. Мордовцев, «Крестьяне юго-западной Руси» («Арх. Калачева», кн. III, отд. 3-е); В. Б. Антонович, предисловие к I т. части III «Арх. юго-зап. России»; И. П. Новицкий, предисловие к 6 ч. 1-го тома «Арх. юго-зап. России» (о крестьянах); М. Ф. Владимирский-Буданов, «Формы крестьянского землевладения в Л.-русском государстве» (в «Киев. Сбор.» 1892 и в «Чтениях в Истор. Общ. Нестора Летописца», кн. VII); его же, «Немецкое право в Польше и Литве» («Ж. М. Н. Пр.» 1868 и отдельно); В. Б. Антонович, предисловие к «Актам о городах» («Арх. юго-зап. России», т. I, ч. V); В. Г. Васильевский, «Очерк истории города Вильны»; С. А. Бершадский, «Литовские евреи» (СПб., 1883); его же, «Документы и регесты по истории лит. евреев» (СПб. 1882); Чацкий, «О litewsckich и polskich prawach» (Варш., 1800); Данилович, «Historischer Blick auf die litauische Gesetzg e bung» («Dorp. Jahrb.», 1824); Ф. Я. Леонтович, «Русская Правда и Литовский Статут» («Киев. Унив. Изв.», 1865); митр. Макарий, «Ист. Русской Церкви» (т. IV—IX); преосв. Филарет, «Обзор духовной литературы»; «Очерк истории книгопечатного дела в России» (в «Рус. Вестн.», 1872, V); П. В. Владимиров, «Доктор Франциск Скорина»; Д. Цветаев, «Протестантство в Польше и Литве в его лучшую пору» («Чтения в Общ. Любит. Духовн. Просв.», 1881, дек.); Любович, «История реформации в Польше» (Варшава, 1883); М. О. Коялович, «Лекции по истории западной России»; его же, «Дневник Люблинского сейма» (СПб., 1869); И. И. Малышевский, «Люблинский съезд 1569 г.».
Источник: т. XVIIa (1896): Ледье — Лопарев, с. 818—827
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
Русско-литовские и русско-польские войны
Начало борьбы между Литвой и Русью восходит к XIII в., когда литовские народы начали объединяться в одно государство. Литовский князь Миндовг вел продолжительную борьбу с князем Даниилом Романовичем Галицким. В XIV в., когда Русь, покоренная монголами и раздираемая внутренними раздорами, достигла крайней степени ослабления и земли ее стали захватывать сильные соседи, Литва, успевшая при Гедимине стать сильным государством, также начала силой оружия присоединять к себе русские земли. Гедимин завоевал княжество Пинское, утвердил свое господство на Волыни и, разбив русских князей на реке Ирпени, завоевал Белгород, Киев и другие города. Сын Гедимина, Ольгерд, овладел Чернигово-Северской землей; три раза он предпринимал походы против Москвы в союзе с великим князем тверским, но безуспешно. Великий князь литовский Витовт, выдавший свою дочь замуж за великого князя московского Василия I Дмитриевича, пользовался всякими предлогами, чтобы вмешиваться в дела восточной Руси; так, в 1394 г. он напал на великого князя рязанского и страшно опустошил его владения. В 1402 г. Витовт овладел Смоленском, причем смоленский князь Юрий тщетно просил помощи у великого князя Василия; но когда Витовт захотел овладеть и Псковом, Василий оказал ему сопротивление: литовские и московские войска сошлись на берегу реки Угры, но битвы не последовало, и был заключен мир.
С этих пор Москва, начавшая собирать вокруг себя русские земли, оказывает сильное противодействие замыслам Литвы, а со времен великого князя Иоанна III появляется стремление к возвращению русских пограничных областей, некогда завоеванных Литвой. Для этого Иоанн, в союзе с крымским ханом Менгли-Гиреем, вторгся в 1492 г. в Литву: литовцы сопротивлялись слабо и русским удалось овладеть многими городами. После перемирия, заключенного в 1494 г., война возобновилась в 1499 г. и завершилась подчинением северской области и взятием Торопца и Дорогобужа; попытка овладеть укрепленным Смоленском окончилась неудачей. Когда великим князем литовским сделался польский король Сигизмунд, он задумал воспользоваться тем, что крымский хан, после смерти Иоанна III, стал во враждебное отношение к Руси, и решил напасть на московское княжество; но великий князь Василий III сумел искусно воспользоваться борьбой партий в Литве и привлек на свою сторону одного из знатнейших литовских вельмож, князя Михаила Глинского; набранные им войска открыли в 1507 г. военные действия в нынешней Минской губернии и овладели несколькими городами (Мозырь, Туров). На усиление Глинского были двинуты к Минску передовой отряд московских войск под начальством Шемячича, а затем и главная рать; но это последнее войско двигалось чрезвычайно медленно, так что Глинский и Шемячич, оказавшись без своевременной поддержки, должны были отступить сперва к Борисову, а потом к Орше. Сигизмунд, явившийся со значительными силами, вынудил русских снять осаду Орши, после чего и Дорогобуж вновь перешел в руки литовцев. По заключенному в 1508 г. миру за Москвой было утверждено обладание областями, занятыми при Иоанне. В 1512 г. Василий вновь начал войну с Литвой; в 1514 г., при содействии Глинского, взял Смоленск, но в том же году московские полки были разбиты князем Острожским при Орше. В 1522 г. война закончилась перемирием, по которому Смоленск остался за Москвой и граница с Литвой была установлена по Днепру и далее по рекам Иваке и Мере.
