Автор: Администратор
ROOT Категория: Изборский клуб
Просмотров: 2454

08.10.2021 Воля к Мифу и воля к Империи

 

 

Принято считать, что исторический процесс подчиняется определённым закономерностям, высоко парящим над уровнем индивидуальных человеческих стремлений. Однако историку нередко приходится считаться с тем, что в этот процесс время от времени вмешиваются волевые решения, в том числе отнюдь не только рационального плана, особенно ярких личностей, вовлекающих в круг своего влияния элиту многих народов и религиозно-этнических традиций. Речь может идти о мифологическом истолковании текущей истории, но также об обращении к мифам глубокой древности, воспринятым в плане «вечного возвращения» того, что некогда уже было.

Этот феномен некоторые рассматривают с точки зрения психоистории — современного метода препарирования больших событийных процессов, имеющего источником своего происхождении научную фантастику (Айзек Азимов), но со временем вышедшего далеко за пределы фантастического моделирования «работы» с большими историческими циклами и процессами. По сути, Азимов дал атеистически-секулярную версию с упором на современные социологические и математические методы (что впоследствии проявилось в «клиодинамике» Турчина и в ряде направлений исследования истории представителями синергетики, теории хаоса и теории сложных систем) — гораздо более древней точки зрения на управление историей как эзотерическую практику, которая была свойственна представителям жреческих коллегий в эпоху античности и тайных обществ в Новое время.

В этой связи помимо термина «психоистория» можно использовать и термин «метаистория», предполагающий подход уже не столько рационально-позитивистский, сколько ставящий во главу угла ориентацию на сакральное измерение культуры, религиозно-мифологическое прочтение истории и её циклов.

В оптике метаистории сама история и человек как существо, участвующее в её формировании, говоря на языке религии, допущенное высшими силами к тому, чтобы вносить в исторический поток свою волю и свой разум, сами во многом предстают как разные стороны Большого Мифа. История является тканью Мифа, его повествованием, а человек как личность либо как сила, формирующая социальные институты управления временем и историей, — как мифотворец. Миф, чтобы быть долговечным и воспроизводящимся во времени, нуждается именно в институте, как бы ни был велик и значителен первоначальный мифотворец-создатель. Даже божественный мифотворец не обходится без того, чтобы создавать такой институт (в религиозных традициях в качестве такого института выступает церковная община, сообщество верующих, в светских традициях — партия, движение, научная или эзотерическая школа).

В таком свете метаистория видится как нечто большее, чем смена этапов, закономерности и т.д. Метаистория предполагает наличие метафизического уровня. Более того, она есть проекция метафизики на план социального бытия. Здесь тоже имеет место быть тема «вечного возвращения», но только оно понимается уже не столько как «психология», сколько как высшая реальность мира[1]. Психоистория может отражать метаисторию, а может и не отражать её. Как бы то ни было, понятно, что в первом случае её воспринимают именно как реальность и ведут себя соответствующим образом.

Не только Античность и Средние века управлялись мифами. Немалое значение сохраняли они и в эпоху Просвещения, в «рационалистическое» Новое время. Ярким примером этого мы считаем Наполеона Бонапарта, гениального полководца, на протяжении XIX в. будоражившего умы, а также будоражившего Европу и Россию в буквальном смысле — своими военными походами. Важным подспудным мотивом его действий, как мы покажем в нашей работе, было завоевание Индии. Здесь налицо мечта о создании глобальной империи. И она исходила не столько из реалий времени, его прагматики и расчёта, сколько как раз из мифологического истолкования вполне реальных событий античности — похода Александра Македонского в Индию. Причём это событие повторяло собой ещё более грандиозный легендарный и уходящий во тьму времён поход Сезостриса.

Предшественник Александра, носивший много имён — Сезострис, Озирис, Дионис, Вакх, Рама, — был глубинным мифологическим корнем, придающим мотивацию к действиям как македонского царя, так впоследствии и французского императора.

Македонец, дойдя до границ Индии, вынужден был повернуть обратно из‑за ропота войска и умер в Вавилоне, который намеревался сделать центром своей империи. А вот его давний, уже обожествлённый предшественник (выберем из его имён одно — Сезострис) осуществил, согласно источникам Древнего Египта и сведениям из других традиций, гораздо более масштабное деяние — он сделал Индию центром Евразийской империи, упорядочил религиозный культ и управление огромной державой. Произошло это, скажем так, в духе современного федерализма, опирающегося на принцип субсидиарности, т.е. взаимодополняемости центральной и местных властей.

Наполеон и правитель Евразии

Наполеон рано осознал силу своего военного гения, осуществив блистательные военные походы. Это укрепило его в мысли, что ему под силу повторить подвиг Александра, а до Александра — Сезостриса. Подобные представления о Сезострисе как великом цивилизаторе и реформаторе умножились во времена Наполеона благодаря исследованиям, принадлежавшим не только греко-латинским авторам, но и восточным. Особенно следует выделить арабские, персидские, индийские источники. Одним из важных узлов этого знания послужил тогда труд Фабра д'Оливе (1767- 1825) "Философическая история рода человеческого", основанный, по словам автора, на священных текстах восточных народов. Также выделяются оба наиболее известных художественных эпоса — "Деяния Диониса" позднеантичного автора Нонна и "Рамаяна" индийского поэта Вальмики.

Каждый народ прославлял великого реформатора на своём языке, обожествляя его и отождествляя с «движущим Мир разумом», со Вселенским духом. Вообще, Сезостриса отождествляли и со всем тем, что духовно или ароматно — от запаха благовоний до спирта, причём сами слова spiritus, spiritueux означают «дух», «духовный». В том числе здесь можно указать и на «дух вина». Получалось, что Рам, Озирис, Дионис или Вакх, восходящие к одному и тому же мифологическому прообразу, рассматривались иногда то в качестве Вселенского разума, то Духовного или спиртового принципа всех вещей, то, наконец, благодаря абсолютной материализации первоначальной идеи, в качестве «винного бога». (Отметим, что вино служило символом сакрального напитка богов и нередко напрямую служило материальной основой богослужения — вплоть до христианской Евхаристии.)

Фабр д'Оливе допускает, что «возможно посредством астрономических счислений отнести эпоху Рама приблизительно к пятому тысячелетию до нашей эры, если допустить, что не вносились поправки в Рунический календарь».

Арриан (Arrien), писавший, несомненно, в соответствии с древнейшими жреческими традициями, сообщает, что от времени этого Теократа вплоть до Сандрокоттуса (Sandrocottus или Чандрагупта), побеждённого Александром Македонским, насчитывалось шесть тысяч четыреста два года. Согласен с Аррианом и Плиний. В результате Фабр д'Оливе пришёл к выводу, что деяния Сезостриса (его поход в Индию) следует датировать как 6550 лет до Р. Х.

Что касается современного взгляда, основанного на прочтении античных авторов, то исследователи-антиковеды склонны представлять великого империостроителя древности как образ легендарный, в лучшем случае — собирательный. Сесострис или Сезострис (греч. Σέσωστρις) считается наиболее популярным собирательным именем в египетской политической истории, встречающимся у классических писателей (также в формах Сезоосис, Сезонхосис, Сезотис, Сострис и др.), Иосиф Флавий видел в нём Сисака (Сусакима) Библии. Манефон и позднейшие фиванские жрецы отождествляли его с Рамсесом II, оставившим множество памятников, построек, надписей и изображений своих военных подвигов. Кроме того, его ещё при жизни называли уменьшительным именем Сетсу-Ра.

Геродот является первым античным автором, сообщившим как о самом Сезострисе ("История". II, 102–110), так и о его войне со скифами. Сезострис, по рассказу Геродота, был великий завоеватель, который покорил всю Азию, а в Европе дошёл до областей скифов и фракийцев (II, 103). В отличие от Дария, которому не удалось победить скифов, он подчинил, кроме остальных народов, захваченных Дарием, также и их (II, 110). По сообщениям Геродота, Диодора Сицилийского и Страбона, Сезострису приписывали не только завоевание всей Азии, Европы, Ассирии, Мидии, Эфиопии, Скифии, Персии, Бактрии и т.д., но также и введение различных законов (например, учреждение каст, распределение поземельной собственности, регулирование общественной и даже домашней жизни). Кроме того, был учреждён имперский, распространённый среди многих народов культ Сераписа.

Сезострис оставил памятники — две каменные статуи высотой в 30 локтей, изображавшие его самого и его супругу, и четыре статуи своих сыновей высотой в 20 локтей каждая. Они стояли перед храмом Гефеста. По рассказу Геродота, уже много времени спустя, когда персидский царь Дарий пожелал поставить свою статую перед этими древними статуями, жрец Гефеста решительно не позволил этого сделать. Он заявил, что Дарий не совершил столь великих подвигов, как Сезострис Египетский.

Необходимо учитывать сведения позднеантичных римских авторов Диодора Сицилийского, Юстина, Павла Оросия, Помпея Трога и других, подчёркивавших бо́льшую цивилизационную древность скифов по отношению к египтянам. Последний утверждал: «Скифское племя всегда считалось самым древним, хотя между скифами и египтянами долго был спор о древности происхождения… Скифы одержали верх над египтянами и всегда казались народом более древнего происхождения». Кроме того, Помпей Трог писал о том, что скифы владычествовали над всей Азией трижды. Первый период длился полторы тысячи лет, и «конец уплате положил ассирийский царь Нин» (имеется в виду дань, которой обкладывали скифы побеждённых).

В свете этого рассказ Геродота о походе Сезостриса на Скифию обретает всё более реальные подтверждения. Об этом говорят археологические находки египетских предметов на Кавказе, в Крыму. Одна из последних подобных находок была сделана летом 2021 года — в некрополе Кыз-Аул на востоке Крыма археологами была обнаружена статуэтка древнеегипетского бога Гора. Находка, обнаруженная в отвале, — «подвеска из египетского фаянса тёмно-синего цвета, изображающая бога молчания Гарпократа (изначально — египетского бога Гора) в виде младенца с пальцем у рта, опирающегося на виноградную лозу»[2]. Исследования в этом направлении, сопоставление различных версий продолжаются.

Как и многие из его современников, Наполеон был увлечён восточной экзотикой и прочитал очень популярную к тому времени работу "Путешествие в Египет и Сирию" графа Константина Вольнея, опубликованную в 1785 году[3]. В ней автор рассказал о многочисленных тайнах цивилизаций этого региона. Следует отметить и наличие определённых контактов с Фабром д'Оливе, который в ранние годы служил в военном ведомстве, а в 1811 году имел аудиенцию у самого императора, которому даже успел высказать мнение, что желал бы «видеть его во главе восстановленной империи Диониса — Рама».

Если об Александре Македонском информация изобиловала[4], то о великом Сезострисе сведений было мало. Бонапарт, решив пополнить свои знания о нём, явился в Директорию и изумил всех, предложив совершить поход в Египет.

Научно-мистическая экспедиция

Обычно поход Наполеона в Египет объясняют борьбой за колонии и особенно обострившимся противостоянием консервативной Англии и революционной Франции. Противоборство двух этих держав на тот момент продолжалось с переменным успехом уже много лет. Но Наполеон руководствовался гораздо более амбициозными планами, а не стремлением обеспечить, по его выражению, «интересы торгашей» той или другой стороны. Этому способствовал масштабный замах Наполеона на сакральные высоты, на образы, связанные с мифической геополитикой, пронизывающей не только пространства, но и времена — века и тысячелетия. Можно думать, что в ориентации на образ Сезостриса Наполеон видел себя представителем «континентальной державы суши», выступающей против «державы моря», каковой являлась Англия. Нанести ей существенное поражение на море Франции было не под силу. Оставалось три возможности — «подрезать» морские пути, связывающие Англию с её колониями — с Египтом, со странами Востока и, наконец, с Индией.

Летом 1798 года более 30 тысяч французских солдат пришли в Египет под командованием генерала Бонапарта. Его официальная миссия состояла якобы в том, чтобы освободить страну Нила от трёхвекового турецкого владычества и между прочим блокировать свободное плавание англичан к восточным колониям. Тем не менее, в подтверждение версии о метаисторической и мифологической ориентации, молодой Наполеон поступил весьма неординарно: он взял с собой около 600 учёных, представителей основных научных дисциплин, чтобы изучать, записывать и копировать всё, что привлекало их любопытство в земле фараонов. Пирамиды, храмы, гробницы, мумии, подземелья, иероглифические надписи были обмерены и зарисованы. Произведения искусства были собраны, послужив изданию 12 томов "Описания Египта", открывшего миру захватывающую историю древности[5]. Кроме того, один из солдат Наполеона, копая траншею вокруг средневековой крепости Рашида, нашёл один из самых важных древнеегипетских артефактов в истории — Розеттский камень, который помог учёным наконец расшифровать египетские иероглифы. Розеттский камень был записан в трёх версиях: иероглифической, простонародной и греческой. Благодаря греческому тексту исследователи смогли найти её эквивалент в иероглифах и создать своего рода код для чтения древнеегипетских текстов. Это была величайшая находка и большая удача для исследователей.

В июле 1798 года Бонапарт встретился с главными силами мамлюков. «Солдаты! Сорок веков смотрят на вас сегодня с высоты этих пирамид!» — сказал Наполеон, обращаясь к своей армии перед началом сражения. Битва у пирамид была выиграна, но затем последовал ряд неудач — флот Нельсона уничтожил французский флот, и это могло помешать возвращению армии домой. Турецкий султан, узнав о высадке Наполеона, отправил в Египет войска через Сирию. Наполеон, услышав об этом, двинулся им навстречу. Сирийский поход был крайне тяжёлым. Страшная жара, отсутствие воды, чума нанесли армии больше вреда, чем нападение вражеских солдат.

