18.09.2018 «Бросок в глобализацию», или «западня Запада»
Принятие решений на государственном уровне зависит от усилий множества разнонаправленных групп интересов. В системе международных отношений количество участников ещё больше, и найти компромисс ещё сложнее. В итоге результирующий вектор как внешней, так и внутренней политики часто не совпадает с чьими-то первоначальными благими намерениями. О том, к каким результатам это приводит на почве российской действительности, о ситуации в российской экономике и о научно-техническом развитии страны в интервью МР рассказывает генеральный директор Института экономических стратегий ООН РАН (ИНЭС), доктор экономических наук, профессор Александр Иванович Агеев.
Встреча В. Путина и Д. Трампа в Хельсинки. 2018 г.
— За несколько дней до саммита Путина и Трампа Вы провели стратегическую игру «Карибский кризис 2.0», в которой, в частности, прорабатывались сценарии российско-американских отношений 2018 года и международной обстановки накануне встречи президентов США и РФ. К каким результатам Вы пришли в результате игры, и насколько прогнозы соотнеслись с реальностью?
— Стратегическая игра, действительно, охватила весь спектр проблем российско-американских отношений. Она увенчалась игровой имитацией переговоров двух лидеров, которые были избраны путём самовыдвижения и голосования всех участников игры. Надо сказать, что оба лидера великолепно передали характеры и стиль поведения своих прототипов. Но прежде основные группы игроков, представлявшие Россию, США, Китай, Европу, страны Третьего мира, а также Х-фактор, как воплощение непредсказуемых и внезапных рисков, в несколько раундов сформировали рейтинг мировых проблем в своём восприятии. Затем прошли переговоры сторон в попытках согласовать картины мира. В том числе была крайне симптоматичная фаза игры, в которой другие игроки предлагали США и России идеи и решения, с которыми те могли согласиться или отвергнуть. Словом, прежде чем состоялся игровой саммит, он был тщательно проработан и смоделирован. Однако в ходе переговоров важна не только предварительная подготовка, но и таланты самих высоких сторон.
Результат игрового моделирования показал вполне реалистичную ситуацию. Во-первых, на одной встрече лидеров в принципе нет возможности тщательно обсудить всю имеющуюся повестку дня. Поэтому две трети значимых тем просто остаются за бортом дискуссии. Разве не то же мы видим в реальности? Более того, малозначимое часто становится хайпом, затмевающим реальные угрозы и подрывающим сотрудничество. Неслучайно Трамп один из первых указов посвятил фейковым новостям. Во-вторых, стороны по-своему расставляют приоритетность проблем. Что жизненно важно для одного, может быть не столь существенно для другого. Отсюда — необходимость компромиссов, которые далеко не всегда возможны. В-третьих, оба лидера в игре продемонстрировали изощрённое искусство диалога — они были подвергнуты жёстким стресс-тестам в ходе переговоров. Вышли из них с честью. По трём вопросам позиции сблизились.
А. Агеев, доктор экономических наук
Когда через несколько дней начали приходить новости из Хельсинки, все наши игроки, не сомневаюсь, испытали главную радость футуролога — оказалось, что даже отдельные нюансы реального саммита были смоделированы успешно. Это касается и круга проблем, и понимания невозможности их решить идеальным образом, и потребности в непрерывном диалоге между двумя странами.
Участники игры, а это молодёжь из ведущих американских университетов и группа российских магистрантов и аспирантов НИЯУ МИФИ, заранее изучили историю Карибского кризиса. Он был принят за пик напряжённости в истории отношений наших стран. Напомню, в мае 1962 года советское руководство решило осуществить стратегическую операцию «Анадырь». В ходе неё были тайно переброшены на Кубу и размещены 42 тысячи войск, системы ПВО и более 40 ракетных установок, способных нести ядерное оружие с мощностью, которая в 20 раз превышала суммарный объём бомб, сброшенных на Германию во Второй мировой войне. В боевой поход вышли подводные лодки, оснащённые ядерными торпедами. Операция обосновывалась как ответ на разработку американским руководством плана «Мангуст» — военного вторжения на Кубу. Всё это разворачивалось в геополитическом контексте, включающем острое противостояние СССР и США с союзниками в Берлине, другие локальные кризисы, разрыв отношений СССР с Китаем, форсированную гонку вооружений и ядерных испытаний. Собственно, фактура Карибского кризиса в октябре 1962 года со сбитым нашими ПВО американским самолётом-разведчиком 11-2, с готовностью многих высших военных чинов США на очень жёсткие меры, с отсутствующим и в Москве, и в Вашингтоне отработанным порядком принятия такого класса решений свидетельствовала о немыслимой близости мира к ядерной катастрофе и войне двух сверхдержав. Кеннеди и Хрущёв, к счастью, оказались способны проявить глобальную ответственность, пошли на компромиссы.
