2020 Июль - октябрь. Статьи.
29.10.2020 Пандемия: народ и государство
Мы живём в военное время, и этому времени должны соответствовать законы военного времени
27.10.2020 Беспощадный урок
Хекматияр смотрел на стенающих женщин, и было видно, что он доволен жестоким спектаклем
22.10.2020 Сталинские наркомы
Либо Россия превратится в груду развалин и станет добычей хищных соседей, либо она сменит управляющий состав
19.10.2020 Наджиб
Я увидел Наджибуллу в первую неделю моего пребывания в Афганистане
16.10.2020 Жрецы истории
Конспирологические искушения объясняют все эти процессы существованием осмысленных управляемых векторов
14.10.2020 Я вижу проблемы Путина, его драму
Интервью «БИЗНЕС Online»
13.10.2020 Знаменосец
Вспоминаю спокойное благородное лицо Варенникова
08.10.2020 Кровавый Кавказ
Как одолеть трагедию? Как закупорить дула автоматов?
05.10.2020 Горный стрелок
С Валентином Глушко я подружился в Афганистане, в самом горячем месте — в ущелье Саланг
01.10.2020 Крот истории
Человечество начинает вспоминать давно забытые истины
28.09.2020 Мой генерал
С Игорем Николаевичем Родионовым мы познакомились в Афганистане, когда он был командующим 40-й армией
24.09.2020 Чебалину — многая лета!
Твой громоподобный стиль вызывал трепет и ненависть в стане врагов
23.09.2020 Вопросы ленинизма
Мавзолей, этот магический кристалл, позволяет разглядеть великое русское прошлое и великое русское грядущее
21.09.2020 Дворец
Яков Семёнов стал человеком-легендой
17.09.2020 Оползень
Мы опять стоим перед угрозой нового колоссального разрыва
16.09.2020 Пятая эскадра
Адмирал Селиванов - олицетворение русского флота
15.09.2020 Архитекторы лжи
Разговоры о выносе Ленина из Мавзолея являются типичными разговорами, нацеленными на переписывание истории
12.09.2020 Альберту Лиханову — 85!
Ты провёл свою жизнь в великих трудах, на поприще государственном, общественном, литературном
11.09.2020 Оплавленный янтарь
Стихи ушедшему другу
10.09.2020 От Тирасполя до Владивостока
Такое государство увеличивает потенциал живущих в них народов
08.09.2020 Пётр Боголюбский
Он был любим, обожаем не только монахинями монастыря, но и множеством людей самого разного толка
07.09.2020 Олегу Пащенко — 75!
Ты — вдохновитель, пассионарный творец, неунывающий воин
03.09.2020 Мечтатель
Константин Пчельников нёс в себе дух Леонардо да Винчи
02.09.2020 Под напряжением в миллион вольт
27 августа Владимир Путин дал интервью телеканалу "Россия"
28.08.2020 Русское поле
Мучительные времена, грозные знамения, бессмысленные и фальшивые рекомендации
27.08.2020 Хлеба небесные
Я слежу за событиями в Белоруссии, а думаю о России
25.08.2020 Укус змеи
Едва ли будет назван заказчик отравления Навального
24.08.2020 Будетлянин Цаплин
Через него я прикоснулся к восхитительному времени русского авангарда
21.08.2020 Крестивший меня
Отец Лев Лебедев, Лёва, Лёвушка, друг мой сердечный
20.08.2020 Белорусский фронт
Борьба за Беларусь — это борьба за Европу, которая в период коронавируса переживает грандиозный кризис
18.08.2020 Захар Прилепин. «Ушёл на фронт, забыв полить цветок...»
Беседа о Донбассе, сверхзадачах партии "За правду" и обычном деле русских писателей
12.08.2020 Комод или звездолёт
Россия должна совершить рывок, она должна выпрыгнуть из мешка, в который сама себя запихнула
10.08.2020 Термоядерный Трутнев
Я очень дорожу опытом общения с этим изумительным русским творцом
06.08.2020 Московский Карабах
Нужна мягкая сила, нужны осторожные, мягкие встречи между духовидцами двух народов
05.08.2020 Партиец
С Виктором Поляничко я познакомился в Афганистане, где тот был главным партийным советником
29.07.2020 Космос Русской мечты
Русский народ, однажды стартовав на Земле, движется в беспредельные дали
27.07.2020 Солнечный певец русской тьмы
Небеса отворили для Мамлеева свои врата, как когда-то свои врата отворил ему русский ад
25.07.2020 Ура! Ура! Ура!
К 80-летию Михаила Кузнецова
22.07.2020 Русские смыслы
Когда иссякают технологии, на сцену выступает матушка-история
20.07.2020 Благодетель
Юрий Валентинович Трифонов — человек уникальный, изысканный
16.07.2020 «По небу полуночи ангел летел…»
Государство, в котором есть культура, способно выпускать звездолёты, строить подводные и лунные города, создавать уникальные теории
11.07.2020 Солдат
Юрий Васильевич Бондарев – сухощавый, энергичный, с зорким взглядом артиллериста, с суждениями резкими, категоричными
09.07.2020 Масло сливочное или машинное?
Как возвратить народ в состояние великого исторического творчества, которое спасало Россию после очередной катастрофы?
07.07.2020 Грудинин, держись!
Кому мешает его великолепное хозяйство?
06.07.2020 Империя Глазунова
Дивный человек, благородная душа, изумительный художник
02.07.2020 При дверях
Когда развязаны все инстинкты, человек превращается в животное белого или чёрного цвета
29.10.2020 Пандемия: народ и государство
Мы живём в военное время, и этому времени должны соответствовать законы военного времени
Коронавирус напал на всё человечество, не разбирая расы, национальности, страны, не разбирая возраста, сословия. Борьба с пандемией — это война, война мировая. Каждый народ и каждое государство ведёт эту войну по-своему. Россия — один из фронтов этой войны. Россия несёт потери. Умершие в инфекционных клиниках — это военные потери. Страдания граждан, обречённых на затвор — это страдания военного времени. Паника и потеря самообладания — это паника военного времени.
В этих условиях одолеть пандемию могут только сильное государство и дисциплинированный народ. Только государство может создать вакцину и обеспечить вакцинирование всего населения. Только государство может выплачивать пособия потерявшим работу. Только государство может из своей казны вливать деньги в разоряющиеся малые и средние предприятия. Только государство может строить огромные военные госпитали. Только государство может обеспечить карантин, изоляцию, дистанционное обучение и дистанционную работу. У государства много недочётов, много слабостей и ошибок, много неточностей и противоречий. Государство не было подготовлено к пандемии, как не был готов к вторжению немцев в 1941 году Советский Союз. Результат этой неподготовленности — огромные жертвы, потеря территорий, опасность полного истребления страны и народа.
Сегодня народ ропщет, винит государство в своих бедах. Оппозиционные политики используют недовольство народа для своего самоутверждения, усиливают нападки на государство, виня его во всех бедах. Они ослабляют государство, вселяют в государственных чиновников неуверенность, ожесточают и без того недовольное население.
Что значило бы в 1941 году ослабление государства? Что означило бы ослабление государства в период предельной опасности: при обороне Москвы, Ленинграда? Мы живём в военное время, и этому времени должны соответствовать законы военного времени, мобилизация военного времени, черты которой уже проступают сегодня, хотя и абсолютно недостаточные.
Государство непоследовательно в своём стремлении остановить распространение болезни. Много людей, особенно молодых, не слушают телевизионные увещевания, в которых государство предлагает молодым людям отказаться от дискотек, прогулок, вечеринок. И как бы назло государству, вопреки здравому смыслу молодёжь устраивает гульбища, посиделки, массовые развлечения. На молодых людях не увидишь масок, на них нет перчаток. Государство не борется с мародёрами, которые наживаются на народной беде. В Ленинграде, когда люди умирали от голода и краюшка хлеба стоила дороже любых антикварных изделий, находились дельцы, которые по дешёвке скупали всё у ослабевших, истощённых людей, завладевали их драгоценностями, рукописями, редкими книгами, отдавая взамен хлебные крошки. Были и такие, кто уклонялся от фронта, бежал в хлебные среднеазиатские города и там, вдалеке от войны, продолжал свою безбедную жизнь.
Государство рассчитывает на понимание народа, на поддержку своих начинаний. Народ рассчитывает на понимание государства, которое по закону военного времени должно карать мародёров. Мобилизационный проект предполагает равное участие всех, невзирая на пост, сословие и положение в обществе. Советская элита в период войны не прятала своих детей, а отправляла их на фронт. Дети сражались и погибали. Дети Сталина сражались и погибали. Это равенство перед смертельной угрозой, участие всех в сражениях и боях является непременным условием общенародной мобилизации.
Государство, которое действует вопреки национальным интересам, обслуживая олигархические группы, обрекающие народ на бедность и нищету, сегодня должно осознать себя выразителем народных интересов. Тогда народ обретёт в лице государства единственного защитника, способного мобилизовать страну и противостоять этой ужасной глобальной агрессии.
https://zavtra.ru/blogs/pandemiya_narod_i_gosudarstvo
27.10.2020 Беспощадный урок
Хекматияр смотрел на стенающих женщин, и было видно, что он доволен жестоким спектаклем
Гульбеддин Хекматияр для воюющих в Афганистане солдат и офицеров 40-й армии – это было имя врага, умного, жестокого, беспощадного. Он возглавлял Исламскую партию Афганистана. Его штаб-квартира находилась в Пакистане, в городе Пешавар, оттуда он руководил афганским сопротивлением, нанося урон воюющим советским войскам. Гульбеддину Хекматияру были подчинены сотни полевых командиров, племенных вождей, обитающих в кишлаках среди полей и виноградников. Эти воины сражались с нашими войсками под Кундузом, Джелалабадом, Кандагаром. Это его люди вели через пустыню Регистан караваны с оружием. Его люди минировали трассы, по которым двигались советские военные колонны. Железные обгорелые остовы КамАЗов, боевых машин пехоты и БТРов тянулись вдоль этих трасс. Его люди нападали на придорожные советские заставы, испепеляя их реактивными снарядами. Его люди, вооружённые «Стингерами», сбивали наши самолёты, вынуждая лётчиков поднимать свои машины на огромную высоту, откуда невозможны были точные удары по наземным целям. Люди Гульбеддина Хекматияра создали на приграничной с Пакистаном полосе тюрьму для советских военнопленных. Когда пленные восстали, охрана беспощадно и жестоко уничтожила всех.
Гульбеддин Хекматияр – это образ врага, недоступного, неведомого. Этот образ принимал в моём воображении вид чудовищного, загадочного великана с зубовным скрежетом, с пылающими ненавистью глазами. Мог ли я предположить, что когда-нибудь увижу Гульбеддина Хекматияра, побываю у него дома, приму из его рук пиалку чая? Но это случилось.
Советские войска под командованием генерала Громова покидали Афганистан, пересекли мост в Хайратоне. Громов, уже на советской территории, заявил репортёрам: «40-я армия покинула Афганистан, и теперь на территории Афганистана нет ни одного советского солдата». Это была неправда. В Афганистане оставались советские пленные, их было не меньше полусотни живых, ещё столько же – пропавших без вести. Никто не мог сказать, мертвы они или томятся в неволе.
Общество «Надежда» предложило мне возглавить делегацию родителей, чьи сыновья пропали во время военных действий и, быть может, находились в плену в Пакистане. Появилась надежда вызволить их из плена. С родителями солдат, измученных долгим ожиданием своих пропавших на войне сыновей, наша делегация побывала в Министерстве обороны у маршала Язова, который ссудил на поездку деньги. Мы нанесли визит Горбачёву, который принял нас, напутствовал в наш мучительный и трудный поход.
Мы прилетели в Кабул к Наджибулле, получили от него позволение посетить страшную тюрьму Пули-Чархи, где томились пленные моджахеды. Мы надеялись, что среди них затерялись пойманные пакистанские агенты, и тогда появлялась возможность обменять этих пакистанских агентов на советских военнопленных.
Мы прилетели в Исламабад, и нас приняла госпожа Бхутто – тогдашний премьер-министр Пакистана. Сострадая и сочувствуя несчастным родителям, обещала помочь и организовала нашу поездку в Пешавар, к границе с Афганистаном, где размещалась штаб-квартира Гульбеддина Хекматияра; именно с ним мы желали встретиться, уповая на его милосердие и великодушие. Надеялись, что теперь, когда советские войска ушли из Афганистана, Гульбеддин сжалится над несчастными родителями и отпустит на свободу тех пленных, что держат в расположении полевых командиров, которыми управлял Хекматияр.
Мы приехали в Пешавар, и встретивший нас администратор повёл всех в среднюю школу, в классы, где пакистанские мальчики и девочки, увидев советских людей, повскакивали с мест и с криками «Аллах акбар!» стали грозить нам кулаками, кидать в нас камнями. Испуганные, огорчённые этим детским гневом матери пленных солдат бежали из классов, а следом летели камни, раздавались крики: «Аллах акбар!».
Гульбеддин Хекматияр принял нас на своей вилле – в чистом, прохладном доме, окружённом высокой глинобитной стеной. Мы сняли у порога обувь, прошли по коврам в зал, и из кресла поднялся навстречу нам стройный, худой человек в афганском облачении, в чалме, с небольшой чёрной бородкой, огненными глазами. Он улыбнулся белоснежной улыбкой. Мы обменялись с ним рукопожатиями. Он выслушал нас, попросил назвать имена солдат, за которыми приехали матери. Служители поставили на маленький резной столик вазочки с восточными сластями, пиалки, маленькие стеклянные стаканчики, куда разлили густой чёрный душистый чай. Гульбеддин Хекматияр, улыбаясь, сам потчевал меня, подносил к моей пиале большой разноцветный чайник, лил из него чёрную как смола струю. Образ чудовища, который я носил в себе, ломался, исчезал. Я видел перед собой изысканного, благожелательного человека в сандалиях на босу ногу. Я видел его аккуратные холёные пальцы ног, тёмные волоски на ноге. Мне казалось, что Гульбеддин исполнен сострадания, и мы ждали он него сердобольного и милосердного поступка.
Матери несчастных солдат кланялись ему, были готовы целовать его руки, просили вернуть им сыновей. Гульбеддин поднялся из кресла, указал на резную дверь, пригласил нас выйти наружу. Сам пошёл первым, в своём серебристо-сером одеянии.
Мы последовали за ним и оказались на просторной зелёной луговине. По краям этой луговины стояло множество инвалидных колясок. В них сидели молодые люди без ног, без рук, с выбитыми глазами, с лицами в уродливых шрамах. Гульбеддин обратился к нам и сказал: «Вы просите нас вернуть вам ваших сыновей. Я вижу, ваши сердца обливаются кровью. Но ведь это ваши сыновья усеяли наши поля, наши дороги лепестковыми минами, на которых подрывались наши молодые люди. И вот вы видите, в кого они превратились. Вы просите нас о милосердии. Но разве ваше правительство принесло нам свои извинения? Если я отдам ваших детей, что я скажу родителям этих, а также тех, что погибли от рук ваших сыновей?»
Матери зарыдали, стали голосить, пошли вдоль рядов инвалидных колясок, кланялись сидящим в них моджахедам, просили у них прощения, умоляли простить их сыновей. Бежали по кругу вдоль этих рядов, рыдая и заламывая руки. А на них из инвалидных колясок смотрели строгие, непрощающие глаза.
Этот бег матерей по кругу был ужасен. Гульбеддин смотрел на стенающих женщин, и было видно, что он доволен этим жестоким спектаклем. Одна из матерей упала без чувств, другие подняли её, повели повисшую на их руках. Мы вернулись в дом, где только что пили чай, женщины, продолжая рыдать, словно исхлёстанные жестоким бичом, не могли произнести ни слова. Я был потрясён. Я остро почувствовал боль этих ран, нанесённых изувеченным юношам. Мои соотечественники, и я в том числе, принесли им столько страданий. Мне было бесконечно жаль этих измученных женщин, которых подвергли ужасной пытке. Я смотрел на Гульбеддина Хекматияра, задумавшего этот жестокий театр, и видел, как он наслаждался зрелищем бегущих, молящих о пощаде матерей.
Мы пробыли в его доме ещё недолго, и нам привели одного из пленных солдат. Он не понимал, что случилось, когда к нему устремились рыдающие женщины, обнимали его, целовали, прижимали к сердцу. Мы отвезли его в Советский Союз.
По сей день я помню смуглое лицо Хекматияра с чёрной бородкой, его белую рыхлую чалму, босые ноги в сандалиях, любезную руку, наклоняющую над моей пиалой тяжёлый чайник, льющуюся из чайника смоляную душистую струю.
https://zavtra.ru/blogs/besposhadnij_urok
22.10.2020 Сталинские наркомы
Либо Россия превратится в груду развалин и станет добычей хищных соседей, либо она сменит управляющий состав
Россия, хоть и черепашьим шагом, но движется к мобилизационному проекту. Сегодня России худо. У всех её границ пылают войны и смуты. По-прежнему клокочет русофобией Украина. Белоруссия загорается огнём оранжевой революции. Киргизия изнывает от кровавой бойни, сулящей уничтожением киргизскому государству. Армения и Азербайджан обмениваются ракетными ударами. Назревает смута в Казахстане. Мирный развод, о котором твердили нам либералы в 90-х годах, превращается в страшную, кровавую внутрисемейную распрю. На Россию давят Европейский союз и дивизии НАТО, которые месят танковыми гусеницами глину вблизи российских границ. Россия теряет внешние рынки, нависла угроза над строительством "Северного потока-2" и над всеми остальными газо- и нефтеносными коммуникациями.
Экономика самой России неудержимо соскальзывает вниз, её падение не удаётся остановить. Свирепствует коронавирус, закрываются большие и малые предприятия, разоряются целые сословия. Граждане в условиях этой проклятой эпидемии лишаются различных форм свободы, загоняются в свои жилища, молча ропщут и чахнут взаперти. Это говорит о том, что прежние формы правления страной исчерпаны, что не состоялось то, что когда-то посулил ей после 1991 года либерализм.
Либо Россия превратится в груду развалин и станет добычей хищных соседей, либо она сменит форму своего правления, форму своего хозяйствования, а главное, сменит управляющий состав. Сегодняшняя российская элита — негодная, никудышная, она не умеет ничего, кроме как воровать, а мобилизационный проект требует воли главного проектанта, а также умения и беззаветного служения его ближайших сподвижников.
Был ли такой период в истории России? Он был, и совсем недавно. Были в России люди, которые оказались способными умирающую, почти погибшую страну превратить в величайшее государство мира. Были такие времена, и были такие люди. Эти люди — сталинские наркомы.
Советские наркомы были очень разные. Разного возраста, характера. Среди них были русские, украинцы, евреи, армяне, грузины. Они возглавляли разные ведомства, занимались разными отраслями. Но у всех них было одно общее, роднившее их, отличавшее их от предшественников и последователей: они были великаны, они были непомерны в своей способности создавать новую великую страну, защищать её, делать небывалое дело, непосильное другим народам и цивилизациям, создавать новую историю, новое человечество.
Эта непомерная задача давалась им нелегко, нелегко давалась она всему народу. Это был великий труд — надрывный, иногда смертельно страшный, но поразительно вдохновенный, ориентированный в грядущее, в бесконечность. Это был труд, коим берётся мечта. Это о них сказано: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью… Нам не страшны ни льды, ни облака". И эту красную мечту, мечту о новом человечестве "мы пронесём через миры и века".
Это они на великом пустыре, образовавшемся после гражданской войны между трёх океанов, построили невиданные заводы, создали небывалые города. По их воле бурились шахты Норильска, ставились нефтяные вышки посреди моря, осваивались знойные пески Каракумов. Это они в страшные дни войны, когда враг захватил почти все западные районы Советского Союза, в кратчайшие недели погрузили на платформы свои заводы, станки, рабочих — погрузили на платформы целую цивилизацию — и перевезли всё это из-под носа врага на восток. И там, на Урале, за Уралом, создавали могучие танки, скоростные самолёты, смертоносные орудия.
Это они в годы войны, когда все хлебные места страны — Украина, Ростов, Кубань — были захвачены фашистами, сумели на оставшихся землях выращивать и собирать урожаи, позволявшие армии не голодать, позволявшие снабжать, пусть и скудным, продовольствием города и селения. Это они создали армию, одолевшую самого страшного и грозного в мире противника.
Что это было? Откуда взялись эти люди, эти "железные наркомы"? Они не могли не быть железными. Всё, что было берестяным, бумажным, фанерным, — всё сгорело, истлело. Осталось только стальное, негнущееся, пуленепробиваемое, броненосное. Откуда они, эти великаны? Их появление могло показаться чудесным — они возникли все одновременно, как тридцать витязей прекрасных, что выходят из вод ясных. Этими ясными водами была мечта о прекрасной и совершенной стране, где нет насилия, нет рабства, нет муки изнурённого подневольного человечества, а есть красота, есть творчество и бессмертие. Как будто их всех, всё их время озарил волшебными лучами лучезарный космос. И эти лучи превратили обычных людей в людей-исполинов. И среди них исполином исполинов был Иосиф Сталин.
Наркомы Победы оставили нам свои великие свершения — железные дороги, заводы, космодромы, научные институты. Они оставили нам свои заповеди: беречь как зеницу ока нашу Родину. Они показали нам, что может человек, озарённый великой мечтой. И мы, их дети и внуки, часто нерадивые, несём их портреты, шагая в "Бессмертном полку", и нам кажется, что наше шествие, наша любовь, наша вера воскрешают их, они идут рядом с нами, и в их грозном, суровом, иногда беспощадном, порой жестоком взгляде мы видим любовь.
https://zavtra.ru/blogs/stalinskie_narkomi
19.10.2020 Наджиб
Я увидел Наджибуллу в первую неделю моего пребывания в Афганистане
Я увидел Наджибуллу в первую неделю моего пребывания в Афганистане. Его звали Наджиб, он возглавлял ХАД – службу безопасности Афганистана. Вместе с другими афганскими руководителями – партийными и военными – он выходил из президентского дворца и шёл по аллее сада среди цветущих роз. Мне издали показали этого высокого, черноволосого, с тёмными усами человека, перед которым трепетала вся страна, пережившая сначала революцию, затем мученическую смерть своего первого президента Тараки, потом убийство президента Амина, совершённое советским спецназом. А теперь – переживавшая исламскую революцию, когда тысячи хазарейцев, народа-изгоя, восстали и наполнили улицы Кабула рокочущей огненной, свирепой толпой. И страшно было смотреть на эту лаву слившихся воедино тюрбанов, накидок, раскосых лиц, взметнувшихся рук, зелёных транспарантов с афганской вязью. И перед этой мощной, двигавшейся по центральной улице толпой отступала редкая цепь солдат.
А потом по городу залязгали танки и прямой наводкой били по огневым точкам. Толпы разбегались. Активисты, партийцы ходили с мегафонами по трущобам, выкликая партийные лозунги, призывая народ к спокойствию. И я, писатель, наблюдавший этот хазарейский мятеж и его подавление, хотел повидаться с Наджибом, узнать подробности мятежа, но так и не мог пробиться к начальнику ХАДа, который день и ночь был занят допросами, разработками операций, поездками по провинциям.
То первое впечатление о Наджибе ассоциируется у меня с вечерним Кабулом, с красно-розовой зарёй над горами и неумолчным гулом множества репродукторов, по которым мятежники кричали: «Аллах Акбар!». В ответ на это голошение из неба пикировали советские истребители и на бреющем проходили над Кабулом, словно хлестали его железными бичами, с грохотом прорывали воздушный пузырь и уходили ввысь.
После отставки партийного и государственного лидера Афганистана Бабрака Кармаля его место занял Наджибулла. Молодой, энергичный, он получил власть в минуту острейшей борьбы, которая разворачивалась на фронтах, и скрытой борьбы, что не утихала в партии. Ибо она, Народно-демократическая партия Афганистана, имела два крыла. Одно, называвшееся «Хальк» («народ»), состояло из представителей младшего офицерства, чиновников, людей из народа. Другое – «Парчам», то есть «знамя», – состояло из интеллигентов, интеллектуалов, многие из которых были репрессированы, другие эмигрировали в период правления Амина, вернулись из-за границы в страну и возглавили партию и правительство. «Халькисты», недовольные своим слабым влиянием, роптали, и Наджиб, «парчамист», вёл сложную внутрипартийную политику.
В одной из своих публикаций я подробно рассказал о реальном положении дел в партии, о природе двух этих крыльев – «Хальк» и «Парчам», – что вызвало резкое недовольство Наджибуллы. Мне передавали, что он гневался и возмущался этой статьёй и мною за то, что вынес на свет мусор из афганской избы.
Но этому сору предстояло в скором времени себя обнаружить: разразился жестокий мятеж «халькистов». Министр обороны Танай стремился свергнуть Наджибуллу. Ставка Таная находилась в знаменитом дворце Тадж-бек, где когда-то советский спецназ уничтожил Амина. Наджибулла, подавляя мятеж, нанёс по дворцу несколько бомбово-штурмовых ударов. И когда спустя некоторое время я увидел этот дворец, вместо него стояла одна мёртвая коробка. И уже не было ни той лестницы с кровавыми бинтами и кольцами от ручных гранат, ни того резного золочёного бара со следами автоматной очереди, которой был убит Амин. Была чёрная пустота. А кругом цвели весенние яблони.
В эту пору я видел Наджиба однажды, когда он собрал в Министерстве иностранных дел представителей всех афганских улемов, всех религиозных общин, стараясь привлечь их на свою сторону. В зале сидело два десятка мулл в чалмах, бородатые, молчаливые. Наджиб что-то страстно говорил, увещевал, взывал, а муллы молчали, и казалось, смотрят мимо него, думают свои таинственные мусульманские думы.
Я описал этот начальный период афганской войны в своём небольшом романе «Дерево в центре Кабула». Это дерево – большая тенистая чинара – росло неподалёку от отеля, и под ней обычно в тени на коврах сидели мудрецы в белых тюрбанах, подносили ко рту пиалки с горячим чаем. И мне казалось, что это дерево и эти мудрецы являются образом прекрасной страны, которая охвачена огнём и враждой.
Наджибулла понимал, что война не может длиться вечно, и предпринял попытку национального примирения, создал новую партию – «Ватан», что значит «Родина». Эта партия, в которой объединились все слои общества, все религиозные и политические направления. Партия, в конце концов, должна была стать равной Народно-демократической партии Афганистана, а быть может, и вытеснить её из политики.
Национальное примирение должно было обеспечить вывод советских войск из Афганистана, который состоялся после переговоров Шеварднадзе с американцами, где были достигнуты исторические, как утверждали у нас, договорённости: американцы прекращают помощь моджахедам, прерывают потоки вооружения – стрелкового, гранатомётов, «Стингеров». Мы же, в свою очередь, отказываем афганской армии в новых самолётах и танках, а также в горючих и смазочных материалах. Всё это, по словам Шеварднадзе, должно было остановить кровопролитие.
Советская сторона сдержала свои обещания и отсекла армию Афганистана от снабжения вооружением и топливом. Американцы же, напротив, стали наращивать потоки вооружения, и на фронтах возник явный перевес моджахедов. Это был очередной обман, очередное предательство перестройщиков, которое, в конце концов, обрекало Афганистан, обрекало афганских революционеров и правящий режим на погибель.
Я увидел Наджибуллу очень близко. Он принял меня в своей резиденции, когда уже после вывода советских войск я приехал в Кабул с делегацией отцов и матерей тех советских солдат, которые пропали без вести и, быть может, находились в плену у моджахедов. Мы отправлялись в Пакистан, в Пешавар, и по пути завернули в Кабул. Была надежда здесь, в Кабуле, найти захваченных в плен пакистанских агентов и обменять их на наших солдат. Наджиб разрешил нам посетить главную афганскую тюрьму Пули-Чархи – это страшное каменное сооружение в виде тёмного солнца, которое всегда наблюдаешь, когда самолёт спускается медленными спиралями в кабульский аэропорт.
Мы были в тюрьме, ходили по камерам, беседовали с заключёнными, пытались выяснить, нет ли среди них пакистанцев. Не нашли никого, кроме захваченных в плен моджахедов и обычных, с натруженными руками, мозолистыми пальцами, афганских крестьян, которые умоляли нас вызволить их из тюрьмы.
Тогда мы отправились в Пакистан, и нам удалось получить от моджахедов одного советского пленного.
Последний раз я видел Наджибуллу, когда приехал в Кабул вместе с делегацией, куда меня пригласил Олег Дмитриевич Бакланов, секретарь ЦК. Эта делегация должна была обсудить с Наджибуллой сложившуюся в стране ситуацию. Наджибулла выглядел уставшим, утомлённым, разочарованным, белки его глаз покраснели, видимо, от бессонных ночей. Он жаловался на то, что афганские самолёты стоят на аэродроме и не взлетают, потому что нет горючего. Что танки не двигаются с места, ибо у них нет смазочных материалов. Бакланов слушал, записывал эти просьбы и жалобы, но надеждам Наджибуллы не суждено было сбыться.
Моджахеды, вооружённые до зубов американским оружием, нанесли правительственной армии серию поражений, захватили Кабул. Некоторое время Наджибулла спасался в миссии ООН в Афганистане. Но потом новая власть схватила Наджибуллу, и он вкусил весь ужас застенков. Его пытали, измывались над ним, мстили ему за тех, кого он пытал и мучал в Пули-Чархи. А потом повесили на дереве. И он висел большой, обвисший, весь покрытый ранами, с изуродованным лицом. Я глядел на эту фотографию, и мне казалось, что его повесили на том самом дереве в центре Кабула, под которым я когда-то сидел с мудрецами, пил с ними чай и в своей наивной вере думал, что афганская революция победит, Афганистан станет дружественной нам страной и русские – «шурави» – будут чувствовать себя в Афганистане как дома.
Я думаю о Наджибулле с состраданием, с симпатией, с чувством вины, что я своей публикацией принёс ему неприятность, а также с чувством стыда за мою страну, которую в ту пору возглавляли предатели и одного за другим предавали своих союзников.
Пусть кровавые раны на теле Наджибуллы, пусть распад Советского Союза, который начался сразу же после вывода советских войск из Афганистана, пусть всё это будет предъявлено Горбачёву и Шеварднадзе на Страшном суде, и они будут висеть на Иудином дереве.
https://zavtra.ru/blogs/nadzhib
16.10.2020 Жрецы истории
Конспирологические искушения объясняют все эти процессы существованием осмысленных управляемых векторов
Существует понятие, введённое в обиход американскими политологами: "глубинное государство" — deep state. Владислав Сурков в своей знаменитой статье ввёл понятие "глубинный народ". Это значит, что существуют некие константы, некие ядра, что остаются незыблемыми при смене правительств, при смене исторических эпох. Эти константы существуют, невзирая на все исторические смещения, на все исторические потоки, которые, казалось бы, формируются усилиями великих лидеров, коллективной волей народов и всего человечества, что стремится к своей сокровенной мечте.
Возникает конспирологическое предположение, которое гласит, что в недрах человечества, в недрах отдельных народов существуют закрытые группы, управляющие историей. В природе действуют свои законы, они меняют природу: таяние ледников, потепление климата, падение метеоритов. Всё это преображает ландшафт, растительность, животный мир, приводит к эволюции одних видов и исчезновению других. Эти природные воздействия влияют также на человеческое общество. Но в обществе действует и человеческий фактор. Создаётся впечатление, что чем дальше, тем в большей степени Господь поручает человеку делать то, что в прежние времена он делал сам с помощью гроз, землетрясений и огненных дождей — он поручает человеку управлять историей.
Если это так, то у человечества есть свои управленцы, существует управленческий штаб. Он скрыт от глаз. Первая мировая война, страшная и кошмарная, которая, казалось бы, не имела внешних причин, а лишь незначительный повод — убийство эрцгерцога Фердинанда, эта Первая мировая война огромной метлой смела большинство существующих монархий: австро-венгерскую, российскую, германскую, турецкую. Она уничтожила великий, существовавший веками, монархический проект, расчистила пространство для реализации новых проектов: это советский коммунистический проект, германский фашистский проект, либеральный проект Запада, возглавляемый Америкой. Три эти проекта явились на смену монархическому и некоторое время существовали одновременно. Фашистский и советский проекты, нанеся друг другу смертельные раны, последовательно ушли с мировой арены. Они уступили место проекту либеральному, монопольному, который казался незыблемым и всеобъемлющим, о чём пропел Фукуяма. Но и либеральный, казалось бы, неколебимый, вечный проект, оказался битым. Его разгромил исламский проект — исламская революция, китайский проект — Великий Шёлковый путь, по которому движется Китай, увлекая за собой всё человечество.
Конспирологические искушения объясняют все эти процессы не просто броуновским движением исторических потоков, а существованием осмысленных управляемых векторов. За этими векторами стоят человеческие группы, невидимые кружки людей: сверхкомпетентных, сверхмогущественных, сверхосторожных, оснащённых исторической метафизикой.
В России действует загадочная закономерность, растянутая на столетия. В царской России была чудовищная эксплуатация народа, которая началась ещё во времена крепостничества. Царская Россия скопила гигантское богатство. Этим богатством являлись запасы царской казны, благосостояние среднего и высшего российского класса.
После революции это благосостояние было истреблено, золотой запас романовской России бесследно исчез, растворился в водоворотах Гражданской войны и осел в швейцарских и американских банках. Советы начали свой путь в нищей, обескровленной стране. И великие достижения сталинской цивилизации сделаны за счёт непосильных трудов народа. Эти усилия привели к тому, что нищая Россия стала громадной сверхдержавой, покрасив в свой красный цвет две трети земного мира. Накопленные советской страной богатства были несметны. Это не просто золото, редкие металлы, алмазы, хранившиеся в Гохране. Это не только богатства, которые в качестве резервов хранили великие заводы и великие отрасли индустрии. Это было богатство знаний, которые получил народ. Он превратился из народа крестьянского в народ интеллектуальный.
Все достижения советских людей: денежные, материальные, духовные, — были уничтожены в 1991 году, были изъяты у России вместе с "золотом партии", стали достоянием западной либеральной цивилизации, продлив её существование на Земле. Советские интеллектуалы, учёные, инженеры работают теперь в ведущих лабораториях мира. От России оторвали не только её материальные богатства, но и территории, которые прирастали к России веками.
После краха 1991 года люди были опрокинуты в бездну, в нищету, профессора уезжали в Китай челноками и привозили в Россию плюшевых медведей. Народ упорно трудился, и в некоторой своей части добился заметного благосостояния: обзавёлся частными домами, машинами, банковскими вкладами. Это касается не только миллиардеров, но и обычных людей: рабочих, мелких бизнесменов. Сегодня банковские сбережения тают на глазах, и с каждым днём российские граждане беднеют. Все русские ресурсы: нефть, газ, алмазы, — уходят за границу, но выручка от продажи этих ресурсов лишь в малой степени остаётся народу, а большей частью становится достоянием мировых монополий. В который раз русский народ обирают, как липку.
Что это за сила? Кто продуцирует замысел, согласно которому раз в пятьдесят лет обирается до нитки русский народ? А также — чем является та загадочная сила, которая каждый раз после крушения российской империи создаёт новый её вариант, предлагая этой новой империи имперскую форму правления — авторитарную, и она может носить либо мягкий характер, либо характер беспощадной диктатуры.
Эти малые группы, закрытые сообщества перемещаются из системы в систему, из века в век. Этих управленцев историческими процессами почти невозможно углядеть. Они существуют и в сегодняшней России, остаётся лишь гадать, где они пребывают. И каждая отгадка будет неверной. Может показаться, что они находятся в Государственной думе, в Совете Федерации, в Совете безопасности или даже в малахитовом кремлёвском кабинете президента. Но это не так.
Они могут в исключительно малом количестве собираться не во дворцах, не на ассамблеях, а, быть может, на какой-нибудь малозаметной яхте, которая плывёт в Эгейском море, и там, среди ныряющих дельфинов, происходит управление историей. Эти группы невидимы, потому что скрыты от неопытного глаза несколькими защитными оболочками.
Оболочка поп-культуры, затмевающая сознание и пытливый ум людей бесчисленными концертами, ледовыми праздниками, вечерами смеха, скандалами светской хроники, бессмысленными сериалами. Эта ширма останавливает пытливый ум, держит его в постоянном галлюциногенном бреду. Тому, кто пробился сквозь эту многоцветную, пьянящую, бессмысленную мембрану, окунулся в толковище политических ток-шоу, предстоит следующее испытание. Блистательные шоумены своей тотальной пропагандой не дают народу понять истинные, глубинные мотивы политики. ток-шоу блокируют реальное политическое мышление, останавливают его на пороге огромных тайн, навязывают пытливому сознанию блестяще сформулированные трафареты.
Если отдельным людям удаётся проникнуть и сквозь эту мембрану, они входят в сферу реальной политики, оказываются среди думских депутатов, сенаторов, губернаторов, генералов Генштаба, могущественных олигархов, им может показаться, что они проникли в святая святых, общаются с небожителями. Но скоро удачливых и смелых открывателей настигает разочарование Они понимают, что вся элита, включая самого президента, — ещё одна мембрана, за которой кроется нечто уму непостижимое, запечатанное семью печатями, неподъёмное для пытливого разума. Явление такое же загадочное, как в астрономии явление "чёрного светила". Небесное тело обладает такой чудовищной массой, перед которой меркнут тысячи солнц.
Быть может, клубы жрецов, состоящие из управленцев истории, являются собранием магов, владеющих не только политическими, экономическими, военными и культурными средствами, но и средствами магических технологий? Среди этих магических технологий важное место занимает сакральная жертва. Этой сакральной жертвой может быть отдельный политик, например Сталин, которого отравили, или президент Кеннеди, которого застрелили из снайперской винтовки и тем самым изменили ход истории.
Этими жертвами могут быть отдельно взятые народы — например, азербайджанцы и армяне, которые схватились в кровавом карабахском конфликте. Сюда же можно отнести и восставший Донбасс, который остановлен в своей новороссийской мечте, превращён в надрезанную вену, и из неё постоянно хлещет кровь. Ритуальной жертвой может быть всё человечество, в которое внедряется злокозненный вирус, действующий на всех континентах, во всех странах, собирающий свою зловещую жатву.
Может ли богооткровенный исследователь углядеть эту сакральную жертву в отравлении Навального? В загадочном мятеже в Белоруссии, в разгроме секты Виссариона, в религиозном бунте расстриги иеромонаха Сергия, в самосожжении журналистки из Нижнего Новгорода? Поддаётся ли объяснению, каким образом хождения народа в Хабаровске, протесты вокруг мусорных полигонов, жуткое отравление природы в Арктике и на берегу Камчатки — все эти факторы каждый по-своему влияют на ситуацию в России, направлены на президента Путина, ослабляя его роль и влияние?
Что может отдельно взятый мыслитель? Только одно — продолжить свои исследования, превращая результаты этого исследования либо в поэтические метафоры, либо в тайнопись, подобную той, которую использовал Александр Сергеевич Пушкин в своих рабочих тетрадях, где разгадывал тайны человеческой души, тайны человеческой истории, тайны всего мироздания. Значит ли это, что нам всем предстоит жить с широко закрытыми глазами?
https://zavtra.ru/blogs/zhretci_istorii
14.10.2020 Я вижу проблемы Путина, его драму
Об отношениях президента РФ с «птицей русской мечты», отравленном Навальном, живой Анджеле Дэвис и подземных гулах на Красной площади.
«Путин не говорит с нашим народом возвышенным языком, каким говорили князья, вожди и цари», — считает писатель Александр Проханов. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассуждает о том, почему образ русской мечты — это храм на холме, полагает, что ни Владимир Путин, ни Александр Лукашенко не смогли дать своим народам образ будущего, что глава государства оказался в одиночестве, перестав быть «коромыслом весов» либералов и патриотов; кроме того, публицист ищет причины того, почему крот истории роет землю в самом сердце Москвы.
Александр Проханов: «Я вижу проблемы Путина, его драму. Он был все эти десятилетия с начала своего правления центром, к которому двигались массивы нашего государства, и эти массивы уравновешивались Путиным» Фото: © Владимир Трефилов, РИА «Новости»
«ПУТИН НЕ СУМЕЛ ЗА ЭТО ВРЕМЯ ПОСЛЕ КРЫМА СОВЕРШИТЬ ДОЛГОЖДАННОГО РЫВКА»
— Александр Андреевич, в недавней резонансной статье «Оползень» вы пишете об одиночестве президента. Вы действительно разочаровались во Владимире Путине?
— Я не говорил, что в нем разочаровался. Я вижу проблемы Путина, его драму. Он был все эти десятилетия с начала своего правления центром, к которому двигались массивы нашего государства, и эти массивы уравновешивались Путиным. Я пишу, что он был коромыслом весов, на котором качались две чаши укладов — патриотического и либерального. Но с какого-то определенного момента эти весы разбалансировались: патриотический уклад вышел из-под контроля Путина, либеральный — тоже. Президент не сумел за время после Крыма совершить долгожданного рывка, развития, которое бы соединило два этих уклада. И каждый уклад пошел своей стороной. Внутри каждого возникла путаница, сложная система распадов. Поэтому Путин не контролирует эти два огромных массива современной России. Наверное, он контролирует губернаторов, армию, силовые структуры, но он в меньшей степени следит за этими огромными, сложившимися за постсоветское время общественными пластами, которые развиваются своим собственным путем, причем достаточно хаотично.
— Почему случился этот слом, когда Путин перестал быть коромыслом весов двух этих укладов? Он на чью-то сторону перешел или же остался в одиночестве?
— Нет, он ни на чью сторону не переходил. Ему не удалось в силу разных причин осуществить обещанное им развитие. После того, как Путин получил власть, он шел триумфально, совершил несколько мощных шагов, которые современное государство создали и укрепили. Это внушало к нему уважение и даже обожание. Путин сохранил государство, уничтожил сепаратизм, закончил кавказские войны, разгромил террористов, воссоздал оборонную промышленность, помог развитию церкви, строил храмы и монастыри, в конце концов он присоединил Крым к России, одержал крупные дипломатические победы. А потом все остановилось. Самолет, который не летит, падает, и Россия после 2014 года остановилась, мы уже пять-шесть лет не двигаемся. Эта остановка приводит к распаду и укладов, и структур. Вот почему Путин остался в одиночестве.
Повторю, уклады эти начали развиваться за счет своих внутренних сил и тенденций. В патриотическом укладе все время пытаются создаваться партии, русские направления, но они ничем не кончились, это были однодневки, они распадаются. В конце концов патриотический уклад имел своим лидером Путина, который был лидером патриотов всегда.
Что касается либерального уклада, то он не воспринимал Путина лидером, но видел в нем защиту от того, что не будет разгромлен патриотическим укладом. В либеральном укладе существовали два пласта. Пласт богачей, миллиардеров, олигархов и более низкий пласт либеральной интеллигенции, демократический планктон. Но появился Навальный. Он возник в недрах либерального уклада, стал разоблачать и критиковать богатую и имущую часть этого уклада, и этот уклад стал распадаться. Постепенно либеральная интеллигенция стала видеть в олигархах врагов человечества, и этот уклад тоже распался. Либеральные интеллигенты стали все больше переходить на социальную критику, начали видеть в богачах общесоциальное зло, и это привлекло к ним часть патриотического уклада. Эти два уклада перемешались, возникла путаница, каша. В этой путанице Путин оказался как бы без рук, он был рассеян, не понимал, как управлять этим огромным массивом, а энергии и ресурсов для рывка у Путина не оказалось. У него не оказалось концепции.
— Почему так случилось, что не оказалось энергии? Он устал?
— Я думаю, что происходит идеологическая исчерпаемость. Россия — это страна, живущая идеологиями. Россия может жить скудно, бедно, материальные сферы могут быть очень унылыми, но Россия нуждается в больших идеологических постулатах, надстройках — религиозных, имперских, философских. Эти надстройки не появлялись после Крыма, который, конечно, был очень мощным имперским проектом, они исчезли. С Россией не говорили возвышенным языком. Путин не говорит с нашим народом возвышенным языком, каким говорили князья, вожди и цари. А русский народ хочет, чтобы с ним говорили о возвышенном, вечном, о звездах. Они устали постоянно заниматься хлебом насущным, кредитами, ипотеками, проблемой пропитания. Народ заскучал, затосковал по крупной идее, которой все нет и нет.
«В конце концов патриотический уклад имел своим лидером Путина, который был лидером патриотов всегда» Фото: kremlin.ru
«ОБРАЗ РУССКОЙ МЕЧТЫ — ЭТО ХРАМ НА ХОЛМЕ»
— Я правильно понимаю, что Путин не смог предложить стране образ будущего?
— Конечно.
— А что могло быть этим образом русской мечты?
— Русская мечта сама по себе образ. Русская мечта — это, может, единственная возникшая за вторую половину XX и первую половину XXI века с такой идеологемой, философией. Ведь русская мечта не придумывается группой интеллектуалов, она не лежит на поверхности. Русская мечта — это результат исследования тех чаяний, которые посещали наш народ на протяжении тысячелетий со времен языческих, со времен сказок, со времен православных мистиков, русских космистов, русских литераторов, ранних большевиков. В разные периоды разные языки и формы выражали одну мысль — Россия хочет превратиться в сильное, могучее, духовное, божественно справедливое государство. Образ русской мечты — это храм на холме, это холм, который написан всей нашей историей от древних времен. На вершине холма стоит не крепость или бастион, как в американской мечте, а храм. Это государство служит высшей мистической идее.
Этот образ русского будущего и сегодня очень актуален, потому что русское сознание, унывающее, рассерженное, рассеянное, мечтает о крепости, величии своей страны. И величие состоит не просто в пулянии ракет и создании танков и самолетов. Величие — это огромное пространство неба, космоса, откуда пришли силы, которые и создали Россию такой загадочной, могучей империей между трех океанов. Эта русская мечта сформулирована, она требует технологий, практического воплощения: какими будут экономика русской мечты, космос русской мечты, армия русской мечты, культура русской мечты, лидер русской мечты. Это работа и задача могла быть возложена на государство. Но поскольку этой работы нет, то люди, которые несут в себе эту мистическую мечту, должны создавать движение (не партию!) русской мечты, которое постарается детализировать и перевести в практическую плоскость эту идеологему.
— Вы сами бы не хотели возглавить это движение русской мечты? Я сомневаюсь, что у кого-то еще из разных лагерей есть образ будущего и его понимание.
— Если бы я был моложе, покрепче, если бы у меня был организационный талант, я бы занялся созданием русской мечты. Но я полагаю, что вокруг меня мои товарищи, единомышленники — более молодые и свежие люди — эту идею подхватили, усвоили. Думаю, они пойдут по пути создания организации, движения русской мечты. Это не должна быть партия. Люди устали от партий, не верят им. Все партии, которые существуют, сконструированы в одном и том же конструкторском бюро, имя которому администрация президента. Поэтому создавать партии — абсолютно неблагодарное и неблаговидное дело. Только широкое народное общественное движение, в котором идеология угнездится, которому она станет родной, поможет сегодняшнему обессиленному, изнуренному, ожесточенному народу опять воскреснуть, возродиться. Я полагаю, что ближайшее будущее русской мечты именно в этом — в создании движения.
«Мне кажется, что в нашем государстве, которое после распада Советского Союза было собрано благодаря социальным и политическим технологиям, сейчас не могут сдерживать исторические процессы» Фото: «БИЗНЕС Online»
«СТРАНА НАХОДИТСЯ В СОСТОЯНИИ УПРАВЛЕНЧЕСКОГО РАСПАДА»
— Вы говорите про идеологию, хотя у нас в Конституции написано, что ее нет. А в чем состоит идеология, которая есть сейчас, до последнего времени еще работавшая?
— Это была ультралиберальная идеология, которая по существу воспроизводила идеологемы, царствующие в западном полушарии. Это была идеологема, построенная на деньгах, на иерархии, где на вершине стоят сильные, грозные, преуспевающие люди, структуры государства, а на нижних этажах ютятся и существуют неимущие, проигравшие. Это идеология, в которой существуют винеры и лузеры. Винеры — это выигравшие, они правят миром, а лузеры — проигравшие, которые подчиняются и выполняют волю винеров. Эта идеология, которая на Западе была отточена, закамуфлирована в западной лексике, культуре, финансовой практике, у нас вылилась в дикое, отвратительное, вульгарное понимание того, как должны быть устроены мир и государство. Сегодня правящий класс в России абсолютно одичал, обнаглел, утратил чувство меры, он занимается только стяжательством. Он даже отказался управлять государством. Наше государство очень плохо управляется, потому что правящий класс занимается не управлением, а собственным бизнесом, обогащением и поддержанием своего главенствующего положения в обществе. А страна не управляется, все национальные проекты не выполняются, срываются, губернии управляются плохо, поручения президента вообще не выполняются. Поэтому страна находится в состоянии управленческого распада.
— Получается, что ультралиберальная идеология сломалась после 2014 года?
— Нет, она по-прежнему доминирует, под этим зонтиком существует весь крупный бизнес, крупные олигархические, властные структуры. Но данная идеология не всеобъемлющая, она уступает место патриотической идеологии, идеологии государственной, имперской, а также идеологии, основанной на принципе русской мечты и божественной справедливости. Эта идеология разрастается, но у нее нет попечителей, патронов в Кремле и администрации. Она даже пугает, многим кажется враждебной и опасной. Поскольку само государство очень плохо управляется, а технологии управления становятся все более тривиальными и недейственными, новая идеология распространяется сама по себе, это ее имманентное развитие.
Мне кажется, в нашем государстве, которое после распада Советского Союза было собрано благодаря социальным и политическим технологиям (у нас были интенсивные, сильные технологи), сейчас не могут сдерживать исторические процессы. История сильнее, чем идеология. Идеологии могут действовать до пределов, а потом начинается действие самой истории. Сейчас наступает период, когда технологии отступают, а действует матушка история со своими загадочными, до конца непознанными законами.
Кстати, философия, идеология, вероучение русской мечты учитывают таинственную историческую силу, которая проносит через тысячелетия русских веков, русской жизни одну и ту же формулу русской мечты, формулу храма на холме. В этом и есть основной закон истории, в данном случае русской. Меняются эпохи, лидеры, лексика, уклады, устройство, а внутри одна и та же мечта, одна и та же формула. Это закон русской истории. Русская мечта — это закон русской истории. Если бы власть сумела это почувствовать, оседлать этого необъезженного сегодня коня, то, я думаю, Россию бы ждали великие открытия, великие свершения.
— Смена идеологии, движение к русской мечте обязательно должно происходить через революцию, хаос и слом системы?
— Как раз нет. Эта идеология не имеет в виду революционных или нереволюционных явлений, она вообще индифферентна к тому, как эта мечта передается из одной формации в другую, главное, что она передается — или путем революции, или достаточно мирной смены укладов, а иногда она проходит через бурю. Скажем, в 1917 году идеология прошла через бурю революции, вынырнула в большевистский красный период и там жила. И сегодня она пронырнула сквозь катастрофу 1991 года и живет среди нас. Поэтому как она будет реализована в следующем укладе, зависит не от нас, а, по-видимому, от каких-то таинственных законов природы. Как история захочет поступить, так и будет. Если истории тесно в этом укладе, если ей тесно в этом устройстве, если это устройство упрямится, не хочет меняться, становится жестким, каменным, то русская мечта взорвет этот камень, этот уклад, и произойдет революция.
А если оболочка будет мягкой, пластичной, правители окажутся достаточно дальновидными… Ведь Столыпин был дальновидным политиком, он хотел жесткую имперскую монархическую структуру умягчить, раскрыть врата для исторической стихии. Не получилось. Поэтому царская оболочка оставалась такой же жесткой, такой же неподдающейся, такой же дефектной, и она была взорвана ходом истории. Ее не большевики взорвали, а история, которой оказалось тесно в недрах монархического устройства.
«Этим не удержать историю. Ее не удержать ни ОМОНом, ни Росгвардией. История для этих вещей прозрачна, она проникает сквозь все препятствия, сквозь все колючие проволоки» Фото: «БИЗНЕС Online»
«УБЕЖДЕН, ЧТО КРЕМЛЬ ОБЕСПОКОЕН ВСЕМ ЭТИМ»
— У вас есть сейчас ощущение, что подобный взрыв и сейчас возможен? Вы же говорите, что в администрации президента нет сторонников русской мечты.
— Такая опасность существует, конечно. Я думаю, администрация эту опасность чувствует, предпринимаются меры, усиливаются всевозможные правоохранители, органы правопорядка, армия, силовики становятся объектом укрепления государства, усиливается корпус запретительных законов. Но этим не удержать историю. Ее не удержать ни ОМОНом, ни Росгвардией. История для этих вещей прозрачна, она проникает сквозь все препятствия, сквозь все колючие проволоки. Она дышит где хочет. Поэтому, конечно, я думаю, власть прекрасно понимает, что появление хабаровского движения было невозможно еще десять лет назад, появление протестных акций вокруг полигонов, вырубаемых лесов было невозможно в прежнее время. Сама Беларусь показывает нам пример духовного восстания, она должна настораживать нашу власть. Я убежден, что Кремль обеспокоен всем этим. Я надеюсь, что у правительства еще есть время, чтобы отказаться от технологий и проникнуть в самые недра, сущность, историю русской мечты, воспользоваться ей и стать ее воплощением.
— Неужели можно остановить ход истории, как-то его повернуть и поменять?
— Я думаю, ход истории поменять трудно, потому что законы истории загадочны. Мы чувствуем, что они есть, ощущаем, что история не является хаосом, идет воспроизведение, воспроизводство одних и тех же реликтовых форм. Но что это? Коммунисты считали, что дело в экономике, в основе истории лежат экономические взаимодействия, а мистики считают, что тут Божья воля, предопределенность, божественный фатум. Но странно и неожиданно для нас история вдруг вбрасывает в нашу практику явления, которые, казалось, совсем ушли в прошлое, исчезли. Что сейчас происходит в Америке? Когда начиналась расовая борьба, восстание черных, всем казалось, что это продолжение Мартина Лютера Кинга, что это расовое восстание, антибелое, помнящее страшные рабские времена восстание. Но чем дальше, тем больше эта «черная» волна окрашивалась в идею справедливости, в идею марксистскую, коммунистическую. Сейчас коммунистические, большевистские идеи очень популярны в Америке. Я был очень поражен, когда узнал, что в эпицентре всех этих идеологических схваток, событий, проповедей, выступлений на митингах стоит Анжела Дэвис — фигура, которая в советское время казалась курьезной, анекдотичной, над ней смеялись. Она была молодой чернокожей женщиной с тяжелой копной вьющихся волос. Так вот, эта Анжела Дэвис все эти годы, оказывается, была жива, она стала доктором наук, проповедует марксизм, большевизм на американской территории. Сегодня американское восстание все больше похоже на большевистское восстание. Как произошло так, что в эту черную массу, которая вчера казалась мусульманской, исламизированной, вдруг ворвалась эта красная молекула, красная бактерия, и снова появилась красная эпидемия, с которой ничего не могут сделать ни Дональд Трамп, ни Джо Байден? Это поразительно.
Это вероломство истории, курьезы истории, это крот истории. Крот истории роет. Надо просто приложить ухо к земле и послушать, где пролегает нора, по которой крот движется. Прозорливые политики делают это. Я бы на месте нашего президента время от времени выходил из Кремлевского дворца и прикладывал ухо к земле, брусчатке Ивановской площади, и он бы услышал подземные гулы. Красная площадь — такое место, где гулы отчетливо различимы во все времена, по Красной площади надо гулять. На нее нельзя выходить один раз в году 9 Мая, да и то имея за спиной задрапированный мавзолей. Красная площадь — это огромное, таинственное, во многом коварное и прекрасное место на земле. Это центр мира. Поэтому, выходя на Красную площадь, надо обожать всю полноту ее, всю ее грозную и загадочную красоту и мощь. Надо слушать гулы истории. А то может так произойти, что в один день ты выйдешь на Красную площадь, а брусчатка начнет шевелиться, дрожать, выворачиваться, возникнет груда земли, и из нее выглянет крот истории — страшное чудовище с налитыми кровью глазами.
— Чувствую, что конец истории с кротом будет печальным.
— Не обязательно. Просто крот пророет дыру в этом жестком, не поддающемся изменениям слое, он выйдет в другое время, пророет ход, и история ринется в свободный коридор. История не кончается ни с цифровой эрой, ни с пандемиями. История движется своими путями, это просто исторические шлейфы.
«У Ельцина было много духовных сыновей. Преемниками могли быть Немцов, Степашин, Аксененко, а оказался никому не известный Путин» Фото: © Владимир Трефилов, РИА «Новости»
«ПУТИН БЫЛ ПРЕКРАСЕН, ВЕЛИКОЛЕПЕН ТОГДА, КОГДА ПТИЦЕ РУССКОЙ ИСТОРИИ БЫЛО В НЕМ ХОРОШО»
— В интервью нашей газете в 2017 году вы отмечали, что это не Путин строит государство, а оно — его, что государство — это птица, которая поселилась в нем и управляет его рефлексами и поступками. Получается, теперь эта птица покинула Путина? Или это неизбежное разрушение?
— Этот образ актуален и сегодня. Когда я говорил про государство, я имел в виду как раз эту мечту, этот принцип, на котором основано русское государство, любое, в том числе и путинское. Эта птица пробила себе дыру в дряхлеющем советском государстве, ей стало тесно, она покинула советское государство и оставила лидеров по ту сторону истории. Она пробилась в новую эру и поселилась в Путине. Он был тем человеком, которого она выбрала. У Ельцина было много духовных сыновей. Преемниками могли быть Немцов, Степашин, Аксененко, а оказался никому не известный Путин. История выбрала его, она в нем жила, формировала его, заставляла его действовать и в случае усмирения суверенитетов, и в случае экспансии Басаева в Дагестан, и в случае Крыма, и в случае грузино-осетинской войны в 2008 году. Путин был прекрасен, великолепен тогда, когда птице русской истории, мечте было в нем хорошо. Она сидела на нем, как на ветке. А теперь он остановился. И теперь эта птица русской истории собирается взлететь, она то поднимает свою голову, то опять втягивает в плечи. Она может взлететь, если ей станет неинтересно, скучно, тягостно находиться на той ветке. Она может полететь дальше и найдет себе того, в ком совьет свое гнездо.
«Навальный строит свою политику на борьбе с коррупцией. Но этого мало. Конечно, это сильно действует, когда вскрывается чудовищное злоупотребление на самых властных вершинах» Фото: «БИЗНЕС Online»
— Вы допускаете, что следующей веткой будет Алексей Навальный? Вы же говорите, что именно он нарушил баланс. Он вам интересен как персонаж?
— Интересен. Было время, когда я брал у него интервью. Как-то Венедиктов просил меня взять у Навального интервью, я с ним общался, он мне очень нравился — молодой, свежий русский человек. Единственное, что мне показалось странным, — я все пытал его, какой же он видит Россию будущего, как он мыслит большими государственными категориями. Но он только улыбался в ответ и опять говорил про борьбу с коррупцией. Навальный строит свою политику на борьбе с коррупцией. Но этого мало. Конечно, это сильно действует, когда вскрывается чудовищное злоупотребление на самых властных вершинах. Но этого мало для того, чтобы стать национальным лидером, президентом России. Я не знаю, есть ли у Навального эти образы, пускай любые — старомодные, авангардистские или радикальные. Но я не вижу этих образов России, не вижу, чтобы русская мечта выбрала его.
— То есть он не та ветка, на которую может сесть птица русской мечты.
— Это мои нечеткие размышления. Я не утверждаю. Это вопрос ясновидения, а я не ясновидец.
— Можете все-таки себе представить, что следующим главой государства после Путина будет именно Навальный? А его недавняя встреча с Ангелой Меркель — это первые смотрины.
— Если это были первые смотрины, если он получает вердикт правления в России от Меркель, а потом, может, от Байдена, то зачем такой подставной президент? Он должен получить свой вердикт от народа, здесь, в России, совершив рывки, деяния, посверкав своей идеей, мечтой. Пока что этого нет. Я не думаю, что для русской мечты Навальный — удобная ветка.
— Все обсуждали историю с его возможным отравлением. Как вам поведение официальной Москвы в ситуации вокруг возможного отравления Навального? И, по-вашему, что произошло с оппозиционером?
— Я вижу, как бушуют страсти. Мы находимся во власти информационных взрывов, которые очень часто корежат, мнут. Поэтому все, что происходит вокруг Навального, в тумане, оно закрыто взрывами информационной ненависти, предвзятости. Поэтому я смотрю на все версии, но не хочу быть их пленником. Слишком много лукавых, хитрых, сильных и богатых людей стоят за вбрасыванием этих версий в общество.
«Крым — это гигантское геополитическое событие, это чудо. Крым был чудом. Мы за Крым не сражались, это не 1944 год, Крым дался нам даром, как чудо, как аванс» Фото: © Evgen Kotenko / Keystone Press Agency / www.globallookpress.com
«МЫ ЗА КРЫМ НЕ СРАЖАЛИСЬ, ЭТО НЕ 1944 ГОД. КРЫМ ДАЛСЯ НАМ ДАРОМ, КАК ЧУДО, КАК АВАНС»
— Вы сказали, что Кремль сейчас пытается также что-то придумать, опасаясь взрыва и хаоса. В 2014 году Крым сыграл такую объединяющую роль. Было ли подобной попыткой затеянное редактирование Конституции, что, напротив, даже вызвало недовольство?
— Это несравнимые вещи. Крым — это гигантское геополитическое событие, это чудо. Крым был чудом. Мы за Крым не сражались, это не 1944 год. Крым дался нам даром, как чудо, как аванс.
А главной поправкой в Конституции было обнуление путинских сроков, все остальное — антураж, роскошный, великолепный букет роз. А внутри этого букета был маленький незаметный цветочек, маленький одуванчик — пункт о путинских президентских сроках. Любой проницательный человек это понимал.
— Это обнуление путинских сроков, с исторической точки зрения, может как раз запустить взрыв, хаос, революцию?
— Если Путин окажется бессрочным правителем России, будет бессрочно неподвижным, не последует прорыва, рывка, то все погибнет и будет сметено. Мир стоит на пороге событий. Мы сейчас бьемся со своими домашними делами, честолюбием, карьерой, нас откармливают всевозможными информационными новостями, но не замечаем, что весь мир стоит на пороге огромных свершений, движется новая эра. Кто ее увидит, кто подхватит, кто этой эры по-настоящему испугается? Эту эру надо испугаться, чтобы понять ее как нечто прекрасное и возвышенное, нужно преодолеть этот страх. Поэтому если ты остаешься вечным правителем, но не исполняешь этого откровения, не предлагаешь нам формулу будущего, которое уже при дверях стоит, формулу не в виде киборгов, катастроф и антилюдей, а в виде высокой социальности, которая снова предложена нам историей, самим Господом Богом, если не сумеешь все это превратить в возвышенное, человеческое, то ты обречен. Поэтому вечных правителей и династий не бывает. Мы же видим, как трагически закончилась династия Романовых.
А в советское время сколько было всяких формаций. Нет понятия «советское время». Было время раннего большевизма (время Ленина), было время сталинизма — довоенного и послевоенного, имперского, было хрущевское время с оттепелью, было уникальное брежневское время, было трагическое горбачевское время — это все советское время. То же самое и здесь. Не будет вечного правления. Будут муки и судороги власти, если она не окажется креативной.
— Меняться это власти нужно хотя бы в лицах?
— Мы не в состоянии изменить эту власть пинками. Власть — это тоже вещь огромная и таинственная. Это не приемы в Кремле и награды. Власть задумана с момента, когда было создано человечество. Поэтому категория власти, государства мистическая, метафизическая. Поэтому как на нее можно воздействовать? На нее могут воздействовать бунтом, революцией, а внутри этой власти происходят перемены, когда возникает человек прорыва. Если такой человек появится сейчас, это будет прекрасно. Я пока не вижу такого человека.
«Хабаровск — это микро-Беларусь. Мы тоже не знаем, как обойтись с этим бунтующим Хабаровском, и Лукашенко не знает, как быть с оппозицией, выводящей 100-тысячные митинги» Фото: © Виталий Аньков, РИА «Новости»
«БЕЛОРУСЫ — ЭТО ТОЖЕ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ХОТЕЛИ БЫ УВИДЕТЬ НАД СОБОЙ НЕБО»
— В одной из своих статей вы писали, что следите за событиями в Беларуси, а думаете о России. Можно ли сказать, что происходящее в Беларуси — это один из вариантов событий в России?
— Я думаю, что все, что происходит в мире, — варианты развития России. И американские, и иранские события, и события в Эмиратах — так или иначе все проецируется на Россию. Все мы находимся под одним куполом звездного неба. Но белорусские события… А Хабаровск — это уже микробелорусские события. «Вставай, города, в России беда», — ходят по улицам.
— Как видите, остальные города пока не отреагировали на хабаровский призыв.
— История не торопится. Вы спросили, можно ли проецировать Беларусь на Россию. Да, можно. Хабаровск — это микро-Беларусь. Мы тоже не знаем, как обойтись с этим бунтующим Хабаровском, и Лукашенко не знает, как быть с оппозицией, выводящей 100-тысячные митинги.
— Как думаете, что стало спусковым крючком для белорусов, которые, как вы пишете, жили сыто в стране, где работали заводы? Кто для вас те, кто выходит сегодня на улицы белорусских городов, — герои или люди, мечтающие заменить в Европе польских сантехников?
— Я до конца не ответил себе на данный вопрос. Я тоже этого не понимаю. Мне кажется, действительно, какая-то сила толкнула этих людей из своих комфортных офисов, из своих прочных, сытых семей и вывела их на улицу. Хотя в глубине души они знают, что это сокрушит их государство и вместо твердого и прочного, как табуретка, государства придет беда, хаос, разорение. Мы все это знаем. Если в Беларусь придут русские олигархи, то все будет опять приватизировано, как у нас в России, закроются предприятия, они будут челноками двигаться по всей Европе. Они это внутри знают. Но что их заставляет идти на такой риск, на самоубийство? Это для меня тайна.
Я отметаю тут формы зарубежного воздействия, хотя они, конечно, существуют, есть и спецслужбы, и эмиссары, которые занимаются этим, и провокаторы. Но нельзя спровоцировать то, что не поддается провокации. Мне кажется, что все-таки белорусы — это тоже люди, которые хотели бы увидеть над собой небо, возвышенное, хотели ощутить какое-то движение в обществе. Они не понимают, что такое Европа. Они хотят в Европу, не понимая, что она доживает свои последние дни. Происходит закат Европы, о котором говорил Шпенглер. Но для них Европа является сверкающей витриной, они придут туда и разочаруются. Они найдут в Европе тот же коронавирус, ту же безработицу. Но эту имитацию образа будущего они восприняли, поэтому рвутся в Европу. Но получат Крещатик в сегодняшней Украине. А что это за мечта? Как она формулируется? Я не могу понять до конца. Я не знаю Беларусь. Вообще, что я знаю?
— Значит, что у Путина и Лукашенко есть общее — оба не смогли предложить образ будущего своей стране?
— Да. А кто может предложить образ человечества? В этом образе будущего рождается человечество, а не отдельно взятая страна. Думаете, Трамп, что ли, предложил Америке образ будущего? Или Борис Джонсон предложил образ будущего Великобритании? Ничего нет, одни попытки спорадические, уродливые. Ну выйдут из Европы… и что?
Я говорю, что человечество стоит на пороге огромных перемен, огромных свершений. О них говорят отдельные ученые, пророки, мистики, ясновидцы, но их не слушают, потому что миром управляют монополии, Бильдербергский клуб, золотой телец, который не хочет отказываться от своей доминанты. Меняться никто не хочет, меняться ничто не может. Поэтому это грядущее может прийти через сотрясения. Будущее наступит после того, как в сегодняшнее человечество вкатят еще 20 коронавирусов.
— Получается, коронавирус в этом ряду тоже не случайность?
— Тоже не ясно. Идут споры о том, что такое коронавирус, является ли это эволюционным штаммом или лабораторно созданным. Паническое сознание говорит, что это лабораторно созданное оружие, запущенное в мир для сокращения населения. Но где эта лаборатория? Кто это сделал? Кому нужно сокращать население? Конечно, мальтузианские настроения существуют среди золотого миллиарда. Мы же не забудем выступление Анатолия Чубайса на каком-то форуме, где он говорил, что на Земле должны жить не более 3–4 миллиардов человек и докладывал мировому сообществу, что Россия на этом пути прогрессивно движется, сокращая населения. Мальтузианский контекст существует, в его недрах мог возникнуть коронавирус. Есть такое подозрение. Но где этот мальтузианский контекст? В золотом миллиарде. А где золотой миллиард? Он есть и в Китае, и в Америке, и даже в Африке. Это сообщество людей, которые взаимодействуют друг с другом не взирая на национальности, расовую принадлежность. Я называю это племя Шеддим — новая популяция, которая живет по непонятным человечеству законам. О нем говорится в Библии как о чем-то таинственном, возникшем в недрах в сотворенного Господом мира. Весь мир находится перед неясным грядущим.
«Азербайджан многолюднее и богаче Армении, у них есть нефть. Он в состоянии создать ультрасовременную, укомплектованную вооружением армию, что они и сделали» Фото: © Vyacheslav Madiyevskyy / Keystone Press Agency / www.globallookpress.com
«РАЗРОСШИСЬ, ЭТОТ КОНФЛИКТ БЫЛ ПЕРВЫМ МОЩНЫМ СИМПТОМОМ РАСПАДА СОВЕТСКОГО СОЮЗА»
— Как оцениваете события, происходящие сейчас на постсоветском пространстве? Имею в виду конфликт Армении и Азербайджана. В чем его глубинные причины? И есть ли шансы его урегулировать? Вы там бывали, когда шла еще первая карабахская война?
— Я оказался одним из первых, кто был в Степанакерте и вел оттуда репортажи, а потом был свидетелем этой войны. Этот конфликт древний, он теплится внутри этих двух народов, который был устремлен империей. Сначала царской империей, а в советское время с еще большей жестокостью подавлялись национальные проявления. И два народа жили внутри этой жесткой, сталинской, советской оболочки, они не смели пикнуть. Карабах был азербайджанским. Но когда произошло ослабление советского государства, когда глубинные неприязнь, ненависть вышли на поверхность и возникли первые военные схватки, то Горбачев (это одно из его преступлений) отдал этот конфликт на волю местных элит, он отказался как центр вмешиваться в конфликт, устранился от него. Президент СССР дал этому конфликту разрастись. Разросшись, этот конфликт был первым мощным симптомом распада Советского Союза.
Как он начинался, мне неизвестно — во время турецко-армянской резни или еще раньше. Я был тогда в советской Армении в городке Кафан и стал свидетелем того, как армяне изгоняли азербайджанцев. Это был известный исход азербайджанцев из Армении, когда они за 24 часа бросали весь скарб и шли через перевалы, старики, женщины и дети гибли там. Они прошли через перевал с большими потерями, ушли в Азербайджан и поселились в Сумгаите. Они наполнили Сумгаит своей ненавистью к армянам, тоской, перенесенными страданиями, поэтому там случилась вспышка — страшная армянская резня. Все это передавалось, они усиливали взаимную ненависть и взаимную кровь. Это кончилось полномасштабной войной, в которую была замешана и Россия. В Азербайджане и Армении стояло две русские армии, они бедствовали, им не давали зарплату, поэтому они не могли переехать в Россию. Эти армии поставляли наемников как на армянскую, так и на азербайджанскую сторону. Там впервые русские воевали с русскими. Это была удивительная драма русских людей.
Потом конфликт оказался перманентным, он был заморожен, несколько раз его пытались решать силой, но силы были равными. Сейчас идет очередная попытка решить конфликт через силу. Азербайджан многолюднее и богаче Армении, у них есть нефть. Он в состоянии создать ультрасовременную, укомплектованную вооружением армию, что они и сделали.Армения слабее — у них мало ресурсов, людей, денег. Но армяне воюют лучше, чем азербайджанцы. Азербайджанцы преуспели в торговле, они прекрасные дельцы, умельцы, а это тоже основа сегодняшнего мира. Но они очень слабо занимаются такой темой, как оборона, война, жертва во имя Родины. А армяне все на этом воспитаны. Поэтому, мне кажется, у азербайджанцев есть большое искушение навалиться на Армению всей своей мощью, многолюдием, но армяне каждый раз отбивают эти атаки и жгут наступающие танки.
Я пытался размышлять, как этот конфликт можно урегулировать, но не находил ответа. У меня была аналогия, но слабая. Я знаю, как совершались переговоры между СССР и США по снижению ядерных вооружений. Там наряду с сокращением числа боеголовок, ракетоносителей наблюдалось снижение ненависти. Были целые группы, которые следили, чтобы не было эскалации ненависти между двумя странами. Это взаимоузнаваемость, обмен культурными делегациями. По мере снижения уровня ненависти можно было уменьшить степень военной конфронтации. Что-то подобное возможно и здесь. Но надо начинать с малого. С того, чтобы где-нибудь на горе (конечно, не на Арарате) сошлись два просвещенных ясновидящих человека — армянин и азербайджанец. Они бы сели на горе вдалеке от грохочущих установок залпового огня, поговорили, нашли друг в друге человеческое, божественное, общее, незыблемое, трагическое, печальное. Когда один человек увидит, что и другой тоже уйдет в мир теней, он сразу меняет отношение. Сначала два человека, а потом четыре, потом 20 человек.
Мы пытались совершить туда поездку нашим Изборским клубом и заняться миротворчеством, но у нас ничего не получилось, не вышло. Увы.
— Способна ли Россия стать той силой, которая может примирить две стороны конфликта?
— Нет. Если Советский Союз не смог, то и Россия тоже. Принять Азербайджан и Армению в свой состав и тем самым усмирить в недрах имперской неподвижности — это абстракция, абсурд. Я не вижу решения этого конфликта, он вековечен.
— Но в полномасштабную войну конфликт может перерасти?
— Она уже идет. Это полномасштабная региональная война. Я думаю, что и Эрдоган, и Путин — опытные политики и они не пойдут на открытую конфронтацию стран. А подпитывать, помогать, конечно, будем. Правда, России это труднее сделать, потому что даже Иран перерезал пути снабжения, и наша база остается отрезанной от России. Но она поддерживает конфликт, продавая оружие и тем и другим. Сейчас же они воюют российским оружием.
Елена Колебакина-Усманова
Фото на анонсе: © Алексей Куденко, РИА «Новости»
https://www.business-gazeta.ru/article/484068
13.10.2020 Знаменосец
Вспоминаю спокойное благородное лицо Варенникова
Валентина Ивановича Варенникова звали "знаменосец Победы". Это он доставил на Красную площадь Знамя Победы и тем самым открыл тот мистический парад 1945 года. И всю свою долгую славную жизнь он нёс на себе этот победный отсвет. Он прошёл войну от Волги, сражаясь под Сталинградом, замыкая кольцо вокруг Паулюса. Он бился на Украине, форсируя Днепр. Он шёл по болотам Белоруссии, участвуя в операции "Багратион". Он штурмовал Зееловские высоты под Берлином и 2 мая 1945 года был у рейхстага.
Я познакомился с Валентином Ивановичем в его штабе в Афганистане, где он был представителем Ставки. Он занимал небольшой домик рядом со штабом 40-й армии — тем самым дворцом Амина, который штурмовали группы спецназа. Валентин Иванович пригласил пообедать посетившего тогда Афганистан поэта Анатолия Сафронова, главного советника при президенте Кармале Виктора Поляничко и меня, в ту пору писателя, находившегося в воюющем Афганистане. Он поразил меня своей статью, выправкой, благородной красотой, которой отличаются русские военачальники, прошедшие горнило нескольких войн. В нём было нечто аристократическое — в его больших усах, в сдержанной улыбке, спокойном взгляде глаз.
Он рассказывал нам о ситуации на юге Афганистана, где сам принимал участие в создании оборонного кольца вокруг Кандагара, размещал опорные пункты и придорожные заставы. В то время давление моджахедов на Афганистан усилилось. Караваны с оружием из Пакистана шли непрерывно день за днём.
Выпив с Варенниковым бокал вина, я поднялся. «Жму руку», — сказал Варенников. И с этим рукопожатием я отправился в Кандагар.
Я жил на ближайшей к городу заставе, которая звалась "Застава ГСМ", ибо там до войны размещались запасы горюче-смазочных материалов и была бензозаправка. Теперь это был маленький укрепрайон, оснащённый автоматчиками и скорострельной самоходной пушкой "Шилка". С этой заставы я наблюдал непрерывное движение колонн: из Союза с боезапасами и горючим, и обратно в Союз — за очередной порцией груза.
Я был в Афганистане в начале войны и проехал по этой дороге: пустынная, с синим бетонным покрытием, с волшебными разноцветными горами по обе стороны. Кругом были поля, виноградники, гончарного цвета кишлаки. Теперь же это была изрытая взрывами трасса, вдоль обочины тянулись непрерывные гигантские свалки сожжённых БТРов, грузовиков. И эта свалка каждый день пополнялась.
Моджахеды, скрываясь в виноградниках днём, ночью выходили на дорогу, минировали её, устраивали засады. Утром, когда шли колонны, мы слышали взрывы, мимо заставы в город проносились очумелые санитарные вездеходы с убитыми и ранеными.
Помню ночные бои, когда с темнотой наша артиллерия начинала обстрел виноградников, накрывая прячущихся там моджахедов сплошным огнём. Тогда над этими виноградниками, над разрушенными кишлаками повисали осветительные бомбы. Жёлтые, как огромные лимоны, они медленно спускались на парашютах, качались, освещая всё призрачным потусторонним светом. Застава, на которой я находился, через несколько дней после моего отъезда была сожжена дотла атакующими моджахедами, выпустившими по ней сотню реактивных снарядов.
Вторая моя встреча с Варенниковым состоялась в Азербайджане, когда в Баку шли бои, пахло гарью, и всё приближалось к распаду государства. С группой писателей я был в Азербайджане. Мне хотелось показать моим сотоварищам, никогда не видавшим войны, всю драму карабахского конфликта, когда один народ ополчился против другого. И в этот конфликт втягивались советские солдаты из двух армий, одна из которых стояла в Азербайджане, а другая — в Армении. Наёмники из этих двух армий уходили на войну, сражались по разные стороны линии фронта и убивали друг друга.
Мы с писателями находились на аэродроме Гянджи, готовились к отлёту, ждали самолёт, который мог бы отвезти нас в Москву. Самолёта не было, и он не ожидался ни сегодня, ни завтра. Я увидел садящийся на взлётное поле вертолёт. С вертолёта сошёл генерал Варенников в окружении свиты военных, он отдавал краткие распоряжения. Варенников отправился обратно на борт, когда я окрикнул его: «Валентин Иванович!»
Он обернулся, остановился, я доложил ему наши проблемы. При мне он приказал связаться с бортом, который летел из Баку в Москву, вёз офицеров, участвовавших в бакинских событиях. Самолёт по приказу Варенникова сделал крюк, опустился в Гяндже, и мы перебрались на переполненный борт. Сидели не в креслах, а кто на полу, кто на ящиках. Я сидел на полу рядом с креслом, в котором крепколобый скуластый полковник читал какую-то книгу. Книга была воспоминаниями генерала Деникина, а полковник, отработав в Баку, пройдя трагический 1991 год, в будущем оказался генералом Лебедем.
Прощаясь со мной в Гянджи, Варенников снова сказал: «Жму руку».
Ещё одна встреча была накануне грозных событий 1991 года. Тогда Горбачёв и Яковлев решили создать в Советском Союзе многопартийную систему, чтобы наряду с коммунистической партией возникли другие партии-попутчики. Крючков с помощью госбезопасности сумел создать либерально-демократическую партию Жириновского, которая существует по сей день.
Была попытка создать патриотическую русскую партию, и это поручили Варенникову. Он пригласил меня к себе, обсуждал со мной проблемы патриотического движения в России и создание союза из небольших патриотических организаций, превращение этого союза в партию. Эти усилия ничем не кончились, ибо наступила пора ГКЧП. Варенников был отправлен Язовым в Киев, где должен был контролировать состояние войск и состояние южного фланга Советского Союза.
Он вернулся в Москву после краха ГКЧП, и я позвонил ему из редакции газеты "День", просил объяснить случившееся. Он был сдержан, немногословен и на прощание сказал: «Жму руку».
Ещё раньше он помогал нам, едва сложившейся газете "День", не имевшей ни своих помещений, ни штата. Я пришёл к нему в Штаб сухопутных войск — этот огромный помпезный имперский дом, расположенный на Фрунзенской набережной. Варенников, в ту пору командующий Сухопутными войсками, принял меня в своём громадном кабинете. Я просил его помочь с помещениями. Он распорядился, и нашей газете выделили в Москве, недалеко от Новоспасского монастыря, военный модуль. Для нас это было большое счастье. Там было множество кабинетов, мы отремонтировали эти комнаты, повесили на дверях таблички с названиями отделов, с именами заведующих. Но мы не успели провести здесь ни одного своего заседания — последовал разгром ГКЧП, арест Варенникова, и новый, ельцинский, командующий сухопутными войсками Семёнов изгнал нас из этого варенниковского помещения.
Варенников оказался в тюрьме. Когда случилась амнистия, и ГКЧПисты были выпушены на свободу, Варенников не принял этой амнистии и защищал свою честь в суде. Ельцинский суд судил знаменосца Победы, судил Победу, судил тот священный парад. Какими они были жалкими, и как скоро они провалились! Варенников выиграл процесс, и с него была снята судимость.
Когда он находился в тюрьме, наша газета писала о нём, поддерживала его, была ему, хоть и слабым, но подспорьем.
Позднее, в другие времена, когда он стал депутатом Государственной думы, когда грудь его украшала Звезда Героя Советского Союза, и он возглавлял сообщество всех Героев Советского Союза, он привнёс в Думу этот победный дух. Я навещал его, и после каждой нашей недолгой встречи он поднимался из креста во весь свой статный рост и говорил мне: «Жму руку».
Теперь, когда Валентина Ивановича нет среди нас, я думаю о нём, вспоминаю бокал вина, выпитый в штабе 40-й армии. Вспоминаю жёлтые, лимонного цвета осветительные бомбы над кандагарской заставой. Вспоминаю его спокойное благородное лицо. И в дни затруднений, уныния, в дни грозные или печальные для нашей страны, я вспоминаю его бодрящие слова: «Жму руку».
https://zavtra.ru/blogs/znamenosetc
08.10.2020 Кровавый Кавказ
Как одолеть трагедию? Как закупорить дула автоматов?
В Нагорном Карабахе бойня. Два народа и две армии истребляют друг друга. Гробы идут в Ереван и Баку, рыдают, облачённые в чёрное, азербайджанские и армянские матери. Под грохот орудий, под вой установок залпового огня слышен жалкий лепет "Минской группы", призывающей прекратить кровопролитие. Ненависть не слышит этих пресных увещеваний. Ненависть торжествует.
В советское время Азербайджан и Армения жили мирно. Два народа дружили семьями, как родные, будь то в Баку или Степанакерте. Сталин железной рукой уничтожил националистов обеих республик: армянский Дашнакцутюн и азербайджанских мусаватистов. Звучала песня Рашида Бейбутова:
"Лихо надета набок папаха.
Эхо разносит топот коня.
Мальчик весёлый из Карабаха —
Так называют всюду меня".
Этот топот копыт разносился по Армении и Азербайджану.
Я был свидетелем того, как разгоралась глубинная, может быть, с сотворения мира, ненависть. Из маленького городка Кафан, что в Армении, были изгнаны компактно проживавшие там азербайджанцы. Под угрозой истребления они бросили всё своё имущество, дома и, с детьми на руках, со стариками, сидящими на повозках, покинули Армению, преодолели перевал, теряя по дороге людей, и спаслись от преследования в Азербайджане. Их принял Сумгаит. Эти обозлённые, жаждущие отмщения люди устроили армянскую резню в Сумгаите. И потом запылал Карабах.
Горбачёв, разрушитель Советского Союза, узнав о начавшемся кризисе, не взял на себя ответственность за этот кризис. Он сбросил ответственность с центра на враждующие республики, отдал конфликт на откуп проснувшейся ненависти. Так разрушался Советский Союз. Так начиналась карабахская война. Сегодня линия карабахского фронта колышется: то армяне перейдут в наступление, отобьют у азербайджанцев семь районов, создавая вокруг Карабаха буферную зону. То азербайджанские танки атакуют позиции армян, желая вернуть себе свои исконные районы.
Армяне вооружены русским оружием, имеют в России колоссальное лобби: в правительстве, в общественных организациях, в средствах массовой информации. На их стороне богатейшая в мире армянская диаспора.
Азербайджанцы многочисленнее армян и богаче, у них нефть, нефтедоллары. Их армия оснащена современным оружием, в том числе и русским, у неё турецкие военные советники. За спиной Азербайджана стоит могучая Турция. Азербайджанцы — сметливые и удачливые торговцы и финансисты, умеют организовать торговлю, создать торговые центры, рынки.
Пашинян, пришедший к власти в Ереване, способствует антирусским настроениям, хотя он и Армения существуют только благодаря России, которая бесплатно снабжает Армению газом, ссужает кредиты, российская военная база стережёт независимость Армении.
Армения, рассчитывая на поддержку Европы и Америки, просчиталась. Европе и Америке не до Армении. Разве что Макрон заступился. И Армения с Пашиняном осталась почти один на один с Баку, за спиной которого маячат Стамбул и Тегеран, ибо Северный Иран — это азербайджанцы. Всё это вместе взятое — огромная сила.
Как одолеть трагедию? Как закупорить дула автоматов? Как отогнать установку, которая запускает ракеты? Множество рецептов, увещеваний, сочувствия и сострадания. Но все прошедшие десятилетия ничто из этих сочувствий и состраданий не действует.
Я был на войне в Карабахе в начале конфликта и видел жестокость. Видел покрышки КамАЗов, куда заталкивали пленных и поджигали. Недавно с Изборским клубом я был в Баку. Мы разработали план примирения. Намеревались собрать армянскую и азербайджанскую интеллигенцию, чтобы те произнесли слова мира. Но у нас ничего не вышло. Интеллигенция сплотилась вокруг своих лидеров и способствует продолжению войны.
Как умерить вековечную ненависть? Приходит на память время, когда Советский Союз и Америка договаривались о сокращении ядерных вооружений, медленно отодвигая мир от роковой черты, за которой начиналась Третья мировая. Тогда переговорщики согласовывали взаимную ликвидацию боеголовок, контролируя не только число отдельных зарядов и пусковых установок, но и уровень неприязни, уровень пропаганды, который продуцировал взаимную ненависть СССР и Америки. Чтобы снижение уровня ненависти, неприязни позволило медленно и осторожно сократить число боеголовок и свести конфронтацию к паритету.
Возможно такое, или это утопия, что на какой-нибудь одинокой горе, с которой открываются мировые просторы и над ней сверкают божественные звёзды, что на этой горе сойдутся два мудреца: армянин и азербайджанец. Сидя на этой горе, перелистывая книги со священными текстами, они сумеют сказать друг другу слова о любви, о божественном предназначении рода людского, о краткости земной жизни, жизни каждой души, каждого цветка, каждой падающей звезды.
Если такой разговор состоится, то, быть может, на другой горе сойдутся уже не два, а четыре, а потом и двенадцать, а потом множество армян и азербайджанцев. И тогда, может быть, умолкнут пушки, и найдётся разрешение этого карабахского тупика, куда зашли не просто два народа, но и всё человечество. Ибо нет региональных конфликтов, а есть всемирный конфликт, где сражаются смерть и бессмертие, ненависть и любовь, проклятие и благословение.
Но пока азербайджанские части обстреливают из тяжёлых орудий Степанакерт, а армяне отвечают, множество армян покидают Карабах, наполняя Лачинский коридор воплями и стенаниями.
https://zavtra.ru/blogs/krovavij_kavkaz
05.10.2020 Горный стрелок
С Валентином Глушко я подружился в Афганистане, в самом горячем месте — в ущелье Саланг
С Валентином Дмитриевичем Глушко я подружился в Афганистане, в самом горячем месте — в ущелье Саланг. Тогда майор, командир горно-стрелкового батальона, он отвечал за грозный участок Саланга: от южного выхода из туннеля до самой равнины, до городка Джабаль-Усарадж. Вся огромная бетонная змеистая трасса с серпантинами, идущая над пропастью, была пуповиной, которая связывала воюющую 40-ю армию и Советский Союз. По ущелью шли непрерывные колонны наливников, везущие авиационный керосин для воюющей авиации. Шли КамАЗы, гружённые реактивными снарядами для установок залпового огня. Двигались продовольствие, медикаменты, тянулся бензопровод, по которому лилось (перекачивалось) горючее. И эти колонны, и стоящие вдоль трассы заставы, и бензопровод подвергались постоянным атакам моджахедов, которые, как невидимки, выходили к трассе, прятались в расселинах и наносили удары из крупнокалиберных пулемётов по проходящим колоннам. Поджигали головную машину, колонна останавливалась, загорался хвостовой наливник, и трасса превращалась в кромешный огонь. Плавились горы, взрывались наливники. Танки, пытаясь раскупорить трассу, отодвигали горящие машины к краю пропасти, и те рушились, охваченные огнём, падали в реку. И река наполнялась горящим топливом.
Всем этим адом управлял Валентин Глушко. Длинный, худой, с острым носом, со впавшими щеками, он был отважен и неуёмен. Называл своих солдат «зверьми». Посылая их в бой, сам находился среди грохота пулемётов и пушек. Во время службы на Саланге под ним сгорело два БТРа. Их остовы ржавели внизу, сброшенные в пропасть, омываемые рекой. Глушко был для меня образом вековечного русского офицера, какие сражались под Бородино, под Москвой, под Сталинградом. Деловитый, осторожный, бережливый, отважный, а иногда бесшабашно весёлый. Тогда, в моменты веселья или боя, его глаза загорались то ли восторгом, то ли безумием. И я, глядя на него, понимал, что это — гений войны.
Помню, мы сидели в его штабе в ущелье Саланг в холодной комнате и говорили то о войне, то о доме, то о злокозненном начальстве, говорили о любимых женщинах. Говорили о лазарете, где можно разжиться спиртом и приобнять санитарку. Во время разговора из медного рукомойника всё падали и падали капли, с тихим звоном разбиваясь о ведро.
Поступил сигнал тревоги: колонна с боеприпасами прошла треть ущелья и подверглась атаке. Мы помчались туда на БТРе Глушко и увидели остовы сгоревших машин, осевших на обода, вдыхали дым и зловоние сожжёной резины. Танк сдвигает к краю ущелья растерзанный наливник, в небе из-за гор появляются два вертолёта, выплёскивают чёрные заострённые трассы реактивных снарядов. Слышу хрипловатый голос Глушко: «Самида! Самида! Я — первый, как слышите меня? Сгорела коробка. Берегите карандаши. У меня — один двухсотый и три трёхсотых. Как слышите меня, Самида?».
Я жил на этой заставе в Самиде, наблюдая быт крохотной придорожной крепости. Мешки с землёй, амбразуры, палатки с железными кроватями и спальниками. Таджик-переводчик, который в перерывах основной работы варит в огромной кастрюле походный суп, и туда, помимо консервов, попадает мясо заблудшего барана. Мимо заставы катят из Союза колонны КамАЗов. Кабины с обоих боков занавешены бронежилетами, которые водители используют как ненадёжное средство от крупнокалиберных пулемётов.
На лобовом стекле каждого КамАЗа картонка с надписью: «Волгоград», «Ростов», «Ульяновск», «Хабаровск», «Калининград»... Солдаты заставы выходят на обочину, читают эти надписи, надеясь найти земляка. Найдут его и кричат: «Земеля, стой!» КамАЗ на минуту останавливается, водители и солдаты заставы обмениваются сигаретами. Одни возвращаются на заставу к автоматическим гранатомётам, а другие, защищаясь своими ненадёжными бронежилетами, продолжают путь по Салангу.
Помню, как ехал на броне БТРа мимо неглубокого распадка, именуемого Таджикан. И было такое чувство, что по лбу, по переносице между бровей ползает муха. Проехав Таджикан, я был рад, что это мучительное ощущение исчезло. Через полчаса следовавший за нами БТР был уничтожен ударом гранатомёта.
Я поднимался на соседнюю высокую гору, где размещался наблюдательный пост. Надо было долго идти по узкой тропинке, осторожно переступая через блестевшие струнки растяжек. На вершине меня встретили трое солдат, радуясь мне как посланцу Большой земли. Расспрашивали, сами говорили без умолку, угощали своим скудным сухпайком, указывали на соседние горы, откуда ночами движутся отряды моджахедов, и солдаты по рации предупреждают об опасности.
Они радостно говорили, что через неделю увольняются, вкушали этот восхитительный дембель, когда они сбросят походную форму, облекутся во всё парадное, и с чёрным кейсом, где сложены подарочные джинсы, отправятся в кабульский аэропорт, откуда белоснежный борт, перемахнув через горы, вернёт их в Союз к матерям и невестам.
Они дождались дембеля, спустились с горы, сели в БТР, и их БТР сожгли перед выходом из Саланга. Все трое погибли.
Глушко навещал меня на заставе. Он брал меня в бронегруппу, сажал в десантное отделение боевой машины пехоты, и мы торопились туда, где уже нечего было спасать: горел остов КамАЗа, осевший на обода. Мы вернулись на заставу и смотрели, как на соседней горе из кишлака выходит погребальная процессия, несёт на плечах тахту с покойником. Обёрнутый в белые ткани, покойник казался личинкой. И мы думали, что это моджахед, погибший недавно в бою.
Валентин Глушко, отвоевав в Афганистане, уехал на Украину. Став подполковником, получил должность начальника штаба дивизии. Карьера этого умного, отважного русского офицера шла вверх и могла достигнуть больших высот, если бы не проклятый 1991-й, когда распался Советский Союз, распалась армия. Украинские власти предложили Глушко принять присягу на верность независимой Украине. Он отказался, бросил службу и вернулся в Россию. Мыкался вместе с другими военными, не нужными никому в ту пору. Осел в Тюмени, где живёт по сей день, возглавляет тюменское афганское братство. Оказываясь в Тюмени, я непременно вызываю его, и мы сидим, попиваем водочку, вспоминая Саланг. А когда он оказывается в Москве по своим ветеранским делам, мы идём с ним в Дом литераторов и вспоминаем нашу встречу в штабе, в ущелье и тихое, мерное капание воды из медного умывальника.
Валя, дорогой, я — Самида, Самида! Как слышишь меня, друг мой милый?
https://zavtra.ru/blogs/gornij_strelok
01.10.2020 Крот истории
Человечество начинает вспоминать давно забытые истины
Близится роковое 4 октября, когда в 1993 году состоялся расстрел Дома Советов, произошёл беспощадный разгром патриотической оппозиции. Эта кровавая рана все прошедшие десятилетия медленно зарастала, но продолжает сочиться кровью. Казалось бы, всё уже высказано, всё известно о Доме Советов. Тут и ельцинский референдум, который предшествовал бойне у Белого дома, этому кровавому перевороту. И актёр Смоктуновский, который, двигая мокрыми губами, повторял сакраментальное "Да. Да. Нет. Да", призывая голосовать за ельцинский вариант референдума. Известны имена и роль того скопища демократов, интеллигентов, которые накануне расстрела Дома Советов накликали танки на засевших там патриотов. Каждый из этих кровопийц известен поимённо. И сегодня, когда старая Ахеджакова вылезает на телевизионный экран, мы знаем, что она хлюпает кровью. Известны все подробности обороны Дома Советов и все, кто его защищал, стоя насмерть, кто оборонял его ценой своей собственной жизни: и Союз офицеров Терехова, и Добровольческий полк Маркова, и Русское национальное единство Баркашова, и коммунисты, и православные, и лидеры обороны Макашов и Ачалов, и депутаты Бабурин и Павлов.… Всё это, казалось бы, понято и осмыслено. Но остаются не понятыми и не осмысленными до конца последствия этой обороны.
Неясно, почему разгромленная оппозиция, забитая ельцинскими танками в самые тёмные углы истории, почему она через пару месяцев победила на первых думских выборах и заставила истеричного демократа крикнуть: "Россия, ты одурела!" Почему воплотилась библейская фраза: "И последние станут первыми"? Последние оборонявшие Дом Советов радетели красного государства, разгромленные и уничтоженные, оказались первыми, возглавив поход патриотов, который длится по сей день. Ибо патриотический уклад, который сегодня сложился, — прямое следствие той обороны, результат того, казалось бы, рокового поражения оппозиции в октябре 1993 года.
Кто она, мать-история, которая сначала напрочь отодвинула всё советское, сдавшееся без боя в 1991 году, а потом, в 1993-м, подняла баррикадников на борьбу под красным и Андреевским флагами? Как так случилось, что сбылись вещие, пророческие слова митрополита Иоанна, сказавшего, что нет ни белых, ни красных, а есть русские. Сегодняшний патриотический уклад есть слияние двух этих начал — красного и белого, которые стремятся сочетаться в сложное единство, именуемое ныне "православный сталинизм". Какова она, мать-история? Есть ли у неё законы? Может быть, это марксистские законы, в основе которых лежит материальное, экономическое? Или это моральное, лежащее в глубине человеческого сознания, построенное на идее справедливости, которая, невзирая на все сменяющиеся экономические уклады, была всегда — быть может, с тех времён, когда был сотворён мир, и Господь создал справедливый безукоризненный рай? Потом этот рай был подвержен порче, испорченные люди были изгнаны из рая и продолжали свой земной путь, вспоминая о райском блаженстве, когда царила божественная гармония и благодать, и волки ходили на водопой вместе с овцами. Каковы они, законы истории? Над этим ломают головы лучшие умы современной исторической науки. Но на это нет ответа.
Когда был разгромлен Советский Союз, и, казалось бы, красная энергия исчезла, скрылась в скромных марксистских кружках угасающего еврокоммунизма или в неслышной, стреноженной властью коммунистической партии, появился Фукуяма. Этот американский японец, ставший пророком, возвестил о конце истории, окончательной — раз и навсегда — победе мирового либерализма, который завершает исторический путь человечества, и всё, что предстоит человечеству совершить в дальнейшем, на тысячу лет вперёд, будет происходить в недрах либерального, победившего в потоках мировой истории, уклада.
И не успели отгреметь восторженные аплодисменты и радостные вопли либералов, этих господ мировой истории, как возник мировой исламский взрыв — огненный ислам, охвативший своей революционной энергией весь Ближний Восток. Эта энергия прорвала фанерную ширму, на которой Фукуяма начертал свои пророческие письмена. Огненный ислам породил исламские революции, создал исламское сопротивление Палестины, создал ХАМАС и "Хезболлу", породил террористические взрывы на всех континентах, и под ударами "боингов" рухнули нью-йоркские башни-близнецы. И лишь американские крылатые ракеты подавили это исламское восстание в Ираке и Ливии, проамериканский военный переворот в Египте загнал восставших исламистов в тюрьмы и пыточные камеры, а русские штурмовики и бомбардировщики разгромили запрещённое в России Исламское государство.
Казалось, что доктрина исламской революции перенесётся в Америку, где чёрное население открыто исламу, а мусульманское мировое движение станет главной движущей силой истории. Но эта исламская ширма оказалась прорванной могучим ударом Китая, китайской идеей мирового доминирования. Китайский шёлковый путь, по мнению китайских стратегов, должен превратиться в Млечный путь, придающий китайской поступи вселенский характер. Китайская составляющая казалась незыблемой, определяющей всё дальнейшее развитие истории, но случились небывалые волнения в Америке. Хлынула чёрная магма. Запылали и задымились американские города. Качнулась история американской либеральной империи. И это чёрное восстание, которое, на первый взгляд, казалось расовым бунтом, превращается в неокоммунистическую революцию. Повсюду звучат марксистско-ленинские лозунги о справедливости, равенстве, о примате труда и трудового народа над капиталом и эксплуататорами. Марксизм, вырвавшись из узких кружков маргиналов, вывалился на улицы грандиозными толпами, эти толпы вооружены пулемётами и автоматами, в университетах открыто изучается и проповедуется ленинизм, экстравагантный безумный художник предлагает перенести прах Ленина вместе с Мавзолеем в Америку, и теперь им самое место не в России, а там, среди чёрного бушующего океана.
Что это всё значит, в чём тайна истории? Огромные исторические явления, казалось бы, всеобъемлющие, утвердившиеся навсегда, вдруг исчезают, как дым, съёживаются и превращаются в крохотные бактерии. Эти бактерии пропадают в исторической толще, становятся прошлым, которое не разглядеть и не услышать сквозь шум современных информационных взрывов. И вдруг нежданно, в одну сказочную ночь, волшебно, по чьему-то колдовскому велению эти бактерии выходят наружу и превращаются в гигантские социальные эпидемии. Человечество начинает вспоминать давно забытые истины, восстаёт против поругания святынь и ценностей, сражается с золотым тельцом, рушит памятники эксплуататорам. И Анджела Дэвис, этот персонаж из далёкого полузабытого прошлого, эта чёрная женщина с кудрявой копной волос, которая в советское время казалась курьёзом, а теперь, будучи доктором наук, читает лекции в университетах, выступает на многотысячных марксистских митингах на площадях бушующих американских городов, становится одной из главных персон сегодняшней американской революции.
Кто ты, крот истории? Ты слеп или обладаешь подземным зрением, которое позволяет тебе видеть будущее сквозь чёрные, угрюмые пласты истории? Ты демиург, который в век цифровой экспансии, в эру искусственного интеллекта вбрасывает в человечество пылающие головни ленинизма? Куда ты, о крот, роешь свои туннели? И не увидят ли жители Москвы и Петербурга, как на центральных площадях начинает взбухать земля, выворачивая плиты вековечных мостовых? И мы, одни с ужасом, другие с надеждой, смотрим, что вырвется на свободу из этой дымящейся, встающей дыбом земли.
https://zavtra.ru/blogs/krot_istorii
28.09.2020 Мой генерал
С Игорем Николаевичем Родионовым мы познакомились в Афганистане, когда он был командующим 40-й армией
С генералом Игорем Николаевичем Родионовым мы познакомились в Афганистане, когда он был командующим 40-й армией ограниченного контингента советских войск, что воевал в Гиндукуше. Штаб 40-й размещался во дворце Тадж-Бек, том самом, где был застрелен Амин. Я не был представлен новому командующему, генералу Родионову, и улетел в Панджшер. В этом знаменитом достопамятном и кровавом ущелье проходила очередная общевойсковая операция. Дорога, идущая вдоль зелёной реки Панджшер, охраняемая постами и заставами афганских войск, была перерезана моджахедами. Ахмад Шах Масуд, великий стратег и умелец, перекрыл трассы, лишил афганские посты снабжения и готовился их уничтожить. Наши войска прорывали это опасное и злое окружение, двигались по дороге в горы, встречая по пути ожесточённое сопротивление моджахедов.
Это был район возле селения Кинджоль. Моджахеды заложили на дорогу взрывчатку, обрушили груду породы, остановили ход машин. И когда к этой каменной баррикаде приближались наши войска, бронетранспортёры и танки, открывался шквальный огонь крупнокалиберных пулемётов. И первое, что я увидел, прибыв в Кинджоль, — это горящий бронетранспортёр, неубранные, с осыпавшимися колосьями, поля пшеницы, развалины кишлака и лежащие в тени глинобитных стен убитые и раненые наши солдаты.
Танки, пополняя горючее, получая боеприпасы, выходили на линию огня и оттуда били прямой наводкой по горным пещерам, в которых засели моджахеды с пулемётами. Израсходовав боекомплект, танки возвращались обратно. Я смотрел на эти танки, которые были похожи на ежей. Они все утыканы стальными сердечниками, что были выпущены из крупнокалиберных пулемётов, впились в вязкую броню танков и застыли там. Танки, пополнив боекомплекты, опять уходили на линию огня, и оттуда слышался грохот орудий и стук пулемётов.
В это время сюда, на передовую, на бронетранспортёре, окружённый адъютантами, прибыл генерал Родионов. И первое, что он сделал, — пошёл в развалины кишлака, туда, где лежали раненые и убитые. Он был необстрелянный генерал, восходящий по лестнице воинских званий в советское время, когда не было войн, когда военные получали звания, не имея представления о реальной войне. Теперь генерал Родионов впервые попал на линию огня, увидел убитых солдат. Он подходил к раненым, которые лежали под капельницами, что-то говорил им, называл их сынками. И я понимал, что это был обряд посвящения. Он смотрел на тех, кого он, командующий армией, посылает на смерть, и он брал на себя эту боль и вину и, оснащённый этой виной и болью, всё-таки посылал их в смертельный бой.
Он сел на бронетранспортёр. Я уместился рядом с ним на броне. Он направил БТР на передовую. Мы достигли открытого места, где, окутанный синим дымом, содрогаясь от выстрелов, стоял танк. И впереди с отвесного склона горы, из чёрных дыр мерцали, как электрическая сварка, крупнокалиберные пулемёты, осыпая танк стальными сердечниками.
БТР остановился возле танка, не решаясь двигаться дальше, но Родионов приказал механику-водителю ехать вперёд. Оставляя позади стреляющий танк, БТР двинулся дальше, ближе к горе. Одинокий, открытый для выстрелов, БТР шёл навстречу пулемётам. Сопровождающие Родионова офицеры нервничали, ибо он подвергал опасности не только себя, но и их. Однако они не смели ничего сказать ему и остановить его. Я понимал, что генерал, которому было доверено вести эту опасную горную войну, проверял себя на смелость, на стойкость. Он впервые попал под огонь и хотел понять, что это значит: быть на виду у стрелков, которые уже сожгли несколько боевых машин и убили немало наступавших на укрепрайон солдат. Наконец Родионов приказал водителю развернуть машину, и мы невредимые вернулись к командному пункту, наблюдая за ходом операции.
Танки были не в силах подавить огневые точки. Над горой нависали вертолёты и сбрасывали сверху бочки с горючим. Бочки падали, разрывались, и липкий огонь полз по склонам, достигая пещер. Но он не проникал вглубь пещер, и огневые точки продолжали работать.
Тогда на вершину горы был высажен десант. Десантники сверху проникли в тыл моджахедов, подавили огневые точки и очистили путь колоннам, которые медленно, грузно двинулись вверх по дороге, уходя туда, где в неприступных твердынях угнездился отважный «панджшерский лев» Ахмад Шах Масуд.
Мы с генералом Родионовым сидели на самом берегу зелёной реки Панджшер. Прилетел вертолёт. Из него вышел заместитель командующего генерал Дубынин. Мы смотрели на зелёную реку, мыли в ней свои запылённые, с чёрными ногтями руки. Смотрели, как по воде сплавляются вниз остатки разгромленного укрепрайона: какие-то капельницы, бинты, пузырьки. И мимо нас проплыла чёрная раскисшая чалма.
Через несколько лет, отправляясь в Степанакерт, в Карабах, где начиналась война, из Еревана я позвонил командующему Закавказского военного округа, которым был тогда Игорь Николаевич Родионов, и попросил помочь мне добраться до Степанакерта. Он отдал приказание, мне выделили УАЗ, генерал Макашов, который в ту пору был ответственным за ситуацию в Армении, дал мне в дорогу свой автомат. Мой опыт карабахской войны переплетался с афганским опытом и продолжал мои отношения с генералом Родионовым.
Когда случилась беда, и на улицы Тбилиси вышла разъярённая толпа антисоветчиков, требующих выхода Грузии из Советского Союза, генерал Родионов получил телефонный приказ Горбачёва разогнать толпу. И армия пошла на улицу Руставели выполнять приказ верховного главнокомандующего. Состоялась жестокая схватка. На солдат обрушились удары железных палок, их кололи заточками, и солдаты, не имея при себе автоматов, достали сапёрные лопатки и ими отбивались от беснующейся толпы. Разразился страшный скандал. Горбачёв отрёкся от своего приказа, переложил всю ответственность на генерала Родионова. Собчак возглавил комиссию, которая разбирала тбилисский инцидент. И газета «День», видя несправедливые, жестокие нападки на генерала Родионова, нападки на несчастную, беззащитную, преданную верховным главнокомандующим армию, выступала со статьями, разоблачавшими Горбачёва и Собчака. Мы защищали доброе имя генерала и славную, но уже обессиленную Советскую армию.
Вновь мы встретились с генералом Родионовым в Москве, когда он был назначен начальником Академии Генерального штаба. Я бывал в его кабинете, куда приходили и вступали в нашу беседу преподаватели Академии, заслуженные генералы. Мы все чувствовали надвигающуюся беду — скорое падение государства. Мучились, сотрясали воздух бессильными словесами. Генерал Родионов доставал из шкафчика бутылку чачи, которую ему присылали из Тбилиси, и мы пили огненную, приготовленную из винограда чачу, хмелели, и наши разговоры становились ещё горше и ещё беспомощнее.
После краха Советского Союза я редко виделся с Родионовым. Однажды он приехал ко мне в редакцию в военной форме генерал-полковника, не побоявшись переступить порог нашей опальной, воюющей с ельцинской властью редакции. Я оценил этот шаг моральной поддержки: так он благодарно ответил на наши статьи о тбилисских событиях.
На краткое время Родионов стал министром обороны, но очень скоро, через несколько месяцев, не согласный с военной политикой Ельцина, бросил вызов кремлёвскому самодуру, и под хамские выкрики Ельцина был отправлен в отставку.
Мы встречались с Игорем Николаевичем тайно на улицах, в маленьких дешёвых кафе, где он передавал мне статьи своих армейских друзей. Всё зазывал меня приехать к нему в гости на дачу под Красногорск, куда я так и не собрался.
Он скончался и был похоронен на военном мемориальном кладбище в Мытищах. Я снова увидел генерала. Но не живого, а его бронзовую статую, которую мы водружали на кладбище. Под звуки оркестра, под треск автоматного салюта я ещё раз мысленно обнимался с генералом, вспоминал ту давнюю встречу у зелёной реки Панджшер, где мы смотрели на бегущую воду, не ведая, что принесёт нам и нашей Родине эта зелёная река, как она обойдётся с каждым из нас, как поведёт себя каждый из нас в этой наступающей грозной, сулящей несчастья жизни.
Слава тебе, Игорь Николаевич Родионов! Слава тебе, мой генерал!
https://zavtra.ru/blogs/moj_general
24.09.2020 Чебалину — многая лета!
Твой громоподобный стиль вызывал трепет и ненависть в стане врагов
Дорогой Евгений Васильевич!
Газета "Завтра" любила, любит тебя и ещё раз подтверждает это в день твоего славного 80-летия.
Какая у тебя богатая, насыщенная творческая жизнь! Ты родом из амурских казаков, которые пришли когда-то на Терек и сделали Кавказ частью России. Ты пережил горечь и муку, когда русских, для которых Чечня была Родиной, выдавливали с насиженных мест всеми правдами и неправдами. Ты пережил участь изгнанника. Чего только не было в твоей жизни! Ты был и прекрасный самбист, и оперный певец. Ты занимался разведением драгоценных рыб, защищал родную природу. Твоя публицистика в "Литературной газете" и газете "Правда" останавливала злые деяния, восстанавливала репутацию добрых и благородных людей. Твои книги любят и читают, любят фильмы, что поставлены по твоим произведениям.
Ты пришёл в нашу газету "День", которая теперь зовётся "Завтра", в грозное время, когда мы сражались за честь нашей поверженной Красной Отчизны. Мы не уступали врагам наши святыни, отстаивали наше достоинство, нашу честь. Твои страстные статьи всегда находили отклики у наших читателей. Твой громоподобный стиль вызывал трепет и ненависть в стане врагов.
Сегодня мы вместе с тобой празднуем твой юбилей и поднимаем чарку во здравие твоё. Будь здрав, дорогой Евгений!
https://zavtra.ru/blogs/chebalinu_mnogaya_leta
23.09.2020 Вопросы ленинизма
Илл. Алексей Беляев-Гинтовт
Мавзолей, этот магический кристалл, позволяет разглядеть великое русское прошлое и великое русское грядущее
Ленин — это не бренная плоть, пропитанная смолами и эликсирами, сберегающими эту плоть от тления. Ленин — это Саяно-Шушенская ГЭС, Ленин — это ДнепроГЭС и величайшие стройки. Ленин — это космические пуски и ядерная индустрия. Ленин и Мавзолей — это мистический парад 1941 года, когда, пройдя мимо Мавзолея, воины шли умирать под Волоколамск, заслоняя собой Москву. Ленин и Мавзолей — это лучезарный парад 1945 года, когда к подножию Мавзолея рыцари Победы кидали не фантики от конфет, не обёртки "Сникерса", а штандарты поверженных германских дивизий, опалённые бурей огня и ненавистью победных частей. Именно там, на Красной площади, а не в Нюрнберге, состоялась казнь фашизма.
Если ненавистники Ленина хотят избавиться от Ленина и ленинизма, они должны разрушить все электростанции России, заводы и научные лаборатории, все ракетные старты и космические заводы. Они должны спилить рубиновые звёзды с кремлёвских башен, взорвать храм Василия Блаженного, памятник Минину и Пожарскому и сам Кремль, ибо Мавзолей врос в Красную площадь глубинными корнями и уже неотделим от неё. И разрушить Мавзолей можно, только если разрушить вместе с ним всю Красную площадь, Кремль, быть может, всю Москву, а может, и всю Россию.
Что ж, попытайтесь. Были те, кто уже хотел совершить это, перейдя в 1941 году границу Советского Союза, желая очистить Россию от Ленина. Уничтожить Ленина, разрушить Мавзолей — этим творцы новой истории стремятся уничтожить весь семидесятилетний Красный период, всю грандиозную, небывалую, озарившую мир Красную эру, которая соединяет девятнадцатый век с веком двадцать первым. Вырвать этот огненный лоскут из общей ткани истории — это значит уничтожить русскую историю, выкопав грандиозный чёрный котлован между двумя веками. Этот котлован не заполнить ни смехотворными праздниками независимости, ни фестивалями эстрадной песни, ни демократическими свободами и поправками в Конституцию.
Мы, говоря о непрерывности русской истории, стремимся соединить разрывы этой истории великими усилиями ума, души и совести, соединяем кромки этих драгоценных исторических тканей. И мы видим, как чёрные копатели хотят вырыть между двумя русскими эпохами чёрный котлован. Это не переписывание истории. Это её полное уничтожение. Этот чудовищный колдовской ритуал предпринимают исторические маги, желающие управлять всемирной историей. Сколько раз депутаты Госдумы, такие как Крашенинников, предлагали вынести Ленина из Мавзолея! Первое, о чём заявил Мединский, став министром культуры, — о том, что он за вынос Ленина из Мавзолея.
Какие могущественные силы действуют в русском общественном сознании, если все эти годы они то и дело мысленно извлекают Ленина из Мавзолея и погребают его прах, не понимая, что прах может истлеть, но идеи закопать и окутать кадильными дымами невозможно. Ленинские идеи подобны скорости света. Попробуйте поймать сачком этот свет, господин Мединский, попробуйте ухватить этот свет своими чёрными руками.
Президент Путин, испытывая мощное давление со стороны этих сил, не идёт на поводу у таких доброхотов, не издаёт указ разорить Мавзолей и погрести Ленина. Он понимает, что Мавзолей и Ленин в нём — не просто артефакты, это носители энергии, на которой стоит и сегодняшнее государство Российское. Мавзолей, этот магический тёмно-алый кристалл, позволяет разглядеть великое русское прошлое и великое русское грядущее.
Какими жалкими, смешными, неполноценными кажутся ухищрения занавесить материей Ленина и Мавзолей во время победных парадов. Будто проносимое по Красной площади Знамя Победы, равняясь с Мавзолеем, не ликует, не трепещет, не испускает волшебные алые лучи, посылая свои приветствия гранитной трибуне, на которой в дни парадов по-прежнему появляется Иосиф Сталин.
Мы воспринимаем русскую историю во всей её полноте, во всей её грозной насыщенности. В ней нет ни ужасного, ни прекрасного, а есть могучий поток исторической энергии, который проносит Россию через все напасти, все огни и беды, делает Россию и наш народ бессмертными.
Ленин — это русская бесконечность.
https://zavtra.ru/blogs/voprosi_leninizma
21.09.2020 Дворец
Яков Семёнов стал человеком-легендой
С Яковом Фёдоровичем Семёновым я познакомился задолго до того, как увидел его лично. Говорится: «По делам их узнаёшь их». В конце 1979 года я приехал в Кабул. И первое, что я увидел, — это Тадж-бек, дворец, в котором обитал президент Афганистана Амин. Расположенный на окраине города, на рыжих безлесных холмах, издали дворец казался янтарным, парящим в небесах. Но когда я приблизился к нему, увидел, что в окнах разбиты стёкла, из некоторых окон тянутся вверх чёрные языки копоти. Этот дворец за несколько дней до моего прибытия штурмовала группа спецназа КГБ «Зенит». Она совершила вторжение во дворец, прошла сквозь огонь и воду, ликвидировала охрану, достигла верхнего этажа, где жил Амин, и расстреляла его. Так начиналась Афганская война.
Перед входом во дворец стоял «мерседес» — личная машина Амина. Она вся была исстреляна пулями, в ней не было живого места, и только дверца уцелела. Я потянул за дверцу, растворил её, а потом отпустил. Она легко вернулась на место и тихо чмокнула. Этот звук напоминал звук поцелуя. Этот поцелуй превратился для меня в кровавое месиво, которое покрывало ступени дворца. На ступенях валялись кольца от гранат, окровавленные бинты, обронённые во время атаки автоматные рожки. Было видно, как атака перемещалась с первого этажа на второй и выше.
На самом верхнем этаже находился деревянный резной золочёный бар, и в этом баре на резьбе мне показали следы автоматной очереди. Эту автоматную очередь выпустил командир группы «Зенит» Яков Семёнов, уничтожив этой очередью Амина. И Яков Семёнов по рации передал в штаб, который руководил штурмом, сигнал: «Главному конец». Это означало, что Амин уничтожен.
Уже потом, в Москве, когда Яков Фёдорович был у меня в гостях, и мы сидели за рюмкой, он неторопливо рассказывал о всей сложности этой операции, которая мучительно готовилась, несколько раз откладывалась. Незримо велась разведка, исследовались огневые точки, расположение охраны, и, наконец, мобильные группы «Зенита» на нескольких боевых машинах пехоты по серпантину поднялись к дворцу и начали штурм. А сверху, с холмов, била по дворцу зенитная установка «Шилка», уничтожая огневые точки у окон.
Яков Семёнов стал человеком-легендой, одним из первых, кто открыл в Афганистане огонь, и с этими автоматными очередями началась грозная, до сих пор неведомая, оболганная и малоизученная Афганская война.
Мы встречались с Яковом Семёновым не однажды: и в Москве, и ещё раз в Кабуле, на вершине горы, где стояла телевизионная башня и размещалась группа спецназа. Он был героем нескольких моих книг. Роман «Дворец» посвящён ему, Якову Семёнову.
Получив свои раны и свои награды, Яша оставил службу в КГБ и уехал в Карелию, откуда он родом. Когда я двигался по окровавленным лестницам дворца, мне казалось, что туда врываются великаны, сокрушая всё на своём пути. Но когда я увидел Яшу, этого невысокого, очаровательного, с застенчивой улыбкой карела, я был поражён его несоответствию придуманному мной образу.
Яков Фёдорович стал директором Национального парка Карелии, природного заповедника. После кровавых жестоких лет, проведённых в войне, с оружием, ему досталась восхитительная, любимая им карельская природа: леса, студёные реки, озёра, медведи, прилетающие летом лебеди. Это было ему наградой: после войны окунуться в волшебный и божественный мир природы.
Я благодарен ему бесконечно за то, что он устроил мне великий праздник: пригласил в свою родную Карелию, сел за руль внедорожника и повёз меня в далёкие леса, в деревню Вохтозеро, где я когда-то работал лесником, и где прошли наши первые месяцы с женой, которая приехала ко мне из Москвы. То были восхитительные дни: синие озёра, негасимые зори, летящая над озёрами гагара, роняющая в воду одинокую каплю, и эта капля расходилась множеством медленных, тягучих серебряных кругов. Это было место, где я был по-настоящему счастлив. И вот теперь, через много лет, он привёз меня в эти драгоценные места.
Мы сидели около избы, в которой я когда-то жил, за маленьким столиком, стоящим на берегу озера. Вышла хозяйка, сестра той хозяйки, что принимала тогда нас с женой. Мы вытащили бутылку водки, поминали всех усопших: поминали тех, кто погиб во время штурма, поминали тех, кто ушёл из этой избы. Я смотрел на Яшу, на его тихое, умиротворённое лицо с обожающими глазами и думал, что Господь дал ему жизненную долю, которая не даётся обычному человеку. Дал страшную, кровавую войну, подарил восхитительную, божественную природу... А потом, когда Яша оставил заповедник, он стал одним из высоких руководителей космического учреждения — Научно-производственного объединения имени Лавочкина, которое занималось построением спутников. Водил меня по цеху, где создавался очередной спутник. А рядом стояли похожие на космических насекомых фантастические существа с раскрытыми перепончатыми крыльями, с длинными усами, со множеством тонких ножек. Этот спутник, предназначенный для полёта, был почти готов. Рабочие завершали на нём последние монтажные операции, и Яков касался спутника так бережно, как будто это была живая бабочка, и что-то отправлял с этим спутником в дальний космос, ожидая ответа. Быть может, ответ, который он ожидал, был о бессмертии, был о любви и красоте, был о вечной природе, где нет насилий, нет войн и не нужно штурмовать дворцы, а все дворцы — это прекрасные чертоги, где живут счастливые и добрые люди.
Он ушёл тихо, почти незаметно для публики. О его кончине не было телевизионных программ, хотя он был для Родины важнее и значительнее, чем любые актёры, любые режиссёры, поминовению которых посвящают передачи. Он был опорой, на которой зиждется государство, тем народным человеком, что, выйдя из народа, продолжает служить своему народу, не порывая с ним связи ни на секунду.
Помню, как мы попали с ним в чудесный карельский лес. Там росла высокая берёза, и на этой берёзе были особые наросты, которые в народе называются чагами. Мы отломали эти целебные чаги, принесли в избу и сделали из них отвар. А потом, развеселившись, стали друг друга называть чагами. Он был «Чага-1», а я был «Чага-2». И, когда мы переговаривались по телефону, он начинал свой звонок так: «Я — Чага-1, я — Чага-1. Чага-2, как слышите меня? Приём». И я отвечал ему тем же самым.
Однажды на встрече нашего Изборского клуба я познакомил Яшу Семёнова с Джульетто Кьезой, итальянским мыслителем, философом и политиком. Они долго сидели, а потом не могли встать, потому что были весьма пьяны, и, обнявшись, покинули помещение клуба. Яша долго не давал о себе знать, и мне казалось, что он улетел с Кьезой в Рим.
Теперь его нет со мной, и мне его не хватает. Я помню, как мы сидели с ним на берегу стремительной, чистой лесной реки: то голубой, то розовой, то серебряной. Из воды выступал крупный валун. Река постоянно его лизала: то накрывала с головой, то обнажала его розовую вершину. Мы смотрели на эту реку, и каждый думал о своём. Эта река жизни несла мимо нас все наши прожитые годы. Она была той рекой, у которой нет ни устья, ни истока, была рекой времени, и по ней текут все человеческие жизни.
Дорогой Яша, как хочу тебя увидеть, увидеть твою улыбку, пожать твою мужественную руку. Знай: мне тебя не хватает.
https://zavtra.ru/blogs/dvoretc
17.09.2020 Оползень
Мы опять стоим перед угрозой нового колоссального разрыва
Долгие годы в российском обществе существовала стабильность. Она держалась на динамическом равновесии двух укладов: либерального, вершиной которого был правящий класс, и патриотического, состоящего из служащих, рабочих, представителей мелкого и среднего бизнеса, то есть из основного населения России. Президент Путин был коромыслом весов, на котором держались две эти чаши. И искусство управления государством состояло в том, чтобы взрастание этих укладов происходило равномерно, чтобы чаши не перевешивали одна другую. Эти два уклада враждовали, ненавидели друг друга, но их внутреннюю неприязнь удавалось преодолеть тонкими манипуляциями, ловкостью, изощрённостью официальной пропаганды. Олигархам и либералам был нужен Путин, который создал мощную армию и защитил растущее богатство российского капитала от посягательства зарубежных чужаков. Патриоты, не имея своего политического лидера, считали этим лидером Путина, были благодарны ему за укрепление государства, за возвращение Крыма, за создание мощного оружия, что являлось символом могучего государства. Патриотам было достаточно парадов, Бессмертного полка, Олимпиад. Отношения этих двух укладов — либерального и патриотического — имели некоторое подобие солидарного общества, в котором существует баланс интересов, и в лице президента есть центр, управляющий государством.
Однако постепенно этот баланс стал нарушаться. Его нарушил Навальный — политик с неясным генезисом: с патриотическим прошлым, внедрённый в либеральный уклад. Навальный обрушил свою разоблачительную критику на высших представителей либерального уклада, на правящий класс. Его обличения выводили на свет сберегаемые в тайне несметные состояния богачей, способы увода этих богатств за границу, ненасытное стяжательство чиновников. Навальный обнаружил скрытую доселе систему чудовищной коррупции, которая на глазах сжирала государство, вымывала из России колоссальные деньги, оставляя народ бездомным, бесхлебным.
Сам правящий класс получил новую опору и покровительство в лице зарубежных партнёров, стал постепенно выходить из-под влияния президента Путина. Крупнейшие банкиры: такие, как Бородин из "Банка Москвы", братья Ананьевы, православный банкир Пугачёв, Минц и другие, — убегали из России, уводя триллионы, оставляя без средств существования нищающую страну. Вульгарная роскошь, которой богачи щеголяли с экранов телевизоров, их яхты, личные самолёты, разврат куртизанок, бесконечные оргии — всё это стало достоянием общественности и вызвало отторжение, ненависть и отвращение к олигархам у большинства населения. От олигархов отшатнулась либеральная интеллигенция, что усугубило разлом в либеральном укладе. Правящий класс стал саморазрушаться, окончательно перестал заниматься делами управления государством, исполненный невежества и безделья, проваливал один национальный проект за другим. Правящий класс прекратил управлять государством.
Постепенно патриотический уклад стал отворачиваться от Путина, переставал видеть в Путине своего политического и духовного лидера. После крымского триумфа наступило донецкое разочарование. Сознательное уничтожение Кремлём великого плана Новороссии, остановка наступающих на Мариуполь ополченцев, нелепые Минские соглашения, которые обрекали Донбасс на вечные бомбардировки и пролитие крови, — всё это погасило крымское солнце, погасило триумф Путина Таврического. Разорение мелкого и среднего бизнеса, обнищание народных масс, бесчисленные обещания, которые не выполнялись, превращали многих патриотов из ревностных сторонников Кремля в оппозиционеров и сближали их с радикальными либералами.
Два эти уклада: либеральный и патриотический, — стали саморазрушался по собственным законам, уже не нуждались в президенте, и президент Путин становился всё более и более одиноким. У него осталась силовая компонента. Разбегающиеся уклады можно было удерживать с помощью жёсткой арматуры: армии, Росгвардии, судебной системы. Официальная пропаганда в лице талантливых, но утомлённых пропагандистов, перестала быть действенной, вызывала отторжение в обоих укладах. Появились первые симптомы государственного распада. Хабаровск вышел из подчинения и устроил ходячую забастовку, отторгая путинского назначенца Дегтярёва.
Церковь, которая в начале девяностых пользовалась авторитетом у народа, сегодня утратила этот авторитет, погасла, остыла. Огненные всплески в недрах церкви, такие, как безумствования схимонаха Сергия на Урале, ещё больше ослабляют церковь. Всемирные Русские соборы, которые когда-то собирали русскую элиту и пользовались громадным успехом, теперь превратились в печальные, унылые совещания. К этому примешались белорусские события. И либеральный, и патриотический уклады со страхом смотрят на белорусские события, проецируя их на судьбу Родины.
Одиночество Путина всё очевиднее. Народ, который ждал от Путина концепцию русского развития, формулу нового рывка, так и не дождался их, не дождался вещих слов. От президента исходят только технические замечания, которые могли бы исходить и от премьер-министра. Коронавирус обесцветил, ослабил все прежние идеологические посулы, разговоры о национальных скрепах, о неразрывности русской истории. Мы опять стоим перед угрозой нового колоссального разрыва, когда постсоветское ельцинско-путинское государство, просуществовав тридцать лет, замерло на краю чёрной исторической ямы.
Как избежать падения в яму? Как предотвратить революцию и избежать хаоса? Как вернуть народу веру в священность своей истории, в неодолимость русской национальной судьбы? Очень узкая, едва заметная прослойка русских интеллектуалов продолжает думать о будущем, о цветении, о развитии. Однако многие проекты, которые исходят от этой группы: новая модель экономики, образовательной системы, теории управления, — эти проекты нежизнеспособны, ибо не могут быть усвоены сегодняшним государством.
Что же остаётся? Вера в чудо, страстное выкликание этого чуда? Создание общества этого чуда, движение Русской Мечты, которое распространяет чаяния этой группы русских мыслителей на большие массы народа? Исторического времени мало. Этого времени не хватит на медленную эволюцию. Его может хватить только на преображение, которое не раз случалось в русской истории. Воля пророков заставляла двигаться горы. Молитва праведников спасала города от испепеления. Жертвенное служение своему государству царей и вождей сберегало это государство. Оползень сдерживается не бетонными опорами, не надолбами, а могучим и верящим взглядом, который останавливает сползающее с горы государство. Немедленный импульс развития. Идеология Русской Мечты. Религия Русской Победы.
Среди острова Буяна,
Среди горестей и мук,
Среди чёрного бурьяна
Расцветает синий луг.
https://zavtra.ru/blogs/opolzen_
16.09.2020 Пятая эскадра
Адмирал Селиванов - олицетворение русского флота
Адмирал Валентин Егорович Селиванов. Какой, славный, долгий, советский жизненный путь! Рождённый в деревне, из кубанских казаков, он столько всего познал, столько всего перевидал, командовал столькими кораблями, бороздил волны стольких морей! Он — олицетворение русского флота, олицетворение советского человека, олицетворение человеческой стойкости и благородства.
Я познакомился с ним, когда ещё молодым писателем отправился на Пятую эскадру в Средиземное море, где и встретился с командиром эскадры Валентином Егоровичем Селивановым. Меня разместили на флагманском корабле, мы изредка встречались, и он рассказывал о том, что значит "безбазовое содержание флота", когда со всех флотов Советского Союза: и с Балтийского, и с Северного, и с Черноморского, и даже с Тихоокеанского приходят корабли, соединяются в эскадру. Не имея береговых баз, они постоянно находятся в море, бросают якоря среди воды, и у матросов нет тех возможностей, какими обладали американцы, которые базировались в Неаполе или Барселоне, когда к ним из Штатов прилетали их жёны и родственники.
Эскадра, пояснял мне Селиванов, противодействует могучему Шестому американскому флоту, который способен поднять с авианосцев сотню самолётов и нанести атомный удар по Севастополю, по Донбассу, по южным центрам Советского Союза. В случае последнего боя эскадре суждено просуществовать не более двадцати-тридцати минут, после чего она будет уничтожена, но удары американцев по Советскому Союзу будут ослаблены почти вдвое.
Так мы ходили в Средиземном море среди американских авианосцев, крейсеров и фрегатов.
Раз в день Селиванов покидал боевую рубку и на палубе под раскалённым солнцем в течение часа неутомимо шагал взад и вперёд, давая работу мускулам, сохраняя бодрость и способность управлять эскадрой. Тогда экипаж флагмана передавал из уст в уста: "Командир ходит". И я видел его высокую сильную фигуру, перемещавшуюся по палубе.
Вместе с разведчиками я садился на маленький быстроходный катер, и мы двигались в кильватере прошедшего недавно американского авианосца "Саратога", его туманная громада темнела вдалеке, как железный остров. Разведчики сачками вычерпывали из океана сброшенный с авианосца в море всякий хлам: конверты писем, банковские счета, перечисления обеденных блюд… Из этого хлама уже на корабле разведчики извлекали драгоценные сведения об авианосце: о количестве экипажа, их именах, о родственниках, находящихся в Штатах. Глядя на горки мокрых бумаг, я удивлялся этой диковиной работе.
На кораблике радиолокационной разведки, замаскированном под рыбацкую шхуну, я приближался к берегам Ливана, где в то время шла жестокая война в долине Бекаа, и израильские самолёты, вылетая из Хайфы, тянулись низко над морем вдоль побережья Ливана, недоступные радарам сирийцев. А потом резко взмывали и пикировали на цели в долине Бекаа. Радары зенитно-ракетных полков, находившиеся на вооружении сирийцев, воюющих в Ливане, не успевали засечь приближение израильских эскадрилий, и те заставали их врасплох и громили ливанские цели.
Радары нашего кораблика фиксировали взлёт в Хайфе израильских самолётов и вели их на низкой высоте вдоль моря, фиксировали их приближение к цели, передавая информацию о них сирийцам. И когда самолёты взмывали вверх, чтобы пикировать на Ливан, их встречали прицельным огнём зенитно-ракетные дивизионы и жгли израильских агрессоров.
На учениях я участвовал в погоне за подводной лодкой, когда два советских противолодочника двигались по морю, слушая шумы ускользавшей подводной лодки, бросали буи, загоняли лодку в ловушку, где её настигали глубинные бомбы. И я помню, как с далёкого мурманского севера сюда, на Средиземное море, через коридор, который давали югославы, прибывали громадные противолодочные самолёты. И над мачтой нашего корабля низко проходила крылатая, зелёного цвета громада с красными звёздами. Сверкая пропеллерами, выбрасывала в море разведывательные буи с гидрофонами, ловившими шумы ускользавшей субмарины.
На дизельной подводной лодке я погружался в глубины Тирренского моря, которое служило базовым районом для американских ПЛАРБов, вооружённых тяжёлыми баллистическими ракетами. Оттуда, из Тирренского моря, готовился удар по советским городам, штабам и военным базам. И наша лодка, нырнув на большие глубины, рыскала по морю, искала встречи с этими ПЛАРБами. Вместе с акустиками я слушал голоса моря: шорохи, скрипы планктона, пение дельфинов, шумы проплывавших над нами кораблей. И однажды мне показалось, что произошёл контакт с американской подводной лодкой: всего полминуты, но её было достаточно, чтобы поразить неприятеля торпедами.
Палуба была раскалённой, средиземноморское солнце слепило, и иногда Селиванов брал меня с собой на катер, мы уплывали подальше от корабля в открытое море и там купались. Мне не забыть это удивительное ныряние в средиземноморских зелёных волнах, сквозь которые проникали разноцветные солнечные лучи, гуляли вокруг меня, от моих волос поднимались вверх серебряные пузыри, и я чувствовал себя молодым дельфином. Посвежевшие, мокрые, мы с Селивановым возвращались на корабль, и каждый приступал к своим делам: он управлял громадой эскадры, а я писал свои заметки в блокноты.
Когда наступили чёрные для России дни, распался Советский Союз, стали разрушаться его экономические и военные структуры, Средиземноморская эскадра исчезла, а множество кораблей, составлявших гордость советского флота, были пущены под автоген, разрезаны и проданы по дешёвке в виде металлолома. Адмирал Селиванов, находясь на командных постах, как мог, сопротивлялся этому жуткому разорению, сберегая российский флот от окончательного исчезновения.
Сегодня у России вновь появились новые корабли, вновь заработали верфи. Средиземноморская эскадра вновь собирается. Теперь у этой эскадры есть база в сирийском Тартусе, у неё есть сверхмощное оружие.
Адмирал Валентин Егорович Селиванов, уже находясь в запасе, даёт рекомендации новому поколению командиров, как управлять этой разношёрстной, состоящей из множества кораблей эскадрой, как обеспечить её боеспособность, как сберечь самое драгоценное, что есть на кораблях, — волю людей к сопротивлению, к борьбе и к победе.
И вот сегодня, через столько лет, я вспоминаю ту далёкую звёздную средиземноморскую ночь, где мы стоим на ходовом мостике с командиром эскадры Валентином Егоровичем Селивановым, вдыхаем прохладный солёный воздух моря и смотрим, как далеко от нас американский вертолёт, совершающий ночные полёты, мерцая габаритными огнями, опускается на палубу американского корабля.
https://zavtra.ru/blogs/pyataya_eskadra
15.09.2020 Архитекторы лжи
Разговоры о выносе Ленина из Мавзолея являются типичными разговорами, нацеленными на переписывание истории
В интернете появилось известие, что якобы радениями Союза архитекторов России собирается комиссия, совет мыслителей, чтобы обдумать, какая же судьба ждёт Мавзолей — по-видимому, после того, как из него вынесут тело Владимира Ильича Ленина.
Среди членов этой комиссии значится и моё грешное имя, хотя ко мне никто не обращался с предложением войти в эту комиссию, и сам факт публикации без моего ведома такого сообщения является возмутительным. Впрочем, мы уже давно привыкли к такой бесцеремонности, к фейкам и лжи.
Но если бы меня действительно спросили, и допустим, под ружьём привели в этот гипотетический совет, где, приставив к виску дуло, потребовали ответить, как я предлагаю использовать Мавзолей, я бы сказал, что рядом с телом Владимира Ильича Ленина я бы положил тело Иосифа Виссарионовича Сталина, как это и было, когда тело Сталина перенесли в Мавзолей сразу после похорон в Доме Союзов, где он лежал, утопая в цветах, и весь советский народ двигался мимо него, рыдая, причитая, от горя рвал на себе волосы.
Но, поскольку это невозможно, и невозможно моё в этом участие, то я заранее отвергаю всю эту мерзость, прекрасно понимая, что такого рода сообщения являются, если угодно, некими активными мероприятиями. Они возникают постоянно: либо в момент приближения революционной даты 7 ноября, либо перед выборами, когда власть боится усиления на выборах коммунистов. И в общество, как вот и на сей раз, вбрасываются такого рода фантомы, они будоражат общество, делят его, отвлекают от насущных, во многом трагических проблем сегодняшней России, заставляют заниматься этой политической схоластикой.
Более того, среди вопросов, которые посыпались ко мне со стороны СМИ, звучит и такой: а не стоит ли вообще снести Мавзолей, потому что Мавзолей является символом ленинизма и символом красной эры. На этот вопрос я отвечаю: наверное, стоит снести Мавзолей, но только если одновременно с ним снести и Храм Василия Блаженного, и обязательно снести Кремль с кабинетом президента, и конечно, резиденции и квартиры тех, кто задаёт мне такие вопросы. А можно для того, чтобы окончательно избавиться от наследия ленинизма и советизма, взорвать ещё оставшиеся электростанции, погасить все существующие доменные печи и до конца добить созданную во времена Советов систему здравоохранения, которая и так на ладан дышит.
Разговоры о выносе Ленина из Мавзолея, о разрушении Мавзолея, по существу, являются типичными разговорами, нацеленными на переписывание истории. С одной стороны, власть ратует за то, чтобы наша история не была переписана, даже вводится уголовная статья, которая должна карать переписчиков, исказителей нашей истории. Но разве драпировка Мавзолея во время Парадов не является переписыванием истории? Разве такими были парады Победы в советское время, начиная с Парада, когда к подножию которого бросали штандарты разгромленных фашистских дивизий? Тот парад явился мистическим и лёг в основание всего нашего государства и всей нашей русской цивилизации. Теперь же этот символ — эти парады, мысль об этих парадах так бессмысленно, безжалостно и глупо искажается. И я только пожимаю плечами, когда при этом говорят, что историю нужно блюсти, почитать, и не дай Бог её переписывать.
Сегодняшняя инсинуация, связанная с трансформацией Мавзолея, даже не вызывает во мне отвращения, как вызывали отвращение многие предшествующие инсинуации такого рода. Просто я вижу отсутствие у власти реальной креативной стратегии. Ведь чтобы занять людей, чтобы нашим людям, измученным последними событиями – коронавирусом, падением экономики, угрозой новых войн, драмой Белоруссии, изнурительным хождением жителей Хабаровска, — вместо того, чтобы дать народу какую-то мощную, авангардную, пусть даже утопичную концепцию, вместо этого печальная, беспомощная, отучившаяся управлять, разучившаяся понимать народ власть вбрасывает в общество подобного рода смешные и жалкие паллиативы.
https://zavtra.ru/blogs/arhitektori_lzhi
12.09.2020 Альберту Лиханову — 85!
Ты провёл свою жизнь в великих трудах, на поприще государственном, общественном, литературном
Дорогой наш Альберт Анатольевич!
Какая же у тебя долгая, прекрасная и насыщенная жизнь! Сколько ты перечувствовал, перевидел, сделал добрых дел, заметных и незаметных. Ты провёл свою жизнь в великих трудах, на поприще государственном, общественном, литературном. Ты не сдавался тогда, когда многие мои и твои ровесники растоптали великое знамя, которое им вручила советская Родина. Ты остался верен, твёрд, морально чист. Ты посвятил свою жизнь Детскому фонду, детям, отдавая им всю свою нежность, всю свою любовь и религиозную веру. А они, дети, облагораживали тебя, делали тебя светлым и родным всем нам. Мне не забыть тебя молодого, сидящего в кабинете журнала "Смена", направлявшего меня в увлекательные командировки то в Армению, где в Бюракане я наблюдал звёзды, то на Северный Урал, где в лютых морозах начались разработки знаменитого уральского железа, то на Мангышлак, в Форт‑Шевченко — город будущего, где сбывалась мечта множества поколений советских людей.
Я сердечно благодарен тебе за тот драгоценный опыт. Твоя работа, твои свершения в литературе, твои изысканные отношения к человеку, к природе, к мучительным драматическим коллизиям, которые охватывают наш народ, делают тебя большим писателем. И я — в числе твоих поклонников. Ты — мудрец, делись своей мудростью с нами, грешными, и знай, что мы тебя ценим и любим.
https://zavtra.ru/blogs/al_bertu_lihanovu_85
11.09.2020 Оплавленный янтарь
Илл. Рисунок внуков: «Буран» в раю.
Стихи ушедшему другу
Милый мой, свиданье было долгим.
Ни друзей вокруг и ни врагов.
Белый пароход плывёт по Волге,
А у Волги нету берегов.
•
Как светлы, как кратки были ночки.
Как свистел за речкой соловей.
Посажу лазоревый цветочек
На могилу любушки моей.
•
Как цвело и пламенело лето,
Как сверкала моря бирюза.
Мне осина круглые монеты
Осенью положит на глаза.
•
Век мой вскрикнул, вспыхнул и умчался,
И растаял где-то вдалеке.
Я в саду сиреневом качался
В клетчатом дырявом гамаке.
•
Я в снегопад упал без одеяний.
Твоя рука в забытом серебре.
Брусничный лист божественных деяний
Красней, чем зори в чёрном ноябре.
•
Твоих лугов заплаканные лица
И стон слепых гармоник на селе,
Где вянет голубая медуница,
У сойки цвет лазури на крыле.
•
Я вижу сон. В часах опали стрелки.
Прошли на колокольню звонари.
Но звука нет. Две розовые белки
Осенних звёзд качают фонари.
•
Я вышел на крыльцо бездонной ночью.
Ведро воды с упавшею звездой.
Ты мне открой, о, милосердный Отче,
Зачем снега запахли резедой?
•
И грянул бой, священный, рукопашный
Цветущих трав и птичьих голосов.
Так опадают осенью вчерашней
Цветные листья с голубых лесов.
•
На белизне заснеженных страниц
Где замерзает след стеклянный лисий,
У снегирей и золотых синиц
Расцвёл зари малиновый трилистник.
•
Моих полков, пропавших под Смоленском
Последний след истаявших дорог.
Мне покажи на празднике вселенском
Родной избы обугленный порог.
•
Меня нашли в осенней лебеде
Средь чёрных стай, летящих на зарю,
Где золото на ветряной воде,
И белый лев склонился к фонарю.
•
В мой сад слетелись вещие синицы.
Железный век свой совершил прыжок.
Твоё лицо на белой плащанице
С моим лицом, как огненный ожог.
•
Настольных книг лукавое коварство.
Винтовок сталь в кровавых кулаках.
Куда ж нам плыть? Плывёт за царством царство,
И Божий лик сияет в облаках.
•
Я вижу сны окаменелых баб.
В пустых глазницах синие рассветы.
Я вижу след окаменелых лап
И слышу стук окаменелых веток.
•
Мы шли с полками туркестанской степью.
Я помню командиров имена.
Мне губы обжигал солёный пепел,
Впивались в грудь колючек семена.
•
Благоухай, пион, цветок забвений.
Я вновь целую дивные персты.
На полотне белеющих мгновений
Шелками шиты алые кресты.
•
Я различаю голоса растений
Опутавших мой череп безымянный.
Я тот, кто не отбрасывает тени.
Я в тёмном небе — след зари румяной.
•
Мне в колыбель упал зелёный лист.
На гроб легла сырая гроздь рябины.
Где та, с которой нежно обнялись,
Земную жизнь пройдя до середины?
•
С кремлёвских стен, краснее земляники,
Сочится сок горячих топоров.
Где золотой главой Иван Великий,
Чернеют рты отрубленных голов.
•
Я — книга не разрезанных страниц.
Я — тот фонарь, где не бывает света.
Летела стая розовых синиц
И пропадала среди белых веток.
•
Прости меня, что лучшую из лучших
Я обижал и вольно, и невольно.
Безумная луна бежала в тучах.
За ней гналась кривая колокольня.
•
У пулемёта разорвалась лента,
И вдруг такая тишина настала.
Трещал кузнечик в середине лета.
В саду на землю яблоко упало.
•
Последних снов обугленные тени.
Последних слов осенняя трава.
Последний вздох несбывшихся хотений.
И выпал снег. Настали Покрова.
•
Ещё был жив. Но мой прощальный взгляд
Следил, как богомольные старушки
Прилежно, по числу моих наград,
Кроили кумачовые подушки.
•
Я плыл по отражению дворцов.
Два белых льва ко мне тянули лапы.
Осенний ветер дул в моё лицо
И мял края широкополой шляпы.
•
Я погибал в последний день сраженья.
Моей любви оплавленный янтарь,
Где на воде струятся отраженья.
Дворцовый мост и золотой фонарь.
•
Бежал беглец, покинув поле боя.
Мерцала звёзд бегущая строка.
Ему вослед, засыпана землёю,
Тянулась друга мёртвая рука.
•
Грибов осенних полная корзина.
Росой обрызган синий сарафан.
Тот дивный день, тот шелест стрекозиный,
Лесных цветов таинственный дурман.
•
О жизни вечной вымыслам не верьте.
Как тень бесследная, пройдёт за родом род.
Я — мост, ведущий от рожденья к смерти.
Я — по мосту идущий пешеход.
•
Над бездною протянутый канат.
Парящий в вышине канатоходец.
Твоих духов осенний аромат.
Моей любви заброшенный колодец.
•
Два корабля из серой стали
Дробили лёд седой и хрупкий.
Пересекли залив и встали
Блеснув стеклом гранёной рубки.
•
Мы слышали, как ангелы поют
В той церкви, где хотели обвенчаться.
Мы разошлись на несколько минут,
Чтоб больше никогда не повстречаться.
•
Холодных губ неразличимый лепет.
Прощальных слёз солёная роса.
Любимых рук неуловимый трепет.
Сырое утро. Вносят образа.
•
Кричи, петух, тайник заветов,
Где каждый стих неизречён,
Когда звезда в сплетенье веток
Горит рождественской свечой.
•
Когда померкнет всё на свете,
Когда пройдут все поезда,
Останется осенний ветер
И одинокая звезда.
•
Мне жизнь казалась тягостней свинца.
Весь белый свет померкнул и затмился,
Когда подсолнух твоего лица
Всей красотой ко мне оборотился.
•
И женский смех, и голошенье боя,
И дивный стих, и запах свежих роз, —
Исчезло всё. Исчезли мы с тобою.
Остался шум кладбищенских берёз.
•
Мой стих упал на дно сухого моря.
Ушёл на фронт, забыв полить цветок.
Лицо жены, померкшее от горя.
Блок-пост. Стрельба. Алеющий восток.
•
Он был сражён безжалостной рукой,
Всадившей пулю метко и жестоко.
И был подхвачен белою рекой,
В которой нет ни устья, ни истока.
•
Когда промчусь я по кругам
И мой настанет срок,
Смерть поднесёт меня к губам
И сделает глоток.
•
Я акушер. Я принимаю роды.
В моих руках грядущее родится.
Открылся зев, и истекают воды.
Своё дитя рождает дьяволица.
•
Весь этот опыт с кровью и слезами
Я никому на свете не отдам.
Я смерть встречал с открытыми глазами,
Закрыв глаза убитым городам.
•
Тебя всё нет. Мы ждём тебя веками.
Хочу понять. Но мне не суждено.
Белеет в придорожье русский камень.
Под ним лежит заветное зерно.
•
Весенний месяц, золотой, двурогий,
Коснулся перламутровой горы.
Мы оставляем обувь на пороге
И медленно ступаем на ковры.
•
Нет ничего волшебнее и слаще
Моих ночных струящихся видений.
Я прячусь в сон, как зверь в лесную чащу,
Страшась моих внезапных пробуждений.
•
Мы пробирались сельвой к Рио Вава,
Вели бои за броды и мосты.
О, этих дней померкнувшая слава!
О, сгнившие могильные кресты!
•
Река в цветах и небо голубое.
Тяжёлый кольт и полный магазин.
Втроём мы пили пиво перед боем.
Из сельвы возвратился я один.
•
В Кремле разбилось голубое блюдце,
И с колокольни колокол упал.
Зажглись над Русью люстры революций,
И начался кромешный русский бал.
•
Померкнут блёстки мишуры мирской.
Повиснут флагов ветхие мочалки.
Тогда в ночи промчатся по Тверской,
Сверкая пулемётами, тачанки.
•
Там будет кровь в озёрах, как вода.
И упадут созвездья к горизонту.
Гремя огнём, пойдут на города
Танкисты из восставших гарнизонов.
•
Гори, гори, багровая звезда,
Над миром истлевающих останков.
Мне пели песню бронепоезда
На стылых разорённых полустанках.
•
Когда уйдёт с земли последнее созданье,
И ангел улетит в сиянье белых крыл,
Ты нам оставишь нищее даянье,
Весенний снег оттаявших могил.
•
Вонзил топор в берёзовое тело,
И хлынул сок на голубую сталь.
Потом капель всё медленней летела,
Как будто белый ствол рыдать устал.
•
Угрюмый чтец, я жизнь мою листаю.
Есть полчаса до завершенья суток.
Ко мне летит испуганная стая
Убитых мною златопёрых уток.
•
Альбом фамильный, твёрдые листы.
Моей родни торжественные лики.
Как их глаза прекрасны и чисты.
Как сладко пахнет чашка земляники.
•
Россия, Русь, берёзовая грусть,
Ты участи своей не избежала.
Мне, сыну своему, разъяла грудь,
Вонзив штыка отточенное жало.
•
Нет ни друзей вокруг и ни врагов.
Я удаляюсь по дорожке лунной.
Ещё ты слышишь звук моих шагов.
Но этот звук всё реже и бесшумней.
•
Она ушла, не размыкая уст.
Лишь на прощанье повела плечами,
Сквозь заросли моих дремучих чувств,
По заливным лугам моей печали.
•
Я — прорубь в прошлое. На дне моём — цветы,
И девять войн, и лица милых женщин.
Но если в глубину вглядишься ты,
Увидишь дым, сочащийся из трещин.
•
Мы возвращались с пышных похорон.
В пустых лесах мы схоронили лето.
Летели стаи чёрные ворон,
И дождь блестел на перекрестьях веток.
•
Мне чудятся любимых голоса.
Мне не забыть прикосновений нежных.
Так не находят в сумрачных лесах
Среди сугробов голубой подснежник.
•
Как долог был и ясен этот день.
Последний гость ушёл, не скрипнув дверью.
На кровли опустелых деревень
Заря роняет голубые перья.
•
Играй отбой, печальный барабанщик.
Пусть не тревожит памяти твоей
Тот, без меня расцветший одуванчик,
Тот, без меня пропевший соловей.
•
Мы отражались в чёрных зеркалах.
В ночном стекле терялись наши лица.
Проснулись пули в дремлющих стволах
Моей судьбы забытая страница.
•
Когда уста молить устали,
Когда исчах и изнемог,
Тогда звезда из синей стали
Пронзит испуганный зрачок.
•
Не искушай волшебною красой.
Не обольщай, прелестная шалунья.
К нам смерть спешит с железною косой,
И мы не доживём до новолунья.
•
Сначала мать меня кормила грудью.
Потом снаряды рвали кишлаки.
Истекшей жизни злое многолюдье
И тихий сон у медленной реки.
•
Я не искал ни почестей, ни денег.
Я на пиру был чашей обнесён.
Я прожил жизнь средь дивных сновидений,
И жду теперь, когда прервётся сон.
•
Я был солдат. Я жизнь провёл в сраженьях.
Моих утрат не взвесить на весах.
Я потерпел земное пораженье,
Но одержал победу в небесах.
•
В горах дремали розовые Будды.
В тени чинар молчали мудрецы.
В песках шагали пыльные верблюды.
Я помню, как звенели бубенцы.
•
В печи поёт, немолчен и неистов,
Осенний ветер. Мне доносит он
Далёких пуль полуночные свисты,
Далёких слов неразличимый стон.
•
Я перешёл большой скрипучий мост.
Ни боли, ни тоски в усталом теле.
Я был один. Потоки синих звёзд
Текли в траву и тихо шелестели.
•
Врагов отъявленная злоба.
Друзей отравленный укус.
Цветов осенняя хвороба.
И спелых ягод горький вкус.
•
Прорыт туннель в скале моих страданий.
Когда дневные поезда пройдут,
Их сменят поезда воспоминаний
С вагонами, где плачут и поют.
•
И третий раз мне этот сон приснился.
Ночной фонарь качался на ветру,
Печальный дом, в котором я родился,
Осенний час, в который я умру.
•
В заре, чернея, пролетели утки.
Ночной камыш прошелестел и стих.
Взошла звезда. Из тростниковой дудки
Болотный царь мне прочитал свой стих.
•
Я ждал тебя у запертой калитки,
Когда придёшь из ветряных полей,
Где в небесах — серебряные слитки
Моей любви и осени моей.
•
Я позабыт. Моё истерлось имя
В глухой молве легенд и небылиц.
Я в том краю, куда промчался мимо
Степной табун небесных кобылиц.
•
Ты далеко, где синева тумана.
Веками ждёшь. Меня всё нет и нет.
Я притаился в глубине кургана
Среди старинных слитков и монет.
•
Сияй, сияй во дни ненастья
В краю обугленных берёз,
Звезда пленительного счастья,
Луна невыплаканных слёз.
•
Я ухожу, меня всё меньше, меньше.
Теперь на вас гляжу издалека.
И только впереди из тьмы кромешной
Мерцают два лиловых огонька.
•
В саду умолкли певчие дрозды.
Соцветья звёзд над крышами повисли.
Деревня спит. Две синие звезды
Зима несёт на белом коромысле.
•
Как лёд в рождественских купелях,
Как воск истаявших свечей,
Кто вы, что плакали и пели
В руках усталых палачей?
•
Моих несбывшихся молений,
Как дым остывших очагов.
Гора обугленных поленьев
В кострах ликующих врагов.
•
Слеза последнего мгновенья.
Расстрел при утренней луне.
Цветы и звери, и каменья,
Все будут плакать обо мне.
•
Фонарь в московском переулке
И чей-то оклик на бегу.
Мой стих в рассохшейся шкатулке.
Твой след на утреннем снегу.
https://zavtra.ru/blogs/oplavlennij_yantar_
10.09.2020 От Тирасполя до Владивостока
Илл. Геннадий Животов. "Над Тирасполем безоблачное небо".
Такое государство увеличивает потенциал живущих в них народов
Ещё недавно казалось, что Союзное государство России и Белоруссии, с помпой провозглашённое в начале девяностых годов, приказало долго жить. Захирел и выродился парламент, состоящий из депутатов двух государств. Замолкли разговоры об общей валюте и общем эмиссионном центре. Не было создано наднациональное правительство. И, конечно же, не появился общий президент, управляющий Белоруссией и Россией. Росток этого Союзного государства очень быстро зачах, высох и отвалился. Однако от него осталась крохотная живая почка, что существовала все эти годы в засухи и морозы, среди которых сложно развивались отношения между Россией и Белоруссией.
И вот теперь внезапно Александр Григорьевич Лукашенко заговорил о государстве от Бреста до Владивостока, то есть о государстве, в котором Беларусь и Россия сливаются в общий межнациональный союз. Александр Григорьевич, который ещё недавно упирался и думать не хотел о реальном Союзном государстве, упрекал Россию в экспансии, теперь, после политической катастрофы в Белоруссии, многотысячных демонстраций оппозиции, испытывая давление Запада, наблюдая концентрацию натовских войск на польско-белорусской границе, произнёс эту фразу: "Государство от Бреста до Владивостока".
Путин не прокомментировал это заявление. Триумф президента Путина связан с возвращением Крыма в Россию. Это был путинский подвиг, он вписал его в русскую историю как Путина Таврического, поставил вровень с великими собирателями русских земель. Крымское солнце Путина стало меркнуть и тускнеть после чудовищной катастрофы в Донбассе, когда все эти годы мы наблюдаем гибель русских людей и неспособность Донбасса и России ответить на варварские бомбардировки и обстрелы. Но ведь был момент, удивительный момент, когда идея Новороссии могла быть осуществлена. Этот момент настал после Дебальцевского котла, когда разгромленная украинская армия в панике отступала, и был брошен Мариуполь — этот важнейший порт и промышленный центр Украины. Тогда батальоны ополченцев могли без боя войти на улицы и площади Мариуполя, это сдетонировало бы русский протест в таких городах, как Харьков, Николаев, Одесса, Днепропетровск. В этих прорусски настроенных городах, куда лишь спустя несколько месяцев после остановки мариупольского наступления были введены национальные батальоны и разгромлено русское сопротивление, пророссийские активисты оказались в тюрьмах, были замучены или бесследно исчезли. Это была ошибка Путина, остановившего наступательный порыв ополченцев, что свернуло победное знамя Новороссии в обугленный рулон.
Геополитика — явление живое. Она меняет потенциалы стран и народов, лепит новые государства, отрицает старые, прочерчивает новые границы. Россия после беды 1991 года, когда из великой империи она превратилась в империю усечённую, стиснутую со всех сторон отпавшими от неё республиками, ставшими гнёздами русофобов, Россия угрюмо и неотступно несёт в себе геостратегическую задачу восстановить растерзанные пространства, упорядочить соотношения сил в Европе и в Азии. Приднестровская Республика со столицей Тирасполь — это русский регион, который томится и мучится десятилетиями, оторванный от России. Абхазия и Южная Осетия, эти крохотные государства, существуют независимо лишь благодаря русским военным базам, которые защищают их от агрессии Грузии.
Геополитика будущего предполагает возникновение евразийского государства от Тирасполя до Владивостока, предполагает соединение Приднестровья с Россией через украинский коридор, идущий от Одессы к Мариуполю и Донецку. Абхазия и Южная Осетия де-факто являются русскими территориями в Закавказье. И мы не называем эти территории русскими вслух, отдавая дань времени, выдумывая неправдоподобные, нереалистические формулы о суверенитете этих русских государств. Включение их в состав России, включение в великую Россию Донецкой и Луганской республик, осуществление планов великой Новороссии, которая, конечно же, является частью великой России, соединение с многострадальным, дорогим русскому сердцу Приднестровьем, — это и есть геополитическая модель, которая живёт в сознании думающих геостратегов. Никто в России не возвещал концепцию государства от Тирасполя до Владивостока, но эта концепция, не сомневаюсь, обсуждается и в тишине Генерального штаба, и в коридорах администрации президента, и в Совете Безопасности, и в Министерстве иностранных дел. Взвешиваются риски, взвешиваются потенциалы, взвешиваются издержки, а также огромные преимущества возникновения такого государства, которое лишь отчасти компенсирует распад великих советских пространств. Такое государство увеличивает потенциал живущих в них народов. Надо сочетать их в единое целое: соединить экономики, транспортные пути, культуры, восстановить прерванное течение русской истории. Если эти тайные, не видимые глазом модели начнут реализовываться, и такое государство будет создано, Путин вновь обретёт мистическую репутацию собирателя русских земель и займёт почётное место в русской истории, откуда его понемногу стали выдавливать неудачи в Донбассе.
Всё сказанное находится в гармонии и согласии с вероучением Русской Мечты. Это государство грядёт. У него есть свои теоретики, свои военные и экономические стратеги. Не сомневаюсь, у него появятся свои поэты, сказители и художники. И как знать, может, недалёк тот день, когда президент Путин полетит на двухместном истребителе и приземлится на аэродроме Тирасполя.
https://zavtra.ru/blogs/ot_tiraspolya_do_vladivostoka
08.09.2020 Пётр Боголюбский
Он был любим, обожаем не только монахинями монастыря, но и множеством людей самого разного толка
Отец Пётр Кучер — духовник Боголюбского монастыря, одного из самых больших и прекрасных на Руси. Высокий, сухощавый, в чёрном подряснике, в высокой боярской шапке, отороченной мехом, с зорким орлиным взглядом, он оправдывал своё имя Пётр: он был камень веры, он был краеугольным камнем Боголюбского монастыря. Когда я исповедовался у него, и он накрывал мою голову епитрахилью, творя над моей головой крестное знамение, я чувствовал, как он крепко стучит в моё темя своими сложенными в щепоть перстами, словно вколачивал в мою неразумную голову свои наставления, свои упования.
Женский монастырь — это триста насельниц, триста монахинь, это огромный мир, в котором всё время клубятся отношения, выходящие за пределы строгого монастырского устава. Триста женщин, и у каждой свои проблемы, иногда капризы, там возникают распри, нелады. И весь этот мир приходится удерживать, гармонизировать, сочетать воедино.
Огромное монастырское хозяйство, которым управлял отец Пётр, посылая насельниц монастыря на огороды пропалывать луковые и картофельные грядки, чтобы были хорошие урожаи. Он считал, что монастырь должен всем себя обеспечивать сам, а не закупать по окрестным супермаркетам продовольствие, ибо монастырь — это остров, это ковчег среди бушующего потопного мира, и он не должен зависеть от мира. Монастырь — это нечто не от мира сего.
Он был любим, обожаем не только монахинями монастыря, но и множеством людей самого разного толка: и простолюдинами, и вельможами, и генералами, и разведчиками, и художниками. К нему приезжали с разных концов России посидеть, послушать, поисповедоваться, повыспрашивать о том, что он думает о времени, о России, о её будущем. Особыми паломниками, которые являлись сюда, были крупные военные чины: генералы, полковники, представители спецслужб. Потеряв Советский Союз, потеряв идею, многие из них оказались растерянными, опустошёнными. Они обратились к православной вере, восполняли этой верой образовавшуюся в душе пустоту. Эти неофиты приходили к отцу Петру, чтобы православная вера, новая для них, укрепилась и наполнилась духовным содержанием.
Мы приезжали к отцу Петру своим Изборским клубом. Мы, интеллектуалы, гордецы, почитающие себя знатоками всего и вся, мы сидели за столом, философствовали, проводили в архиерейских чертогах монастыря свои изборские сидения, приглашая на них отца Петра. Он являлся к нам в своей боярской шапке, внимал нашим интеллектуальным изысканным суждениям, не возражал, не перебивал, а потом говорил о России — восхитительной небесной мученице, терзаемой многими напастями.
Он был молитвенник, он считал, что впереди Россию ждут огромные труды, огромные беды. Говорил, что Россию ждёт большая война, и надо к ней готовиться не только духовно, но и материально, запасаться, как перед всякой войной, продовольствием, одеждой, а иногда и искать жилище на случай, если твой дом будет разорён бомбардировкой. Он знал, что такое война. Молодым человеком, юношей он прошёл по полям сражений почти до Австрии, был ранен, награждён орденами и медалями. Он был воистину монах-воин, знавший, что такое крест и хоругвь, а также винтовка и граната. Он обладал уникальным мировоззрением. Когда входишь в его келью, видишь на одной стене весь ряд романовских православных монархов: от первого — Михаила, до последнего — Николая, царя-мученика. А на другой — противоположной — стене висели три портрета: портрет Сталина, портрет Жукова и портрет Маринеско. Он почему-то особенно любил Маринеско, этого неуёмного, неукротимого героя подводных стихий. Быть может, он и сам себя чувствовал великим подводником, покорителем духовных штормов, духовных тайфунов.
Он принадлежал к тому направлению нашего православия, которое можно назвать «православный сталинизм». Это направление встречает неприятие высоких церковных иерархов, неприятие широких православных кругов. Отец Пётр был таков, он исповедовал эту веру, потому что сам, не раздумывая, поднимался в атаку с криком: «За Родину! За Сталина!».
Сталин в представлении отца Петра был не просто генералиссимус, не просто полководец и водитель войска. Он был осенён огромной мистической, божественной задачей: разгромить демонов, не пустить адские силы на территорию России, попрать эти адские силы ангельской мощью, светом ангелов, которые стояли тогда в рядах Красной Армии, и Сталин был архистратигом, который вёл сражения, получая свои наущения и наказы прямо из уст Божьих. Отец Пётр считал, что Сталин, разгромив ленинскую гвардию, укротил бесов, которые явились в русскую жизнь и учинили в ней огромное множество бед и смут. Сталин спас Россию от этого безжалостного бесовского племени, за что ему многие благодарны. Он называл Сталина удерживающим. Он не идеализировал Сталина, не обходил острые углы сталинского правления. Он знал, что это правление сопровождалось жёсткими, жестокими мерами. Но именно такие меры позволяли Сталину быть удерживающим — удерживающим демонические силы в той норе, куда он, Сталин, их загнал, не давая бесам выйти из этой норы.
Многие в церкви его не любили. Его порицали, мучили иные церковные иерархи, устраивали на монастырь гонения. И особенно сблизились мы с отцом Петром, когда после очередных нападок на Боголюбово я выступал на центральном телевидении и давал отпор хулителям и ненавистникам монастыря. Он принимал меня в своей келье, мы беседовали, и он рассказывал мне об афонских старцах, рассказывал об их пророчествах: что предстоит большая война России и Турции. И треть турок погибнет, треть обратится в православие, а ещё одна треть растворится в других народах. И тогда Святая София опять станет православной, и по проливам Босфор и Дарданеллы пройдут русские корабли. Этими воззрениями он был близок славянофилам, тем русским людям, которые в конце XIX века шли добровольцами на Балканы освобождать братские славянские народы от янычар.
В знак расположения к нашему Изборскому клубу он позволил всем нам подняться на монастырскую колокольню и бить в колокол. Мы взбирались по крутой каменной лестнице на высокую колокольню, откуда видны бесконечные дали владимирских просторов, среди которых маленькой лебёдушкой белела церковь Покрова на Нерли. И били в колокол, оглашая миру наши изборские мечтания, наши изборские постулаты.
Я благодарен отцу Петру за его деяние, совершённое в час моей беды, в час моего горя. Когда уходила моя супруга, уходила тяжело, в муках, он прислал мне на помощь монахиню Клавдию Сидоровну, которая после пострижения стала матерью Василисой. Эта милая маленькая пожилая женщина ходила за моей умирающей женой, помогала ей исповедоваться, дни и ночи читала над ней священные тексты, псалтырь. А когда жену увезли в больницу, мы с Клавдией Сидоровной брали образа: я — Спаса, она — Богородицы, — и ночью под луной ходили вокруг дома, совершали крестные ходы, распевали псалмы, думая, что этим мы поможем нашей умирающей любимой.
Теперь, когда отца Петра не стало в миру, он остаётся в духовном мире, и я чувствую исходящее от него тепло. Он был твёрд и крепок, как камень, ибо имя его было Пётр. Этот камень был горячий, раскалённый, как небесный метеорит. Отец Пётр принадлежал к тем православным проповедникам, которые были горячи, были огненны, несли огненное православие. Какое счастье, что он был в моей жизни, и я буду согреваться у этого огненного горячего камня. Царствия небесного тебе, отец Пётр!
https://zavtra.ru/blogs/pyotr_bogolyubskij
07.09.2020 Олегу Пащенко — 75!
Ты — вдохновитель, пассионарный творец, неунывающий воин
Дорогой Олег Анатольевич!
Какое счастье — знать, что в Сибири, на берегу Енисея живёт твой сердечный друг, твой духовный брат — ты, милый моему сердцу Олег. Вся твоя жизнь — это сражения, это духовные радения о благополучии и счастье нашей Родины, нашего многострадального народа. Сколько ты испытал, сколько изведал нападок! Как взращивал и холил своё любимое дитя — "Красноярскую газету"! Провёл её сквозь все огни, пожары, и она по-прежнему украшает наш патриотический небосвод.
Я хотел бы сказать, что газета "Завтра" и "Красноярская газета" — это газеты-побратимы. Но это не так. Газета "Завтра" — это черенок от твоей замечательной "Красноярской газеты". Не будь её, будь на твоём месте кто-то другой, никогда наша газета "Завтра" после крушения "Дня" не была бы напечатана, ибо мы мыкались по всей России, и только у тебя в Красноярске, с твоего благословления и с твоей помощью, мы напечатали нашу газету, наш первый номер, везли её через всю Сибирь, чтобы возвестить народу о чудовищном преступлении — расстреле в 1993 году парламента. Ты — вдохновитель, пассионарный творец, неунывающий воин. Вокруг тебя собрались и продолжают собираться изумительные люди, считаю, что я вхожу в этот твой круг.
Поздравляю тебя с днём рождения, прижимаю тебя к сердцу, говорю, что люблю. Ко мне присоединяются все сотрудники и читатели газеты "Завтра".
Твой
Александр Проханов
https://zavtra.ru/blogs/olegu_pashenko_75
03.09.2020 Мечтатель
Константин Пчельников нёс в себе дух Леонардо да Винчи
Есть архитекторы, которые проектируют маленькие, уютные, изящные квартиры. Есть архитекторы, которые проектируют дома. Есть архитекторы, которые проектируют города — архитекторы-градостроители. А есть архитекторы, которые проектируют целые цивилизации. Таким архитекторам-футурологом, который проектирует цивилизацию, был Константин Павлович Пчельников, мой друг, духовный наставник, которому я обязан не только познаниями в архитектуре, природе и технике, но особым синтетическим взглядом, в котором усматривается божественная справедливость, соединяющая человека с человеком, человека с государством, государство с обществом, машину с природой, небесные созвездия с земными соцветиями.
Константин Павлович Пчельников, Костя, нёс в себе дух Леонардо да Винчи, дух Ренессанса, в котором всё сущее: рукотворное или сотворённое Господом Богом, собиралось в единый гармонический, вечно живой и творящий мир. Мы познакомились с ним, когда я был молодым человеком, работал лесником и жил в деревне, в избе у моей хозяюшки тёти Поли. Пчельников приехал ко мне поздно вечером, когда на улице был лютый мороз, потрескивал наш старый тесовый забор. Тётя Поля, боясь за своих кур, у которых во время сильных морозов могли отморозиться и отпасть гребни, уносила их из сарая с насеста в избу и помещала в подпол. Костя Пчельников, едва скинув с себя заиндевелый полушубок, полез в крестьянское подполье и принимал из рук тёти Поли петуха. И я помню, как он протянул руки, а сверху в эти руки садился огромный, огненный, с алым гребем петух, сверкая круглым меленьким оком.
Ночью, когда мы вели с Пчельниковым наш первый разговор, из подпола время от времени кричал петух, и нам казалось, что в центре Земли находится петух, и именно этот вещий петух пребывающий в центре Земли, управляет всеми земными процессами, человеческими судьбами, и его таинственный крик отсчитывает времена людским жизням и царствам.
Пчельников изучал расселение в Советском Союзе, когда население из маленьких городков и деревень стало стекаться в большие цивилизационные центры, образуя колоссальные городские агломерации. Это соединение огромного количества людей, огромного количества интеллектов позволяло совершать открытия, плодило идеи, совершенствовало и усложняло человеческое сообщество. Но для существования этого сообщества необходимы были ресурсы, необходимы были газ, нефть золото, металлы. Все эти ценности находились на далёкой периферии, очень часто — во льдах, в тундре, в тайге, в песках, вдалеке от грандиозных городских агломераций.
Пчельниковские города будущего представляли собой гигантские, устремлённые в небо несущие стержни, которые точечно касались земли и не расплывались, как блин, а оставляли под собой живую природу: посевы, заповедники, нерестилища, места обитания животных. Города стремились ввысь, уходили в небеса. На этих стержнях, как соцветия, крепились жилые ячейки, словно семена одуванчика на стебле. Эти ячейки, эти летучие семена время от времени срывались со стальных стержней и летели то в заполярную тундру, где необходимо было освоить очередное месторождение нефти, то в раскалённые пески, где были открыты урановые месторождения. Там из этих ячеек складывались вахтовые посёлки со всеми удобствами: небольшие, компактные, оснащённые современным оборудованием. Работы завершались, месторождение осваивалось, и эти ячейки возвращались обратно, на места, которые они покинули, и опять усаживались на огромные несущие стальные конструкции.
Эти города будущего, нарисованные на планшетах, напоминали фантастические цветы. И именно с этими проектами тогда Советский Союз выступил на всемирной выставке в Осаке 1970 года, демонстрируя миру, быть может, в последний раз, футурологический характер советской цивилизации, её космичность, её беспредельную мечтательность. Таким мечтателем был Константин Павлович Пчельников.
Мы дружили с ним многие годы, вплоть до его кончины. И эта дружба была совместной работой. Мы вместе путешествовали, познавали. Я писал мои повести и рассказы, а он совершенствовал свою футурологическую концепцию. На сухогрузах и танкерах мы проплыли по Оби от Томска вплоть до самого океана. Мы видели, как строится Сургут, как с сухогрузов на берег выгружаются целые городские кварталы — сначала в виде вагончиков, которые ставятся на берегу, где располагаются, как попало, в невероятном хаосе. Среди этого хаоса двигаются могучие, крепкие, предприимчивые, азартные, яростные люди. Чтобы перейти из вагончика в вагончик, приходилось в резиновых сапогах погружаться почти по колено в грязь. И из этого хаоса, в конце концов, родился сегодняшний современный Сургут — великолепный, красивый город, продуваемый душистыми ветром, летящим с Оби. И эта современная, грохочущая, лязгающая гусеницами, ревущая буровыми установками цивилизация соседствовала с туземной — древней, тихой, архаической. Мы высаживались ночью, во время негасимой северной зари на берег, где стояли чумы хантов, крытые берестой. На длинных шнурах вялилась выловленная накануне рыба. И не видно было ни одного человека, потому что утомлённые трудовым днём ханты спали, и лишь из некоторых чумов слышалось покашливание. Мы шли осторожно, чтобы не потревожить сон рыбаков, чтобы не потревожить сон древней, укоренившейся на этих берегах жизни. Но эту жизнь тревожили моторы, ревущие самолёты, грохочущие катера, лязгающие бульдозеры.
Мы доплыли до Тазовской губы, до Мангазеи — до тех мест, где русское сознание искало заповедное Беловодье, заповедный русский рай, где кончаются земные тревоги, напасти, беды и открывается для человека жизнь вечная, прекрасная и благодатная. Мы попали в этот рай. Он был явлен нам огромными серебряными цистернами, что, как пузыри, поднимались с земли вертолётами, которые несли оборудование к буровым установкам. Был явлен непрерывным рабочим людом, прибывавшим с Большой земли сюда и строившим здесь великие месторождения, которые потом стали именоваться Уренгоем.
Вот мы направляемся с Пчельниковым на авиационный завод, где создаются сверхсовременные боевые самолёты. Пчельников объясняет мне, что эстетика этих самолётов созвучна эстетике цветка, или морской раковины, или отшлифованного боевого топора древнего человека. Вот мы едем с ним слушать вятские хоры. Проезжая мимо одного из посёлков, видим церковь, обречённую на разрушение и сожжение, почти из огня выхватываем удивительные домотканые холщёвые, шитые алыми крестами марийские полотенца, и одно из них до сих пор украшает мою домашнюю коллекцию. Вот мы с ним ловим бабочек на опушках московских лесов. Это он, привезя из Африки фантастических для нашего русского взгляда бабочек и жуков, пристрастил меня к этой удивительной охоте, которая была не менее страстной, увлекательной и опасной, чем охота на волков или медведей. Вот ночью мы выходим к заиндевелому озеру, стоим при полной Луне, поднимаем осколки льда и сквозь эти ледяные прозрачные осколки, как сквозь линзы, рассматриваем Луну, и Луна, вмороженная в эти ледяные пластины, кажется нам фантастической и сказочной, занимающей всё небо.
Или мы сидим в моей избе по разные стороны от горячо натопленной печки. Я пишу мои рассказы, а он по ту сторону вычерчивает свои графики, пишет свои формулы, совершенствует свои бесподобные города будущего. Он знал, как проектируются обычные города: он спроектировал Кремлёвский театр, его приглашали правительства африканских стран, и там, в африканских саваннах, он строил удивительные административные здания, стадионы, театры и культурные центры. Но он не довольствовался этим — он стремился в мироздание, ему хотелось космоса, и он рождал свои космические города.
Когда с ним случилось личное несчастье, я пришёл к нему на помощь, я делил с ним его беду. Своей жизнью, своим мышлением, своей любовью к нему я затыкал пробоину от удара, который ему нанесли, делал всё, чтобы его не затопила пучина. Об этом я написал роман "Вечный город".
Пчельников погиб на кольцевой дороге от удара автомобиля — удара, что послала ему та самая цивилизация, которую он хотел одухотворить — одухотворить машину, сделать её человекоподобной, сделать её богоподобной. Не успел. Свирепая, неодухотворённая машина убила его. Мне его не хватает. Сейчас мне не с кем поделиться моими прозрениями, которые многим кажутся фантастическими. Для него они были понятны и ложились в картину сконструированного им мира.
Сегодня, когда прошло столько лет, и Пчельникова нет со мной, я повсюду вокруг себя вижу знаки его пребывания. Я смотрю на свою коллекцию бабочек, на африканские лунные сатурнии — и помню, что в его коллекции были такие же африканские бабочки. Я смотрю на изящную, выточенную на современных станках лопатку турбины для истребителя пятого поколения — и помню наше посещение авиационного завода, как бережно и нежно касался Пчельников кромки самолётного крыла. Я вижу рисунки на листке, исписанном его быстрым нервным почерком, и вспоминаю, как мы сидели у горячей печи, и красные язычки огня бегали по венцам крестьянской избы.
Идеи Пчельникова медленно, неохотно осуществляются. Я видел, как они осуществляются на Ямале — там, где запускается грандиозный завод по сжижению газа. Видел, как его идеи воплощаются в мышлении волонтёров, сажающих леса, исповедующих не просто экологическую этику, а благоговение перед жизнью. Это благоговение перед жизнью, это религиозное отношение к мирозданию нёс в себе Константин Павлович Пчельников, мой драгоценный, незабвенный друг.
https://zavtra.ru/blogs/mechtatel_
02.09.2020 Под напряжением в миллион вольт
27 августа Владимир Путин дал интервью телеканалу "Россия"
Состоялось уникальное интервью, которое Брилёв брал у президента Путина. Уникальность этого интервью — не в тех сенсационных заявлениях, которое мы услышали. Уникальность — в выражении путинского лица, которое не выдавало или почти не выдавало того гигантского напряжения, что испытывает президент в настоящее время. Мы очень часто судим поверхностно о действиях президента, порой осуждаем его, иногда даже браним, не понимая, что он находится под чудовищным давлением, и через его кабинет проходит обнажённая жила высочайшего напряжения, которую он держит в руках и при этом испытывает непрерывно идущие от этой жилы удары.
Белорусская тема — это не тема Минска, не тема Польши и даже не тема российско-белорусских отношений. Это огромная, глобальная тема, которая захватывает все мировые процессы и которая будет определять судьбу Европы и, конечно, судьбу России и Белоруссии в ближайшие пятьдесят лет.
Процесс, что начался в Белоруссии, неостановим, он будет развиваться. И кончится он кризисом. Путин готовится к этому кризису и готовит несколько сценариев реагирования на него. Подготовка этих сценариев требует непрерывных консультаций, встреч, разговоров с Советом Безопасности, с генералами, с геостратегами, с экономистами. И это величайшее напряжение, связанное с рисками, связанное с пониманием колоссальных угроз, в том числе и военных, оно почти не прочитывалось на путинском лице.
Как, должно быть, оно не прочитывалось на лице Сталина в 1940 году — в тот момент, когда германские дивизии уже копились на границах Советского Союза и каждый день поступали агентурные донесения от разведчиков о том, что лето сорок первого года будет летом страшной войны Германии и России. Эти напряжения не сравнимы с теми рефлексами, которые звучат в интернете из уст политологов и политиков самого разного толка и направления. Подобное напряжение, по-видимому, испытывает земная кора, на которую изнутри давят глубинные огни.
Поэтому за кадром этого телевизионного интервью, как, впрочем, и за документами, что появились или ещё появятся под грифом "секретно", всё равно останется то неведомое миру напряжение, которое испытывает лидер такой огромной, прекрасной и страшной страны, как Россия.
https://zavtra.ru/blogs/blitc_prohanov_01_09
28.08.2020 Русское поле
Мучительные времена, грозные знамения, бессмысленные и фальшивые рекомендации
Владимир Владимирович Путин в интервью Брилёву ни словом не обмолвился об Алексее Навальном, словно Алексея Навального не было и нет, и самолёт не вывозил Навального из Омска в германскую клинику, где у него обнаружили острое отравление. Навальный исчез, и больше не будет бесконечных расследований о коррупции губернаторов, членов правительства, о роскошных угодьях Медведева, о великолепных яхтах наших банкиров, где они развлекаются с хорошенькими телеведущими. И теперь, когда нет Навального, никто не посмеет сказать, что у Сергея Брилёва роскошная квартира в Лондоне и английское гражданство. Вся грандиозная, надменная воровская элита может теперь успокоиться и не бояться разоблачений. И народ, который узнавал из расследований Навального, кто им правит, кто сидит в кабинетах прокуроров, губернаторов, руководителей крупнейших корпораций, народ постепенно успокоится, и между ним и элитой снова будет построена разноцветная, из пленительных красок и рисунков ширма, на этих рисунках будут фестивали, военные парады, будут освящаться грандиозные храмы, вспыхивать небывалые по своей красоте праздничные салюты.
Навального, улетевшего из Омска в немецкую клинику, больше нет. Но странным мистическим образом в Беринговом море у берегов Аляски всплыла грандиозная атомная подводная лодка «Омск». И лодка своим именем напомнила о Навальном, зажгла на мгновение на своём чёрном, мокром от океанского рассола борту имя «Алексей Навальный».
На Дальнем Востоке неспокойно. Хабаровск продолжает бурлить. Толпы хабаровчан, колеблемые загадочным ветром, колышутся из стороны в сторону, переходят из одной части города в другую. Наши радикальные левые патриоты радуются тому, что среди мятежных хабаровских толп уже возникает некий Союз, организация, в которой зреет идея о суверенности Дальнего Востока. Зреют, наливаются ядом антимосковские настроения. И Москва, когда-то- икона государства Российского, обожаемая и мистическая, влекущая к себе все окраины, которые в час беды поднимались на защиту столицы, теперь раздражает, злит окраины своей роскошью, своим блеском, своим беззастенчивым цветением на фоне унылых, загнивающих окраин. И от этого Союза - два вершка до создания Дальневосточной республики. А это- начало того распада, что казалось бы, был остановлен в 2000 году Путиным , но не исчез, а медленно тлел в глубинах обделённой провинции, и вот снова всплывает, как подводная лодка с бортовой надписью «Хабаровск».
Казалось бы, поутих скандальный схимонах Сергий в Среднеуральском женском монастыре. Но нет - по-прежнему держит осаду, по-прежнему льются обличения в адрес патриарха и правящей церковной иерархии. Интеллектуалы, исследующие этот конфликт, нет-нет, да и вспомнят Достоевского с его «Великим инквизитором», и скажут, что современная церковь перестала говорить о Боге, о мистическом православии, о духовном преображении человека, и в Церкви вместо Господа Бога воцарился Великий инквизитор.
В Белоруссии беда. Владимир Владимирович Путин сказал, что на случай кровавых беспорядков в Минске Россия подготовила спецконтингент, который, согласно договору о Союзном государстве, войдёт в Белоруссию и прекратит беспорядки, сбережёт Лукашенко, сбережёт Белоруссию как стратегического союзника России. Неужели так силён народный протест в Белорусии, что армия и спецслужбы, полиция, силовые подразделения, управляемые Лукашенко, не в состоянии навести порядок и обратятся за помощью к России? Если, не дай Бог, такое обращение последует, и русские войска пересекут границу Белоруссии, войдут на территорию соседней республики, это будет страшная драма, которая ополчит дружелюбный, расположенный к России братский белорусский народ против России, против русских. И повторится трагическая история Украины. И теперь уже последняя выпавшая из обоймы Советского Союза республика станет антирусским плацдармом.
Почему президент не сказал нам, что появление этих антирусских государств, в которые превращаются бывшие братские республики Советского Союза, что причина этих антирусских настроений в самом проекте «Ельцин»? Это он выдавил республики из состава Советского Союза, предложив им сложится в суверенные самостоятельные государства. Суверенные государства стали складываться за счёт удаления от русского центра, удаления от Москвы. И это удаление постепенно, в разных странах по-разному, превращалось в русофобию. Самостоятельность этих государств, их идеология формировались на отторжении этих государств от Москвы, от великой России. В этом нет ничего удивительного: это законы формирования современных государств, которым сама ельцинская Россия предложила столько суверенитета, сколько они могут проглотить. И вина за всю геополитическую катастрофу, что случилась и продолжает усиливаться по всей периферии государства Российского, лежит на Ельцине, которому в Екатеринбурге построили храм, куда на поклонение стекаются все либералы России, продолжающие мечтать о распаде великих пространств, о встраивании расколотой на отдельные куски России в мировую цивилизацию. Ельцин-центр - храм, в котором совершается чёрная месса либерализма, приближающая конец государства Российского.
Мучительные времена, грозные знамения, бессмысленные и фальшивые рекомендации. Опять, похоже, наступают времена, когда всё тонет в фарисействе, и «жизнь прожить – не поле перейти». И нам, как уже не раз бывало в русской истории, придётся перейти это любимое, драгоценное, охваченное огнём русское поле.
https://zavtra.ru/blogs/russkoe_pole
27.08.2020 Хлеба небесные
Я слежу за событиями в Белоруссии, а думаю о России
Белорусская поляна густо засеяна слухами, версиями, предположениями, рекомендациями. Одни считают, что Лукашенко проиграл битву и должен немедленно уйти. Другие требуют от России, чтобы она ввела туда свои войска и сберегла Белоруссию как форпост российской обороны на западе. Третьи считают, что поляки устроят провокацию на белорусской границе, перейдут границу, что даст Лукашенко повод обратиться в ОДКБ, и совместный контингент из пяти стран вступит в Белоруссию, как это было когда-то во время чехословацких событий. Четвёртые рекомендуют Лукашенко немедленно пойти на переизбрание, провести досрочные выборы. Десятые настаивают на пересчёте голосов. Сто двадцать пятые полагают, что созданный оппозицией координационный комитет должен немедленно объявить о существовании второго — альтернативного -— президента, призывают к активным силовым действиям на улицах Минска и других городов.
Все эти суждения основаны на информации, поступающей из официальных и неофициальных источников, они не учитывают, что наряду с этой открытой, хорошо понимаемой дипломатией существует тайная, закрытая, и в недрах этой тайной дипломатии каждодневно происходит множество переговоров глав правительств, представителей спецслужб, дипломатических ведомств, идут невидимые важнейшие дипломатические сражения, если угодно — сложнейший дипломатический торг. Недалёк тот день, когда мы узнаем о результатах этого торга, и тогда множество выдвинутых версий, рекомендаций покажутся смехотворными.
Я — не специалист по белорусским делам. Считаю себя не вправе высказываться, выступать с категорическими суждениями, за качество которых я не отвечаю. Мне неведомы и непонятны хитросплетения внутри белорусского общества, хитросплетения отношений Белоруссии с Евросоюзом и Россией, а также с Китаем. Меня мучит другое обстоятельство.
Я хочу понять и не могу, почему Белоруссия: благополучная страна, в которой сохранились и работают все заводы-гиганты, продолжают модернизироваться, совершенствоваться производства, страна, в которой сбережена деревня, сохранился деревенский уклад, где существует не просто сельское хозяйство, но глубинный дух белорусского народа, — охвачена волнениями? Почему белорусы, живущие сытно, хлебно, не довольствуются этим, готовы отказаться от всего этого? Игнорируют опыт России и более поздний опыт Украины, когда пришедшие к власти либералы и олигархи, западники и милитаристы принялись уничтожать великую техносферу Советского Союза как на территории России, так и на территории Украины. Когда были закрыты тысячи и тысячи заводов, создавших не просто рабочие места и обеспечившие заработки людям, но создавшие великую, неповторимую советскую цивилизацию. Почему эти трагические уроки не воспринимаются белорусами? Почему они восстали против Батьки, который все эти годы, проявляя чудеса дипломатии, сберёг независимость, суверенность Белоруссии, находясь между двумя гигантами — Евросоюзом и Россией? То, что враги Лукашенко называют лавированием, является дипломатическим искусством, стремлением государственного лидера, управляющего маленьким государством, сберечь это государство, обеспечить ему процветание, почётное место в семье мировых народов.
Почему белорусы выступили против Лукашенко? Почему белорусы выступили против нынешней Белоруссии? Почему они выступили против своих работающих заводов, против замечательно возделанных, засеянных полей? Почему они не видят черты, отделяющей Белоруссию от Псковской губернии, черты, отделяющей процветающую страну от пустыни, поросшей борщевиком? Вот в чём вопрос. Вот в чём загадка, отгадка которой может послужить уроком для современной России. Размышляя, скорбя о современной Белоруссии, мы думаем о милой Родине, о России, мы страшимся повторения белорусской смуты. Мы уже видим, как Хабаровск становится маленькой Белоруссией. Мы видим, как возбуждены умы.
Как отгадать эту загадку? Оказывается, человеку мало сытных обедов, добротного дома, у которого не протекает крыша. Мало заработка, мало достатка. Обладая всем этим, он стремится к чему-то ещё — порой невысказанному, томящему, не находящему прямого проявления, не связанного с хлебом насущным, земным. А связанного с чем-то возвышенным, таинственным, витающим над каждым человеком: и простолюдином, и просвещённым. Ибо любой человек, будь он крестьянин или профессор, задумывается: почему он, человек, создан, почему создан народ, почему создано человечество? Какие цели все они выполняют в мироздании? Чего мироздание требует от народов и от человека, ради которых природой и историей было потрачено столько сил? Человек хочет возвышенных смыслов, он хочет, чтобы власть говорила с ним о возвышенном, чтобы звучали не только слова о рентабельности, о валютном курсе, о налоге на добавленную стоимость. Чтобы людям открылись высшие смыслы, таинственная восхитительная цель, к которой стремятся народы. И те народы, которым открылись эти смыслы, становятся великими, делают великие открытия в технике, философии, в науке и искусстве.
Лукашенко — крепкий хозяйственник, энергичный организатор, волевой политик, гибкий, изощрённый дипломат, не смог поставить перед собственным народом эту высокую небесную цель. Не смог перевести в стены коровников и заводских конвейеров разговор на тему души, человеческого упования, человеческого призвания.
Люди, не находя этих слов, а видя вместо этих слов одномерное мышление лидера, которое сопровождается сейчас давлением — иногда давлением очень жестоким, подчас беспощадным — вышли на улицу. Они требуют убрать Лукашенко, они не умеют высказать, что, желая убрать Лукашенко, они хотят видеть для себя и своего народа образ будущего. Того будущего, ради которого стоит положить свою жизнь.
Я слежу за событиями в Белоруссии, а думаю о России, о моей Родине. В России, как и в Белоруссии, множество узлов напряжения, и эти узлы в любой момент могут превратиться в катастрофу. Конечно, в эти узлы вмешиваются сторонние силы. Сегодня у России много врагов — искусных, прозорливых. Эти враги — и внутри России, и за её пределами. Они воспользуются любыми её затруднениями, любыми хозяйственными и политическими спазмами, чтобы вызвать волнения, вызвать бунт.
Россия после 2014 года, после возвращения Крыма остановилась не только в своём экономическом и техническом развитии, но и своём духовном самопознании. Русские политики так и не выработали ни одного образа осмысленного, привлекательного будущего. Современная российская элита завязана не на будущее, а на настоящее, она погрязла в коррупции, в стяжательстве. Эта элита воровская, беззастенчивая, лживая, а потому и неумелая, бессмысленная — элита, которая не умеет править государством. Править государством — это не просто выполнять приказания президента, используя для этого казну или Росгвардию, прокуратуру или бесконечные шоу, увеселительные мероприятия, развлекательные, часто скандальные, телепередачи. Править народом — это значит управлять глубинными народными кодами, которые ведут народ тысячи лет через все препятствия, катастрофы, огни и пожары, ведут к заветной цели, к заветной мечте. Русская Мечта о могучем процветающем государстве, которое построено по закону божественной справедливости, где царит осмысленная гармония, видит свою цель в познании великих вечных космических тайн. Такая мечта убережёт народ от уныния, убережёт его от смут и восстаний.
Эту мечту не в состоянии высказать думские депутаты, бойкие политологи или всеведущие эксперты. Эту мечту, этот образ будущего способны высказать духовидцы, художники, поэты, богооткровенные мистики. В сегодняшней России им отведено ничтожное место. Литературу увели с авансцены, писатели влачат жалкое существование, и они уже больше не говорят с народом. И идеи, прозрения, возникающие в душе поэта или великого музыканта, не доходят до обычных людей, которые отравлены ядом телевизионных сериалов, а также всевозможных государственных мероприятий, имитирующих общественную и духовную жизнь. Что ж, чему быть, того не миновать. Советский Союз пал не из-за нехватки колбасы и отсутствия на московских улицах «Мерседесов». Он пал от огромного мировоззренческого тупика, который возник после краха коммунистической идеологии. В этой пустоте родилась опухоль перестройки.
Сегодня Россия беременна новой либеральной перестройкой, а значит, крахом, значит, повторением распада. Теперь уже окончательного, который унесёт израсходованные исторические силы современной России.
У современной России два пути. Или государство силами самых лучших и одарённых представителей осуществит в России развитие под знаком ясно сформулированного образа будущего. Или же накопившаяся в народе тоска превратится в ненависть, которой воспользуются притаившиеся враги России. И вместо развития мы получим сначала хождение по улицам Хабаровска, Красноярска, Иркутска тысячных толп, а потом горящие автомобильные покрышки и стрельбу из пулемётов.
Велик и бессмертен народ, вкусивший хлебов небесных. Победа 1945 года — это победа рая над адом, это попрание ада райскими силами, которые вели вперёд советские дивизии и фронты. Русский рай по-прежнему витает над Россией. Надо только поднять глаза, открыть сердце. И ты вкусишь хлебов небесных.
https://zavtra.ru/blogs/hleba_nebesnie
25.08.2020 Укус змеи
Рис. Геннадий Животов. "Груз-200?"
Едва ли будет назван заказчик отравления Навального
Отравлен смертоносным ядом Алексей Навальный.
Неужели Россия — страна политических убийств? В начале ХIХ века был убит царь Павел I. Совершено отцеубийство. Были казнены декабристы. Потом народовольцы и эсеры убивали генерал-губернаторов, министров, царей. Политическим убийством было убийство царя Николая II.
После революции белый террор сменился красным террором, и в это зверское время были убиты тысячи советских деятелей, истреблялись белые офицеры, генералы, близкие к Белому движению политики. Сталинское время отмечено беспрецедентным террором. Были казнены все политические противники Сталина: Зиновьев, Бухарин, Каменев, Троцкий. Во времена Большого террора убивали бессчётно, по малейшим признакам неприятия советского строя. Были расстреляны соратники Тухачевского. После войны были расстреляны Вознесенский и Кузнецов. Был отравлен Сталин. Был убит Берия.
Политические убийства прекратились во времена Хрущёва, Брежнева и Андропова. Андропову отключили искусственную почку, и он умер. Гибель белоруса Машерова многие считают политическим убийством, ибо Машеров нёс в себе идею развития советского строя.
В 1991 году при неизвестных обстоятельствах были убиты виднейшие представители советского строя: Пуго, Ахромеев, Щербина и ещё несколько деятелей, которые странным образом выбросились из окон.
Девяностые годы нынешнего века были веком политических убийств.
На восставшем Донбассе убиты Захарченко, Мозговой, Гиви и Моторола. Были застрелены Политковская, Немцов и, по всей вероятности, отравлен Борис Березовский. Убиты близкие к Березовскому Литвиненко, политики Юшенков и Галина Старовойтова. Были отравлены, но выжили Егор Гайдар, Владимир Кара-Мурза, Дмитрий Быков.
И вот теперь — Алексей Навальный отравлен таинственным быстродействующим, не оставляющим очевидных следов ядом. Его тело, ещё живое, но пребывающее в коме, в наполненном кислородом коконе увезли из России в немецкую клинику.
Множество версий возникает по поводу этого отравления. Обыватель, помещённый в круговорот этих версий, сходит с ума и выбирает самую для него очевидную. Однако прежде, чем гадать на тему, кто отравил Алексея Навального, следует изучить его досье — досье человека, который стал несомненным лидером либеральной оппозиции; человека, которого то и дело хватали и сажали в тюрьму, а во время одной из демонстраций выжгли кислотным раствором глаз.
Собирая сведения об Алексее Навальном, постепенно представляешь человека, над которым сегодня нависла смертельная опасность.
Молодой Навальный был героем нескольких роликов, в которых он появлялся в белых одеждах и спрашивал зрителя: "Что нужно делать, если в доме завелись тараканы, мухи и клопы? Уничтожить их хлорофосом. А что делать, если на улицах российских городов такое количество гастарбайтеров, пришлых из Азии и с Кавказа? Не пора ли брать автомат, ибо хлорофосом здесь не обойтись?" Похоже, в тот момент этот яростный, молодой, радикальный русский националист попал в поле зрения спецслужб, и они стали тщательно выращивать из него оппозиционного лидера, которым можно было управлять, а вместе с ним — и всем оппозиционным движением, что складывалось вокруг него. Не раз Навальный участвовал в Русских маршах, а его знаменитое "Первый тост — за холокост" сделало его на время врагом всей еврейской оппозиционной общественности. На Болотную площадь он пришёл с имперским чёрно-золотым флагом, который странно смотрелся среди "белоленточников". Однако с того момента пошло сближение Навального с либеральной оппозицией. Такое перемещение не происходит само собой, оно осуществляется с помощью специальных, тонких технологий. И вновь возникает подозрение, что здесь не обошлось без спецслужб.
Навальный был частым гостем радиостанции "Эхо Москвы", был любим многими членами этой либеральной редакции, которые могли предполагать о его связях со спецслужбами, что не мешало радиостанции преподносить его как самого яркого и талантливого оппозиционного политика.
Деятельность Навального — это бесчисленные разоблачения коррупционеров, взяточников, бессовестных чиновников, губернаторов, вплоть до премьер-министра, когда он публиковал данные о фантастические зарубежных счетах, о незаконно приобретённых наделах, о квартирах в Москве и за границей стоимостью в миллионы и миллионы долларов.
Навальный никогда не говорил об образе русского будущего. Он никогда не открывал свои взгляды на будущее устройство России. Он занимался разоблачениями, и характер этих разоблачений был таков, что наводил на мысль о прямом сотрудничестве Навального с ФСБ, которое снабжало оппозиционера закрытой информацией, наводило Навального на мишени будущих разоблачений. Возникает предположение: спецслужбы до последнего дня вели Навального, это был их драгоценный агент, на создание которого было потрачено столько сил и столько денег, столько разведывательных и информационных ресурсов. Созданные Навальным организации существовали по всем крупнейшим городам России. И это было дело рук другой, более мощной организации, которая стоит за всеми протестами и разоблачениями.
После всего сказанного можно заняться версиями.
Навальный был выгоден власти, был ею взращён. Потеря Навального была бы огромной утратой для власти. Поэтому она, власть, должна была беречь и охранять Навального, как зеницу ока. Все предположения, что именно власть, именно Кремль поднёс Навальному чашу с ядом, лишены логики.
Быть может, это сделал кто-нибудь из обиженных, которым Навальный нанёс огромный репутационный ущерб, рассказав об их дворцах в предместьях Лондона, об их средиземноморских яхтах с валютными проститутками, об их вечеринках, напоминавших Валтасаровы пиры. Едва ли это дело рук обиженных. Разоблачения Навального не повлияли на судьбы этих беззастенчивых толстосумов. Ни один из них не потерял своего места, не лишился своей неправедной собственности, продолжал богатеть, составляя базовый слой российской элиты. Угрозы олигархов в адрес Навального носили опереточный, шутейный характер. Нет, не они, не банкиры, не депутаты, не олигархи отравили Навального.
Отметём и версию о сакральной жертве, которую якобы принесли сами либералы, желая убийством Навального взбудоражить российскую общественность и вызвать смуту. Смуты не будет, как не было её после убийства Немцова и гибели Политковской. Создать вторую Белоруссию в России, убив Навального, — задача невыполнимая. Поэтому версия о сакральной жертве отпадает сама собой.
Остаётся версия о каком-то доброхоте, который, желая угодить Кремлю, полагая, что Навальный опасен Кремлю, сделал Кремлю подарок, а именно медвежью услугу: убил комара, севшего на лоб кремлёвского мужика ударом медвежьей лапы. Такая версия возможна, но она тоже кажется зыбкой и шаткой.
Есть ещё одна версия: Навальный пал жертвой внутри властных элит, соперничество которых, невидимое простым глазом, порой достигает предельных отметок. Мы помним, как чуть не перестреляли друг друга представители ФСБ и наркоконтроля. Мы видели, как в деле Голунова соперничали между собой две структуры силовиков. Нечто подобное могло произойти и в случае с Навальным. Это месть одной группировки другой. Но и это не более, чем экстравагантная версия.
Едва ли будет назван заказчик этого отравления. Но можно ожидать, что весь раздробленный, взвинченный политический контекст современной России выявит для себя одну самую удобную версию и с её помощью станет ослаблять соперников. И в результате мы получим ещё более ожесточённое, рассечённое на части российское общество, части которого пока ещё не стреляют друг в друга.
https://zavtra.ru/blogs/ukus_zmei
24.08.2020 Будетлянин Цаплин
Через него я прикоснулся к восхитительному времени русского авангарда
Со скульптором Дмитрием Филипповичем Цаплиным я познакомился незадолго до его смерти. Он принял меня в своей квартире на улице Горького. Я показывал ему свои рисунки, свои неумелые, наивные акварели. Он оценил их довольно скептически. Разговоры наши были душевные, откровенные. Он относился ко мне, молодому человеку, серьёзно, не вдавался в воспоминания и поучения, а слушал меня, интересовался, чем живёт современная молодёжь.
У него было хорошее лицо: сухощавое, простое лицо саратовского крестьянина, большой голый череп и очень внимательные, зоркие глаза, какие бывают у стрелков, землемеров или геометров. Разговаривая с ним, я чувствовал, что он несёт в себе то великое уходящее время, когда молодая революционная страна демонстрировала новое искусство, новый, космический взгляд на мир. Когда я вижу конструктивистские мельниковские рабочие клубы или гаражи, эти шедевры русского конструктивизма, я думаю о Цаплине. Когда я смотрю на «Купание красного коня» Петрова-Водкина, на его Мадонн, на его «Смерь комиссара», я думаю о Дмитрии Цаплине. Когда я читаю Платонова, его «Одухотворённых людей», его таинственные слова, которые он складывает в таинственные фразы, облекая этими фразами таинственные смыслы, я думаю о Цаплине. Когда я слушаю музыку Прокофьева – и ту, что играет симфонический оркестр в консерватории, и ту, которая звучит в фильме Эйзенштейна «Александр Невский» — я думаю о Цаплине. Когда я читаю стихи Велимира Хлебникова о будетлянах — людях будущего, я думаю о Цаплине. Он был из их великой плеяды. И я счастлив, что через него я прикоснулся к восхитительному времени русского авангарда, русского космизма.
Его молодость прошла в ту пору, когда таланты, окроплённые священной водой революции, возникали повсюду. И каждый человек был талантлив. И он, крестьянский сын, поразил своих саратовских земляков скульптурами, которые мгновенно принесли ему славу – сначала в Саратове, а потом и в Москве.
Луначарский, умевший ценить прекрасное, отправил Цаплина за границу, чтобы тот познакомился с мировой скульптурой. И Дмитрий Филиппович поехал сначала в Париж, а потом в Испанию: в Каталонию, а затем на Мальорку. И там имел громадный успех. Прекрасны и загадочны были его работы испанского периода, когда он ходил по берегу моря, смотрел на камни: серые, стальные, коричневые, красные, а потом из этих камней создавал небольшие скульптуры животных, извлекал таинственные, притаившиеся в этих камнях существа. Его работы напоминали работы молодого первобытного человечества, которое одухотворяло окружавшую его природу: дерево, глину, камень… Эти магические скульптуры имели огромный успех на выставке, за них готовы были платить колоссальные деньги. Но Цаплин не продал ни одной из них и вернулся с ними в Россию. Здесь почти все они исчезли после смерти Цаплина, когда нуждающаяся родня продала их в частные руки. И где-то в безвестных коллекциях находится этот восхитительный цаплинский каменно-животный мир.
Он водил меня в свою мастерскую, которая помещалась подле ГУМа, где в старые времена были купеческие склады, лабазы, подвалы. В одном из таких полуподвалов стояли цаплинские, вырезанные из дерева, из камня или из мрамора, прекрасные женщины или русские простолюдины: грузчики, пахари. Среди них я запомнил восхитительную скульптуру, именуемую «Космос», где выточенный из дерева, скользящий, словно стеклянный, человек, поднял вверх руки, сложив их, как это делают ныряльщики, и нырял в космос, нырял в эту божественную бесконечность, как нырял сам Цаплин. И когда я смотрю на скульптуру Гагарина, возвышающуюся на площади его имени, я понимаю, что это повторяется цаплинский прыжок в небеса.
Я посетил его квартиру на улице Горького, когда Цаплин был уже мёртв, лежал на кровати, накрытый простынёй. Глаза его были закрыты тяжёлыми веками. Лоб был белый, словно из камня. Мы сидели в соседней комнате, говорили о литературе, читали стихи, говорили и о чём-то житейском, простом, обыденном, ни на минуту не забывая, что там, за стеной, рядом с нами лежит великий покойник, и с ним упокоилось грандиозное русское время.
После смерти Цаплина я бывал в его мастерской. Меня поразили его скульптуры Ленина, выточенные из дерева, из огромных дубовых плах. Это был не тот Ленин, какого мы видим на площадях перед административными зданиями. Его Ленин напоминал мне другого — Ленина, нарисованного Рерихом: когда из-за тибетских гор в суровой дымке поднимается таинственное светило. Вглядываясь в него, ты узнаёшь в этом светиле Владимира Ленина, который словно выплывает из-за гор, родившись где-то далеко в мироздании.
В мастерскую Цаплина приходили известные художники, писатели, критики. Там я видел Лилю Брик — маленькую, сухую, рыжеволосую, которая пришла сюда, может быть, для того, чтобы вдохнуть исчезнувшее время, в которое она царила, сводила с ума Маяковского.
Цаплин, вернувшись на Родину, не изведал счастья творца, ему не давали хода. Его эстетика была чужда, царили другие скульпторы, создавались другие памятники другим вождям и кумирам. И Цаплин жил, окружённый молчанием официальной эстетики, хотя дом его постоянно был полон молодёжи.
Я служил своему времени, путешествовал по миру, видел стреляющие, охваченные огнём страны, писал романы. Однажды, вернувшись в Москву, я захотел побывать в цаплинской мастерской. Меня повели туда знакомые поздней ночью — всё в тот же соседствующий с Кремлём купеческий полуподвал. Мы сидели в полутьме, и меня поразил ровный шелест и шорох, который раздавался вокруг. Я не сразу понял, что это шуршат жучки-короеды, поедающие цаплинские скульптуры, выедая у них глаза, губы, сердце.
Изредка среди этого шороха и тайного скрипа вдруг раздавались удары кремлёвских курантов, которые отсчитывали неумолимое время — время, которое сметает народы, которое предаёт забвению имена великих художников, уничтожает великие книги и храмы.
Сегодня русское искусство, словно опомнилось, вспомнило о Цаплине, кинулось разыскивать его оставшиеся скульптуры. Найдено немногое. Но поиски продолжаются.
А я всё вижу это упорное крестьянское, со взглядом землемера, лицо, которое вплыло в русскую культуру в то революционное космическое время.
https://zavtra.ru/blogs/budetlyanin_tcaplin
Дмитрий Цаплин. Утраченный гений. Отсекая лишнее. Телеканал Культура
21.08.2020 Крестивший меня
Отец Лев Лебедев, Лёва, Лёвушка, друг мой сердечный
Отец Лев Лебедев. Лёва, Лёвушка, друг мой сердечный. Столько лет мы не вместе, а как мне тебя не хватает! Твоих добрых синих смеющихся глаз, твоей артистичности, твоих божественных прозрений. Я был тогда лесником, и мои леса выходили к стенам Нового Иерусалима, что под Москвой. Там же в монастыре работал скромным научным сотрудником Лев Лебедев, едва закончивший Московский университет. Там мы и познакомились. Там две молодые ищущие души и сошлись. Я приезжал к нему в его маленькую коморку в этом огромном разрушенном монастыре. Ночью мы брали керосиновую лампу и отправлялись в центральный Воскресенский собор с проломленным куполом. Шли почти на ощупь, под нашими ногами хрустели разбитые взрывами изразцы, а в открывшийся провал купола смотрело на нас огромное звёздное, многоцветно дышащее небо — словно Господь глядел на нас своим чёрным, серебряно-золотым перламутровым оком. Там, среди этих великих развалин, под сенью великого патриарха Никона отец Лев Лебедев впервые понял величие и красоту православия. Крестился, стал пастырем, и весь его долгий путь со сменой приходов, с диссидентствующими статьями в самиздатском журнале "Вече", с последующим переходом в зарубежную церковь — весь этот путь был откровением, поиском ответа на огромный мировоззренческий вопрос: что такое Россия, почему она так травмирует человечество, что такого увидел в ней Бог, что кидает её в непрерывные испытания и беды, а потом выхватывает из огня и вновь ставит на великий имперский путь.
Отец Лев служил в маленьких приходских церквях, а я ездил по горячим точкам. Мы изредка встречались, и наши встречи были постоянными рассуждениями, спорами, открытиями. Он сетовал и корил меня за мою слишком большую приверженность государству, Риму, как говорил он, вместо того, чтобы служить чертогу Господнему — Иерусалиму. И так постепенно на этих встречах, в этих спорах моя ещё не верующая, но ищущая Бога душа откликалась на его возвышенную веру, и я решил креститься.
В то время он служил в смоленском селе Тёсово — в храме, который уцелел во время бомбардировок и артиллерийских обстрелов. И когда впервые я шёл к нему, мы пробирались через разгромленную Вязьму. Он ввёл меня в один из вяземских соборов, обугленных и разрушенных внутри, но на высоте, под сводом церкви висело деревянное распятие, не повреждённое ни пулей, ни осколком, и Иисус смотрел на нас, словно с небес, побуждая и поощряя меня.
Тогда отец Лев вместе со своей матушкой Андроникой и двумя сыновьям, ещё очень маленькими, жил в крохотном домишке на территории церковного кладбища. Я помню эту тесную сторожку, горящую печь, мы с отцом Львом печём просфоры, и он учит меня мять в руках эти тёплые телесные, нежные комки теста, ставить на них отпечаток и класть на раскалённый противень. И по сей день я помню удивительный запах горячей пшеницы.
Он крестил меня в пустом храме, не занеся моё имя в церковную книгу, ибо тогда, в 1972 году, крещение было актом недозволенным и всячески каралось надзорными органами.
В храме было холодно. Это была осень, день иконы Казанской Божией матери. Отец Лев налил в таз тёплой воды, поставил меня обнажённого в этот таз, поливал сверху, кропил святой водой, мы вместе с ним читали Символ веры, и он крестил меня.
А к вечеру мы пошли в соседнее село навещать его больного друга — бедного-пребедного батюшку. Туда отправились он, я и три женщины. Мы шли в черноте по сельским раскисшим осенним дорогам, женщины несли высоко над головой керосиновый фонарь, и мы пели. А наши пения разносились по ночным смоленским полям и перелескам. И теперь каждый раз на Казанскую Божью матерь я вспоминаю это наше хождение, наше движение в ночи, и тогда казалось, что с фонарём перед нами движется сам Иисус.
Отец Лев написал удивительную книгу "Крещение Руси", где утверждал, что южные славяне были беременны христианством. Всем своим нравом, кротостью, своим душевным складом они как бы вызывали, выкликали себе крещение, и оно пришло к ним от князя Владимира.
У него были удивительные прозрения о России, которая, по его словам, повторяет жизнь Христа: сначала в славе и блеске цветёт, возвеличивается, прославляема всеми народами, как Иисус когда-то на белом осляти въезжал по красным коврам в град Иерусалим, и люди кидали ему цветы. А потом те же люди били его бичами, плевали в него, побивали камнями, и он под их свист нёс на плечах свою страшную ношу, тяжёлое распятие. Так и Россия после цветения и триумфа бывала побиваема, угнетаема, осмеяна, несла свою страшную крестную ношу. Она, как и Христос, выходила на крест и умирала на кресте, уносила в никуда всё своё великое прошлое, исчезала бесследно, и вместе с ней исчезал русский народ. Но случалось чудо. И Россия воскресала, как воскресал Христос. Она сходила с распятия, она попирала ад, она входила русской кавалерией в Париж, въезжала танками Т-34 в Берлин и вновь возрождалась великой и прекрасной, бессмертной.
Он открыл мне величие патриарха Никона, объяснил, почему Никон, желая построить под Москвой Новый Иерусалим, отправил своих разведчиков: своих художников, архитекторов, — в Палестину, и те сняли полный чертёж Храма Гроба Господня, а также перенесли сюда топонимику палестинских земель. И теперь в Новом Иерусалиме, возрождённом после разгрома, величественном, прекрасном, лучезарном, у его стен всё так же течёт речка Истра, наречённая Никоном Иорданом. Так же высится Фавор, на котором зеленеет лес, тогда принадлежавший моему лесничеству. В монастыре есть и Храм Гроба Господня, и Крестный путь, и Голгофа. В окрестностях есть и Гефсиманский сад, и Генисаретское озеро, и Галилейское море. Он объяснил мне, что Никон ждал, как именно сюда во время Второго пришествия спустится Иисус, и здесь, под Москвой, в Новом Иерусалиме, произойдёт великое чудо — чудо преображения павшего грешного мира в мир безгрешный, божественный и бессмертный.
Когда я бродил по лесам, в одной из глухих берёзовых рощ наткнулся на железный остов старого "Мерседеса", который был брошен каким-то немецким генералом или офицером во время их бегства из-под Москвы. Сквозь этот остов прорастала высокая, до неба, берёза, которая тогда казалась мне русским древом познания добра и зла. И она говорила мне о свершившемся под Москвой чуде, о котором пророчествовал Никон. Здесь в 1941 году, по преданиям местных крестьян, сошёл на землю Христос и возглавил русскую армию, в ту пору потерявшую надежду и веру, почти готовую уступить врагу Москву. Христос возглавил эту армию и погнал супостата из-под Москвы, Сталинграда, Курска до самого Берлина. И вместе с советскими пехотинцами, водрузившими знамя над куполом рейхстага, невидимым был и Христос, он держал это победное древко.
Отец Лев, я знаю, что ты где-то рядом, я чувствую твоё тепло, слышу твой голос, твой смех, твои проникновенные молитвы, я говорю с тобой и иногда плачу слезами любви и радости. Теперь ты там, где тебе видно всё человеческое прошлое и всё человеческое будущее. И оттуда, где ты находишься, дорогой отче, молись обо мне, грешном!
https://zavtra.ru/blogs/krestivshij_menya
20.08.2020 Белорусский фронт
Борьба за Беларусь — это борьба за Европу, которая в период коронавируса переживает грандиозный кризис
Что происходит в Белоруссии? Почитайте сообщения информационных агентств, познакомьтесь с содержанием бесчисленных блогов, услышьте высказывания высокопоставленных лиц, послушайте самого Лукашенко. И у вас голова пойдёт кругом. Противоречивость суждений, абсурдность выводов, непоследовательность позиций, океан недостоверной информации, в которой невозможно обнаружить истину, как невозможно обнаружить лодку среди грохочущего океана.
Как понять белорусские события? Народная революция, заговор спецслужб, деятельность иностранных разведок? Бессмысленно давать ответы на эти вопросы. Ответ на вопрос: "Что происходит в Белоруссии?" — лежит в геополитике.
Маленькая Беларусь в центре Европы — это шарнир, вокруг которого вращаются огромные массивы явлений. И борьба за Беларусь — это борьба за Европу, которая в период коронавируса переживает грандиозный кризис. Что очевидно? Очевидно то, что Россия ни под каким предлогом не может потерять Белоруссию. Это наш стратегический союзник. Русские силовики не могут примириться с потерей военных баз, одна из которых фиксирует стратегические ракетные пуски противника на другой половине земли, а другая мощными антеннами устанавливает сверхдлинноволновую связь с российскими подводными лодками в мировом океане. Только Лукашенко обеспечит России сбережение баз.
Если место Лукашенко займут экзальтированные дамы, жёны оппозиционных мужей, то эти базы будут ликвидированы или переданы в руки стратегических противников нашей страны. Российские генералы никогда не смирятся с потерей этих баз, что означало бы резкое снижение обороноспособности России. Поэтому они безоговорочно поддерживают Лукашенко и стабильную Беларусь.
В сохранении стабильной Белоруссии, а значит — Лукашенко, заинтересованы наши сырьевые монополии, для которых Белоруссия является мощным открытым транзитом в Европу. Если захлопнется последнее малое оконце России в Европу, если будет восстановлен блокирующий Россию черноморско-балтийский кордон, порвётся множество коммуникаций, торговых и хозяйственных связей. Поэтому русские заинтересованы в сбережении Лукашенко.
Российский олигархат, который ещё со времён Березовского зарился на белорусские ценности: белорусские заводы, белорусские рудники, белорусские земли, — мечтает отхватить этот лакомый кусок. И сделать то, что они сделали со всей Россией: уничтожить централизм Лукашенко, снять все барьеры со свирепой приватизации, превратить белорусский народ в послушное стадо, вымаливающее у новых хозяев крохи для поддержания жизни. Олигархические силы не заинтересованы в стабильной Белорусии, не заинтересованы в Лукашенко.
Как смотрит Европа на нынешние события в Белоруссии? Европа не едина. Франция, Макрон видят, к чему приводит ослабление государственной власти, ослабление силовиков, которые допускают уличные беспорядки, что то и дело превращают Париж в огромную мусорную свалку с горящими автомобильными шинами и разбитыми витринами магазинов.
Германия, как никто другой, заинтересована в стабильной Белоруссии, заинтересована в Лукашенко. Германия боится общеевропейского и внутригерманского хаоса, она сделает всё, чтобы сегодняшний конфликт в Белоруссии был урегулирован, а Лукашенко — сохранён. Партнёрские отношения Путина и Меркель позволяют предполагать, что Германия хочет видеть Белоруссию целостным и сильным союзником России.
Польша в своём самонадеянном желании возглавить Европейский союз непрерывно усиливает свою вражду с Россией, она заинтересована в том, чтобы отколоть Беларусь от России, ослабить Россию, задушить её в черноморско-балтийском мешке. Украина, враждующая с Россией, обвиняющая Россию в агрессии, заинтересована в её ослаблении, заинтересована в том, чтобы оторвать Беларусь от России, лишить Россию стратегического союзника. Для Америки Беларусь слишком мала и слишком далека, похоже, что в Америке происходит своя Беларусь, нарастает свой хаос. И стабилизация американской жизни — это насущная проблема выживания Америки как мировой сверхдержавы.
Из этого следует, что Россия, проглотив многие мелкие и большие обиды, нанесённые ей Лукашенко, сделает всё, чтобы сохранить его у власти и сберечь Белоруссию как драгоценного союзника России. Россия рассматривала и будет рассматривать Беларусь как западную линию фронта, на которой в течение многих лет западные антироссийские силы ведут наступление: наступление на Брест, на линию Сталина, на Смоленск, на Волоколамск и на Москву.
Нарушение свободы собраний, нарушение прав журналистов, жёсткое, подчас жестокое обращение белорусских силовиков с журналистами — вот главный моральный упрёк, который выдвигается против Лукашенко, вот за что его нарекают кровавым палачом Европы. Для либералов журналисты — это священные жрецы свободы и демократии, они неприкосновенны, посягнувший на свободу журналистов является стратегическим врагом на веки веков. Какая это отвратительная ложь! Большинство журналистов не обладают никакой свободой, а служат тем хозяевам, которые их нанимают и платят им. Если это военные журналисты, они идут в рядах воюющей армии, несут потери и выполняют информационные задания, которые даёт им Генеральный штаб. Если это журналисты крупнейших мировых информационных агентств, они выполняют задания и волю этих агентств, в том числе готовы клеветать, идут на подделки, чтобы решить крупные стратегические информационные задачи, поставленные хозяевами этих корпораций. Есть третья категория журналистов, которые не имеют хозяев, а добывают сведения для того, чтобы дороже их продать любой стороне, — той, которая больше заплатит. Это аморальные журналисты, торгующие смертями и жизнями. Вам жалко тех журналистов, что не выполняют правила игры и суются в зоны, где их не ждали, где они могут причинить вред, где они могут своей информацией повредить военно-стратегическим операциям, что приведёт к гибели множества вам не известных им людей? Журналисты — не священная элита, их жизнь не дороже жизней рядового солдата и силовика.
Во время первой чеченской, когда завершался бесславный уход русских войск из Грозного, и в город вступали отряды Басаева, группа российских журналистов попала в чеченское окружение. Эти прочеченски настроенные журналисты в течение войны своими перьями, своими телекамерами и кинескопами стреляли в спину истекающим кровью российским войскам. Командование послало солдат вытаскивать их из окружения. Солдаты, выполняя приказ, шли на прорыв, теряли своих товарищей, но вытащили журналистов из западни. Те остались целы и невредимы, но погибло несколько российских солдат. Причём спасённые журналисты, оправившись от испуга и страха, вернувшись в свои конторы, продолжали поносить армию самыми чёрными и страшными словами.
Отвратительны те журналисты, которые считают себя небожителями. Прекрасны те журналисты, которые считают себя чернорабочими войны, чернорабочими обыденной жизни.
Когда мне доводилось бывать в горячих точках, я был там не только с диктофоном и фотоаппаратом — при мне всегда был автомат. Я считал аморальным отвлекать на свою охрану действующих солдат, которые уносили свои автоматы с поля боя, чтобы заслонять ими меня, журналиста. Журналист должен уметь защищать себя с оружием в руках, отстреливаться от нападающих на него врагов, а если придёт час беды, то и застрелиться.
Сегодня Белоруссия превратилась в прифронтовое государство. Не дать этому фронту подойти к Москве!
https://zavtra.ru/blogs/belorusskij_front
18.08.2020 Захар Прилепин. «Ушёл на фронт, забыв полить цветок...»
Беседа о Донбассе, сверхзадачах партии "За правду" и обычном деле русских писателей
Александр ПРОХАНОВ. Захар, вы, основав свою партию, вступили в совершенно новый жизненный период. Множество людей, множество человеческих типов — это колоссальная новизна. Вы будете включаться практически во все государственные структуры, явные или неявные. Это вторая жизнь: второй раз вы вступаете в одну и ту же реку. И вы как художник, конечно, думаете, как думаю об этом и я, что этим нельзя не воспользоваться для книги, нельзя не воспользоваться для того, чтобы этот колоссальный опыт, редко кому выпадающий, не воспроизвести в прозе. Меня часто спрашивают: "Кто в вас доминирует: политик или литератор?" Вопрос глупый. Потому что политик питает литератора, а литератор придаёт политику неповторимую окраску. Мне кажется, что проект, в который вы вступили, он политико-художественный. Ошибаюсь я или нет?
Захар ПРИЛЕПИН. Надеюсь, что ошибаетесь. Так многие говорили о проекте моего учителя и старшего товарища Эдуарда Лимонова, Царствие ему Небесное: что это политико-художественный проект, в чём-то питающий Лимонова. Хотя это было не так, конечно. У Лимонова всё было всерьёз. Но какой-то элемент художественный в этом всё-таки присутствовал.
Думаю, в моём случае генеалогия всё-таки восходит к другим людям и другим способам соединения политики и литературы. Это Грибоедов, это Тютчев, это Салтыков-Щедрин, это Пётр Вяземский. Это целая плеяда русских классиков первого ряда, которые напрямую участвовали в государственной деятельности и доходили до очень высоких степеней, не слишком смешивая политическую деятельность с литературной.
"Земной свой путь пройдя до середины", я понял, что литературное тщеславие, желание, как Блок говорил, "отобрать аромат у цветка", имеет уже куда меньшее значение для меня, чем ужас от возможности нового Майдана, ужас от повторения 1991 года. Этот страх гнетёт меня. В этой ситуации я очень мало думаю о своей литературе в буквальном смысле. Я думаю о постоянно действующем ополчении — деятельном, профессиональном, активном, которое будет стоять на страже русской государственности.
Но если вернуться к литературе, как таковой, то едва ли я ставлю целью зафиксировать современные типажи, — в том числе и потому, что вы создали уже целую галерею подобных образов. Скорей, я думаю о большом историческом романе. О романе из истории XVII века, потому что в XVII веке происходило, в сущности, то же самое, что и сегодня. Те же персонажи, те же ситуации: Украина и Россия, бунтари и воры, старообрядцы, бояре. И эта схожесть: и метафизическая, и геополитическая, — меня одновременно и зачаровывает, и мучает. То, что Россия не меняется — успокаивает. Но то, что она из века в век вдруг обваливается, рассыпается у нас в руках, — заставляет испытывать ужас: а вдруг в очередной раз мы окажемся не готовы и не успеем её собрать, слепить...
Александр ПРОХАНОВ. Но ведь история России — это таинственная синусоида сменяющих друг друга империй. И ужас, связанный с потерей очередной империи, компенсируется восторгом создания новой империи. Конечно, ужасно оказаться на ниспадающей ветви этой синусоиды. И какое счастье оказаться на восходящей, когда интеллигенция, вечно брюзжащая, вечно поющая отходную, оказывается рядом с властью, и они делают одно и то же дело — воссоздание Родины.
О вашей партии люди ещё мало знают. Знают, что такая партия сложилась, знают её лидеров, отчасти следят за их деятельностью. Но ведь это партия нового склада, нового уклада, что можно понять даже по тому, что вы сейчас сказали. Ведь вы высказали не партийную программу — вы высказали свою внутреннюю фобию, свой страх. И вокруг этих страха и любви одновременно вы выстраиваете движение. Как бы вы определили свою партию? В чём её уникальность, в чём неповторимость? И в чём её одномоментность?
Захар ПРИЛЕПИН. Думаю, её уникальность — не столько констатация, сколько задание для нас. Уникальность свою мы ещё должны доказать. Для меня это предмет работы, а не предмет гордости.
Тем не менее, каждый человек — это сумма его поступков. И люди, которые изначально собрались в нашу команду, сами по себе кажутся мне достойными.
Партия была задумана в Донецке в 2018 году, когда мои товарищи, остававшиеся в живых легендарные полевые командиры, друзья и советники Александра Захарченко, сказали: "Мы не должны позволить повториться киевским событиям в России. Надо создавать партийную организацию". Мне кажется, это очень правильная точка отсчёта и очень правильные дрожжи, на которых это всё возросло, потому что у основания партии стояли не какие-то профессиональные "политические деятели", а люди, которые за свои идеалы готовы были умирать, и умирали.
Это первая, донбасская, составная часть партии — там начало происходить брожение.
Другой составной частью партии стали мои сотоварищи по лево-правому движению: нацболы, другороссы, проверенные бойцы антиельцинской, антилиберальной оппозиции. Эти люди давно нуждаются в получении возможности прямого влияния на государственные процессы.
Но помимо вышеупомянутых персонажей в партию парадоксальным образом встроились и люди, которые вышли из околокремлёвских структур: в чём-то разочарованные, и откровенно желающие более радикальной, более "левой" экономическлй повестки.
Собираясь на планёрке, мы порой иронизируем, потому что с одной стороны сидят бывшие младогвардейцы, а с другой — нацболы, но у нас единая цель.
Имеется у нас и своя группа мудрецов, старейшин, прошедших долгий путь: великий режиссёр Владимир Валентинович Меньшов, блистательные политологи Семён Багдасаров и Сергей Михеев. Или, скажем, мой советник по самому широкому кругу вопросов священник, актёр, писатель Иван Охлобыстин. Всё это — очень серьёзные люди с огромным опытом, перед которыми уже не стоят вопросы удовлетворения тщеславия или достижения материального достатка.
Очень точно сказал Сергей Михеев: "Мне осталось десятилетие активной политической жизни, я хочу прожить их достойно." Это люди, которые, что называется, уже хотят с Богом разговаривать, отчитываться по-взрослому.
Мы видим соединение левых, правых, бывших кремлёвских, и тут же — антикремлёвских, мы организовали встречу полевых командиров, директоров заводов, работяг, поэтов. Сама по себе эта структура имеет живой кровоток, в ней есть заряд реального идеализма. Как один из моих партийцев сказал: "Я хочу остаться тем, по сути, восторженным пацаном, каким был в дни Русской весны".
И мы все хотим сохранить в себе этого пацана эпохи Русской весны, — пацана, который поверил в возрождение империи.
У нас сильная программа, я не буду её пересказывать, у нас крепкая товарищеская спайка, но втайне я верю и ещё во что-то незримое, во что-то неизъяснимое. Верю, что именно мы должны это сделать. Иначе — кто?
Александр ПРОХАНОВ. Вы рассказали о гремучей смеси, которая будет перемешиваться, входить в особую политическую химию, выпадать в осадок. Будут возникать, наверное, новые элементы, которые ещё не значатся в нашей политической "таблице Менделеева". И потому сейчас трудно, видимо, сказать, что является реальной и выразимой основой вашей партии. Хотя наступит момент — момент реальной схватки, когда придётся формулировать, в чём всё-таки состоит основа.
Захар ПРИЛЕПИН. Есть то, что нас всех объединяет. Дело в том, что не только экономика, а само бытие России последних тридцати лет построено по принципам социального дарвинизма и монетаризма: всё должно окупаться, приносить прибыль. Это проникло во все сферы нашего сознания, и касается не только строительства железных дорог или детских садов. Это во многом суть нынешней России. Она живёт по принципам "дай мне, я дам тебе", "сколько это будет стоить?", "в чём выгода?". Иного принципа нет ни в образовании, ни в медицине — почти нигде.
Должен быть другой, а то и противоположный подход. Я апеллирую, конечно, к советской России, хотя и в дореволюционной России часто работали схожие принципы. Тем не менее, скажем, при Сталине, после Великой Отечественной войны никто не высчитывал, сколько будет стоить восстановление сорока тысяч колхозов, бессчётного количества уничтоженных дорог, аэропортов, сколько стоит восстановить четыре театра в каждом разрушенном городе. Немедленную прибыль от этого никто не высчитывал — иначе бы не запустили все эти необъятные процессы. В космос бы не полетели — это ж тоже не выгодно, никакой "рентабельности" в тех полётах не было.
Но Россия может развиваться только таким образом. Мы настаиваем на запрете монетаристских принципов в России, мы — за ставку на сверхзадачи.
От осознания подобной модели государственности расходятся тысячи силовых линий, касающихся образования, медицины, культуры, науки. Но главное, что должно лежать в основе — иная постановка проблемы.
Александр ПРОХАНОВ. Любые структуры: партии, организации, — так или иначе используют технологии. Технологии выживания, сосуществования, технологии агрессии, технологии поглощения. И очень мало, может, вообще нет таких структур, которые уповают не на технологию, а на матушку-историю, то есть на чудо, ведь чудо творится историей. Технология творит победу, творит успех, технология творит реальное время, сроки же, а не времена, создаются через чудо. Вы сказали о том, из каких источников вы черпали людей. Это всё люди метафизического склада, люди, для которых важны не деньги. А что? Что противоположно деньгам, противоположно золотому тельцу? Чудесное, волшебное, возвышенное. Это то, что витает, что неосуществимо. И, конечно, трудно удержать внутри партии это невидимое и незримое. Может быть, это предполагает создание внутри партии некоего источника, который охранялся бы особенным образом и питал остальные русла, остальные ветви партии. Как это и было в организациях разного толка: и политического, и военного, и рыцарского и масонского, и религиозного.
Захар ПРИЛЕПИН. У Ивана Охлобыстина, моего советника и друга партии, была идея, которую он высказал ещё в присутствии покойного ныне нашего товарища Александра Владимировича Захарченко: создать некий Устав для всех русских людей. Записать, скажем, 33 пункта: наша неотменяемая позиция по самым главным вопросам бытия. И поместить этот Устав, этот новый извод Русской Правды на Саур-Могиле, где погибли многие наши друзья. Чтобы записанное и спрятанное в гильзе стало точкой произрастания того самого чуда, о котором говорите и вы. У нас должны быть неотторжимые слова и понятия.
И мы пишем его. Мы не торопимся, потому что здесь ошибиться нельзя.
Мы назвали свою партию "За правду", и это тоже неотторжимые для нас слово: правда.
Как бы идеалистично это ни звучало, но и свой путь в политике я вижу результатом стечения каких-то немыслимых обстоятельств, которые в принципе не могли привести меня в эту точку.
Воспитанный Александром Андреевичем Прохановым, Эдуардом Вениаминовичем Лимоновым, Сергеем Георгиевичем Кара-Мурзой, Станиславом Юрьевичем Куняевым, Вадимом Валерьяновичем Кожиновым, я, по совести говоря, не должен был попасть в нашу политику. Здесь обитают совсем другие люди, с иными, чаще всего противоположными ценностями.
Не рискну применять слово "чудо" по отношению к самому себе, но элемент абсурда вынес меня и моих друзей в политику. В России аномальное количество конформистов, сверхобеспеченных людей, обладающих самыми широкими возможностями, которые хотели бы претендовать на кусок власти. Есть крайне влиятельные группы, желающие создать свою политическую партию, с целью захода в те или иные привластные структуры. Но сегодня эта возможность в руках у нас. Я тихо смеюсь, когда задумываюсь об этом.
Конечно же, есть люди, которые предполагают, что у нас были какие-то тайные договорённости, что у меня есть влиятельные или родственные связи. Самое смешное, что ничего этого нет. Всё произошло стихийно: мы создали партию, и она вдруг начала прорастать. Возможно, в неких кабинетах было принято решение: "…пусть растут", — но мы об этом ничего не знаем.
Да, я назвал это абсурдом, но, может быть, в этом действительно есть отсвет чуда.
С другой стороны, я помню, как 2014 году, один из отцов Русской весны Андрей Пургин сказал мне: "Русская весна, идея Новороссии — это результат сказанного, сформулированного когда-то Дугиным, Прохановым и Лимоновым". Он назвал три эти имени. "Они проговорили в 90-е годы, — сказал Пургин, — то, что не должно было появиться никогда: другую Россию, русский Крым, возможность Новороссии. Они эту историю проговаривали, и проговаривали день за днём, будучи при этом в статусе едва ли не маргиналов, — но вот Русская весна расцвела из их идей".
Искренняя, абсолютная, тотальная вера — прорастает: вот главный урок Русской весны для меня.
Многое кажется сегодня невозможным и диким, — но если ты ставишь понятную тебе самому цель, эта цель может быть достигнута, даже несмотря на то, что для её достижения нет никаких зримых предпосылок.
Александр ПРОХАНОВ. Саур-Могила — это один из трёх величайших мистических русских холмов: Мамаев курган, Сапун Гора и Саур-Могила. И Саур-Могила таинственна тем, что на этой горе враг убивал героев дважды. Первый раз-когда они были ещё живы, а второй раз, когда они стали каменными памятниками. И второй раз он их убивал ещё страшнее, с большей жестокостью. Когда вы уезжали туда, на Донбасс, я вам посвятил стихотворение. Оно звучит так:
Мой стих упал на дно сухого моря,
Ушёл на фронт, забыв полить цветок.
Лицо жены, померкшее от горя…
Блок-пост, стрельба, алеющий Восток.
Вы были внутри этого процесса. И сами были этим процессом.
Триумф современного российского государства — это, конечно, Крым. Это была вершина, это и было чудо, и остаётся чудом. И Крымский мост, который похож на летящего ангела, он архитектурно, эстетически воспроизводит это чудо.
Но чудо стало гаснуть после того, как Донбасс превратили в мясорубку. Это период упадка нынешней государственной формации. Не пенсионная реформа, не коррупция привели к упадку, а упадок ощутился, когда вся Россия сидела перед телевизором и рыдала, глядя, как снарядами в Донбассе убивают русских людей. И вспыхнувшая великая новороссийская идея, которая захватила умы, у которой появились свои теоретики, свои знамёна, свои могилы, — она исчахла. Вы были внутри этого, как это всё произошло?
Захар ПРИЛЕПИН. Прелесть и чудо этой истории в том, что она сложилась стремительно и абсолютно стихийно в тех персонажах, которые вдруг явились будто бы из прошлого русской истории. Когда в 2014 году я перешёл "ленточку", — границу, состоящую в прямом смысле из окопов вокруг расстрелянной таможни, я тут же обнаружил себя внутри романа "Тихий Дон" или внутри романа "Я пришёл дать вам волю", или внутри "Слова о полку Игореве". Я увидел людей разных племён: бородатых, здоровых, раненых, весёлых, бесшабашных, — и почувствовал, что русская история возобновилась в той же самой точке, где была остановлена. И эти все дорогие мне люди, мои близкие, мои павшие товарищи — это ожившие русские святые. И Арсен Павлов "Моторола", и Михаил Толстых "Гиви", и Александр Владимирович Захарченко "Батя" — они являли собой абсолютно живые, из народных недр, и вместе с тем безусловно литературные типажи. И это узнавание — один из самых счастливых моментов моей жизни наряду с рождением моих детей. Это узнавание было безусловным чудом.
Но история Русской весны забуксовала — в силу самых разных причин. Может быть, потому что Россия не откликнулась достаточным образом. Может быть, потому что слишком серьёзно противостояла Русской весне наделённая сверхвозможностями западная цивилизация… Но не только в силу этих причин.
Ещё и потому, что не было определяющей идеи, наподобие большевистской, не было методологии, не было, в конце концов, готовой и умной партии. Всё приходилось строить в живом режиме, второпях. И слишком рано начались попытки выстроить на Донбассе что-то вроде очередного российского региона. Это было предметом моих разговоров с Александром Захарченко. Я говорю: "Саша, ради Бога, всё сделай для того, чтобы не сотворить из республики ещё одну область РФ. Мы должны вырастить здесь невиданный цветок, чтобы на нас смотрели и думали: "Господи, это возможно!"
Он, конечно же, понимал, о чём речь. И мы пытались это сделать, хотя не хватало специалистов, многое осыпалось в руках, не было под рукой Есенина, Эйзенштейна, Мейерхольда, Маяковского, Циолковского… Многое могло бы появиться, но не успело, увы.
И этот урок сегодня мы тоже учли.
Мы идём в политику, стараясь обеспечить себя сразу всеми ресурсами: интеллектуальными, боевыми, методологическими… Вот здесь у нас хранится категория "чуда", здесь у нас — партийная программа, здесь — продуманные механизмы достижения целей, а здесь у нас — засадный полк.
Мы действуем с учётом всех побед и всех горьких ошибок — всего того, что прожито за годы донбасской войны, за годы разврата, отчего-то именуемого "эпохой демократии".
Впервые я вышел на митинг в 1991 году здесь, в Москве, в день распада Советского Союза. С тех пор я посетил сотни митингов. Я наблюдал, знал и знаю огромное количество людей, причастных к политике. Видел вас, Александр Андреевич, видел, как вы создавали самые разные союзы, как пытались вдохнуть жизнь в тех людей, которые не были достойны этого, или были достойны — но им ломали хребет и спихивали на обочину. Помню, как вы строили самые сложнейшие политические конфигурации. Я всё это записал на подкорку памяти и надеюсь, что протащу эту свою партийную историю ещё какое-то время. Чтобы и у нашей команды было наследство, которое возможно было передать когда-то новым патриотам.
Я думаю, что, как в вашем романе "Крейсерова соната", должен быть на Руси хотя бы один праведник, — чтобы она спаслась. Должна быть дюжина людей, которая, не взирая ни на что, произносит самые важные вещи: как вы в каждой своей передовице все эти годы говорили, напоминая ещё живым о Родине и вере. Одно и то же повторяя и повторяя, как молитву. Надо это делать, даже если не хочется, даже если надоело… Я же сам с 1996 года пишу публицистику. 24 года я говорю одно и то же! У меня уже, кажется порой, сил нет — я уже всё сказал сорок тысяч раз.
Но это надо делать, потому что надо — и всё.
Александр ПРОХАНОВ. Я был и остаюсь государственником в очень широком смысле слова. Для меня государство — это, прежде всего, сохранение территории и народа, который на ней живёт. И тот социум, который увеличивает свои пространства, увеличивает своё число — развивающийся. Тот, что теряет то и другое — сворачивающийся социум. Россия после распада Советского Союза — это сворачивающийся социум. Если бы не Крым, если бы не Донбасс... Эти две темы дали российскому государству возможность прожить ещё какое-то время. Но сегодня я чувствую, что опять начинается старение, что российское государство, как этакий стареющий комод, начинает давать трещины: много мелких, есть несколько покрупнее. И я считаю, что хабаровское стояние, хабаровское восстание — это одна из трещин, которая прошла через комод русской государственности. Церковная распря в Екатеринбурге с отцом Сергием — она неистовая, но она как раз из той оперы, о которой Вы говорили, она от Аввакума. И это тоже большая трещина в теле церкви, в теле государства. И недавняя армяно-азербайджанская драка в центре Москвы — то есть Карабах оттуда, где он разрушил Советский Союз, переносится сюда, где он может разрушить Россию. И каждая пуля, которая пролетела там, в Карабахе, превращается в веер пуль, летящих здесь, в Москве. И наконец, меня поразило, что именно у Потанина в последнее время одна за другой случаются чудовищные аварии. То есть олигархизм, который преподносился как устойчивая, цементирующая нас формация, показывает, что он уничтожает Россию: уничтожает русскую природу, русскую реку, русского моржа, русского оленя, русский ягель, а также сибирские леса. Эти четыре темы присутствуют в вашей молодой партии?
Захар ПРИЛЕПИН. Присутствуют, конечно. И мне кажется, есть ещё одна тема, как бы куполом всё это накрывающая: тема неизбытого, по-сталински назовём это, низкопоклонства перед Западом, воспроизведения всех западных технологий на всех уровнях жизни, колоссальная инерция воздействия Запада.
Самые разные процессы, в том числе и упомянутые вами, показывают, насколько серьёзно инкорпорированы "спящие", прозападные элиты во все уровни власти. Как часто мы сталкиваемся с отсутствием у России реального суверенитета. Отчасти даже ситуация с коронавирусом показала, что мы воспроизводим какие-то внешние технологии, не очень понимая, зачем и насколько нам это нужно. Сейчас мы начинаем переходить на дистанционное образование, оно откровенно лоббируется. Хотя это безусловная катастрофа, это преступление по отношению и к русским ученикам, и к студентам, и к учителям. И мы даже не видим те рычаги, на которые нажимают люди, управляющие процессом, не понимаем, почему так происходит.
Мы то и дело наблюдаем отсутствие у государства понимания, что мы — огромная независимая территория, не нуждающаяся в использовании всех этих глобальных технологий. Мы вполне можем выстраивать свою государственность, опираясь на собственные силы. Русская география и русская демография — вот что, так или иначе, позволит нам устоять, расширяться, не зависеть ни от чего.
Однако идут процессы противоположного толка: мы строим производство, учимся и лечимся на чужой манер. В итоге происходит нарыв то в Хабаровске, то в Церкви, то в азербайджанском кафе.
Но только потому, что мы сами себя не осознали. Мы не назвали себе своё имя. Мы не проговариваем, что находимся внутри огромного русского контекста — не нуждающегося в постоянной сверке маршрутов с невесть кем. Потому что нам подсовывают неверные маршруты. Нас обманывают. Нас вводят в заблуждение.
Александр ПРОХАНОВ. Это верно, это философия. А я сказал о четырёх недавних политических ситуациях, они ещё не кончились, они идут. Вы — политическая партия. Вы же не можете остаться в стороне. Как вы на это рефлексируете?
Захар ПРИЛЕПИН. Все темы, которые вы назвали, порой действительно сложные, порой отчасти надуманные — но и первые, и вторые являются поводом для такого уровня манипуляций общественным сознанием, о которых, возможно, в середине 90-х речь даже не шла. Назову одну цифру: в российском сегменте Интернета действует 30 миллионов ботов. Идёт огромная сложнейшая информационная война. Вы в своё время с этим не раз сталкивались и говорили об информационных атаках на патриотов. Но тогда это были статьи в газетах, один-другой репортаж на телевидении. Сегодня же мы сталкиваемся с массовыми, проплаченными атаками в миллионы липовых пользователей на те или иные партийные ресурсы, на лидеров, на идеи. Забрасываются вирусные ролики, всё перевирается, выворачивается наизнанку, и ложь мгновенно становится достоянием немыслимых людских толп. Любое неаккуратно произнесённое слово про армян — бросают в армянские дрожжи, про азербайджанцев — в азербайджанские, и вот уже возникла тема "русского фашизма"; высказывание про Хабаровск — кромсают и бросают хабаровским, униженным, раздражённым, и во многом правым людям. И я думаю, что иногда необязательна немедленная реакция на эти события. Люди хотят однозначности порой там, где её нет. Я пугаюсь персонажей, у которых есть план из двух пунктов, как решить проблему, к примеру, Нагорного Карабаха. Я слишком давно живу в России, чтоб верить в лёгкие пути.
Я верю только в сложные механизмы.
Однако нас специально тянут за язык: скажи, ты за Хабаровск или против Хабаровска? Ты за официальную позицию РПЦ, или за какую-нибудь неофициальную? Ты за храм или против храма?
Не всегда стоит идти на поводу у этого. Зачастую нам представляют ложные дилеммы, не столько объясняющие, сколько запутывающие ситуацию. Потому что в глобальном смысле дело не в Фургале, дело не в армянах и азербайджанцах, — всё это, повторюсь, нарывы совсем иной, куда более серьёзной болезни.
Именно о глобальной болезни я и говорю с вами.
Да, у нашей команды есть точка зрения по всем конкретным вопросам: Сергей Михеев, Александр Казаков, Семён Багдасаров, Олег Матвейчев, Кира Сазонова, Николай Новичков, — все эксперты нашей команды постоянно присутствуют в информационном пространстве, предлагают варианты решения, а зачастую и лично участвуют в решениях проблем. У нас уже свыше 60 региональных отделений, и мы по десяткам тем работаем в регионах.
У нас наличествует правильное партийное многоголосье. Порой по частным вопросам у нас могут быть даже чуть отличающиеся точки зрения, но это тоже нормально.
Но основные задачи, которые мы ставим перед собой, — всё-таки более глобальные. Нельзя себя разменять на склоки. Мы пришли работать в долгую, мы пришли перевернуть положение вещей, вытравить олигархию, воссоздать творческое и социальное государство — империю.
Мы движемся уверенно, но не делаем лишних жестов, и не предлагаем популистских путей.
Александр ПРОХАНОВ. У вас как у политика или как у мыслителя существует представление о нашей Родине, какой она должна быть? Есть ли у вас мечта? Мечта, которая рассказывает вам и другим о том, какие будут у нас города, какие будут хлеба, какие самолёты, какие у нас будут невесты? Вам удаётся об этом думать в той свистопляске партийного строительства, в которой вы находитесь?
Захар ПРИЛЕПИН. Поверьте, в моём ответе нет самоуничижения. Но я действительно, кажется, не обладаю столь удивительным разноцветным мышлением мечтателя и художника, как вы. Я читал множество разнообразных картин будущего и в ваших статьях, и в вашем романе "Вечный город", и в вашем романе "Надпись". Но в данном случае я хотел бы надеяться на коллективный разум партии. Мне хотелось бы, чтобы названные и неназванные мной люди совместно выстроили этот самый Вечный город.
Сам я в своих мечтах довольствуюсь малым. Мне достаточно той самой "географии и демографии", о которых я говорил. Если Россия прирастает, и в ней рождаются дети — русские, татарские, башкирские, калмыцкие, чеченские, якутские — мне этого достаточно для счастья. Достаточно, что есть русское слово, что есть русская песня. Достаточно, что из России не вывозят триллионы рублей на строительство очередных личных яхт.
Протянуть, продлить само существование государства, чтобы оно не закончилось, для меня — предел счастья.
Конечно, я хотел бы строить сверхцивилизацию, которая мечтает летать на Марс и летит на Марс, которая обустраивает жизнь с невиданным задором и вдохновением. Но в то же время втайне я знаю, что людям, "массам" — это однажды надоедает. Что люди устают от сверхзадач и сверхусилий. Втайне я знаю, что если мы выгоним с телевидения всю мерзость (а мы выгоним), отменим ЕГЭ (а мы отменим), зачистим территорию от растленных подонков, и построим государство творцов, то среднестатистический гражданин России через пятнадцать или семьдесят лет — восстанет. Он скажет: "Мы устали! От твоих скоростных железных дорог, от твоих военных походов на спасение Русского мира, от космоса, где темно и холодно, от гигантских строек, от прекрасных песен на ТВ — мы устали! Дай нам сожрать какой-нибудь гадости, дай лицом упасть в пойло, и будем там лежать, пуская пузыри!"
Александр ПРОХАНОВ. Так уже лежим…
Захар ПРИЛЕПИН. Да, да, да. Но будем реалистами: никакой идеал не удержишь в руках вечно. Но хотя бы ещё раз его воссоздать и продлить в отведённые мне годы — вот задача!
Недавно разговаривал со своими друзьями-евразийцами. Они мыслят глобально, мыслят, что у России нет границ, что она движется, движется и движется. Я говорю: "Мне тоже это нравится, но я был на территории бывшей Украины, я понимаю, что дальнейшее продвижение по территории Украины было сопряжено с необходимостью разрушения городов, гибелью людей". Если тебе в этом месте не рады, — а нам далеко не все были бы рады по пути в Киеву — то идеология не спасает, она не организует тебе передачу пространства. Пространство возвращается в силу медленного решения сотен очень мелких задач: культурных, дипломатических, торговых, иных. Всем этим нам и придётся заниматься — развивать мелкую политическую моторику. Я могу представить и разрисовать удивительную глобальную картину, но знаю, что придётся заниматься тысячью мелочей. Придётся проговаривать самые нелепые и обыденные вещи. Как в записочках Ленина 1918-1919 годов: "привезите мешок картошки", "сюда краску завезите", "здесь поставьте матроса для охраны". Я себя на это настраиваю.
Александр ПРОХАНОВ. Там Уэллс, правда, был ещё.
Захар ПРИЛЕПИН. Но он приехал в гости, а Ленин писал записки: "Напоите Уэллса чаем и дайте ему носки".
Александр ПРОХАНОВ. Я думал, что когда Уэллс к нему приехал, Ленин отдыхал с ним. Ему настолько осточертели все эти записки его товарищам по борьбе, что он, наконец, встретился с этим полуабстрактным англичанином, с полуабстрактным английским сознанием, и он отдыхал, он нашёл пространство для своей мечты.
Несколько дней назад я закончил роман и назвал этот роман "ЦДЛ". Это удивительный опыт. Прошлое, которое ушло, я опять воскрешаю, оно является во мне — удивительный сладкий опыт.
Но кончается этот роман сценой, когда ЦДЛ сгорает, дотла. В нём сгорает всё. И из дубовых панелей в огне и дыме вылетают писатели. Вылетает, размахивая руками, похожий на моржа Горький, вылетает Бабель с лицом, свёрнутым в какой-то железный узел. Щекастый Фадеев, печальный Твардовский. Даже маленькая как птичка, семеня ногами, вылетает Лиля Брик. Они все выстраиваются в косяк и улетают из России. А москвичи смотрят и думают, что это талдомские журавли. А ведь мы присутствуем в момент, когда писатели улетают из России.
Есть ли такая гуманитарная возможность — не задача, а возможность — задержать отлёт писателей из России, вернуть писателям место среди наших ценностей? Ведь писатели России создают не просто персонажи, характеры, фиксируют историю. В российской литературе рождается учение, рождается вероучение. У Чернышевского возникла эсеровская народовольческая философия. У Тургенева — нигилисты. В "Отцах и детях" — непротивление злу насилием, у Достоевского — русская всемирность. У Серебряного века были антропософы. А потом это всё кончилось. И мне кажется, что можно эти ценности задержать, внести опять в жизнь, как мы вносим в эту жизнь новое растение, новый злак или новый, искусственно созданный бриллиант.
Захар ПРИЛЕПИН. Я думаю, что в той безусловно верной картине, которую вы нарисовали, ещё не хватает нескольких имён, очень важных и определяющих. Потому что Ярослав Мудрый, Иоанн Грозный — тоже писатели, и крупнейшие писатели. Екатерина II — драматург и мечтатель. Они тоже находятся в этом списке. И те, которых я называл в самом начале нашего разговора: от Державина и Чаадаева, до Радищева и Чернышевского. Эти все люди, находящиеся на самых разных уровнях осмысления путей государства, власти.
Александр ПРОХАНОВ. Они просто в ЦДЛ не были никогда.
Захар ПРИЛЕПИН. В ЦДЛ не были, да. Но мы от них перейдём к ЦДЛ сейчас. Дело в том, что Россия, русская государственность, как я их воспринимаю, построена литераторами, людьми, которые произносили какие-то вещи, записывали их, и сообразно записанному выстраивали государственность. В отличие, скажем, от молодой американской цивилизации, где артисты стали заниматься политикой и, в конце концов, дошли до президентских кресел. Не только Рейган, не только губернатор Шварценеггер, не только мэр Клинт Иствуд, но и Трамп, безусловно — тоже артист: и в прямом, и в переносном смысле. Но поначалу мы хотя бы видели маскулинных артистов, которые играли мышцами, побеждали в фильмах плохих индейцев, плохих арабов или очень плохих русских. А сейчас всё свелось к тому, что во власть пошли комики. И не только в соседней Украине. В Испании, Италии политиками разного уровня становятся комики.
Я подвожу к очередному отличию нашей партии: она состоит из людей, которые пишут сами себе речи. Это очень важный момент, для меня он — определяющий. Все мы пишем тексты: и Иван Охлобыстин, и Семён Багдасаров, и Сергей Михеев, и Александр Казаков. Мы строим свой образ России. Мы проговариваем его.
Я не думаю, что писатели улетели из России. Я, воспитанный вами, воспитанный русской литературой, вижу, что в России прорастает ваше, наше слово. Мы навязали своё слово — риторически оно уже звучит. Мы, может быть, не навязали это самой практике государства в полной мере, но вашими и нашими словами люди во власти уже говорят. Зачастую они не знают смысла этих слов, они просто у них вываливаются изо рта, но они их используют. Поднимают с пола и снова вкладывают себе в рот, как леденец.
Противостояние литераторов с литераторами было очень заметно во времена Болотной площади, когда на Болотную выходили компанией литератор Олег Кашин, литератор Дмитрий Быков, литератор Борис Акунин, а на Поклонную шёл литератор Александр Проханов, литератор Юрий Поляков. А Эдуард Лимонов проводил свой митинг на площади Революции. А наверху всем этим занимался Владислав Сурков, тоже литератор. Это что, как не борьба писателей с писателями?
Я считаю, что наша партия: деятельных и упрямых патриотического толка литераторов, мракобесов, как они нас называют, и милитаристов, — должна отыграть это пространство. Из ЦДЛ, и не только из ЦДЛ, должны вылететь к чёрту все эти "болотные" персонажи. Пусть летят в своё болото и в переносном, и, может быть, в прямом смысле. Я не хочу, чтобы они здесь паслись. Я хочу в конкурентной борьбе переиграть их, переговорить их, убедить абсолютное большинство населения в нашей правоте.
Неслучайно наши и умные, и глупые оппоненты постоянно вбрасывают мысль, что писатель не должен заниматься политикой, писатель должен писать книги. Я повторяю из раза в раз: "Как это? А Иоанн Грозный? А Гавриил Державин — советник Екатерины Великий? А литератор — так он себя определял — Ленин, драматург Луначарский, поэт Дзержинский и другой поэт, а также автор работ о языкознании Сталин? А депутаты Верховного Совета Михаил Шолохов, Алексей Толстой, Леонид Леонов?"
Мы как раз занимаемся своим делом! Обычным делом русских писателей: спасаем Отечество.
История литературы о которой я говорю сейчас, — это и есть в конечном счёте: русская история. Надо просто навязать себя в качестве людей, пишущих сюжет будущего России. Мы его пишем.
Александр ПРОХАНОВ. Что ж, видно, на ближайших думских выборах я проголосую за вашу партию.
Захар ПРИЛЕПИН. Спасибо, Александр Андреевич! Слыша эти ваши слова, я спокойно осознаю, что жизнь не прошла зря.
Александр ПРОХАНОВ. Спасибо, Захар!
https://zavtra.ru/blogs/zahar_prilepin_ushyol_na_front_zabiv_polit_tcvetok_
12.08.2020 Комод или звездолёт
Рис. Геннадий Животов
Россия должна совершить рывок, она должна выпрыгнуть из мешка, в который сама себя запихнула
Если страна не развивается, а стоит на месте, она начинает походить на стареющий комод, по которому расползаются трещины. Государство Российское достигло своего цветения, своего возвышенного триумфа в 2014 году, в момент возвращения Крыма. Ликовал народ, ликовала русская душа, ликовало крымское солнце. А потом оно стало меркнуть и тускнеть. Не пенсионная реформа омрачила русское небо, на котором начало тускнеть крымское солнце. А трагедия Донбасса! Когда несколько лет подряд вся Россия не отходила от телевизоров и рыдала, глядя, как снаряды и бомбы уничтожают русских людей в Донецке и Луганске. Воюющий, не ставший полноценной частью Новороссии Донбасс положил начало старению государства Российского.
Сегодня по государству, как по старому комоду, начинают расползаться трещины. И первая из них — Хабаровск, хождение людей по улицам города: угрюмое, неутомимое и до конца не осмысленное, с требованиями, среди которых ещё не звучит требование создания хабаровской автономии в составе России. Но всё чаще слышатся утверждения, что сибиряки — это особый народ. Так в своё время говорили предводители казачьего движения, размышляя о казаках, или поморские мыслители, говоря о поморском народе.
Власть не реагирует на эти хождения, думает: походят, устанут, разойдутся, и всё пойдёт по-прежнему. Быть может, устанут и разойдутся, но по-прежнему всё не пойдёт. Беспомощное бездействие российской власти в Хабаровске аукнется где-нибудь в другом месте — в Иркутске или в Новосибирске.
Вторая трещина — это православный мятеж на Урале, который возглавил бунтарь и расстрига схимонах Сергий, отколов от митрополии огромный клок православных христиан, которых он повёл за собой туда же, куда вёл православных старец Аввакум. В этом восстании есть что-то старообрядческое, что-то стихийное, ушедшее в глубину русской истории, но не забытое. Вялая реакция на это событие церкви, которая отделалась только уложениями, словами увещевания, не может быть ответом на огненную вспышку этой бунтующей неутолённой веры. Только огненное православие, которое опалит утихшую и успокоенную в своём благополучии церковь, может решить проблему отца Сергия. Но проблема не решается, и трещина будет углубляться.
Третья трещина — это столкновения азербайджанцев и армян на улицах Москвы. Казалось бы, это одна из множества драк, одна из пьяных потасовок. Но в эту драку замешаны гигантские энергии ненависти, которая рождается в далёком Карабахе, льёт кровь двух народов. И эта пролитая азербайджанская и армянская кровь продолжает питать разрушительную свирепую ненависть, которая давно перехлестнула границы Азербайджана и Армении и сегодня плещет среди московских армянских и азербайджанских диаспор. У власти нет ответа на эту драму, и Росгвардия, разгоняющая эти потасовки, не в состоянии повлиять на Карабахский конфликт, на эту матку, из которой изливаются боль и ненависть.
Четвёртая трещина — это Потанин и его "Норильский никель". Эти потанинские природоведы целые десятилетия жили почти незаметно, качали русское добро, создавая империю Потанина, часть которой находится за рубежом. Народ праздновал Победу, проводил парады, устраивал молодёжные смотры в сочинском "Сириусе", а в это время тихо и незаметно действовали в России олигархи, высасывая из неё нефть, алмазы, газ, алюминий, денежные ресурсы, а также самых лучших и талантливых молодых специалистов. Катастрофы на "Норильском никеле", которые погубили драгоценные нерестилища и нетронутые зелёные тундры, — это лишь проявление того чудовищного олигархического строя, которым является сегодняшняя Россия. Вся страна, которую в великих трудах возводили русские люди, вдруг обнаружила на себе олигархическое ярмо. Но власть не решает этой проблемы. И нефтяные пятна Норильска расползутся до хлебных полей Кубани и до блистательных дворцов Санкт-Петербурга.
И пятая трещина — это белорусско-российские отношения, которые медленно, почти незаметно, но неуклонно ухудшались. И в недрах этих ухудшений, конечно, лежат и экономика, и геостратегия, и неизбежное после 1991 года формирование независимого суверенного белорусского государства. Но здесь также очень много психологического. Когда за одним круглым столом собираются Путин и Лукашенко, такое ощущение, что они сидят в масках, соблюдая социальную дистанцию, чтобы между ними не проскочила электрическая искра.
Скандал с задержанными российскими гражданами, связанная с этим суета, вся эта предвыборная шумиха — улягутся, но оставят тайный глубокий след в отношениях. И эта трещина будет неизбежно разрастаться.
Что поможет комоду, потрескавшемуся от ветхости и старения, что поможет ему избежать раскола и остановит увеличение трещин? Развитие и только развитие. Россия должна совершить рывок, она должна выпрыгнуть из мешка, в который сама себя запихнула. Только развитие, только стремительное движение вперёд, ставшее главной темой страны, главной заботой, генеральной линией, — только такое развитие поможет законопатить эти зловещие трещины, превратить стареющий, пусть и из красного дерева, но комод — в сверкающий, как серебряный слиток, звездолёт.
Но почему развитие не происходит? Планировали "Стратегию 2020", обещавшую развитие. Она была благополучно провалена. Затем появились Майские указы президента Путина. И они не были выполнены. Их сменили Национальные проекты, которые рассматривались как панацея. И они провалились. Теперь мы увидели ещё несколько нацпроектов и услышали обещание к 2031 году их исполнить. Но будут ли осуществлены они? На развитие выделяются деньги. Однако они не доходят до рабочего, до инженера, до станка, до учёного. Деньги разворовываются. И не назовут ли нынешнее время "воровским периодом русской истории"?
P.S.
Состоялись выборы в Белоруссии. Выборы с водомётами, со спиралью Бруно, с вереницей автозаков и хрустом костей. Согласно данным ЦИК, победу на выборах одержал Александр Григорьевич Лукашенко.
https://zavtra.ru/blogs/komod_ili_zvezdolyot
10.08.2020 Термоядерный Трутнев
Я очень дорожу опытом общения с этим изумительным русским творцом
Академик Юрий Алексеевич Трутнев. Ядерщик, творец советской термоядерной бомбы, он был самым младшим из череды великих учёных, наперегонки с американцами создававших атомное оружие. Харитон, Зельдович, Курчатов, Сахаров… И самый младший среди них — Трутнев. Сейчас он — первый заместитель научного руководителя Саровского ядерного центра по перспективным исследованиям, руководит множеством закрытых секретных программ, воспитывает новое поколение молодых людей. Он — душа этого заведения. Когда я совсем недавно побывал в Сарове, и мы поздоровались, я почувствовал, какая крепкая, мощная у него рука.
Наше знакомство с Юрием Алексеевичем произошло необычно и имело несколько фантастический характер. Мне, единственному из советских писателей, было позволено присутствовать при испытании термоядерной бомбы на полигоне в Семипалатинске. Под Семипалатинском тянется хребет так называемых чёрных гор. И все эти горы — взорванные. В каждой из этих гор на протяжении многих лет бурились штольни, туда прокладывались железнодорожные колеи, завозились атомные и ядерные устройства. Штольня замуровывалась, на этой штольне делался трубный отвод, через который можно было следить за моментальной вспышкой взрыва, снимать портрет этого взрыва. И гора взрывалась. Таких гор там было множество. Мне предложили побывать на полигоне и присутствовать при испытании термоядерного оружия.
Конечно, для художника это была уникальная возможность, и я сразу же отправился туда. Перед тем, как я переступил черту этой закрытой зоны, со мной проводили инструкцию особисты, за мной по пятам следовал особист. И надо сказать, он меня настолько запугал, что я боялся там сказать лишнее слово или голову повернуть туда, куда не следует. Помню, по дороге к месту испытания мы проезжали мимо кратера, оставленного в своё время подземным ядерным взрывом. Это была огромная воронка, по краям которой лежала чёрная лава, оплавленные камни, как чёрные стёкла. На несколько сотен метров кругом всё чернело, всё было мертво и напоминало о том громадном страшном взрыве, когда ядерная бомба сброшенная с самолёта проникала в глубь земли, там происходил взрыв, выбрасывалось огромное количество породы, и возникал этот чудовищный кратер.
Теперь же внутри этого кратера скопилась вода, и образовалось восхитительное лазурное озеро дивной красоты и чистоты. В этом озере, по-видимому, водилась рыба, потому что к берегу была причалена лодка, а неподалёку стояла сторожка смотрителя. У меня было странное чувство, что благодаря ядерным излучениям, в этой лазури происходят таинственные мутации. Что там живут рыбы с человеческими головами, вокруг летают птицы, у которых птичьи перья и хвосты, но восхитительные женские головы. Туда на водопой приходят кентавры, у которых тела и крупы лошадей, а головы человечьи. Это лазурное мистическое озеро я вижу и по сей день. И эти таинственные бреды античных времён иногда посещают меня во сне.
И вот я приехал к месту — к маленькой гостиничке, где жили обычные испытатели, дожидался того дня и часа, когда должно произойти испытание. Меня пригласили на ужин в столовую. За столом напротив меня сидело несколько молодых людей, другие были постарше. Мы ели. Я молчал, как каменный, мои визави тоже молчали. И наша трапеза происходила очень напряжённо, очень натянуто.
Вот настал день испытаний, и меня повезли к горе, к самому центру которой к тому времени шахтёры уже пробили огромную штольню. Мне показали это устройство, которое на вагонетках, на тележках завозилось в центр горы. Потом эту гору запечатали, замуровали, забетонировали, вывели из неё стальной хобот трубы. Испытание приближалось.
Километрах в четырёх или в пяти от этой заминированной горы стоял небольшой вагончик, где сидели испытатели, учёные, и там я увидел своего визави, который присутствовал при этом испытании. Было лето, он был в рубашке с короткими рукавами, очень взволнованный, напряжённый, сосредоточенный. Вот начался обратный отсчёт времени: девять, восемь, семь,.. четыре, три, два, один!.. И грохнул страшный взрыв. Этот взрыв поднял на дыбы гору. Гора будто бы поднялась, оторвалась от земли, а потом осела, присела как бы на закорки, словно ей подрезали поджилки. И над вершиной горы в результате детонации этого страшного взрыва закурился горчичного цвета дым. Моментально прошла информация о результатах этого взрыва. Я почувствовал, что мне по ногам словно ударило страшным двутавром. Я едва устоял — такое было трясение земли. Этот толчок несколько раз обошёл землю, был отмечен на всех сейсмостанциях мира, вернулся и ещё раз толкнул меня по ногам.
И тут я увидел, что мой вчерашний молчаливый, суровый визави ликует. Он хохочет, смеётся, мы кинулись друг другу в объятия, стали обниматься, ещё не зная друг друга. Мы были свидетелями огромного, небывалого успеха. И я запомнил это восторженное, восхищённое лицо победителя.
Потом я оставил полигон. А до того мне довелось с помощью моих новых друзей-испытателей побывать в сердцевине одной из гор, где несколько лет назад произошёл взрыв. К этому моменту большинство из штолен осыпалось, и вход оказался закрытым. Но было несколько штолен, сквозь которые можно было проникнуть внутрь. Они продолжали осыпаться, и я думаю, что сейчас уже не осталось ни одной штольни, через которую можно проникнуть в эпицентр этого горного взрыва.