В 1534 г. Сигизмунд I, думая воспользоваться малолетством великого князя Иоанна IV, потребовал возвращения всех завоеваний, сделанных великим князем Василием III, и отправил киевского воеводу Немирова в Северскую землю. Немиров был отбит от Стародуба, потерпел сильное поражение от черниговского воеводы князя Мезецкого и, бросив обоз и пушки, поспешно возвратился в Киев. В конце того же года московские войска вступили в Литовскую землю, опустошили местность вокруг Полоцка, Витебска и Брацлавля и, дошедши почти до самого Вильно, поворотили назад, не потерявши ни одного человека. В 1535 г. московские войска, под начальством князя Овчины-Телепнева-Оболенского и Василия Шуйского, выжгли окрестности Кричева, Радомля, Мстиславля и Могилева; воевода Бутурлин построил в Литовской земле крепость Ивангород (на Себеже). Сигизмунд успел собрать 40-тысячное войско и склонил крымского хана Ислама к войне с Москвой; часть русских войск ушла против татар, появившихся в Рязанской земле; литовские войска взяли Гомель, Стародуб и Почеп, но при Себежской крепости потерпели большое поражение от воевод князей Засекина и Тушина (в 1536 г.). После этой победы московские войска начали наступательную войну и везде теснили литовцев: заложили на Литовской земле города Заволочье и Велиж, выжгли посады Витебска и Любеча, восстановили города Стародуб и Почеп и взяли в плен множество литовцев. В 1537 г. было заключено перемирие на 5 лет, продолженное в 1542 г.; за Москвой остались Себеж и Заволочье. С этого времени шли нескончаемые переговоры о заключении мира с Литвой, но безуспешно. В 1561 г. Сигизмунд II Август потребовал от Иоанна IV очистить занятую им часть Ливонии; Иоанн ответил отказом, и началась война. Воевода князь Петр Серебряный разбил литовцев близ Мстиславля; Курбский выжег предместье Витебска; вообще дело ограничивалось опустошительными набегами с той и другой стороны. В 1563 г. сам царь, с 80-тысячным войском и артиллерией, двинулся к Полоцку и осадил его; поспешивший на выручку города князь Радзивил был совершенно разбит русскими воеводами Репниным и Палецким и бежал к Минску, после чего город сдался. Вместо дальнейшего движения на Литву, Иоанн начал переговоры о мире; этим бездействием царя воспользовался Сигизмунд Август. Когда военные действия возобновились, князь Николай Радзивил разбил близ Орши воеводу князя П. Шуйского; князь Токмаков должен был отступить, а Курбский был разбит под Невелем, после чего бежал в Литву. В скором времени Курбский с 70000 литовского и польского войска, находившегося под начальством Радзивила, вторгся в Полоцкую землю и опустошал селения, доходя до Великих Лук. Вскоре, однако, Радзивил отступил, не доверяя Курбскому. В то же время князь Прозоровский отразил литовцев от Чернигова, а боярин Морозов из Смоленска и князь Ногтев из Полоцка рассылали легкие отряды против литовцев, и разбивали их. В конце 1565 г. литовцы потерпели сильное поражение под Уллой, но одержали победу при крепости Копье, убили воеводу князя Палецкого, князя Серебряного заставили бежать в Полоцк, взяли Изборск, из которого были вскоре выгнаны, и сожгли большую часть Витебска. Более 10 лет спустя Стефан Баторий склонил польский сейм возобновить войну с Иоанном, занявшим почти всю Ливонию до моря, за исключением Риги. Собрав прекрасное войско, Баторий в 1578 г. послал в Ливонию Сапегу, который, соединившись у Вендена со шведским генералом Бойе, напал на русских и совершенно разбил их. В следующем году Стефан сам двинулся в русские пределы. Первый отпор был оказан ему гарнизоном Полоцка, который, после отчаянной и упорной обороны, истощив все свои средства, сдался с правом отступления. Король опустошил Северскую землю до Стародуба и выжег 2000 селений в Смоленской области. В 1580 г. Стефан, двинув к Смоленску 9-тысячный отряд Кмита, сам направился к Великим Лукам и, после взятия Великих Лук, Торопца, Заболотья и других пунктов к югу от Пскова, подошел к этому городу. Успех польских войск облегчался в значительной степени тем, что разбросанные русские войска не могли оказать серьезного сопротивления: воеводы действовали без всякого плана, самого царя при войске не было; лишь в начале 1581 г. были двинуты из Можайска в литовские земли небольшие отряды, которые, ограничившись разорением Орши, Могилева, Шклова, без существенных результатов возвратились в Смоленск. Подступив к Пскову с почти 100-тысячным войском, Баторий приступил к осаде; эта сильная и хорошо снабженная запасами крепость, в которой было 30—35 тысяч русского войска, оказала энергический отпор королю и крепко держалась до заключения запольского перемирия (6 января 1582 г.). По этому перемирию, заключенному на 10 лет, Иоанн уступил Польше все завоевания, сделанные им в Ливонии.
