Автор: Фурсов А.И.
Политика Категория: Фурсов Андрей Ильич
Просмотров: 3693

Статьи 2012-2013 годов

 

28.02.2014 Капитализм - самая загадочная социальная система".

13.10.2013 Серые волки и коричневые рейхи. Тайная история послевоенного мира-3

12.10.2013 Серые волки и коричневые рейхи. Тайная история послевоенного мира-2

08.10.2013 «La Serenissima или «Чужие» в Европе»

29.08.2013 Большая война ХХ века

02.08.2013 Противоречия и их снятие в имперской России и СССР

07.06.2013 Серые волки и коричневые рейхи. Тайная история послевоенного мира-1

01.05.2013 «Нормальная наука» versus «аналитика»

03.03.2013 В ожидании коллапса

06.09.2012 Мы воюем не с Гитлером, а с немецким Духом, духом Шиллера. Черчилль У.

20.04.2012 Cильные и слабые стороны теорий Линдона Ларуша

05.02.2011 О Лукаче, проектах западного марксизма ХХ в. и о поисках революционного субъекта

 

 


 Капитализм - самая загадочная социальная система.

 

 

 

 


13.10.2013 Серые волки и коричневые рейхи. Тайная история послевоенного мира-3

 

 Во второй статье цикла книжных обзоров «Серые волки и коричневые рейхи. Тайная история послевоенного мира» речь шла главным образом о версии бегства Гитлера из Германии в последние дни войны в 1945 году и о подготовке создания Четвертого рейха. В настоящей статье цикла, при написании которой также активно использован материал исключительно важной и насыщенной фактами книги Дж. Маррса1, речь пойдет не только о создании Четвертого рейха, но также о тех, кто активно, прямо или косвенно, помогал создавать оба «коричневых рейха» — Третий и Четвертый: это и Дойче банк (ДБ), и «ИГ Фарбен- индустри», и швейцарские банки, и американские корпорации (прежде всего рокфеллеровская «Standard Oil»). В заключение мы поразмышляем о том, что оказалось в сухом остатке деятельности Четвертого рейха и о «коварстве истории» (Гегель). Ну а начнем, пожалуй, с «ИГ Фарбен», реальная история которой, особенно учитывая ее роль в мировой истории ХХ века, еще предстоит написать.
1
«ИГ Фарбен» — уникальная корпорация, мировой химический концерн, сыгравший решающую роль в обеспечении Германии техническими возможностями вести войну против почти всего мира, продержавшись при этом около шести лет. В то же время, будучи не просто корпорацией, а мировой пирамидой картелей, «ИГ Фарбен» стала моделью (впрочем, трудно повторимой) для развития глобальной корпоративной структуры. Ну а создавший ее Карл Дуйсберг с полным основанием считался «величайшим промышленником мира» для своего времени.
Формально концерн был создан 25 декабря 1925 года как объединение шести химических компаний, однако истоки его уходят в последнее десятилетие XIX века. Вообще, когда мы говорим о немецких оружейных, химических и прочих корпорациях и банках, надо помнить следующее. В конце XIX — начале ХХ века тесно связанный с Гогенцол- лернами Тевтонский орден распродал бо´льшую часть земельной собственности и инкогнито приобрел на полученные деньги банки, а также вложил средства в промышленность — прежде всего военную, химическую и угольную. Часть средств была вложена в несостальной империей Тиссена — до такой степени тесные, что Э. Генри считал необходимым рассматривать их как единое целое («Рур»).
Во-вторых, концерн очень быстро установил связи с американскими компаниями. Так, с «Sterling Drug», с ко- торой «ИГ Фарбен» подписала договор на пятьдесят лет о фактическом разделение мира на сферы влияния, была создана совместная компания «Alba farma- ceutical». Кроме того, с 1929 года существовал филиал "ИГ Фарбен". Поэтому за крупными немецкими корпорациями и банками первой половины ХХ века (как минимум) в той или иной мере маячит Тевтонский орден традиционный враг тамплиеров, Приората Сиона и британских масонских обществ.
Первая мировая война стала стимулом для развития военной и химической промышленности. После образования «ИГ Фарбен» возглавили незаурядные личности — Дуйсберг, Карл Бош, Карл Краух и др. 1930-е годы явились периодом расцвета и небывалой мощи «ИГ Фарбен», которая стала государством в государстве, поскольку организационно и по степени мирового охвата превосходила остальные немецкие концерны, да и не только немецкие.
Во-первых, в самой Германии «ИГ Фарбен» установила тесные связи «American IG Chemical Corporation»3.
В-третьих, концерн очень плотно отслеживал и контролировал политическую ситуацию в Германии. Его агенты присутствовали в центральных комитетах всех партий Веймарской республики.
Отдел концерна«Бюро НВ-7» занимался не только финансово-экономической, но и политической разведкой. Финансирование отдела осуществлялось не только самой «ИГ Фарбен», но и ДБ, прина- длежавшим Варбургам. После прихода к власти Гитлера Бюро, в котором восемнадцать месяцев проработал бу- дущий принц Нидерландов Бернхард, тесно сотрудничало с «Абвером», а сама система управления НСДАП в значительной степени была смоде- лирована по образцу «ИГ Фарбен».
“И.Г. Фарбенин- дустри”контролиро- вала самые крупные в Германии концер- ны либеральной прессы (Ульштейн и “Frankfurter Zei- tung”) и имела сво-их тайных агентов в центральных комитетах. Блестящий аналитик и стратегический разведчик, левый глобалист Эрнст Генри в своей знаменитой работе «Гитлер против СССР» цитирует материалы газеты «Deutsche Front» об «ИГ Фарбен»: «“И.Г. Фарбен- индустри”, вторая по мощности индустриальная держава Германии, располагающая капиталом в 1,75 миллиарда марок и армией рабочих, равной 175 тысяч человек, имеет про- изводственную, тор- говую и рекламную сеть, охватывающую весь земной шар. Это было в Германии далеко не тайной.
Почти всех веймар-трест, который почти в той же мере, что и Рур, создал новую экономическую мировую мощь Германии после войны; который своим синтетическим азотом, синтетическим бензином, синтетическим каучуком и искусственными тканями произвел настоящую техническую революцию и основал в Центральной Германии новые индустриальные комплексы, простирающиеся на целые провинции — Лейна и Оппау; трест, который, наряду с тяжелой промышленностью и почти наравне с ней, стал признанной “второй половиной” германской финансовой олигархии, “державой Лейна”, державой, по некоторым причинам, более “прогрессивной” и эластичной, чем “держава Рура”, но так же, как и последняя, жаждущей контролировать национальное богатство. Верно ли, что эта капиталистическая группа восстала по каким- либо соображениям против Гитлера? Когда все “левые” партии в Германии, за исключением коммунистов, образовали в 1931 и 1932 гг. совместный “единый фронт” для борьбы за переизбрание Гинденбурга на пост прези- дента, против кандидатуры Гитлера, то не кто иной, как глава химического треста доктор Дуйсберг стал официальным председателем “Объединенного Гинденбурговского комитета” и “Бюро уполномоченных по избранию Гинденбурга”»3. Впрочем, «ИГ Фарбен» никогда не складывала все яйца в одну корзину, концерн работал впрок с разными политическими силами.
Так, в самой НСДАП он сделал ставку на Гитлера — именно на него, а не на Г. Штрассера или Э. Рема. И Гитлер не остался в долгу, обеспечив концернам то, что Э. Генри назвал «неофеодализ- мом королей сырья и энергетики».
К июню 1941 года «ИГ Фарбен» окончательно сформировалась как транснациональный гигант, роль которого в обеспечении военного потенциала рейха была настолько велика, что Ф. Рузвельт приравнивал «ИГ Фарбен» к вермахту. Она обеспечивала в различных отраслях военной промышленности от 35 до 100 процентов выпуска продукции. В частности, на предприятиях «ИГ Фарбен» производился «Цик- лон-Б» — пестицид, который использовался как средство дезинфекции помещений концлагерей и (согласно показаниям коменданта Освенцима Р. Хесса, которые из него буквально выбивали самым жестоким образом) для умерщвления узников.
Тем не менее англо-американцы производственные корпуса концерна никогда не бомбили. После войны руководство «ИГ Фарбен» оказалось под судом. Большую часть оправдали, меньшая оказалась ненадолго в тюрьме Ландсберг в довольно комфортных условиях. Саму «ИГ Фарбен» Эйзенхауэр предлагал разбить на части еще в 1945 году, однако это произошло только в 1952-м, и на месте концерна появилось 12 разных структур. Когда в середине 1950-х годов объем химического производства в ФРГ достиг уровня 1936 года, три меньших по размеру компании были поглощены более крупными, а к середине 1970-х три наиболее крупных компании заняли место среди 30 крупнейших корпораций мира (сомневаюсь, что такое могло произойти без вливания нацистских денег; впрочем, это — только предположение), причем каждая из них («Bayer», «BASF», «Bosch») оказалась более прибыльной, чем «ИГ Фарбен» когда-то4.
«ИГ Фарбен» контактировала с более чем 700 компаниями в мире; в это число не входят ни компании, представляющие корпоративную структуру самой ИГ, покрывающую 93 страны, ни 750 бормановских корпораций. Концерн «ИГ Фарбен» находился так- же на вершине денежных трансфертов рейха — как и Дойче банк, значительную роль в деятельности которого играл его председатель доктор Герман Йозеф Абс. Именно он консультиро- вал Бормана по вопросу, как скрыть и защитить депозиты, размещенные в швейцарских банках. Абс не позволил немецким оккупационным властям во Франции закрыть два американских банка — «Morgan et Cie» и нью-йорк- ский «Chase» — или хотя бы установить над ними контроль. В этом у него было полное понимание с лордом Хэтли Шоукроссом, лидером финансового центра лондонского Сити и члена со- ветов директоров многих междуна- родных компаний. И это понимание тоже работало на бормановский «Полет орла». А председатель концерна барон Шницлер в рамках программы рассредоточения кадров проделал следующий трюк. Появившись в Мад- риде, он сообщил, что бежал от гестапо. Это была «легенда». На самом деле фон Шницлер из Мадрида должен был управлять перемещением денег через Испанию в Южную Америку при посредничестве двух испанских банков с характерными названиями: «Banco Aleman Transatlantico» и «Banco Ger- manico» (владельцем обоих был Дойче банк). Только по этому каналу в Буэ- нос-Айрес было переправлено около 6 миллиардов долларов.
Во время войны Дойче банк координировал транзакции рейха с золотом, купив 4446 килограмм у Рейхс банка и продав их Турции. Это золото было награблено в Европе. Согласно«Книге рекордов Гиннеса», самым крупным нераскрытым ограблением банка в мировой истории было исчезновение всей немецкой государственной казны (treasury) в конце войны.
Швейцарские чиновники утверждали, что во время войны их политика строилась на равноудаленности от союзников и держав «оси». На самом деле швейцарские «весы» отчетливо перевешивали в нацистскую сторону. Именно швейцарские банки обеспечивали жизненно необходимые рейху каналы превращения награбленного в деньги; они финансировали операции нацистской разведки за рубежом, обеспечивая фонды для подставных компаний в Испании и Португалии6. Из награбленных нацистами 579 миллионов долларов 410 миллионов в конце войны находились в Швейцарии. Американцы и англичане знали об этом, но их юридическое давление на «альпийских гномов» ни к чему не приводило — у них не было «ключа», то есть номеров счетов, на которых лежали награбленные нацистами богатства, и паролей к ним.
«И тут союзникам повезло. В одном из лагерей для военнопленных они разыскали хранителя чудовищного “золотого счета” Третьего рейха, штурмбанфюрера СС Бруно Мелмера, скрывавшегося под личиной нижнего армейского офицерского чина. На допросе с пристрастием Мелмер назвал союзникам банк, номер счета, куда поступало золото Рейхсбанка, и известный только ему пароль. А так как на “металлический счет”, открытый на имя Мелмера, поступало золото из нацистских концлагерей, это грозило Швейцарии обвинением в пособничестве военным преступлениям гитлеризма. Швейцарская оборона была прорвана. После этого 25 мая 1946 года в Вашингтоне было подписано секретное соглаше- ние между швейцарской дипломати- ческой миссией и правительствами США, Великобритании и Франции о “возвращении из Швейцарии золота, незаконно вывезенного Германией из оккупированных стран во время вой- ны и отправленного в Швейцарию”. В соответствии с ним Швейцарский национальный банк (SNB) перевел 250 млн “обеспеченных золотом швейцарских франков” в золотой пул Тройственной комиссии»7.
В Bank of England швейцарские банки тайно перевели нацистское золото на сумму 40 миллионов фун- тов стерлингов, а англичане подели- лись с Федеральным резервом США и Banque de France; затем швейцарцы передали США нацистского ценного имущества на 197 миллионов фунтов. Иными словами, замаранные сотруд- ничеством с нацистами, швейцарские банки начали активно сотрудничать с банками союзников, дав им возможность наживаться на награбленном. Это позволило «гномам» оставить себе две трети попавшего к ним на- цистского золота.
Однако «наказания без вины не бы- вает» (Бл. Августин), и в 1990-е годы грянул скандал. Всемирный еврейский конгресс обвинил швейцарские банки в незаконном хранении «зо- лота холокоста» (чуть позже экспер-ты доказали, что денежная единица Швейцарии, франк, отлита главным образом из зубного золота). На по- мощь израильтянам бросился пре зидент США Клинтон, учредивший комиссию по золоту холокоста (сами США «закрыли тему» до 2055 года), и бюрократ Айзенстат заставил «гно- мов» выплатить сначала 8 миллиар- дов, затем еще 6 миллиардов долларов. 150 швейцарских страховых фирм признали себя банкротами. А вот банк
«Credit Suisse» вывернулся: во всех его отделениях одновременно произо- шли пожары, уничтожившие всю от- четность8: нет бумаг — нет дела. И ви- новных нет. Впрочем, можно сказать, что швейцарцы, выражаясь простым языком, «огребли по полной». Хотя, конечно же, осталось у них много, а еще больше хранится в США — по- лучается, что именно на них срабо- тал своим грабежом Адольф Гитлер. И здесь самое время взглянуть на аме- риканское участие и в помощи наци- стам в вывозе немецких капиталов, и в присвоении награбленного ими.
2
Значительная часть богатства была вывезена из Германии Фрицем Тиссе- ном через его банк в Голландии, который в свою очередь владел «Union Banking Corporation» (UBC) в Нью- Йорке. Два крупных бизнесмена — члены совета директоров UBC под- держивали Гитлера: Джордж Герберт Уокер и его зять Прескотт Буш, отец и дед президентов США. Адвокатами, об- служивавшими эти сделки, выступали члены Совета по международным от- ношениям (СМО) братья Даллесы — Аллен и Джон Фостер. В конце 1942 года следствие установило связь Буша и нацистских денег с бывшим офицером СС, одним из видных сотрудников «ИГ Фарбениндустри»; он же секретарь одного из членов совета директоров этой корпорации; он же — будущий основатель Бильдербергского клуба нидерландский принц Берн- хард. В суде Буша защищал Аллен Даллес, выигравший дело. Еще одним держателем акций UBC был железно- дорожный магнат Э. Р. Гарриман, сын Э. Н. Гарримана, наставника Прескот- та Буша. Другим держателем был Аве- релл Гарриман, назначенный в 1943 году послом в СССР. Братья Гаррима- ны (банк «Brown Brothers Harriman» — старейший частный банк Америки) были членами йельского тайного об- щества «Череп и кости», тесно связан- ного с глобалистами из СМО.
Записи слушаний суда 1942 года над Прескоттом Бушем были уничтожены.
11 сентября 2001 года, поскольку по мещение, где они хранились в здании Мирового торгового центра, сгорело — там же и тогда же (какое совпаде- ние!) сгорели файлы по делу «Энрон».
Не менее скандальный характер имели связи с нацистами рокфелле- ровской «Standard Oil», перевозившей нефть в Испанию. Франко оплачивал ее из фондов, разблокированных и переданных Федеральным резервным банком нацистской Германии из хра- нилищ Банка Англии, Банка Франции и, конечно же, Банка международ- ных расчетов (как же без него?!). Из Испании нефть транспортировали в Гамбург: немецкие танки и самолеты, используя горючее «Standard Oil», уби- вали американских же солдат — с 1944 года, а до и после этого — советских.
Рокфеллерам контакты с нациста- ми вышли боком — причем с неожи- данной стороны. Вот как представля- ет ситуацию Дж. Маррс. В 1944 году Нельсон Рокфеллер был назначен на разведдолжность координатора внутриамериканских дел министром обороны Форестоллом. Главной за- дачей Рокфеллера было монополи- зировать латиноамериканское сырье и не подпустить к нему европейцев. Рокфеллер и его друзья перехватили наиболее ценную собственность англичан в Латинской Америке. А если те начинали протестовать, Рокфеллер блокировал им доступ к сырью, столь необходимому в борьбе с Гитлером. Вскоре почти вся Латинская Америка оказалась под неформальным кон- тролем Рокфеллеров. Однако, когда Нельсон в обход Трумэна попытался продавить в ООН членство перонов- ской Аргентины, он лишился своей должности и полностью вернулся к «деланию денег». Его главным партне- ром в этом в ту пору был Джон Фостер Даллес — «доверенное лицо в Фонде Рокфеллера» и коллега-заговорщик по упрятыванию (smuggling — «кон- трабанда») денег государств «оси» в безопасные места9.
В 1947 году Бен Гурион отчаянно пытался набрать голоса, чтобы обес- печить принятие резолюции о разде- лении Палестины и, таким образом, создании государства Израиль. Он об- ратился к Рокфеллеру, который вовсе не хотел заниматься этим вопросом. И тогда Бен Гурион применил эле- ментарный шантаж. Маррс ссылается на бестселлер Джона Лофтуса (амери- канский адвокат с беспрецедентным доступом к секретным материалам ЦРУ и НАТО и к бывшим разведчикам- оперативникам) и Марка Аарона (ав- стрийский радиожурналист) «Тайная война против евреев: как западный шпионаж предал еврейский народ», которые со ссылкой на американских разведчиков рисуют следующую кар- тину: «Затем (к Рокфеллеру. — А. Ф.) за- явились евреи с их досье. У них были его (Рокфеллера. — А. Ф.) банковские счета с нацистами, его подпись на корреспонденции, связанной с созданием Немецкого картеля в Южной Америке, записи его разговоров о перевозке денег из Ватикана в Аргентину»10. Рокфеллер пробежал досье глазами и начал холодно торговаться; в обмен на голоса представителей Латинской Америки в ООН ему нужны были гарантии, что евреи будут держать язык за зубами. А также — никаких свиде- тельств на Нюрнбергском процессе, никаких утечек в прессу о нацистах, живущих в Южной Америке или ра- ботающих на Даллеса и никаких сио- нистских боевых команд по их душу.
«Выбор прост, — объяснил Рокфеллер “гостям”.— Либо вы имеете возмездие, либо страну, но никак не то и другое вместе».
29 ноября 1947 года Генассамблея ООН приняла решение, которого до- бивались евреи. Арабский мир был шокирован тем, что латиноамери- канцы в последнюю минуту поменя- ли свою позицию. «Евреи выменяли свою новую страну на молчание, — пишет Маррс, — но они не собира- лись безропотно подчиняться усло- виям обмена. До сегодняшнего дня израильские лидеры в свою очередь шантажировали западных нанимате- лей нацистских беглецов и военных преступников, что гарантировало безоговорочную поддержку Израиля и его политики».
Ну а теперь из осени 1947-го вер- немся в весну 1943 года.
3
Одновременно с созданием фун- дамента послевоенной нацистской экономики Борман озаботился созда- нием кадров послевоенного нацизма. Подготовка шла по двум направлени- ям: молодежному и собственно кад- ровому.
Помимо военной подготовки ребят стали учить также организации саботажа, навы- кам жизни в подпольных условиях и за рубежом. С марта 1944-го началась подготовка явок, укрытий, схем лега- лизации. Успеху этих мероприятий способствовал плотный охват режи- мом населения: один сотрудник тайной полиции на 600 человек, один осведомитель на 300 человек.
В 1944 году английская и американская разведки обратили внимание на внезапное исчезновение из поли- тической жизни рейха ряда важных фигур: одни просто исчезли, другие покинули партию и СС и даже подвер- глись при этом преследованиям. Но это — высший уровень, там речь шла пусть о важных, но в лучшем случае десятках лиц; а вот на среднем уров- не НСДАП подготовка будущего под- полья приобрела массовый характер. Партийные чиновники, известные лишь на локальном уровне, перево- дились в другой город, где они вдруг начинали проявлять себя как антина- цисты. Эти люди получали новые до- кументы, их личные дела заменялись на новые или в старые вкладывались материалы об их негативном отно- шении к Гитлеру, партии и государ- ству; некоторые даже оказывались на какое-то время за решеткой или в концлагере. Таких было 8—9 тысяч человек, и союзники, оккупиро- вав Германию, приняли их с распро- стертыми объятиями, заполнив ими свою оккупационную администра- цию. К. Рейс в 1944 году считал, что нацистам понадобится 15 лет, чтобы «всплыть» на поверхность и увенчать успехом свой подпольный блицкриг, приведя своих людей де-юре или де- факто к власти в Германии (ФРГ): ир- ландскому подполью понадобилось столетие, чтобы достичь поставленским социалистам — 25. «Русским понадобилось проиграть две войны. Нацисты не могут ждать еще од- ной проигранной войны. Они хотят прийти к власти, чтобы начать тре- тью мировую войну… Вооруженные супернаукой и супертехникой плюс тем, что они награбили, включая, воз- можно, сокровища Соломона, наци- сты и их идеология оказались хоро- шо подготовленными, чтобы начать строительство Четвертого рейха».
Для начала нацистам нужно было обеспечить бегство руководства рей- ха, прежде всего Гитлера и верхушки, а также вывоз образцов супертехни- ки, документации, денег, драгоцен- ностей и предметов искусства. Еще во время войны ими (СС) была со- здана целая сеть «тайных троп» (и обслуживающих их лиц, структур и убежищ) по всему миру, которые на- зывались «ratlines» (игра слов: крыси- ные тропы и одновременно тросы, за которые держатся). После войны эта сеть обеспечила уход нацистов из Германии. Главными тросами были«Kamaradenwerk» («Товарищеская ра- бота») и ODESSA («Organisation der ehemaligen SS-Angehorigen» — «Ор- ганизация бывших членов СС»). «Ka- maradenwerk» была создана полков- ником люфтваффе Хансом Ульрихом Руделем (на его счету 2530 вылетов), ODESSA — Борманом и Мюллером, а практическое руководство осущест- влял Отто Скорцени. Автор гигантской «Энциклопедии Третьего рейха» Луис Снайдер определил ODESSA как «широкомасштабную подпольную нацистскую организацию перемеще- ния людей». «Kamaradenwerk» рабо- тала в тесной связи с организацией, обладавшей огромными ресурсами и обеспечивавшей бегство большего числа нацистов, чем все другие ор- ганизации, — ватиканским Бюро по делам беженцев. В отношениях с Ватиканом в огромной степени спо- собствовал папа Пий XII. Под этим именем папой стал кардинал Эугенио Мария Джузеппе Джованни Пачелли, который значительно более друже- любно относился к нацистам, и одна из книг о котором называется просто: «Папа Гитлера».Предшественник Пия XII Пий XI весьма прохладно относился к нацистам. 10 февраля 1939 года, за день до планировавшейся очередной публич- ной антифашистской речи, папа умер; официальная версия — сердечный приступ (речь после смерти так и не была найдена). По слухам, виновником смерти папы был один из ватиканских врачей — доктор Франческо Саверно Петаччи (отец Клары Петаччи, лю- бовницы Муссолини, убитой вместе с ним) — он якобы сделал папе смертель- ный укол. Слухи подтвердились ин- формацией, обнаруженной в дневнике французского кардинала Эжена Тис- серана, начинавшего в качестве агента французской военной разведки.Из Ватикана нацисты уходили в основном в Латинскую Америку — прежде всего в Аргентину, но также в Бразилию, Уругвай, Парагвай, Чили, Боливию, реже — в Испанию и Порту- галию, еще реже — на Ближний Восток. Диктатор Аргентины Хуан Перон был поклонником Гитлера; огромное влияние на самого Перона оказыва- ла его жена Эва (Эвита). Начав свою «карьеру» в качестве проститутки, она переходила от одного любовника к другому, выбирая все более статус- ных (при этом все больше презирая выходцев из элиты) и наконец ока- залась в постели Перона. В 1947 году она совершила широко освещавший- ся в печати «Тур Радуга» по Европе. Тур был акцией прикрытия главной операции — размещения в швейцар- ских банках того, что семья Перон «позаимствовала» у Бормана, с одной стороны, и организации перевода нацистских миллионов из Европы в Аргентину. Этим занимался руково- дитель «троса» «Die Spinne» («Паук») Отто Скорцени.
В Аргентине неплохо устроился и бывший шеф гестапо Мюллер, про- должавший контролировать тайную полицию этой страны даже после того, как в 1955 году Перона свергли и тот отправился в Испанию. В Боливии под именем Клауса Альтманна поселился Клаус Барбье — «лионский мясник». Здесь он торговал оружием и стал од- ним из организаторов знаменитого Медельинского картеля. Нацисты во- обще активно развивали наркотра- фик в Латинской Америке. Резонов у них было два: экономический — де- ньги и идеологический — продол- жение уничтожения недочеловеков иным, чем раньше, способом — с по- мощью наркотиков. Ну а поскольку наркотики шли в США, это был еще и способ косвенно поквитаться с аме- риканцами, которых немцы считали «сбродом мутантов всех рас, считающих себя суперменами».
Часть нацистов оказалась на Ближнем Востоке — в Египте, Сирии, Иране. Египетскую разведку на рубеже 1950-х годов возглавлял бывший шеф варшавского гестапо Л. Гляйм, взявший арабское имя Али Нашер. Там же служили бывший советник Гиммле- ра Б. Бендер (полковник ибн Салем), бывший шеф гестапо Дюссельдорфа Й. Демлер и немало других. Об актив- ности О. Скорцени в Египте, о том, как он консультировал Насера, я уже не говорю. Арабский геополитиче- ский проект конца 1940-х годов, на- правленный против Израиля, США и СССР (и одновременно рассчитан- ный на усиление противостояния США и СССР на Ближнем Востоке), — это дело бывших эсесовцев, чьи дети и внуки, нередко для вида приняв ис- лам, работали и работают в арабо-му- сульманском мире. Этот мир манит их не только нефтью и газом, но и не- ким оккультным потенциалом, обладанием которым был озабочен орден Черного Солнца и особенно его верхушка во главе с 12 рыцарями.
Далеко не все нацисты, особенно из разведки, бежали из Германии. Часть их осталась там, активно сотрудничая с американцами в рядах Организации Гелена. Эта нацистская разведсеть ста- ла глазами и ушами американцев в са- мом начале Холодной войны. В 1942 году Гелен возглавил Fremde Heere Ost (Отдел зарубежных армий Вос- тока) — сектор генштаба, анализиру- ющий разведданные, поступающие с восточного фронта. Чтобы избежать конфликтов с «Абвером», Гелен создал собственную сеть шпионов и информаторов — Организацию Гелена. В ап- реле 1945-го Гелен предложил свою организацию англичанам для борьбы с Россией, однако не получил ответа. Тогда, сложив свои архивы в 50 метал- лических контейнеров и спрятав их в трех разных местах в Германии, геле- новцы решили сдаться американцам и предложить свои услуги им.
Начальник штаба Эйзенхауэра Уолтер Беделл Смит (с 1950-го по 1953 год он будет директором ЦРУ, а затем сменит А. Гарримана в качестве пос- ла в СССР) в нарушение американских законов привез Гелена и его нескольких людей на своем самолете в Вашингтон. Договорились, что Гелен будет работать против русских в авто- номном режиме — но в рамках целей и задач, которые поставят американцы. Так на службу США было поставлено нацистское подполье в Германии, купившее тем самым себе свободу от преследований. В результате «практически все, что США узнали о советских целях и возможностях в самом конце Второй мировой войны, пришло из антикоммунистического подполья, отфильтрованного через нацистскую организацию, связанную с международной финансовой элитой».
Организация Гелена развивалась в тесном контакте с ЦРУ, будучи факти- чески его департаментом по русским и восточноевропейским делам. Она получила из фондов ЦРУ 200 миллионов долларов — Аллен Даллес весьма ценил Гелена, о котором говорил, что у того ум профессора, сердце солдата и чутье волка. В 1946 году Гелен вер- нулся в Германию и начал создавать немецкую разведку — еще до обра- зования ФРГ. Численность его организации выросла с 350 до 4 тысяч человек. С 1956-го по 1968 год Гелен, рыцарь Мальтийского ордена15, был президентом Bundesnachriechten- dienst (BND) — немецкой разведки.
4
В 1980 году Мартин Борман, кото- рому перевалило за 70, жил в Буэнос- Айресе, писал мемуары и продолжал много ездить по Америке. Под его кон- тролем находилась огромная бизнес- империя. Ею управляли представители второго поколения нацистов — дети и племянники тех 100 тысяч высоко- поставленных нацистов, которые пе- ребрались в Южную Америку после войны. Они получили образование в лучших университетах Европы и Аме- рики, а тайную подготовку — в таких владениях, как колония Дигнидад в Чили. В Чили бывшие нацисты зача- стили, после того как в 1973 году Кис- синджер организовал приход к влас- ти Аугусто Пиночета, чтобы защитить интересы Рокфеллера, патрона Кис- синджера, в этой стране.
Мальтийский орден (Орден Госпитальеров, Орден Родосских рыцарей) играет важную роль в религиозно-политической и финансовой жизни За- пада. Помимо прочего он осуществляет связь между Ватиканом и англосаксонскими спецслужбами ЦРУ и МИ-6. Последнее десятилетие орден активен в Рос- сии, однако российские члены Ордена относятся к внешнему кругу и, естественно, не допускаются ни до реальных секретов, ни до принятия решений. Это, так сказать, членство, «нарисованное на холсте».
Возможно, одной из последних акций, которой руководил уже пре- старелый Борман, было заключение мира между Четвертым рейхом и Из- раилем, а еще точнее — между спец- службой Четвертого рейха «Дези» и «Моссадом». После того как «Моссад» выкрал Эйхмана, который спокойно жил в Южной Америке, пока не на- чал писать мемуары, в которых поми- мо прочего рассказывал и о контак- тах между нацистами и сионистами, «Дези» и «Моссад» начали взаимный беспощадный отстрел сотрудников, агентов прикрытия, информаторов. Начиная с 1961 года потери «Моссад» составляли более 100 человек в год16. Потери «Дези» если и были меньше, то ненамного. В 1980-е годы стороны ре- шили договориться. В Аргентине при «коспонсорстве» ЦРУ встретились Борман и некий «серый кардинал» из Израиля, когда-то руководивший еврейским лобби в США. Нацисты пе- редавали Израилю золото (столько, что пришлось вывозить его в течение двух дней двумя транспортными са- молетами «Геркулес») и 5 миллиардов долларов трансфером через швей- царские банки (А. В. Морозов предпо- лагает, что в 1990-е годы скорее все- го именно на эти средства Израиль начнет стремительно разворачивать ядерную программу). Нацисты же по- лучали гарантии неприкосновенно- сти немецким и западноевропейским (но не восточноевропейским) на- цистам от преследования со стороны «Моссад» и ЦРУ.
Главной целью Бормана и создан- ного им Четвертого рейха как ядра нацистского интернационала в 1980 году, как и в 1945-м, оставались подъем Германии и возрождение национал-социализма. Что же получилось в сухом остатке на сегодняшний день? Каковы результаты, если подвести баланс? «Время господства Герма- нии в Европе с госпожой Меркель в роли неофициального, но бесспор- ного лидера, фактически уже насту- пило», — писала «New York Times» в 2011 году. «Европа теряет свое демократическое лицо, а Германия все больше утверждает свое доминант- ное положение» — это уже из статьи
«Возрождение Четвертого рейха, или Как Германия использует финансо- вый кризис для завоевания Европы», опубликованной «Daily Mail» в августе того же года. Автор статьи верно ука- зал на связь финансов и финансового кризиса с подъемом Германии: имен- но немцы больше всех выиграли от введения евро (две трети экономи- ческого роста ФРГ в последнее деся- тилетие связаны с введением евро), а теперь, в случае отказа от него (этого хочет 51 процент немцев), меньше проиграют. В чем он ошибся, так это в нумерации: Четвертый рейх уже су- ществует, он был создан в 1943—1947 годах, и его финансовая база сыграла большую роль в подъеме ФРГ в 1950—
1960-е годы, в феномене «германско- го чуда»; так что речь должна идти о Пятом рейхе.
Как и мечтали когда-то отцы-осно- ватели Четвертого рейха, Германия — экономический лидер Европы: в 2011 году ее ВВП составил 3 триллиона 280 миллиардов 530 миллионов дол- ларов. В Германии создается альянс крупнейших немецких компаний, который займется покупкой место- рождений и добычей сырья во всем мире — серьезная заявка. Не менее важно и то, что в финансовой борь- бе в Европе немцы загоняют в угол своего главного противника — анг- личан, борьбу с которыми они ведут с 1870-х годов. Нынешняя политика ФРГ ведет к утрате независимости банковской системы Великобритании, независимости Сити — главного мирового оффшора, с чем англичане никогда не согласятся. И в этом пла- не угроза Кэмерона о возможном вы- ходе его страны из Евросоюза — не пустой звук. Меры бюджетного регу- лирования, которые предлагают не- мцы, носят антилиберальный харак- тер и ориентированы на серьезную модификацию капитализма как си- стемы. Председатель 42-го Давосско- го форума (25—29 января 2012 года) немец Клаус Шваб открыто заявил о системном кризисе капитализма и о том, что эта система «уже не соот- ветствует миру вокруг нас».
В том же духе высказывается и А. Меркель. Она же первой среди за- падных лидеров начала атаку на муль- тикультурализм, который является интегральным элементом неолибе- ральной экономической схемы и вне ее немыслим. Вслед за Меркель с кри- тикой мультикультурализма высту- пили английский премьер Кэмерон (причем во время визита в Германию) и, в бытность президентом Франции, Саркози. Иными словами, именно Германии с ее богатыми антилибе- ральными и антиуниверсалистскими, националистическими традициями мировая верхушка поручила начать демонтаж того, чем клялись в тече- ние последних 30 лет. Это свидетельствует о серьезном, качественном из- менении места Германии в мировых раскладах. Еще большее подтвержде- ние тому — событие, произошедшее 4 апреля 2012 года.
В этот день одна из наиболее круп- ных немецких газет — «Suddeutsche Zeitung» опубликовала стихотворение нобелевского лауреата по литературе (1999) Гюнтера Грасса «То, что долж- но быть сказано» («Was gesagt wеrden mu »). Это стихотворение — острая критика Израиля за его политику по отношению к Ирану, угрожающую уничтожением иранского народа, а вдобавок и Германии за то, что продает Израилю оружие. Косвенно это уп- рек и в адрес немцев, которые молчат, боясь обвинений в антисемитизме.
Как заметил в свое время В. Мая- ковский, отвечая на вопрос В. Шкловского, как поэт мог написать стро- ки «Я люблю смотреть, как умирают дети», надо знать: когда написано, по- чему написано и с какой целью.
Момент для написания выбран удачно: Германия стала экономиче- ским лидером и только что (3 ок- тября 2010 года) завершила выплату репараций по итогам Первой миро- вой войны (суммарно эквивалент- ных 100 тысячам тонн золота). Ключ к тому, почему и с какой целью на- писано, — где и как опубликовано стихотворение: не только в немец- кой газете, перевод тут же появился одновременно в трех крупнейших мировых газетах — в итальянской «La Republica», испанской «El Pais» и американской «The New York Times». Такой одновременный североатлан- тический залп по Израилю не может быть случайностью; согласованное решение о такого рода акции может быть принято на уровне, сущест- венно превышающем государствен- ный, — на уровне руководства над- национальных структур мирового согласования и управления.
Целей сразу две. Во-первых, «чер- ная метка» Израилю и той части ми- ровой еврейской диаспоры, которая поддерживает его жесткий антии- ранский курс и грозит втянуть США в конфликт с Ираном, когда нынешней администрации и стоящим за ней кланам верхушки мирового капита- листического класса этот конфликт меньше всего нужен, а скорее всего нужны переговоры. Во-вторых, и это главное, мировая публикация стихо- творения фиксирует новый мировой статус Германии, и проявляется он прежде всего в снятии негласного за- прета немцам критиковать Израиль и евреев — то есть рушится психологическая доминанта «неизбывной вины немецкого народа перед евре- ями». Об этом красноречиво говорит и биография того, кто выступил со стихотворением: с ноября 1944-го по апрель 1945 года Грасс служил в «Waffen SS». Иными словами, симво- лическую акцию двойного психоис- торического назначения проводит бывший эсэсовец.
Стихотворение Грасса — не един- ственный пример постепенного сня- тия вины немцев за прошлое, а кос- венно — с Третьего рейха, причем не только перед евреями, но и перед другими народами Европы и прежде всего перед русскими.
С 2004 года в ООН ежегодно про- ходит голосование по документу о недопустимости ксенофобии и ра- сизма, в котором отдельной строкой подчеркивается недопустимость ге- роизации нацизма. США, как правило, воздерживались, а европейские стра- ны голосовали «за» — то есть против героизации нацизма. Но в 2011 году
17 стран Евросоюза проголосовали против этого документа, открывая тем самым двери героизации нацизма. А годом раньше, в 2010-м, в Немецком историческом музее прошла выстав- ка «Гитлер и немцы» с подзаголовком вполне в духе нацистской риторики:
«Гитлер как воплощение народного идеала спасения нации». Готовится переиздание «Mein Kampf» — ее, как утверждают аналитики, не переизда- вали не потому, что автор — Гитлер, а потому что, согласно немецкому за- конодательству, в случае, если автор умер, не оставив наследников, пере- издание его трудов возможно только через 70 лет. Впрочем, еще до истече- ния этого срока, по-видимому, выйдет цитатник из «Mein Kampf».
Еще одна линия косвенной реаби- литации нацизма и Третьего рейха — попытки приравнять рейх и СССР, гитлеризм и сталинизм, возложить на СССР такую же, как на Германию,  вину за развязывание Второй миро- вой войны и представить нашу Вели- кую Отечественную войну как схват- ку двух тоталитаризмов, из которых один другого хуже. Уже и у нас появи- лись подонки, именующие Великую Отечественную «советско-нацист- ской» (то есть внутритоталитарной) войной. Выходят целые сборники о Великой Отечественной, где в каче- стве равноправных представлены точки зрения российских и немецких историков на Вторую мировую. При этом не только немецкие историки, но и некоторые российские говорят о «борьбе тоталитаризмов», начисто забывая, что именно гитлеровская Германия совершила акт агрессии по отношению СССР, что именно ее ру- ководство ставило задачу физическо- го и психоисторического уничтоже- ния русских и что война с Гитлером была битвой за физическое и истори- ческое существование русских и дру- гих коренных народов России, пре- жде всего славянских. Тоталитаризм здесь ни при чем.
Итак, Германия «на коне», ее статус в мировой системе неуклонно повы- шается, экономически, похоже, она сводит счеты с Великобританией. Мечты нацистских бонз, создавших «невидимый рейх», сбываются? Разру- шены СССР и Югославия, немцы отча- сти поквитались с сербами; Германия «выиграла» у России Болгарию; неолиберальная (контр)революция ослабила позиции доллара. Deutschland опять uber alles? Все хорошо? Все хо- рошо — но что-то нехорошо. И этого «нехорошо» навалом. Как говорили в советских фильмах, «рано радуешься, фашист».
Во-первых, никто не отменял до- кумента под названием «Kanzler akt» («канцлер-акт»), о существовании ко- торого рассказал в начале XXI века вышедший в отставку генерал немецкой разведки Комосса. В мае 1949 года, пишет генерал, руководство оккупированной Германии было вы- нуждено подписать с США документ (действием на 150 лет, то есть до 2099 года), согласно которому кандидату- ра канцлера ФРГ утверждается в Ва- шингтоне; кроме того, внутренняя и внешняя политика, политика в об- ласти образования и СМИ в значи- тельной степени тоже определяются в Вашингтоне. Согласно утверждени- ям Камоссы, «канцлер-акт» действует до сих пор — его никто не расторгал, а если учесть наличие американских баз в ФРГ и контроль над обществен- ным мнением, то иначе, чем протек- торатом США, нынешнюю Германию, при всех ее экономических успехах, назвать нельзя.
Во-вторых, не стоит забывать о сте- пени экономической и политической интеграции немецкой верхушки в Pax Americana, в атлантизм как про- ект. В послевоенный период амери- канские корпорации вложили в ФРГ огромные средства.
В-третьих — и это, пожалуй, самое главное: ситуация с человеческим ма- териалом и демографией. Мало того, что в середине XXI века немцев будет уже не 82, а 59 миллионов человек, значительный процент этого насе- ления будут составлять турки, курды, арабы, африканские негры — то есть те, кого нацисты считали расово не- полноценными; полным ходом идет социальная деградация низов, вклю- чая нижнюю часть среднего клас- са. Недаром Т. Сарацин назвал свою книгу «Самоликвидация Германии». Согласно социологическим опро- сам, 40 процентов немецких мужчин хотят быть домохозяйками, а 30 про- центов считают создание семьи «из- быточной ответственностью». Впро- чем, и с женщинами в Германосфере дело обстоит не лучшим образом — а как известно, вырождение любого вида начинается с самок. В качестве иллюстрации достаточно посмотреть трилогию австрийского режиссе- ра Ульриха Зайделя «Рай» («Любовь»,
«Вера», «Надежда»). Героиня первого фильма — неудачница, тихо сходя- щая с ума; героиня второго — ее сес- тра, религиозная маньячка, заканчи- вающая тем, что делала с распятием Мадонна; героиня «Надежды» — дочь героини «Любви». Это перекормлен- ное (100-килограммовое) существо 13 лет, постоянно жующее чипсы, попкорн и гамбургеры, лежащее на диване и треплющееся по мобильни- ку — вот и вся бездумная активность, «рай» для тех, кто в Третьем рейхе проходил бы по графе «недочелове- ки». Ситуацию не меняет даже факт, что режиссер — австриец, а не немец, он принадлежит Германосфере (да и Гитлер тоже был австрийцем).
С таким человеческим материалом не то что Пятый рейх, вообще ничего не построишь. «Пятый рейх» с неарийским лицом — такое деятлям Третьего и Четвертого рейхов и в страшном сне не могло присниться. Выходит, что, по иронии или, как сказал бы Гегель, коварству Истории, «нацистский интернационал» в течение семи десятков лет работал на биомассу, которой никакой рейх вообще не нужен: достаточно бутылки пива, шмата колбасы и резиновой куклы. В нашем фильме «Судьба барабанщика» один из героев (точнее, антигероев) спрашивает другого: «За это ли ты боролся, старик Яков?» Так и хочется задать риторический вопрос: «За это ли ты боролся, старик Мартин?» За «Пятый рейх» с африканским лицом и арабской куфьей? Выходит, «крот истории» обманул нацистов, и Хеймдаль так и не протрубит в рог, возвещая начало Рагнарека — Последней Битвы. Хольмганг (Суд богов) распорядился иначе. И тем не менее у нацистов есть наследники в современном мире. Но это тема отдельного разговора.

