Автор: Администратор
Евразия Категория: Древняя Русь
Просмотров: 3783

 

2.6. Восемнадцатый век – переломный этап развития

К XVIII веку бытовые, экономические, торговые, политические, культурные изменения накапливаются, интегрируются во времени, создавая «поле для разбега» многочисленным революциям. Восемнадцатый век становится переломным для всего исторического развития. Недаром это век революций - политических, промышленных, культурных. В этот период окончательно оформляется переход от общества традиционного к посттрадиционному, изменяется биологический, бытовой, повседневный, экономический, политический уклады жизни. К особенностям этих изменений относятся:

  1. Стабильный демографический рост, сменивший колеблющуюся динамику прироста населения.
  2. Вытеснение тяжеловесного механизма примитивной экономики с локальными и ограниченными очагами роста, самодостаточного натурального обмена, не требующего динамичного хозяйствования и управления.
  3. Всеобщее экономическое ускорение.
  4. Изменения коллективного и индивидуального сознания в сторону признания множественности. «Дела обстоят тем лучше, чем чаще они меняются» - умонастроение барокко послужило началом становления постмодернистской идеологии, окончательно оформившейся в XX веке [56].

К XVIII веку сложилось и начало объективно функционировать единое мировое пространство. Если ранее каждое государство, каждая страна развивались локально, опираясь преимущественно на собственные источники функционирования, то к XVIII веку объективно сложились и начали играть приоритетную в развитии локальных мест и регионов экономические, политические, торговые взаимосвязи [56, 57]. Интернационализация капитала XVII - XVIII веков определила складывание мировой экономики. Судьба регионов, стран стала определяться не только внутренними, но и внешними (общемировыми) процессами. Мировые взаимосвязи начинают играть лидирующую роль в истории. Складывается единая мировая практика, в которой потребуется идентифицировать в едином процессе движущие силы как общей жизнедеятельности, так и локальные роли.

XVIII век положил начало социальному динамизму, разрушению классического субстанциализма и преодолению антиисторизма Декарта. Наметившееся в XVI , XVII веках вытеснение Бога из картины мира, интеллектуальных моделей, разрушение христианского догматизма открыли путь для новых идей, мыслей. Интеллектуальное сообщество в Европе уповает на разум, освобождаясь от логики христианской истории. Философский анализ, научное знание, наблюдение становятся предпочтительнее библейских экзегез [59]. Христианские идеалы более не служат критериями идентичности. Сомнение - распространенная черта современного критического разума - внедряется в повседневную жизнь и формирует экзистенциальные параметры социального мира. Институанализируется радикальное сомнение, знание приобретает формы гипотез не только в науке, но и каждодневных ситуациях.

Фундаментальным основанием всех изменений становится превращение метафизического отношения к истории в собственно историческое. Начиная с XVIII века, наряду с повествовательной и поучающей историографиями, получает широкое распространение эволюционная историография, для которой характерно внимание к постоянному изменению развития видов человеческой деятельности, институтов, изучение смен картин мира. Этот взгляд на историю формируется вместе с эпохой Просвещения и европейским рационализмом, высвобождением исторической картины мира из-под метафизических принципов, стремлением понять историю саму по себе. Ни одна из существующих и существовавших ранее национальных и культурных исторических форм не могут быть оценены по внешним общеисторическим или внеисторическим критериям, но каждая подчиняется лишь собственной внутренней логике [60]. Историчность становится осью процесса идентификации.

Фактически в XVIII веке ставится вопрос о переводе процесса идентификации с религиозных констант на социально-исторические. Сомнение, разумность, рациональность, рефлексия как главные элементы мыслительных процессов влияют на создание нового процесса идентификации. Другим фактором перехода идентификационного процесса с религиозного на социально-исторический является принятие социального стабильного и легитимного порядка. Революции радикально меняют социальную и историческую картину, меняя смысл понятий и представлений, затрагивая тем самым формирующиеся компоненты идентичности.

Глобальным сдвигом в становлении идентичности в XVIII веке является появление политики эмансипации , характеризующейся стремлением человека:

  • сбросить с себя кандалы прошлого, которое детерминировано трансформационным отношением к происходящим событиям, к будущему,
  • преодолеть иллегитимную доминацию со стороны отдельных индивидов или групп.

Идеи человеческой эмансипации привели к тому, что человек стал переделывать историю, чтобы делать историю (Гегель, Маркс, Хабермас) [61]. Политика эмансипации первичными императивами сделала: «справедливость, равенство и участие»[62]. Эмансипационная политика утвердила принцип автономии индивида. Ж. Руссо впервые поставил проблему противоречия индивида и общества в политическом аспекте. «Найти такую форму ассоциации, которая защищает и ограждает всею общей силой личность и имущество каждого из членов ассоциации, и благодаря которой каждый, соединяясь со всеми, подчиняется однако, только самому себе и остается столь же свободным, как и прежде» [63]. Коллективная жизнь должна быть организована так, чтобы индивид был способен и свободен действовать в социальной жизни. Свобода предполагает действия, лимитирующие эксплуатацию, но обязывающие нести ответственность за свои действия перед другими. Возникают коллективные обязательства, коллективные потребности интерпретации собственных действий и стремление определить коллективную идентичность как особую составляющую жизненного мира [64]. Обретение коллективной идентичности возможно только в совместном общении (коммуникации). В процессе коммуникации происходит свободный выбор на основе имеющейся информации; гуманность достигается на коллективном уровне [65].

Практически все современные движения, отстаивающие свободу самоопределения, зарождаются в XVIII веке: политические движения, студенческие движения, феминистское, национально-освободительные движения.

Поэтому фундаментальный до этого времени критерий идентичности - устойчивое социальное положение начинает радикально изменяться. Социальное положение становится скорее проблематичным, нежели стабильным. С другой стороны, на исторической арене начинает играть существенную роль средний класс. Его подъем, в свою очередь, разрушает традиционную систему социального статуса, нарушая корреляцию титула, богатства, социальных связей. Человек может быть богат, но не титулован, быть аристократом и быть бедным. Все равны, Бог никого не делал ни аристократом, ни слугой. Богатый коммерсант, например, может жениться на аристократке и носить имя «джентльмен». Христианская вера более не утверждает приоритета аристократов. Более того, большинство религиозных направлений обещает рай богатым людям, добившимся всего своим трудом, а не титулом.

Происходит изменение социальной детерминации процесса идентификации по различным направлениям.

Заметим, что социальная история ведет реестр взлетов и падений высших классов, элит, духовенства, которые культивировали различные ценности «эго», давая простым людям подлинное утешение и обеспечивая истинный прогресс. Но затем элиты ради собственного выживания начинали эксплуатировать психосоциальную напряженность, которую сначала успешно смягчали. «Политические системы процветали на провоцировании многочисленных сомнений и нездоровых подозрений, экономические системы - на связанной с чувством вины и нерешительности начать какие-либо перемены. Тем не менее, политическая, экономическая и техническая элиты всюду, где они в подходящий исторический момент принимали на себя обязательство совершенствовать новый образ жизни, обеспечивали людям сильное чувство идентичности и воодушевляли на достижение новых уровней цивилизации» [66]. Как никогда ранее в истории это продемонстрировал XVIII век.

Социальная революция создала множество разрозненных индивидов-атомов, автономных и ни от кого не зависимых, породила конкуренцию одного со всеми, ростки самоидентификации и новой легитимности [67].

Французская революция отменила все титулы, сделала всех равными, все перешли на Ты. С одной стороны, все стали безликими гражданами, имеющими «цивильные» прозвища (здесь французы хотели походить на римлян). Но с другой стороны, возникает необходимость построения новых социальных отношений, в которых каждый мог бы «спокойно» себя идентифицировать. Заметим, что всегда социальные революции, критические ситуации создают новые дополнительные системы идентификации, позволяющие сохранить экзистенциальную безопасность [68]. Руссо отмечал, что в те времена во Франции жестокость нравов сочеталась с изысканной вежливостью, даже король снимал шляпу перед посудомойкой. По мнению Руссо, вежливость нужна была для того, чтобы лгать. Но такая искусственная куртуазность имела определенный смысл, выражая собой поиск новых форм отношений в ситуациях перехода, нового языка для «спокойного» общения.

Именно тогда во Франции расцветают салоны-школы мысли, философии и свободы. Отметим, что поиск «стабилизирующего онтологическую безопасность» общения неизбежно порождает новое разнообразие. Одной из центральных тенденций социальной жизнедеятельности является потребность в коммуникации, которая поддерживает стремление преодолеть неопределенность, продлить собственное существование в других. Но на социальном и культурном уровнях такая потребность преодолеть неопределенность порождает новую [69]. Ярким примером преодоления в культуре этого острого противоречия стало появление нового вида литературы - Энциклопедии, познавательной тенденции универсализировать разнообразие [58]. Энциклопедии – разнообразие миров, Библиотека Вселенной.

Всплеск мыслительной активности проявляется не только в расцвете философской культуры, но и в обыденной жизни, например, в манере писать письма. XVIII век - век письма [69]. Общение с помощью писем распространено по всей Европе. Для того, чтобы написать письмо, надо уже обладать внутренней культурой - надо уметь выражать свои сердечные чувства, описывать их, уметь смотреть на них как бы со стороны. Письмо и книга становятся важнейшими навыками для овладения рефлексией, обеспечивая не только общение с миром, но и с самим собой. Частные библиотеки, вдумчивое чтение про себя становятся обычным явлением. Стоит протянуть руку к книжным полкам, и эти книги предоставляют всевозможные аргументы, сведения, свидетельства, уроки и методы [59, с.148]. В светских библиотеках собраны различные по своей идеологической направленности книги, из разных сфер человеческого знания. К XVIII веку уже развит богатый рынок учебной, научной, религиозной литературы. Складывается не только система научных сообществ, но и система научных публикаций (журналы, труды, записки) [40]. Растет количество статей по экономическим, социальным и естественным наукам [58, с.184]. Множественность не в сфере чувственности, как в эпоху Возрождения, а в сфере развития мыслительных способностей - базисное условие теоретической рефлексии о человеке и его жизни. Картезианство - стиль жизни, стремление подвергать все сомнению необходимо не только в сфере естественных, но и в сфере гуманитарных наук.

Другой характерной особенностью библиотек XVIII века является то, что в них представлена современная эпоха, а не прошлое. Преобладают книги по естествознанию, науке, искусству, что свидетельствуют о заинтересованности настоящим, служит руководством к практическим действиям. Главной особенностью понимания времени той эпохи становится озабоченность следующей проблемой: Надо ли быть человеком вообще или только человеком своего времени? Каким и как «Я» могу принять участие в политическом и социальном преобразовании общества?

Стоит обратить внимание и на тот факт, что печатная литература состоит в основном из книг на национальных языках. Если до 1500 г. 77% литературы издается на латыни, то к XVIII веку происходит становление системы национального языка как нового способа рефлексии. Появляются книги по национальной языковой грамматике, лексике, словари. Это обстоятельство послужило катализатором развития систем национального, государственного образования [70].

Меняются формы интеллектуального самопознания не только в среде светской элиты, но и в народе. В популярной тогда среди народных масс лубочной литературе главным героем становится революционер, предприимчивый, стойкий человек из народа, который умеет сам преодолевать препятствия и противостоять враждебным социальным силам. Тема восстания не сходит со страниц лубочной литературы [59, с.81].

К XVIII веку изменения социальной структуры приводят к необходимости развивать в себе способность правильно определить свое личное место в среде социальных отношений, соответствовать этому месту и с помощью социальных символов выражать свою принадлежность тому или иному слою, партии, культурному сообществу.

Итак, снижение влияния церкви на повседневную жизнь индивидов, революционность наступившей эпохи, нарушения в религиозных и социальных компонентах идентичности создают еще одну неведомую раньше проблему – противоречия между моральностью и внутренним потенциалом человека. Религии всегда санкционировали нормы морального поведения. Они поддерживали идентичность, определяя хорошее и плохое, истинное и ложное, регулируя межперсональные отношения. Межперсональный и ценностный аспекты идентичности аргументированы и обоснованы в контексте религии. Но, если нет более веры в идеалы и правила, которые преимущественно были созданы христианством, то естественно возникают вопросы: во что верить и зачем следовать этическим правилам? Зачем человеку вести себя морально и к чему стремится? Может ли выжить мораль без религиозного контекста? С таких дилемм начинались почти все рассуждения об индивидуальной судьбе, о взаимоотношениях индивидов в обществе. Продолжением начатой темы стало утверждение, что человек более не может быть придатком Бога, человека нельзя воспринимать функционально. Высшая ценность - сам человек, его исключительность и неповторимость, то, чем он может стать, его внутренний потенциал.

Но десакрализация - не единственная причина озабоченности моралью. Чем более человек внутренне зависим от себя, а не от посторонних ценностей, тем чаще его опорой делается собственная рефлексивная организация. «Ценою становления цивилизации станет наше собственное счастье», - позже скажет Фрейд [72]. Центральное место в человеческой психологии занимает стыд, и этот факт интерпретируется почти во всех философских учениях того времени. Таким образом, мораль становится одним из системообразующих компонентов, как существования общества, так и становления идентичности.

XVIII век интересен и появлением теоретической рефлексии на проблемы «само», индивидуализации, самоосуществления, самопознания, межчеловеческой морали.

Первые попытки осуществления рефлексии на самопознание и самоосознавание предпринимаются в Новом времени, но с ростом и обогащением теоретического знания происходит становление теоретической рефлексии. Она изменяет саму систему знания. В теоретической рефлексии выявляются такие структуры, которые более адекватно отражают реальные связи. Переход рефлексии самоосознавания, самопознания с уровня обыденности на уровень теоретического начинается с критики детерминизма и признания вероятностного характера знания. Философская рефлексия, о которой пойдет далее речь, по своей природе избыточна, т. е. отражает те смыслы, которые будут поняты и эвристичны в мировидении будущего.

В философии Д. Юма, И. Канта, Г. Лейбница детерминизм отвергается как обоснование, которое не может определить природу межчеловеческих отношений, смысл человеческой деятельности.

Давид Юм, определяя свое отношение к индивидуализации, морали и к способам самопознания, утверждал, что человек всегда больше, чем сумма его частей. «Само» изменчиво и на него нельзя влиять прямым образом. Я могу смотреть на стол и знать, для чего он, почему и как. Но я ничего определенного не могу сказать о «Само». Я могу сфокусировать свой взгляд на нем, отрешившись от всего мира, но я не могу сделать то же самое с Я. «Само» - это то, что мы не можем прямо знать, представить, вообразить, схватить, удержать. «Само» - это целостность содержаний ума. Если хотя бы одно содержание меняется, изменяется все само. Когда человек пытается проникнуть в нечто, именуемое Я, он всегда наталкивается на то или иное единичное восприятие. Он никак не может уловить нечто существующее помимо восприятия [73]. «Само» индивида становится объектом философской рефлексии.

В работе «Исследование о человеческом разумении» философ выделяет два способа моральной философии:

  • человек рожден для деятельности и в своих поступках руководствуется вкусом и чувством, стремясь к одному объекту и избегая другого в зависимости от той ценности, которую он приписывает этим объектам;
  • человеческую природу изучают с целью открыть те принципы, которые управляют нашим разумением.

Первый тип философии Юм характеризует как легкую. Она в большей мере соприкасается с обыденной жизнью, воспитывает сердце и чувства, исправляет поведение и приближает к идеалу. Она руководствуется принципом: «Будь философом, но, предаваясь философии, оставайся человеком… Ведь ее истинным предназначением и настоящей задачей остается рассмотрение обыденной жизни,» здесь она найдет достаточно затруднений, к которым может приложить свои изыскания, не пускаясь в необъятный океан сомнений, колебаний и противоречий [73, с.140].

Второй тип не может вникать в деловую и активную жизнь, но обладает точным знанием внутренней структуры и операций разума. Точное и правильное рассуждение - вот единственное средство, пригодное для всех людей, для всякого склада исследовать человеческую природу. Необходимо свободное воображение. Пусть оно не может выйти за пределы первоначального запаса идей, зато оно обладает безграничной способностью смешивать, соединять и делить идеи во всем разнообразии.

Мысли и идеи Юма развивает И. Кант. Великий философ согласен, что «само» не может наблюдать за собой непосредственно. Как возможно тогда самопознание? Ответ Канта состоит в том, что «само» не может наблюдать за собой одновременно и непосредственно, но оно может схватить себя в действиях. По Канту, чистое «само» существует, но мы не можем познать его окончательно. Единство, континуальность «само» созидается и не дано автоматически, не гарантировано [74].

Г. Лейбниц выражает следующим образом свое отношение к индивидуализации. «Я» связано с правильно организованным телом, взятым в известный момент и сохраняющим затем эту жизненную организацию благодаря смене различных частиц материи, соединенных с ним [75].

К XVIII веку оформляется интерес к детству как особому этапу жизненного пути. Первый интерес возникает из-за высокой детской смертности. Создаются различные философские и религиозные доктрины, стремящиеся спасти детские души. Дж. Локк и Ж. Руссо определили детство как уникальный этап человеческой жизни. Впоследствии тему продолжили У. Прейер, А. Бине, Дж. Болдвин, З. Фрейд.

Итак, XVIII век стал этапом перехода от традиционного порядка к посттрадиционному, что выразилось в признании, что потенциал индивида нам не ведом, не гарантирован, его нужно создавать, и он не связан только с социальной ролью или с работой.

Идентичность становится повседневной политической, культурной и экономической проблемой и возникают первые вопросы о самоидентичности, поставленные теоретической, философской рефлексией.

Новая философия отрицает сверхестественное, божественное, заменяет волю Бога имманентным порядком природы и общества, утверждает, что каждый человек обладает качествами, связанными с его сущностью, обязан употреблять эти качества в соответствии с их предназначением.

Формируется персональный историзм, личный жизненный план, политика эмансипации как жизненная модель, как способ жизнедеятельности с учетом целей будущего. Историчность становится центральным фактором в становлении идентичности.

Религиозная детерминация идентичности отступает. Происходит переход к социо-исторической детерминации. Впервые возникает «светская» необходимость самоосмысления и моделирования такой сложной системы, как история.