В смутное время, начавшееся после смерти Бориса Годунова, польские войска вторгались в Россию первоначально под предлогом оказания помощи самозванцам, а потом с прямо высказанной целью покорить Московское государство. Воспользовавшись предложением некоторых бояр поставить на царство в Москве польского королевича Владислава, польский король Сигизмунд III, в сентябре 1609 г. двинулся к Смоленску и осадил этот город, в котором находилось до 4000 войска, под начальством Шеина. Вышедшее весной 1610 г. на выручку Смоленска русское войско, под начальством князя Димитрия Шуйского, было на пути атаковано и разбито у деревни Клушиной польскими войсками гетмана Жолкевского, главным образом вследствие измены наемных шведов Делагарди и дурного предводительства плохо обученным ополчением. После этого Жолкевский двинулся к Москве; боярская дума вступила в переговоры с королем, соглашаясь признать своим царем Владислава, на условиях сохранения самостоятельности московского престола и принятия Владиславом православия. В ночь с 20 на 21 сентября Жолкевский занял Москву. Смоленск также был взят, после 1½-годичной осады, вследствие измены перебежчика, указавшего врагу слабое место в стене. Между тем Сигизмунд, не соглашаясь на воцарение Владислава, предъявил свои права на всю Русь и послал для занятия городов отряды поляков. Именно это соединило в тяжелую минуту всех русских людей, для освобождения государства от поляков и других врагов. В 1611 г. двинулось к Москве казацкое ополчение и оттеснило поляков в Кремль, а в августе 1612 г. появилось у Москвы нижегородское ополчение под начальством Пожарского; 22 и 24 августа были разбиты польские подкрепления, шедшие к Москве под начальством Ходкевича, который вынужден был отступить по смоленской дороге. Последствием победы Пожарского была сдача в плен поляков, находившихся в Кремле. В 1613 г. были взяты обратно Дорогобуж, Вязьма, Белый и др., но попытка взять Смоленск окончилась неудачей; шайки поляков, казаков и литовских людей грабили Украину и Северскую область. В 1617 г. двинулся на Москву с 11000 войском королевич Владислав, все еще предъявлявший притязания на московский престол. Поляки заняли Дорогобуж, Вязьму, но в Калужской и Тверской областях одерживали верх русские войска. В 1618 г. поляки безуспешно старались овладеть Можайском, после чего двинулись на Москву, где к ним присоединились казаки, под начальством Сагайдачного. 1 октября был сделан штурм на Москву, который был отбит; после столь же неудачного нападения на Троице-Сергиевскую лавру, Владислав вступил с русскими в переговоры, которые привели к заключению деулинского перемирия, на 14½ лет; полякам были уступлены Смоленская, Черниговская и Северская области, но Владислав не отказался от своих притязаний на московский престол. В 1632 г. Михаил Федорович вновь объявил Польше войну, пользуясь ослаблением ее, вследствие внутренних смут при избрании нового короля: целью войны было возвращение Смоленска и областей, утраченных по деулинскому перемирию. Первоначальные действия русских были удачны: Дорогобуж, Белый, Новгород-Северск и др. города сдались, боярин Шеин и окольничий Измайлов обложили Смоленск; затянувшаяся осада ослабила гарнизон, который уже готов был сдаться, когда на выручку городу прибыл вновь избранный король Владислав. В то же время в южную Украину вторглись малороссийские казаки и татары; многие уроженцы Украины оставили русский стан и поспешили на защиту своих поместий. Король сильно оттеснил русских, отрезал их от Москвы и взял Дорогобуж, бывший складочным местом запасов для русского войска. Шеин заперся в лагере в ожидании прибытия из Москвы подкреплений, и вскоре начал терпеть недостаток в продовольствии. Потерпев значительный урон от неприятельских батарей и после неудачной атаки, Шеин, на исходе 1633 г., вступил в переговоры с королем, сдал почти всю свою артиллерию (123 пушки) и много оружия и отступил к Москве с оставшимися у него войсками (до 8000). По прибытии в Москву, Шеин и Измайлов были казнены, а другие воеводы подверглись более или менее тяжким наказаниям. Из-под Смоленска Владислав отправился к Белому, но осада этого города была неудачна. Когда, в начале 1634 г., турецкое войско начало приближаться к польским границам, Владислав предложил начать переговоры о мире, который и был заключен в Поляновке (см. Поляновский мир).