 

http://svom.info/entry/376-serye-volki-i-korichnevye-rejhi-tajnaya-istoriya-p/

 


12.10.2013 Серые волки и коричневые рейхи. Тайная история послевоенного мира-2

 

Во второй статье цикла книжных обзоров «Серые волки и коричневые рейхи. Тайная история послевоенного мира» речь шла главным образом о версии бегства Гитлера из Германии в последние дни войны в 1945 году и о подготовке создания Четвертого рейха. В настоящей статье цикла, при написании которой также активно использован материал исключительно важной и насыщенной фактами книги Дж. Маррса1, речь пойдет не только о создании Четвертого рейха, но также о тех, кто активно, прямо или косвенно, помогал создавать оба «коричневых рейха» — Третий и Четвертый: это и Дойче банк (ДБ), и «ИГ Фарбен-индустри», и швейцарские банки, и американские корпорации (прежде всего рокфеллеровская «Standard Oil»). В заключение мы поразмышляем о том, что оказалось в сухом остатке деятельности Четвертого рейха и о «коварстве истории» (Гегель). Ну а начнем, пожалуй, с «ИГ Фарбен», реальная история которой, особенно учитывая ее роль в мировой истории ХХ века, еще предстоит написать. 

1 

«ИГ Фарбен» — уникальная корпорация, мировой химический концерн, сыгравший решающую роль в обеспечении Германии техническими возможностями вести войну против почти всего мира, продержавшись при этом около шести лет. В то же время, будучи не просто корпорацией, а мировой пирамидой картелей, «ИГ Фарбен» стала моделью (впрочем, трудно повторимой) для развития глобальной корпоративной структуры. Ну а создавший ее Карл Дуйсберг с полным основанием считался «величайшим промышленником мира» для своего времени.

Формально концерн был создан 25 декабря 1925 года как объединение шести химических компаний, однако истоки его уходят в последнее десятилетие XIX века. Вообще, когда мы говорим о немецких оружейных, химических и прочих корпорациях и банках, надо помнить следующее. В конце XIX — начале ХХ века тесно связанный с Гогенцоллернами Тевтонский орден распродал бо´льшую часть земельной собственности и инкогнито приобрел на полученные деньги банки, а также вложил средства в промышленность — прежде всего военную, химическую и угольную. Часть средств была вложена в несостальной империей Тиссена — до такой степени тесные, что Э. Генри считал необходимым рассматривать их как единое целое («Рур»). 

 Во-вторых, концерн очень быстро установил связи с американскими компаниями. Так, с «Sterling Drug», с которой «ИГ Фарбен» подписала договор на пятьдесят лет о фактическом разделение мира на сферы влияния, была создана совместная компания «Alba farmaceutical». Кроме того, с 1929 года существовал филиал "ИГ Фарбен". Поэтому за крупными немецкими корпорациями и банками первой половины ХХ века (как минимум) в той или иной мере маячит Тевтонский орден традиционный враг тамплиеров, Приората Сиона и британских масонских обществ. 

Первая мировая война стала стимулом для развития военной и химической промышленности. После образования «ИГ Фарбен» возглавили незаурядные личности — Дуйсберг, Карл Бош, Карл Краух и др. 1930-е годы явились периодом расцвета и небывалой мощи «ИГ Фарбен», которая стала государством в государстве, поскольку организационно и по степени мирового охвата превосходила остальные немецкие концерны, да и не только немецкие. 

Во-первых, в самой Германии «ИГ Фарбен» установила тесные связи «American IG Chemical Corporation»2.

В-третьих, концерн очень плотно отслеживал и контролировал политическую ситуацию в Германии. Его агенты присутствовали в центральных комитетах всех партий Веймарской республики. 

Отдел концерна «Бюро НВ-7» занимался не только финансово-экономической, но и политической разведкой. Финансирование отдела осуществлялось не только самой «ИГ Фарбен», но и ДБ, принадлежавшим Варбургам. После прихода к власти Гитлера Бюро, в котором восемнадцать месяцев проработал будущий принц Нидерландов Бернхард, тесно сотрудничало с «Абвером», а сама система управления НСДАП в значительной степени была смоделирована по образцу «ИГ Фарбен». 

"И.Г. Фарбениндустри” контролировала самые крупные в Германии концерны либеральной прессы (Ульштейн и "Frankfurter Zeitung”) и имела своих тайных агентов в центральных комитетах. Блестящий аналитик и стратегический разведчик, левый глобалист Эрнст Генри в своей знаменитой работе «Гитлер против СССР» цитирует материалы газеты «Deutsche Front» об «ИГ Фарбен»: «"И.Г. Фарбен-индустри”, вторая по мощности индустриальная держава Германии, располагающая капиталом в 1,75 миллиарда марок и армией рабочих, равной 175 тысяч человек, имеет производственную, торговую и рекламную сеть, охватывающую весь земной шар. Это было в Германии далеко не тайной.

 Почти всех веймар-трест, который почти в той же мере, что и Рур, создал новую экономическую мировую мощь Германии после войны; который своим синтетическим азотом, синтетическим бензином, синтетическим каучуком и искусственными тканями произвел настоящую техническую революцию и основал в Центральной Германии новые индустриальные комплексы, простирающиеся на целые провинции — Лейна и Оппау; трест, который, наряду с тяжелой промышленностью и почти наравне с ней, стал признанной "второй половиной” германской финансовой олигархии, "державой Лейна”, державой, по некоторым причинам, более "прогрессивной” и эластичной, чем "держава Рура”, но так же, как и последняя, жаждущей контролировать национальное богатство. Верно ли, что эта капиталистическая группа восстала по каким- либо соображениям против Гитлера? Когда все "левые” партии в Германии, за исключением коммунистов, образовали в 1931 и 1932 гг. совместный "единый фронт” для борьбы за переизбрание Гинденбурга на пост президента, против кандидатуры Гитлера, то не кто иной, как глава химического треста доктор Дуйсберг стал официальным председателем "Объединенного Гинденбурговского комитета” и "Бюро уполномоченных по избранию Гинденбурга”»3. Впрочем, «ИГ Фарбен» никогда не складывала все яйца в одну корзину, концерн работал впрок с разными политическими силами. 

Так, в самой НСДАП он сделал ставку на Гитлера — именно на него, а не на Г. Штрассера или Э. Рема. И Гитлер не остался в долгу, обеспечив концернам то, что Э. Генри назвал «неофеодализмом королей сырья и энергетики». 

 К июню 1941 года «ИГ Фарбен» окончательно сформировалась как транснациональный гигант, роль которого в обеспечении военного потенциала рейха была настолько велика, что Ф. Рузвельт приравнивал «ИГ Фарбен» к вермахту. Она обеспечивала в различных отраслях военной промышленности от 35 до 100 процентов выпуска продукции. В частности, на предприятиях «ИГ Фарбен» производился «Циклон-Б» — пестицид, который использовался как средство дезинфекции помещений концлагерей и (согласно показаниям коменданта Освенцима Р. Хесса, которые из него буквально выбивали самым жестоким образом) для умерщвления узников. 

Тем не менее англо-американцы производственные корпуса концерна никогда не бомбили. После войны руководство «ИГ Фарбен» оказалось под судом. Большую часть оправдали, меньшая оказалась ненадолго в тюрьме Ландсберг в довольно комфортных условиях. Саму «ИГ Фарбен» Эйзенхауэр предлагал разбить на части еще в 1945 году, однако это произошло только в 1952-м, и на месте концерна появилось 12 разных структур. Когда в середине 1950-х годов объем химического производства в ФРГ достиг уровня 1936 года, три меньших по размеру компании были поглощены более крупными, а к середине 1970-х три наиболее крупных компании заняли место среди 30 крупнейших корпораций мира (сомневаюсь, что такое могло произойти без вливания нацистских денег; впрочем, это — только предположение), причем каждая из них («Bayer», «BASF», «Bosch») оказалась более прибыльной, чем «ИГ Фарбен» когда-то4. 

 «ИГ Фарбен» контактировала с более чем 700 компаниями в мире; в это число не входят ни компании, представляющие корпоративную структуру самой ИГ, покрывающую 93 страны, ни 750 бормановских корпораций. Концерн «ИГ Фарбен» находился также на вершине денежных трансфертов рейха — как и Дойчебанк, значительную роль в деятельности которого играл его председатель доктор Герман Йозеф Абс. Именно он консультировал Бормана по вопросу, как скрыть и защитить депозиты, размещенные в швейцарских банках. Абс не позволил немецким оккупационным властям во Франции закрыть два американских банка — «Morgan et Cie» и нью-йоркский «Chase» — или хотя бы установить над ними контроль. В этом у него было полное понимание с лордом Хэтли Шоукроссом, лидером финансового центра лондонского Сити и члена советов директоров многих международных компаний. И это понимание тоже работало на бормановский «Полет орла». А председатель концерна барон Шницлер в рамках программы рассредоточения кадров проделал следующий трюк. Появившись в Мадриде, он сообщил, что бежал от гестапо. Это была «легенда». На самом деле фон Шницлер из Мадрида должен был управлять перемещением денег через Испанию в Южную Америку при посредничестве двух испанских банков с характерными названиями: «Banco Aleman Transatlantico» и «Banco Germanico» (владельцем обоих был Дойче банк). Только по этому каналу в Буэнос-Айрес было переправлено около 6 миллиардов долларов. 

 Во время войны Дойче банк координировал транзакции рейха с золотом, купив 4446 килограмм у Рейхс банка и продав их Турции. Это золото было награблено в Европе. Согласно «Книге рекордов Гиннеса», самым крупным нераскрытым ограблением банка в мировой истории было исчезновение всей немецкой государственной казны (treasury) в конце войны. 

Швейцарские чиновники утверждали, что во время войны их политика строилась на равноудаленности от союзников и держав «оси». На самом деле швейцарские «весы» отчетливо перевешивали в нацистскую сторону. Именно швейцарские банки обеспечивали жизненно необходимые рейху каналы превращения награбленного в деньги; они финансировали операции нацистской разведки за рубежом, обеспечивая фонды для подставных компаний в Испании и Португалии6. Из награбленных нацистами 579 миллионов долларов 410 миллионов в конце войны находились в Швейцарии. Американцы и англичане знали об этом, но их юридическое давление на «альпийских гномов» ни к чему не приводило — у них не было «ключа», то есть номеров счетов, на которых лежали награбленные нацистами богатства, и паролей к ним. 

 «И тут союзникам повезло. В одном из лагерей для военнопленных они разыскали хранителя чудовищного "золотого счета” Третьего рейха, штурмбанфюрера СС Бруно Мелмера, скрывавшегося под личиной нижнего армейского офицерского чина. На допросе с пристрастием Мелмер назвал союзникам банк, номер счета, куда поступало золото Рейхсбанка, и известный только ему пароль. А так как на "металлический счет”, открытый на имя Мелмера, поступало золото из нацистских концлагерей, это грозило Швейцарии обвинением в пособничестве военным преступлениям гитлеризма. Швейцарская оборона была прорвана. После этого 25 мая 1946 года в Вашингтоне было подписано секретное соглашение между швейцарской дипломатической миссией и правительствами США, Великобритании и Франции о "возвращении из Швейцарии золота, незаконно вывезенного Германией из оккупированных стран во время войны и отправленного в Швейцарию”. В соответствии с ним Швейцарский национальный банк (SNB) перевел  250 млн "обеспеченных золотом швейцарских франков” в золотой пул Тройственной комиссии»7.

В Bank of England швейцарские банки тайно перевели нацистское золото на сумму 40 миллионов фунтов стерлингов, а англичане поделились с Федеральным резервом США и Banque de France; затем швейцарцы передали США нацистского ценного имущества на 197 миллионов фунтов. Иными словами, замаранные сотрудничеством с нацистами, швейцарские банки начали активно сотрудничать с банками союзников, дав им возможность наживаться на награбленном. Это позволило «гномам» оставить себе две трети попавшего к ним нацистского золота. 

 Однако «наказания без вины не бывает» (Бл. Августин), и в 1990-е годы грянул скандал. Всемирный еврейский конгресс обвинил швейцарские банки в незаконном хранении «золота холокоста» (чуть позже эксперты доказали, что денежная единица Швейцарии, франк, отлита главным образом из зубного золота). На помощь израильтянам бросился президент США Клинтон, учредивший комиссию по золоту холокоста (сами США «закрыли тему» до 2055 года), и бюрократ Айзенстат заставил «гномов» выплатить сначала 8 миллиардов, затем еще 6 миллиардов долларов. 

150 швейцарских страховых фирм признали себя банкротами. А вот банк «Credit Suisse» вывернулся: во всех его отделениях одновременно произошли пожары, уничтожившие всю отчетность8: нет бумаг — нет дела. И виновных нет. Впрочем, можно сказать, что швейцарцы, выражаясь простым языком, «огребли по полной». Хотя, конечно же, осталось у них много, а еще больше хранится в США — получается, что именно на них сработал своим грабежом Адольф Гитлер. И здесь самое время взглянуть на американское участие и в помощи нацистам в вывозе немецких капиталов, и в присвоении награбленного ими. 

2

Значительная часть богатства была вывезена из Германии Фрицем Тиссеном через его банк в Голландии, который в свою очередь владел «Union Banking Corporation» (UBC) в Нью- Йорке. Два крупных бизнесмена — члены совета директоров UBC поддерживали Гитлера: Джордж Герберт Уокер и его зять Прескотт Буш, отец и дед президентов США. Адвокатами, обслуживавшими эти сделки, выступали члены Совета по международным отношениям (СМО) братья Даллесы — Аллен и Джон Фостер. В конце 1942 года следствие установило связь Буша и нацистских денег с бывшим офицером СС, одним из видных сотрудников «ИГ Фарбениндустри»; он же секретарь одного из членов совета директоров этой корпорации; он же — будущий основатель Бильдербергского клуба нидерландский принц Бернхард. В суде Буша защищал Аллен Даллес, выигравший дело. Еще одним держателем акций UBC был железно-дорожный магнат Э. Р. Гарриман, сын Э. Н. Гарримана, наставника Прескотта Буша. Другим держателем был Аверелл Гарриман, назначенный в 1943 году послом в СССР. Братья Гарриманы (банк «Brown Brothers Harriman» — старейший частный банк Америки) были членами йельского тайного общества «Череп и кости», тесно связанного с глобалистами из СМО

Записи слушаний суда 1942 года над Прескоттом Бушем были уничтожены.

11 сентября 2001 года, поскольку по мещение, где они хранились в здании Мирового торгового центра, сгорело — там же и тогда же (какое совпадение!) сгорели файлы по делу «Энрон». 

 Не менее скандальный характер имели связи с нацистами рокфеллеровской «Standard Oil», перевозившей нефть в Испанию. Франко оплачивал ее из фондов, разблокированных и переданных Федеральным резервным банком нацистской Германии из хранилищ Банка Англии, Банка Франции и, конечно же, Банка международных расчетов (как же без него?!). Из Испании нефть транспортировали в Гамбург: немецкие танки и самолеты, используя горючее «Standard Oil», убивали американских же солдат — с 1944 года, а до и после этого — советских. 

Рокфеллерам контакты с нацистами вышли боком — причем с неожиданной стороны. Вот как представляет ситуацию Дж. Маррс. В 1944 году Нельсон Рокфеллер был назначен на разведдолжность координатора внутриамериканских дел министром обороны Форестоллом. Главной задачей Рокфеллера было монополизировать латиноамериканское сырье и не подпустить к нему европейцев. Рокфеллер и его друзья перехватили наиболее ценную собственность англичан в Латинской Америке. А если те начинали протестовать, Рокфеллер блокировал им доступ к сырью, столь необходимому в борьбе с Гитлером. Вскоре почти вся Латинская Америка оказалась под неформальным контролем Рокфеллеров. Однако, когда Нельсон в обход Трумэна попытался продавить в ООН членство пероновской Аргентины, он лишился своей должности и полностью вернулся к «деланию денег». Его главным партнером в этом в ту пору был Джон Фостер Даллес — «доверенное лицо в Фонде Рокфеллера» и коллега-заговорщик по упрятыванию (smuggling — «контрабанда») денег государств «оси» в безопасные места9. 

 В 1947 году Бен Гурион отчаянно пытался набрать голоса, чтобы обеспечить принятие резолюции о разделении Палестины и, таким образом, создании государства Израиль. Он обратился к Рокфеллеру, который вовсе не хотел заниматься этим вопросом. И тогда Бен Гурион применил элементарный шантаж. Маррс ссылается на бестселлер Джона Лофтуса (американский адвокат с беспрецедентным доступом к секретным материалам ЦРУ и НАТО и к бывшим разведчикам-оперативникам) и Марка Аарона (австрийский радиожурналист) «Тайная война против евреев: как западный шпионаж предал еврейский народ», которые со ссылкой на американских разведчиков рисуют следующую картину: «Затем (к Рокфеллеру. — А. Ф.) заявились евреи с их досье. У них были его (Рокфеллера. — А. Ф.) банковские счета с нацистами, его подпись на корреспонденции, связанной с созданием Немецкого картеля в Южной Америке, записи его разговоров о перевозке денег из Ватикана в Аргентину»10. Рокфеллер пробежал досье глазами и начал холодно торговаться; в обмен на голоса представителей Латинской Америки в ООН ему нужны были гарантии, что евреи будут держать язык за зубами. А также — никаких свидетельств на Нюрнбергском процессе, никаких утечек в прессу о нацистах, живущих в Южной Америке или работающих на Даллеса и никаких сионистских боевых команд по их душу. 

«Выбор прост, — объяснил Рокфеллер "гостям”.— Либо вы имеете возмездие, либо страну, но никак не то и другое вместе». 

 29 ноября 1947 года Генассамблея ООН приняла решение, которого добивались евреи. Арабский мир был шокирован тем, что латиноамериканцы в последнюю минуту поменяли свою позицию. «Евреи выменяли свою новую страну на молчание, — пишет Маррс, — но они не собирались безропотно подчиняться условиям обмена. До сегодняшнего дня израильские лидеры в свою очередь шантажировали западных нанимателей нацистских беглецов и военных преступников, что гарантировало безоговорочную поддержку Израиля и его политики». 

Ну а теперь из осени 1947-го вернемся в весну 1943 года. 

3

Одновременно с созданием фундамента послевоенной нацистской экономики Борман озаботился созданием кадров послевоенного нацизма. Подготовка шла по двум направлениям: молодежному и собственно кадровому. 

 Помимо военной подготовки ребят стали учить также организации саботажа, навыкам жизни в подпольных условиях и за рубежом. С марта 1944-го началась подготовка явок, укрытий, схем легализации. Успеху этих мероприятий способствовал плотный охват режимом населения: один сотрудник тайной полиции на 600 человек, один осведомитель на 300 человек. 

В 1944 году английская и американская разведки обратили внимание на внезапное исчезновение из политической жизни рейха ряда важных фигур: одни просто исчезли, другие покинули партию и СС и даже подверглись при этом преследованиям. Но это — высший уровень, там речь шла пусть о важных, но в лучшем случае десятках лиц; а вот на среднем уровне НСДАП подготовка будущего подполья приобрела массовый характер. Партийные чиновники, известные лишь на локальном уровне, переводились в другой город, где они вдруг начинали проявлять себя как антинацисты. Эти люди получали новые документы, их личные дела заменялись на новые или в старые вкладывались материалы об их негативном отношении к Гитлеру, партии и государству; некоторые даже оказывались на какое-то время за решеткой или в концлагере. Таких было 8—9 тысяч человек, и союзники, оккупировав Германию, приняли их с распростертыми объятиями, заполнив ими свою оккупационную администрацию. К. Рейс в 1944 году считал, что нацистам понадобится 15 лет, чтобы «всплыть» на поверхность и увенчать успехом свой подпольный блицкриг, приведя своих людей де-юре или де-факто к власти в Германии (ФРГ): ирландскому подполью понадобилось столетие, чтобы достичь поставленной задачи, русским социалистам — 25. «Русским понадобилось проиграть две войны. Нацисты не могут ждать еще одной проигранной войны. Они хотят прийти к власти, чтобы начать третью мировую войну… Вооруженные супернаукой и супертехникой плюс тем, что они награбили, включая, возможно, сокровища Соломона, нацисты и их идеология оказались хорошо подготовленными, чтобы начать строительство Четвертого рейха». 

 Для начала нацистам нужно было обеспечить бегство руководства рейха, прежде всего Гитлера и верхушки, а также вывоз образцов супертехники, документации, денег, драгоценностей и предметов искусства. Еще во время войны ими (СС) была создана целая сеть «тайных троп» (и обслуживающих их лиц, структур и убежищ) по всему миру, которые назывались «ratlines» (игра слов: крысиные тропы и одновременно тросы, за которые держатся). После войны эта сеть обеспечила уход нацистов из Германии. Главными тросами были «Kamaradenwerk» («Товарищеская работа») и ODESSA («Organisation der ehemaligen SS-Angehorigen» — «Организация бывших членов СС»). «Kamaradenwerk» была создана полковником люфтваффе Хансом Ульрихом Руделем (на его счету 2530 вылетов), ODESSA — Борманом и Мюллером, а практическое руководство осуществлял Отто Скорцени. Автор гигантской «Энциклопедии Третьего рейха» Луис Снайдер определил ODESSA как «широкомасштабную подпольную нацистскую организацию перемещения людей». «Kamaradenwerk» работала в тесной связи с организацией, обладавшей огромными ресурсами и обеспечивавшей бегство большего числа нацистов, чем все другие организации, — ватиканским Бюро по делам беженцев. В отношениях с Ватиканом в огромной степени способствовал папа Пий XII. Под этим именем папой стал кардинал Эугенио Мария Джузеппе Джованни Пачелли, который значительно более дружелюбно относился к нацистам, и одна из книг о котором называется просто: «Папа Гитлера».Предшественник Пия XII Пий XI весьма прохладно относился к нацистам. 10 февраля 1939 года, за день до планировавшейся очередной публичной антифашистской речи, папа умер; официальная версия — сердечный приступ (речь после смерти так и не была найдена). По слухам, виновником смерти папы был один из ватиканских врачей — доктор Франческо Саверно Петаччи (отец Клары Петаччи, любовницы Муссолини, убитой вместе с ним) — он якобы сделал папе смертельный укол. Слухи подтвердились информацией, обнаруженной в дневнике французского кардинала Эжена Тиссерана, начинавшего в качестве агента французской военной разведки.Из Ватикана нацисты уходили в основном в Латинскую Америку — прежде всего в Аргентину, но также в Бразилию, Уругвай, Парагвай, Чили, Боливию, реже — в Испанию и Португалию, еще реже — на Ближний Восток. Диктатор Аргентины Хуан Перон был поклонником Гитлера; огромное влияние на самого Перона оказывала его жена Эва (Эвита). Начав свою «карьеру» в качестве проститутки, она переходила от одного любовника к другому, выбирая все более статусных (при этом все больше презирая выходцев из элиты) и наконец оказалась в постели Перона. В 1947 году она совершила широко освещавшийся в печати «Тур Радуга» по Европе. Тур был акцией прикрытия главной операции — размещения в швейцарских банках того, что семья Перон «позаимствовала» у Бормана, с одной стороны, и организации перевода нацистских миллионов из Европы в Аргентину. Этим занимался руководитель «троса» «Die Spinne» («Паук») Отто Скорцени. 

В Аргентине неплохо устроился и бывший шеф гестапо Мюллер, продолжавший контролировать тайную полицию этой страны даже после того, как в 1955 году Перона свергли и тот отправился в Испанию. В Боливии под именем Клауса Альтманна поселился Клаус Барбье — «лионский мясник». Здесь он торговал оружием и стал одним из организаторов знаменитого Медельинского картеля. Нацисты вообще активно развивали наркотрафик в Латинской Америке. Резонов у них было два: экономический — деньги и идеологический — продолжение уничтожения недочеловеков иным, чем раньше, способом — с помощью наркотиков. Ну а поскольку наркотики шли в США, это был еще и способ косвенно поквитаться с американцами, которых немцы считали «сбродом мутантов всех рас, считающих себя суперменами». 

Часть нацистов оказалась на Ближнем Востоке — в Египте, Сирии, Иране. Египетскую разведку на рубеже 1940—1941. 1950-х годов возглавлял бывший шеф варшавского гестапо Л. Гляйм, взявший арабское имя Али Нашер. Там же служили бывший советник Гиммлера Б. Бендер (полковник ибн Салем), бывший шеф гестапо Дюссельдорфа Й. Демлер и немало других. Об активности О. Скорцени в Египте, о том, как он консультировал Насера, я уже не говорю. Арабский геополитический проект конца 1940-х годов, на- правленный против Израиля, США и СССР (и одновременно рассчитанный на усиление противостояния США и СССР на Ближнем Востоке), — это дело бывших эсесовцев, чьи дети и внуки, нередко для вида приняв ислам, работали и работают в арабо-мусульманском мире. Этот мир манит их не только нефтью и газом, но и неким оккультным потенциалом, обладанием которым был озабочен орден Черного Солнца и особенно его верхушка во главе с 12 рыцарями. 

Далеко не все нацисты, особенно из разведки, бежали из Германии. Часть их осталась там, активно сотрудничая с американцами в рядах Организации Гелена. Эта нацистская разведсеть стала глазами и ушами американцев в самом начале Холодной войны. В 1942 году Гелен возглавил Fremde Heere Ost (Отдел зарубежных армий Востока) — сектор генштаба, анализирующий разведданные, поступающие с восточного фронта. Чтобы избежать конфликтов с «Абвером», Гелен создал собственную сеть шпионов и информаторов — Организацию Гелена. В апреле 1945-го Гелен предложил свою организацию англичанам для борьбы с Россией, однако не получил ответа. Тогда, сложив свои архивы в 50 металлических контейнеров и спрятав их в трех разных местах в Германии, геленовцы решили сдаться американцам и предложить свои услуги им. 

Начальник штаба Эйзенхауэра Уолтер Беделл Смит (с 1950-го по 1953 год он будет директором ЦРУ, а затем сменит А. Гарримана в качестве посла в СССР) в нарушение американских законов привез Гелена и его нескольких людей на своем самолете в Вашингтон. Договорились, что Гелен будет работать против русских в автономном режиме — но в рамках целей и задач, которые поставят американцы. Так на службу США было поставлено нацистское подполье в Германии, купившее тем самым себе свободу от преследований. В результате «практически все, что США узнали о советских целях и возможностях в самом конце Второй мировой войны, пришло из антикоммунистического подполья, отфильтрованного через нацистскую организацию, связанную с международной финансовой элитой». 

 Организация Гелена развивалась в тесном контакте с ЦРУ, будучи фактически его департаментом по русским и восточноевропейским делам. Она получила из фондов ЦРУ 200 миллионов долларов — Аллен Даллес весьма ценил Гелена, о котором говорил, что у того ум профессора, сердце солдата и чутье волка. В 1946 году Гелен вернулся в Германию и начал создавать немецкую разведку — еще до образования ФРГ. Численность его организации выросла с 350 до 4 тысяч человек. С 1956-го по 1968 год Гелен, рыцарь Мальтийского ордена15, был президентом Bundesnachriechtendienst (BND) — немецкой разведки. 

 В 1980 году Мартин Борман, которому перевалило за 70, жил в Буэнос-Айресе, писал мемуары и продолжал много ездить по Америке. Под его контролем находилась огромная бизнес-империя. Ею управляли представители второго поколения нацистов — дети и племянники тех 100 тысяч высоко-поставленных нацистов, которые перебрались в Южную Америку после войны. Они получили образование в лучших университетах Европы и Америки, а тайную подготовку — в таких владениях, как колония Дигнидад в Чили. В Чили бывшие нацисты зачастили, после того как в 1973 году Киссинджер организовал приход к власти Аугусто Пиночета, чтобы защитить интересы Рокфеллера, патрона Киссинджера, в этой стране. 

 Мальтийский орден (Орден Госпитальеров, Орден Родосских рыцарей) играет важную роль в религиозно-политической и финансовой жизни Запада. Помимо прочего он осуществляет связь между Ватиканом и англосаксонскими спецслужбами ЦРУ и МИ-6. Последнее десятилетие орден активен в России, однако российские члены Ордена относятся к внешнему кругу и, естественно, не допускаются ни до реальных секретов, ни до принятия решений. Это, так сказать, членство, «нарисованное на холсте». 

 Возможно, одной из последних акций, которой руководил уже престарелый Борман, было заключение мира между Четвертым рейхом и Израилем, а еще точнее — между спецслужбой Четвертого рейха «Дези» и «Моссадом». После того как «Моссад» выкрал Эйхмана, который спокойно жил в Южной Америке, пока не начал писать мемуары, в которых помимо прочего рассказывал и о контактах между нацистами и сионистами, «Дези» и «Моссад» начали взаимный беспощадный отстрел сотрудников, агентов прикрытия, информаторов. Начиная с 1961 года потери «Моссад» составляли более 100 человек в год16. Потери «Дези» если и были меньше, то ненамного. В 1980-е годы стороны решили договориться. В Аргентине при «коспонсорстве» ЦРУ встретились Борман и некий «серый кардинал» из Израиля, когда-то руководивший еврейским лобби в США. Нацисты передавали Израилю золото (столько, что пришлось вывозить его в течение двух дней двумя транспортными самолетами «Геркулес») и 5 миллиардов долларов трансфером через швейцарские банки (А. В. Морозов предполагает, что в 1990-е годы скорее всего именно на эти средства Израиль начнет стремительно разворачивать ядерную программу). Нацисты же получали гарантии неприкосновенности немецким и западноевропейским (но не восточноевропейским) нацистам от преследования со стороны «Моссад» и ЦРУ. 

 Главной целью Бормана и созданного им Четвертого рейха как ядра нацистского интернационала в 1980 году, как и в 1945-м, оставались подъем Германии и возрождение национал-социализма. Что же получилось в сухом остатке на сегодняшний день? Каковы результаты, если подвести баланс? «Время господства Германии в Европе с госпожой Меркель в роли неофициального, но бесспорного лидера, фактически уже наступило», — писала «New York Times» в 2011 году. «Европа теряет свое демократическое лицо, а Германия все больше утверждает свое доминантное положение» — это уже из статьи «Возрождение Четвертого рейха, или Как Германия использует финансовый кризис для завоевания Европы», опубликованной «Daily Mail» в августе того же года. Автор статьи верно указал на связь финансов и финансового кризиса с подъемом Германии: именно немцы больше всех выиграли от введения евро (две трети экономического роста ФРГ в последнее десятилетие связаны с введением евро), а теперь, в случае отказа от него (этого хочет 51 процент немцев), меньше проиграют. В чем он ошибся, так это в нумерации: Четвертый рейх уже существует, он был создан в 1943—1947 годах, и его финансовая база сыграла большую роль в подъеме ФРГ в 1950—1960-е годы, в феномене «германского чуда»; так что речь должна идти о Пятом рейхе. 

 Как и мечтали когда-то отцы-основатели Четвертого рейха, Германия — экономический лидер Европы: в 2011 году ее ВВП составил 3 триллиона 280 миллиардов 530 миллионов долларов. В Германии создается альянс крупнейших немецких компаний, который займется покупкой месторождений и добычей сырья во всем мире — серьезная заявка. Не менее важно и то, что в финансовой борьбе в Европе немцы загоняют в угол своего главного противника — англичан, борьбу с которыми они ведут с 1870-х годов. Нынешняя политика ФРГ ведет к утрате независимости банковской системы Великобритании, независимости Сити — главного мирового оффшора, с чем англичане никогда не согласятся. И в этом плане угроза Кэмерона о возможном выходе его страны из Евросоюза — не пустой звук. Меры бюджетного регулирования, которые предлагают немцы, носят антилиберальный характер и ориентированы на серьезную модификацию капитализма как системы. Председатель 42-го Давосского форума (25—29 января 2012 года) немец Клаус Шваб открыто заявил о системном кризисе капитализма и о том, что эта система «уже не соответствует миру вокруг нас». 

 В том же духе высказывается и А. Меркель. Она же первой среди западных лидеров начала атаку на мультикультурализм, который является интегральным элементом неолиберальной экономической схемы и вне ее немыслим. Вслед за Меркель с критикой мультикультурализма выступили английский премьер Кэмерон (причем во время визита в Германию) и, в бытность президентом Франции, Саркози. Иными словами, именно Германии с ее богатыми антилиберальными и антиуниверсалистскими, националистическими традициями мировая верхушка поручила начать демонтаж того, чем клялись в течение последних 30 лет. Это свидетельствует о серьезном, качественном изменении места Германии в мировых раскладах. Еще большее подтверждение тому — событие, произошедшее 4 апреля 2012 года. 

 В этот день одна из наиболее крупных немецких газет — «Suddeutsche Zeitung» опубликовала стихотворение нобелевского лауреата по литературе (1999) Гюнтера Грасса «То, что долж- но быть сказано» («Was gesagt wеrden mu »). Это стихотворение — острая критика Израиля за его политику по отношению к Ирану, угрожающую уничтожением иранского народа, а вдобавок и Германии за то, что продает Израилю оружие. Косвенно это упрек и в адрес немцев, которые молчат, боясь обвинений в антисемитизме. 

 Как заметил в свое время В. Маяковский, отвечая на вопрос В. Шкловского, как поэт мог написать строки «Я люблю смотреть, как умирают дети», надо знать: когда написано, почему написано и с какой целью. 

 Момент для написания выбран удачно: Германия стала экономическим лидером и только что (3 октября 2010 года) завершила выплату репараций по итогам Первой мировой войны (суммарно эквивалентных 100 тысячам тонн золота). Ключ к тому, почему и с какой целью написано, — где и как опубликовано стихотворение: не только в немецкой газете, перевод тут же появился одновременно в трех крупнейших мировых газетах — в итальянской «La Republica», испанской «El Pais» и американской «The New York Times». Такой одновременный североатлантический залп по Израилю не может быть случайностью; согласованное решение о такого рода акции может быть принято на уровне, существенно превышающем государственный, — на уровне руководства над-национальных структур мирового согласования и управления. 

 Целей сразу две. Во-первых, «черная метка» Израилю и той части мировой еврейской диаспоры, которая поддерживает его жесткий антииранский курс и грозит втянуть США в конфликт с Ираном, когда нынешней администрации и стоящим за ней кланам верхушки мирового капиталистического класса этот конфликт меньше всего нужен, а скорее всего нужны переговоры. Во-вторых, и это главное, мировая публикация стихотворения фиксирует новый мировой статус Германии, и проявляется он прежде всего в снятии негласного запрета немцам критиковать Израиль и евреев — то есть рушится психологическая доминанта «неизбывной вины немецкого народа перед евреями». Об этом красноречиво говорит и биография того, кто выступил со стихотворением: с ноября 1944-го по апрель 1945 года Грасс служил в «Waffen SS». Иными словами, символическую акцию двойного психоисторического назначения проводит бывший эсэсовец. 

 Стихотворение Грасса — не единственный пример постепенного снятия вины немцев за прошлое, а косвенно — с Третьего рейха, причем не только перед евреями, но и перед другими народами Европы и прежде всего перед русскими. 

 С 2004 года в ООН ежегодно проходит голосование по документу о недопустимости ксенофобии и расизма, в котором отдельной строкой подчеркивается недопустимость героизации нацизма. США, как правило, воздерживались, а европейские страны голосовали «за» — то есть против героизации нацизма. Но в 2011 году 17 стран Евросоюза проголосовали против этого документа, открывая тем самым двери героизации нацизма. А годом раньше, в 2010-м, в Немецком историческом музее прошла выставка «Гитлер и немцы» с подзаголовком вполне в духе нацистской риторики: «Гитлер как воплощение народного идеала спасения нации». Готовится переиздание «Mein Kampf» — ее, как утверждают аналитики, не переиздавали не потому, что автор — Гитлер, а потому что, согласно немецкому законодательству, в случае, если автор умер, не оставив наследников, переиздание его трудов возможно только через 70 лет. Впрочем, еще до истечения этого срока, по-видимому, выйдет цитатник из «Mein Kampf»

 Еще одна линия косвенной реабилитации нацизма и Третьего рейха — попытки приравнять рейх и СССР, гитлеризм и сталинизм, возложить на СССР такую же, как на Германию,  вину за развязывание Второй мировой войны и представить нашу Великую Отечественную войну как схватку двух тоталитаризмов, из которых один другого хуже. Уже и у нас появились подонки, именующие Великую Отечественную «советско-нацистской» (то есть внутритоталитарной) войной. Выходят целые сборники о Великой Отечественной, где в качестве равноправных представлены точки зрения российских и немецких историков на Вторую мировую. При этом не только немецкие историки, но и некоторые российские говорят о «борьбе тоталитаризмов», начисто забывая, что именно гитлеровская Германия совершила акт агрессии по отношению СССР, что именно ее руководство ставило задачу физического и психоисторического уничтожения русских и что война с Гитлером была битвой за физическое и историческое существование русских и других коренных народов России, прежде всего славянских. Тоталитаризм здесь ни при чем. 

 Итак, Германия «на коне», ее статус в мировой системе неуклонно повышается, экономически, похоже, она сводит счеты с Великобританией. Мечты нацистских бонз, создавших «невидимый рейх», сбываются? Разрушены СССР и Югославия, немцы отчасти поквитались с сербами; Германия «выиграла» у России Болгарию; неолиберальная (контр)революция ослабила позиции доллара. Deutschland опять uber alles? Все хорошо? Все хорошо — но что-то нехорошо. И этого «нехорошо» навалом. Как говорили в советских фильмах, «рано радуешься, фашист». 

Во-первых, никто не отменял документа под названием «Kanzler akt» («канцлер-акт»), о существовании которого рассказал в начале XXI века вышедший в отставку генерал немецкой разведки Комосса. В мае 1949 года, пишет генерал, руководство оккупированной Германии было вынуждено подписать с США документ (действием на 50 лет, то есть до 1999 года), согласно которому кандидатура канцлера ФРГ утверждается в Вашингтоне; кроме того, внутренняя и внешняя политика, политика в области образования и СМИ в значительной степени тоже определяются в Вашингтоне. Согласно утверждениям Камоссы, «канцлер-акт» действует до сих пор — его никто не расторгал, а если учесть наличие американских баз в ФРГ и контроль над общественным мнением, то иначе, чем протекторатом США, нынешнюю Германию, при всех ее экономических успехах, назвать нельзя. 

Во-вторых, не стоит забывать о степени экономической и политической интеграции немецкой верхушки в Pax Americana, в атлантизм как проект. В послевоенный период американские корпорации вложили в ФРГ огромные средства. 

 В-третьих — и это, пожалуй, самое главное: ситуация с человеческим материалом и демографией. Мало того, что в середине XXI века немцев будет уже не 82, а 59 миллионов человек, значительный процент этого населения будут составлять турки, курды, арабы, африканские негры — то есть те, кого нацисты считали расово неполноценными; полным ходом идет социальная деградация низов, включая нижнюю часть среднего класса. Недаром Т. Сарацин назвал свою книгу «Самоликвидация Германии». Согласно социологическим опросам, 40 процентов немецких мужчин хотят быть домохозяйками, а 30 процентов считают создание семьи «избыточной ответственностью». Впрочем, и с женщинами в Германосфере дело обстоит не лучшим образом — а как известно, вырождение любого вида начинается с самок. В качестве иллюстрации достаточно посмотреть трилогию австрийского режиссера Ульриха Зайделя «Рай» («Любовь», «Вера», «Надежда»). Героиня первого фильма — неудачница, тихо сходящая с ума; героиня второго — ее сестра, религиозная маньячка, заканчивающая тем, что делала с распятием Мадонна; героиня «Надежды» — дочь героини «Любви». Это перекормленное (100-килограммовое) существо 13 лет, постоянно жующее чипсы, попкорн и гамбургеры, лежащее на диване и треплющееся по мобильнику — вот и вся бездумная активность, «рай» для тех, кто в Третьем рейхе проходил бы по графе «недочеловеки». Ситуацию не меняет даже факт, что режиссер — австриец, а не немец, он принадлежит Германосфере (да и Гитлер тоже был австрийцем). 

С таким человеческим материалом не то что Пятый рейх, вообще ничего не построишь. «Пятый рейх» с неарийским лицом — такое деятелям Третьего и Четвертого рейхов и в страшном сне не могло присниться. Выходит, что, по иронии или, как сказал бы Гегель, коварству Истории,  «нацистский интернационал» в течение семи десятков лет работал на биомассу, которой никакой рейх вообще не нужен: достаточно бутылки пива, шмата колбасы и резиновой куклы. В нашем фильме «Судьба барабанщика» один из героев (точнее, антигероев) спрашивает другого: «За это ли ты боролся, старик Яков?» Так и хочется задать риторический вопрос: «За это ли ты боролся, старик Мартин?» За «Пятый рейх» с африканским лицом и арабской куфьей? Выходит, «крот истории» обманул нацистов, и Хеймдаль так и не протрубит в рог, возвещая начало Рагнарека — Последней Битвы. Хольмганг (Суд богов) распорядился иначе. И тем не менее у нацистов есть наследники в современном мире. Но это тема отдельного разговора. 

Источник: svom.info

 


 08.10.2013 «La Serenissima или «Чужие» в Европе» 

 

 Откуда пошли «венецианцы», захватившие позже власть в Лондоне. Глава 4 из книги А. Фурсова «De Conspiratione. О Заговоре» рассказывает о венецианской аристократии как об одном из субъектов мировой истории. 

Венеция «стартовала» как территория, подконтрольная Ромейской империи (Византией ее стали называть немецкие историки с середины XVI в., чтобы единственной Римской империей в истории осталась Священная Римская империя). Однако в IX в. после похода сына Карла Великого Пипина в Северную Италию (810 г.) и заключения договора с Ромейской империей Венеция постепенно освободилась от византийского сюзеренитета. Венеция (или, как любовно и гордо называли этот город его жители, La Serenissima (Светлейшая) набрала историческую силу за счет разгрома бывшей метрополии. Венецианская верхушка сыграла большую роль в организации крестовых походов, по сути - международного разбоя, который они направляли вместе с бенедиктинцами и Ватиканом. Ну а организованный венецианцами (дожем был Энрико Дандоло) захват и разграбление Константинополя в 1204 г. во время Четвертого крестового похода принес им 400 тыс. серебряных марок и немало других дивидендов, как материального, так и нематериального свойства (начиная от территории - три восьмых византийских владений - и ряда стратегических островов Средиземноморья, включая Крит и Кипр, и заканчивая фактом устранения геополитического соперника). Уже в первой трети XIII в. венецианцы, а также генуэзцы и ломбардцы опутали долговой сетью значительную часть Европы; в качестве политического союзника они использовали папу, поддерживая Рим в противостоянии императору Священной Римской империи. В значительной степени благодаря именно их позиции произошло падение Гогенштауфенов (1268 г.). Итальянские банки подбирали под себя Западную Европу, используя финансовые механизмы; в том же направлении работал орден тамплиеров. 

В середине XIII в. венецианцы «запускают» золотой дукат, сохранявший хождение до 1840-х годов. Контролируя богатейшие серебряные шахты в Европе (германские земли, Венгрия, Словения, Балканы), венецианцы наладили обмен серебра на золото с Китаем и, как отмечает А. Дуглас, эта биметаллическая система, «помноженная» на «ось» Венеция - Китай, обеспечила венецианцам беспрецедентные возможности доить реальную («физическую») экономику Европы, которая, благодаря Венеции, время от времени испытывала «серебряный голод». То, как венецианцы наживались на Европе, видно из следующего: ежегодный рост европейской экономики в XIV в. составлял 3-4%, а ежегодная прибыль Венеции - 40% (4 млн. дукатов). 

В первой трети XIV в. европейские монархии нанесли ростовщикам мощный удар. Сначала Филипп Красивый разгромил орден тамплиеров во Франции. Часть тамплиеров бежала в Шотландию, часть - в Португалию (именно это стало основой будущих тесных исторических связей между Шотландией, а затем и Англией, и Португалией). Затем английский король Эдуард III отказался платить по долгам флорентийским банковским домам: в 1343 г. - Перуцци, а в 1345 г. - Барди, обанкротив их и ввергнув европейскую финансовую систему в состояние хаоса. В историческую память итальянцев крах банков Барди и Перуцци вошел как катастрофа, о которой помнили даже в XX в.: во время Второй мировой войны Муссолини (возможно, желая погрозить своим бывшим британским вербовщикам и кураторам) заявил, что после победы заставит британцев вернуть долг Эдуарда III с набежавшими за 600 лет процентами. Даже в середине XV в., т.е. по прошествии ста лет после падения Барди и Перуцци, Медичи, банкирам новой эпохи, не удалось достичь их уровня. 

Генуя и Венеция тоже пострадали от финансового хаоса второй половины XIV -первой половины XV в., усугублявшегося эпидемией чумы, экономическим кризисом и социальными волнениями. Однако в XV в. ситуация начала меняться. Сначала уже к середине XV в. при доже Франческо Фоскари венецианцы захватили значительную часть Северной Италии, продвинувшись на terraferma до Бергамо, где лев Св. Марка столкнулся со змеем Милана. Эти новые владения, пишет Д. Абулафиа, сыграют свою роль в XVI - XVII вв., когда Венеция начнет разворачиваться на запад. Как заметил Ф. Бродель, овладев в первой половине XV в. Падуей, Вероной, Брешией и Бергамо, Венеция выкроила себе миниимперию, которая прикрывала ее со стороны Италии, - это тоже был вклад в будущее. И все же главным источником поправления дел Венеции стал, как и в начале XIII в., Константинополь. Венецианцы, (а с ними генуэзцы) решили свои проблемы за счет Ромейской империи, где правила династия Палеологов (греческая ветвь итальянской семьи Витербо, имевшая тесные связи с Медичи). Как и в 1204 г., Венеция объединила усилия с Ватиканом (а также с Генуей); есть сведения, что они помогли Мехмеду II деньгами, а часть генуэзских наемников на службе Ромейской империи оказались предателями и открыли ворота города противнику. 

Позиция венецианцев не должна удивлять, и дело не только в том, что финансово-политические выгоды перевешивали религиозные христианские чувства: «ценности становятся весьма эластичными, когда речь заходит о власти и прибыли», комментирует такие ситуации И. Валлерстайн. Дело еще и в другом. Как отмечает А. Чайткин, в раннее средневековье венецианская торгово-политическая элита в значительной степени формировалась из представителей купеческих династий Константинополя, выходцев из богатого района Фанар. «Фанариоты», в свою очередь, были в основном выходцами из Леванта, т.е. Восточного Средиземноморья. Для этого региона было характерно смешение различных этносов, культов и традиций, религиозных и магических верований, причем нередко магия оказывалась сильнее религии, наряжаясь в ее одежды, будь то христианство (гностики) или позднее ислам (псевдоислам течения «Донмё», из которого в конце XIX в. вышли лидеры младотурок, /которые финансировались в т.ч. через Парвуса - партнера итальянского министра финансов Вольпи ди Мисурата - прим. ред.). 

Таким образом, в Венеции оказались представители родов, которые были псевдохристианами, придерживавшимся на самом деле либо традиций гностицизма, либо традиций древневосточных религиозных и магических культов - финикийских и особенно вавилонских. Показательно, что символ Венеции - крылатый лев, весьма распространенный на древнем Ближнем Востоке. Кстати, крылатый лев св. Марка, расположившийся на одной из колонн Пьяцетты, по-видимому, персидского происхождения (IV в. н.э.). 

Таким образом, за формально христианским, католическим фасадом Венеции/ собора св. Марка пряталась иная традиция, скрытно противостоящая христианству или, как минимум, альтернативная ему. В связи с этим отношение Венеции к Ромейской империи, с одной стороны, и к католическому миру, Ватикану, с другой, определялось не только финансово-экономическими резонами, но и идейно-религиозными: и в этом плане, а не только в финансовом Венеция выступала по отношению к христианской Европе в качестве «чужого». 

Казалось, перед Венецией открываются радужные перспективы, особенно после того, как турки не без помощи венецианцев и с помощью генуэзцев захватили Константинополь (1453 г.) и венецианцы в благодарность получили свои «бочку варенья и корзину печенья» - по сути Османы передали в их руки кураторство дипломатией и разведкой Османской империи. Однако ситуация начала работать против Венеции. 

Во-первых, Османская империя была намного сильнее приходящей в упадок Ромейской, у нее были свои торговые интересы на Востоке и она объективно если не перекрывала, то затрудняла венецианцам торговлю с Востоком. Венеция исходно была восточно-ориентированным городом: в то время как все остальные города-коммуны Северной Италии смотрели либо на север, в сторону императора, либо на юг, в сторону папы, Венеция повернулась ко всему этому и даже к Италии спиной и смотрела на восток. И вот эта ориентация ставилась под угрозу. Как заметил Р. Краули, Османы грозили разрушить брак Венеции с морем - Средиземным, разумеется. 

Во-вторых, португальцы (Вашку да Гама) проложили новый путь в Азию - вокруг Африки, оставив венецианцев в «геоторговом офсайде». Посол Венеции в Каире сказал, что открытие пути на Восток вокруг Африки - это «саuse de grande ruina del stato Veneto» («причина огромного ущерба государству Венеции»). 

В-третьих, в 1509 г. против венецианцев в Камбрейской лиге объединились почти все крупные европейские государства (кроме Англии), включая Священный престол, и в 1511 г. Венеция потерпела поражение. Полного стирания из Истории венецианской олигархии удалось избежать только путем подкупа папы Юлия II (первый римский первосвященник, труп которого забальзамировали). 

Таким образом, в начале XVI в. Венеция оказалась в весьма трудном положении, и ее верхушка стремилась сделать все, чтобы больше не оказаться один на один со всей Европой. Для этого нужно было, во-первых, заручиться поддержкой какой-либо из европейских держав, плотно привязав ее в финансовом плане; во-вторых, сделать так, чтобы Европе было не до Венеции, т.е. разжечь в ней конфликт. Внешнеполитическая ставка была сделана на Габсбургов. Здесь венецианцы перехватили эстафету у генуэзцев. Последние, контролируя в финансовом плане Бургундию (XV в. в истории Франции именуется «бургундским» - по роли и значению этого герцогства) и франкоговорящие швейцарские кантоны, весьма поспособствовали брачному союзу бургундского дома и Габсбургов. Результат - контроль над Испанией, а следовательно и Португалией (недаром Дж. Арриги первый цикл накопления капитала назвал генуэзско-иберийским, подчеркивая его симбиотический характер). Теперь нужно было протолкнуть Габсбурга на трон Священной Римской империи, и венецианцы этим активно занялись. 

Их серебро, пришедшее через немецких ростовщиков (с середины XVI в. шло активное освоение венецианцами юга Германии: в Нюрнберге и Аугсбурге возникли «венецианские кварталы», в тесном контакте с венецианцами работали Фуггеры), помогло Карлу I Габсбургу стать императором Священной Римской империи Карлом V; у его конкурента французского короля Франциска I не хватило денег на подкуп выборщиков. Франциск I готов был заплатить курфюрстам-выборщикам 3 млн. крон золотом. У внука Максимилиана I Карла I таких денег не было, и тогда за дело взялись венецианцы, призвав Фуггера, который обеспечил сумму большую, чем та, что располагал французский король. К 1515 г. скупка голосов достигла цели - Карл стал императором. Один нюанс: поддержка избрания Карла против Франциска не помешала венецианцам буквально через несколько лет профинансировать Франциска I в войне с Карлом V, которого, в свою очередь, финансировали генуэзцы. А вместе они делали одно общеитальянское дело, разжигая и поддерживая конфликт, суливший хороший гешефт и отвлекавший внимание от их городов. В 1523 г. Якоб Фуггер Богатый (1459-1525) писал Карлу V, что без его, Фуггера, помощи «его величество не получили бы римскую корону», но он, естественно, умолчал о том, что значительную часть суммы предоставили венецианцы - то была их политическая игра, направлявшая экономическую игру Фуггеров. Остается сказать лишь то, что результатом этой венецианской игры были итальянские войны между Испанией и Францией, продолжавшиеся всю первую половину XVI в. 

В финансовом плане Испанию венецианцы и генуэзцы контролировали вместе; германские княжества были в основном зоной влияния венецианцев, а швейцарские кантоны - генуэзцев. Впрочем, постепенно венецианцы наращивали свое присутствие и там; финал этого процесса наступил через несколько столетий, в 1815г. В том году венецианец по происхождению дипломат Российской империи граф Каподистриа разработал для Священного союза документ, которым де-факто создавалось государство Швейцария - в значительной степени как дополнительная «камера хранения» богатств венецианских семей и «зона» страховых компаний. Показательно, что конкретным содержанием специальной декларации по Швейцарии занимался английский посланник Стратфорд Кеннинг, с результатами работы которо-го согласился Каподистриа. 

После наполеоновского удара венецианские капиталы нужно было перевести в более безопасное место, им и стала Швейцария. Здесь довольно быстро оформился финансовый и родственный союз венецианских и местных протестантских семей (напомню, что протестантизм - наиболее иудаизированная версия христианства, неплохо сочетающаяся с гностическим учением и т.п.). Вернемся, однако, в XVI в., в эпоху Итальянских войн. 

Эти войны были не единственным европейским конфликтом, к которому в своих политических и финансовых интересах приложили руку венецианцы. Сразу же после поражения от Камбрейской лиги венецианцы, еще недавно подкупившие папу, начали спонсировать критиков и противников католической церкви Рима, обеспечивая финансовую поддержку Реформации. Ну а когда реформационный «процесс пошел» и набрал скорость, они решили «уравновесить» его и начали под-держивать Контрреформацию - финансировать ее, способствуя борьбе с Реформацией. В частности, именно Венеция активно работала на создание ордена иезуитов. Криптоиудея (по другой версии - представитель древней баскской фамилии) Игнатия Лойолу, основателя ордена иезуитов, рекомендовала для решения этой задачи одна из старейших и знатнейших венецианских семей - Контарини. В результате - «два шара в лузу»: католики-контрреформаторы получили грозное оргоружие, само наличие которого углубляло и ужесточало религиозный конфликт в Европе, а семья Контарини и вместе с ней венецианская олигархия получали в свои руки разведку, если угодно, спецслужбу общеевропейского масштаба. 

В середине XVI в. Итальянские войны закончились, и венецианцам понадобился новый конфликт. Именно они подстрекали Филиппа II (сын Карла V, сменивший его на престоле в Испании) начать «крестовый поход» против голландских протестантов, разворачивающих антииспанское движение. У этого движения несколько причин, причем обычно подчеркиваются испанский гнет и т.п. Но была и другая сторона медали. В 1557 г. Вальядолидским декретом Филипп II приостановил платежи и запретил вывоз золота из Испании, поскольку наживались на этом золоте кто угодно, включая голландских купцов, но только не испанцы. Фуггеров декрет подкосил раз и навсегда, Антверпен и антверпенская биржа получили удар, от которого не смогли оправиться (центр североевропейской торговли на короткий отрезок времени переместился в Гамбург, а затем вернулся в Голландию - в Амстердам, и оставался там почти сто лет). Итальянские, немецкие и английские банкиры покинули Антверпен, и это отсечение от испанского золота стало одним из факторов, подхлестнувших так называемую «нидерландскую революцию». 

Подстрекали Филиппа II наказать голландцев не только венецианцы, к ним присоединились генуэзцы: если в ХП-ХУ вв. Венеция и Генуя были непримиримыми противниками, то в новых условиях XVI в. при сохранении определенной конкуренции эти два города стали часто выступать в союзе. Генуэзцы, перехватив у Фуггеров финансирование Испании, давали Филиппу в долг под 70%. Филиппу было чем платить, испанские колонии Мексика и Перу с XVI до почти середины XIX в. обеспечивали миру 80% его серебра, именно миру и прежде всего генуэзцам и венецианцам, поскольку это серебро тут же уходило из Испании. Для утилизации этого потока венецианцы в 1587 г. создали свой первый государственный банк – Ваnco di Piazza di Rialto (его вскоре поглотил Ваnco del Giro), но начало созданию госбанков в Европе было положено), а генуэзцы - Безансонские ярмарки в Пьяченце (Северная Италия), но за генуэзцами и флорентийцами стояли венецианцы. 

«Биметаллические контакты» с Китаем, где в 1570-е годы был введен единый налог серебром, и финансовое ограбление Испании (в том числе с помощью бунта голландских провинций, который вульгарные марксисты окрестили «голландской буржуазной революцией») позволили венецианцам к 1600 г., когда их сундуки стали ломиться от денег, не только выплатить государственный долг, но и обеспечить наличие 12 - 14 млн. дукатов в казне. Часть получаемых из Испании в качестве процентов средств венецианцы переправляли голландцам, финансируя их борьбу против испанцев, т.е. организуя войны, бунты - разжигая конфликт. Как цинично заметил в конце XVI в. венецианский посол в Испании, раньше нужен был всего лишь 1 млн. дукатов, чтобы организовать войну в Европе, но теперь из-за инфляции это стоит дороже. В то же время некоторые голландцы, причем высокостатусные, преследуемые испанцами на родине, находили убежище в Венеции. В условиях общеевропейского религиозно-политического конфликта, развитию которого венецианцы активно способствовали, они могли решать свои проблемы: пожар в Европе обеспечил им «breathing space» («пространство для вдоха») продолжительностью почти в столетие. И «пространство» это было нужно тем более, что согласия по вопросу, как и где решать эти проблемы, у венецианской верхушки не было. Более того, разногласия именно по этому вопросу привели в 1582 г. к серьезнейшему конфликту в венецианской верхушке. 

В течение всего XVI в. шло перемещение торговых путей, возникла североатлантическая мир-экономика/мир-система с Западной Европой в качестве ядра. Во время замужества Марии Кровавой, английской королевы, законной дочери Генриха VIII, за испанским королем Филиппом II, сыном Карла V, казалось, что это единое ядро станет основой могучей испано-английской католической империи - супруги были католиками. Однако в 1558 г. Мария умирает от рака и королевой становится не вполне законная дочь Генриха VIII Елизавета, сплотившая вокруг себя протестантов, ярых врагов католицизма, папы и Испании. Ядро раскололось, и началась острая борьба между его частями за то, кто будет хозяином североатлантической мир-системы. Иными словами, центр европейской и мировой торговли начал развертываться в сторону Америки и океана, смещаясь на крайний запад Европы, далеко от традиционной венецианской зоны влияния, которая в новых условиях оказывалась периферийной. И хотя в конце XVI в. объем венецианской торговли вдвое превосходил объем англиской и французской торговли вместе взятых (3 млн. дукатов против 1,5 млн.), главный экономический «навар» варился далеко от Средиземноморья. Да к тому же оно становилось все менее безопасным. В связи с этим уже в 1570-е годы в среде венецианской аристократии начались споры о будущем. В 1582 г. эти споры вылились, как заметил А. Дуглас, в самую острую схватку внутри венецианской аристократии, открывшую счет новому времени в истории Венеции. По ироническо-историческому совпадению именно в 1582 г. по указанию папы Григория XIII был введен новый календарь - григорианский. Разрабатывала его специальная комиссия, главную роль в которой играл Игнатий Данти (1536-1586) - известный математик и астроном из Болонского университета, который наряду с Падуанским был интеллектуальной и идейной цитаделью венецианцев. 

В среде венецианской аристократии столкнулись два подхода, два проекта, два «больших дизайна» будущего, за которыми стояли так называемые «старовенецианская» и «нововенецианская» «партии» («партии», естественно, не в современном смысле слова - отсюда кавычки, а группировки). Обе группировки исходили из того, что нужно смещать центр активности на запад и ставить под контроль тот или иной «центр силы» в Европе. При этом, однако, «старовенецианцы» считали необходимым упрочение и развитие контроля над Ватиканом и Испанией, а «младовенецианцы» считали это направление бесперспективным и выступали за установление контроля над удаленной от Испании и не только ведущей с ней борьбу, но и получившей от нее значительные экономические дивиденды Голландией. Последняя, помимо прочего, отчасти походила на Венецию своей «амфибиеподобностью». Верх взяли «младовенецианцы», и венецианский лев прыгнул, а точнее перелетел на своих вавилонских крыльях в Голландию. Следы «прыжка» сохранились на голландских картах конца XVI-XVII вв. - на них контуры Голландии стилизованы под очертания льва. 

«Старовенецианцы» вынуждены были подчиниться, не прекратив, однако, свои активные контакты с папой и испанским престолом. Однако эти «игры престолов», а точнее, «игры с престолами» работали на общевенецианское дело, став элементом в политико-экономическом разделении труда: «яйца» не складывались в одну «корзину», а сами «корзины» можно было стравливать между собой. 

В Голландии венецианцы развили бурную деятельность. Прежде всего они сделали все, чтобы привязать деловую активность голландцев к своим интересам. Средством такой интерпретации стало создание в 1602 г. голландской Ост-Индской Компании. Однако еще раньше, в 1594-1597 гг., Голландская республика, опираясь на капиталы и связи бежавших с Иберийского полуострова евреев, перехватила контроль над распределениями «колониальных товаров» в Северной Европе; основой этого стал реэкспорт в Германию специй, доставлявшихся из Португалии. 

Вместе с голландскими (точнее, еврейскими) купцами они открыли амстердамскую биржу, а в 1609 г. Амстердамский банк - Wisselbank, который контролировался 2 тыс. депозитариев и был главным в Европе до первых десятилетий XVIII в., т.е. до того времени, когда пик Голландии в мировой экономике остался на полстолетие в прошлом. 

Венецианцы первыми признали Голландию в 1619 г., годом раньше в Европе началась война, которой суждено было стать первой общеевропейской и продлиться 30 лет (1618-1648 гг.). Эта война стала катастрофой для огромной части континентальной Европы, и хотя венецианцы, пусть косвенно, но вполне сознательно, приложили руку к ее «организации», война создала прямую и явную угрозу их новой зоне/среде обитания - Голландии. Геоисторически ушлым венецианцам стало ясно, что Голландия - угрожаемое, небезопасное и уязвимое место. «Подобно португальцам, - пишет Л. Дехийо, - голландцы были уязвимы, но по другим причинам. Земноводный ландшафт Голландии служил более эффективной защитой против нападения с континента, но в других отношениях Голландии приходилось действовать в неблагоприятных условиях». Не меньшее значение имело и то, что Голландия с конца XVI в. уже была в значительной степени занята еврейским капиталом - сюда по причинам местной веротерпимости и гешефтно-экономической выгоды бежали из Испании и Португалии евреи-марраны. Марраны - это иберийские евреи, формально, внешне принявшие христианство, но втайне, подпольно сохранившие свою веру - криптоиудеи, которых преследовали власти и инквизиция. «До середины XVII в., - пишет С.М. Дубнов, - еврейская колония в Голландии могла бы называться "Новой Испанией" или "Новой Португалией", так как ее составляли почти исключительно марраны, уходившие из стран инквизиции. Тогда Голландия была сефардским центром. Только со второй половины XVII века усиливается иммиграция ашкеназов» (из Восточной Европы). 

Марраны сыграли огромную роль в голландском рывке начала XVII столетия, подготовительную работу для которого провели венецианцы и генуэзцы во второй половине XVI в. Несколько преувеличивая роль соплеменников и, по-видимому, ничего не зная о роли венецианцев, Г. Грец в целом верно констатирует: «Несомненно, что только марранские капиталы сделали возможным основание огромных заморских обществ и снаряжение торговых экспедиций (Maatschappy van derre), в которых приняли деятельное участие и португальские евреи». 

Неудивительно, что значительная часть акционерного капитала голландской Ост-Индской Компании принадлежала евреям-марранам (именно на акциях этой компании в Амстердаме XVII в., а не в Генуе XIII в. стала впервые осуществляться биржевая спекуляция, считает В. Зомбарт); они присутствовали во всех колониальных структурах Голландии и играли определяющую роль в ведении плантационного хозяйства в Бразилии, причем даже после того, как португальцы перехватили эту колонию у голландцев. «Еврейский капитал, - пишет Г. Грец, - играл большую роль на амстердамской бирже, имевшей тогда (в XVII в. - А.Ф.) мировое значение. Активные участники Ост-Индской и Вест-Индской компаний, еврейские капиталисты много содействовали эксплуатации богатств Нового Света и влияли на международный рынок. Владея большим количеством акций обеих компаний, они развили к концу XVII века сильную спекуляцию этими акциями на голландских биржах. Разбогатевшие таким способом финансисты часто приходили на помощь государственной казне; они стояли близко к штатгальтерам Голландской республики и оказывали ей важные услуги. Евреи неоднократно выказывали свою привязанность к штатгальтерам из Оранского дома, единственным в Европе правителям, не преследовавшим своих еврейских подданных». Неслучайно штатгальтер Вильгельм Оранский (1672-1702) особо покровительствовал евреям, поощряя их коммерческую деятельность. 

У венецианцев не было противоречий ни с евреями вообще, ни с марранами. В самой Венеции уже в 1152 г. было еврейское поселение численностью в 1300 чел., в XVI в. еврейская община выросла до 6000 чел. Марраны бежали в Венецию и внесли большой вклад в интеллектуальную жизнь города, сформировав его определенные традиции. Один из крупнейших банкирских домов Венеции - дом Липманов - был еврейским, а среди венецианских знатных семей были еврейские. Зафиксированы случаи выступлений венецианцев в защиту марранов, не говоря уже об общем бизнесе, в частности, в Голландии. То есть острого противоречия между венецианским и еврейским капиталом не было. И тем не менее Голландия оказалась экономически уже в значительной степени занята, что дополнялось ее растущей в условиях кризиса XVII в. геополитической уязвимостью. Единственной альтернативой Голландии была Англия - мало того, что остров, отделенный от континента естественным «рвом» - проливом, но государство с очень сильной потенцией превращения в ядро североатлантической мир-экономики. К тому же в Англии (до середины XVII в.) не было конкурентного еврейского капитала (после изгнания евреев из страны) и, что не менее важно, Англия была уже подготовлена венецианцами в качестве запасной площадки - они работали над этим с конца 1520-х годов, т.е. в течение почти столетия. В Англии уже развивался процесс сборки нового социосистемного и геоисторического субъекта, имевшего «семь источников, семь составных частей». Одним из этих частеисточников, причем особым, катализирующим стали венецианцы. Так или иначе, новый субъект сложился бы и без них. Но без них, без их «вещества, энергии и информации» он едва ли стал бы таким, каким стал, да и процесс шел бы значительно медленнее.

Источник: communitarian.ru

 

 


 29.08.2013 Большая война ХХ века

 

Поджигатели и заговорщики 

Нередко в ответ на обвинения в том, что СССР несёт ответственность за разжигании Второй мировой войны не менее Гитлера, наша сторона идет по пути простого реагирова­ния, т.е. опровержения нечистоплотных тезисов оппонентов. Этого явно недостаточно. Речь должна идти о другом — о фиксации того факта, (благо, доказательств избыток, при­чем со стороны серьезных и честных западных ученых), что, во-первых, именно британцы и американцы привели Гитлера к власти, создав "Гитлер инкорпорейтед", что именно англо­саксы накачали фюрера деньгами и обеспечили (британцы) Мюнхеном тот военный потен­циал, без которого Гитлер не мог бы начать войну против СССР. Во-вторых, что именно Ве­ликобритания "Мюнхеном-38" сорвала заговор немецких генералов, готовых свергнуть Гит­лера — этого британцы допустить не могли. В-третьих, что именно позиция Великобрита­нии в мае-июне 1941 г. (тайные переговоры с Гессом и другими) создала у Гитлера впечатле­ние, что британцы либо замирятся с ним, в случае его нападения на СССР, либо как мини­мум останутся де-факто нейтральными, продолжая "странную войну": блицкриг против СССР был возможен только при гарантии ненанесения удара британцами на западе. 

Иными словами, в мае–июне 1941 г. британцы провернули дипломатическую спецопера­цию, аналогичную той, которую они сработали в июле 1914 г., спровоцировав Вильгельма II на войну, да так, что он, а также, естественно, Германия и немцы оказались во всем винова­ты. Разумеется, формально виноват тот, кто начал войну, т.е. кто капнул последнюю каплю в уже наполненную до краев чашу. Но вот что писал по поводу Первой мировой войны фран­цуз Гюстав Лебон, которого, конечно же, трудно заподозрить в симпатиях к Германии вооб­ще и к Вильгельму II в частности. Именно Вильгельм, считал Лебон, — "автор" последней капли, но историку важно понять, кто наполнил чашу до краев, в результате чего она пере­полнилась. Вот на этот вопрос мы и попытаемся ответить. При этом, имея в виду Вторую мировую войну, начнем мы с Первой и ее предыстории. Причин тому несколько. Во-первых, недалеки от истины историки, полагающие, что, по сути, это была одна война — Тридцати­летняя война ХХ в. (1914–1945 гг.). Во-вторых, механизм возникновения двух главных войн Большой войны в целом был почти одинаков, понимание первого во многом прояснит вто­рой и позволит выявить решающую роль именно британцев в разжигании мирового кон­фликта. Разумеется, они планировали разжечь германо-советский конфликт, но у Гитлера и Рузвельта были свои планы. В-третьих, причины и цели обеих главных войн одни и те же; це­ли просты — уничтожить Германию и Россию, стравив их, и присвоить промышленный по­тенциал первой и природные пространство и ресурсы второй, а также установить нечто вро­де мирового правительства, глобальной "железной пяты" банкиров, сорганизовавшихся (со­здание ФРС в 1913 г.) аккурат под начало Большой войны. 

Конец лета — начало осени — весьма подходящее время для начала разговора на эти темы. 1 августа 1914 г. началась Первая мировая война, 1 сентября 1939 г. — Вторая. Как и в лю­бых названиях, в названиях этих войн есть условности и неточности. 

Во-первых, мировые войны начались задолго до ХХ в., и если о Тридцатилетней войне (1618–1648 гг.) еще можно спорить, то Семилетняя (1756–1763 гг.) и наполеоновские войны были мировыми и по размаху военных действий, и по масштабу стоявших "на кону" ставок. Во-вторых, строго говоря, 1 августа 1914 г. и 1 сентября 1939 г. начались европейские или, в лучшем случае — благодаря России/СССР — евразийские войны; мировыми в точном смыс­ле слова они стали соответственно в апреле 1917 г. и в декабре 1941 г. (я уже не говорю о том, что реальным началом Второй мировой следует считать 28 сентября 1938 г. — Мюн­хенский сговор). Правда, Гитлер, и, что показательно, на полгода раньше него Рузвельт (проговорка по Фрейду), использовали термин "мировая война" уже применительно к начав­шейся в Европе войне, какой бы "странной" она ни была, но это скорее говорит о планах и ин­формированности двух этих господ, замахивавшихся на создание "нового мирового поряд­ка". 

Настоящая статья открывает цикл, посвященный мировой борьбе за власть, информацию и ресурсы, главным объектом, главной мишенью в которой была Россия, а агрессором — анг­ло-германский Запад. Первая статья посвящена механизму возникновения и целям Первой мировой. Во второй — речь пойдет о том, как Великобритания и США, точнее — часть англо-американского истеблишмента, организованная в закрытые наднациональные группы мирового согласования и управления с 1929 г. строили "Гитлер инкорпорейтед" (Третий рейх) и вели мир к новой мировой войне — финалу горячей фазы Большой войны ХХ в., ключевая дата здесь и "точка невозврата" — 28 сентября 1938 г. В третьей статье мы поговорим о том, как после войны с согласия и при поддержке США был создан Четвертый рейх. Ну а затем поговорим о самих США, которые ряд исследователей считают прямым наследником Третьего рейха, и о послевоенной западной правящей элите, целеполагание и цели важнейших сегментов которой во многом явно идентичны нацистским. Последнее позволяет несколько иначе, чем обычно, взглянуть на Третий рейх — как на брутальный эксперимент (по управлению большими массами населения, манипуляции сознанием, физическому уничтожению большого количества людей, созданию магической власти и многого другого) общезападной правящей верхушки, проведенный силами и руками созданных этой же верхушкой нацистов. 

И последнее — по счёту, но не по значению. Исходным толчком для написания цикла статей стали информационные атаки по поводу советско-германского договора 1939 г., но начинаю я с механизма возникновения Первой мировой войны, т.е. по сути с характеристики эпохи, которую Я. Ромейн назвал "водоразделом" (1871/75–1925/29 гг.). 

Именно целостная картина эпохи, стартовавшей франко-прусской войной (1870–1871 гг.) и экономической депрессией (1873–1896 гг.) и окончившаяся разрушением СССР (1991 г.), а не отдельные контрвыпады на упреки в адрес СССР в вине за Вторую мировую войну, представляется адекватным ответом психоисторическому противнику; не контратака, а контрнаступление по всей линии фронта. Как заметил Альберт Швейцер, в споре побеждает тот, кто подрывает основы взглядов и позиций оппонента. И, добавлю, предлагает более широкую, чем он, картину мира и причинно-следственных связей. Я уже не говорю о том, что от начала Первой мировой и предшествовавших ей десятилетий прямая линия прочерчивается через 1939–1945 гг. в наши дни, в "водораздельную", чем-то напоминающую и 1900-е, и 1930-е годы одновременно предвоенно-военную эпоху, чреватую новым взрывом — ведь даже разрушением СССР в 1991 г. русский вопрос, проблема России не были решены Западом до конца; битва за русские ресурсы, а с учетом угрозы геоклиматической катастрофы и за русское пространство как резервную территорию еще впереди. Надо учить уроки Истории и использовать их науку против главного противника — "Ступай, отравленная сталь, по назначенью" ("Гамлет" Шекспира в пастернаковском переводе). И если мы хотим (должны!) переиграть результаты Холодной войны как когда-то СССР переиграл итоги для России Первой мировой, то уроки истории нужно не только знать и учить, их нужно использовать как оргоружие в информационной, психоисторической войне. 

 

II 

C окончанием наполеоновских войн Россия стала противником № 1 Великобритании на континенте, и британцы начали готовиться к устранению этого конкурента. В 1820-е годы была запущена психоисторическая (информационная) программа "русофобия", которая должна была морально и идейно подготовить всех западноевропейцев к участию в британской борьбе против России, кульминацией которой в XIX в. стала Крымская война — первая общезападная война против России. Ее результатом стало уменьшение влияния России в Европе и некоторое укрепление позиций Франции Наполеона III, но при этом Россия сохранила статус великой державы и продолжала противостоять Великобритании в Центральной Азии. Чтобы изменить эту ситуацию, британцы озаботились созданием континентального противовеса России, который в то же время мог бы подсечь и Наполеона III, проявлявшего все большую самостоятельность. Таким противовесом должна была стать объединившаяся вокруг Пруссии Германия. 

В 1870–1871 гг. Пруссия нанесла поражение Франции. Уже тогда у современников быстрая победа немцев вызвала определенное удивление — не настолько они были сильнее французов в военном отношении. Со временем ситуация прояснилась: поражение во многом стало результатом предательства. Последнее было обусловлено тем, что "братья" из масонских лож Великобритании, Франции и Германии договорились, и судьба Третьей империи была решена. Британцы могли торжествовать. И вот тут-то немцы преподнесли им крайне неприятный сюрприз, последствия которого в значительной степени определили ход европейской и мировой истории почти на восемь десятков лет. 

Разделавшись с французами, немцы объединили свои (континентальные) масонские ложи, которые ранее в разрозненном виде находились в той или иной степени под контролем британских (островных) лож, в одну крупную сверхложу — "GeheimeDeutschland"("Тайная Германия") и тем самым не только вышли из-под их контроля, но сделали заявку на самостоятельную игру в мировых процессах. Впервые (и, кстати, единственный раз в истории) англосаксонским наднациональным структурам мирового управления и согласования был брошен вызов на национальной основе. Этот вызов был подкреплен национально-политической позицией немецкого правящего класса и растущей экономической мощью Второго рейха, тогда как Великобритания в 1870-е годы пик своей политико-экономической гегемонии в мире уже прошла. 

Британское общественное мнение, не ведавшее о масонской подоплеке франко-прусской войны, победа немцев напугала до такой степени, что в 1871 г. увидел свет рассказ полковника Дж. Чесни "Битва под Доркингом". Сюжет прост: немцы высаживаются в Англии и начинают войну. Еще за 10–15 лет до того подобное британцу и в голову не могло прийти, но жизнь менялась. 

Итак, Второй рейх создал двухконтурную систему власти в одной, отдельно взятой стране — до этого двухконтурной структурой власти обладали только британцы. Хотя в "коварном Альбионе" угрозу осознали сразу, в 1870-е годы британцам было не до Германии: ситуация на Ближнем Востоке, русско-турецкая война и Большая игра не позволяли им заняться решением германского вопроса. Германия тем временем наращивала мощь, формировался русско-германский союз, а экономическое положение Великобритании не улучшалось. 

В начале 1880-х перед британской верхушкой остро встали два тесно связанных вопроса — германский и русский. Рост Германии, "германского духа" надо было во что бы то ни стало остановить, ну, а русские ресурсы надо было поставить под контроль. И, конечно же, нельзя было допустить реализации ночного кошмара британцев — континентального русско-германского союза. Более того, британцы могли остановить немцев только с помощью России, использовав ее (а затем, по использовании, поставить на колени, как они это попытались сделать в 1917–1918 гг.). Как заметил замечательный русский геополитик Е.А. Едрихин-Вандам, решение британцами германского вопроса "возможно не единоборством Англии и Германии на Северном море, а общеевропейской войной при непременном участии России и при том условии, если последняя возложит на себя, по меньшей мере, три четверти всей тяжести войны на суше". Отметим важнейшую деталь: в конце XIX в. само существование Британской империи и ее верхушки во многом стало зависеть от разрушения Германии и России, но средством разрушения мог быть только конфликт между ними. Тугим узлом завязанный русско-германский вопрос стал центральным вопросом существования британской, а с определенного момента американской верхушки в их глобалистских устремлениях. Глобалистский и имперский принципы организации пространства несовместимы, особенно когда имперский принцип воплощается белой же, христианской, но не протестантско-католической и к тому же некапиталистической по сути цивилизацией — Россией. 

Ясно, что решение германского вопроса британцами упиралось в европейскую войну, которую надо было каким-то образом вызвать, и в необходимость создания союза с Россией. С учетом полувекового англо-русского противостояния даже договора 1887 г. по Афганистану, заключенного после Пандждехского инцидента (1885 г.), который едва не привел к войне, было маловато для фундамента нового союза. К тому же британцы стремились зажать немцев в клещи, а для этого нужна была Франция как союзник Великобритании и России. Но в том-то и дело, что у Франции на тот момент были натянутые отношения с Россией и еще более натянутые — с Великобританией. И британцы нашли сильный ход: прийти к союзу с Россией через союз с Францией, которая предварительно войдет в союз с Россией. Эту схему разбили на несколько ходов. 

По-видимому, окончательное решение по разгрому Германии британцы приняли не позднее 1888 г. (экономические проблемы подпирали), и работа закипела. Сначала нужно было поработать над франко-русским союзом. Убеждать французов двинуться в сторону России пришлось папе Римскому. Он едва ли с охотой взялся за это дело, но на тот момент Ватикан изрядно задолжал Ротшильдам, пришлось отрабатывать. Франко-русскому сближению способствовало и послебисмарковское ухудшение германо-русских отношений — отчасти объективное, отчасти являющееся результатом действий в России британской агентуры влияния, тесно связанной с британскими банкирами. 

В 1892–1893 гг. результат — франко-русский союз — был налицо. Ну, а положение Великобритании на мировой арене осложнилось настолько, что Сесил Родс заговорил о необходимости создания единого англо-американского истеблишмента и занялся созданием принципиально новых закрытых наднациональных структур мирового согласования и управления, более адекватных новой эпохе, чем масонство, с одной стороны, и немецкая сверхложа и иные закрытые структуры — с другой. Одной из таких новых структур стало общество под названием "Мы" ("We"), или "Группа" ("Thegroup" — существует до сих пор); за ним последовали другие, например, общество Милнера. Новые общества активно включились в дело спасения Великобритании путем уничтожения Германии с ее двумя контурами власти (кстати, немцы тоже не дремали, создавая неоорденские структуры и корпорации нового типа) и разрушения России. 

Следующим шагом долгосрочной стратегии Великобритании было подтолкнуть Францию к союзу с Альбионом. Для этого нужно было наглядно продемонстрировать французам, что русские не так сильны и не стоит слишком рассчитывать на них в противостоянии с Германией. Для этого нужно было реально ослабить Россию, но только не в европейской зоне — там она еще пригодится, а, так сказать, "на дальних берегах". Например, на Дальнем Востоке. Эта задача была решена с помощью японско-русской войны (1904–1905 гг.). Ей предшествовало заключение англо-японского договора (1902 г.), сыгравшего значительную роль в определении исхода японско-русской войны, в которой британцы активнейшим образом помогали японцам. Аналогичным образом "играли" и американцы, действуя против России. Символично, что любимой мишенью для стрельбы в тире президента Т. Рузвельта, с которого в политике США начинается поворот к новым отношениям с Великобританией, был портрет русского императора Николая II. 

Британцы добились своей цели: после японско-русской войны напуганные французы пошли на союз с Великобританией. Россию британская агентура влияния, сорвавшая русско-германское сближение после Бьерка, подталкивала тоже к союзу с британцами, который после войны с Японией и при наличии русско-французского и франко-английского союзов внешне казался логичным. В 1907 г. русско-английским союзом было оформлено то, что вошло в историю под названием "Entente" — "Антанта", или "Сердечное согласие". До сердечности там было очень далеко, тем более, что Великобритания по сути не брала на себя никаких обязательств, оставляя Францию и Россию "один на один" с Германией. 

 

III 

Таким образом, в 1907 г. после двадцатилетней игры Великобритания сдала себе козыри, подготовив сцену для русско-германской войны. Теперь оставалось лишь поджечь бикфордов шнур, однако этот момент оттягивался тем, что англо-американские банкиры никак не могли взять под контроль финансы США (попытка 1907–1908 гг. провалилась), а без этого Большая война сулила меньшие прибыли. В 1913 г. созданием Федеральной резервной системы эта задача была решена, и теперь-то уж ничто не мешало англо-американскому истеблишменту (банкиры, промышленники, руководители закрытых клубов, лож и т.п.), потирая руки, сказать "то-то сейчас рванет" и приступить к уничтожению европейских империй/монархий. 

Интересно, что, выступая в начале 1914 г. на заседании Географического общества в Париже, будущий диктатор Польши, а тогда еще социалист Ю. Пилсудский сказал, что вскоре в Европе вспыхнет война между блоками, в которой будут разгромлены Австро-Венгрия, Германия и Россия (Пилсудский ошибся лишь в очередности). 

Вопрос "где рванет?", по сути, не стоял. Ясно где — на Балканах. На рубеже 1870–1880-х годов годы Бисмарк предупреждал, что новая война в Европе вспыхнет из-за какой-нибудь глупости на Балканах. Особенно, добавлю я, если "глупость" хорошо подготовить. И ее начали готовить сразу же после русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Не случайно прологом к Первой мировой стали именно Балканские войны. 

Войну в Югославии середины 1990-х годов писатель О. Маркеев назвал "модельной" — в том смысле, что в ней обкатывались определенные модели действий в чрезвычайных ситуациях, будущих возможных действий против полиэтнической и поликонфессиональной (как и Югославия) России, шла вербовка и ликвидация чужих, закладывались развед- и спецсети для будущих операций. Больше всего шустрили, естественно, американцы, британцы, немцы, ну и — в меньшей степени — представители ближневосточных и средневосточных стран. Русско-турецкая война 1877–1878 гг. и "послесловие" к ней тоже стали временем закладки сетей для будущих операций. Закладчиками были главным образом англичане, для разведки которых Балканы были традиционной зоной деятельности — это хорошо описал У. Стид (Стэд) в двухтомнике "Парламентарий для России", вышедшем в конце XIXв. Англичане (в некоторой конкуренции с русской и австро-венгерской разведками) создали на юге Балкан свою сеть тайных организаций, включая сербские террористические, которые они использовали "втемную" (или "вполутемную"). В результате, когда понадобился выстрел в Сараево, он прозвучал: сербские (именно они, а не какие-то иные) террористы из "Черной руки" убили противника войны Франца-Фердинанда; кстати, через два дня в Париже был убит еще один противник войны — знаменитый социалист Жорес, открывая путь многоходовке "Сербия — Австро-Венгрия — Россия — Германия". Четыре шара в Лузу Истории. Но закатить их точным ударом пятого шара должен был некий игрок — умный и коварный. И тут началось самое интересное. 

Великобритания в лице своего министра иностранных дел сэра Эдуарда Грея, контактировавшего с представителями Германии, Австро-Венгрии, России и Франции, убедила всех их и прежде всего Вильгельма, что сложившаяся ситуация — это проблема четырех держав, а Великобритания сохраняла и в любом случае будет сохранять нейтралитет. Тем более, подчеркивал Грэй, что у Великобритании нет никаких обязательств перед Францией и Россией. Вильгельм поверил, объявил войну России и получил объявление войны от Англии, своего рода "черную метку": "Дело сделано, Вилли". Теперь он мог сколько угодно топать ногами, изрыгать проклятья в адрес "низкой торгашеской сволочи" — ловушка захлопнулась, Германия оказалась в состоянии войны на два фронта с тремя ведущими европейскими державами. 

Английский историк Н. Фергюсон неуклюже пытается объяснить возникновение Первой мировой ошибками Великобритании и ее дипломатов. Нет, это не ошибка, а реализация четкого плана, доведение до конца линии, задуманной в 1880-е годы. Ясно, что Н. Фергюсон хочет выгородить Великобританию, можно только посочувствовать — тяжело человек свой хлеб зарабатывает, трудно доказать недоказуемое. Кто не слеп, тот видит: именно Великобритания, международный союз англо-американских банкиров, организованный в клубы и ложи, до краев наполнили ту чашу, капнуть последнюю, переполняющую каплю в которую они сумели заставить простака Вильгельма. Вообще надо сказать, что англосаксам в начале ХХ в. сильно повезло: во главе государств-мишеней они имели двух недалеких, неадекватных современному их миру правителей — Вильгельма II и Николая II. И если про Вильгельма уже почти забыли, то с Николаем II иначе — до сих пор находятся историки, которые пытаются "петь" этого бездарного правителя как крупного государственного деятеля. 

Уже август 1914 г. (не говоря о войне в целом) доказал правоту Е.А. Едрихина-Вандама, предсказавшего успех Великобритании в борьбе с Германией только в том случае, если на стороне британцев выступит Россия, которая взвалит на себя три четверти военного бремени. В августе 1914 г. наступлением в Восточной Пруссии, проведенным до завершения мобилизации, Россия спасла Париж и Францию. Не произойди этого, война — с разгромом Франции — закончилась бы по-другому, возможно и не победой Германии, но и не ее поражением. 

Верные замыслу организации взаимного уничтожения Германии и России в ходе войны, британцы, когда к концу 1916 г. стало ясно, что война выиграна и Германия будет повержена, обратились к решению русского вопроса, благо ситуация в России и неадекватный царь способствовали этому. Британцы активно поддержали заговор против Николая II (показательно, что убивать Распутина был прислан именно киллер из Лондона); без этой поддержки заговор едва ли состоялся бы — при желании Альбион мог элементарно разрушить его. 

В 1918 г. Российской, Германской и Австро-Венгерской империй уже не существовало. Версальская система, созданная политической обслугой Ротшильдов, Рокфеллеров и других банкирских семей, казалась полным торжеством планов англо-американского истеблишмента, англо-американских клубов, лож, закрытых обществ. Но Гегель не случайно писал о "коварстве истории". В 1920-е годы Большая система "Россия" оказалась не по зубам Большой системе "Мир капитализма", потому что мир этот не был един: англосаксы грызлись с немцами, внутри англосферы противостояли друг другу "кузены" — британцы и американцы, Ротшильды конкурировали с Рокфеллерами, выигравшими Первую мировую войну, поднимали голову японцы. 

Команда Сталина умело использовала эти противоречия, свернула проект "мировая революция", который в лучшем случае сохранял Россию в качестве сырьевого придатка "передового Запада", в худшем — превращал ее просто в хворост, в расходный материал, и начала строить "социализм в одной, отдельно взятой стране", красную империю — Четвертый Рим как системный антикапитализм. Этим команда Сталина вступила в конфликт с глобалистами — как правыми (буржуины, Фининтерн), так и левыми (адепты мировой революции, часть Коминтерна). Понятно, что революционеры и буржуины, левые и правые глобалисты — враги. Но по-своему мировая революция, разрушающая государства и стирающая государственно-политические границы, приводя в соответствие политическую организацию капиталистической системы с экономической (мировой рынок без границ) соответствовала интересам крупного капитала, особенно финансового. Разумеется, у революционеров были свои цели, а у мировой верхушки — свои: мир-революционеры стремились организовать системный кризис капитализма и создать новую систему во главе с мировым коммунистическим правительством, а сверхкапиталисты использовали революционеров (словно заглянув в будущее и посмотрев "Матрицу-2") для углубления кризиса старой структуры и создания новой структуры прежней же капиталистической системы, но уже без государств, а во главе с мировым правительством. 

Характеризуя сегодняшнее сотрудничество радикальных глобалистов и радикальных исламистов, С.А. Горяинов пишет: "В истории существуют достаточно короткие периоды, когда будущие противники вынуждены работать сообща, исключительно ради создания прочных долговременных основ глобального конфликта, который определит мировой баланс". Ситуация 1920-х годов с противостоянием радикальных глобалистов "слева" и "справа" была аналогичной. И если у глобалистов и исламистов 2000-х годов враг — государство вообще, то у левых и правых глобалистов 1920–1930-х годов врагом было конкретное государство — сталинский СССР, который ломал планы и тех, и других. С этой точки зрения троцкистско-бухаринский, лево-правый антисталинский блок — не выдумка и не логический нонсенс, а реальность, обусловленная диалектикой развития капитализма и системного антикапитализма. 

…Моментом истины стал 1929-й год, один из главных в ХХ в. В 1929 г. высылкой Троцкого из СССР Сталин "объяснил" Коминтерну и Фининтерну, что возврата к проекту "мировая революция" не будет, только "Красная империя", а там поглядим. В ответ "правые глобалисты" начали подготовку новой мировой войны, с этой целью именно с 1929 г. к власти в Германии повели Гитлера, чтобы Германия и СССР, немцы и русские еще раз сцепились в смертельной схватке, германско-русский вопрос, таким образом, получил окончательное решение. В том же 1929 г. человек, который на весах истории весил, возможно, столько же, сколько Рузвельт, Черчилль, Гитлер и Муссолини вместе взятые, — директор Центрального Банка Англии Монтэгю Норман по сути закрыл Британскую империю от внешнего мира, т.е. прежде всего от США, от Рокфеллеров, и те начали решать свои проблемы, вкладывая не только в Третий рейх, но и в СССР. Решение Нормана, продиктованное определенной частью англо-американских банкиров, вымостило дорогу к Великой депрессии, а вместе с ней — к войне, в ходе которой США вынуждены были разрушить не только Третий рейх, но и Британскую империю. Однако прежде нужно было, чтобы вспыхнула война в Европе, а для этого британцам и американцам нужен был Гитлер. Англо-американцы, как за несколько десятилетий до этого, начали наполнять чашу, двигаясь к Мюнхену. До Мюнхена они дотопали, а затем в августе 1939 г. их подсек Сталин, чего англосаксонский Запад до сих пор не может ему простить и, пряча свои действия, пытается обвинить в равной с Гитлером вине за возникновение Второй мировой. 

Не складывается — против фактов не попрешь. События и тенденции периода 1870-х–1920-х гг. со стеклянной ясностью показывают, кто были реальные поджигатели и заговорщики (1930-е покажут это с ещё большей ясностью). Именно поэтому сегодня их идейные и политические наследники (затевая к тому же новую смертельную каверзу) наводят "тень на плетень".

Источник: www.zavtra.ru

 

 


 Противоречия и их снятие в имперской России и СССР

 

 

 

  


07.06.2013 Серые волки и коричневые рейхи. Тайная история послевоенного мира

 

Статья вторая 

Авторы «Серого волка» сходу огорошивают читателя (разумеется, не очень подготовленного), причем не один раз. Во-первых, они уверенно утверждают: «...в конце Второй мировой войны Адольф Гитлер, величайший злодей в истории, сбежал из Германии и остаток жизни провел в Аргентине; его заместитель по партии рейхсляйтер Мартин Борман и Генрих "гестапо"-Мюллер, ключевая фигура в разработке плана "окончательного решения еврейского вопроса", также избежали наказания и присоединились к нему в Аргентине. Не менее вопиющий факт: Америка и Британия способствовали побегу сотен бывших нацистов, таких, как ученый-ракетчик Вернер фон Браун и садист-эсэсовец Клаус Барбье, известный как Лионский Мясник. В послевоенные годы оба они работали на правительственные службы США, остальным же просто позволили избежать судебного преследования и поселиться в разных отдаленных уголках планеты» (P. XIX). 

Во-вторых, авторы фиксируют тот факт, что, несмотря на все разговоры о том, что Гитлер покончил жизнь самоубийством, однозначных (в юридическом смысле) доказательств нет. ДНК-экспертиза фрагмента «черепа Гитлера» показала, что он принадлежал женщине 30—40 лет (но не Еве Браун). Уже доказано, что «труп Евы Браун» не имеет никакого отношения к Еве Браун; «фото еще не сожженного "трупа" Гитлера с пулевой раной на лбу широко распространялось после войны. Ныне считается, что это скорее всего повар из бункера, отдаленно напоминающий Адольфа Гитлера. Это было одно из, по крайней мере шести, тел "Гитлера", переданных советским представителям, причем ни одно из них не имело следов огня» 

ДНК-тест скелета Бормана, обнаруженного близ рейхстага, показал (об этом сообщили офи­циальные власти), что он принадлежит кому-то из его старших родственников; а «кости Мюллера», эксгумированные в 1963 году, принадлежат вообще трем разным людям. В то же время есть немало свидетельств лиц, видевших фюрера и Еву Браун после войны. Но похоже, это мало кого интересует — как и тот факт, на который указывают авторы: «В ФБР во времена директора Джона Эдгара Гувера хранились данные о каждом случае появления Гитлера вплоть до 1960-х годов» (P. XXIV). 

А вот свидетельств о том, что он вовсе не собирался кончать жизнь самоубийством и готовился к бегству, хватает. Например, Леон Дегрель после окончания войны рассказывал, что посещал Гитлера за день до того, как в Берлин вошли русские, и фюрер активно готовился к побегу. Леон Дегрель — человек весьма информированный. Несмотря на звание всего лишь штандартенфюрера СС, этот бельгиец был последним, 12-м рыцарем внутреннего (руководящего) круга СС («Орден Черного Солнца») и «по совместительству» возглавлял партию рексистов. Незадолго до своей смерти (1975) Отто Скорцени именно Дегрелю и капитану I ранга ВМС Италии «черному князю» Вале-рио Боргезе делегировал свои полномочия по руководству тайными структурами «невидимого рейха»2. 

Оба эти персонажа не только колоритны, но и (особенно Боргезе) хорошо иллюстрируют смычку между послевоенным фашизмом и англо-американскими элитами, а потому об этих личностях, сделав небольшое отступление, надо сказать несколько слов. Дегрель после войны неоднократно говорил, что, вторгнувшись в СССР, вермахт, вопреки ожиданиям, столкнулся не с азиатами, а с самыми настоящими арийцами. Рассказывают, что в кабинете Дегреля после войны висели картины, изображающие немца и русского — двух блондинов с голубыми гла­зами, сошедшимися в смертельной схватке. Дегрель выражал сожаление, что два «братских северных народа» уничтожали друг друга — не в первый раз, добавлю я, и вина за это лежит на не вполне «северных» по генетике и даже по внешности руководителях Третьего рейха и подталкивавших их к агрессии против СССР англосаксах — которым после окончания войны служил Дегрель. 

«Черный князь» Юнио Валерио Боргезе — значительно более зловещий персонаж, одна из важнейших фигур в фашистской системе Италии. В 1945 году американский разведчик Дж. Энглтон спас Боргезе как минимум от тюрьмы, и организатор морского спецназа (Х МАБ) Италии Муссолини, офицерский состав ко­торого практически полностью был представлен выходцами из знатных итальянских семей, начал верно служить США и возглавлявшимся американцами наднациональным структурам мирового управления3. Сам Боргезе — представитель одного из знатнейших итальянских родов, тесно связанного с аристократическими фамилиями Паллавичини, Колонна, Орсини, профашистскими элементами Ватикана и военно-религиозным Мальтийским орденом. Именно Боргезе играл активную роль в «на­товском бюро убийц» — официально созданной в 1956 году структуре «Гла-дио» («Gladio» — «Меч»), специализировавшейся на политических убийствах и инкогнито направлявшей деятельность правых и левых (включая «Красные бригады») террористов. После неудавшейся попытки правого переворота в Италии в 1970 году Бор-гезе бежал в Испанию, где установил тесный контакт со Скорцени. Таким образом, выстраивается линия: Ален Даллес (ЦРУ, США) — Боргезе (Италия, НАТО, европейские католическая и финансовые корпорации) — Четвертый рейх, то есть нацисты. Именно младший Даллес играл одну из главных ролей во включении бывших нацистов в американские и натовские разведывательные структуры. Но вернемся к «самоубийству» фюрера. 

Со временем стало выявляться, что показания «свидетелей» самоубийства Гитлера мало чего стоят. Опираясь на свои исследования, а также работы Е. М. Ржевской, А. Иоахимстиллера, В. Мазера, В. А. Брюханов писал: «Понятно, что Гитлер имел совершенно законное право побеспокоиться о своей жизни и здоровье чуть больше, чем это делали непосредственные руководители государств антигитлеровской коалиции вместе со всеми их многочисленными советниками и профессиональными убийцами, столь трогательно заботившимися о Гитлере вплоть до самого конца войны! 

Гитлер и побеспокоился — об этом свидетельствовал известный персонаж, прославившийся своими запутанными и противоречивыми признаниями и показаниями, зубной техник Фриц Эхтман. 

В мае — июне 1945 года он "опознал" "труп Гитлера" по якобы изготовленным им самим зубным протезам, которых он на самом деле не мог изготавливать — они были сделаны и установлены за несколько лет до его появления в окружении Гитлера. 

Затем к лету 1947 года Эхтману уже основательно надоело сидеть в советской тюрьме, и он начал осторожно, но очень прозрачно намекать на то, что еще в январе 1945 года получил четкое задание на изготовление дубликатов искусственных зубов Гитлера для последующей их установки его двойнику. 

Но политическая конъюнктура складывалась так, что никто в этих откровениях Эхтмана тогда не нуждался, и пришлось ему посидеть еще немало лет, а потом, позднее, возник спрос на совсем другие его показания — и уж он постарался не подкачать, снова доказывая, что в 1945 году опознал труп подлинного Гитлера, а потом вновь стал сеять в этом сомнения! Что сделаешь, если жизнь прирожденных или воспитанных лжесвидетелей обычно далека от безмятежности, покоя и комфорта и, главное, от последовательности!..»4. 

Зададимся вопросом: если Гитлер действительно уцелел, то могли ли об этом не знать лидеры держав — членов антигитлеровской коалиции? Не могли. Кстати, они никогда не утверждали, что у них есть доказательства смерти «Алоизыча». Сталин в Потсдаме (17 июля 1945 года) настаивал, что Гитлеру удалось скрыться; Жуков (6 августа 1945 года): «Опознанного трупа Гитлера мы не нашли»; Эйзенхауэр (12 октября 1945 года): «Есть все основания утверждать, что Гитлер мертв, но нет ни малейшего прямого доказательства этого факта». 

В-третьих, С. Данстен и Дж. Уильямс подчеркивают (и убедительно доказывают этот тезис содержанием своей книги), что «побег Гитлера из Берлина. на удивление хорошо задо­кументирован» (P. 249). 

Думаю, если предположить, что мировые лидеры знали, что Гитлер жив (они ни разу не позволили себе прямо сказать, что он мертв), и при этом не предприняли мер к его поимке, значит, речь должна идти о молчаливом согласии или просто о сговоре, или, если угодно, о договоренности. Гитлеру могли позволить уйти в будто бы небытие — в обмен на что-то, на какие-то козыри, которые фюрер выложил на стол. 

«Козыри» эти были представлены как «кнутом», так и «пряником». «Кнут» — угроза подвергнуть бомбардировке новым оружием восточное побережье США, и есть сведения, что демонстрация была проведена (американские власти представили ее как взрыв снаряда, или снарядов, неподалеку от Нью-Йорка). Но «пряники» были значительно мощнее. Речь идет о трех вещах. 

Первое: часть награбленных богатств. Американцы захватили только «золото рейха» (около 20 процентов общих «запасов»), которым профинансировали план Маршалла, но не нашли «золото партии», которым ведал обергруппенфюрер СС Франц Шварц, и «золото СС». Ограбление Европы было одной из составляющих гитлеровской политики в частности и Второй мировой войны вообще. Впрочем, по некоторым сведениям, военно-морская (sic!) разведка Германии еще в 1931 году составила список крупнейших государственных и частных коллекций произведений искусств, антиквариата и нумизматики в Европе. После оккупации нужно было только подгонять грузовики по означенным адресам. «История Второй мировой войны, — пишет А. Мосякин, — это не только вполне изученная картина военных действий, но и еще не вспаханная целина бесконечных перемещений, насильственных изъятий и гибели культурного и исторического наследия целых народов. Под грохот пушек творился вселенский "круговорот сокровищ". Эшелонами из одних мест в другие вывозились произведения искусства, ценности дворцов, музеев, церквей и библиотек, частные и государственные архивы, имущество граждан. Сна­чала народы большинства европейских стран ограбили гитлеровцы и их приспешники, а потом награбленное ими "прихватизировали" победители. И здесь надо отчетливо понимать, что за этим стояло не примитивное воровство (хотя и оно имело место), а нечто гораздо большее. Еще Гитлер хотел использовать награбленные им ценности как инструмент в будущих мирных переговорах. Об этом пишет в своих мемуарах Альберт Шпе-ер, о том же есть документы в архиве Г. Штайна». В данном контексте важно, что Гитлер изначально собирался использовать награбленное в качестве «гирьки» на весах мирных переговоров. А грабили немцы систематически и в огромных масштабах. Этим занимался Оперативный штаб под руководством рейхсляйтера Альфреда Розенберга (Einsatzstab Reichsleiter Rosenberg fur die Besetzen Gebiete — ERR). Не говоря уже о том, что нацисты опустошили центральные банки всех захваченных стран. 

Второе, и это очень важно, «козырем» мог быть убойный компромат на мировую верхушку, нарытый немецкой разведкой и агентурой влияния в 1920-х — первой половине 1940-х годов. 

Третье — часть технических достижений рейха (патенты, технологии), который по ряду направлений обогнал СССР и США на десятилетия. По мнению К. П. Хидрика, одним из объектов технического отступного, переданного Борманом американцам, могли быть уран и взрыватели для атомных бомб, сброшенных в августе 1945-го на Хиросиму и Нагасаки. В истории с Манхэттенским проектом есть одна загадка: американцам еще в начале 1945 года ката­строфически не хватало урана, и они никак не могли произвести хорошие взрыватели — а в августе они уже сбрасывали атомные бомбы на японские города. В работе «Критическая масса: как нацистская Германия отдала обогащенный уран для создания американской атомной бомбы» К. П. Хидрик пишет, что бомба «Little boy», сброшенная на Хиросиму, содержала 64,15 килограмма обогащенного урана — это практически все, что было произведено с середины 1944 года в США (в Оук Ридж, Теннеси), для второй бомбы урана не было — но бомба появилась. 

Загадка разрешается, если предположить, что уран и взрыватели были переданы американцам в обмен на отказ от преследования после войны. Есть ли свидетельства в пользу такого предположения? Целый ряд исследователей, включая К. П. Хидрика (его работа основана на документах Национального архива США), Дж. Фаррелла, Дж. Мар-рса, Х. Стивенса и других считают, что есть. Главную роль в истории с передачей урана играла подводная лодка U-234. Она отплыла из Киля в марте 1945 года. На борту находились изобретатель взрывателя для атомной бомбы доктор Хайнц Шли-ке, два японских офицера — полковник ВВС Гэндзо Сёси и капитан ВМС Хидео Томокага, — а также 240 метрических тонн груза, включая два разобранных истребителя МЕ-262, взрыватели и десять позолоченных цилиндров с 560 килограммами окиси урана (этого хватило бы для восьми бомб типа той, что была сброшена на Хиросиму; у самих американцев едва хватило на одну). 

Использование позолоченных цилиндров свидетельствует о том, что речь идет о высокообогащенном уране-235: золото — эффективная защита от радиации. Члены команды посмеивались над японцами, под руководством которых вносили груз, замаркированный «U-235», полагая, что те перепутали номер подводной лодки (U-234). Но путаницы не было: маркировка «U-235» означала уран, который предназначался для японцев и их бомбы. Однако 14 мая 1945 года U-234 получила из Берлина приказ (реально его в это время мог отдать только Борман) сдаться американцам; узнав о сдаче, японцы покончили жизнь самоубийством и были похоронены в море. Когда американцы официально предъявили захваченный груз морскому ведомству, в нем отсутствовали оба истребителя и 70 тонн груза. 

Уран-235 — далеко не единственный научно-технический «объект» для обмена, который могли предложить нацисты; были и другие, не говоря уже о «ненаучно-технических» (в том числе сведения о том, где спрятаны бесценные предметы искусства). 

Размен части активов, техники и компромата на жизнь и послевоенное функционирование верхушки рейха в заранее созданных структурах, разумеется, аморален, но политически мог выглядеть весьма целесообразно в глазах всех участников сделки, особенно если учесть интерес американцев к использованию нацистов против СССР. Не надо забывать и тот факт, что Третий рейх был брутальным экспериментом по созданию нового мирового порядка, в котором была заинтересована западная элита в целом (отработка управления большими массами оболваненного населения, двухконтурная система власти — партия и неоорден СС, жесткий социальный контроль и т. д.), и одновременно бизнес-проектом этой элиты. Достаточно взглянуть на связи американских и немецких финансистов и промышленников, на «ИГ Фар-бениндустри». Если сделка, о которой идет речь, состоялась — а похоже, так оно и было, — журналисты и ученые всех стран, обслуживающие свои верхушки, должны были «убедительно доказывать», что Гитлер мертв, выполняя установку тех, кто знал правду и условия ее рождения. Если бы люди узнали, что победители Зла пошли с ним на сделку, разрешив тому, кого заклеймили как «преступника № 1 всех времен и народов», жить спокойно и в комфорте, в то время как его ближайшее окружение (а по сути и его, заочно) судили в Нюрнберге, то обнажившаяся правда вызвала бы грандиозный скандал и оборвала бы многие карьеры. Ведь сказал же как-то А. А. Громыко, что если бы мир узнал правду о реальности, то он взорвался бы. Поэтому фюрер должен был считаться мертвым: «Следствие окончено, забудьте». И наука, а также журналистика — продажные или просто недалекие — работали на эту «забывчивость». 

Однако, как ни прячь, следы всегда остаются — их нужно уметь найти. Как говорил герой романа «Вся королевская рать» губернатор Вилли Старк, «всегда что-то есть. Человек зачат в грехе и рожден в мерзости, путь его — от пеленки зловонной до смердящего савана. Всегда что-то есть. Нужно только копнуть». Или: «Кто не слеп, тот видит», — говорил уже не ли­тературный, а реальный герой — Лаврентий Берия. 

Вот как увидели бегство Гитлера С. Данстен и Дж. Уильямс, которые, используя воспоминания участников и некоторые документы, прошли по следам фюрера. Готовили бегство в течение нескольких месяцев Борман и шеф гестапо Мюллер. Корни этого «тандема», не принадлежавше­го когорте «Alter Kampfer» (Борман вступил в НСДАП в 1926-м., а Мюллер уже в 1930-е годы), уходят в 1930 год, когда Мюллер помогал Борману запутывать следствие по делу Гели Рау-баль — племянницы и, по-видимому, любовницы Гитлера, не то покончившей жизнь самоубийством, не то убитой самим Гитлером в припадке гнева (причины выдвигаются разные: здесь и ссора, и беременность Гели от Гитлера, и беременность от какого-то еврея-виолончелиста). 

В пятницу 27 апреля 1945 года Борман из нескольких вариантов ухода решил использовать подземный переход (450 метров) к тоннелям метро, тоннели, а затем самолет. Но сначала те, кто готовился бежать, должны были «умереть», точнее — умереть должны были двойники. С двойниками у Гитлера проблем не было — их у него имелось аж 12 (убит скорее всего был Густав Вебер, который стал заменять фюрера после покушения 20 июля 1944 года); для Евы Браун тоже нашли какую-то молодую актрису из «гарема» Геббельса; нашли даже собаку-двойника для любимицы фюрера овчарки Блонди, с которой он не желал расставаться (немецкая педантичность и немецкая сентиментальность «в одном флаконе»). В полночь 28 апреля беглецы отправились в путь. В полночь 29 апреля был разыгран фарс с «самоубийством Гитлера и Евы». 

 В систему тоннелей метро группа вошла в районе станции «Кайзерхоф» (ныне — «Моренштрассе»); выйдя из здания станции «Фербеллинер плац», беглецы сели в три танка «Тигр-II» и два полугусеничных бронетранспортера Sd. Kfz. 251/3, которые отвезли их к находящейся в километре взлетной полосе на Гогенцоллерндам. Самолет Ju-52, которым управлял опытный летчик гауптштурмфюрер СС Петер Эрих Баумгарт, приземлился в Травемюнде, откуда беглецы, пересев на Ju-252, вылетели в Испанию на военный аэродром Морон. «Пересадка Гитлера с немецкого "Юнкерса" Ju-252 на "Юнкерс" Ju-52 с бортовыми знаками Еегс del Aire — испанских ВВС — на испанской базе в Реусе 29 апреля была осуществлена быстро и в обстановке секретности» (P. 253). 

Ju-52 доставил Гитлера на Фуэр-тавентуру (Канарские острова), где его приняла на борт подводная лодка U-518. Гитлер выбрал капитана именно этой подлодки — 25-летнего, но уже очень опытного Ганса-Вернера Оффермана. Проделав за 59 дней (по другой версии — 53 дня) путь в 8,5 тысячи километров, U518 прибыла к берегам Аргентины (Мар дель Плата) в конце июля 1945 года. Удивительно, но, как отмечают авторы «Серого волка», и об этой высадке сохранились воспоминания очевидцев — воистину «нет ничего тайного», «нужно только копнуть». Из Мар дель Плата беглецы вылетели в эстансию Сан-Рамон неподалеку от города Сан-Карлос де Барилоче. Всем, кто работал на эс-тансии, прибывших представили как гостей хозяев. В марте 1946-го работников эстансии собрали и сообщили, что гости погибли в автокатастрофе, и запретили впредь обсуждать эту тему (P. 238). Таким образом, след четы герра и фрау Гитлер обрубался и заметался во второй раз, но теперь уже не в Берлине, а в Патагонии. Ну а беглецы обосновались всего в 90 километрах от Сан-Рамона — в эстан-сии Иналько (близ деревни Вилья-Ангостура, прямо на границе с Чили). Иналько, воспроизводившая архитектурные элементы резиденции фюрера «Бергхоф» в Альпах, была главной резиденцией Гитлера с июня 1947-го по октябрь 1955 года. А затем следы Гитлера теряются в очередной раз. По одной из версий, он умер в полдень 13 февраля 1962 года, по другой, менее точной, — между 1960 и 1970 годами. 

Выскажу предположение: возможно, Гитлер действительно умер в 1962 году, но возможно и другое — очередной обрыв следа. Наконец, есть у меня сомнение и по поводу того, что в Латинской Америке жил Гитлер, а не двойник. Хотя сделка с мировой (прежде всего американской) верхушкой и могла быть заключена, Гитлер ни в коем случае не должен был верить янки. А потому скорее всего раньше или позже он должен был задействовать двойника. По логике, в Барилоче должен был постоянно проживать именно один из двойников, а Гитлер, сделав пластическую операцию, мог жить где-то еще, причем скорее всего не в Аргентине, Парагвае или на Мальдивских островах, а в Европе — в Австрии или Баварии: «Где умный человек прячет камешек? Среди камешков на морском берегу» (К. Г. Честертон), то есть там, где заведомо не будут искать, тем более зная, что фюрер жи­вет в Барилоче. Ведь заявил же в 1943 году Карл Дениц: «Подводный флот Германии может гордиться тем, что участвовал в создании рая на земле, неприступной крепости для фюрера в одном из уголков земного шара». 

Что касается Бормана, Мюллера и Каммлера, то с доказательствами их смерти дело обстоит совсем плохо. Обенгруппенфюрер СС Ганс Каммлер, под контролем которого находились все важнейшие работы рейха по созданию сверхоружия, а также тяжелая дальняя транспортная авиация (несколько Ju-290 и два огромных Ju-390, «один из которых, согласно Агостону, 28 марта 1945 года совершил перелет в Японию через Северный полюс»8), просто исчез — вообще, исчез с концами. Мюллер был признан погибшим (хотя Шелленберг в написанных под диктовку британцев мемуарах заявляет, что Мюллер и Борман «ушли» к русским — врал, естественно), родственники поставили надгробие над его могилой с надписью: «Дорогому папочке». Когда в 1963 году могилу вскрыли, в ней обнаружили скелеты сразу трех «папочек» — и ни один из них не был Мюллером. 

Единственное «свидетельство» смерти Бормана — сомнительные показания его дантиста, оказавшегося в советском плену. Симон Визенталь ему не поверил — и правильно сделал. Показательно, что когда в 1969 году израильская разведка стала подбираться к монастырю доминиканцев Сан-Доминго (Галисия, Испания), там случился пожар, причем начался он аккурат с тех полок, где хранились записи о гостях монастыря за 1946 год. 

Еще одна интересная деталь. Сын Бормана Адольф в 1958 году стал католическим священником, мисси-онерствовал в бельгийском Конго, был захвачен мятежниками и при­говорен к смерти. «С фронта сняли роту десантников, и в ночь перед казнью бельгийские парашютисты были сброшены на деревню. Мятежников перебили, и Адольф Борман оказался освобожден»9. Командовал десантниками знаменитый Боб Де-нар, по признанию которого, ему и его отряду очень хорошо заплатили. Кто заплатил? Скорее всего Мартин Борман, тем более что в Конго тогда было немало наемников из бывших эсэсовцев (пройдет еще немного времени, и противостоять им будут кубинцы во главе с Че Геварой, который после своей неудачной конголезской эпопеи эпатажно скажет: «Я ненавижу расизм и негров»). 

По версии авторов, Борман оставался в Германии (то ли в Мюнхене, то ли даже в русском секторе — все то же «где умный человек прячет камешек?») до июля 1946 года. Затем он пе­ребрался в монастырь Сан-Доминго в Испании, а в конце лета 1947 года решил, что настало время перебираться в Аргентину. Но перед этим во время визита Эвы Перон в Испанию (июнь 1947 года) он скрепил печатями пактнацистов с семьей Перон: ценности на почти миллиард долларов в обмен на безопасную жизнь в Аргентине. Эва поставила Бормана в известность о том, что в своей стране аргентинцы оставляют ему четверть перевезенных в страну награбленного добра, а остальное передается через доверенных лиц на хранение в швейцарских банках. Оставшаяся часть была огромной: 

187 692 400 рейхсмарок золотом; 

17 576 386 долларов США; 

4 362 500 фунтов стерлингов; 

24 976 442 швейцарских франка; 

8 370 000 голландских флоринов; 

54 968 000 французских франков; 

87 килограммов платины; 

2,77 тонны золота; 

4 638 карат бриллиантов и других драгоценных камней. 

Даже оставшаяся Борману четверть этого богатства была огромным состоянием. Вместе с инвестициями в более чем триста компаний по всему экономическому спектру Латинской Америки — в банковской сфере, промышленности и сельском хозяйстве (одна только корпорация Lahusen получила 80 миллионов песо) — эти деньги стали «важным фактором в экономической жизни Южной Америки» (см. P. 264). Однако сути дела это не меняло: выражаясь нынешним языком, могущественного Бормана элементарно кинули. «Эта афера ста­ла возможной благодаря потворству и молчаливому согласию людей, которым в Аргентине Борман доверял больше всех, — Людвига Фройде, Ри-кардо фон Лёйте, Рикардо Штаудта и Генриха Дёрге; все они имели доверенности на управление банковскими счетами, открытыми в Буэнос-Айресе для проведения операции "Огненная Земля"» (P. 259). 

Однако у Бормана и членов его «Организации» была хорошая память, и если Эвите, женщине умной и опасной, они ничего не могли сделать (по крайней мере открыто и сразу, но, как говорится, можно и другим способом: через какое-то время она заболела раком и спустя несколько лет умерла; это сегодня можно заблокировать ген р53, и человек умрет от онкологии в течение трех-четырех месяцев; в 1940-е годы немецкие врачи уже умели вызывать рак, хотя не скоротечный, — «натренировались» на заключенных в концлагерях). А вот предавшие Бормана банкиры «стали скоропостижно умирать один за другим. Генрих Дёр-ге скончался при загадочных обстоятельствах в 1949 году; Рикардо фон Лёйте был найден мертвым на улице в Буэнос-Айресе в декабре 1950 года, а Рикардо Штаудт пережил Лёйте всего на несколько месяцев. Людвиг Фрой-де, центральная фигура в операции "Огненная Земля", умер в 1952 году, выпив отравленный кофе. Хуан Дуар-те, младший брат Эвиты, в 1954 году был убит выстрелом в голову; по официальной версии, он покончил жизнь самоубийством» (P. 261). 

И опять же я не исключаю и в этом случае игру с двойником и обрывание следов. Поэтому аккуратнее будет сказать, что Гитлер умер между 1960 и 1970 годами. 

Даже если бы С. Данстен и Дж. Уи-льямс не выложили огромный пласт информации и документальных свидетельств, заставляющих поверить в их версию, смерть Гитлера и без этого казалась бы весьма сомнительной. Во-первых, Гитлер не был суицидальным психотипом. Во-вторых, не для того верхушка с 1943 года готовила послевоенный запасной аэродром в виде структур, кадров, активов, чтобы в 1945-м фюрер ушел из жизни, — так не бывает. Собственно, в послевоенной истории интересна не столько судьба Гитлера, сколько созданная Борманом, Мюллером и Каммлером глобальная финансово-политическая сетевая структура «Четвертый рейх», которую нередко именуют «нацистским интернационалом», что на самом деле не одно итоже — частичное совпадение по принципу «кругов Эйлера»; как говорит нацист, один из персонажей романа О. Маркеева «Странник. Тотальная война»: «Рейх не исчез, он стал невидимым. И его война не проиграна. Она стала тотальной». 

То, как готовилось создание этой структуры, исследует в своей работе «Четвертый рейх» весьма интересный аналитик Джим Маррс. Его работа вышла на несколько лет раньше «Серого волка», авторы которого использовали содержащуюся в ней информацию. Однако если их интересовало в ней только то, что может быть использовано в качестве иллюстрации к бегству Гитлера, то работа Маррса затрагивает целый ряд намного более важных проблем, чем судьба супругов Гитлер, а именно — наследие Гитлера: национал-социализм, «невидимый рейх». Во Второй мировой войне, считает Маррс, потерпели поражение немцы, немецкая армия, но не нацисты, которые рассеялись по миру (включая США, где сотни бывших нацистов стали работать в военно-промышленном комплексе — как например, Вер-нер фон Браун, который осуществил наиболее важные запуски американских ракет именно 20 апреля — в день рождения фюрера), поддерживая, однако, тесные связи друг с другом. 

Маррс подчеркивает тот факт, что поражение нацизма не было зафиксировано юридически: Кейтель, а затем Йодль подписали капитуляцию от имени Верховного командования вермахта, армии, но не от имени государства и партии, а союзники в эйфории победы не обратили на это внимание: «...в документах о капитуляции Германии не упоминается немецкое правительство, руководство которым к тому времени по личному указанию Адольфа Гитлера, фюрера и рейхсканцлера, было передано гросс-адмиралу Карлу Деницу, заменившему его в качестве президента Германии в последнюю неделю войны. То есть немецкая армия капитулировала пе­ред армией союзников, поскольку акт подписан только военными; для союзников правительства Германии просто не существовало. Таким образом, юридическая ситуация в конце Второй мировой войны оказалась практически противоположной той, что создалась после капитуляции Германии в Первой мировой войне. Союзники не оставили шансов заявить о том, что армия не капитулировала, но забыли упомянуть о правительстве Третьего рейха и, что более важно, о нацистской партии». 

Значительную часть своей работы Маррс посвящает теме «тайная история Третьего рейха», показывая, как США, американский капитал поднимали в 1930-е годы военно-экономическую мощь Третьего рейха. Особенно он подчеркивает роль Рокфеллеров и их доверенных лиц Даллесов, особенно Аллена, будущего директора ЦРУ. По сути, он говорит об американо-германском капитале, причем американский сегмент как минимум не менее виновен в раз­вязывании Второй мировой войны, чем немецкий. Англо-американцы — Сити и Уолл-стрит — вкладывали в немецкую экономику, «несмотря на все эксцессы нацистского режима, и этот сговор продолжал работать даже после того, как в сентябре 1939 года началась война» (P. XXVIII). 

Разумеется, историю пишут победители — поэтому ни американцы, ни британцы не попали в число тех, кого замечательный советский писатель, лауреат Сталинской премии Николай Шпанов верно назвал «заговорщиками» и «поджигателями». Это прекрасно понимал, например, Черчилль, который произнес: «История будет добра ко мне, ведь я сам буду ее писать». Старика Уинстона придется огорчить до невозможности: историю пишет не только он, но и другие победители, в частности — русские; и нет ничего тайного, что не стало бы явным, в том числе и роль англосаксов (британцев и американцев) в разжигании Второй мировой войны, в «наполнении сосуда до краев». 

Сегодня об этой роли писать тем более необходимо, что англосаксы (и их «пятая колонна» в РФ) все шире развертывают пропагандистскую кампанию, цель которой — приравнять гитлеровский режим к сталинскому и возложить на СССР такую же (если не больше) ответственность за развязывание Второй мировой войны, как и на Третий рейх; ну и само собой — обгадить нашу победу и вытолкнуть Россию из числа великих держав-победительниц. Вспомнить бы англосаксам поговорку: «Не бросай камни, если живешь в стеклянном доме» — ведь исследования последних десятилетий со стеклянной ясностью показывают активную роль США и Великобритании в разжигании мирового пожара, в приведении Гитлера к власти, в накачивании военных мускулов Третьего рейха для удара по СССР, в стравливании Германии и СССР, в провоцировании Японии. Но «британско-американская свастика», в прямом и переносном смысле, — это отдельная тема, и мы к ней обязательно обратимся к «радости» наших бывших союзников, а сейчас вернемся к книге Маррса. 

После сражения на Курской дуге (июль — август 1943 года) стало ясно, что Третьему рейху не устоять. Однако еще в марте 1943-го нацистское руководство в лице Бормана начало готовиться к «жизни после смерти», разрабатывая планы эвакуации верхушки рейха и награбленного богатства. Поразительный факт: уже весной 1944 года в Европе вышла книга известного в то время корреспондента Курта Рейса «Нацисты уходят в подполье». В ней детально описывались нацистские планы политического выживания (не говоря о физическом) в послевоенном мире. 

«Они (нацисты. — А Ф.), — писал Рейс, — обладают намного лучшими средствами перехода в подполье, чем какое-либо другое потенциально подпольное движение в мировой истории. В их руках вся структура (machinery) хорошо организованного нацистского государства. И у них большой запас времени, чтобы приготовить все как надо. Они много работали, но они ничего не делали в спешке, не оставили ничего на волю случая. Все было логически продумано и организовано до мельчайшей детали. Гиммлер [с Борманом] спланировал все с исключительным хладнокровием. Он привлек к работе только высококвалифицированных экспертов — самых квалифициро­ванных в области подпольной работы <...> Теперь, когда партия решила уйти в подполье, но все еще сохраняет свою организацию, все, что она должна сделать, — это действовать в обратном порядке; то есть перевести — или, более точно, — перевести в направлении противоположном тому, что делали раньше, аппарат государства в партийный аппарат — не слишком трудная задача, поскольку оба аппарата организованы одинаково» (P. 32). 

Согласно Рейсу, первые сомнения по поводу судьбы рейха возникли у его руководства еще до разгрома 6-й армии под Сталинградом. 7 ноября 1942 года, всего лишь через два дня после высадки союзников в Северной Африке, в Мюнхене состоялась встреча Гиммлера и Бормана. Гиммлер сказал следующее: «Возможно, что Германия потерпит военное поражение. Возможно даже, что ей придется капитулировать. Но никогда не должна капитулировать Национал-социалистическая рабочая партия Германии. Именно над этим мы должны отныне работать». С этого момента начинается борьба между Гиммлером и Борманом за руководство созданием по­слевоенной глобальной нацистской сетевой структуры; в июле 1944-го она достигнет предельной остроты, но победит Борман, то есть не (нео) орденские, а партийные структуры рейха в союзе с финансистами. 

В мае 1943 года несколько крупных немецких промышленников встретились у Круппа в замке Хюгель близ Эссена. Было принято решение начать внешне дистанцироваться от нацистского режима — так будет легче работать после войны. «Развод» с самого начала был фиктивным, поскольку все делалось с согласия верхушки рейха, в частности Геринга. Впрочем, не Геринг и не Гиммлер занимались реальной подготовкой эвакуации режима, а Мартин Борман. 

Маррс представляет следующую биографию Бормана: родился в 1900 году; воевал в артиллерии (Маррс, к сожалению, не упоминает, что, по некоторым сведениям, во время войны Борман попал в плен, провел два года в Харькове, где, кстати, у его деда в XIX веке был «бизнес»). По возвращении в Германию Борман вступил во Фрайкор, отсидел в 1924-м году в тюрьме за убийство своего бывшего школьного учителя, которого Борман счел предателем; затем вступление в НСДАП и довольно быстрая карьера. После полета Гесса (май 1941 года) Борман, которого называли «Макиавелли за письменным столом» (Ева Браун — более хлестко: «сексуально озабоченная жаба»), становится «наци № 2», а в 1943-м обретает полноту контроля и над партией, и над экономикой рейха, включая работы по сверхсекретным техническим проектам. При этом ему удалось вырвать экономику из рук Гиммлера: он убедил Гитлера запретить шефу СС отдавать приказы гауляйтерам по линии СС.

10 августа 1944 года — то есть сразу после разгрома армий группы «Центр» в Белоруссии и группы армии «Б» в Нормандии — Борман собрал ведущих промышленников и финансистов рейха, партийных чиновников в отеле «Мэзон руж» (он же 

Главной темой была разработка схемы, по которой в послевоенный период экономика Третьего рейха эффективно работала бы, принося прибыль. Схема стала известна под названием «Aktion Adlerflug» (операция «Полет орла»), она была составным элементом долгосрочного геостратегического плана нацистов «Закат Солнца». По сути, пишет Дж. Фаррелл, это был «грандиозный план, составленный и принятый к исполнению лично рейхсляйтером нацистской партии Мартином Борманом еще до окончания войны, он заключался в том, чтобы превратить национал-социализм в международный фашизм, проник­нуть в ключевые институты — а затем и установить над ними контроль — тех государств, которые победили Третий рейх и вынудили нацистскую партию уйти в подполье». 

Это был план скрытого сохранения национал-социализма в послевоенном мире с помощью массового вывода из Германии капитала, золота, акций, облигаций, патентов, авторских прав и даже технических специалистов. Представитель Бормана опергруппенфюрер СС доктор Шайд, директор фирмы «Hermadorf und Schenburg Company», объяснил цель совещания так: «Немецкая промышленность (в лице ее "капитанов". — А. Ф.) должна понять, что сейчас войну уже не выиграть, и предпринять шаги для подготовки послевоенной коммерческой кампании, которая в свое время обеспечит экономическое возрождение Германии. <...> Нацистская партия понимает, что после поражения Германии наиболее известных ее вождей обвинят как военных преступников. Однако в сотрудничестве с промышленниками она сможет устроить своих менее видных, но не менее важных членов на немецкие фабрики в качестве технических экспертов или сотрудников исследовательских и дизайнерских отделов» (P. 110—111). 

 В рамках этого плана Борман при помощи СС, Дойче банка (ДБ), стальной империи Франца Тиссена и, конечно же, «ИГ Фарбениндустри» создал 750 иностранных (по вывеске) корпораций, в том числе 233 — в Швеции, 214 — в Швейцарии, 112 — в Испании, 98 — в Аргентине, 58 — в Португалии и 35 — в Турции (см. P. 110—111 ). 

Участники совещания в «Мэзон Руж» понимали, что война проиграна, но было решено: Германия будет держаться и продолжать войну ровно столько, сколько нужно для достижения определенных целей, «которые обеспечат Германии экономическое возрождение после войны» (P. 86). И разумеется, создание «невидимого рейха». Иными словами, держаться до тех пор, пока не будут эвакуированы руководство рейха, золото и награбленные сокровища, архивы, технологии (патенты) и часть техники. 

Пол Мэннинг, написавший о Бормане книгу, отметил, что тот использовал все возможные средства, чтобы скрыть реальных собственников созданных им корпораций и их партнеров: подставных лиц, опционные контракты (опционы на бирже), соглашения о взаимной коммерческой деятельности, банковский индоссамент (то есть передаточная надпись на обороте чека без указания лица, которому переуступается документ), депозиты условного депонирования, залоги, ссуды под обеспечение, права на первоочередной отказ, контракты по контролю и регулированию исполнения, сервисные договоры (на предоставление услуг), соглашения о патентах, картели, процедуры, связанные с подоходным налогом. При этом копии всех трансакций сохранялись. Позднее их отправили в архив Бормана в Южную Америку 

Борман следовал стратегии председателя «ИГ Фарбениндустри» Германа Шмитца: названия различных компаний и корпораций постоянно менялись, чтобы запутать вопрос с собственностью. Так, «IG Chemic» превратилась в «Societе Internationale pour participations Industrielles et Com-merciales SA», тогда как в Швейцарии эта организация была известна как «International Industrie und Handelsbe-teiligungen AG», или «Interhandel». Руководителями компаний формально назначались граждане других стран. У самого Бормана был личный счет в Рейхсбанке на вымышленное имя «Макс Хелигер», на который он переводил значительную часть богатства рейха. С помощью своего главного спеца по экономике доктора Хельму-та фон Хуммеля Борман выводил эти средства из страны для их дальнейшего использования. 

В 1941 году 171 американская корпорация вложила 420 миллионов долларов в немецкие компании. Когда началась война, оперативники Бормана в нейтральных странах (Швейцария, Аргентина) просто скупили американские акции, используя фонды иностранной валюты в отделениях ДБ и швейцарских банков в Буэнос-Айресе. Крупные бессрочные вклады были размещены в крупнейших банках Нью-Йорка. В центре этой программы «бегства капиталов» находился конгломерат «ИГ Фарбениндустри» (ИГ Фарбен), который обеспечивал Третьему рейху немало технических прорывов и о котором нужно сказать особо, поскольку в ХХ веке у этой структуры нет аналогов — так же, как в XVIII веке не было аналогов у британской Ост-Индской компании, а еще раньше — у Венеции. Причем если Венеция и Ост-Индская компания — это один исторический ряд, то «ИГ Фарбен» — другой, альтернативный и более того — бросивший вызов венецианско-британскому.  

Источник: svom.info

 


01.05.2013 «Нормальная наука» versus «аналитика»

 

Статья первая 

Время идет, и чем дальше в прошлое уходит война, тем больше она оставляет нам загадок и тайн. В традиционном нарративе о войне образуется все больше дыр. Растет число вопросов. Кто был главным поджигателем войны? Противоречия каких стран сыграли решаю­щую роль в возникновении Второй мировой войны? Какую роль сыграли британцы и американцы в приходе к власти Гитлера? Кто виноват в поражениях Красной армии летом 1941 года? Почему «союзники» так долго тянули с открытием «второго фронта» и каковы были главные условия этого открытия? Готовилось ли руководство Третьего рейха к «жизни после смерти», к существованию в виде тайной глобальной сетевой структуры «Четвертый рейх», и если да — то с какого момента и как? Кто создавал Четвертый рейх? Какова судьба вождей Третьего рейха: действительно ли погибли те, кого официально объявили погибшими? 

На часть этих вопросов пытаются ответить авторы книг, которые находятся в центре нашего обзорного эссе, выступают его связующим звеном, своеобразным магнитом. Сразу предупрежу читателя: книг не из узконаучных, то есть они написаны людьми, формально не относящимися к науке как институту в социологическом и ведомственном смыслах слова. Авторы — журналисты, занимающиеся аналитикой. Но во-первых, это не значит, что мы имеем дело с не рациональным исследованием — профессиональная аналитика не хуже, а нередко лучше и точнее социально-исторической науки. Во-вторых, последняя не любит заниматься пробле­мами, о которых пойдет речь. Об этом явлении, его причинах имеет смысл поговорить, прежде чем перейти к разговору о книгах и той реальности, которую они отражают. Как говорил непопулярный сегодня В. И. Ленин, тот, кто берется за решение частных вопросов без предварительного решения вопросов общих, будет на каждом шагу натыкаться в решении частных вопросов на эти нерешенные общие. 

К сожалению, официальная наука, та, которую англосаксы называют «conventional science» или «conven-tional scholarships мало занимается острыми вопросами, делая вид, что официальные схемы и интерпретации в главном бесспорны, а дискутировать можно только по поводу деталей, мелких частностей. Причины очевидны. Во-первых, сама наука в ее нынешнем состоянии и ее организационных формах — структура довольно ригидная и иерархическая; пересмотр, тем более кардинальный, схем, которые подаются в качестве незыблемых и в подтверждение которых написаны тонны диссертаций, обесценивает или, как минимум, ставит под сомнение и написанное, и иерархию. И может вскрыться, что король-то — голый: кандидат «А» вовсе не кандидат, а недоросль; доктор «Б» вовсе не доктор, а двоечник; академик «В» — в лучшем случае продвинутый семиклассник. 

Во-вторых, наука — только в идеале поиск истины. Когда-то в «Зияющих высотах» А. А. Зиновьев заметил, что современная наука не есть сфера человеческой деятельности, участники которой только и заняты поисками истины. Помимо научности в науке содержится и антинаучность, которая нередко выглядит более научно, чем научность; антинаучность, согласно А. А. Зиновьеву, паразитирует на на­учности и соотносится с ней, как сорняк и культурное растение. Сам факт существования антинаучности объ­ясняется тем, что наука — массовое явление, управляемое социальными законами. В реальности же это один из организованных способов «жизнедеятельности множества людей, добывающих себе жизненные блага и добивающихся жизненного успеха (известности, степеней, званий, наград)», а формальная основа этого способа — деятельность, именуемая научной; формальная — поскольку «лишь для ничтожной части этих профессионалов научное познание есть самоцель»1. В связи с этим, фиксирует А. А. Зиновьев, третье и, пожалуй, главное препятствие на пути научного познания социальных объектов — гигантская армия людей, профессионально занятых в сфере науки. 

Парадокс? Отнюдь нет. По достижении определенного количества занятых лиц в любой организации происходят качественные изменения: мало того, что все большая часть работы выполняется все меньшим числом сотрудников, то есть нарастает балласт, который социально играет все большую роль, а его представители часто выталкиваются на руководящие должности со всеми вытекающими последствиями. Но главное — на смену реализации содержательных, сущностных задач приходит воспроизводство функциональных и формальных сторон и прежде всего — поддержание и укрепление иерархии. Последняя в науке лишь внешне имеет респектабельный академический вид, а по сути это обычная чиновничья «контора дяди Никанора», в которой старшие чиновники провозглашаются «крупными учеными», «членами» различных степеней. Как говаривал чеховский герой, а «заглянешь в душу — обыкновенный крокодил». 

Теоретически в науке как форме профессиональной интеллектуальной деятельности авторитет должен определяться прежде всего профессиональными интеллектуальными достижениями. Однако на практике, поскольку наука развивается по социальным законам вообще и по законам социальности данной системы в частности, профессиональный (интеллек­туальный, деловой) авторитет часто имеет тенденцию подменяться и вытесняться авторитетом социальным, ранговым, начальническим — и чем крупнее, а следовательно — бюрок-ратичнее организация, тем в большей степени. Результат прост: крупными учеными, научными авторитетами провозглашаются (назначаются) начальники — вожди «научных племен» или даже «союзов научных племен», короче, если не научные ханы, то уж точно паханы. Такие паранаучные авторитеты — С. П. Новиков определил их как «стопроцентно фальсифицированных крупных ученых»2 — получают соответствующие звания, автоматически дающие право на совершение (в реальности — присвоение чужих) «выдающихся открытий». 

«Фальшивые ученые» нередко входят в роль и начинают всерьез считать себя не просто учеными, но выдающимися учеными, много сделавшими для науки, почему-то полагая объем корыта, в которое удалось всунуть рыло, показателем научных достижений. Как социальные персонажи «фальшаки» обрастают кликами, кланами, камарильями, челядью, которые выступают в качестве ядер «научных племен» («scientific tribes»), то есть именно того, что Т. Кун называл парадигмой — единством совокупности определенных подходов (способов видения реальности и постановки вопросов) и научного сообщества, продвигающего или даже навязывающего эти подходы в качестве доминирующих. Парадигма, дополним мы Куна советским опытом (впрочем, почему только советским? в западной науке дела обстоят во многом так же, но там начальническая бездарь лезет не в членкоры и академики — там это не приносит значительных материальных благ, — а в мэтры научных школ и т. п.), есть иерархия авторитетов. Исследование происходит в определенном поле, по «понятиям» этого поля, часто с учетом мнения живого фальш-классика или установок усопшего (тотем, божок) авторитета, «приватизированного» стаей более или менее бездарных учеников или выдающих себя за таковых3. 

Покушение на племенные авторитеты, как правило, карается — от мелких подлостей (при защите диссертации, прохождении монографии, избрании по конкурсу на должность, например профессора, и т. п.) до остракизма или войны на социо-профессиональное уничтожение, на вытеснение из дисциплины. Иными словами: авторитет есть социальное оружие, кистень парадигмы как социального индивида. Он — одно из средств поддержания традиции, то есть господства продукта (по)зна-ния над процессом (по)знания, знания — над познанием, знания — над пониманием. Попробуй поставить под вопрос теорию относительности, Большого взрыва или дарвиновскую теорию эволюции, или теорию по­мельче, и на тебя обрушатся тысячи стрел научно-племенных лучников. 

Известный науковед П. Фейерабенд верно заметил, что в науке оппонентов не столько убеждают, сколько подавляют: «Скептицизм сводится к минимуму; он направлен против мнений противников и против незначительных разработок... идей, однако никогда против самых фундаментальных идей. Нападки на фундаментальные идеи вызывают такую же "табу-реакцию, как "табу" в так называемых примитивных обществах. фундаментальные верования защищаются с помощью этой реакции, а также с помощью вторичных усовершенствований, и все то, что не охватывается обоснованной категориальной системой или считается несовместимой с ней, либо рассматривается как нечто совершенно неприемлемое, либо — что бывает чаще — просто объявляется несуществующим». 

Разбитая на зоны «научных племен», наука как иерархическая структура, освященная определенными интерпретациями, теориями, способами видения, болезненно реагирует на то, что может поколебать «средства освящения». В результате «нормальная наука» (Т. Кун) вытесняет все острое либо на свою периферию, либо вообще за свои пределы, объявляя ненаучным. 

«Цель нормальной науки, — писал Т. Кун, — ни в коем случае не требует предсказания новых видов явлений: явления, которые не вмещаются в эту коробку, часто, в сущности, упускаются из виду». И далее: «Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно они к тому же нетерпимы к созданию таких теорий другими. Напротив, ис­следование в нормальной науке направлено на разработку тех явлений и теорий, существование которых парадигма заведомо предполагает»4. Ну а то, что не предполагается, но возникает, объявляется либо «ненормальной наукой», либо «нормальной ненаукой», табуизируется или, в лучшем случае, маргинализируется в виде публицистики, «научпопа» и т. п. 

Узкоспециализированная, бисер-но-мозаичная наука продуцирует соответствующий ей тип образования, в котором узкая спецподготовка развивается в ущерб общетеоретической, панорамной, с одной стороны, и аналитике, с другой. Результат — «специалист-функция», «специалист-муравей». Тех, кто сопротивляется, стараются отсечь как можно раньше, не допустив в парадигму, а следовательно — и в науку, отчислить, не взять в аспирантуру, не дать защититься и т. п. Круг замыкается, нормальная наука торжествует в своем марше к импотенции и смерти, то есть к кризису и крушению парадигмы, которая редко способна к са­моразвитию. Реальное качественное развитие чаще всего происходит за пределами этого круга, куда, помимо прочего, выталкивают из нормальной науки тех, кто пытается заниматься, выражаясь куновским языком, не загадками, а тайнами — то есть прежде всего теорией и методологией, ставит под сомнение парадигму. В таких случаях сообщество меняет тип отношения с surveiller («надзирать») на punir («карать») (привет Мишелю Фуко) и стремится нейтрализовать угрозу тем или иным «дисциплинарным» (во всех смыслах) способом. Не случайно серьезные ученые заговорили о «новой инквизиции» в науке5. 

Мягкая форма «научно-инквизиционного» воздействия — это призыв не строить теории, а заниматься фактами, то есть работать в сфере индуктивного знания. Важное само по себе, в «нормальной науке» оно получает гипертрофированное значение. «Нормальная наука» ориентирована на эмпирические факты, которые ее представители принципиально путают с научными. А ведь научный факт — это эмпирический факт, включенный в ту или иную теорию: вне теории, вне системы причинно-следственных связей, которые определяются только на основе теории, нет научных фактов, только эмпирические, стремительно превращающиеся в мусор внекаузальной системы. Не говоря о том, что эмпирический и источниковедческий идиотизм («идиот» по-гречески — «человек, который живет так, будто окружающего мира не существует») это не учитывает: природа коварна, но не злонамеренна (Эйнштейн), а человек в качестве объекта исследования или источника (хронист, летописец, историк, респондент) может не просто ошибаться, а сознательно искажать реальность. Причем одно искажение ложится на другое — и это подается в качестве эмпирической реальности. Я уже не говорю о переписывании и уничтожении письменных источников, а также об изготовлении, порой поточном, фальшивых источников. 

Механику нормальной науки И. Со-лоневич описывал таким образом: «Профессор получает явление по меньшей мере из третьих рук. Явление попадает в профессорский кабинет, во-первых, с запозданием, во-вторых, в чьей-то упаковке и, в-третьих, подгоняется под уже существующую философскую теорию. гуманитарные науки недобросовестны, .они созна­тельно искажают факты, явления и события — в большинстве случаев даже и небескорыстно. Но дело-то обстоит так, что при данной методике общественных наук они ничего не могут понять, даже если бы и пытались сделать это добросовестно. Институты общественного мнения, вероятно, могли бы уловить сдвиги в психологии или в настроениях масс, установить некую закономерность этих сдвигов и на основании этого делать прогнозы, которые, по крайней мере, не были бы промахом на все 180 градусов. Но то, что мы называем гуманитарными науками, есть не только приблизительные науки. Это, если можно так выра­зиться, есть науки наоборот»6. 

Эта «наука наоборот» — профес-сорско-профанная наука (поскольку обратная сторона «сухого профессорства» — профанация), по поводу которой на примере истории Гете за­метил, что она не имеет отношения к реальному духу прошлого — это «дух профессоров и их понятий, / Который эти господа некстати / За истинную древность выдают». Все это не означает, что «нормальная наука» абсолютно бесплодна, нет; более того, бывают периоды (например, 1950— 1970-е годы для социальных наук), когда она на подъеме, но эти периоды для «нормальной науки», во-первых, довольно кратки; во-вторых, развитие здесь все равно идет по логике «нормальной науки», а потому достижения носят скорее количественный, чем качественный характер. В любом случае, однако, сегодня «золотой век» «нормальной науки» далеко позади. 

В равной степени сказанное выше не означает, что в «нормальной науке» нет сильных, великолепных ученых, — конечно, есть, и немало. Но чаще всего существуют они и добива­ются результатов вопреки принципам организации «профессорско-про-фанной» науки, на борьбу с которыми у них уходит столько сил, что КПД значительно снижается. При прочих равных чем меньше деятельность исследователя определяется правилами, принципами и логикой «нормальной науки», тем результативнее (в смысле «наука больших достижений») его работа. Наконец, значительно расширяет информационные и концептуальные возможности ученого, а также его сделочную позицию в «нормальной науке» функционирование в иной социоинформацион-ной среде — будь то практическая политика, разведдеятельность и т. п. Так, Арнольд Тойнби-мл. каждый год писал не только очередной том «Исследования истории» или заготовку к нему, но и — в качестве директора Королевского института международных отношений, одной из «фабрик мысли» «закулисы», — «Мировое обозрение», представлявшее не что иное как комбинацию политической и раз-веданалитики. Поэтому работы Той-нби свободны от типичных огрехов «профессорско-профанной» науки, и он, как правило, не ловился на те глупости, на которые покупались даже такие мэтры, как Макс Вебер, чьим единственным locus standi и field of employment было «поле чудес» «про-фессорско-профанной» науки. Так и вспоминаются слова из песни: «Поле, поле, поле чудес — в стране дураков», где это поле чудес было помойкой, на которую «старшие товарищи» Лиса Алиса и Кот Базилио привели «младшего научного сотрудника» Буратино закапывать золотые. Профессорская наука чаще всего плохо связана с реальностью, поэтому, когда ее представителей выносит, например, во власть, возникают конфузно-катастрофические ситуации — будь то профессора Муромцев и Милюков в 1906 году или уж совсем фарсовые фигуры лаборантов и младших научных сотрудников в 1992-м. Впрочем, как правило, профессора во власти (да и в реальной жизни) самостоятельными фигурами не являются — и это тоже говорит об их науке. 

Наконец, в-третьих, наука существует не сама по себе, она — элемент властно-идеологической системы, того, что М. Фуко назвал «власть-знанием» (pouvoir-savoir). Впрочем, задолго до Фуко Велимир Хлебников написал: «Знание есть вид власти, а предвидение событий — управление ими». Классовый интерес, интерес «верхов», господствующих групп встроен в научный дискурс. Как заметил И. Валлерстайн, поиск истины — это вовсе не бескорыстная индиви­дуальная добродетель, а корыстная социальная рационализация отношений господства, эксплуатации и накопления капитала. 

«Поиск истины, — писал он, — провозглашенный краеугольным камнем прогресса, а значит, благосостояния, как минимум созвучен сохранению иерархически неравной социальной структуры в ряде специфических отношений». И далее: «Научная культура представляла собой нечто большее, чем простая рационализация. Она была формой социализации различных элементов, выступавших в качестве кадров для всех необходимых капитализму институциональных структур. Как общий и единый язык кадров, но не трудящихся, она стала также средством классового сплочения высшей страты, ограничивая перспективы или степень бунтовщической деятельности со стороны той части кадров, которая могла бы поддаться такому соблазну. Более того, это был гибкий механизм воспроизводства указанных кадров. Научная культура поставила себя на службу концепции, известной сегодня как "меритократия", а раньше — как "la carriere ouverte aux talents". Эта культура создала структуру, внутри которой индивидуальная мобильность была возможна, но так, чтобы не стать угрозой для иерархического распределения рабочей силы. Напротив, меритократия усилила иерархию. Наконец, меритократия как процесс (operation) и научная культура как идеология создали завесу, мешающую постижению реального функционирования историческо­го капитализма. Сверхакцент на рациональности научной деятельности был маской иррациональности бесконечного накопления»7. Иными словами, общественная механика социальных интересов способна превратить рациональную по определению деятельность — науку — в иррациональную, где бесконечное накопление фактов будет соответствовать бесконечному накоплению капитала (или власти), где описание все более мелких деталей вытеснит опасную для иерархии теоретическую деятельность, где тайны систематически скрываются, а в качестве проблем подсовываются и рекламируются головоломки. 

Иными словами, наука как исследовательский комплекс становится элементом того, что А. Грамши называл «культурной гегемонией» господствующего класса. Особенно ярко это проявляется в социальных и гуманитарных науках, которые нередко превращались не то что в системную функцию идеологии гос­подствующего класса в целом (то, что К. Мангейм называл «тотальной идеологией»), а в конъюнктурную функцию идеологических представлений и заказа отдельных представителей или даже отдельного представителя этого класса. 

Итак, существуют серьезные внутринаучные и общесоциальные причины и механизмы вытеснения из сферы научного рассмотрения целого ряда проблем или недопущения целого ряда вопросов в научный дискурс. Речь, понятное дело, идет об острых проблемах, которые либо бросают интеллектуальный вызов научному истеблишменту, грозя сдернуть с его мэтров тогу научности, либо угрожают социальным, классовым интересам тех, кто заказывает «научную музыку» и в случае чего может обратиться к «научной инквизиции». Зеркально этому существует комплекс вопросов, сомнительное официальное решение которых фиксируется как единственно правильное, в котором нельзя сомневаться, а потому даже науч­ное рассмотрение этих вопросов трактуется в качестве преступления — как минимум интеллектуального. Ясно, что все это ведет к деин-теллектуализации науки, и если конец XIII века в Европе ознаменовался разводом между Верой и Разумом, то в конце ХХ столетия наме­тился развод между Интеллектом и Наукой. С 1980-х годов, не случайно совпав с враждебными острой научной мысли неолиберальной контрреволюцией и ее производным — глобализацией, процесс деинтеллектуализа-ции, банализации и одновременно детеоретизации науки об обществе шел по нарастающей, и только после кризиса 2008 года ситуация начала меняться — но только начала, даже до рассвета еще не так близко. 

Куда же вытесняются острые, неудобные проблемы, исследование которых угрожает существованию научной иерархии и ее отношениям с властями предержащими? Кто под­хватывает брошенное другими в панике или в приступе алчности («доллар мутит разум») оружие и начинает действовать по принципу, который один датский ученый сформулировал как «В задачах тех ищи удачи, где получить рискуешь сдачи»? Сферы вытеснения — аналитически ориентированные журналистика, научно-популярная литература, эссеистика. Причем журналистика и т. п. здесь — форма, а аналитика, причем очень острая, — содержание. Агенты этой сферы — журналисты, писатели, выходцы из спецслужб, МВД, фрилансеры, на­конец, те ученые, которые не могут реализовать себя в системе существующих парадигм по научно-профессиональным или идеологическим причинам, короче говоря, с точки зрения конвенциональной науки — аутсайде-ры.За последние десятилетия в мировом интеллектуальном пространстве произошла интересная вещь: рядом со все больше превращающимся в «игру в бисер» научным дискурсом возник и быстро набрал силу интеллектуальный дискурс, выполняющий те функции и пытающийся решать те задачи, которые не выполняет и не решает «нормальная», то есть «профессорско-профанная», наука. Именно в его рамках создано немало сильных работ, бросающих вызов «профессорской» науке со стороны — from outside. «Аутсайдеры» свободны от сковывающих и деформирующих исследования догматических установок, причесывающих исследователей под общую гребенку как в интеллектуальном, так и в социопрофессиональном плане. Они не связаны дисциплиной, установками и мифами научного племени, поскольку чаще всего работают в одиночку или небольшой группой. Они вне мейнстрима с его оргструктурами, на иерархию и дутые авторитеты которых им глубоко наплевать. Они, подчеркну, как правило, скептически от­носятся к авторитетам — и групповым (традиция, школа), и индивидуальным (власть начальника). Именно поэтому «аутсайдерами» часто становятся в результате вытеснения из «ниши» (ср. рецессивная мутация в биологии). Нередко же «аутсайдерами» оказываются, напротив, из-за принципиального нежелания делать социоиерархиче-скую карьеру (в большой научной организации последнее есть необходимое условие карьеры собственно научной, профессиональной, деловой, но «Служенье муз не терпит суеты» и крысиных бегов). Поэтому проблема авторитета как власти для «аутсайдера» существует минимально и не сковывает его: он может позволять себе не заниматься головоломками, а приступить к разрешению тайн, то есть базовых фундаментальных проблем, для него наука — это творчество, радость бытия, удовольствие, а это эмоциональное состояние, как заметил когда-то Гегель, резко повышает интеллектуальные возможности. Собственно, точный смысл слова «дилетант» (этот факт очень любил подчеркивать наш замечательный биолог А. А. Любищев) означает не что иное как «человек, получающий удовольствие от своей работы». 

Наконец, «аутсайдеры», как правило, редко бывают узкими специалистами, в основном это универсалы-системщики, мастера синтеза, синопсиса и интеграции. И это еще одна причина, почему они оказываются на периферии оргструктур. Отсюда же их конфликты с системой ру­тинного, узкоспециализированного образования. 

Это не значит, что в «аутсайдерском секторе» нет шарлатанов, сбежавших туда непрофессионалов, авторов завиральных идей, «непризнанных гениев», — есть, но не больше, чем в «нормальной науке». Это не значит, что в «аутсайдерском секторе» нет слабых работ, — есть, и много. Более того, даже в сильной аутсайдерской работе узкий специалист может найти уязвимые места — «срезать», как это проделывал один шукшинский герой, срезать — по мелкому, частному вопросу, за пределами которого узкий специалист не знает... ничего. Знать все больше и больше о все меньшем и меньшем — принцип «нормальной науки». 

Кто-то скажет: надо объединить десяток узких специалистов. Но в том-то и штука, что, как говорил Эйнштейн, мир — понятие не количественное, а качественное: из тысячи джонок не сделать один броненосец, а из ста мышей — одну кошку. На экспертов, узких специалистов можно полагаться в решении только узкоспециальных, экспертных вопросов. Во всем, что выходит за эти рамки, у них нет никаких преимуществ перед неспециалистами. Скорее наоборот: бремя мелкотемья, профессиональной ограниченности или даже «узкопро­фессионального идиотизма», система корпоративных табу и т. п. — все это вкупе с принципиальной неполнотой индуктивного знания ставит специалиста, особенно в периоды кризиса «нормальной науки» (а мы сегодня переживаем именно такой кризис), в менее выгодное положение по сравнению с теми, кто анализирует проблему, рассматривая ее по-азимовски «с высоты». 

Персонификатор «нормальной науки» концентрирует внимание на небольшой узкой сфере, исследуя «некоторый фрагмент природы (или общества. — А. Ф.) так детально и глубоко, как это было бы немыслимо при других обстоятельствах»8. В результате детализация частностей подменяет исследование целого, которое исчезает как объект исследования, сначала теоретические обобщения вытесняются эмпирическими, а эти последние — описаниями. В результате «нормальная наука» с определенного момента начинает превращаться в «бессмысленное нагромождение по существу бессмысленных фактов» (И. Солоневич), и в ней начинают культивировать тех, кто не умеет «находить суть за ворохом бросовых фактов» (О. Маркеев), тех, у кого отсутствуют быстролегкость мышления и концептуальная комбинаторика. Более того, именно этот тип начинает задавать тон в «нормальной науке», принципиально отрицая необходимость и возможность теоретических обобщений, как сейчас принято говорить, «большого нарратива». Есть такие «экземпляры», которые открыто отрицают возможность создания на научной основе обобщающих, то есть теоретических трудов по истории мира в целом и крупных стран, потому что, видите ли, все темы прошлого дискуссионны; утверждается, что создание единой концепции будет носить идеологический характер, а потому надо писать работы, в которых просто перечисляются существующие точки зрения. 

Читаешь такие перлы и задаешься вопросом: а имеют ли высказывающие их представление о том, что такое наука вообще и научная теория и методология в частности? 

Во-первых, где гарантия, что множественность различных точек зрения — гарантия свободы от идеологии? 

Во-вторых, общие концепции, теории строятся на основе не идеологии, а регулятивов научного знания — принципиальной проверяемости (верификация — фальсификация); максимальной общности, предсказательной силы (правило «бритвы Ок-кама» — entia non sunt multiplicanda praeter necessitatem); преемственной связи (позитивная — негативная), или принципа соответствия, и некоторых других. 

В-третьих, совершенно убого и нелепо выглядит тезис о том, что отсутствие единой точки зрения по большинству вопросов в той или иной области знания, будь то физика или история, биология или социология, делает невозможной создание общей теории. Если бы это было так, то наука — а это и есть прежде всего теоретическое знание — была бы невозможна; но мы-то знаем, что это не так. Разбирая различные точки зрения на природу поля, Эйнштейн писал, что «сохраняется стремление к тому, чтобы многообразие явлений сводилось в чисто теоретическую систему из как можно меньшего числа элементов»9. Интересно, какую идеологическую схему собирался построить Эйнштейн? Зачем ему «большой нарра-тив»? А затем, что индуктивное знание имманентно носит незавершенный и недостаточный по своей природе характер; завершенность научному знанию обеспечивают дедукция и теория — несмотря на наличие различных точек зрения. Ну а тезис о том, что теория невозможна, потому что не может учесть всех деталей, попросту антинаучен: теория не может и не должна учитывать все детали — это функция описания; теория абстрагируется от деталей, отражая главное, сущностное, системообразующее, находя простое и ясное в сложном и запутанном. 

В-четвертых, подмена единой концептуальной интерпретации (или двух-трех конкурирующих) перечислением точек зрения вообще выводит исследование за пределы научного знания, поскольку 

— в таком случае предполагается, что все точки зрения равноценны, то есть отсутствуют научные принципы и регулятивы сравнения различных интерпретаций; 

— в таком контексте «точка зрения» может быть только описанием; 

— «мозаичный» подход исходит из ложной посылки о том, что исследователь идет от конкретного к абстрактному; на самом деле он идет от абстрактного к конкретному (метод восхождения от абстрактного к конкретному), а затем от конкретики — к более тонкой и содержательной абстракции; то есть опять налицо принципиальное непонимание природы научного знания. 

Впрочем, в-пятых, довольно часто все объясняется очень просто. Как правило, о невозможности теории, «большого нарратива» говорят те, кто не способен на работу такого уров­ня, — это примерно так же, как если бы импотенты или кастраты убеждали всех нормальных людей в невозможности секса. О невозможности теории говорят, как правило, те, кто не способен ею заниматься. Рожденный ползать летать не может. Но почему он думает, что ползать рождены все? По­чему полагает, что ползание (в данном случае — эмпирическое) — единственный способ передвижения? Да потому, что полеты других демонстрируют его убожество и неполноценность, причем в обсуждаемом случае не только профессиональную, но и общеинтеллектуальную и социальную. 

Интеллектуальная импотенция, о которой идет речь, небезобидна. Она выполняет вполне определенную социальную функцию, как и постмодернизм, отрицающий возможность теории, большого нарратива. Теоретическое объяснение истории, прошлой или настоящей, — это всегда опасность для господствующих слоев, поскольку оно вскрывает причинно-следственные связи (этим и занимается теория), без понимания которых факты — это мусор, помойка, которую импотенты от науки тщатся представить в виде «различных точек зрения». Не случайно западные фонды охотно выделяют гранты на эмпирические и третьестепенные проблемы, но практически не поддерживают серьезные теоретические исследования — опасно. Поэтому гранты на изучение переживаний идентичности у геев и лесбиянок или гендерных отношений в Бирме XV века — пожалуйста, а на анализ политической стратегии буржуазии современного Запада — нет. И естественно, «нет» — теоретическим штудиям; «да» — в лучшем случае эмпирическо-обобщающим, хотя эмпирическое обобщение и теоретическое обобщение суть принципиально разные, разнопорядковые процедуры. 

Таким образом, сознательная дете-оретизация и сознательный же отказ от исследования острых эмпирических проблем, событий — две стороны одной медали, одного дискурса. Именно это заставляет пристальнее присмотреться к другому дискурсу — так называемому аутсайдерскому знанию, которое в противовес «профес-сорско-профанному» можно назвать инженерно-конструкторским, а еще точнее — аналитическим, поскольку к его достоинствам можно отнести системно-конструкторский подход к реальности. 

Инженерно-конструкторский подход становится стержнем не столько дисциплины, сколько научной программы «аналитика». Разумеется, аналитический метод присутствует во всех дисциплинах, у которых самые разные реальные объекты исследования. Аналитика в качестве особой научной программы — это нечто иное. Это некий информпоток, в котором спрессована некая реальность и который и является объектом исследования; спрессованная реальность сквозь призму этого информпото-ка не столько исследуется, сколько расследуется. Специалист, занимающийся прошлым, в данном контексте выступает не столько как историк, сколько как следователь по особо важным историческим делам. Аналитика отличается от стандартных научных дисциплин не столько объектом исследования, сколько методом работы с информацией, который носит не междисциплинарный, а над- и трансдисциплинарный характер. К этому подталкивает острота анализируемых проблем, связанных со спорными, неудобными, а нередко опасными вопросами, в связи с чем данная аналитика часто оказывается острой аналитикой, и сама острота накладывает на эту сферу свой специфический отпечаток. 

Внешне аналитика может выглядеть как журналистика, эссеистика или что-то еще. Но это — внешнее, оболочка. В действительности мы имеем дело с реальным исследовательским комплексом, который, развиваясь параллельно с «нормальной наукой», является в сфере рационального знания компенсаторной реакцией на эту науку. И скажу прямо, при всех неточностях, погрешностях или даже ошибках этот комплекс в силу его эвристического потенциала намного более интересен, чем узкоспециализированная «профес-сорско-профанная» наука.Особенно инженерно-конструкторский, остро-аналитический подход важен для изучения такой реальности, которая сознательно искажается, — как правило, это относится к политике, причем тайной: к переворотам, заговорам, геополитическим спецоперациям и т. п. «Настоящий политический заговор, — пишет В. А. Брюханов, — весьма сложная система. Недаром гениальные заговорщики-практики совершали роковые ошибки, и редкий из заговоров достигал поставленных целей. В то же время к сегодняшнему дню создались и получили практическую отладку многие методы исследования сложных систем и управления ими — и дело не в формальном применяемом аппарате, а в принципах подхода к решению задач. 

Мне трудно понять, как могут заниматься историей заговоров ученые, не знающие, как проходит сигнал по сложной радиотехнической схеме, или как работает система управления сборочным конвейером, или какие трудности встречаются при распределении финансов в крупных фирмах или государствах»10. В похожем ключе высказывался шеф гестапо Мюллер: «Надо бы поручить полицейским детективам писать историю. Она будет, возможно, не такой захватывающей, но, во всяком случае, куда более точной. Опирающейся на реальные факты»11. 

К сказанному В. А. Брюхановым добавлю: мне трудно понять, как могут анализировать социальную и историческую реальность те, кто не имеет навыков работы с огромными быстротекущими массивами информации, кто не умеет систематизировать информацию и выдавливать из нее, как из тюбика, знание, кто не умеет плавать в информпотоках и работать, отталкиваясь от совокупности косвенных свидетельств, как это делают разведчики, аналитики спецслужб и криминальные журналисты. Важнейшие события чаще всего решаются втайне и не фиксируются документально (не говоря о том, что реальная власть есть тайная власть). Такие события можно вычислить только по косвенным свидетельствам, а для этого нужна дедукция — надо знать, где искать. И нужно воображение — качество, которое так ценили у ученых В. Гей-зенберг, Ж. Гимпель и др. — список величин можно продолжать, если не ad infinitum, то долго. 

Одна из проблем, которую старательно обходит профессорская наука — судьба Гитлера и нацистской организации после войны. Профессорской науке все ясно: Гитлер покончил са­моубийством, а Третий рейх «рассосался», превратившись в мелкие организации «недобитков». Как говорил Людвиг Витгенштейн, некоторые факты и проблемы едва упоминаются из-за их общеизвестности, что создает иллюзию ясности и лучше всякого маскхалата скрывает и проблему, и саму реальность. Особенно если на это есть политический заказ, трансформированный в общепринятую научную проблематику, с одной стороны, и список табуированных «для серьезного рассмотрения» вопросов, с другой. В то же время журналисты и аналитики вполне доказательно пишут о «Нацистском интернационале» — Четвертом рейхе как о мощной политической силе послевоенного мира и о том, что Гитлер, Борман и другие вожди рейха спаслись. В последнее время число таких работ выросло, будто кто-то хочет о себе напомнить. Но важнее понять, почему тематика Четвертого рейха и судьбы Гитлера становится весьма актуальной в наши дни. Мы видим, как в современном мире (в том числе и в связи с подъемом Германии, с тем, что она стала экономическим лидером Европы) намечается тенденция к чему-то, явно напоминающему реабилитацию Третьего рейха. Параллельно с этой реабилитацией идет процесс демонизации СССР, на который возлагается такая же вина в развязывании Второй мировой войны, как и на Германию. 

Это очень выгодно главным поджигателям войны — англо-американскому капиталу, прежде всего финансовому, и обслуживающим этот капитал политикам. Сегодня их наследники прячут концы в воду и к тому же пытаются вытолкнуть Россию из числа держав-победителей. Советский коммунизм некие силы на Западе и их «шестерки» в РФ пытаются приравнять к нацизму в качестве двух форм тоталитаризма, причем Третий рейх оказывается более мягкой формой. Ясно, что в самой Германии такой подход находит немало сторонников — эдакая интеллектуальная форма реванша за поражение от СССР, от русских. Поэтому все, что связано с Третьим рейхом, с невыясненными вопросами его истории, ролью американского и британско­го капитала, США и Великобритании в создании «Гитлер Инкорпорейтед», в спасении теми же американцами и Ватиканом нацистских преступников от заслуженной кары, послевоенной судьбы нацистов и их «интернационала», — весьма актуально в наши дни и может стать еще более актуальным завтра. 

Причин тому несколько. Во-первых, целеполагание значительной части нынешних западных элит практически идентично нацистскому (новый мировой порядок, слой избранных, правящих миром, культ природы — экологизм/сатанизм, антихристианство, многое другое), да и на практике немало совпадений. В частности, надо помнить, что первым евросоюзом был гитлеровский и направлен он был на ликвидацию национальных государств в интересах финансово-аристократических олигархий: не случайно в 1930 году Ялмар Шахт призывал европейских финансистов поддержать Гитлера именно потому, что он уничтожит на­циональные границы в Европе и создаст «Венецию размером с Европу». Если же говорить о дне сегодняшнем, то этнолингвистическая регионализация Европы, от которой выигрывают прежде всего немцы, идет по немецким лекалам, в различных региональных ассоциациях доминируют немцы, а сама эта регионализация работает на подрыв национальных государств как на составляющую курса на установление нового мирового порядка. 

Во-вторых, Запад — причем не столько немецкий (Германосфера), сколько англосаксонский (Англосфе-ра), — никогда не простит России (как бы она ни называлась) победы над Гитлером. Мало того, что эта победа сорвала планы глобалистов, она превратила Россию/СССР в сверх­державу, на десятилетия перечеркнув усилия западных элит не только предшествующего 1945 году полустолетия, но огромной эпохи начиная с середины XVI века. Прав О. Маркеев: «С тех самых пор, как Россия осознала себя державой, всей мировой политикой управляла одна цель — сбить нашу Родину с этой оси»12. Всей мировой политикой, поскольку рулить ею стремился Запад, для которого Россия была геополитическим, экономическим, цивилизационным, то есть социосистемным противником, а еще точнее — опасным Другим, а следовательно — Врагом. Неудивительно, что вся история России с XVI века — это отражение агрессии исключительно с Запада, что откровенно признавали ученые такого масштаба, как, например, А. Тойнби-мл. 

Разгромом Гитлера в 1945 году Россия продемонстрировала невозможность победы над ней путем внешней агрессии, и ставка в борьбе с ней Запада была сделана на подрыв изнутри с активным использованием классовой перевербовки на свою сторону части господствующих групп. В данном случае неважны субъект и механизм вербовки конкретных лиц: немецкая фельджандармерия в рамках программы вербовки детей 12—16 лет на юге России (включая Ставропольский край), ЦРУ в рамках работы со стажерами Колумбийского университета или МИ-6, выкупающая информацию на крупного партийного руководителя у северокавказской мафии13. Важно другое — совпадение интересов целого сегмента советского правящего слоя с таковыми Запада и сдача этим сегментом страны в Холодной войне. 

Однако наивно думать, что после этой сдачи Запад, включая нацистский интернационал, связанный с определенными кругами и их закрытыми структурными связями, уходящими в 1920—1940-е годы, «простил» Россию. Нет, vae victis — «горе побежденным». Как заметил в своем интервью Александр Рар, победа в «холодной войне» для США, Великобритании, Франции и Германии — ключевая, она «в глазах западного человека — такой же триумф, как в глазах русских — победа над Гитлером»14; в самой Германии господствует точка зрения, согласно которой американцы в 1945 году спасли Германию не только от Гитлера, но и от русских. В то же время в глазах Запада, как верно отмечает А. Рар, Россия еще не до конца капитулировала; полная капитуляция предполагает покаяние за коммунизм, уплату репараций (Западу мало изъятых из РФ в качестве дани за последние двадцать лет 2 триллионов долларов. — А Ф.), установление у себя либеральной демократии. 

Сказанное А. Раром можно вкратце сформулировать так: полная капитуляция — это отказ России от самой себя, от своей истории и от своей идентичности. Как заметил в свое время Л. В. Шебаршин, Западу от России нужно только одно — чтобы ее не было. Причем не только в физическом смысле, но и в метафизическом, чтобы русские и в ментальном плане превратились в таких же биороботов, как нынешний средний западо-ид, в частичку послушной биомассы. Подчеркну: нужно Западу в целом, а не какой-либо одной стране. Некоторые геополитики в России полагают возможным союз со странами континентальной Западной Европы и чуть ли не противостояние вместе с ними США. В уже упоминавшемся интервью А. Рар верно напоминает: «В России не до конца понимают, что Западная Европа гораздо теснее связана с Америкой, чем это может показаться, если посмотреть на географическую карту. Европа опирается на поддержку США как самой сильной державы мира и ожидает, что Америка "подстрахует" Европу. Пока есть Америка, Европе не страшны внешние враги. Запад по-прежне­му вдохновляется американским образом жизни, от которого, как у нас (в Западной Европе. — А. Ф.) считают, веет свободой. И после окончания «холодной войны», Запад уверен, что этим духом свободы надо осчастливить все остальное человечество. <...> Запад сегодня экспортирует "революцию среднего класса" по всему миру, и отнюдь не мирными средствами». 

Здесь необходимо оговориться: то, что А. Рар назвал «революцией среднего класса», — это вывеска на публику, «для прессы». Речь идет об олигархической контрреволюции глобалистов, которые, объявляя «средним классом» те группы, которые легче поднять на антиправительственные действия, рушат неугодные режимы. Но нас в данном случае ин­тересует не это, а фиксация А. Раром сущностного трансатлантического единства Запада (при всем брюзжании европейцев по поводу Америки) в его негативном отношении к России — как на уровне элит, так и на уровне обывателя, которому основательно «промыли мозги», в том числе и по поводу того, что такое Россия и как к ней надо относиться. 

В самом конце фильма К. Шахназарова «Белый тигр» есть такой эпизод. Постаревший и явно переживший 1945 год Гитлер, объясняя собеседнику мотивы действий нацистов, говорит, что Европа (именно Европа, а не только Германия) разгромлена, что его и Германию «представят как извергов рода человеческого, как исчадия ада. А мы просто нашли мужество осуществить то, о чем мечтала Европа. Мы сказали: вы об этом думаете, давайте наконец сделаем это. Это как хирургическая операция <.> Разве мы не осуществили потаенную мечту каждого европейского обывателя? Разве не в этом была причина всех наших побед? Ведь все знали, что то, о чем они боялись рассказывать даже своим женам, мы объявили ясно и открыто, как подобает мужественному и цельному народу. Они (европейцы. — А. Ф.) всегда не любили евреев. Всю жизнь они боялись эту мрачную угрюмую страну на востоке, этого кентавра, дикого и чужого Европе — Россию. Я сказал: просто давайте решим эти две проблемы, решим их раз и навсегда. Разве мы придумали что-то новое? Нет. Мы просто внесли ясность в те во­просы, в которых вся Европа хотела ясности. Вот и все». 

Кто-то скажет: мало ли что можно вложить в уста тому или иному персонажу в кино, фильм — не доказательство. Конечно, не доказательство. Но очень хорошая иллюстрация, особенно если вспомнить все: что конти­нентальная Европа пахала на Третий рейх в его войне с СССР; что итальянцы, венгры, румыны, прибалты и поляки воевали на стороне Гитлера; что каждый третий танк для восточного фронта был собран на чехословацких заводах; что с англичанами и французами, как отмечали многие, включая К. Шмитта, немцы воевали совсем иначе, чем с русскими; что в последние дни войны, в момент Endkampfa рейхстаг защищали эстонские и французские эсэсовцы; что англосаксы и Ватикан организовали спасение десятков тысяч нацистов, многие из которых с конца 1940-х годов стали работать в США против СССР; что сегодня Запад благосклонно смотрит на марширующих по улицам Риги и Таллинна эсэсовцев и в то же время негодует по поводу символики страны, победившей этих эсэсовцев. Монолог Гитлера из шахназаровского фильма великолепно иллюстрирует то, о чем идет речь — об общеевропейском отношении к двум главным жертвам хо-локоста — русским и евреям. 

Ну а кому мало фильма, отсылаю к интервью человека, которого не заподозришь в любви к СССР, — К. К. Мельника, руководителя французских спецслужб в президентство де Голля, всю жизнь прожившего во Франции. Весьма перекликающееся по содержанию и тональности с раровским интервью называется «Франция не понимает и ненавидит Россию». Это говорится о стране, по поводу которой у нас существует миф, что французы относятся к России и русским лучше, чем другие ев-ропейцы15. Короче говоря, как пел А. Вертинский, «мы для них чужие навсегда». И эта чужесть отчетливо проявляется при сравнении отношения друг к другу европейцев и немцев, с одной стороны, и их общего отношения к России и русским, с другой. Именно поэтому для нас столь важна тематика Четвертого рейха и связей нацистов с англосаксонским истеблишментом — здесь не должно быть никаких иллюзий, нужен трезвый взгляд: «мечтай, не став рабом мечтанья» (Р. Киплинг).Негласное табу на Западе на серьезные исследования бегства Гитлера и других руководителей Третьего рейха, на исследования Четвертого рейха—«нацистского интернационала» обусловлено политико-идеологической опасностью таких работ для западной верхушки, прежде всего англосаксонской. Ведь в таком случае вскрывается тесный союз нацистов и определенной части правящих кругов США и Западной Европы, роль нацистов в переформа­тировании самих США, в разведслужбах и политических кругах НАТО. Послевоенный союз очень влиятельной части, верхушки западных элит, с нацистами — вот что может вскрыть анализ «жизни после смерти» Гитлера, Бормана, Мюллера, Кам-млера и других. О роли англо-амери-канцев в приходе Гитлера к власти, в создании Третьего рейха и его финансово-экономической и военной накачке этими верхушками я уже не говорю. Поэтому тематика Четвертого рейха важна не только в чисто научном плане, но и с точки зрения нынешнего этапа мировой борьбы за власть, информацию и ресурсы, нынешней «пересдачи Карт Истории», нынешнего противостояния России и Запада, пока — психоисторического, информационного, а там — Бог весть. 

Поэтому, в-третьих, совсем злободневные причины. Мы видим, как в нынешней Германии, вопреки тому, что было в 1990-е — первой половине «нулевых», нарастают антироссийские и антирусские настроения. Удивительным образом это совпадает с укреплением власти в самой России и развитием (пусть через пень-колоду и часто больше на словах) интеграционных процессов на постсоветском пространстве. Не напоминает ли это разницу между 1920-ми и 1930-ми годами? Когда Советская Россия была слаба и главное — ею заправляли сторонники мировой революции, западная верхушка, пусть с неохотой, готова была закрыть глаза на «осо­бые» отношения между Веймарской Германией и СССР, хотя Вальтер Рате-нау заплатил за это (впрочем, только ли за это?) жизнью. А вот как только СССР приступил к индустриализации, коллективизации и окончательно отказался от курса на мировую революцию, символически выдворив из страны в 1929 году Льва Троцкого, англо-американцы начали двигать к власти Адольфа Гитлера, руша отношения между Россией и Германией и беря курс на их стравливание между собой.Нынешняя Российская Федерация, при всем ее сложном, мягко говоря, положении, — не ельцинская Россия времен «друга Билла» и, что важнее в данном контексте, «друга Гельмута». Усиление антироссийских настроений в Германии — это одновременно реакция трансатлантических элит на укрепление сделочной позиции РФ в условиях нарастающих проблем США, их провала в Сирии и нерешенной проблемы Ирана, с одной стороны, а с другой — опережающая реакция на возможное сближение Германии и РФ. При всей близости германской и американской деловой и политической элит такой вариант остается иррациональным кошмаром для трансатлантистов. Впрочем, в истории, особенно на изломах, в условиях кризиса порой побеждает именно иррациональное. В любом случае, рост антироссийских настроений в Германии и на Западе в целом, обусловленный тем, что РФ не собирается полностью капитулировать (на западном новоязе — «демократизироваться»), тем, что мы пытаемся «собирать свои пяди и крохи», — это еще одна причина присмотреться к проблеме «нацистского интернационала», в основе которого и среди причин возникновения которого — тесные связи, а нередко союз англосаксонских и нацистской элит. Тем более что и хронологический повод есть: 2013 год — год 70-летия великого перелома в Великой Отечественной войне. 70 лет назад Красная армия сломала хребет вермахту и погнала его nach Westen, чтобы два года спустя одержать полную победу — нашу Победу, которую, как стало ясно в 1944 году, мы одержим и сами, без так называемых союзников.

Источник: svom.info

 

 


 03.03.2013 В ожидании коллапса

 

 

 

 


 Мы воюем не с Гитлером, а с немецким Духом, духом Шиллера. Черчилль У.

 

 

Славяне имеют мало информации о Гессе, для них он – очередная «нацистская сволочь».

Здесь хочу процитировать предисловие к переизданной книге о Гессе: «Упрощенный и даже примитивный подход к теме 2-й Мировой войны, явленный в многочисленных фильмах и писаниях, сегодня не актуален. Мы – дети и внуки Русских солдат, сокрушивших Третий Рейх, имеем абсолютное моральное право знать, с кем воевали наши доблестные солдаты.»

 

Несмотря на то, что Гесс был заместителем фюрера и, фактически, его тенью, его образ поведения не был так легко предсказуем, как например Гиммлера или Геринга. Читая речи Гесса, видно, что он верил в свою поднимающуюся страну, верил в ее мирное будущее. Мысль о войне с Англией – была для него диким недоразумением, которое он решил единолично исправить. И как оказалось в последствии, тот, кто меньше всех хотел войны, понес самое тяжкое наказание. Но что же хотела скрыть от общественности Англия, упрятав посла-неудачника за решетку на 46 лет? И что ей осталось скрывать в 1987 году, когда вместо освобождения, Гесс был казнен? Англичане обещают рассекретить архивы по этому делу в 2017 году. Ждать осталось недолго, но рассекретят ли? Возможно, после раскрытия этой тайны, мы сможем по иному взглянуть на Войну?

 Далее следуют Интервью с сыном Рудольфа Гесса, вырезки из протоколов Нюрнбергского процесса, и для особо интересующихся - книга “Избранные речи Рудольфа Гесса”.

 

 

Интервью с сыном Рудольфа Гесса

 Эксклюзивное интервью “Собеседнику” сына Рудольфа Гесса

 

В ночь на 10 мая 1941 года первый заместитель Адольфа Гитлера по национал-социалистической партии и его близкий друг рейхсминистр Рудольф Гесс неожиданно для всех совершил перелет в Англию и, отрекомендовавшись личным посланником фюрера, предложил британскому правительству заключить мир с Германией. Черчилль приказал поместить его в Тауэр, а министр пропаганды третьего рейха Геббельс, выступая по германскому радио, назвал Гесса “сумасшедшим, живущим в плену иллюзий”. В 1945 году Рудольф Гесс предстал перед Нюрнбергским трибуналом и был приговорен им к “пожизненному заключению за преступления против человечества”. Годы шли, многие нацистские преступники освобождались из тюрьмы “по состоянию здоровья”, но Гесс продолжал сидеть. Ходили слухи, что его не выпустят никогда, так как он обладает секретными сведениями о тайных контактах британского королевского дома с Гитлером во время войны. Подобная информация подогревалась тем, что англичане наотрез отказывались рассекречивать архивы допросов Гесса в Лондоне, обещая открыть их только в 2017 году. В 1984-м, когда ему исполнилось 90 лет, газета “Правда” поместила статью, в которой говорилось: “Этот человек - символ коричневой чумы. Последний из тех, кто был близок Гитлеру. Пока жив он - жив и проклятый фашизм”.

 Однако жить заместителю фюрера оставалось недолго… 17 августа 1987 года в летнем саду тюрьмы Шпандау (где он содержался в течение сорока лет) нашли труп 93-летнего Гесса с закрученным вокруг шеи электропроводом.
Таинственная смерть была объявлена самоубийством, а сама тюрьма снесена бульдозерами. Обозреватель “Собеседника” встретился в пригороде Мюнхена с сыном Рудольфа Гесса , Вольфом-Рюдигером, - то, что он рассказал ему, до сих пор не публиковалось ни в одном российском издании…

 

 

— Говорят, в камеру к моему отцу просто ломились…

 — Господин Гесс, так все-таки ваш отец знал о тайных переговорах короля Великобритании Георга VI с лидерами третьего рейха?

 — Такие слухи появились из-за того, что в 1937 году в Мюнхене мой отец на загородной вилле встречался с экс-королем Эдуардом VIII, причем эта теплая встреча состоялась без лишних свидетелей. Жена Эдуарда, из-за которой он годом раньше отрекся от престола, оказалась очень милой и простой в общении женщиной.
Моя мать жалела потом, что не пошла на этот закрытый прием. Ей ужасно хотелось посмотреть, из-за кого же Эдуард так легко отдал корону… Однако она была беременна мной и сочла, что жена экс-короля найдет ее недостаточно привлекательной. Отец долго уговаривал ее, но все было бесполезно.

 — Тем не менее поговаривают, что в тюрьме в Лондоне Рудольфа Гесса тайно навещали высокопоставленные английские чиновники, которые хотели обезопасить себя на случай, если Гитлер все-таки победит.

 — Официально Гесса посещал только один мелкий служащий из британского МИД, однако некоторые источники свидетельствуют, что к нему в камеру просто ломились, и народу было, как в автобусе, - в числе посетителей видели и министров, и принцев, и даже якобы самого Черчилля. Хотя это всего лишь слухи, никаких доказательств у меня нет. Из правил поведения для заключенного Рудольфа Гесса в тюрьме Шпандау (установлено по согласованию союзным командованием 18 июля 1947 года):

 Заключенный обязуется повиноваться всем приказам надзирателя без колебания, даже если он считает их глупыми. Он должен вставать при входе офицера в камеру и снимать шапку. Раз в два месяца он имеет право на 15-минутную встречу с родственниками. За нарушение режима положены наказания: круглосуточный яркий свет в камере либо полное отключение света на несколько суток, лишение прогулок и теплой одежды, надевание наручников, замена постели на более жесткую, в качестве питания - хлеб и вода.

 

 

— Ваш отец пробыл в Шпандау сорок лет… По сути, эта тюрьма стала его вторым домом. В каких именно условиях он там содержался?
— В ужасающих. Сначала вместе с ним в тюрьму поместили шестерых других деятелей третьего рейха - они хотя редко, но могли общаться. Министр иностранных дел при Гитлере барон фон Нейрат постоянно всех агитировал: “Да ладно, чего вы тут скучаете? Нам в этой тюрьме долго жить, так давайте превращать ее в райский уголок. Почему бы нам в Шпандау сад не посадить, чтобы отдыхать в тени деревьев?” Сначала всем казалось, что он рехнулся с горя, а потом подумали: а ведь действительно, в саду можно гулять. Посадили березы, несколько дубов, каштаны, парочку орехов, яблони… В общем, целый лес вырос. Его содержание стоило $1.000.000 в год.

 

 

— Действительно, какие ужасающие условия…
— Вы зря шутите. Шпандау не зря называли “мешок пыток” - там и здоровые люди-то жизнь самоубийством кончали, а мой отец уже был старым человеком. К тому же в 1966 году освободили последних заключенных - министра вооружений Шпеера и лидера гитлерюгенда фон Шираха. Отец остался один в огромном комплексе из 132 камер, рассчитанных в среднем на 600 заключенных, занимая скромную “одиночку”. Разговаривать с ним и называть по имени охранникам было строго запрещено.
Обращаться следовало так: “заключенный номер семь”. Сама охрана (ведь вы понимаете, что дряхлый старик только и думает, как совершить побег) состояла из 100 военнослужащих США, Франции, СССР и Великобритании. Также были врач, плотники, маляры… Знаете, ворота этой тюрьмы всегда красили зеленой краской, постоянно… Я запомнил эти ворота, много раз сквозь них проезжал. Рудольфу Гессу за столько-то лет смотреть на них надоело, он сказал: “А что, другого цвета совсем не существует? Покрасьте хотя бы в синий!” На него странно поглядели, пожали плечами и опять покрасили ворота зеленой краской… Содержание “нацистского военного преступника Гесса” стоило 1.000.000 долларов в год.

 

 

— Как Рудольф Гесс обычно проводил свой день в тюрьме?
— Подъем в 7 утра. Далее отец принимал душ (у него в камере построили специальную душевую, в которой была установлена камера наблюдения) с помощью врача. Тот же врач осматривал его, делал три укола - персантина, иоптина и изосорбида (всего в сутки таких уколов делалось десять), давал таблетку мультивитаминов и провожал на завтрак. Еда соответственно была не из ресторана - хотя масло и салат в меню иногда присутствовали. Периодически отец приносил с собой на завтрак пирожные, которые ему передавала мать. Охрана при осмотре резала их на мелкие куски (искали, не запекла ли в них мама вещь, которой можно перепилить решетку), за что потом отец охрану благодарил - не надо мучиться и разрезать самому. После завтрака Рудольф Гесс обычно читал - ему разрешали брать из библиотеки четыре книги в месяц. Эти книги были славно обработаны цензурой - некоторые страницы вырваны с корнем. Один раз отец возмутился: “Я уже раньше читал эту книгу! Я все равно знаю ее содержание! Дайте мне недостающие страницы!” - на что последовал невозмутимый ответ “не положено”.
Еще отец писал письма - ему разрешали одно письмо в месяц размером в 1300 слов, и он писал его долго - растягивая удовольствие. До обеда Гесс гулял в том самом саду, который они посадили. Туда надо было долго идти по старинной мрачной каменной лестнице. В 1984 году администрация тюрьмы построила специальный лифт для “заключенного номер семь”, чтобы он мог спускаться и подниматься в сад без задержек. В этом летнем саду его и убили - выбрали время, когда прогуливался.
Что и говорить, режим в этой тюрьме был чудовищный.

 

  

 

Ходили слухи, что Гесса убили еще раньше, а в тюрьме сидит двойник

 

— Тюрьма, насколько мне известно, и не призвана напоминать курорт.
— Может, она и не должна быть курортом для юного серийного душителя женщин, но моему отцу было под сто лет. Над ним издевались как могли. Помнится, у него разбился керамический заварной чайник, он дважды писал прошение, чтобы ему купили новый. Купили через полгода - как раз в день его смерти. Содержать немощного старика в подобных условиях, когда многих деятелей правительства Гитлера и высокопоставленных генералов СС давно отпустили из тюрем по домам, было настоящим зверством. Я помню, какой он был… Чашку кофе держал двумя руками, потому что, держа одной, он ее проливал. Говорят, он затянул у себя на шее провод так, что тот врезался до кости. Чушь собачья - он бы и нитку не смог завязать в таком-то состоянии.

 — А вам известна версия, что в 1987 году в Шпандау умер вовсе не Рудольф Гесс , а его двойник? Настоящего Гесса, как поговаривали, английские спецслужбы тихо убрали двадцать лет назад, чтобы он никому ничего не рассказал…
— Да, в 1979 году известный английский врач Хью Томас заявил, что человек в Шпандау - не Рудольф Гесс. Мой отец в первую мировую был ранен на фронте - пуля прошла сквозь легкое, остался шрам. Так вот, доктор Томас, осматривая “заключенного номер семь”, якобы этого шрама не нашел. Разразился скандал, администрация Шпандау была вынуждена допустить независимых врачей в тюрьму. Точку в сомнениях поставило вскрытие тела моего отца мюнхенским профессором Айзенменгером, который подтвердил: в легком даже виден след от пули. Но в одном мистер Томас прав - отца действительно убили.

 — Каким образом вы узнали о его смерти?
— 17 августа 1987 года в 18.35 мне позвонил представитель США Дарольд Кин, один из четырех директоров Шпандау, и сказал: “Я уполномочен сообщить вам, что ваш отец умер в 16.10. Я не уполномочен сообщать вам какие-либо детали об этом происшествии”. Я вылетел в Берлин вместе с адвокатом отца - доктором Зайдлем.
Кстати, с адвокатом за 40 лет Рудольфу Гессу разрешили встретиться шесть (!) раз. Когда я подъехал к Шпандау, охрана не пустила меня внутрь. Я попросил показать тело отца, но мне в том отказали. Остановился в отеле, через сутки мне показали медицинское заключение: “Заключенный номер семь, привязав к шее заранее спрятанный им в летнем домике сада Шпандау провод от электролампы, другой конец закрепил на оконной ручке и потом спрыгнул со стула. Смерть наступила в результате асфиксии после прекращения доступа в мозг кислорода”. Я обратился с просьбой показать мне этот домик и провод от лампы, а также разрешить поговорить с американским охранником Джорданом, дежурившим в тот день. Не тут-то было. 24 августа тюрьму снесли, а домик сожгли - спецслужбы старались уничтожить улики. Кстати, один кирпич от Шпандау потом продавали коллекционерам за $400.

 — Какие у вас имеются доказательства убийства вашего отца?
— Их масса. Независимая экспертиза, которую провел Институт судебной медицины в Мюнхене, показала: Рудольфа Гесса душили дважды. Что же он - дважды прыгал со стула? Вот показания служащего Шпандау, гражданина Туниса Абдаллаха Мелауи:

 Когда я случайно вошел в сад 17 августа в 16.25, я увидел следующую сцену: Рудольф Гесс безжизненно лежал на земле, а рядом флегматично курили двое в форме США, которых я ранее никогда не видел - хотя вход в эту часть сада посторонним строжайше запрещен. Неподалеку стоял американский солдат Джордан, выглядевший очень растерянным. Я попробовал пульс - он не прощупывался, и я крикнул: “Неужели вы не видите, что этот человек умирает?! Помогите мне сделать ему массаж сердца”.
Один из незнакомцев стал массировать Гессу грудную клетку, причем с таким усердием, что сломал ему девять ребер и разорвал несколько внутренних органов, как показало вскрытие. По-моему, ясно, что эти люди, как профессионалы, старались, чтобы Гесс не выжил. Мелауи же сказал: “Если бы Гесс хотел повеситься, он принес бы шнур от лампы из ванной - там он длиннее в несколько раз. Зачем ему было мучиться, завязывая коротенький провод?”

 — А вам не приходило в голову, что Рудольф Гесс мог и в самом деле повеситься хотя бы потому, что он уже устал жить в тюрьме?
— Ничего он не устал - его освобождение было близко как никогда. Еще в 1979 году, как мне рассказывали высокопоставленные источники правительства ФРГ, Брежнев думал над тем, чтобы дать Гессу свободу: он не хотел, чтобы “все видели, что мы держим в тюрьме больного старика и делали соратника Гитлера мучеником в глазах людей”. У меня есть все свидетельства, что Горбачев тоже намеревался освободить Гесса - это должно было случиться в ноябре 1987 года, когда наступал месяц советского дежурства в Шпандау. Эту акцию хотели приурочить к визиту в СССР президента Западной Германии Рихарда фон Вайцзеккера. Но если бы отец вышел из тюрьмы, то у англичан, мягко говоря, возникли бы проблемы - молчать Гесс не собирался. Поэтому они решили заставить его это сделать. В Лондоне на допросах ему кололи наркотики.
(Гесс устало закуривает сигарету - двенадцатую с начала интервью)
Это еще не все. Вот запись разговора с неким южноафриканским адвокатом, связанным с западными спецслужбами. Он мне разложил все по полочкам. Отца убили два агента британской специальной воздушной службы - подразделения разведки Ми-5 (хотя обычно ликвидацией неугодных персон за рубежом занимается Ми-6). Ни КГБ, ни германскую разведку БНД в известность о готовящейся операции не поставили. Ее спланировали так быстро, что она даже не получила обычного в таких случаях кодового названия. Агенты прибыли в Шпандау 15 августа, получив надлежащие инструкции. Отца попытались задушить четырехфутовым кабелем, но он стал вырываться и звать на помощь. На крики прибежал американский военнослужащий Джордан, однако ему были предъявлены документы спецслужб. Далее последовало “искусственное дыхание”, закончившееся переломанными ребрами. В 1989 году мне передали чудом сохранившуюся жалобу отца администрации Шпандау (экспертиза подтвердила, что он писал ее 4 апреля 1987-го) - в ней он впервые за все время заключения требовал увольнения одного из охранников тюрьмы, который вел себя очень странно: говорил отцу, что, если он соберется убить себя, пусть обязательно позовет его на помощь. И вот запись переговоров двух офицеров, сделанная спецслужбами в тюрьме: “Забудь о том, что я тебе говорю. Летний домик в саду будет сожжен в течение 48 часов, и даже основная улика - электрический провод превратится в дым. И никто не сможет никогда доказать, что старый нацист не повесился собственноручно”. Я передал все документы в Скотланд-Ярд, который начал расследование, возбудив “дело об убийстве”. После того как ряд полученных сведений выявил, что официальная версия самоубийства разваливается на глазах, генеральный прокурор Великобритании Аллан Грин распорядился прекратить расследование без объяснения причин. Я подал в суд и сужусь до сих пор.

 

 

— Знаете, пожизненное заключение - это не сахар, конечно… Но вашему отцу не стоило на Нюрнбергском процессе заявлять, что “я ни о чем не сожалею - если бы это повторилось, я действовал так же - даже зная, что меня ожидает”. Учитывая, что тот же Геринг скулил, жаловался на здоровье и все валил на мертвого Гитлера, это, может, был и храбрый поступок, но… Его ведь могли и повесить. Запросто.
— А Рудольф Гесс и хотел, чтобы его повесили. Он понимал, что англичане его уже не выпустят никогда. А лучше смерть, чем пожизненное заключение.

 

 

— Если он напрашивался на веревку, тогда почему “узник номер семь” сначала симулировал потерю памяти, без конца повторяя: “Я ничего не помню”? Ведь Гесс даже “не узнал” своего личного секретаря фроляйн Фрайбург, закричав на нее: “Я ее не знаю, уберите отсюда эту женщину!”, чем заставил ее расплакаться.
— Гесс начал симулировать амнезию еще в Лондоне, когда ему лошадиными дозами кололи наркотики на допросах, чтобы узнать секреты третьего рейха, - это перешло в привычку, и он вел себя так сначала автоматически. Что же касается фроляйн Фрайбург, которая в мае 1941-го узнавала для него прогноз погоды над Англией, то в наше первое свидание, в декабре 1969 года, Рудольф Гесс , толком не поздоровавшись со мной (а ведь отец не видел меня 30 лет!), попросил позвонить Фрайбург и извиниться перед ней за его поведение в Нюрнберге. То, как он обошелся с этой девушкой, мучило его 25 лет…

 — Скажите откровенно: для вас ваш отец всегда был прав, что бы он ни делал?
— Я вам скажу вот что… На Нюрнбергском процессе против гауляйтера Польши Ганса Франка выступал его сын, который заявил, что считает своего отца преступником и готов давать против него свидетельские показания. Франка повесили. По-моему, это уже клинический случай. Так вот, чтобы вы знали: я не из таких сыновей. Вам понятно?
— Более чем…

 Вглядитесь в эти фотографии… На одних молодой Рудольф Гесс в отлично подогнанной форме штурмовика со свастикой, обласканный фюрером, в зените славы, довольный собой, карьерой и семьей. Он вершитель судеб, в его руках - власть, его будущее - тысячелетний третий рейх, звездой взошедший над склонившейся перед ним Европой.

 

 

На других - тень, призрак, сорок лет обитавший в стенах Шпандау. Я понял Гесса в тот момент, когда он бережно снимал со стены портрет отца, чтобы сфотографироваться, сказав шепотом: “Mein lieber Vater…” Сын запомнил отца только таким - немощным, больным стариком, содержавшимся в нечеловеческих условиях тюрьмы. Он обил сотни порогов, написал тысячи жалоб и просьб во множество инстанций, чтобы облегчить его участь. Ничего не помогло. И люди, которые “мучили” его отца, стали для Вольфа-Рюдигера Гесса врагами, а идеология, за которую пострадал Рудольф Гесс, оставшийся убежденным нацистом, - единственно правильной. Переубеждать его бесполезно…

 Георгий ЗОТОВ. Мюнхен - Москва

 

Нюрнбергский процесс. Последнее слово Рудольфа Гесса

 

 

Председатель: Последнее слово предоставляется подсудимому Рудольфу Гессу.

 Гесс: С самого начала я обращаюсь к Суду с просьбой, учитывая состояние моего здоровья, дать мне возможность произносить мое слово сидя.

 Председатель: Пожалуйста.

 Гесс: Некоторые из моих товарищей могут здесь подтвердить, что я в самом начале этого процесса предсказал следующее:

 Во-первых, что здесь выступят свидетели, которые под присягой будут давать неправильные показания, причем эти свидетели могут производить абсолютно надежное впечатление и располагать наилучшей репутацией;

  • Во-вторых, что надо учитывать возможность получения Судом письменных показаний, содержащих недостоверные данные;

  • В-третьих, что подсудимые в результате показаний нескольких свидетелей-немцев будут весьма неприятно поражены;

  • В-четвертых, что некоторые подсудимые будут вести себя странным образом, они будут произносить бесстыдные высказывания о фюрере и обвинять свой собственный народ, частично будут обвинять друг друга, причем неправильно, и, может быть, даже будут сами себя обвинять, причем тоже неправильно.

    Все эти предсказания оправдались, причем письменные показания свидетелей, данные ими под присягой, и показания подсудимых во многих случаях противоречивы. Я назову в этой связи хотя бы имя Мессерсмита, который показал, что он якобы говорил с гроссадмиралом Деницем в Берлине именно в то время, когда он, как я знаю, находился в районе Тихого или Индийского океана.

 Я предсказывал это не только здесь в начале процесса, но еще и за несколько месяцев до начала процесса в Англии, в том числе сопровождавшему меня доктору Джонстону. В тот период я в письменном виде заявил об этом, и это можно доказать.

 Я основывался в моих предсказаниях на некоторых событиях, которые происходили в негерманских странах. Я хотел бы сейчас еще раз подчеркнуть, что если я понимаю эти события, то с самого начала убежден, что соответствующие правительства ничего не знают и не знали о них. Поэтому я не упрекаю эти правительства… Речь идет о тайном средстве. Я цитирую буквально то, что говорилось в газете «Фелькишер беобахтер», основывающейся в свою очередь на статье в «Ле жур»: «Это средство дает возможность заставить действовать и говорить жертвы, которые избраны, так, как это им приказывается».

 Я подчеркиваю, что в этой статье говорится о том, что можно заставить не только говорить, но и действовать согласно данным указаниям. Последнее имеет огромную важность при рассмотрении необъяснимого образа действий обслуживающего персонала немецких концентрационных лагерей, включая научных деятелей и врачей, предпринимавших ужасные опыты над заключенными. Действия, которые нормальные люди, в особенности научные деятели и врачи, ни в коем случае не могли бы совершить, однако совершались ими. Они давали эти указания и приказы о совершении зверств в концентрационных лагерях, они, включая самого фюрера, давали приказы о расстреле военнопленных, о суде Линча и т. д.

 Я напомню показания свидетеля генерал-фельдмаршала Мильха о создавшемся у него впечатлении, что в последние годы фюрер находился не в нормальном душевном состоянии. И ряд моих, товарищей здесь независимо друг от друга и не зная того, о чем я буду говорить, сказали мне, что выражение лица и глаз фюрера в последние годы носило в себе нечто ужасное, выражавшее даже безумие…

 Люди, окружавшие меня во время моего пребывания в плену в Англии, вели себя странным и непонятным образом, позволявшим сделать вывод, что они находятся в ненормальном душевном состоянии и действуют в соответствии с ним. При этом эти люди, окружавшие меня, время от времени сменялись. Некоторые из них, а именно те, которые сменяли старых, имели странное выражение глаз. Это были глаза, имевшие стеклянное и зачарованное выражение. Этот симптом, однако, проявлялся только в течение нескольких дней. Затем они опять производили совершенно нормальное впечатление, их нельзя было более отличить от нормальных людей.

 Не только я обратил внимание на это странное выражение глаз, но и врач, который находился тогда при мне, — доктор Джонстон, английский военный врач. Весной 1942 года ко мне пришли несколько посетителей, из которых один держался весьма странным образом по отношению ко мне. Этот посетитель имел такие же странные глаза. Вслед за этим доктор Джонстон спросил меня, каково мое мнение об этом посетителе? Я сказал, что у меня такое впечатление, как будто бы он по какой-то причине не был совершенно нормальным. Однако вопреки моему ожиданию доктор Джонстон не стал возражать против этого, а в свою очередь согласился со мной и спросил меня, не обратил ли я внимания на его глаза, которые имели какое-то необычное выражение. Доктор Джонстон не предполагал, что он сам, когда пришел ко мне, имел такое же выражение глаз.

 Я уже сказал, что убежден в том, что соответствующие правительства ничего не знали об этих действиях. Поэтому не в интересах Английского правительства было бы умалчивать и скрывать от общественности то, что я пережил во время своего заключения в плену, так как иначе возникает впечатление, как будто бы в действительности что-то здесь затушевывается и что британское правительство принимало участие в этом. Однако я убежден в том, что как правительство Черчилля, так и теперешнее правительство давали указания о том, чтобы со мной до самого конца обращались корректно, согласно правилам Женевской Конвенции.

 Я сознаю, что все то, что я должен сказать об обращении со мной, на первый взгляд кажется невероятным. Однако, к моему счастью, еще в гораздо более ранний период лица, обслуживавшие военнопленных, обращались с ними таким образом, что когда первые слухи об этом проникли в мир, то на первый взгляд это казалось совершенно невероятным. Слухи заключались в том, что военнопленных преднамеренно заставляли голодать, что та скудная пища, которую они получали, содержала в себе молотое стекло, что врачи, которые обслуживали пленных, вводили вредные вещества в лекарства и таким образом увеличивали страдания, в результате чего число жертв увеличивалось.

 Все эти слухи впоследствии подтвердились. Историческим фактом является то, что женщинам и детям, умершим в британских концентрационных лагерях в большинстве случаев от голода, был построен памятник. Многие англичане, среди них и Ллойд Джордж, самым решительным образом протестовали тогда против таких действий в британских концлагерях. То же относится и к английскому свидетелю-очевидцу мисс Эмили Опфордс.

 Мир, английский народ и даже британское правительство стояли тогда перед неразрешимой загадкой в отношении событий в южноафриканских лагерях, так же как мир, немецкий народ, члены германского имперского правительства и остальные подсудимые здесь и на других процессах стоят перед такой же загадкой в отношении событий в немецких концлагерях.

 Было бы само собой разумеющимся и имело бы огромное значение, если бы то, что я говорил в отношении событий, имевших место во время моего пленения в Англии, было сказано под присягой. Однако я не смог побудить ни моего, ни другого защитника поставить мне соответствующие вопросы во время допроса.

 Большое значение имеет, чтобы то, что я говорю, было сказано под присягой. Поэтому я заявляю: клянусь всемогущим и всеведущим богом, что я говорю чистую правду, ничего не утаю и ничего не прибавлю.

 Прошу Высокий Суд поэтому считать все, что я скажу далее, сказанным под присягой. Хотел бы еще добавить в отношении моей присяги. Я не являюсь последователем церкви, не имею внутренней связи с церковью, однако являюсь глубоко религиозным человеком. Я убежден в том, что моя вера в бога является сильнее, чем вера в бога у других людей. Поэтому я прошу Суд оценить еще в большей степени то, что я скажу под присягой, ссылаясь на свою веру в бога. Председатель: Я должен обратить ваше внимание, подсудимый Гесс, на тот факт, что вы говорите уже в течение 20 минут, поэтому Трибунал не может на данной стадии процесса разрешить вам говорить более продолжительное время, чем всем остальным подсудимым. Трибунал желает, чтобы вы заканчивали свое выступление.

 Гесс: Господин председатель, я хочу обратить внимание на следующее: я считаю, что являюсь единственным подсудимым, который до сих пор не мог высказаться здесь, так как то, что я хочу сказать, я мог бы сказать только в том случае, если бы мне были заданы соответствующие вопросы. Как я уже говорил…

 Председатель: Я не намерен, подсудимый, вступать с вами в спор. Трибунал вынес решение о том, что подсудимые в последнем слове ограничатся краткими заявлениями. Вы имели полную возможность давать здесь свои объяснения, если бы этого желали. Сейчас вы выступаете с последним словом и должны подчиниться решению Трибунала так же, как ему подчиняются все остальные подсудимые. Гесс: Поэтому, господин председатель, я откажусь от тех высказываний, которые я хотел сделать в этой связи. Я прошу только разрешения сказать несколько заключительных слов, которые не имеют ничего общего с тем, что я только что говорил.

 Те выводы, к которым пришел защитник здесь, на этом Суде, от моего имени в отношении оценки моего народа и истории, являются для меня важными. Я не защищаюсь от того, что выдвинуто обвинителями, которые, по моему мнению, не имеют права обвинять меня и моих соотечественников. Я не придаю значения тем упрекам, которые касаются событий, являющихся суверенным делом Германии и поэтому не относящихся к компетенции иностранцев. Я не протестую против высказываний, которые имели своей целью опорочить меня… Я рассматриваю такие выпады противников как бесчестные. Мне было дано право в течение долгих лет моей жизни действовать в условиях, которые немецкий народ породил на основе многовековой истории. Даже если бы я мог, я не хотел бы исключать это время из своей жизни. Я счастлив сознанием, что выполнил свой долг… в качестве национал-социалиста, в качестве верного последователя моего фюрера. Я ни о чем не сожалею. Если бы я опять стоял у начала моей деятельности, я опять-таки действовал бы так же, как действовал раньше, даже в том случае, если бы знал, что в конце будет зажжен костер, на котором я сгорю. Независимо от того, что делают люди, я в настоящее время нахожусь перед Судом всевышнего. Только перед ним я несу ответственность и знаю, что он оправдает меня.

 Источник: Нюрнбергский процесс. Сборник материалов в 7 томах. М. 1961, т.7, с. 265-269.

 

 

Книга “Рудольф Гесс. Избранные речи”

 

Москва, 2004. Книга включает биографию Гесса.
Скачать

 

       

 

 


 20.04.2012 Cильные и слабые стороны теорий Линдона Ларуша

 

Кирилл БЕНЕДИКТОВ. Андрей Ильич, насколько влиятелен Линдон Ларуш в России? Правда ли, что значительное количество российских интеллектуалов в какой-то момент воспользовались идеями Ларуша, даже, может быть, не сознавая того? 

Андрей ФУРСОВ. Насчет «значительное» я бы не торопился. Думаю, что о Ларуше в России знает не так много людей, хотя, конечно, важно не количество, а качество. 

К.Б.  Насколько я понимаю, знакомство наших интеллектуалов с Ларушем произошло ещё до развала Советского Союза. Был такой Тарас Муранивский, сотрудник Института США и Канады, который ездил к Ларушу, переводил его книги. Таким образом, идеи Ларуша как-то проникали к нам. Но интересно вот что. Наши интеллектуалы, по крайней мере, говорят об этом. То есть они слышали о Ларуше, они знают Ларуша, у них есть некое мнение по поводу Ларуша. Что касается западных интеллектуалов, мы опрашивали человек десять, они все наотрез отказываются о нём разговаривать. Стандартный ответ: это не ученый, это маргинал, что о нем говорить, он преступник вообще, он сидел в тюрьме и так далее. С чем это связано? 

А. Ф. Прежде всего, нужно представлять себе, что такое интеллектуальное сообщество США. Это сообщество весьма конформное и политкорректное. Оно очень жёстко управляется изнутри и извне. В известном смысле жёстче, чем советское. У нас контроль носил внешний и идеологический характер, а на Западе, и особенно в США, этот контроль носит интериоризированный характер, обеспечивается с помощью грантов, получения (или неполучения) штатной должности, одобрения или неодобрения профессионального сообщества. Существует некая «повестка дня», определяющая, что и как можно обсуждать, а что нельзя. Я преподавал в американских университетах и могу свидетельствовать это как очевидец.

В университетском сообществе США, будь то профессура или студенты, практически невозможно даже упоминать многие проблемы. Никогда не забуду, какое смятение чувств вызвали у двух коллег-профессоров мои рассуждения о том, что «нацистский интернационал» активно поучаствовал в выработке геополитического проекта арабов в конце 1940-х годов. Они сразу же спросили меня, собираюсь ли я рассказывать об этом студентам. И с облегчением вздохнули, услышав отрицательный ответ. Весьма затруднительно обсуждать тему 11 сентября как возможной провокации спецслужб США — в лучшем случае, вас обвинят в дешёвой конспирологии. Аналогично обстоит дело с такими темами, как Израиль, еврейское лобби в США, натовская агрессия в Югославии, элитарно-тоталитарный характер американской политической системы, жёсткий контроль корпораций над СМИ и т. п. Я уже не говорю о критике в адрес феминисток и сексуальных меньшинств — в этом случае можно нарваться на неприятности.

Разумеется, среди американских учёных есть исключения. Есть люди, которые остаются верны себе и готовы защищать свою интеллектуальную свободу как одно из проявлений человеческого достоинства. Например, Ференц Фехер, блестящий венгерский мыслитель, ученик Дьёрдя Лукача. После 1956 года он уехал в Штаты, написал несколько великолепных книг, в том числе лучшую, на мой взгляд, англоязычную книгу об обществах советского типа (в соавторстве А. Хеллер и Д. Маркушем) «Диктатура над потребностями» (1983). Фехер был внутренне очень свободный человек и поэтому постоянно сталкивался с проблемами, связанными с sexual harrasment (рассказывал анекдоты) и political correctness. В конце концов, ему пришлось уйти из нью-йоркской New School for Social Research. 

А Ларуш поднимает очень острые вопросы. Причём, вопросы эти связаны с возникновением современной западной, а ещё точнее — англосаксонской системы, с тщательно оберегаемыми её верхушкой секретами. По сути, он говорит о корнях могущества нынешних Хозяев Мировой Игры, или, как сказал бы Дизраэли, «хозяев истории», об их пути к власти — пути, на котором немало крови и вообще неприятного и постыдного. 

То, что говорит Ларуш, противоречит мейнстриму современной западной исторической и политологической теории. Более того, противоречит общепринятой идеологии, повестке дня. И если кто-то так или иначе касается Ларуша и его работ, он автоматически должен занять не только интеллектуальную, но и политико-идеологическую позицию. А это значит, занять позицию по отношению к системе и её хозяевам. Такое могут позволить себе очень немногие. Тем более, в англосаксонской традиции интеллектуал вовсе не свободен, в отличие от французской. Разумеется, свобода интеллектуала — штука относительная, однако есть разные степени этой свободы в различных западных культурах и традициях. 

Ларуш написал не просто некие отдельные работы, он создал определённую систему. Опровергать систему значительно сложнее, чем спорить по отдельным вопросам. Ларуш возглавляет эффективно работающий исследовательский центр, который подвёл под его идеи солидную фактологическую базу. Поэтому значительную часть выводов Ларуша трудно оспорить. В этой ситуации многие интеллектуалы делают простой, как им кажется, ход: они отбрасывают Ларуша как нечто несерьёзное, не понимая, что тем самым подписывают акт интеллектуальной капитуляции. Реакция многих западных интеллектуалов и учёных на Ларуша — это на самом деле реакция на него истеблишмента, тех сил, в грязных секретах и истоках власти которых он копается. Странно, если бы люди, являющиеся научно-интеллектуальной обслугой этих сил, восторгались Ларушем. О том, что он может быть укором совести этих людей, я уже не говорю. 

Что утверждает Ларуш? Что реальная власть — это тайная власть, многие секреты современности уходят в эпоху рубежа XV-XVI веков. Что есть некие наднациональные структуры, которые управляют историческим процессом или, как минимум, направляют его. Ларуш совершенно верно фиксирует роль Венеции и Ост-Индской компании в развитии современного мира, его господствующих групп. С этим не поспоришь, «кто не слеп, тот видит». 

К.Б. Второй вопрос, который из этого же вытекает. Достаточно часто те самые интеллектуалы, которые отказываются обсуждать идеи Ларуша, помимо слова «маргинал» упоминают и слово «фашист». Как это понимать? 

А. Ф. Конечно же, Ларуш — никакой не фашист. «Фашист» — это идеологический ярлык, которым определяют тех, с кем не поспоришь, но кого нужно удалить из дискурса. Точно так же обстоит дело с ярлыками «антисемит» и «расист»: критикуешь Израиль или хотя бы пишешь о международном еврейском капитале — ты антисемит; говоришь о том, что белая раса — единственная, чья численность сокращается (а это абсолютная правда), — ты расист. Ларуша обвиняют в фашизме только за то, что он критикует «демократическую», а на самом деле либерально-тоталитарную систему Запада. Это свидетельствует о подмене реального научного анализа политиканством. Интеллектуалы, которые называют Ларуша фашистом, не заслуживают того, чтобы их называли интеллектуалами. 

К.Б. Абсолютно согласен. Некоторые говорят о влиянии троцкизма на становление Ларуша. 

А. Ф. Я об этом ничего не знаю. Могу сказать лишь то, что троцкизм в последней трети ХХ в. оказал значительное влияние на часть американского правящего и интеллектуального слоёв. Он усилил их глобальное видение и ориентацию на революционные, а точнее, насильственные действия в глобальном масштабе. Но только не в левых, а в правых целях. Не случайно среди американских неоконов так много бывших троцкистов. Как говорил Сталин, диалектика: пойдёшь налево, придёшь направо. И есть некая злая ирония истории в том, что главный помощник Обамы Аксельрод — правнук Троцкого. Судя по тому, что пишет Ларуш, кое-что из классового подхода ему не чуждо. 

К.Б. Насколько лично вы согласны с Ларушем? Правда ли, что вы фактически пришли к тем же выводам, но с иных позиций?

А. Ф. Анализируя социально-исторические процессы, в какой-то момент я пришёл к выводу о том, что в середине XVIII в. в Европе произошёл великий эволюционный перелом: история из преимущественно стихийной стала преимущественно проектно-конструируемой. Это не значит, что до середины XVIII в. не было групп и сил, пытавшихся, причём нередко — успешно, направлять её ход. Однако в середине XVIII в. появились три фактора, которые внесли качественное изменение в исторический процесс. Это начало формирования массового общества, небывалое усиление финансового капитала и резкое усиление общественной роли информационных потоков. Попробуйте управлять общиной, кастой или полисом — структурами, укоренёнными в традиции и ведущими себя как коллективный социальный индивид. Другое дело — массы, т. е. атомизированно-агрегированный человеческий материал, массовый индивид, которым легко манипулировать; выход масс на сцену истории предоставил огромные возможности манипуляторам. Это первое. Второе: резко усилившаяся борьба за гегемонию в мировой капиталистической системе между Великобританией и Францией, военные нужды других государств, а также начавшаяся индустриализация колоссальным образом стимулировали развитие в XVIII в. финансового капитала, подготовленное XVII веком (от создания в его начале Standard Chartered Bank Барухов до создания в его конце английского Центрального банка). XVIII век — это такой рывок в развитии финансового капитала, который не снился ни Барди, ни Перуцци, не говоря уже о Фуггерах и Медичи. Третье: информационный бум XVIII в., который позволил «паковать» информацию и использовать её для воздействия прежде всего на элитарные группы. Классический пример — «Энциклопедия», с помощью которой в течение нескольких десятилетий французская элита морально была подготовлена к принятию революции. Иными словами, в середине XVIII в. произошло соединение Вещества (массы), Энергии (денег) и Информации (идей). Сплетённые в тугой узел эти субстанции оказались под контролем определённых групп, которые в течение нескольких десятилетий подготовили ситуацию и человеческий материал для эпохи революций (1789–1848). 

При этом не надо думать, что проектно-конструкторская эпоха истории — это всегда триумф конструкторов-проектировщиков. Есть ещё такая штука, которую Гегель называл «коварством истории». Например, те силы, которые планировали свержение самодержавия, уничтожение России и использование революции в России для сокрушения всех преград на пути капитала, вряд ли могли предположить, что команда Сталина поломает проект «мировая революция», спутает карты левым (Коминтерн) и правым (Фининтерн) глобалистам, реализовав проект «социализм в одной, отдельно взятой стране», восстановит империю в виде мировой системы социализма и оттянет глобализацию («венециизацию») мира почти на сто лет. Другое дело, что действия Сталина со товарищи были выражением законов и логики развития большой системы «Россия», которую на тот исторический момент глобалисты по ряду причин не смогли пересилить. Вывод: конструирование истории — это схватка проектов, систем и элит, которую советская элита сталинского образца выиграла, а послевоенного — проиграла. Проиграла, потому что по мере интеграции с середины 1950-х годов в мировой рынок утрачивала глобальное видение.

 Джон Ле Карре как-то заметил, что у русских были великие шпионы, но не было великого шпионского романа — они его не создали. Перефразируя мастера, замечу: в СССР были игроки глобального масштаба, по крайней мере, до начала 1950-х годов, но так и не был создан советский роман глобально-политического жанра — за одним исключением. На излёте сталинской эпохи Николай Шпанов написал два масштабных романа о тайнах мировой политики 1930–1940-х годов — «Поджигатели» (1950) и «Заговорщики» (1952). Ушлый Юлиан Семёнов призывал писателей учиться у Шпанова «огромности темы, исторической насыщенности». Не научились, в том числе и из-за отсутствия спроса у правящего слоя. Сегодня Шпанова могли бы назвать конспирологом — и это при том, что у него вполне марксистский подход к объяснению тайных мировых механизмов; впрочем, здесь нет никакого противоречия. 

К.Б.  Ларуша постоянно называют конспирологом. Но если начинать разбирать по кирпичику, то получается, что как таковой конспирологии у него не очень много. 

А. Ф. Обычно под конспирологией понимают примитивные (или сознательно примитивизируемые) схемы, которые объясняют исторические события не историческими закономерностями и массовыми тенденциями развития, а тайной и, как правило, злонамеренной деятельностью неких сил (на выбор — масоны, ордены, спецслужбы и т. п.). Часто такие схемы воспринимаются как несерьёзные. И действительно, немало работ, именуемых конспирологическими, написаны недобросовестными авторами в погоне за сенсацией и заработком. А многие так называемые конспирологические работы — это своеобразные акции прикрытия: они пишутся специально для того, чтобы скомпрометировать серьёзные попытки глубоко разобраться в тайных механизмах истории, политики и экономики или нейтрализовать эффект таких попыток на будущее. 

В то же время, вряд ли кто-то сможет оспорить тот факт, что далеко не все причины и мотивы происходящего в мире лежат на виду — наоборот, они скрываются; далеко не все цели декларируются открыто — это естественно. Мы прекрасно знаем, что большая политика делается тайно, реальная власть — это тайная власть, зона функционирования «высоких финансов» — тайна. Поэтому нередко поставить под сомнение реальный анализ скрытых механизмов истории пытаются либо люди недалёкие, профаны, либо, напротив, те, кто слишком хорошо знает о существовании тайных сил, структур и т. п. и старается отвести от них внимание, сбить со следа, высмеивая серьёзный поиск как конспирологию. Давайте посмотрим, например, на Коминтерн, т. е. III Интернационал, который два десятилетия втайне планировал и проводил перевороты, восстания, революции, у которого были гигантские скрытые финансы и т. п. — разве это не конспирологическая структура, а его влияние на ход истории — разве не конспирологическое влияние по типу своему? Почему же аналогичные структуры буржуазии, действующие в закрытом режиме, обладающие намного большим политическим и финансовым потенциалом — не конспирологические? Напомню слова Троцкого о том, что настоящие революционеры сидят на Уоллстрите. 

Разумеется, в основе кризисов и революций лежат объективные, а точнее — системные и субъектные причины. Никто не отменял массовые процессы. Но, во-первых, мир — понятие не количественное, а качественное, как любил говорить Эйнштейн. В мире небольшая, но хорошо организованная группа, в руках у которой — огромные средства (собственность, финансы), власть и контроль над знанием и его структурами, а также над СМИ, весят намного больше, чем масса людей или даже целая страна — достаточно почитать «Исповедь экономического убийцы» Дж. Перкинса. Как заметил вовсе не конспиролог, а нобелевский лауреат по экономике Пол Кругман, «современная политическая экономия учит нас, что маленькие, хорошо организованные группы зачастую превалируют над интересами более широкой публики». И это ещё очень мягко и осторожно сказано. Много раньше до Кругмана огромную роль маленьких хорошо организованных групп в широкомасштабных исторических процессах показал Огюст Кошен на примере энциклопедистов. А ведь энциклопедисты жили задолго до эпохи всесилия СМИ, флэшмобов и сетевых структур. Если вернуться из XVIII века в наше время, то кроме Перкинса и Кругмана картину конспирологической реальности как рутинную на примере США и династии Бушей великолепно показывают Крейг Ангер, Кевин Филипс, Рас Бейкер; на примере Франции — Венсан Нузиль и команда журналистов под руководством Роже Фалиго и Жана Гинеля. Кто кривится по поводу «конспирологии» Ларуша, пусть попробует оспорить этих ребят, а мы «будем посмотреть». 

Во-вторых, как я уже сказал, знание и понимание массовых процессов и законов или хотя бы регулярностей истории позволяют относительно небольшим группам направлять эти процессы. «Мы оседлали законы истории», — говаривал Сталин. В то же время знание законов истории и понимание массовых процессов, без чего невозможно использование ни тех, ни других, это монополия именно небольших групп — элит и контрэлит. 

К.Б. Тогда как мы сформулируем, что такое конспирология?

А. Ф. Я бы говорил о конспирологии двояко — как о подходе и как о дисциплине или, как минимум, научно-исследовательской программе. В первом случае — это преимущественно дедуктивно-аналитический подход (хотя и индукцией не стоит пренебрегать), ориентированный на поиск неочевидного в очевидном, на выявление причин, не лежащих на поверхности, а если и проявляющихся, то в виде странностей, случайностей и отклонений, которые так не любят стандартные исследователи — они им жить мешают, смущают и тревожат.

Во втором случае, конспирология — это особая сфера исследований того, как функционирует реальная власть: скрытая, тайная по своей природе. И чем внешне демократичнее, прозрачнее становилась с середины XIX в. сфера политики и национально-государственной власти, тем глубже в тень и тем выше в наднациональное, сокрытое от глаз большинства, уходила власть. Собственно, политологи и историки и занимаются этим внешним, поверхностным, сочиняя историю для профанов. Непрофанное знание мира — привилегия и почти монополия закрытых структур, которую, конечно же, надо ломать.

В этом нет ничего необычного и мистического, напротив — проза жизни, в основе которой лежит двойное несовпадение: сущности и явления, истины и интереса. Поэтому не надо бояться ни слова «конспирология», ни слова «заговор». «Никому не хочется выглядеть сумасшедшим теоретиком заговоров, — писал всё тот же Кругман. — Однако нет ничего безумного в том, чтобы раскапывать истинные намерения правых. Наоборот, неразумно притворяться, что здесь нет никакого заговора». У Кругмана конкретно речь идёт об американских «неоконах». 

У современного обществоведения нет ни понятийного аппарата, ни возможности, а часто и желания заниматься скрытыми механизмами социальных процессов — тем, что лежит не на поверхности, а является теневой стороной реальности. В этом плане современное обществоведение является ущербным, половинчатым: в основном оно занимается явлениями, а не сущностью, функциями, а не субстанцией, таким образом упуская главное. В этом плане конспирология оказывается зеркалом половинчатости, неполноценности науки об обществе. Когда будет создана полноценная, «свето-теневая» наука об обществе, нужда в конспирологии отпадёт — это будет просто анализ закрытых сторон реальности, вскрывающих секреты властей предержащих. 

К.Б. Известно, что в архивах штаб-квартиры Ларуша в штате Вирджиния собрано огромное количество файлов, позволяющих по ниточке распутывать все связи между крупнейшими финансовыми семействами мира. Как я понимаю, они публикуют далеко не всё, но, тем не менее, эту работу ведут. И сама фактология как бы создает картину реального контроля над всеми политическими, экономическими процессами в западном мире, по крайней мере, вот эти 300 семейств, условно говоря. 

А. Ф. Что в этом неестественного? В экономическом плане капитализм — это система без границ, мировой рынок. А вот в политическом плане капиталистическая система — это совокупность, мозаика государств. Но экономические интересы буржуазии, особенно крупной и тем более финансовой, которые выходят далеко за рамки одного (её) государства. И часто эти интересы невозможно реализовать, не нарушая границы государств — своего и чужих. Поэтому мировому капиталистическому классу объективно нужны надгосударственные, наднациональные структуры, и они должны быть если не тайными, то, по крайней мере, максимально закрытыми от широкой публики. Таким образом снимается противоречие между экономической целостностью и политической фрагментарностью капиталистической системы. Отсюда упорное стремление верхушки мирового капиталистического класса к созданию чего-то наподобие мирового правительства, впервые возникшее в начале XIX в. и поставленное в качестве неотложной задачи в конце XIX в. Кстати, каждый раз на пути решения этой задачи вставала Россия; и в этом — одна из причин горячей «любви» к ней, а также к нам, русским, хозяев капиталистической системы — англосаксов, особенно британцев. 

Чтобы снять базовое политико-экономическое противоречие капиталистической системы, нужны были наднациональные, экстрагосударственные структуры. Но готовых естественных организаций такого типа у буржуазии не было и не могло быть — она ещё только формировалась как класс, была эдаким социальным эмбрионом или в лучшем случае (в Великобритании) подростком. Хорошо евреям, которые жили в «порах» современного мира, как финикийцы — в «порах» древнего, и могли в своих интересах использовать родственную, семейную систему, классический пример — Ротшильды. А что делать неевреям, гоям? Это в конце XIX в. они создали закрытые наднациональные структуры, структуры мирового согласования, управления и влияния на собственно капиталистической основе — причём, уже с активным участием международного еврейского капитала. А в XVIII в., в эпоху Старого Порядка, когда вся сила была у государства и аристократии, нужно было пользоваться тем, что есть. Например, масонскими организациями. В XVIII в. (официально — с 1717 г.) начинается бурный рост масонских организаций. Конечно же, они возникли раньше, в XVI-начале XVII в., представляя собою эволюционировавшую форму тамплиерских структур, покинувших в XIV в. Францию, но реальную жизнь в них вдохнула именно буржуазная эпоха — её запросы и интересы, самые разнообразные. В том числе, не только новые, но и старые, династические: например, борьба Стюартов и Ганноверской династии за Великобританию в первой половине XVIII в. Реальное переплетение старого и нового затеняет ту роль, которую она играла не только для аристократии, но и для буржуазии и её интеллектуального авангарда, ещё не успевшего превратиться в обслугу. 

Иными словами, капитализм вообще невозможен без наднациональных структур. Более того, капитализм невозможен без закрытого конструирования и проектирования социальных процессов.

09.05.2012

http://www.zavtra.ru/content/view/tajnaya-istoriya-2/

Кирилл БЕНЕДИКТОВ. Почему Англия в концепции Ларуша выступает злым гением мира? 

Андрей ФУРСОВ. Здесь есть два объяснения: реально-историческое и сверхконспирологическое, я бы даже сказал — изощрённо-конспирологическое. Согласно первому, именно его я придерживаюсь, Ларуш, несколько демонизируя Англию/Великобританию, фиксирует историческую реальность. Согласно второму, Ларуш своей деятельностью компрометирует, маргинализирует любые попытки серьёзных исследований реальной роли британских господствующих классов и их закрытых структур, британской короны в современном мире — их можно заярлычить как "ларушизм".

Мне последняя точка зрения представляется ошибочной. Работы самого Ларуша, особенно если убрать эмоциональный момент, вполне адекватно отражают реальность и привлекают внимание к таким её сторонам и механизмам, которыми конвенциональная наука не занимается. Налицо попытки скомпрометировать серьёзные исследования тайных механизмов политики и экономики Запада с помощью ярлыка "ларушизм", но они, что называется, слабоваты в коленках.

Вообще же, провокации в науке часто контрпродуктивны. Например, сочинила МИ-6, прикрывшись Резуном-Суворовым, "Ледокол". Результат оказался диаметрально противополож- ным задуманному. Разумеется, возможны провокации второго и следующего уровней, провокации в провокации. Однако чем тоньше и сложнее провокация, тем ограниченнее её возможности. Значительно проще подсадить в ту или иную организацию пару-тройку агентов обоего пола и с их помощью отслеживать, а то и направлять её деятельность, вызывать внутренние конфликты, сбивать на фальшпроекты и т.п. Незатейливо, но "дёшево и сердито".

У меня к Ларушу значительно больше вопросов по его интерпретации американской истории, часть которой и часть деятелей которой он явно идеализирует, греша против исторической правды. 

Например, Ларуш считает, что Рузвельт создал новую Америку, пытался создать новый мир, но ему помешала финансовая олигархия. Я категорически не могу согласиться с такими формулировками. Рузвельт был ставленником Федеральной Резервной Системы, ФРС. И если президент Вильсон способствовал её созданию, то Рузвельт сделал следующий шаг — устранил общественный контроль над финансовой системой, изъяв золото у населения США. По сути дела, это был первый дефолт. Второй дефолт был в 1971 году и вскоре произойдет третий — по-видимому, последний — эдакий мат в три хода. Да, у Рузвельта были противоречия с финансовой олигархией, он вынужден был ограничить какую-то её часть — но в её же долгосрочных и целостных интересах. Да, от "Нового курса" выиграла какая-то часть простого американского люда — но тем самым Рузвельт спасал финансовую олигархию и от революции, и от необходимости радикальных социальных реформ. "Новый курс" создал больше проблем, чем решил, и уже в середине 1930-х годов у Рузвельта появился очень сильный конкурент — губернатор Луизианы Хьюи Лонг (прототип пен-уорреновского Вилли Старка). Лонг создал в США целую сеть Обществ перераспределения собственности, в которые вступили 8 млн. человек. Кстати, Лонга, который был левым популистом, в Америке многие до сих пор называют фашистом — всё та же манера навешивания ярлыков. Лонга убили в 1935 г., Рузвельта избрали на второй срок, однако проблем "Нового курса" это не решило. И тогда вопрос для США стал ребром: либо радикальные социальные реформы, которые позволят избежать революции, либо… мировая война.

Когда-то Густав Лебон писал о Первой мировой войне, что начали её немцы, Вильгельм, но то была последняя капля, которая переполнила чашу; для исследователя — главное, настаивал Лебон, понять, кто наполнил чашу до краёв. Если говорить о Второй мировой войне, то последней каплей был Гитлер, а наполнили чашу до краёв британцы и американцы, для последних война была единственным выходом из тупика 1930-х годов.

Ещё один любимый персонаж Ларуша — Линкольн. Хотя Линкольн действительно пытался противостоять денежным мешкам, Ротшильдам и их представителям в Америке (за это его и убили), он фигура тоже неоднозначная. Идеализируя Линкольна, Ф. Рузвельта и Кеннеди, Ларуш создаёт новую историческую мифологию "хороший американский капитализм" против "бяки" британского капитализма и его американских прислужников. Мне это напоминает схему "прорабов перестройки" "хороший социализм" Ленина—Хрущёва—Горбачёва" против "плохого социализма" Сталина—Брежнева. Несерьёзно. И, если говорить о ларушевской схеме, то более чем уязвимо для критики.

Здесь можно сказать, что Ларуш объективно выполняет заказ (в самом широком смысле) определённой части господствующего класса США. Прежде всего той, которая была отодвинута в результате ползучего переворота, начавшегося убийством Кеннеди в 1963 г. и закончившегося в 1974 г. свержением Никсона. Поддержка у Ларуша есть — иначе у него не было бы ни института, ни журнала, ни паблисити. Причём, внешняя заинтересованность в такой поддержке может быть как прямой, так и косвенной, позитивной и негативной (в смысле: держать под контролем опасную тенденцию и управлять ею). Пример: Рокфеллеры финансируют специфического левака Ноама Хомски — его работы важны с точки зрения рокфеллеровской глобальной повестки дня. Они же финансируют правых: тезис—антитезис. Структуры типа ларушевской тоже выполняют свою функцию плюс формируют некие узлы деятельности, которые позволяют легче отслеживать определённые информпотоки.

Да, Ларуш сидел в американской тюрьме, и, тем не менее, функционирование его структуры без поддержки части американского истеблишмента невозможно. Иначе его просто стёрли бы в порошок, как это умеют делать на Западе. Уж если президента Кеннеди убили, обставив убийство как публичную казнь, а затем в течение трёх поколений изничтожали представителей клана, то с Ларушем разделаться проблем не было бы — разумеется, если бы за него, как говорят в определённых кругах, некому было "держать мазу". 

К.Б. А кто, интересно может за него "держать мазу", ну, чисто гипотетически?

А.Ф. Как я уже сказал, это часть правоконсервативных элит. Вернее сказать, непосредственно — да, правоконсервативных. Но реальность показывает, что в жизнь полна очень хитрых загогулин.

 К.Б. Что касается Рузвельта, то, насколько я понимаю, в Рузвельте Ларушу нравится однозначная ориентация на индустриальное развитие. Вообще, это противопоставление финансового капитала, который занимается спекуляциями с деньгами и больше ничем, такому разумному энергичному капитализму, который развивает промышленность, науку и технологии, — очень чувствуется. Даже не то, что чувствуется — на мой взгляд, это стержень всей ларушевской концепции. Именно поэтому, мне кажется, он так благосклонен к Рузвельту. 

А.Ф. Естественно, для Ларуша индустриализация — очень важная вещь. Но она важна не только для него, но и для всех, кто не ловится на миф постиндустриального общества, кто готов сопротивляться людоедским планам его творцов. Ведь постиндустриальное общество есть не что иное, как кастово-иерархический мир, население которого сокращено на 80-90% (1-2 млрд. чел. значительно легче контролировать, чем 8-10 млрд.), мир деиндустриализированный, управляемый властной иерархией, контролирующей знание и информацию и претендующий на магическую власть. 

К.Б. Давайте вернёмся к Великобритании. 

А.Ф. Позиция Ларуша здесь вполне понятна. Как я уже говорил, линия Венеция—Ост-Индская компания—Британская империя как закрытые структуры наднационального масштаба и управления" прочерчивается им ясно. Именно британцы были заинтересованы в целом комплексе мировых процессов и событий: начиная от Французской революции и антирусской борьбы, а заканчивая оффшорами и деятельностью структур типа Общества защиты дикой природы. Британские формы познания мира и управления им с помощью триады "наднациональные структуры— спецслужбы—университеты и фонды" — одно из главных достижений западной цивилизации. Ларуш верно идентифицировал учителей англичан — венецианцев. Именно они во второй половине XVI в. переформатировали английскую элиту, перенеся на островную почву свои властно-технологические и интеллектуальные наработки. Результаты не замедлили сказаться — прежде всего в резком ужесточении отношения английских верхов к низам и появлении определённого человеческого материала, людей типа Джона Ди. Это очень интересный персонаж — математик, астролог и личный разведчик Елизаветы, свои донесения он подписывал "агент 007". Джон Ди визуально увековечен в первых двух сериях фильмов о "Гарри Поттере". Актёр, исполняющий роль Дамблдора, Ричард Харрис обладает удивительным портретным сходством с Джоном Ди. Джон Ди — автор идеи британского мирового господства, воплотившейся у него в концепции "зелёной империи", включающей Англию, Северную Америку и Россию. Сын Джона Ди под фамилией Диев был активным участником русской смуты начала XVII в.: служил фармакологом, готовил лекарства и яды; по некоторым сведениям, именно он по заказу Дмитрия Шуйского и его жены изготовил яд для отравления Скопина-Шуйского. Имеет смысл также вспомнить, что после Смуты английские купцы хозяйничали во внутренней торговле России, и только после казни в Лондоне Карла I Алексей Михайлович, отец Петра Первого, использовав это в качестве предлога, попросил их на выход ("Вы царя Карлуса всем миром убили, за такое злое дело вам на Руси быть больше не довелось"). 

Венецианское влияние прослеживается и в истории Ост-Индской компании. Вплоть до того, что, когда в конце XVIII в. в британском парламенте шла борьба группировок, та из них, что отстаивала интересы Почтенной компании, называла себя "венецианской партией". В начале 1930-х годов европейские финансисты, поддерживая Гитлера, рассчитывали, что он сломает национальные государства в Европе и в результате возникнет "Венеция общеевропейских масштабов" — в 1931 г. об этом прямо писал Ялмар Шахт. 

К.Б. Как раз к России Ларуш относится очень положительно. Его концепция предполагает, что Штаты должны обязательно наладить союз с Россией, с Китаем и с Индией, потому что без этого они не смогут противостоять великому вселенскому злу — Великобритании. 

А.Ф. Трудно допустить, что Ларуш настолько наивен, что, подобно проснувшемуся через много десятилетий Рип ван Винклю, воспринимает мир таким, каким он был до его сна. Китай — это отдельный мир; индийская правящая элита тесно интегрирована с англосаксонской; уже почти столетие существуют англо-американский истеблишмент и англо-американский капитал, дополнительной мощной скрепой которого служит международный еврейский капитал; российский правящий слой тесно связан и с англосаксами, и с наднациональными структурами. Ларуш предлагает провести разграничительную линию между национальным и интернациональным в современном мировом господствующем классе, что едва ли возможно. Эпоха национальных государств ушла — тем более, что глобальным Властелинам Колец такое государство противостоять не в силах. Реальной альтернативой глобалитарному режиму могут быть импероподобные образования, ядром которых является триада "военно-промышленный комплекс—армия—спецслужбы". Ларуш, насколько я понимаю, говорит о совершенно ином, и в этом плане я бы назвал его предложение реакционной утопией. 

К.Б. Насколько я понимаю, речь-то идет о каких-то геополитических проектах. Например, что Ларуш говорит по поводу России? Что России необходимо интенсифицировать технологии, модернизацию и так далее, в частности, создавать дорожную, транспортную инфраструктуру. 

А.Ф. Кто же спорит! России необходима неоиндустриализация, которая развернёт вспять процессы, стартовавшие у нас с конца 1980-х годов, со времён "горбачёвщины". Однако неоиндустриализация требует определённых социальных и властных условий. Речь идёт о подавлении коррупции, что невозможно без наличия органов, реализующих такой курс, а поскольку коррупция у нас почти институциализирована, то органы эти не могут не быть чрезвычайными — чем-то вроде новой опричнины. Ну и, наконец, необходимы изменения в сфере собственности. Ларуш же затрагивает только технико-экономическую сферу, упуская из виду, что она — следствие, а не причина. Хотя, повторю, эмпирически Ларуш и его команда правильно привлекают внимание к рубежу 1960-1970-х годов как к поворотному пункту в развитии современного Запада.

В отличие от Ларуша, я подчёркиваю не столько технико-экономическую, сколько социальную, классовую сторону этого поворота. Торможение научно-технического прогресса и деиндустриализация были средством социальной борьбы верхов против средних слоёв и рабочего класса. Неслучайно деиндустриализация совпала с наступлением верхов на средний класс, верхушку рабочего класса, профсоюзы и "государство всеобщего собеса". Именно это наступление и было сутью тэтчеризма и рейганомики. Однако ещё за несколько лет до прихода к власти Тэтчер и Рейгана М. Крозье, Дз. Ватануки и С. Хантингтон в докладе "Кризис демократии" (1975), написанном по заказу Трёхсторонней комиссии, сформулировали основные задачи по ликвидации демократии в западном обществе. Однако без деиндустриализации решить эту задачу было невозможно. На рубеже 1960-х–70-х годов Запад в целом и США оказались у развилки — дальнейшее сохранение послевоенного социального курса, усиливавшего позиции средних слоёв и части рабочего класса, угрожали положению капиталистической верхушки (в "Кризисе демократии" прямо говорится о том, что именно демократия позволяет различным "безответственным группам" бросить вызов истеблишменту). Кроме того, в конце 1960-х годов лидер Запада — США — оказались в очень трудном экономическом положении: потребление стало превышать производство, и разрыв этот стал стремительно нарастать. По сути, это означало проигрыш экономической гонки Советскому Союзу. Выход был найден, во-первых, в переводе промышленности в Восточную Азию (главным образом в Китай); во-вторых, в отказе от золотого стандарта; в-третьих, в резком усилении теневого и "криминального" секторов мировой экономики. Ну и, разумеется, в социосистемной перевербовке части советской элиты — властной и интеллектуальной.

Стратегический поворот к деиндустриализации ядра капиталистической системы начал планироваться уже с конца 1950-х годов как минимум — ведь, этот поворот надо было подготовить идеологически и организационно. Такой подготовкой стало создание экологического движения, молодёжной субкультуры и движения различных меньшинств. На это ушли все 1960-е годы. Позднее был сделан ещё один шаг в этом плане — мрачноватая фэнтэзи, рисующая будущее-как-прошлое, вытеснила оптимистичную научную фантастику; место мира, где героем был Дар Ветер ("Туманность Андромеды" великого Ивана Ефремова), занял мир Дарта Вейдера ("Звёздные войны"). 

Интересно, что и в Советском Союзе номенклатура начала тормозить научно-технический прогресс тоже на рубеже 1960-х–70-х годов. Например, было принято принципиальное решение отказаться от собственной компьютерной программы (а мы тогда в этом плане обгоняли американцев) — наши спецслужбы заверяли: "Не надо деньги тратить — всё, что нужно, украдём". Решили сэкономить, как обычно — на копейку, а потеряли рубль. В это же время сворачивается лунная программа. Формально это объясняют тем, что погибли три человека, которые выступали главным её двигателем: Королёв, Комаров и Гагарин. Иными словами, торможение научно-технического прогресса началось одновременно на Западе и в СССР, и это не случайно. Дело здесь не просто в заговоре — этот поворот был результатом серьёзнейших политико-экономических изменений в структуре мирового капиталистического класса. 

В конце 1940-х годов на арену вышла молодая и хищная фракция этого класса — корпоратократия. Она очень быстро заявила о себе свержением правительств Мосаддыка в Иране и Хакобо Арбенса-Гусмана в Гватемале (1953), а также созданием Бильдербергского клуба (1954). Позднее будут созданы и другие наднациональные структуры, выражающие интересы прежде всего этого слоя — Римский клуб (1968) и Трёхсторонняя комиссия (1973). Союзником корпоратократии выступал финансовый капитал, ну а сферой, объединившей их в единое целое, стала нефть. Через эту же сферу шло подключение к корпоратократии и части советской номенклатуры.

Когда мы говорим, что Советский Союз развалила "пятая колонна", то эмоционально это верно, однако с точки зрения научного объяснения недостаточно. В реальности произошло следующее. После того, как с конца 1950-х годов СССР интенсифицировал продажу нефти на мировом рынке, в Советском Союзе начал формироваться слой, тесно связанный с корпоратократией. В отличие от государственно-монополистического капитализма, который в принципе мог бы сосуществовать с Советским Союзом, корпоратократия носила глобальный характер по определению и по логике своего развития должна была охватить весь мир, включая СССР, т.е. зону системного антикапитализма. Торговля прежде всего нефтью сформировала у нас советский сегмент корпоратократии. В этом же направлении, создавая массовый фундамент для этого слоя, сработали так называемые "косыгинские реформы", в значительной степени разбалансировавшие советскую экономику и укрепившие хозяйственную номенклатуру. Ну а момент истины наступил в середине 1970-х годов, когда после и в результате "нефтяного шока" в страну пришли незапланированные 170-180 млрд. долл. Их-то и присвоил советский сегмент корпоратократии, а присвоив, взял курс на демонтаж советского строя, который исторически оказался демонтажом и России. 

К.Б. Сейчас мы продолжим этот разговор. Я просто по ходу, чтобы не забыть, спрошу: Венский институт прикладных системных исследований, это оттуда? 

А.Ф. Конечно, в середине 1970-х годов был создан этот американо-советский, точнее, цэрэушно-гэбэшный институт, а ещё точнее институт согласования интересов различных сегментов мировой корпоратократии. Подготовку в нём прошли многие "герои" перестройки и постперестроечного времени. 

Итак, в 1970-е годы Запад, США оказались в кризисе и взяли курс на деиндустриализацию. Если бы в этот момент Советский Союз совершил индустриальный рывок (а для этого были все возможности), то Западу оставалось либо капитулировать, поскольку мы выбивали его с мировых рынков (об этой прямой и явной угрозе, возникшей в 1970-е–80-е годы перед Западом, откровенно сказала М. Тэтчер осенью 1991 г. в своём выступлении в Институте нефти в Хьюстоне), либо начинать мировую войну. Однако Советский Союз, в котором всё большую роль играл советский сегмент корпоратократии ("нерушимый блок" части номенклатуры, спецслужб, хозяйственников и теневого капитала), этот рывок не совершил. Более того, средства от продажи нефти сделали его в глазах руководства ненужным. Так мы проспали свой шанс, когда можно было "уронить" противника. А вот он в 1980-е такого шанса не упустил. Уничтожение Советского Союза было необходимым условием новой либеральной контрреволюции и деиндустриализации ядра капиталистической системы. 

Судя по мемуарам перестройщиков и обслуживавшей их "интеллектухи", именно в середине 1970-х сформировалась та команда, которая, вступив в тесный контакт с Западом, с корпоратократией и её структурами, начала демонтаж советской системы, её сдачу. Процесс пошёл с ускорением. Но полностью он развернулся, естественно, в "горбачёвщину". Здесь закрутилась такая карусель, что только романы писать. Конец 1980-х в СССР — это деятельность самых разнообразных сил: организаций, кланов, корпораций. Это Ротшильды и "Де Бирс", швейцарские и израильские банкиры и советские спецслужбы, хозяева наркотрафика и представители научных кругов СССР, нефтяные корпорации и советские теневики, западные спецслужбы, двойные и тройные агенты (некоторые плохо кончили, а кое-кто до сих пор раздаёт интервью) 

Порой создаётся впечатление, что разрушение СССР стало результатом выхода из-под контроля попытки некоего союза внутренне-внешних сил тихо — без шума и пыли — скупить СССР как ресурсный комплекс со всеми чиновничьими потрохами при сохранении скорлупы. Мегагешефт провалился, к тому же вылезла проблема объединения Германии; в ситуацию некстати (а когда это бывает кстати?) замешались Четвёртый рейх ("нацистский интернационал") и Китай, всё пошло прахом (внешне этот момент "скользнул" перед публикой, когда премьер В. Павлов обвинил западных банкиров в заговоре против СССР и потребовал для себя особых полномочий) и "проектантам" пришлось ломать скорлупу. У советского сегмента корпоратократии не оставалось другого выхода, как срочно, невзирая на обстоятельства ("назвался груздем…"), превращаться в собственника, да и к стенке могли поставить сразу по двум статьям — "хищение в особо крупных размерах" и "измена Родине", поэтому надо было рушить Союз (представляю, как могли злорадствовать те, кто не участвовал в этих играх, а, понимая к чему идёт дело, тихо, в течение нескольких лет выводили государственные и партийные "активы" за рубеж, создавая там свою Систему). Глобальной корпоратократии тоже ничего не оставалось, как штурмовать бастионы и ломать их. Ну а англосаксов вдобавок взбесило объединение Горбачёвым Германии — ослушался (интересно — почему?). Вся эта ситуация была на руку той части западной верхушки, которая исходно ставила именно на разрушение СССР на части, а не на присвоение-скупку и высасывание целиком с последующим превращением в "боевой трофей" типа тсантсы. Победили же охотники за скальпами. 

К.Б. Есть ли, с вашей точки зрения, у Ларуша и его последователей, у школы Ларуша в связи с нынешней ситуацией перспективы? 

А.Ф. Мне трудно говорить о перспективах школы Ларуша, поскольку, во-первых, она очень завязана на его личность, а во-вторых, как мне представляется, эта школа сформирована эпохой, которая уже ушла. Не могу сказать, что я большой и детальный знаток трудов этой школы, но из того, что я знаю, главным противоречием, мне представляется, таковое между огромным накопленным эмпирическим материалом и его теоретической неоформленностью; нужно теоретическое оформление — бросок должен завершаться болевым приёмом. То направление мысли, в котором работает Ларуш, — анализ скрытых и тёмных сторон современной политики и экономики, думаю, будет усиливаться. На это работают основные тенденции развития современного мира — кризис, противостояние сторонников сохранения неолиберальной модели и её противников (в их число входит Китай, возникающий на месте Германии Пятый рейх, а отчасти даже Обама), нарастающая борьба в мировом правящем слое за будущее. 

К.Б. Вот это очень интересный момент — я имею в виду Обаму. 

А.Ф. Америка переживает сегодня очень острый момент. Классовые противоречия в этой стране нарастают. Согласно опросам, около 70% представителей как верхов, так и низов говорят об обострении классовых противоречий. Пропасть, разделяющая верхи и низы американского общества почти как социобиологические виды, хорошо показана в недавно вышедшей книге Ч. Марри "Расколотые. Состояние Белой Америки в 1960-е–2010-е годы". Ситуация достигла такого накала, что один из помощников Обамы прямо говорит, что президент должен научиться играть на классовых противоречиях, это должно стать его "фишкой".

Норвежский расстрел показал, что противоречия в мировой верхушке достигли максимальной остроты — я рассматриваю инцидент с Брейвиком как "чёрную метку", которую одна заинтересованная группа посылает другой, сигнализируя: "Если что, возьмём и детей".

Если добавить ко всему сказанному нарастающую угрозу геоклиматической и геофизической катастрофы, то мы получаем такой многослойный кризис — "кризис-матрёшку", который не имеет аналогов в истории. Буквально на наших глазах обостряются все мыслимые противоречия: между классами/слоями/группами, между государствами и их блоками, между кланами в мировой верхушке; наконец, между тайными/закрытыми обществами: не случайно в последние годы вдруг внезапно вырос вал литературы о них. Это значит, что период Силанума — молчания — закончен, и они заявляют о себе. А это в свою очередь свидетельствует о начале подготовки к схватке за Будущее. И странно было бы, если бы все начали готовиться, а закрытые/тайные общества — нет.

Всё, что мы видим сегодня, свидетельствует, что отрезок истории, на который можно повесить знак руны Иса (задержка перемен — чем и была эпоха неолиберальной контрреволюции), заканчивается, грядёт эпоха под знаком тройки рун Турисаз (хаос), Хагалаз (разрыв, разрушение) и Эйваз (борьба, напор). Человечество застыло над пропастью, подобно Дураку с нулевой карты Старших Арканов Таро: рухнет ли он в пропасть или перескочит через неё, чтобы обернуться 21-й картой, — это зависит от нас, в том числе и от того, насколько правильно мы поймём своё время и определим направление главного исторического удара. Жизнь в лихие времена — нелёгкая штука. Но как говорят наши заклятые друзья англосаксы, "every acquisition is loss and every loss is an acquisition" ("каждое приобретение есть потеря, и каждая потеря есть приобретение") — именно кризисные периоды наиболее благоприятны для изучения социальной реальности, поскольку на переломе эпох обнажаются их скрытые шифры, их ложь, одетая в белые одежды религии, идеологии или наукообразных схем. На этом пути в будущее обязательно нужно использовать наработки школы Ларуша. Ну а тем, кто считает, что они устарели, я отвечу словами Жореса: "Взять из прошлого не пепел, а огонь".

Беседовал Кирилл Бенедиктов

Источник: worldcrisis.ru

andreyfursov.ru

 

 


05.02.2011 О Лукаче, проектах западного марксизма ХХ в. и о поисках революционного субъекта

 

В прошлом году в России, наконец, появился перевод главной работы Дьердя Лукача — "История и классовое сознание". Появился 80 лет спустя исходной публикации (1923) в переводе С.Н. Земляного и с его великолепным предисловием. С.Н. Земляной — известный ученый и публицист. Левая немецкая традиция 1920-1930-х годов — одна из сфер его широких профессиональных интересов. И если кто и мог у нас перевести "Историю…" Лукача и откомментировать ее — так это С.Н. Земляной. Уровень интеллектуального напряжения "предисловия" адекватен тексту Лукача. 

 

Внук талмудиста, сын банкира 

Лукач у нас не очень известен. И это понятно: он — мыслитель (в основном) первой половины XX в., к тому же марксист — не модно и не интересно. Вот если бы это был какой-нибудь поппер-хайек, теолог или, на худой конец, постструктуралист — тогда другое дело. На самом деле Лукач — это очень серьезно и очень важно. Внук талмудиста и сын банкира, один из столпов западного марксизма философ Лукач прожил долгую (1885–1971) и насыщенную, не только интеллектуально, но и практико-политически, жизнь. В ней много чего было: и революционная деятельность, и заочный приговор к повешению за дела во время Венгерской республики 1919 г., и жизнь в "сладком апокалипсисе" Вены, а затем — в Берлине, Москве, где он прожил с 1933 по 1945 г. Здесь ему пришлось несладко (а кому было сладко): он был вынужден публично пинать свое "идеалистическое прошлое", но все равно остался под подозрением, правда, как и многие другие. Впрочем, главное — он выжил, хотя летом 1941 г., уже после начала войны, угодил во внутреннюю тюрьму НКВД на Лубянке. Там он провел два месяца, но был освобожден по не вполне понятным до сих пор причинам. В августе 1945 г. Лукач вернулся в Венгрию, где и прожил до конца жизни с репутацией крупнейшего философа-марксиста и… ревизиониста, ненадежного. Да, трудно быть западным марксистом в восточно-европейской социалистической стране, где носителей западного марксизма вообще не должно быть. По определению. 

Лукач ставил и по-своему для свой эпохи решал главные проблемы марксизма, а следовательно, философии вообще. Правда, в марксистском интеллектуальном плане Лукач формировался, как верно отмечает С.Н. Земляной, под влиянием не "правоверных марксистов", а Макса Вебера и Георга Зиммеля. Эволюция марксиста Лукача — это во многом изживание им веберовского "марксизма". Параллельно (и в связи) с этим подспудно шел процесс поиска Лукачем выхода и за рамки марксизма, хотя вряд ли сам Лукач согласился бы с таким выводом. 

Работы Лукача писались в определенном месте и в определенное время. А время, как известно, часто является в значительно большей степени ключом к создаваемым в нем теориям, чем эти теории к нему. И мы едва ли адекватно поймем Лукача, его творчество, его сверхтему без и вне того времени, на "вопросы" которого он отвечал. Я имею в виду "длинные двадцатые", 1914–1934 гг., к которым Лукач пришел как уже вполне сформировавшийся интеллектуал определенного типа. Более того, как интеллектуальная фигура настолько высокого и значительного европейского уровня, что Т. Манн вывел его под именем Нафта в "Волшебной горе". 

"Длинные двадцатые" — один из самых насыщенных и креативных периодов в современной (modern) европейской и мировой истории. Французский историк Бродель как-то заметил, что Карты Истории сдают не один раз, но все же очень редко. "Длинные двадцатые" были временем пересдачи Карт Истории — властных, экономических, интеллектуальных, духовных — на весь XX в., по крайней мере, до 1991 г. хватило. "Длинные двадцатые" были фантастическим периодом по накалу мысли и творчества. Они брызнули таким количеством (и такого качества) интеллектуальной и художественной спермы, что за глаза и для "deep throat" хватило на весь XX в. Лукач — из этого времени, из времени-взрыва. Вышедшая по-немецки в Берлине в 1923 г. "История и классовое сознание", отражала размышления Лукача по поводу "входа" в этот "взрыв" под названием "длинные двадцатые", а вместе с ними — в "исторический" (1914/17—1991) XX век. То была интеллектуальная и экзистенциальная реакция Лукача на Первую мировую войну, на русскую и венгерскую революции и особенно на первые поражения пролетариата и коммунистических партий в Западной Европе. 

Лукач много размышлял о том, почему пролетариат Западной Европы, его компартии не смогли выступить в качестве субъекта, радикально меняющего буржуазный мир. По сути тема субъекта исторического революционного действия — это центральная тема, сверхтема в творчестве Лукача. Кажется, ничего другого кроме компартии в качестве такого субъекта он так и не смог найти. Некоторые его высказывания, прав С.Н. Земляной, звучат как лозунги социума, изображенного Оруэллом в "1984" или, добавлю я, как рассуждения Рубашова из кестлеровской "Слепящей тьмы". 

История ХХ века показала, что те надежды, которые Лукач возлагал на компартии в качестве антикапиталистического субъекта, не сбылись. Здесь нет места рассуждать почему это произошло — то ли из-за ограничений, объективно налагаемых капитализмом на функционирование любых антисистемных сил; то ли из-за принципиальной неспособности победивших в революции низов ("народа") сформировать собственную элиту, которая может эффективно противостоять тем, кто уже в течение двух столетий контролирует современный мир; то ли из-за того, что коррумпирующему эффекту "кольца всевластия" подвержены именно те, кто вылез "из грязи в князи". Главное в другом. Коммунистические верхушки, прежде всего в центре Pax Communista — в СССР — превратились в новые, пусть и антикапиталистические по сути, но господствующие группы, никак не революционные по своему характеру, а все более консервативные. 

А. Белинков сказал бы, просперо и тибулы превратилсиь в новых толстяков, которые "явно обожрались несвойственной им пищей" (Э. Неизвестный). Революционным субъектом современного мира "толстяк" быть не может. Лукач ошибся. И в то же время, по крайней мере, косвенно, не ошибся. Простой факт существования в мире антикапиталистической системы — соцлагеря — обусловил такие изменения капитализма, которые не только не были предусмотрены исходным "проектом", но и противоречили социальной природе капсистемы. Буржуинам пришлось придать хищному оскалу вид широкой улыбки "welfare state" и начать откупаться от среднего класса и части пролов, что и обеспечило этим слоям "короткую счастливую жизнь" в "славное тридцатилетие" 1945–1975 гг., эдакий пикник на обочине капитализма. Ликвидация этого "пикника" и той опасности, которую таили для "властелинов капиталистических колец" разрастание среднего класса и социализация капитализма путем расширения политической демократии (об этой опасности предупредили своих хозяев, например, З. Бжезинский в 1970 г. и С. Хантингтон в 1975) требовала устранения СССР и соцлагеря. Как только это произошло, Капволк на вопрос "красной" и ("розовой") шапочек Запада "почему у тебя такие большие зубы?" дал предельно честный ответ, который мы наблюдаем с начала 1990-х. 

 

Грамши vs Лукач 

С учетом сказанного можно, конечно, иронизировать над Лукачем, тем более, что уже в "длинные двадцатые" нашлись западные марксисты, которые начали критиковать венгерского философа за его "сверхакценты" на таком субъекте как партия и на такой сфере как политика. Критики предприняли разработку альтернативного лукачевскому поиска субъекта революционного действия, причем не в сфере политики, а в сфере культуры. У истоков этой альтернативы — Антонио Грамши, его продолжатели — франкфуртская школа. Их опыт нередко квалифицируется как успешный, особенно по сравнению с "подходом Лукача". Так ли это? 

Как известно, после того, как коммунистам не удалось захватить политическую власть в Западной Европе так, как это сделали большевики в России, Грамши решил пойти другим путем — путем захвата не политических, а культурных высот, т.е. дать бой буржуазии на поле "культурной гегемонии". Грамши "разбудил" ребят, позднее составивших Франкфуртскую школу (Хоркхаймер, Адорно, Маркузе и др.), и те развернули агитацию. Сначала в Германии, а после прихода Гитлера к власти — в США. Борьба в сфере культуры — штука долгосрочная. Свои результаты "кротино-историческая" работа левых в этой сфере дала лишь в 1960-е годы, когда в активную жизнь вступило первое по-настоящему сытое молодое поколение западоидов и когда "подоспели" контрацептивы (sex), рок с попом, который в середине 1960-х годов "Битлы" и "Роллинги" увязали с культурой наркотиков (pop and drug). Вот тут-то и рвануло. Однако История — дама коварная. 

 

Those were the days… 

Бунтовавшая левая молодежь "длинных шестидесятых" (1958-1973) не жаловала государство (да здравствует индивидуализм), традиционный средний и рабочий классы, и вообще старших, СССР. Смените "сторону" — слева направо — и вы получите рейгановский курс 1980-х. И действительно, прошло 15–20 лет, и закончились бесповоротно дни, про которые Мэри Хопкин (под музыку знаменитого шлягера Вертинского) пела " Those were the days , my friend , we thought they never end " , и те, кто не укурился, не затрахался и не доплясался до смерти из стихийных "новых левых" превратились в стихийных и респектабельных "новых правых", которые по-прежнему не принимали "старое левое" движение, не любили государство велфэра и те силы, которые "расцвели" под его "зонтиком". Только делали это уже не "слева", а "справа". 

С помощью "студенческой революции" 1968 г. господствующие группы ядра капиталистической системы выпустили пар опасно многочисленного и чреватого революцией слоя — молодежи. Согласно теории Голдстоуна, как только доля молодежи — 15–25 лет — приближается к 20%, то, при прочих равных, начинаются социальные потрясения; сюда вписываются и Реформация XVI в. в Германии, и Великая французская революция, и важнейшие революции XX в., особенно его "длинных двадцатых"; прошло 40 лет с 1920-х и в 1960-е годы молодежь, только уже не голодная, а сытая, опять забунтовала (кстати, начало 2000-х годов — очередная веха 40-летнего молодежно-бунтарского цикла, совпадающая уже не со структурным, а с системным кризисом капитализма). 

В любом случае, по иронии Истории и с помощью активно сотрудничавших с УСС, а затем с его "дочкой" — ЦРУ, левых интеллектуалов вроде Маркузе, система использовала "проект Грамши" для самокоррекции — ну прямо "план Селдена" из азимовской "Академии" или "Матрица-2". Усилия Грамши, развитые франкфуртцами, — "нам не дано предугадать; как наше слово отзовется" , — косвенно подготовили могильщиков старолевого движения на Западе и отчасти — кадры для практического осуществления неолиберализма. Таким образом, план Грамши подготовить в сфере культуры того субъекта, который левым образом перевернет мир, в своей практической реализации оказался не лучше, чем лукачевский упор на компартию в качестве субъекта революционного действия. 

Вообще нужно сказать, что марксизму постоянно не везло с обнаружением и воспитанием антикапиталистического субъекта: то субъект оказывался не тот и про него можно сказать словами Б. Савинкова о русском народе "богоносец-то поднасрал" , то вдруг в качестве революционного, подобно троллю из табакерки, выскакивал такой субъект, от которого Маркс и Энгельс либо шарахались в испуге ("Парижская коммуна"), как когда-то Лютер от восставших крестьян, либо переворачивались в гробу. 

Когда-то, в 1840-е, Маркс и Энгельс провозгласили революционным субъектом западноевропейский пролетариат. Однако с этим последним они отождествили европейские низы первой трети XIX в., которых красочно изобразили Бальзак, Диккенс и особенно Э. Сю и которые на самом деле были предпролетариатом, "опасными классами". Как только капитализм превратил "опасные классы" в "трудящиеся классы" (пролетариат), этот субъект в значительной степени утратил свою революционность. И чем дальше, тем больше ее утрачивал, становясь системным элементом как социально-экономически, так и, самое главное, политически. 

Правы те, кто одну из исторических особенностей капитализма видит в том, что это — единственная система, политически институциализирующая антисистемные движения, оппозицию, что выпускает пар и, в долгосрочной перспективе, укрепляет систему. Именно таким образом действовал капитализм в XIX в. В ХХ в. к этому добавились возможности массового потребления, досуга, индустрия развлечений. Как заметил Оруэлл, если бы не радио, футбол и пабы, в Англии в 1930-е годы обязательно произошла бы социальная революция. Перефразируя Оруэлла, можно сказать: если бы не рок-музыка, наркотики и секс, то в Штатах в 1960-е годы могла бы произойти социальная революция. Вышел — молодежный бунт, который, перебродив "вином" конца 1960-х, превратился в "уксусное брожение" — моду 1970-х: молодежно-бунтарский стиль система превратила в моду, использовав его не только политически, но и экономически. И это означало провал стратегии Грамши и франкфуртцев. 

 

Проблемы исторического субъекта 

Вторая половина ХХ в. как политической институциализации потенциально антисистемного субъекта добавила потребленческо-развлекательную. Именно с ее помощью наиболее подходящий человеческий материал сытого лево-бунтующего поколения был использован в качестве новых кадров для реализации неолиберальной модели и преодоления структурного кризиса. Как тут не вспомнить Сталина с его "пойдешь направо — придешь налево; пойдешь налево — придешь направо" . 

Похоже, вся история Модерна — это, помимо прочего, тщетные поиски (главным образом, марксистами) антисистемного (антикапиталистического) субъекта. И здесь возникает вопрос: а возможен ли вообще долгосрочный антисистемный субъект внутри системы? Ведь каждый антикапиталистический субъект, подрывая одну структуру системы, выступал конструктором новой, т.е. средством перехода от одной структуры к другой и спасителем системы в целом. Это не значит, что не следует противостоять системе. Это значит, надо четко определять временны е параметры и исторические возможности революционного субъекта. 

Парадоксальным образом сегодня, на выходе из капсистемы, в эпоху уже не структурного, а системного кризиса, центральная проблема Лукача (и марксизма) оказывается крайне актуальной и стоит остро. Революционный субъект является в конце существования системы, и как правило — не один. На руинах старой системы, как правило, схватываются несколько революционных (в смысле: ориентированных на слом системы) субъектов. Кстати, сегодня одним из таких субъектов является часть мировой буржуазии — ее глобальный ("космократический" — Д. Дюкло) сегмент. Исход борьбы за то, кто станет новым системообразующим субъектом — верхи или средние классы, кого из них поддержат низы, т.е. как "внутренний", так и "внешний" люмпен-пролетариат — неясен. 

С одной стороны, наша нынешняя ситуация напоминает "длинные двадцатые". И тогда, и сейчас — мировая смута, мировой передел, очередная пересдача Карт Истории. Однако есть и весьма серьезные различия. "Длинные двадцатые" были временем оптимизма и наступления масс. Сегодня наступает мировая верхушка, место "восстания масс" заняло "восстание элит" (К. Лэш) и царит пессимизм, причем не только разума, но и воли. Ситуация кажется безвыходной. Но так часто бывает в предреволюционную эпоху, когда кажется, что "завеса Мрака встает над миром" (воспользуемся толкиеновской метафорой). Революции возникают, помимо прочего, как выход из безвыходности. А рождаются — в мозгу. В мозгу монаха, трирского еврея-выкреста, присяжного заседателя, неудавшегося архитектора, обедневшего аристократа. Революции рождаются из стремления к свободе и из воли к жизни, в ситуациях, когда "и только Воля говорит: "Иди!"" (Киплинг). Как заметил Б. Мур, революции — это часто не столько грозный рык восходящих социальных групп, сколько предсмертный рев классов, над которыми вот-вот сомкнутся волны прогресса. Революции — это, как правило, реакции на так называемый прогресс и "прогрессоров", их часто совершает фундаменталистский по сути субъект, когда оптимизм воли преодолевает пессимизм разума. 

С.Н. Земляной завершает свое предисловие к тексту Лукача так: "Левому сознанию сегодня предстоит заново ставить вопрос о субъекте, способном радикально изменить… это иеговическое царство несвободы" . Я бы дополнил и уточнил: это задача не только левого, но также консервативного и (в существенно меньшей степени) либерального сознания. Дело в том, что победивший в конце ХХ в. в англосаксонском (англо-американском) ядре капсистемы идейно-политический тип, подающий себя в качестве неолиберализма, но на самом деле являющийся крайне правым радикализмом, логически стремится к уничтожению любой субъектности. По отношению к этой протестантско-иеговической новой "железной пяте" впервые в истории Модерна в положении марксистов начала XX в. оказываются представители других политических идеологий, а в положении рабочего класса первой трети ХХ в. — средние классы. Всем им крайне правый радикализм, призванный обосновать лишь одно, — отсечение от "общественного пирога" 80% мирового населения, не оставляет никаких шансов. Капитализм впервые в своей истории отбрасывает идеологические покрывала (и крушение исторического коммунизма и СССР сыграло здесь огромную роль) и начинает действовать исключительно с позиций силы. Пока что субъекта, способного унять широко шагающего молодца глобального финансового капитала, не видно. Он может и вообще не появиться, и система рухнет под гнетом своих противоречий, от алчности и исторической тупости ее хозяев, как это произошло с горбачевским СССР. Тем не менее, while there is a life, there is a hope . В связи с этим оживление интереса к проблеме исторического субъекта очень важно, а потому и своевременна публикация Лукача. На очереди другие левые мыслители. И не только левые, но и консерваторы — Шмит, Хайдеггер, Хаусхофер и многие другие. Самую серьезную критику капсистемы дали в ХХ в. именно марксисты и консерваторы. Как знать, не суждено ли именно марксистско-консервативному синтезу, осуществленному не механически и за пределами как марксизма, так и консерватизма, а потому означающему выход за рамки обоих и их положительное преодоление (а заодно и преодоление геокультуры Просвещения), стать первым идейным гвоздем в гроб глобального капитала? В любом случае Лукач возвращается и, кажется, это лишь "первая ласточка". Zehr Gut.

andreyfursov.ru

vkonservatizme.livejournal.com