С осознания истоков и реальной картины Карибского кризиса и начиналась наша игра. Скажу, что при всех нынешних сложностях мы пока не достигли пика напряжённости 1962 года. Но один из ключевых уроков той истории — восприятие сторонами намерений и шагов друг друга — и тогда, и сегодня зависит не только от реальных, явных и скрытых интересов, но и от качества и своевременности поступающей информации, наличия формальных и неформальных каналов коммуникации, от эмоциональности и мудрости лидеров и от никому не подвластных случайностей, что требует от нас постоянной сосредоточенности вопросах колоссальной значимости.
Н. Хрущёв и Д. Кеннеди
Н. Хрущёв и Д. Кеннеди
— Внешнюю политику во многом определяет экономика. Вы внимательно следите за экономическими процессами, происходящими в России. Как оцениваете имеющийся вектор развития?
— Экономика предопределяет многие внешнеполитические сюжеты, хотя и не все. Даже за фасадом двух мировых войн XX века при внимательном взгляде находятся фундаментальные валютно-финансовые причины и борьба за ресурсы, продовольствие и топливо.
Что касается России в данном контексте, то интегрально вектор развития сегодня сводится к достижению эпохальной стратегической цели — выходу на качественно новое состояние. Оно имеет три значимых атрибута: научно-технологическое лидерство в ряде критически важных направлений; экономический суверенитет; социальную ориентацию развития. В настоящее время российская экономика чрезмерно полагается на импорт ряда товаров, технологий, софта, оборудования, а также объектов интеллектуальной собственности, избыточно теряет национальный капитал, мало ориентирована на рост качества жизни населения. По каждому аспекту идёт политическая борьба. Но мы с Вами беседуем на обобщённом уровне. Каждый пункт требует отдельного разговора.
— Талантливый экономист Андрей Белоусов, многие годы работающий в экономическом блоке правительства, в 2005 году представил доклад, в котором предложил четыре сценария экономического развития страны: от оптимистичного («Сверхиндустриальная модернизация»), когда происходит и капитализация сравнительных преимуществ, и модернизация массовых перерабатывающих производств, до крайне негативного — «Энергетический аутизм». Два промежуточных, когда мы отказываемся либо от модернизации, либо от капитализации сравнительных преимуществ, назывались «Экономический неоизоляционизм» и «Бросок в глобализацию». По сути, перспективным для нас был первый сценарий, остальные заканчивались потрясениями. Но он не был выбран. Как получается, что очевидный вариант, просчитанный и озвученный людьми с властными полномочиями в конкретной сфере, не востребован?
— У Андрея Белоусова и его коллег немало и других работ. В них представлена реалистичная, обоснованная и вдохновляющая диагностика и прогностика российской экономики. «Российское экономическое чудо — делаем сами» — название одного из самых серьёзных публичных трудов экспертной группы А. Белоусова ещё 2007 года. Есть и более ранние работы, в которых проницательно поставлен диагноз и показаны развилки развития и узлы противоречий.
В. Путин и А. Белоусов
Но сценарии, представляемые в любом экспертном тексте, не являются законом, указом, постановлением или распоряжением. Сценарий, как жанр, находится в ограниченных рамках этапа обоснования возможного управленческого решения, которое проходит ещё и через сито множества интересантов. Одним это решение выгодно, другим — безразлично, третьим — во вред. В этом противоречивом столкновении возникает результирующая, реальный сценарий развития с набором событий, фигурантов и результатов их взаимодействия. Ведь сам по себе сценарий не может реализоваться. А прерогативы помощника президента РФ, при всей их основательности, не включают в себя те, которые имеет, например, правительство или Федеральное собрание. У нас даже по конституции весьма сложный порядок согласования и принятия решений стратегического масштаба. Никакой административной власти, например, помощник президента не имеет над объединениями промышленников предпринимателей.
Вы упомянули «сверхиндустриальную модернизацию». Она предполагает, помимо прочего, увеличение доли инвестиций раза в полтора-два по сравнению с нынешним положением. Чьи интересы затрагивает этот сугубо научный тезис?
Тех, кто даёт жизнь категории «потребление». В обыденности это называется зарплатой, пенсией, дивидендами, процентами, доходами от недвижимости, прибылью и т. п. Кто готов поступиться своим текущим потреблением в пользу будущего? В глобальной постановке — любой рывок («модернизация») в развитии всегда предполагает жертву, приносимую данным поколением в пользу поколений будущих. Между прочим, мы до сих пор пользуемся результатами жертв, принесённых предшествующими поколениями, нашими дедушками и бабушками, а для многих — родителями. И уровень потребления при этом скромный по мировым меркам и в сравнении с имеющимся национальным богатством. Замечу также, что мы сейчас не говорим о диспропорции в структуре потребления — у нас объём «предпринимательского дохода» превышает объём зарплат. Это крайне неправильная ситуация.
Чьи ещё интересы затрагивает необходимость увеличения нормы накопления? Инвесторов. А именно — государства, включая госкорпорации и банки. Банки пока не стали азартными инвесторами в «сверхиндустриальную модернизацию», как, впрочем, и в социальную сферу. Не создана надлежащая инфраструктура и для инвестиций населения.
Выступления против пенсионной реформы
Особенно обострилась ситуация сейчас, когда прозвучали предложения А. Белоусова бизнесу («делиться надо»). Они были встречены и бизнесом, и некоторыми чиновниками в штыки. А речь шла всего лишь о прибыли, полученной в результате неравномерности налогообложения разных прибыльных секторов и не связанной никак с эффективностью работы самих корпораций.
Надо бы всем затронутым сторонам для начала осмыслить услышанное, посмотреть реальные балансы упомянутых фирм, структуру распределения полученных доходов. Но дискуссия пошла по пути шельмования выдвинутой идеи, фактических угроз в адрес властей. Она сразу обнажила границы некоего табу. В круг тем, которые нежелательно для кого-то обсуждать внятно и компетентно, попали темы, поднятые помощником президента, — источники прибыли корпораций и допустимые методы её использования и пенсионная реформа. Внимание общества сдвинули на соотношение пенсионеров и работающих, хотя есть вопросы поважнее. Например, судьба фактически конфискованных в 1991 году пенсионных накоплений.
Сегодня нужно искать общие для страны решения. Имеется серьёзный риск конфискации размещённых нашими соотечественниками на Западе активов и денег, которые в любой момент могут отобрать или заморозить. А речь идёт о величине, превышающей триллион долларов. Если дискуссии вести в стиле уловок и фейков, если уводить в сторону от существенных вопросов, подменяя их болтовнёй о второстепенном, то вместо «броска в глобализацию» будет «западня Запада» в духе «дела Скрипалей», а вместо «энергетического аутизма» — отключение от глобальных рынков под предлогом «недееспособности» страны и её компаний.
Ход рассуждения легко можно продолжить, но сказанного, мне кажется, достаточно, чтобы исключить иллюзии о простых путях реализации самых замечательных идей, предложенных даже самыми замечательными людьми.
— Можете ли предложить варианты выхода из нынешней экономической стагнации, переходящей в кризис?
— Практически мы с Вами это только что обсудили. Уместны лишь две ремарки. Мы и в самом деле переживаем стагнацию, топчемся на месте. Она длится уже более 5 лет. Хотя существуют отдельные сектора, которые растут, но речь — об общеэкономической картине. Распутье, на котором мы оказались, предлагает три дороги: кризис, катастрофа, коллапс. Градация зависит от глубины падения экономики со всеми её рынками. И туман густой на этой точке распутья. Возможно, и не туман вовсе, а дымовая завеса. Поэтому кому-то видятся более радужные перспективы. Кто-то истово, кто с остервенением допиливает сук, в котором ещё есть соки. Образ момента, одним словом, сложился. Конечно, есть и сценарий «как-нибудь», его ласково называют «инерционный».
Цифровизация нефтегазовой отрасли
Цифровизация в банковском секторе
Дело не в вариантах выхода. Они есть и хорошо известны. И подразделяются они не на либеральные или нелиберальные, а по другим критериям: умные — неумные, ответственные — эгоистичные, сиюминутные — дальновидные, запоздавшие — своевременные или упреждающие. В конечном счёте все решения историками будут разнесены по строчкам классификатора и получат оценку.
Важнее всего, как мне представляется, реалистичная диагностика сложившейся обстановки и её неизбежной эволюции и достижение понимания руководящими структурами государства, основных слоёв бизнеса и институтов общества того набора действий, которые мы должны будем предпринять в случае любого варианта развития событий. Среди них, конечно же, и неожиданные.
На практическом языке это означает, как минимум, снятие спазмов в господствующем у нас менталитете. До сих пор идёт, по сути, массовая грызня мелких страстей, псевдоидеологий, невежества, самомнений, самоупоений и корыстей. А между тем сейчас время очень чётких и недвусмысленных определений. Если, как сказано в докладе для ограниченного распространения «Российская бизнес-элита на мосту вздохов», решение «вытащить вилку из розетки» уже принято, то боржоми пить будет поздно уже скоро. Счёт идёт не на десятилетия.
— Сегодня делается ставка на цифровизацию экономики: создано Министерство цифрового развития в дополнение к АНО «Цифровая экономика»; в восьми министерствах введена должность замминистра по «цифре»; у президента новый спецпредставитель по цифровому и технологическому развитию. При этом переданная крупному «цифровому» бизнесу инициатива возвращается государству. Что касается самого бизнеса, то лишь «передовые» компании могут рассчитывать на поддержку за счёт налоговых льгот. Какие результаты предполагает цифровизация «сверху» при отсутствии стимулирующих мер движения «снизу»?
— Эти результаты прописаны в бесподобно детальных «дорожных картах» по основным направлениям госпрограммы. И, наверное, они будут достигнуты. Вопрос в другом. Что такое цифровизация на самом деле? Мы недавно провели исследование адаптивности высокотехнологичного комплекса России к цифровым реалиям. Оно охватило более 300 ведущих предприятий страны, это весьма представительная выборка. Три вывода из него вселяют тревогу. Во-первых, далеко не все критически важные силы и элементы цифровой трансформации получили должную поддержку. Если грубо, то самый передовой драйвер цифровизации, по оценке наиболее продвинутой части российских промышленников, практически оказался вне цифровой программы. А речь о квантовом компьютере и «редактировании человека» и т. п.
Во-вторых, наиболее серьёзный риск развёртывания цифровизации связан с кибербезопасностью и эволюцией искусственного интеллекта. Но здесь и наибольшая готовность парировать вызовы. В-третьих, и это сенсационно, хотя и очевидно на повседневном уровне, вторая по значимости проблема цифровизации — деградация естественного интеллекта. Иными словами, цифровые преобразования, давая известные возможности для труда, бизнеса, образования, досуга и т. п., сопровождаются размыванием традиционного типа грамотности, социализации, коммуникаций и массового поведения. И уровень готовности парировать эти тренды деградации низок. Нет даже понимания этой проблемы, как общественно значимой.
ДВФУ, Министерство цифрового развития, связи и массовых коммуникаций, Министерство по развитию Дальнего Востока, АСИ и Университет НТИ 20.35 заключили соглашение по обучению госслужащих ДальнегоВостока цифровой экономике. 2018 г.
— Почему у нас не получается идти по пути создания крупных исследовательских центров (это, в частности, хорошо видно на примере частных космических программ и ситуации со Сколково)?
— Обществом нашим овладели совсем другие страсти и желания, нежели научно-техническое и, пожалуй, социальное развитие. Под эту массовую стихию выросли и окрепли поддерживающие её структуры. Наиболее яркие из них назвали «индустриями порока». Повседневная жизнь, весьма тяжёлая для большинства российского населения, во многом управляется мотивами выживания, а теперь и «дожития». Заявив о своей отсталости, мы решили импортировать товары, технологии, продовольствие, фармацевтику и прочее из-за границы, полагая, что быть энергосырьевым и мозговым придатком — вполне респектабельный выбор. А этот выбор не предполагает системного, целеустремлённого создания ни центров, ни технологических или индустриальных платформ. Эта миссия выброшена на «рынок». Не сразу, иначе бы не нашлось силы для подавления возмущения, а постепенно. Была практически разрушена сложнейшая система крупных научно-производственных объединений, позволивших стране решить важнейшие стратегические задачи в обороне, космосе, энергетике, транспорте.