Присоединение Малороссии к России, в январе 1654 г., послужило поводом к войне с Польшей при Алексее Михайловиче. Отряды Алексия Трубецкого, Шеина и Хованского отбросили польско-литовские отряды и заняли с боя Рославль, Мстиславль, Белый, Невель, Полоцк; передовые отряды главных сил взяли Дорогобуж, а затем царь подошел к Смоленску и приступил к его осаде. В это же время были заняты Дисна и Друя; в Мстиславском воеводстве Трубецкой отбросил неприятеля за Днепр, а в августе Золотаренко занял Гомель, Черск, Пропойск и у Нового Быхова стал на Днепре. Литовский гетман Радзивил был разбит у Гомеля и у Орши. Среди белорусского населения начало явно обнаруживаться тяготение к Москве, выразившееся в добровольной сдаче Могилева и в формировании особого отряда из жителей Могилева для совместных действий с русскими войсками. К этому времени сдался, после трехмесячной осады, Смоленск и был занят Витебск. Дальнейшее наступление русских войск в глубь Белоруссии приостановилось, главным образом, вследствие отъезда из армии Алексея Михайловича и несогласий среди воевод. Хмельницкий, со своей стороны, действовал медленно и несогласно с царскими воеводами; обнаружились даже сношения высшего малороссийского духовенства с польским правительством. В 1655 г. поляки перешли в Литве в наступление, но без успеха. В 1656 г. на театре войны вновь появился царь Алексей Михайлович; Гонсевский и Радзивил сняли осаду с Могилева и были разбиты под Толочином (у Орши); наши войска заняли без боя Свислочь и Минск, подошли в конце июля к Вильно, вновь разбили здесь поляков и овладели столицей Литвы; в скором времени были заняты Ковно и Гродно, а вблизи Бреста литовский гетман Сапега был разбит отрядом Урусова. В это же время отряд князя Волконского был направлен на судах из Киева вверх по Днепру и далее по Припяти; этот отряд разбил литовские войска в Полесье и занял с боя город Пинск. Хмельницкий разбил Потоцкого у Гродска и вместе с воеводой Бутурлиным занял Люблин. В один поход Алексей Михайлович овладел почти всем нынешним северо-западным краем; это было первое наступательное движение русского оружия на запад со времени прекращения энергической деятельности князей доудельного периода. Успехи русского оружия в Литве вызвали войну Москвы со шведским королем Карлом X, который также предъявил притязания на Литву и Белую Русь (см. Русско-шведские войны). Переговоры с польскими уполномоченными, при посредстве послов римского императора, были безуспешны, так как Алексей Михайлович желал быть избранным в наследники польской короны. В начале 1658 г. военные действия вновь открылись: отряды Сапеги и Гонсевского были разбиты Долгоруким; на юге гетман Выговский, перешедший на сторону поляков, был отбит от Киева Шереметевым. В 1659 г. Трубецкой осадил Конотоп, но должен был отступить. Тяготевшие к Москве казаки выбрали нового гетмана, Юрия Хмельницкого; Выговский отступил к Чигирину и здесь был разбит. В следующем году поляки, заключив мир со шведами, направили все силы на борьбу с Москвой и перешли в наступление: Сапега разбил Хованского у Полонного, Потоцкий — Шереметева у Чуднова. В 1661 г. король взял Гродно и осадил Вильно; наши войска, под начальством Долгорукого, были разбиты у деревни Глубокого Чарнецким, после чего Вильно, несмотря на геройское сопротивление князя Мышецкого, пал; города Литвы постепенно стали переходить обратно в руки поляков. Осенью 1663 г. польский король Ян Казимир вступил в заднепровскую Малороссию, отпавшую от Москвы, а затем перешел на левый берег Днепра, где ему сдались многие города, но под Глуховым королевское войско было разбито. Война продолжалась без значительных результатов, до 1666 г., когда уполномоченные обеих сторон съехались в деревню Андрусово для переговоров. В 1667 г. было заключено перемирие на 13½ лет: Россия получила левобережную Малороссию, Смоленск и Северские земли и во временное владение — Киев, с ближайшими окрестностями.