Куда лучше обстояло дело с необъявленными целями войны. Так, можно назвать знакомство с колоссальным массивом накопленных за несколько тысячелетий знаний, созданных великой египетской цивилизацией. Всё, чем был известен Египет, — астрономия, астрология, инженерия, механика, одним словом, ключи к тайнам мироздания — всё это хранилось в полузасыпанных песками пирамидах и заброшенных храмах. И Наполеон верил в то, что огромные преимущества получит тот, кто завладеет этими ключами. Образно говоря, Бонапарт был «новым Ясоном», который повёл своих аргонавтов на поиски золотого руна. Использовалась трактовка, согласно которой в мифе об аргонавтах речь шла не просто о куске овечьей шкуры, а о пергаменте с древними текстами, дающими могущество. Недаром выдающийся французский математик Монж, участник экспедиции, как бы в шутку сказал: «Вот и я превратился в аргонавта!».

Научная часть экспедиции была ядром этого похода. В моменты боя офицеры тут же отдавали команду: «Учёных и ослов — на середину каре!» Учёных берегли как зеницу ока, прикрывая их от случайных пуль, от бедуинских копий и сабель: ведь без них экспедиция теряла свой скрытый смысл. Учёная гвардия блестяще справилась со своей задачей. Пока основная армия вела бои то в Египте, то в Сирии, пятитысячный отряд под командованием доверенного лица корсиканца — генерала Дезе — прошёл в Верхний Египет к островам Элефантина и Филе. Там находились древние храмы, которые были осмотрены и исследованы, а всё самое ценное — собрано и вывезено[6]. По утверждению некоторых историков, на двух этих островах, расположенных в верховьях Нила после первых порогов, было спрятано наиболее ценное, на чём зиждилось богатство Древнего Египта. Впрочем, другие считают, что «учёная гвардия» Бонапарта обнаружила усыпальницу, сравнимую по богатству с гробницей Тутанхамона, и вынесла оттуда её содержимое.

С особым вниманием был обследован огромный комплекс Рамессеум. Рамсес Великий, фараон XIX династии, во время 67‑летнего правления страной, в период своей наивысшей власти и славы в XIII веке до нашей эры, 20 лет посвятил возведению грандиозного заупокойного храмового комплекса в Западных Фивах.

На протяжении многих лет Рамессеум упоминался в исторических летописях под разными именами, такими как "Усыпальница Осимандиса", "Храм Миллионов лет, объединённых Фивами" и "Мемнониум". Оказалось, что руины Фиванского храма являлись архитектурным шедевром Фараона XIX династии — Рамсеса II, или Рамсеса Великого. С тех пор данный объект носит имя "Рамессеум", данное ему Шампольоном в 1829 году.

Чтобы полнее погрузиться в тайны земли фараонов, Наполеон провёл более двух часов в молчаливом собеседовании с мумией Рамсеса II, специально вынесенной из гробницы. А затем принял решение провести ночь внутри Великой пирамиды — в камере Царя (по примеру Александра Великого и Юлия Цезаря). Царская камера находится внутри пирамиды Хеопса. Согласно свидетельским показаниям, когда Наполеона, бледного и печального, вывели из каменных лабиринтов и спросили: «Что вы видели?» — великий полководец чуть слышно прошептал: «Даже если бы я сказал вам, вы не поверили бы мне!»

Создано немало легенд о том, что Наполеон якобы имел некое видение, где он видел себя величайшим императором из когда‑либо живших на земле. Мы же предложим альтернативную версию: в камере Царя Наполеон получил правдивый ответ на свой вопрос, завоюет ли он Индию. Ему было сказано, что он потерпит поражение в России, «варварской стране», которую не принимал в расчёт, причём от руки Белого царя, «Владыки Севера» Александра I.

Русский царь не хуже Бонапарта знал легенды об Александре Великом и его более великом предшественнике. А Екатерина Великая настойчиво утверждала в сознании внука, символически наречённого Александром, мысль, что именно ему предстоит нести бремя «владыки Севера» — Северной части Евразии.

То, что было собрано французскими учёными в Египте, невозможно переоценить: этот груз знаний и тайн привёл к появлению множества новых научных областей, прежде всего, египтологии. У Наполеона и его спутников росло представление о том, что в предыдущие эпохи знания и мастерство были много выше и что видные на поверхности памятники Египта — лишь слабое подражание гигантам прошлого.

Вознесение и погружение Александра Великого

В этой связи хотелось бы заострить внимание на одном, весьма недооценённом современными историками и историографами, но при этом чрезвычайно существенном «мифологическом» мотиве, присутствующем в многочисленных описаниях героических деяний Александра Македонского.

Предания приписывают к числу подвигов легендарного македонского царя из династии Аргеадов не только битвы или устройство всемирной державы и основание столицы птолемеевского Египта — Александрии, но и попытки измерить «высоту небесную и глубину морскую». Для первой цели Александр повелел изготовить воздушный «снаряд» («ковчег»[7] ), в котором грифоны (согласно др. варианту — орлы) подняли его на высоту «планетных кругов»[8].

Изображение Александра, взмывающего в небо, пользовалось чрезвычайной популярностью на Руси. Доктор философских наук, профессор кафедры философии религии и религиоведения СПбГУ Т.В. Чумакова отмечает, что до нашего времени дошло значительное число книжных миниатюр и произведений прикладного искусства с сюжетом "Вознесение Александра Македонского", в их числе — знаменитая преславская диадема (Болгария, X в.), эрмитажное серебряное блюдо, обнаруженное на Ямале. "Вознесением Александра" украшались княжеские рубахи домонгольского периода и даже одежды священнослужителей.

На особый сакральный характер этого образа указывает тот факт, что «полёт Александра Македонского на небо» часто присутствует в декоре романских церквей XII–XIII вв. Западной Европы, Грузии и в оформлении храмов Владимиро-Суздальской Руси, построенных Андреем Боголюбским, Всеволодом Большое Гнездо и Святославом Всеволодовичем. В более поздний период он часто встречается в произведениях народного прикладного искусства (на изразцах, в росписи сундуков, на медных образках и монетах Тверского княжества XIV века и пр.). С XII века сюжет "Вознесение Александра Македонского на небо" появляется в каменном декоре соборов (Успенский собор Андрея Боголюбского, Георгиевский собор Юрьева-Польского, Димитровский собор во Владимире).

В авторитетных и часто цитируемых памятниках древнерусской письменности сюжет «Вознесение Александра» весьма популярен. Это, к примеру, "Послание Фоме" Климента Смолятича (XI век), сказания о деяниях македонского царя, называвшиеся «Александриями»[9]. Примечательно, что эпизод с полётом Александра Македонского был включён в Лицевой (т.е. иллюстрированный, от др.‑рус. «лица» — изображения, рисунки) Летописный свод Ивана Грозного (т.н. "Царь-книга"), содержавший в себе все значительные события мировой и в особенности русской истории «от сотворения мира» до 1567 года. Этот уникальный свод, состоящий из 10 томов (10 тысяч листов большого формата с 17 тысячами миниатюр), был создан приблизительно в 1569–1576 гг. в единственном экземпляре специально для царской библиотеки в Александровской слободе.

Сюжет о чудесном полёте Александра Македонского представлен не только в христианской и мусульманской средневековой литературе, но и в талмудической традиции. Наиболее раннее упоминание о нём присутствует в иерусалимском Талмуде: «Раввин Иона (жил в III столетии по Р. Х. в Палестине) сказал: “Алксндрос Мкдон (Бам.Раб. Мкдонос), желая подняться в высоту, всё поднимался и поднимался до тех пор, пока не увидел мир в форме шара, а море, подобное чаше”». По версии Горионида[10], «Александр вздумал вознестись на высоту (или: на небо) сквозь атмосферу и спуститься в бездну Великого моря и т.д., что и было им исполнено посредством чудесных механизмов и искусных приспособлений, как это описывается в составленном египетскими волхвами жизнеописании Александра»[11].

Из приведённой цитаты следует, что уже в X веке существовало представление, согласно которому на небо можно было подняться с помощью неких «механизмов» и «искусных приспособлений». Тремя столетиями спустя после оглашения данной версии, в середине XIII века, ровно ту же самую мысль высказал в «Послании о тайных действиях искусства и природы и ничтожестве магии» английский философ и естествоиспытатель, францисканский монах Роджер Бэкон (ок. 1214–1292): «Итак, теперь я поведу речь, во‑первых, об удивительных делах искусства и природы, чтобы затем указать их причины и способы [осуществления], в которых нет ничего магического, для того чтобы стало ясно, что любые возможности магии ниже этих дел и недостойны. И прежде всего — с помощью характера и методов одного только искусства. В самом деле могут быть созданы такие орудия мореплавания, чтобы большие корабли без гребцов пересекали реки и моря, управляемые одним человеком, и с большей скоростью, чем если бы они были наполнены гребцами. Также могут быть созданы повозки, которые двигались бы без тягловых животных с невообразимой стремительностью, каковы, как мы представляем, были вооружённые серпами боевые колесницы, на которых сражались древние. Также могут быть созданы инструменты для полёта: чтобы в середине инструмента сидел человек, вращая некое изобретение, с помощью которого [двигались бы], ударяя по воздуху, искусственно созданные крылья, на манер летящей птицы. Также [может быть создан] небольшой по величине инструмент, который поднимал бы и опускал немыслимые тяжести (нет ничего полезнее такого инструмента в определённой ситуации). Ибо с помощью инструмента высотой в три пальца и такой же ширины и даже меньшего размера человек мог бы избавить себя и своих близких от всякой опасности заточения, и подняться, и спуститься. Также можно легко создать инструмент, с помощью которого один человек сможет насильственно притянуть к себе тысячу людей вопреки их воле. И то же касается прочих вещей, необходимых для принуждения. Могут быть также созданы инструменты для путешествия под водой морей и рек — вплоть до достижения дна, и без всякой телесной опасности. Ибо Александр Великий использовал такие инструменты для того, чтобы разведать тайны моря, как рассказывает астроном Этик. И [все] это было создано в древности и, определённо, создано в наше время, — исключая разве что инструмент для полёта, который я не видел и не знал человека, который бы его видел. Но я знаю мудреца, который придумал, как его изготовить. И может быть создано несчётное число такового, например, мосты через реки без опор или какой‑либо поддержки и неслыханные механизмы и изобретения»[12].

Привлекает внимание уверенность, с которой Бэкон, исполненный глубокого презрения по отношению ко всякого рода магическим «дисциплинам», пишет об «инструментах», созданных в древности.

Живший задолго до Бэкона и Горионида Плутарх (ок. 46–127) в своём жизнеописании Александра Македонского отмечал: «Александр, по‑видимому, не только усвоил учения о нравственности и государстве, но приобщился и к тайным, более глубоким учениям, которые философы называли “устными” или “скрытыми” и не предавали широкой огласке. Находясь уже в Азии, Александр узнал, что Аристотель некоторые из этих учений обнародовал в книгах, и написал ему откровенное письмо в защиту философии, текст которого гласит: “Александр Аристотелю желает благополучия! Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о высших предметах. Будь здоров”. Успокаивая уязвлённое честолюбие Александра, Аристотель оправдывается, утверждая, что эти учения хотя и обнародованы, но вместе с тем как бы и не обнародованы…»[13].

О высоком уровне древнегреческой науки и наших недостаточных знаниях о её подлинном состоянии говорит история так называемого Антикитерского механизма, который хранится сейчас в Национальном археологическом музее в Афинах. Этот уникальный механизм не только наглядно свидетельствует о высоком уровне навигационного искусства античных мореплавателей и их техническом обеспечении, но и о возможностях древнегреческой науки в целом[14].

Корни популярных во всей культурной ойкумене сюжетов с вознесением и погружением Александра Македонского следует искать в древнейшей шумеро-аккадской мифологической традиции первой половины III тыс. до н.э., согласно которой правитель шумерского города Киша Этана с помощью гигантского орла поднялся на небеса, а правитель Урука Гильгамеш погружался в океан в поисках «цветка бессмертия», растущего «как тёрн на дне моря», собираясь с его помощью не только возвратить «свою молодость», но и «накормить им народ свой»[15].

В указанном контексте легендарные деяния Александра Македонского, вне зависимости от их исторической достоверности, следует рассматривать как важнейшее указание на символическое преемство «эстафеты» поиска, олицетворяемого шумерскими героями Этаной и Гильгамешем. В этом смысле вознесение и погружение Александра Великого не просто воплощали собой устремлённость человека и человечества к рубежам мироздания, но предельно конкретно намечали основные векторы его грядущей экспансии. Таким образом, сюжеты вознесения и погружения Александра можно рассматривать как наглядный пример направляющего «вторжения» мифологического начала в пространство актуальной истории человечества.

Крайне символично, что в числе главных приоритетов, маркирующих роковой поворот мирового научно-технического прогресса в сферу прикладных информационных технологий и технологий управления сознанием, «верхние позиции» занимают отказ от стратегических программ по освоению космического пространства (программа С.П. Королёва «О развитии исследований по космическому пространству», утверждённая постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР №1388–618 от 10 декабря 1959 г.[16]) и заселению подводного материкового шельфа (Большая океаническая программа французского исследователя Мирового океана Ж.‑И. Кусто)[17].

Равно как и то, что именно на Руси популярность образа Александра шагнула далеко за пределы аристократических кругов. Как отмечает археолог, доктор исторических наук, профессор А.В. Чернецов, «путь, по которому происходило “обрусение” этого персонажа, был пройден практически полностью»[18].

Следует понимать, что попытки Александра Македонского измерить «высоту небесную и глубину морскую» рассматривались в Средневековье как наивысшая степень экспансии, завещанной праотцу Иафету (Быт. 9, 27). Как указывает историк Р.В. Багдасаров, именно через библейский императив «распространения» — как жребия потомков Иафета — выражало себя расширение древнерусских государств, Российской империи, а впоследствии и СССР. Благодаря небывалому космическому прорыву последний добавил к этому императиву вертикальное измерение в строгом соответствии с «яфетической» самоидентификацией древнерусской культуры.

В Индию — через Россию

Возвращаясь к Наполеону, можно сказать, что свою «битву у пирамид» он выиграл, невзирая на то, что 23 августа 1799 года вместе с ближайшим окружением погрузился на корабль и отбыл на родину, бросив армию на произвол судьбы. Но домой полководец тем не менее вернулся триумфатором, и это косвенно доказывает, что цель похода была не военная. Его встретили как победителя и героя, который через некоторое время совершит блестящий взлёт, став первым консулом Франции.

Наполеон уверился: путь в Индию пролегает по территории южной России. Ведь именно этот путь некогда избрал Сезострис, победивший, согласно рассказам античных историков, скифов, чего не сумел позднее сделать персидский царь Дарий. Покорив Скифию, Сезострис продолжил путь на Восток, очерчивая северные границы своей евразийской империи, центром и сердцем которой стала Индия. На меньшее Наполеон был не согласен. Уверившись, что предшественник Александра Македонского Сезострис проложил свой путь в Индию по скифским землям, он обдумывает план привлечения России к завоевательному походу в Индию.

Легендарные сказания об Александре Великом были очень популярны в России в правление императрицы Екатерины II. Одно время они стали одним из стержневых мифов Российской империи, где активно развёртывалась мифологизация истории. Идею уподобления екатерининского царствования «Александрии», а её самой — Александру Великому привёз из Европы Иван Шувалов в 1777 году. Он был основателем, а затем и президентом петербургской Академии художеств[19].

Новый имперский миф распространялся весьма успешно, захватив умы придворной знати и самой императрицы[20]. Родившемуся в декабре 1777 года внуку-первенцу императрица дала имя Александр. Этим именем нарекались крепости, ставившиеся на границах империи по мере продвижения к югу, в направлении Крыма и Северного Кавказа. Имперский миф об Александре дополнился мифом о Константине, как только у Екатерины появился второй внук. Так формировалась «политическая мифология», нашедшая выражение в известном «Греческом проекте», предполагавшем возрождение Византийской империи.

«Символика имени старшего внука Екатерины, предназначенного для российского трона, — пишет историк Д. Швидковский, — афишировалась меньше. Она была рассчитана на узкий придворный круг. Его называли «Новым Александром» и «Александром Севера», намекая на отождествление его с македонским царём. Его бабушка, размышляя о власти своего любимого внука над империей, объединявшей земли Востока и Запада, приводила в пример Александра Великого. В комнатах молодого великого князя были развешаны картины со сценами из жизни Македонца. На эфесе сабли, подаренной ею внуку, была прикреплена камея с профилем полководца»[21]. Для наследника строился дворец, который роскошью должен был превзойти всё ранее созданное. Его название «Пелла», столица Македонии, недвусмысленно напоминало о месте рождения великого завоевателя античности.

Павел I, несмотря на радикальнее расхождении его с Екатериной во многих других вопросах и сильную личную неприязнь, тоже захотел уподобить свой путь деяниям Александра Македонского, о чем пишет, в частности, уже цитированный нами Р. Нутрихин. Последнее стало важной посылкой его союза с Наполеоном Бонапартом. Союз Павла I и французского первого консула, затем императора Наполеона носил с точки зрения последнего чёткую антианглийскую направленность, обеспечивая «континентальную блокаду» морской державы. А с точки зрения интересов российской державы данный союз обладал несомненной внутренней логикой. Другими словами, он обозначил контуры складывающегося противостояния «державам моря», выражаясь языком современной геополитики. Это был альтернативный геостратегический проект будущего передела сфер влияния в мире.

Оба государя были увлечены героическими легендами древности и мифологизацией своего собственного правления. Отчасти это служило своего рода завесой, скрывающей от «владычицы морей» их подлинные интересы и намерения. Поход в Египет укрепил мечту Бонапарта о покорении мира, о повторении похода Александра из Египта через Кавказ в Индию. Сам Александр, в свою очередь, шёл по стопам великого предшественника. По крайней мере, Наполеон планировал, с согласия Павла, пройти по югу Российской империи курсом на Индостан. Индия была потеряна французами в Семилетнюю войну и всегда притягивала Наполеона. Больше всего он желал поставить Великобританию на колени, а главное богатство английской земли заключалось в огромной, плодородной, богатой Индии. Именно оттуда везли драгоценные камни, шёлковые ткани и хлеб. Промышленность Англии без поставок индийского сырья ожидал неминуемый крах, а эксплуатация Китая стала бы невозможной из‑за отсутствия опия. Военные силы англичан в Бенгалии состояли всего из двух тысяч английских солдат и 30 тысяч индийцев, обученных европейским методам ведения войны, но не слишком надёжных с точки зрения верности британской короне.

Итак, в начале XIX века у Наполеона Бонапарта и российского императора Павла I возник план совместного похода в Индию. Он обсуждался в обстановке сугубой секретности, и потому сведений о нём сохранилось крайне мало. Поскольку сама идея индийского похода передавалась Наполеоном на словах, а проекта как такового в детально разработанном виде не сохранилось, исследователи могут лишь реконструировать его по представленному в 1800 г. Павлу I плану тогда ещё первого консула Франции[22]. Он был прислан российскому императору генералом Дюроком и сохранился в двух вариантах. По замыслу Бонапарта, 70‑тысячный экспедиционный корпус (половина французов, половина русских, из них 10 тыс. казаков) под командованием тогда ещё генерала Андре Массена должен был за 120–130 дней (май — сентябрь 1801 г.) достичь берегов Инда. Планировалось, что французские части соберутся на Дунае, русский флот перебросит их в Таганрог, а оттуда по Дону они прибудут к Царицыну. Затем по Волге приплывут в Астрахань, где к ним присоединятся русские войска. На это отводилось 80 дней. Впоследствии объединённый экспедиционный корпус через Каспийское море попадает в персидский город Астрабад и далее через Кандагар и Герат благополучно достигает берега реки Инд. И на все эти действия отводилось… 50 дней! Была достигнута договорённость с турецким султаном на проход французских кораблей с десантом через Босфор и Дарданеллы. В Индийский океан с Камчатки должны были успеть подойти три русских фрегата, которые, возможно, могли бы составить конкуренцию расположенным там английским кораблям.

Конечно, Наполеон не мог не отдавать себе отчёта в том, что на пути претворения в жизнь этого замысла встретится немало непредвиденных трудностей. И это обстоятельство его беспокоило. Он прямо задавал Павлу I вопрос о том, каким образом русско-французская армия «проникнет в Индию сквозь страны почти дикие, бесплодные, свершая поход в триста лье от Астрабада до пределов Индостана». Как ни парадоксально, но русский царь постарался рассеять его опасения, выразив большой оптимизм и уверенность в успехе предполагаемой акции.

Россия была издавна озабочена торговыми контактами со Средней Азией и Индией, а потому предложение Бонапарта идти на Индию пало на подготовленную почву. Что касается французского правителя, то он общался на тему Востока с учёными, дипломатами, разведчиками и отлично понимал: на пути реализации его замысла встретится немало непредвиденных трудностей. Тем не менее, и Бонапарт, и император Павел считали, что раз это удалось Александру Македонскому, то и правителям двух великих держав окажется вполне под силу. По общим расчётам, от времени отправки французских полков с Рейна и до полного покорения Индии должно было миновать не более пяти месяцев.

Чтобы союзник не сомневался в решимости русских, Павел I в январе 1801 года отдал приказ казачьим войскам отправляться в поход. Осуществление этой операции царь возложил на атамана Всевеликого войска Донского Василия Орлова. Ввиду преклонных лет атамана в поддержку ему Павел I поставил офицера Матвея Платова, который, к слову, для этого был освобождён прямо из камеры Алексеевского равелина. Операция была полностью засекречена. В Петербурге имели сведения лишь о том, что казаки куда‑то отправляются в поход. Только пять высших казачьих офицеров знали, что им предстоит пройти тысячи километров по безлюдной степи, а потом по песчаной пустыне, перейти через горы, пройдя всю Среднюю Азию и Памир. По пути им было приказано занять Бухару, а в Хиве освободить всех русских пленных. При этом Павел велел «не обижать народы, встречающиеся им по пути следования отряда, и добром приводить их в русское подданство». Государь писал Орлову: «В Индии англичане имеют свои заведения торговли, приобретённые или деньгами, или оружием. Вам надо всё это разорить, угнетённых владельцев освободить и землю привести России в ту же зависимость, в какой она у англичан».

В короткий срок к походу было подготовлено около 22 тысяч казаков, а также артиллерийские части. На операцию государственная казна выделила баснословную сумму в 1,5 миллиона рублей. 20 февраля 1801 года Орлов сообщил государю, что всё готово к путешествию. 28 февраля на Дон прибыло одобрение императора, и Матвей Платов во главе основных сил выступил из станицы Качалинской на Оренбург. 23 марта, накануне Воскресения Христова, казаки находились в селе Мечетном (ныне город Пугачёв Саратовской области). Здесь их нашёл курьер из Петербурга с новостью о смерти Павла I и приказом возвращаться домой.

Наполеон был уверен, что за дворцовым переворотом и убийством Павла I стояли англичане, защитившие руками русских заговорщиков свои интересы в Индии. В ярости Бонапарт заявил: «Англичане промахнулись по мне в Париже, но они не промахнулись по мне в Петербурге!»

Воцарение Александра внесло коррективы в планы Наполеона, но не привело его к отказу от своих планов завоевания Индии. Он вернулся к этой идее сразу после встречи в Тильзите. Есть немало свидетельств того, что поход 1812 года задумывался не только для «принуждения России соблюдать континентальную блокаду Англии», но и как новая попытка возобновить вытеснение Англии из Индии. Ещё до начала войны, в марте 1812 года, наследник шведского престола, бывший французский маршал Бернадот, имевший личные каналы информации в Париже, передал Александру I слова императора Наполеона: «Россия присоединится к моей армии или добровольно, или вследствие законов победы и будет привлечена к великому движению, которое должно изменить лицо мира». Под «великим движением» Бонапарт подразумевал вторжение объединённой русско-французской армии сначала в Турцию, затем в Иран, а впоследствии — в Индию.

Обострение франко-русских противоречий с 1810 г. видоизменило идею совместного похода: император решил силой добиться согласия Зимнего дворца на это предприятие. В разговоре со своим генерал-адъютантом графом Луи Нарбонном в апреле 1812 г. он следующим образом прогнозировал развитие событий: «Чтобы добраться до Англии, нужно зайти в тыл Азии… Представьте себе, что Москва взята, Россия сломлена, с царем заключён мир или же он пал жертвой дворцового заговора, и скажите мне: разве есть средство закрыть путь отправленной из Тифлиса великой французской армии и союзным войскам к Гангу; разве недостаточно прикосновения французской шпаги, чтобы во всей Индии обрушились подмостки торгашеского величия?»

Это мемуарное свидетельство подтверждается другими документами. 14 апреля 1812 г. руководитель французской разведки в герцогстве Варшавском барон Эдуард Биньон представил министру иностранных дел Югу Маре пространную записску о главных задачах готовящейся войны. Анализируя обширные подготовительные мероприятия и собранные силы, Биньон решил открыто ответить на вопрос о его цели. По его мнению, «ослабление России, ограничение этой державы границами старой Московии не станет достаточным вознаграждением за убытки чрезмерного передвижения». Барон считал, что русская армия, так же как прусская, превратится в «послушный инструмент» в качестве вспомогательной силы, ибо никто не сможет «остановить поступь корпусов, вступающих в бой». В конечном итоге они должны прийти в Индию, уточнял барон, повторяя слова императора об «изменении лица мира». Разведчик даже представил детальное изображение будущих действий — в глубину Азии будет направлен контингент «из трети или четверти европейской армии, идущий нанести смертельный удар Англии, между тем остальные разместятся на берегах Вислы, Двины и Днепра, чтобы гарантировать тыл тем, кто будет участвовать в экспедиции». Эта фраза — о смертельном ударе по Англии — даёт отчетливое представление о реальном геополитическом масштабе задуманного Наполеоном проекта[23].

Слухи об индийском проекте Наполеона проникли и в российские общественные круги. Во всяком случае, свои суждения об индийском плане Наполеона высказывали многие современники событий. Денис Давыдов, порицавший отступление русских армий к Москве, считал, ссылаясь на общее мнение, что в случае подписания мира с Наполеоном 100 тысяч русских вместе с французами отправятся на завоевание Индии. Аналогичный вывод о том, что французский император собирался из России идти в Индию, поддерживали и многие участники событий. Новые факты подтверждают мнение о том, что Наполеон в 1812 г., стремясь к созданию евразийской империи, ставил перед собой долгосрочные цели. Его грандиозная политическая мифология во многом определила политику начала XIX в., но потерпела поражение, поскольку выявила контраст между колоссальными планами и реальными возможностями для их осуществления.

Авантюризм действий французского императора, помимо субъективного фактора, объясняется крайне скудной информацией об Азиатском регионе: ведь многие европейцы, современники событий, считали такой план вполне осуществимым. В деталях, в частности в выборе маршрутов движения для экспедиционной армии, никаких перемен по сравнению с проектом похода 1801 года не было, о чём свидетельствовала определённая географическая направленность усилий французской стратегической разведки перед 1812 г.

Метаисторическая мифология, основанная на древних преданиях, подпитывала планы Бонапарта, военный гений которого до поры до времени не знал поражений. На пути узурпатора, рождённого революцией, оказался принц крови по рождению, законный государь северной части Евразии — Александр. Он не только не пожелал союза с противником, вторгшимся на его территорию, не только изгнал его из своего Отечества, но продолжил преследование «корсиканского чудовища» в пределах Европы до окончательной победы над ним.

Александр был с детства знаком с легендами об Александре Македонском. Но он черпал силы, прежде всего, в ином источнике энергий — искренней христианской вере отцов, разделяемой с народом. Действуя как патриот своего Отечества, русский царь проявлял рыцарственность по отношению к поверженному противнику и к освобождённым европейским странам. В то же время он вольно или невольно способствовал своему стратегическому геополитическому противнику — «морской державе», впоследствии проявившей всю меру коварства, в том числе и по отношению к нему лично.

Два правителя. Губительная двойственность

Историк Роман Багдасаров в работе "Россия и космический вызов" отмечает, что в христианстве и исламе Александр (Искандер) понимался как идеальный правитель, философ на троне, образец для подражания царей и князей. На Руси ему уподобляли, в частности, Александра Невского.

Есть у Александра Македонского и эсхатологическое измерение. Он выступает как покоритель и усмиритель неких демонических орд, нашествие которых чревато «концом света». В "Откровении Мефодия Патарского" предсказано: «В последние дни перед концом мира Гог и Магог выйдут на землю Израильскую. Это цари языческие, которых закрыл царь Александр с северной стороны и все, людоедами называемые, имеющие пёсьи головы . Ибо есть начнут плоть человеческую и кровь пить, как воду. И эти люди растлят землю и осквернят её».

Однако есть у него и двойственность, можно даже сказать, раздвоенность — не случайно он всё‑таки не сумел присоединить к своей великой, но недолговечной империи Индию. Характерно и окончание его великого полёта. В легенде сообщается: «Александр приказал запрячь в трон четырёх сильных птиц, которым три дня не давали есть. Он сам сел на трон и высоко поднял два копья, на которых были привязаны куски мяса. Птицы, стремясь к последнему, подняли на воздух трон с Александром. На большой высоте Александру встретилась птица с лицом человека и приказала ему вернуться на землю. Когда Александр взглянул вниз, он, глубоко под собой, увидел громадную, свернувшуюся в кольцо змею и в центре кольца маленький помост. Птица объяснила ему, что змея есть море, а помост — земля, окружённая морем. По приказанию птицы Александр опустил копья, и птицы полетели вниз и благополучно спустили его на землю, но так далеко от места взлёта, что ему лишь с большим трудом удалось достичь своего войска».

Вероятнее всего, в этом мифепритче описано царское стремление к высшему, духовному Небу, к раю. Три голодных дня у четырёх птиц может указывать на какую‑то аскетическую практику, связанную с постничеством. Птицы символизируют психоэмоциональное, животное (душевное, «яростножелательное») начало, которое подчинено духу (началу райско-ангелическому). Птица с человеческим лицом — символизирует обращение взора от неба вниз, на землю. Царь видит мощь Змея, который окружает землю. Душевное начало оказывается сильнее духа, Александр вынужден прервать свой полёт. Это выражает двойной символизм. Внутри у него — свой Змей, и он очень силён, в царской же крови особенно. (Интересно, что одна из легенд, поддерживаемых самим Александром ради репутации своего сверхъестественного происхождения, утверждает, что настоящим отцом Александра был не царь Филипп, но именно Змей[24].)

Двойственность была характерна и для Наполеона. С одной стороны, он пытался устранить деструктивные моменты, присущие антитрадиционной Великой французской революции. Наполеон воссоздаёт сильную автократическую государственность, восстанавливает традиционные ценности в области морали и т.д. Таким образом, он выступает в качестве некоего консервативного революционера, который пытается соединить «старое» и «новое». Более того, он стремится реализовать древнейший проект, направленный на воссоздание великой Евразийской империи, важнейшей частью которой в первомифе являлась Индия.

Однако слишком уж сильно влияют на Наполеона деструктивные моменты «Нового времени». Одним из таких моментов является желание Запада включить огромные евразийские пространства в состав глобальной капиталистической системы. И здесь глобально-имперское незаметным, но фатальным образом превращается в глобалистическиимпериалистическое. Наступательный шовинизм трансформируется в наступательный космополитизм, «стирающий» лица наций и культур (лица Мифа) перед лицом одного глобального центра — всемирного Змея (уничтожающего саму природу мифического, стандартизирующего весь мир). Нечто подобное произошло и с Александром Македонским, устремившемся, в отличие от Сезостриса, к смешению народов, что породило в итоге гибридную эллинистическую культуру, развоплощающую человека как носителя религии предков и предшественников; эллинизм можно рассматривать как прообраз современной транснациональной антисистемной контркультуры[25].

Примечания:

1 Предложивший термин «метаистория» русский религиозный мыслитель С. Н. Булгаков в работе «Два града» давал ей такое определение: «ноуменальная сторона того универсального процесса, который одной из своих сторон открывается для нас как история».

2 На раскопках под Керчью обнаружили древнеегипетское «божество». // «РИА Новости Крым»:

3 Volney Constantine compte de. Voyage en Egypte et en Syrie. Paris. A trois vol., 1783–1785.

4 Повесть о рождении и победах Александра Македонского. Пер. с лат. и старофранц. Н. Горелова. СПб., 2006. — С. 130–131.

5 Description de l'Egypte. A 12 volumes. 1809–1829.

6 В ходе строительства Асуанской плотины из‑за угрозы затопления часть наиболее ценных памятников была распилена и вывезена в безопасное место

7 Гаркави А. Я. Новые данные для истории романа об Александре. // Веселовский А. Н. Новые данные для истории романа об Александре. — СПб., 1892. — С. 125.

8 Багдасаров Р. В. Иконография космизма. // Волшебная гора № XVI. — М., 2012. — С. 282–288.

9 Чумакова Т. В. Сюжет «Вознесение Александра Македонского на небо» в древнерусской культуре. // Вестник СПбГУ. Сер. 17, 2014. Вып. 2. — С. 103–107.

10 Горионид (Иосиппон бен-Горион, Иосиф Горионидес, Иосиф бен Горион) — неизвестный автор, живший приблизительно в конце Х века в Италии, под именем которого распространялась переведённая на древнееврейский язык компиляция книг Иосифа Флавия (Иосиппон бен-Горион // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона в 86т. (82т. и 4 доп.). — СПб, 1890–1907).

11 Гаркави А. Я. Новые данные для истории романа об Александре. С. 125–126.

12 Роджер Бэкон. Избранное./Перев. с лат. И. В. Лупандина. — М., 2005. — С. 431.

13 Плутарх. Сочинения. Пер. с древнегреч./Сост.С. Аверинцева; Вступит. статья А. Лосева; коммент. А. Столярова. — М., 1983. — С. 52–53.

14 Жуков А., Непомнящий Н. Запрещённая история, или Колумб Америку не открывал. — М., 2013. С. 105–109; Мерчант Д. Антикитерский механизм: Самое загадочное изобретение Античности. — М., 2017.

15 Эпос о Гильгамеше («О всё видавшем»). — М.‑Л., 1961. — С. 81.

16 Постановление ЦК КПСС и СМ СССР от 10 декабря 1959 г. №1388–618 «О развитии исследований по космическому пространству».

17 Подробнее см.: Барбекю на грани бездны: Тенденции глобальной деградации. Доклад Изборскому клубу под редакцией В. Аверьянова. // Изборский клуб, №9 (33), 2015. — С. 82–109; Комогорцев А. Преданное развитие: О сворачивании сверхиндустриального проекта. // Там же. — С. 110–117.

18 Багдасаров Р. В. Иконография космизма.

19 Серков А.И. Русское масонство. 1731–2000. Энциклопедический словарь. М., 2001. — С. 913

20 Нутрихин Р. Мистические огни Ставрополья. — Ставрополь, 2018. — С. 146.

21 Швидковский Дм. Минерва и Александр // Наше наследие. 1998, №6. — С. 13.

22 Проект русско-французской экспедиции в Индию. 1800 год // Русская старина. 1872. Т 7. №9. — С. 401

23 Здесь трудно не указать на очевидные исторические параллели. Как и в начале XIX века, самым страшным кошмаром для «владычицы морей» являлся союз мощных континентальных держав против Британии. Исторически такой союз постоянно намечался, после Наполеона и Павла I контуры подобных решений просматривались в российско-германских отношениях и несколько десятилетий спустя (эпоха Бисмарка), и самым явным образом — в 30‑е годы XX века, в эпоху Сталина и Гитлера. Такого рода союз как альтернативный проект геостратегии, альтернативный тип и образ передела сфер влияния и балансировки сил в мире мог бы действительно изменить русло истории. Огромные усилия англосаксов были всегда направлены на срыв такого рода союзов, разделение и разобщение континентальных держав. Именно ввиду этих целей создавались союзы-блоки держав против Германии и Австрии в Первую и Вторую мировые войны. В некотором роде и проект Евросоюза выполняет подобную функцию, управляя европейцами в ущерб их глубинным интересам. И в этом смысле британская, а позднее американская политические элиты действительно осуществляли не какое‑то фигуральное, а вполне земное
и прагматическое управление историей, не допуская такого сценария, который был бы вполне вероятен, логичен, практичен и отвечал бы потребностям континентальных держав. Англосаксам тем не менее удавалось рассорить и натравить их друг на друга.

24 Происхождение царя Александра от божественного существа объясняется в повести «Жизнь и деяния Александра Македонского» тем, что его мать Олимпиада была подвержена чарам великого мага и последнего этнического египтянина на троне, фараона Нектанеба II,
бежавшего от завоевателей-персов из Египта и проживавшего в Пелле. Фараон-маг сумел соблазнить царицу и внушить ей, что зачала она от связи с богом Амоном, образ которого принимал Нектанеб. Царь Филипп же по возвращении из похода узнает, что у Олимпиады родится сын и верит, благодаря чарам Нектанеба, что это сын бога. (Лицевой летописный свод XVI века. Всемирная история. Книга 3. Х 593. — М., 2014. С. 13З.) Здесь просматривается четкая символическая связь, связь преемства между Александром и египетским царем Сезострисом.

25 Эллинистический мир был как раз одной из первых попыток сформировать «транснациональную» ойкумену, поскольку попытки воссоздать единую империю прекратились почти сразу после войны диадохов и «Вавилонского раздела» империи в 323 г. до н.э. Существует немало фактов и свидетельств, указывающих на то, что многие из народов, вошедших после похода Александра Македонского в «эллинистический
мир», выдвинули из себя целые когорты и классы условных «грекофилов», в первую очередь молодёжи, которые так или иначе отвергали веру и обычаи своих отцов как «низшие» в культурном смысле, чтобы приобщиться роскоши и забавам придворной элиты «эпигонов» — потомков «диадохов», преемников, разделивших между собой державу Великого Александра. Греческий спорт, театр, художественные вкусы, греческие гетеры и половые извращения (при этом явно в меньшей степени греческие философия и наука) стали субстратом для этой новейшей элиты отщепенцев, космополитов античности. Такой путь разложения империи по своей сути противоположен курсу на самоподдерживаемые и развивающиеся империи, осуществляющие планомерную экспансию, при этом, как правило, принципиально сохраняющие культурное разнообразие и веротерпимость своих частей (такими были империя Чингисхана, Византия и Россия). В этом смысле государство Александра Македонского являлось недо-империей, квази-империей, порождавшей феномен, противоположный имперскому духу. (О типах империй и феноменологии их развития см. доклад Изборскому клубу «Всплывающая империя» (Изборский клуб, 2015, №2)). Так же и «империя» императора Наполеона, толком не успев ещё проявить весь свой потенциал, обладала подобными деградационными задатками. Это обусловлено тем, что постреволюционная Франция была направляема во многом тайными обществами Западной Европы, инспирировавшими французскую революцию 1889 года и последовавший за ней бурный эмансипационный «прогресс». Наполеон с его попыткой запустить альтернативный, мифотворческий проект управления историей выглядит на их фоне как некий эпизод, нелогичное завихрение событий, «бунт сильной личности» перед наступлением эпохи тотальной власти капитала, силы обезличивающей и отчуждающей.

 

Илл. Жан-Леон Жером, Поль Деларош. "Мемнон и Сезострис", 1856.

Публикация: Изборский клуб №7-8 (93-94)

 

https://zavtra.ru/blogs/volya_k_mifu_i_volya_k_imperii_doklad_izborskomu_klubu