Недавно началась реабилитация этой парадигмы развития. Она выглядит пока коряво, представляется «проектным подходом», который стремятся обязательно не противопоставить «рынку». Она отчасти реализовалась в политике создания госкорпораций, но тоже, строго говоря, коряво, породив массу монопольных эффектов и других патологий.
Однако у нас и сегодня работают мощные исследовательские центры.
Нарастающее напряжение мировой обстановки, санкции и прочие угрозы потребуют по-иному взглянуть на многие вопросы развития.
— Как опыт экономических исследований, заложенный ещё Ю. В. Андроповым, был востребован в период перестройки и после (речь о различных интеллектуальных кружках, из которых выросла современная экономическая элита)?
— У государства всегда есть экспертный контур в экономической политике. В СССР его роль выполняли Академия наук, отраслевые институты и информационно-аналитические структуры спецслужб. В начале 1970-х годов по инициативе А. Н. Косыгина, тогда председателя Совета министров СССР, была развёрнута программа по оценке и прогнозированию мирового экономического и технологического будущего. В ней советники Андропова из его известной экспертной группы практически участия не принимали. Но как глава КГБ, а затем партии и государства, Ю. В. Андропов имел доступ к самым сокровенным данным и оценкам советской экономики. Ведущие академические институты напряжённо готовили «аналитические записки» по вопросам, представляющим интерес для инстанций. Кстати, они малоизвестны даже научной общественности. А ведь именно «записки» попадали на рабочий стол тогдашней элиты.
Основной груз работы по проектированию будущего лёг на ведущие институты АН СССР. Постепенно это привело к разработке Комплексной программы научно-технического развития СССР. Это была, несомненно, вершина исследовательской работы советской науки в экономической области.
Группа участников, принявших декларацию о радикальных экономических реформах: А. Шохин, П. Авен, К. Кагаловский, А. Улюкаев, А. Чубайс, В. Мащиц, С. Глазьев.1991 г.
Интеллектуальные кружки, о которых Вы говорите, включали в основном научную молодёжь с сильным желанием незамшелой общественной работы. Но в них участвовали и крупные учёные. Без покровительства или снисходительности административного начальства никакой кружок на площадках академического института был бы невозможен. Действия Горбачёва по «ускорению», а позже и «перестройке» требовали поддержки со стороны научной общественности. И такая поддержка оказывалась. Главным образом, по линии официальных «записок», научных экспертиз и рекомендаций — запрос на них со стороны инстанций был сильный, особенно когда заместителем предсовмина СССР стал академик Л. И. Абалкин. Институты экономического блока тогда интенсивно, зачастую без выходных, с большим энтузиазмом работали на анализ и обоснование экономических преобразований. Но в недрах вполне официальной, хотя и закрытой работы, появилось осознание, что нет «хозяйственного механизма», он всегда — хозяйственно-политический». Именно об этом мы с вами говорили чуть раньше.
В кружках, их было на самом деле несколько, в Москве, Ленинграде и других городах, эта же проблематика обсуждалась с большей горячностью и довольно быстро выплеснулась в митинговое поле и политические интриги. Жаркие дебаты проходили и в официальных кабинетах. Г. Явлинский поначалу работал в «Комиссии Абалкина», а разработчики программы «400 (500) дней» и правительственной программы выхода из кризиса трудились над этим на служебных дачах с похожими названиями — Сосны и Сосенки.
Позже, в 1991—1993 годах и чуть далее, история навяжет многим экспертам вовсе не научно-интеллектуальный, а политический выбор, закамуфлирует политико-имущественные мотивы идейно-теоретическими разногласиями.
Таким образом, созданный огромным коллективом учёных проект развития (как его вершина — комплексная программа научно- технического развития) оказался не востребован политическим руководством страны. Оно так и не решилось или не смогло всерьёз учесть довольно жёсткие выводы этой работы. Выявленные в ней сценарные перспективы требовали ответственных и сильных решений, чтобы не допустить худшего варианта развития событий. Как заметил поэт, «мою страну, как тот дырявый кузов, возил шофёр, которому плевать». Эту мысль, по привычке, ассоциируют почему-то с одним лицом, на которое возлагают и списывают всё. Но «страну возят» все её граждане.
Текст: Екатерина Борисова