В 1686 г. был заключен между Москвой и Польшей мир, получивший название «вечного»; король Ян Собесский закрепил за Россией навсегда Киев и все приобретения ее по андрусовскому договору. Войны, веденные Россией в Польше в XVIII в., имели целью исключительно вмешательство во внутренние дела разрушавшейся Польши: таковы действия русских войск в пользу короля Августа II против Станислава Лещинского при Петре Великом и в пользу Августа III — при Анне Иоанновне. После смерти Августа III (1763), Екатерина II, покровительствуя Станиславу Понятовскому, послала в Варшаву войска, которые заняли город, после чего Понятовский был избран королем. Русский посол князь Репнин потребовал предоставления диссидентам права занимать должности и выбирать депутатов на сейм. Когда созванный в 1767 г. сейм разошелся, не постановив решения, императрица объявила, что берет диссидентов под свою защиту, после чего последние составили конфедерацию для вооруженного отстаивания своих прав. Созванный в том же году второй сейм, устрашенный действиями Репнина, арестовавшего главарей оппозиции, решил восстановить права диссидентов и признал за Россией гарантию основных законов государства. Такое рвение сейма возбудило всеобщее неудовольствие; предводители недовольных составили конфедерацию в Баре (в 1768 г.) и объявили постановления сейма незаконными. Во главе движения стали Красинский, Пулавский и Потоцкий. Понятовский обратился за помощью к Екатерине. Плохо вооруженные толпы конфедератов разбегались перед регулярными войсками, но потом вновь собирались в других местах. Конфедераты обратились за помощью к Турции и Франции; последняя убедила Турцию объявить войну России (1768; см. Турецкие войны России). В начале 1769 г. в Польше вновь образовалось несколько конфедератских отрядов, начавших партизанскую войну; общее число конфедератских войск доходило до 10000 и было сосредоточено главным образом в южной части Подолии; русские разбили их при Крутах, Жванце и Окопах, после чего многие из них бежали за Днестр. Неудача князя Голицына при штурме крепости Хотина (в войне с турками) ободрила конфедератов; в мае 1769 г. они, в числе 5000 человек, подступили к Львову, но были отбиты и направились к Люблину и в Подолию, где были рассеяны русскими отрядами. В конце августа Пулавский собрал 5000 человек и занял крепость Замостье, которую бросил при приближении русских и был разбит Суворовым и Рене у Орехова и Влодавы. Сделанные Россией попытки к примирению с конфедератами оказались безуспешными, вследствие интриг Франции: на собрании в Эпериеше конфедераты объявили короля Станислава низложенным и в начале 1771 г. открыли из Галиции наступательные действия, под руководством Дюмурье; в короткое время они овладели Краковом и другими укрепленными пунктами на границе, но затем начались несогласия между их предводителями. В начале мая Суворов разбил Дюмурье у Ландскроны и рассеял конфедератов, потом атаковал Пулавского у Замостья и заставил его отступить в Галицию. Литовский коронный гетман Огинский, собрав 8000 конфедератов, начал действовать против разбросанных по Литве мелких русских отрядов, но был разбит Суворовым при Столовичах, чем был положен конец восстанию в Литве. Присланный французским правительством, взамен Дюмурье, генерал Виоменил овладел краковским замком (в 1772 г.), но через 3 дня был осажден Суворовым. После 2½-месячной осады замок был взят; отряды Зарембы и Пулавского были разбиты, а остатки конфедератов были вытеснены из Великой Польши вступившими туда прусскими войсками. Этим и закончилась борьба России с конфедератами, повлекшая за собою первый раздел Польши между Россией, Пруссией и Австрией, в мае 1772 г. О последующих войнах, веденных Россией в Польше, см. Польская инсурекционная война 1792—1794 гг.
Источник: т. XXVII (1899): Розавен — Репа, с. 337—341
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона