Автор: Администратор
Евразия Категория: Древняя Русь
Просмотров: 3781

 

2.8. Роль девятнадцатого века

«Отними у меня время, и ты отнимешь у меня кровь из жил, сердце из тела, мозг из головы»
(Л.Фейербах)

Прежние, традиционные механизмы приспособления, идентификации, способствовавшие адаптации, интеграции, кастовой объединенности, национальному единообразию теряют прежнюю силу в ставшей индустриальной цивилизации.

XIX век развивает культурные, социальные, политические традиции предшествующих эпох и выдвигает новые. Продолжается поиск новых форм упорядочивания социальных отношений и соответственно новых форм идентификации. Для нас важен анализ взаимовлияния развития идентичности и таких явлений: как индустриализация; урбанизация; углубление конфликта человека и общества.

Продолжая традиции романтизма, люди XIX века стараются определить модель лучшего общества. В этот период рождается беспрецедентное количество теорий (научных, утопических, полунаучных), пытающихся переустроить общество. Главная цель этих теорий - создать все условия для человеческого самосовершенствования.

Выделим следующие основные тенденции, возникшие в XIX веке и повлиявшие на становление феномена и осмысление понятия идентичности. К ним относятся:

  1. Расцвет философии, оправдывающей поиск индивидуального совершенствования вне общества: А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, С. Кьеркегор, или внутри общества – «теория разумного эгоизма» Н. Г. Чернышевского, Д. И. Писарева. Индивидуальное совершенствование заключается в совершенствовании внутреннего Я. Внутреннее Я содержит цели и амбиции, личные качества и чувства, внутренний потенциал. Более того, человек волен «поступать так, как ему хочется, как ему кажется выгодным и удобным» и «находит совершенно излишним стеснять свою свободу в чем бы то ни было», утверждал Д. И. Писарев [20, с. 66]. Заинтересованность внутренним самостоятельным бытием пробуждается» во всех направлениях культуры, искусства, духовной жизни и имеет не всегда оптимистический и устремленный в «светлое» будущее настрой, как в XVIII веке.
  2. Появляются множество концепций прогрессивного радикального или постепенного реформирования, реорганизации социальных отношений - ликвидация рабства, феминистские движения, реформирование образования, миссионерские походы даже в рамках империалистических захватнических войн. «Род человеческий, разрешенный от всех пут, освобожденный от господства случая и от господства врагов прогресса, пойдет твердыми и уверенными шагами по пути истины, добродетели и счастья» (идея Кондорсе, высказанная еще в XVIII веке). И несмотря на «темные подводные» течения в лирике Гейне, Ленау, Мюссе, в драмах Граббе, Бюхнера, Геббеля, XIX век проходит в политической истории под знаком гегелевского прогресса.
  3. Распространение анархизма отражает недоверие к правительствам, государственному аппарату и бюрократическим органам, свидетельствует о тенденции, с одной стороны, уйти от общества, с другой, построить усовершенствованное государство. Анархическая идеология М. А. Бакунина, П. А. Кропоткина оправдывается тем, что государство имеет индивидуальную природу, оно мешает становлению межличностных отношений, следовательно, подлежит уничтожению. Предпринимаются попытки защитить человека от притеснений: концепции борьбы за индивидуальность (Н. Михайловский), за развитие через дифференциацию культуры (С. Южаков).
  4. К XIX веку техника прочно обосновывается в ежедневной социальной жизни. Техника обладает своим ритмом действия. Время становится метрической основой производственного процесса, приобретает экономическую ценность, влияет на социальные отношения, способствует развитию отчуждения [81]. Модернизм и техницизм стали ответом на утрату общехристианской картины мира. Вместо христианского – эстетический пуританизм – точность, конструктивная последовательность, формальная точность. Наука и техника заняли место религии. Но и сама наука изменилась, она теряет «божественную» Истину, абсолютная истина – более не цель науки, происходит «демократизация и индустриализация» науки, приведшая к росту и повсеместному вторжению в размеренный ритм человеческого бытия научного знания.
  5. К XIX веку повсеместно распространяется рациональный тип экономики (М. Вебер, Теннис). Внешний, а не внутрисемейный экономический контроль гораздо эффективнее. Рациональные, безличные, «неперсональные» отношения занимают место традиционных и интимных связей. Происходит рационализация структур экономики за счет развития интернациональной инфраструктуры транспорта, коммуникации. Этот фактор становится главным в распространении нового – бюрократического типа управления, новых более эффективных способов передачи информации. Бюрократический контроль, основанный на вертикальной интеграции, на иерархической системе сбора информации, на стандартизации (принятие единого времени), системе правил и специализированных институтов, становится универсальной технологией управления и манипулирования. Вместо «невидимой руки» Смита - «видимая рука» менеджера, банковские системы, государственное регулирование, коммерческие газеты, федеральная почтовая служба, местная почта [82]. Оформляется новое социальное противоречие, играющее не последнюю роль в появлении проблематики самоописания общества, самоосознавания, а именно – противоречие между системными и индивидуальными целями. Недостатком бюрократического контроля становится независимость от целей развития, сначала индивидуальных, а впоследствии коллективных.
  6. Распространяется мнение о возможности счастья только в семье, дома. Конфликт индивида с обществом имеет перманентный характер, поэтому со всеми несчастьями можно справиться только в семье. Мнение «мой дом - моя крепость» распространяется в среде среднего класса. Только в доме я бываю сам собой. Общественные обязанности - всего лишь обязанности, дихотомия рационально-организованного и интимного, коммунального (традиционного) усиливается.

Примером ухода в свое, интимное от рационального (общественного) может служить обыденное явление, а именно - празднование Рождества. Если в период с 1500 по 1800 годы Рождество - это коллективное, скорее карнавальное действо с главным персонажем - Св. Николаем, то в XIX веке все меняется, Рождество становится частным, семейным праздником, в который вхож только Санта-Клаус. В отличие от Св. Николая, который имел право судить, карать и имел непререкаемый авторитет, Санта-Клаус - более демократический персонаж, заботящийся о личном счастье, прежде всего, детей. Дети имеют главное значение как продолжение личных достоинств родителей в будущем, как-то единственное, во что можно вкладывать свою душу и свой капитал [83].

XIX век, как никогда ранее, уделяет особое внимание частной, обыденной жизни, в которой главное место принадлежит не человеку вообще, а человеку из плоти и крови. Шопенгауэр отмечал, что отправной точкой его мышления были не Бог, дух, идея, но человек, голодающий, страдающий, исполненный желаний, действующий.

В XIX веке изменения социального пространства и времени характеризуетсяразделением на рабочее и частное пространство. Дом это дом, работа это работа. Дифференцируется пространство на общественное и частное: дома, одежда, частные коллекции, частный капитал, невозможность разговаривать с незнакомцем на улице, частные клиники, частные школы и т. д. [84]. Это явление имеет не только производственные, экономические, пространственно-временные следствия, какие показали М. Вебер и М. Фуко [84,85]. Происходит также «фрагментация сознания» [86]. Современный способ жизни разделен на рабочий и домашний сектор, на общественную и эмоционально-частную сферу, в которой каждый ведет себя, воспринимает и воспринимается по-разному. Семья теряет свое значение для общества в целом, но становится главной первичной средой формирования личности. Этому противоречию особое значение придается во многих философских, социологических учениях: марксизм, символический интеракционизм. Исследования Э. Гоффмана, Г. Горфинкеля, Ю. Лотмана показывают, как индивидуализация и приватизация влияют на идентификацию. Эти тенденции приводят к появлению у человека чувства изоляции, одиночества, отчуждения, впервые осознанному в XIX веке (К. Маркс, С. Кьеркегор). Индивид приобретает опыт отчуждения и беспомощности, связанной с общественным развитием. Индивид теряет контроль над обстоятельствами своей жизни и уступает его машинам, рынку, производству. То, что было воистину человеческим, становится чужим. Человек испытывает чувство эманации от объективного внешнего мира. Концепция Маркса, ставшая классической по данной проблеме, находит развитие в работах теоретиков «массового общества», в трудах Ф. Ницше, Г. Лебона, Г. Тарда, К. Мангейма.

Самость - самая абстрактная из всех вещей и одновременно самая конкретная, т.к. она - свободна. В 1851 г. выходит в свет последнее произведение Шопенгауэра «Парерги и паралигомены». И Шопенгауэр так же как и Гегель становится философом века, но выражает его другую – пессимистическую направленность. «Вступая в общество, нам приходится отрекаться от трех четвертей своего Я, чтобы сравниться с другими» [87]. Приходит время вспомнить других пессимистов Байрона, Шатобриана, Гете, Фихте, Стендаля. Узнают Гойю, позднего Бетховена, Бодлера. «Век естественных наук и техники, колоссальной концентрации власти все больше и больше открывает обратную сторону - века боязни» [88, 89].

Спасение может придти из внутреннего мира человечества, страшна потеря себя как оскудение души (П. Чаадаев, А. Герцен, Ф. Достоевский, А. Чехов, П. Флоренский). Трагическая разорванность окружающего мира и непосредственного самобытия неизбежны для русского философа Франка. Индивидуальность – узница и странница в условиях равнодушия и превратностях предметного мира. Идеал обретает себя там, где «подлинная конкретная всеобщность совпадает с подлинной конкретностью индивидуального, подлинная общая правда совпадает с жизнью» [90]. Внутренний закон жизни – в свободе и самоопределении в сфере духа, а не тварности.

Пересмотр картины мира начинается с ее критического анализа. Проблемы самопознания, самосознания становятся не просто важными, а онтологичными. Если сам человек может обманывать себя, например, в эпоху викторианства, или не понимать себя до конца, то, может быть, другие способны это сделать за него. Сложность самопознания становится методологической основой антропологического теоретического направления, в котором были проанализированы, обоснованы понятия идентичности и самоидентичности. Экзистенциальные и моральные проблемы, загнанные вовнутрь, выплывают наружу. Это не происходит автоматически. На различных уровнях повседневной коллективной и частной жизни морально-экзистенциальные проблемы становятся предметом индивидуальных раздумий и общественных дебатов.

В XIX веке впервые появляются концептуальные подходы к исследованию юношества как особой жизненной категории. Юношество - особое время для истории идентичности. Переход от детства к взрослой жизни, выбор основных ценностей, карьеры, жизненного пути происходит в этот важнейший для жизненного пути период. Категория «юношество» возникает в период с 1870 по 1900 годы [91].

Социальный и экономический статус юношей и девушек изменился в сторону большей зависимости от взрослых, меньшей ответственности и в то же время необходимости выбирать из достаточно большого спектра возможностей в выборе идентичности. Таким образом, юношество - стадия наибольшего конформизма, уязвимости, пассивности и нерешительности. Взрослые должны воспитывать, уделять внимание внутреннему, особенно эмоциональному миру, формировать его, ведь от этого зависит будущее. Молодых людей, как и детей пестуют, любят, о них заботятся как о единственных на свете. Викторианская эпоха характеризуется «полузависимостью» юношей и девушек от родителей: экономическая зависимость и независимость в контроле за повседневной жизнью (свои карманные деньги, личные друзья и школьная жизнь). Так возник зависимый и в то же время изолированный статус молодежи, получивший название в работах Эриксона «психосоциальный мораторий». Он характеризуется следующими свойствами: переходность, изоляция от основных тенденций в обществе, недостаток обязательств, необходимость выбора собственного жизненного пути. Проблема выбора к XIX веку начинает играть ведущую роль в становлении собственного жизненного пути.

Концепция юности появляется не случайно. Существенно усложнились задачи, стоящие перед молодежью. Необходимость выбора профессии, супруга или супруги, друзей предъявляет новые требования к качествам личности. Теперь моральный и религиозный выбор уступили место «выбору характера» [92]. Когда нельзя доверить свою судьбу одной идее (социальные конфликты XIX , XX века отчетливо показали это), остается один выход - положиться на самого себя, идеи и социальные стандарты теряют свою телеологическую значимость, выбор самого себя, своего характера - вот, что беспокоит.

Поэтому молодые люди дольше, чем это было раньше, живут дома с родителями. Общество начинает заботиться о молодых. Во всех слоях общества распространяются социальные институты, выполняющие эту задачу, - школы, университеты, специальные, профессиональные организации, общественные организации. Школа становится самым значительным местом формирования карьеры, жизненного плана. Но школа также становится универсальной в образовательном плане, более нет строгой профессиональной дифференциации. Профессиональная цель более не довлеет над карьерой. [2]

В XIX веке идеологический христианский консенсус терпит окончательный крах. Это сказывается, в первую очередь, на становлении юношества:

  • Внутренняя, культурная жизнь становится более сложной.
  • Выбор персональных ценностей - проблематичен.
  • Разрешение внутренних конфликтов молодого поколения превращается в сложную задачу, требующую длительного рассмотрения.

Автономизация самости и связанная с ней дифференциация образцов «Я» подготавливает дальнейшие сдвиги в структуре и содержании самосознании Я, которое происходит в юношеском возрасте. Культурный и моральный релятивизм учит критически мыслить, но ни христианская теология, ни аристотелевская философия, ни политические трактаты Августина не могут служить универсальной истиной в воспитании молодых умов. А ведь выбирать сложнее, чем заучивать. Фундаментальные ценности, верования, мыслительные штампы, символические системы образуют сложную систему, с помощью которой нужно сформировать собственный внутренний опыт.

В XIX веке отчетливо оформляется конфликт отцов и детей [92]. Во время создания романа «Отцы и дети» И. С. Тургенев писал: «Меня смущал следующий факт: ни в одном произведении нашей литературы я даже намека не встречал на то, что мне чудилось повсюду» [93]. Родители теряют право открыто воздействовать на молодежь. Тем более, что в условиях отсутствия идеологического консенсуса, потеряна объективная возможность влиять. Это лишь новое свидетельство перехода от традиционного способа организации к поиску новых форм. С другой стороны, массовая печатная литература изолирует мир ребенка от мира взрослого человека.

Социологические, философские, психологические размышления определили и внутренне завершили изменения истории XIX века. Философом, который идеологически оформил и завершил переход от XVIII к XIX веку, от субстанционализма к историзму, стал Г. Гегель. Признав исторический процесс как уникальный и неповторимый, открытый прошлому и будущему, Гегель ставит перед философией фундаментальную задачу – постичь себя, собственную историчность, собственную протяженность в будущее. Предположив, что самосознание и индивидуальное сознание не могут быть поняты из себя, Гегель предлагает интерпретировать познание как самопознание. Преодоление трансцендентализма и выход в бесконечность межчеловеческой коммуникации и познания формулируют обоснованные предпосылки для теоретического отражения идентичности и появления первых познавательных форм ее исследования. Показательна интерпретация Гегелем структуры Я. Он акцентирует внимание на следующие моменты: единичное самосознание - осознание своей тождественности и отличия от других, такое понимание необходимо, но узко, порождает осознание своей ничтожности перед лицом мира; признающее самосознание - осознание межличностных отношений, Я - для других, собственное Я приобретает новизну, нечто особенное, фундаментальным психическим процессом оказывается взаимное признание; всеобщее самосознание - усвоение общих принципов, всеобщей нравственности, объективного духа. По Гегелю, самоформирование – попытка примирить идею исключительности с эссенциалистским притязанием реализовать идею личности ( Identitat der Identitat und Nichtidentitat ) [94].

Послегегелевская философия предприняла попытку ниспровергнуть увлеченность философскими абстракциями. Общим ее направлением, которое объединяет конец XIX – начало XX веков стала апелляция к жизни, понимаемой в многообразии биологических, психологических, общественных, персонологических форм. На смену универсуму пришел мир истории жизни, в котором нет ничего раз и навсегда установленного. Утверждение новой всеобщей историчности послужило опорной структурой для внедрения темы идентичности как в теоретическое, так и в обыденное сознание.

Тему уникальности человеческого бытия продолжает и Л. Фейрбах: «Человеческая сущность налицо только в общении, в единстве человека с человеком, в единстве, опирающемся лишь на реальность различия между я и ты» [95].

Развивая романтическое мировоззрение, гегелевскую диалектику «всеобщего, особенного и единичного», идеи свободы духа, К. Маркс предложил не менее значимую для становления философской рефлексии идентичности формулу связи самосовершенствования и политики завоевания свободы. Те, кто борются за освобождение от социального гнета выражают не только свои узко классовые интересы, но главное – преследуют общечеловеческие задачи политического, культурного, расового и классового освобождения (например, работа Маркса «К еврейскому вопросу»).

Итак, общегуманитарное основание для развития темы рефлексии на идентичность было сформировано, т.к. поставлена проблема уникальности человеческого бытия в историческом времени и соответствия бытия всеобщему времени и пространству межчеловеческой коммуникации. К концу XIX века появляются научные теории, в которых в явной форме представлены общие познавательные формы анализа идентификации: «бессознательное», концепция «Я», «эго», политика завоевания свободы, теории детства, юношества, размышления об уникальности жизненного пути и страх перед человеческой смертью.

Круг исследований смыкается в науки о духе. Рефлексивное отображение социальных отношений и социального познания существенно усложняется. В частности, система социальной научной мысли поляризируется на науки о человеческом, позже – на «жизненный мир» и науки естественные (системологические). Науки о духе отличаются по особому критерию – человеческая деятельность – производство особых смыслов, не сравнимых ни с чем, не аналогичных, уникальных. В теоретической рефлексии впервые поднимается вопрос, как сопоставить такие смыслы, как решить проблему идентификации. Возможны бесконечные модификации «Я – Ты», «Мы – Они», но тогда откуда появляются общие основания для прогрессивной совместной деятельности?

Дюркгеймовская проблема: «Чем держится общество, которое ничто не трансцендирует, но трансцендирует всех своих членов?» становится теоретическим основой для научного производства большинства современных общественных понятий, в том числе и идентификации и идентичности. С этого момента рост социального теоретического знания с использованием теоретической рефлексии становится возможен. Это объективированное знание, элементы которого могут и не осознаваться отдельным индивидом, но которое участвует в социальных процессах. В XIX веке в философии, социологии и психологии рефлексия выходит за рамки индивидуального сознания и рассматривает более широкую систему отношений, изобретая и используя научную терминологию, способствуя росту объективного знания об обществе.

Мы уже отмечали, что популярной темой продолжительное время оставалась проблема, как мораль может выжить без религии. Проблема новых человеческих ценностей, смысла персонального существования обосновывалась В. Дильтеем, Г. Риккертом, В. Виндельбандтом, Э. Кассирером, Г. Зиммелем.

В. Дильтей нацеливал философию на раскрытие некоторой константной структуры «осознаваемого жизненного опыта», существующей за многообразием мировоззренческих фиксаций и повсюду обнаруживающей одни и те же черты. Этой структурой стала самоидентификация.

Дильтей утверждал, что знание себя вырастает из опытов, которые имеют временную продолжительность. Этот опыт - событие или коллекция событий, обладающая единством благодаря смыслу. Например, любовь может быть опытом, т. к. имеет единство смысла, несмотря на то, что может существовать из разрозненных событий, длящихся во времени. Вовлеченность в эти опыты обеспечивает основание для индивида быть самим собой в процессе движения времени по мере движения к смыслу. По Дильтею, чувство идентичности, таким образом, зависит не столько от физического Я, а скорее от смысла. Смысл существует только в рамках контекста межчеловеческих отношений.

Особое значение, как известно, Дильтей придавал биографии и автобиографии. «Как можно отрицать, что биография имеет непреходящее значение для понимания сложных взаимосвязей исторического мира! Ведь налицо связь между глубинами человеческой природы и универсализацией исторической жизни, связь, обнаруживаемая в любой точке истории. Исходной здесь является связь между самой жизнью и историей» [96]. Если взглянуть на жизнь великой личности, то его биография казалось бы растворится в многообразии его поступков. Однако при более внимательном изучении можно обнаружить, что неординарность этой личности заключена во внутренней взаимосвязи ее действий [96, с.130].

Автобиография значима тем, что «в ней заключена сопряженность внешних, единичных событий с чем-то внутренним так, что внутреннее, заключенное в структуре отдельных событий, образовано не последним членом этого ряда, а сосредоточено в центральной точке, где все внешнее соотнесено с внутренним. Таков бесконечный ряд действий, обладающий смыслом. Здесь впервые создано единство» [96, с.140].

Для Дильтея именно в биографиях и автобиографиях можно найти, понять соотношение многообразия и единства (целостности) человеческого, жизненного пути. Это соотношение определено смыслом. Смысл - центральное звено, на которое нанизаны события и поступки. Смысл – цель существования, становления идентичности.

С. Л. Франк также полагает, что подлинная основа бытия – сфера внутренней реальности. «Душевная жизнь – поток, который несется вперед, в котором ничто, никогда не повторяется. Психология должна быть биографией» [97].

Таким образом, акцент в исследовании гуманитарных проблем сдвигался в сторону понимания уникальности, которую невозможно стало исследовать в рамках естественно-научной ментальности. Ценности, вера, личные приоритеты стали предметом персонального выбора. Внутреннее «Я» стало ответственным за принятое решение. Персональная жизнь понимается как возможность. Некоторые возможности становятся актуальными, другие нет. Как объяснить, что «само» может длительно существовать во времени и отличаться от других? Как Я может знать себя продолжительным и в то же время уникальным?

Уже в конце XIX и начале XX века новая философски-антропологическая проблематика выступает под разнообразными обозначениями: феноменология, экзистенциализм, психология личности, прагматизм, теория Фрейда, персонализм, теория «симфонической личности» и другие: А. Бергсон, А. Н. Бердяев, Ф. Брентано, Э. Гуссерль, Л. П. Карсавин, У.Джеймс, З. Фрейд. Как мы уже отмечали, именно в этот период вводятся в психологии термины «идентификация», «идентичность».

Психологи начала XX века Бинэ, Жанэ, Брейер, Фрейд, Мэзон показывают, что психическое существо каждого человека гораздо более экстенсивно, чем это представляется его сознанию. Оно является индивидуальностью, которая не может всецело выявить себя в телесных проявлениях. Человеческое Я проявляется через организм, но известная часть Я всегда остается невыявленной; и некоторая часть возможных органических выявлений всегда остается неосуществленной.

Концепция внутреннего «само» в конце XIX начале XX века формировалась под влиянием становления концепции идентичности. Внутреннее «само», согласно современному представлению стабильно и континуально во времени, уникально и сложно. Ввиду сложности познания «само» предполагается, что оно имеет особые, уникальные для каждого характеристики, возможно невидимые в данный момент времени. Оно содержит индивидуальные черты, мотивы, интенции, рецепты самореализации, решения персонального выбора ценностей и жизненного пути.

В XIX веке открыли, что

  1. Человеческое Я - нечто автономное, отличное от всего, даже от культуры и общества.
  2. Личность и общество находятся в постоянном состоянии конфликта. Распространяются рациональный тип экономики, техника, обостряющие это столкновение.
  3. «Отчуждение versus - сохранение себя» - результат конфликта.
  4. Поскольку пространство и время ограничены, наибольшую экзистенциальную ценность имеют внутреннее духовное пространство, уход в себя из за нарастания социального отчуждения. Происходит дифференциация пространства на общественное и частное. Сохраняются территориальные информационные ограничения развития. Коллективная информация преимущественно сохраняется в рамках государства. Еще Байрон в начале века писал: «Власть останавливается у берегов.» Информационные затраты и риск велики, информация может быть ненадежной.
  5. Хотя человеческое Я - особая психическая, духовная реальность, оно множественно, многогранно. Опасность потерять целостность становится реальной проблемой. Для XIX века характерна уже озабоченность упорядочиванием разнообразия в социальной жизнедеятельности на повседневном уровне во имя идеалов, определяемых общественным консенсусом.