А тогда с одним из испытателей, полковником по имени Рудольф, мы нацепили шахтёрские каски, на лбу у нас горели фонари, и мы поползли к центру горы. Было страшно, потому что щель всё сужалась; казалось, что мы там застреваем, сверху на нас сыплются мелкие камушки, мне запретили говорить, потому что голос мог сдетонировать обвал. Но всё это было вознаграждено, когда я оказался внутри горы — в этом царстве волшебницы-хозяйки горы. Наши фонари осветили фантастическую картину. Всё вокруг сверкало, блестело, переливалось тысячей цветов. Мы находились, словно в волшебной подземной люстре: сверху свисали стеклянные гирлянды, которые называли «волосами ведьмы». Это было незабываемое место, потому что мы оказались в центре взрыва, мы стали частью этого взрыва. И мы увидели, чем полна земля, какая она изнутри таинственная, многообразная и волшебная.
Через много лет судьба привела меня в Саров – закрытое, запертое на сто замков научное учреждение, в котором и создавалась эта мистическая ядерная бомба. В Сарове когда-то был монастырь Серафима Саровского. Монастырь этот был разгромлен, монахи вывезены куда-то, и может быть, расстреляны, а в одной из бывших келий, в бывшем паломническом центре была создана первая ядерная лаборатория. И, как ни странно, спустя многие десятилетия саровские ядерщики считают святого Серафима Саровского своим небесным покровителем. И если есть мусульманская бомба, если есть англо-саксонская бомба, то уверен, что есть и православная бомба, потому что Серафим Саровский помогал создать это оружие спасения России. Он помогал советским учёным создать оружие до того, как русские города будут уничтожены американскими взрывами. Недаром в соседнем Дивееве проходят научные конференции саровских учёных, где обсуждаются насущные вопросы этого научного коллектива.
А когда я попал в Саров, и мне предложили выступить перед его научным коллективом, первым я увидел того самого человека, с котором мы и не познакомились, но обнимались на семипалатинском ядерном полигоне. Это был академик Юрий Алексеевич Трутнев. Мы опять обнялись. И это было уже наше очевидное, состоявшееся знакомство.
Я очень дорожу тем грандиозным опытом, который приобрёл на полигоне, а также опытом общения с этим изумительным русским творцом — творцом, который в трагический для Родины исторический момент сумел опередить разрушительный удар, сумел создать оружие-щит, заслонивший нас от супостата. И очень хочу опять оказаться в Сарове, опять пожать его смуглую могучую и добрую руку.
https://zavtra.ru/blogs/termoyadernij_trutnev
06.08.2020 Московский Карабах
Рис. Геннадий Животов. Мягкая сила России
Нужна мягкая сила, нужны осторожные, мягкие встречи между духовидцами двух народов
Москву сотрясли отвратительные, ужасные столкновения между азербайджанской и армянской диаспорами. Может показаться, что это конфликт коммерческих структур, конфликт мафиозных кланов, конфликт бандитских группировок. Всё так, но внутри этого конфликта лежат глубинные причины, связанные с устоявшейся ненавистью, раздирающей два народа.
Я помню начало этого конфликта. Тогда разгоревшаяся в Степанакерте, Шуше, Сумгаите распря ещё могла быть остановлена силами федерального центра — этот центр был ещё силён, Советский Союз ещё был жив. Но Горбачёв совершил страшную ошибку, а быть может, страшное преступление: он отказался решать конфликт силами центра, делегировал решение этого конфликта Еревану и Баку, то есть тем сторонам, которые ненавидели друг друга и уже готовы были друг друга уничтожать. И столкновение, оставленное без контроля, без попечения центра, привело к трагическим последствиям.
Я наблюдал эти трагические последствия. Тогда две советские армии: одна, базирующаяся на территории Армении. а другая — на территории Азербайджана, — уже находились в состоянии распада, развала, офицерские семьи уже жили впроголодь, им не на что было купить еды или билеты, чтобы уехать в Центральную Россию. И добровольцы от двух этих армий шли на ту войну. И на той карабахской войне убивали друг друга не только армяне и азербайджанцы, но и русские убивали русских.
Теперь этот конфликт из Карабаха переместился в центр Москвы — возник московский Карабах. Это чрезвычайно опасно и гибельно. Похоже, московские власти хотят остановить этот процесс, заставив послов Азербайджана и Армении выступить с миротворческими призывами — призывами неопределёнными, вялыми, иногда слащавыми, как и всё, что исходит от посольств. Если федеральный центр решит прекратить этот процесс, уговорив послов двух стран выступить с речами, из этого ничего не выйдет, потому что речи послов всегда недосказанные, они произносятся сухими, полумёртвыми словами. Маловероятно погасить этот конфликт и с помощью силы, с помощью Росгвардии, потому что армянская диаспора в Москве чрезвычайно богата и сильна, у неё есть представители в органах российской власти, в российских СМИ, у неё колоссальные деньги. Такие же огромные деньги есть и у азербайджанской диаспоры, которая контролирует многие рынки, села на торговые потоки фруктов, овощей, идущих с Востока в Россию изделий из кожи. Деньги двух этих диаспор пойдут в центр. Зная, как коррумпирована нынешняя российская власть, на них станут подкупать офицеров, генералов, представителей спецслужб, следователей, прокуроров,. И Карабах в центре Москвы может разгораться, ибо он питается огромными денежными ресурсами и всё возрастающей ненавистью.
Но и это ещё не всё. Конфликт начинает приобретать всё в большей и большей степени мировой характер. Мировая армянская диаспора, американская в том числе, чрезвычайно влиятельна и богата. Она влияет и на политику в Америке, и на политику мира в целом.
Хотя у азербайджанцев и нет такой разветвлённой диаспоры в мире, за ними стоит Турция — могучее, свежее, грозное государство, которое внутренне продолжает враждовать с Арменией, враждовать с армянами, потому что между ними не затихла проблема геноцида армян. Таким образом проблема геноцида армян переносится на проблему Карабаха, и две эти проблемы сливаются и усиливают друг друга в десятки, а может быть, и в сотни раз.
Решить проблему Карабаха с помощью увещеваний, с помощью резолюций ООН, с помощью тихого изнурительного блеяния ОБСЕ невозможно: мы видим, как десятилетиями эти решения гниют и не превращаются в реальную политику.
Мне кажется, здесь интересен опыт советско- американского ядерного разоружения, когда, почувствовав катастрофичность ядерной гонки, американцы и русские сели за стол переговоров и решили снижать количество боеголовок и ракетоносителей, которыми обладает та и другая сторона. Но снижение численности вооружения, то есть снижение военной компоненты конфликта оказалось невозможным без снижения уровня ненависти. Сокращение вооружения должно было покончить с эскалацией ненависти, способствовать увеличению доверия между сторонами, что позволяло совершать демонтаж излишка ракет и добиваться паритета.
И этот конфликт вряд ли удастся решить силой, вряд ли удастся подготовленную азербайджанскую армию, с её танками и опытными турецкими советниками, бросить на Лачин или на Степанакерт, чтобы силой добиться победы. И мы видели, что армянские истребители танков действуют очень успешно, отбрасывая танковые наступления обратно в Азербайджан. Нужна мягкая сила, нужны осторожные, мягкие встречи между духовидцами двух народов. Не трескучих пропагандистов, не агрессивных и ловких блогеров, а именно тех, для кого существуют возвышенные цели, для кого существует божественное предназначение человечества и отдельных входящих в него народов. Эти духовидцы есть и среди азербайджанцев, и среди армян, и среди русских. Они должны встретиться, должны сложить воедино свои сердца, свои молитвы, свои упования. И постепенно, шаг за шагом снижать уровень ненависти, гасить то глубинное чёрное подполье, которое существует, по-видимому, в каждом народе. Только тогда, после укрощения этой брызжущей огненной ненависти станет возможным и военное, и политическое урегулирование карабахского конфликта.
https://zavtra.ru/blogs/moskovskij_karabah
05.08.2020 Партиец
С Виктором Поляничко я познакомился в Афганистане, где тот был главным партийным советником
Виктор Петрович Поляничко в моём представлении был настоящим партийцем: крепкий, деловитый, хваткий, неутомимый, народный любимец, с Оренбуржья, где он начинал свою партийную деятельность. С Поляничко я познакомился в Афганистане, где тот был главным партийным советником и опекал Бабрака Кармаля. Он был первым человеком в Афганистане. Без его решения не предпринималась ни одна войсковая операция, ни один политический демарш, ни одно крупное политическое или хозяйственное назначение.
Я видел его издалека. Он носил грубошёрстную афганскую форму без знаков различия, такой же грубошёрстный картуз. Мне хотелось подойти к нему и познакомиться, но не случалось.
Вдруг однажды под ночь в мой гостиничный номер в Кабуле постучали, и вошли Поляничко и писатель Анатолий Сафронов, который приехал в ту пору в Афганистан. Он был уже разжалован, уже не имел "Огонька", но бодрился и был рад человеческим отношениям. Они принесли с собой початую бутылку виски. Мы хорошо посидели, выпили, подружились. На следующий день генерал Валентин Варенников, который был представителем Ставки и жил на территории 40-й армии, дал нам обед. Это была моя первая встреча с Варенниковым, моё первое с ним знакомство, которым я обязан Поляничко.
В Афганистане мы не часто встречались, у каждого были свои заботы, свои пути. Помню, когда на выводе полков меня занесло в расположение 101-го гератского полка, я ходил по уже пустым казармам, пустым модулям. Видя, что нет ни одной живой души, я стал выбираться и увидел, что на вертолётной площадке стоит вертолёт, раскручивая винты, готовый взлететь. Я кинулся к вертолёту, тот подождал меня. Меня подсадили, и в вертолёте я увидел Поляничко. Он пожурил меня за мои журналистские демарши, сказав, что в расположение полка, откуда ушли военные, вот-вот должны были нагрянуть мародёры, а вместе с ними — моджахеды.
Когда завершился его советнический срок, он вернулся в Советский Союз, в Азербайджан, где был вторым секретарём ЦК компартии республики, правой рукой Муталибова. В ту пору уже вовсю горел, кровенел карабахский конфликт. Несчастные советские армии: одна в Армении, другая в Азербайджане, — поставляли на эту войну своих добровольцев. Именно там, в Карабахе, первый раз в эти годы одни русские убивали других.
Бездарное военное руководство Азербайджана проигрывало кампанию в прах, и Армения район за районом занимала пространство вокруг Степанакерта, уже готова была взять Степанакерт. И туда был направлен Поляничко. Там, в Степанакерте, я его увидел в новой роли: организатора военного сопротивления. Он был так же деятелен, неутомим, так же окружён людьми, он ведал делами на фронте, за что и получил удар из гранатомёта, когда выстрелили в его окно, и он был контужен.
Когда мы встретились в Степанакерте, я видел его усталое, измождённое, поражённое контузией лицо, и он в тоске попросил меня об одном: "Нужна информационная поддержка! Нужна информационная поддержка!" Потому что Горбачёв, который дал разгореться этому конфликту, не погасил в самом начале, оставил его на откуп азербайджанцам и армянам, он замалчивал этот конфликт. И Поляничко просил о поддержке.
Оттуда, из Степанакерта, измученные, наглотавшись пыли, нанюхавшись пороха, мы вернулись в Баку и провели удивительный, незабываемый день. Под Баку на берегу Каспийского моря есть госдача. Это райский оазис среди раскалённых камней и зелёного морского рассола. По всему высокому склону, от вершины до воды, растут райские деревья, цветут райские цветы, летают райские птицы. Мы спустились с Поляничко к морю, сели на камни, нам принесли стеклянную вазу, полную фруктов, бутылку вина и бокалы, и мы сидели, укутавшись в белые простыни, как древние эллины в туниках. Вели нескончаемые разговоры о литературе, о природе, о семье, о жизни. Пили вино, заедали сладкими персиками, а потом уходили в море и купались каждый отдельно. И я помню солёный вкус этих чудесных каспийских вод.
Возвращались, садились на камни, заворачивались в туники и снова говорили, говорили, говорили. Не говорили только об одном — о том, что витало над нами. Мы чувствовали, что кончается советское время, что погибает Советский Союз, что там, в этом бескрайнем морском просторе, тонет великая советская Атлантида. Тонут наши университеты, наши заводы, наши памятники, наши великие книги, наши кумиры, наши мечты о совершенной блаженной жизни. Мы смотрели на эту тонущую Атлантиду, и было нам горько, и мы пили вино.
Когда рухнул Советский Союз, Поляничко уехал из Азербайджана в Москву, которая его как партийца приняла неласково, враждебно — по сути, оставила без средств к существованию. Он, могущественный человек, всесильный, всезнающий, перебивался тем, что в какой-то мастерской делал гвозди. А потом перекупал картошку. Помню, как в то несытное время он подарил мне большой мешок картошки.
Благодаря своим оренбургским связям он вышел на Черномырдина, который принял его, согрел, дал ему место подле себя. Но не тёплое, не бархатное, какими награждал своих молодых помощников, которых когда-то назвали "мальчиками в розовых штанишках". Он дал ему должность вице-премьера и направил опять на войну — на Кавказ, в Осетию, где в это время шла жестокая бойня между осетинами и ингушами. Уже в новой России продолжались распри, которые кололи её, были готовы рассыпать её на враждующие, ненавидящие друг друга фрагменты. Поляничко поехал во Владикавказ, и очень скоро был убит. Попал в засаду на какой-то трассе, и его в упор расстреляли. И пули, которые не настигли его в Афганистане, пролетали мимо него в Карабахе, эти пули настигли его во Владикавказе.
На Новодевичьем кладбище стоит прекрасный памятник Виктору Петровичу Поляничко. И когда я бываю там, кладу цветы к подножию этого памятника, вспоминаю наши сидения на берегу малахитового зелёного моря и наше прощание с любимой Родиной, с любимым восхитительным прошлым, и как над стеклянной вазой с персиками всё летала и не решалась присесть рыжая, в чёрных полосках, оса.
https://zavtra.ru/blogs/partietc
29.07.2020 Космос Русской мечты
Русский народ, однажды стартовав на Земле, движется в беспредельные дали
Людям важно и интересно знать, как назначенец Москвы Дегтярёв ходит по улицам Хабаровска, ест мороженое, а ему кричат: "Пошёл вон!" Людям интересно знать, что в Екатеринбурге в дни поминовения царской семьи состоялось два крестных хода: один возглавлял местный митрополит, а другой — мятежный схимонах Сергий. Оба шли к Ганиной яме. И какой же из крестных ходов милее останкам царя? Людям важно и интересно знать, что у полпреда Трутнева обнаружены огромные особняки, целые дворцы, которые он строит тайно от населения, призывая народ к спокойствию. Народу не менее интересно знать, как дети Бари Алибасова отбивают квартиры у Лидии Федосеевой-Шукшиной, а та артачится и не уступает жильё. И наконец, крайне важно знать, что открыты пляжи Сочи, рестораны Калининграда, но при этом ужесточается карантинный режим, потому что повсюду отмечены вспышки коронавирусной инфекции.
Все эти последние сведения, а также многие другие очень важны народу, который продолжает переносить пандемию, не знает, кому верить. И на фоне его неурядиц, отсутствия денег, страха потерять родных вся эта информация делает человека испуганным, с каждым днём всё более утрачивающим человеческое. А те, кто оболванивают и дурачат народ, хохочут над ним и называют его скотским народом.
Но ведь наряду с упомянутыми событиями в стране происходит и кое-что другое. На космических заводах строится новая большая ракета. Это нелёгкий, сложный труд. Над созданием ракеты бьются конструкторы, инженеры, рабочие, и её разработка — огромное явление русской техносферы. В космических лабораториях строятся спутники, готовые лететь в дальний космос и там проводить исследования над чёрной материей, полагая открыть новые физические принципы иных миров. Архитекторы в своих студиях разрабатывают проекты лунных и марсианских городов, придумывают архитектуру зданий, стремятся создать в безвоздушном космическом пространстве жизнь, которая бы воспроизводила себя самою, жизнь без отходов, жизнь вечную, жизнь, самовоспроизводящую биологические и минеральные вещества. Почему об этом никто не говорит? Почему космос, который в советское время был авангардной мечтой народа, когда само слово "космос" и было великим советским будущим, куда были зашифрованы и коммунистическое общество, и новый человек, и абсолютно новые небывалые знания, почему сегодня "Роскосмос" превратился в закупоренный кокон? О нём почти не знает народ, и вспоминает только во время скандалов, когда судят расхитителей денег с космодрома "Восточный", или когда кто-то загадочный просверливает отвёрткой дырку в корпусе корабля.
Почему современный русский космос окуклился, утратил ореол мечты, перестал интересовать народ? И людям интереснее какой-нибудь автогонщик, чем космонавт, выходящий в открытый космос? Такого не должно быть. Русский космос по-прежнему остаётся космосом Русской Мечты. Русский космос с его космодромами, с его гигантскими ревущими, взлетающими ракетами, с его центром подготовки космонавтов, с его оранжереями, где зреют растения для будущих марсианских рощ, он возник из великой Русской Мечты о бессмертии. Он возник из учения Николая Фёдорова, из его пророчеств о будущем человечестве, которое станет жить в гармонии со звёздами, с цветами, с ещё нерождёнными младенцами и с умершими предками. Фёдоровский религиозно-философский космизм лежит в основе русского космоса. И Циолковский, ученик Фёдорова, разрабатывавший инженерную часть этой мистической космической программы, жил всё той же этой мечтой о бессмертном, неповреждённом человечестве.
Почему современные космисты забыли об этом? Почему они сосредоточили своё внимание только на техническом, инженерном, военном космосе? Почему им важно и интересно лишь размещение на орбите дальнобойных лазеров и платформ, с которых можно наносить непоправимый ущерб потенциальному противнику?
Русский человек грезил космосом, обожал космос. Таинственный зов вёл русского человека из вятских и рязанских деревень за Урал и дальше на Восток, за Байкал, до Тихого океана, за Тихий океан на Аляску, в Форт-Росс — за тридевять земель. Этот тайный зов вёл русского человека в космос — в эту восхитительную безбрежную беспредельность.
Когда читаешь ломоносовский стих "Открылась бездна, звезд полна, / Звездам числа нет, бездне дна", — чувствуешь, как этот великий русский стремился всем своим сердцем, всем своим сознанием туда, к звёздам, обнимал мироздание, помещал себя в это мироздание, и само мироздание помещал в себя.
Когда читаешь лермонтовское "Спит земля в сияньи голубом… / И звезда с звездою говорит", — понимаешь, что душа поэта побывала в космосе, видела из бесконечных космических далей и нашу землю, и наше божественное будущее.
Русская поэзия, русская словесность: Тютчев, Гумилёв, Заболоцкий — жили космосом, мечтали о космосе, знали о космосе порой больше, чем побывавшие там космонавты. Русский человек космичен. Русский народ космичен. Русский народ — это огромный космонавт. И, однажды стартовав на Земле, он движется в беспредельные дали, открывая в этих далях чудесные знания о благой жизни, о бессмертии, о вечной красоте, о вечной любви.
Космистом был Вернадский, веривший, что любое произнесённое на Земле слово, любое совершённое деяние не исчезает, а уходит в ноосферу. И эта ноосфера есть явление космическое — явление, где не исчезает ни слово, ни дело, ни единая покидающая Землю душа.
Русское сознание верит в чудо. Верит в то, что когда иссякают последние силы, когда нечем дышать, стоит поднять очи к небу, воззвать о чуде — и оно явится, и Россия будет спасена, и снова станет великой, великолепной. И народ, одолев невзгоды, снова вернётся к Победе.
В православии всё космично. Каждая молитва — это выход в открытый космос. Каждое упоминание о наших близких, об умерших — это соединение, это встреча с ними, это объятия и поцелуи с ними. Русский храм строят по чертежам космических инженеров. Храм Василия Блаженного в Москве — это дивный, сотворённый из камня образ русского рая.
Вернём народу мечту — мечту русского космоса, который возвышает человеческую душу, отрывает человека от бренных, ужасных, подчас отвратительных земных реалий, делает его возвышенней, открывает ему творчество, открывает ему путь к преображению Земли и себя самого.
"Ты посмотри, какая в мире тишь.
Ночь обложила небо звёздной данью.
В такие вот часы встаёшь и говоришь
Векам, истории и мирозданью..."
https://zavtra.ru/blogs/kosmos_russkoj_mechti
27.07.2020 Солнечный певец русской тьмы
Небеса отворили для Мамлеева свои врата, как когда-то свои врата отворил ему русский ад
С Юрием Витальевичем Мамлеевым отношения у нас были разные в разные периоды нашей жизни. В 60-х годах вокруг Мамлеева сложился кружок эзотериков, мистиков, сумасшедших, кликуш. Мамлеев источал такую таинственную энергию, которая питает ночные болотные грибы, и они светятся голубоватым светом. Вся эта пёстрая ватага, как шумный осиный рой, перемещалась по Москве от Малой Бронной, где было их главное гнездовье, до моих Текстильщиков, где я проживал в то время.
Мамлеев вынимал из-за пазухи потёртую замызганную тетрадку, исписанную от руки, и читал свои рассказы. А ватага рассаживалась вокруг, иные прямо на полу, и внимала учителю, боготворя его и выцеживая из него каждый для себя свою капельку яда. Он читал свои произведения хорошо, с лёгким кошачьим мурлыканьем, что делало его похожим на кота, вокруг которого сидело множество мышей, полёвок болотных лягушек, общипанных птиц. Всё это вместе взятое могло заинтересовать любого психиатра, тем более, что некоторые из мамлеевских приверженцев действительно стояли тогда на учёте в психлечебнице. Не потому, что они были сумасшедшие, а потому что квиток шизофреника давал право нигде не работать. Обычно рядом с Мамлеевым находилась какая-нибудь кликуша, которую он называл дщерь. Эта неистовая, яростная, как ведьма, женщина охраняла своего кумира от неосторожных прикосновений чинов нижнего ряда.
Рассказы Мамлеева той поры были запредельны. Например, он читал о мелком чиновнике, что нашёл на помойке дохлую кошку, с которой венчался, долгое время жил с ней, согревая для неё постель. И другие чиновники радовались этой счастливой семье. Он мог писать о мёртвой отрубленной голове, в которой рождались забавные мысли о двух параллельных прямых, пересекающихся в бесконечности, что порождало непривычную геометрию мира, где ад, обычно находящийся глубоко под землёй, проступал наружу и становился явью.
Я слушал Мамлеева. Иногда содрогался, иногда был увлечён его тёмной фантазией и как-то сказал ему: «Знаешь, ты читаешь свои жуткие вещи, а у меня такое ощущение, что кругом расцветает лазоревый луг». Он ничего не ответил, но это замечание было важным для него, потому что никто другой не мог ему сказать подобное.
Я кружился в этом вихре диссидентствующего русского подполья, находил ему место в своей душе, уже тогда осознавая невозможность понять Россию и русского без русской тьмы. Но всё это кончилось для меня, когда в 1969 году корреспондентом «Литературной газеты» я попал на остров Даманский и увидел реальную кровь, бой, обитые красным кумачом гробы и лежащих в них остроносых мёртвых пограничников. Тогда говорили о большой войне с Китаем. И как когда-то в древние времена, матери падали на грудь убитых воинов и рыдали, приговаривая: «Коля-Коленька, мой сыночек, да какой же ты большой, так что в гробик не влазишь». «Вася-Васенька, а у нашей собаки Жучки родился щеночек». «Сёма-Сёмушка, наша соседка Валя велела тебе низко кланяться». Тогда начался переворот в моей судьбе: я покинул подполье и стал летописцем актуальной русской истории.
Мамлеева с его инфернальной прозой в Советском Союзе не печатали. У него накопилось большое количество рассказов, и это ненапечатанное множество томило его. В середине семидесятых он уехал из России - сначала в США, потом перебрался в Париж. Там он издал несколько книг, получил известность, был обласкан эмиграцией, но не выдержал заточения в чужую культуру и вернулся в Россию.
Тогда он вновь появился в моём доме на Тверском бульваре: притихший, выспрашивающий, говорящий шёпотом, боящийся неосторожного слова, опасающийся нарушить запреты, которых в то время уже не было, и всяк нёс своё. Мамлеев не сразу нашёл себя в этой новой России. У него появились поклонники, ученики, возникла школа Мамлеева, он не был одинок, он чувствовал себя мэтром
Казалось, от прежнего Мамлеева мало, что осталось. Я увидел в нём русского патриота, который страстно желал блага своей Родине, что ещё недавно так жестоко с ним обошлась. Именно тогда я напомнил ему мои слова о лазоревом луге. Именно тогда Мамлеев, автор инфернальных потусторонних повестей и рассказов, задумал великий мистический трактат о небесной России - о России горней, не подверженной тлению, злу, сияющей в небесах и окормляющей своим светом небесным Россию земную с её бедами, тьмой и неустроенностью.
Небеса отворили для Мамлеева свои врата, как когда-то свои врата отворил ему русский ад. Побывал ли он до конца в русском аду? Вошёл ли он во врата России небесной? Как далеко эта Россия небесная пустила его в свои божественные чертоги – не мне судить.
Он уходил тяжело. Я слушал по телефону его шепчущий голос, когда он молил об одном, чтобы Бог даровал ему ещё немного жизни, и он закончил бы свой незавершённый труд.
Помню один эпизод. Однажды мы сошлись у меня дома: Мамлеев, его безумные поклонники, дщерь, а также несколько замечательных художников, среди них Василий Полевой и Николай Мануйлов по прозвищу Кук. Мы целый день из мокрой газеты, из папье-маше лепили маски, и когда они высохли, раскрасили их. Среди этих масок была деревенская дура с большими губами и мочалкой вместо косы. Разгульная девка с бесстыдной улыбкой и рыжими волосами из металлической проволоки. Лихой солдат с кивером и с усами вразлёт. Там была ослиная башка и козлиная рожа. А также была смертушка: белый неровный короб с пустым ртом и провалами глаз, смертушка, покрытая лазоревыми цветами. Мы напялили на себя эти маски, стали танцевать. И забылись: кто мы и где мы. Мы превратились в русских скоморохов, в русских ведунов, в русских чертей. И я ,напялив на себя маску солдата с кивером, всё хотел угадать, под какой маской скрывается Юрий Мамлеев. Он скрывался под маской смертушки. И теперь, вспоминая этот эпизод, я повторяю: Мамлеев, неся за спиной мешок мёртвых костей, шагал по чудесному лугу, и у него под ногами распускались лазоревые цветы.
https://zavtra.ru/blogs/solnechnij_pevetc_russkoj_t_mi
25.07.2020 Ура! Ура! Ура!
К 80-летию Михаила Кузнецова
Дорогой Михаил Николаевич! В этом пикирующем времени стремительно пролетели такие события нашей жизни, что сейчас, оглядываясь на них, думаешь: мы ли это были? Наша ли это была удаль и молодость? Ты помнишь, как тебя благословил твой духовный отец, и ты явился защищать нашу мятежную газету "День"? Во всём блеске своего молодого дарования, элегантный, восхитительный, ты выглядел не как адвокат, не как защитник, а как истинный рыцарь. И ты пленял своими речами, своими высказываниями, своим внешним видом не только нас, твоих подзащитных, твоих друзей и обожателей, но и даже саму судью, которая в итоге не решилась закрыть нашу газету и выпустила нас обратно в мир.
А помнишь, как приходил к нам старенький, блаженный, похожий на одуванчик отец Дмитрий Дудко и кропил в зале суда скамьи, предназначенные для нас, грешных подсудимых, а также места заседателей, которые были готовы вынести нам грозный приговор? И видимо, святая вода действовала, и мы опять оказывались на свободе, а наши обидчики оказывались попранными. А помнишь Югославию? Помнишь наши восторги, связанные с сербской революцией, с появлением в сербской среде таких великолепных людей, как Караджич, Младич? И какова была наша горечь, когда мы узнали о их пленении, о их грозной и страшной судьбе! Ты, невзирая на занятость, ездил в Европу, в Белград защищать Слободана Милошевича, защищать всех униженных и оскорблённых. Видно, так уж на роду написано тебе, респектабельному профессору, учёному, ритору — защищать всех падших, всех гонимых, всех утративших веру в справедливость.
Дорогой Михаил Николаевич, столько связывает нас с тобой! Столько встреч, столько друзей, знакомых. "Иных уж нет, а те далече". Я поздравляю тебя в день твоего 80-летия. Я вижу тебя по-прежнему молодым, удалым и прекрасным. Да хранит тебя Бог! Да хранит он нашу матушку-Россию.
Твой Александр Проханов
https://zavtra.ru/blogs/ura_ura_ura
22.07.2020 Русские смыслы
Илл. Геннадий Животов. "Погода в Хабаровске: возможны грозы…"
Когда иссякают технологии, на сцену выступает матушка-история
В России образовался второй центр власти, а это очень опасно, потому что когда возникают два центра власти, образуется двоевластие, и страну ждёт раскол, как было между Горбачёвым и Ельциным. Они ссорились, враждовали друг с другом, и, в конце концов, мы потеряли страну. Этот второй центр власти образовался на Урале: схимонах отец Сергий, окопавшись в монастыре, окружив себя заслоном преданных воительниц, потребовал от Путина, чтобы тот отрёкся от власти и передал ему свои полномочия, среди которых армия, разведка, налоговая система, финансы и международная политика.
Приехавший к отцу Сергию Квачков взял на себя оборону монастыря и окружил обитель фортификационными сооружениями. Ксения Собчак подняла ополчение и повела его на Москву. Следом, как и можно было ожидать, явилась девица Волочкова, подняла второе ополчение и двинулась вслед за первым на Москву. С Дальнего Востока к Уралу стали подтягиваться хабаровские полки. Они присягнули отцу Сергию и потребовали от него, чтобы хабаровский губернатор Фургал стал премьер-министром в новом правительстве. К восставшему отцу Сергию присоединился якутский шаман, который, как и отец Сергий, также требовал сместить президента Путина и был готов взять на себя часть его полномочий, а именно — международную политику.
Разведслужбы нового уральского образования, получившего название Уралия, возглавил журналист Сафронов, имеющий разветвлённые связи с иностранными разведками. Другой журналист, Лобков, будучи геем, решил образовать особое подразделение, состоящее сплошь из геев. Забираясь в глубокий тыл противника, как это умеют делать геи, они нападали сзади. Федосеева-Шукшина, в одночасье потерявшая память, не могла вспомнить, был ли у них с Алибасовым ребёнок, и не он ли является отцом Сергием.
Многие задержанные во время одиночных пикетов в Москве сбежали из-под стражи и кинулись за Волгу, на Урал, как в своё время это делали беглые крестьяне. И тоже пополнили воинство отца Сергия. Отец Сергий был афроамериканцем и объявил о создании империи от Урала до Гудзона. Он обещал президенту Путину полную неприкосновенность, если тот добровольно покинет Москву и отправится на остров Святой Елены.
Отец Сергий решил ввести повсеместное электронное голосование и дистанционное преподавание онлайн. Он обратился к гражданам России с призывом больше не жить по лжи и не поддерживать неправедную власть, а стекаться к нему на Урал за получением разъяснений. Он принудил олигархов платить ему десятину, а с Потанина, который исковеркал всё побережье Ледовитого океана, брал половину. Потанин пыхтел и, хотя и неохотно, но отдавал наложенный на него оброк.
Распря между первым и вторым центрами зашла слишком далеко, и первый центр, то есть Москва, решил послать второму центру парламентёра для установления мира, выбрав для этого Дмитрия Медведева. Однако Медведев, получив неверные карты, перепутал дороги и вместо Урала оказался в джунглях Новой Каледонии, где бесследно пропал. Почуяв неладное, мэр Собянин пригрозил отцу Сергию второй волной коронавируса и поэтому снял все ограничения.
Отец Сергий, ожидая второй волны коронавируса, повелел всем защитникам монастыря: монахам, монахиням, прибывшим из Хабаровска защитным полкам, а также воительницам двух ополчений Ксении Собчак и Анастасии Волочковой, — надеть маски. Они надели маски и стали неузнаваемыми. Единственные, кого можно было узнать под масками, это афроамериканцы, которые явились на Урал и привезли с собой золотые гробы. Они свезли на Урал все повергнутые в Соединённых Штатах памятники и установили их по соседству с монастырём, создав из них Аллею свободы. Памятникам надлежало всем проходящим мимо афроамериканцам мыть ноги и выпивать оставшуюся после омовения воду. Вакцина, проверенная на белых мышах и контрактниках, превзошла все ожидания. Когда её вкололи памятникам, установленным на Аллее свободы, то у многих памятников выработались антитела. А сами тела обнаружились в большом количестве у Ксении Собчак и Анастасии Волочковой. Тела были узнаваемы и доставляли обеим девицам много радости.
Мария Захарова стала всячески отрицать причастность министерства иностранных дел России к возведению Аллеи свободы, после чего её положили в золотой гроб и сказали, что это Майкл Джексон. Война двух центров продолжается по сей день, давая работу множеству журналистов и комментаторов. Некоторые из них на всю неделю уезжают к себе в Лондон и живут там припеваючи, и только по воскресным дням возвращаются в Москву и учат людей патриотизму.
Отец Сергий начал возводить башню Татлина, усмотрев в ней несомненное сходство с вавилонской башней. Он решил устроить на вершине башни молельню, чтобы оттуда его молитвы быстрее достигали слуха Господа.
А в это время Москва, ожидая осады, приняла неоднозначное решение — сжечь себя дотла. Но решила отложить самосожжение до той поры, пока мэр Собянин не установит по всей Москве бордюры, и уже после этого начать серьёзную кампанию неповиновения уральскому узурпатору.
Уральский мятеж заглох так же внезапно, как и начался. Якутский шаман принял монашество и вместе с отцом Сергием они отправились в лес собирать морошку.
Так что, неужели так и будем питаться этим абсурдистским безумием? Неужели технологии способны превратить наше сознание в рубленный компост? Отнюдь! Технологии не всесильны. Когда иссякают технологии, на сцену выступает матушка-история. И кремлёвская власть, которая изобретательна на самые изощрённые технологии и верит в возможность переформатировать народ, а также историю, теперь эта кремлёвская власть должна иметь дело с матушкой-историей.
Я имею в виду бурю в Хабаровске. Бурю, которая перепорхнула границы города и начинает дуть и реветь во Владивостоке, в Комсомольске-на-Амуре. Как осмыслить эту хабаровскую бурю? Как ещё раз трагически не ошибиться, соприкасаясь с народным волеизъявлением? После эпидемии, после карантина, после разрушения множества предприятий наш народ взвинчен, ранен, подвержен стрессам. На этом фоне люди очень чувствительны, уязвимы, легко отличают ложь от правды. Они хотят, чтобы с ними считались, чтобы с ними советовались по всем самым острым и насущным проблемам бытия. Власть не спросила хабаровских жителей и выкрала у них из-под носа губернатора-любимца. Такое проходило в других регионах России, но не прошло в Хабаровске. Хабаровское самосознание особое — дальневосточное, столичное. Хабаровский человек ощущает себя от Северного полюса до экватора. Ему мало, что за все эти годы на Дальнем Востоке построен космодром Восточный, откуда всё ещё не ведутся ракетные пуски. Хабаровчанам мало, что на побережье Японского моря построен только один завод "Звезда", способный выпускать супертанкеры, которые будут возить русский газ в Испанию или Японию. Им мало знать, что на границе с Китаем завершается строительство газопровода "Сила Сибири", возведён крупнейший завод по переработке газа. И газ этот продолжает идти в Китай, а множество городков и посёлков Хабаровского края так и не имеют газовых плит. Хабаровчанам мало знать, что завод в Комсомольске-на-Амуре выпускает не только "Суперджеты", но и истребители пятого поколения. Хабаровчан не радует, что все их "дебри Уссурийского края" срезаны под корень и ушли в Китай на шкафы и табуретки.
По соседству с Хабаровском возвышается, громоздится, уходит в небеса великий Китай. А обещанное России развитие так и не состоялось, и опять речь идёт о каких-то нелепых и невыполнимых национальных проектах, которые и до коронавируса были выполнены на 20%, а теперь, когда мощь страны подрублена, все эти национальные проекты превращаются в пустое место. Хабаровск задаёт вопросы Москве — пресыщенной, усаженной экзотическими драгоценными деревьями, ослепительной, как громадная бриллиантовая люстра. Задаёт вопросы, на которые потребуются ответы. И эти ответы даст не полпред Трутнев, не отряды ОМОНа, не Росгвардия. Эти ответы — восхитительные или ужасные — даст матушка-история, которая на своих мягких лапах движется от Амура к Уралу и Волге. И пусть следы от этих мягких лап не превратятся в кровавые пятна истории.
https://zavtra.ru/blogs/russkie_smisli
20.07.2020 Благодетель
Юрий Валентинович Трифонов — человек уникальный, изысканный
Юрий Валентинович Трифонов — человек уникальный, изысканный. Певец печальной красоты, неутолимого обожания, он стал кумиром всей либеральной интеллигенции, сел на алтарь, и ему поклонялись, его боготворили. Он был родоначальником городской прозы, которая, в отличие от деревенской прозы, писавшей о бедах русской деревни, писала о бедах городской интеллигенции — той, чьи отцы и деды сгинули в ГУЛАГе, бессмысленно, без счёта сгорели во времена грандиозных сталинских пятилеток, когда великие города и машины строились на костях.
Трифонов, в отличие от Солженицына, не писал о тюрьмах и о муках заключённых. Он писал об этом отстранённо и странно. Его боль была разлита в воздухе. Этой болью болели люди, болели предметы в комнатах, болели деревья на улицах. Он был изысканный, утончённый певец боли, он был маг боли. Он умел сказать о грозном сталинском времени, быть может, больше, чем Солженицын или Шаламов.
Я называю Юрия Валентиновича Трифонова моим благодетелем. Благодаря ему я издал свою первую книгу. Он написал к этой книге прекрасное предисловие. И как это ни странно и ни дико, я — советский ортодокс, сталинист, певец централизма, апологет могучего государства, технократ, «соловей Генерального штаба», был благословлён в литературу Трифоновым. Не знаю, будь он жив, пожалел бы он сегодня об этом? Влился бы он в ряды перестроечников, которые направо и налево рубили великое советское дерево?
Я много путешествовал, скитался. Писал мои путевые рассказы, где придётся: иногда на лесных биваках, иногда у себя на коленях. Привёз кипу рукописей в Москву и опубликовал в «Литературной России» мой первый рассказ «Свадьба». Рассказ огненный, лихой, навеянный фольклором, деревенскими притчами. Этот рассказ заметил Юрий Валентинович Трифонов. Он сам позвонил мне, что по нынешним временам — великая редкость. Расспросил: кто я и что я. Попросил принести ему всю кипу моих необработанных рукописей. Внимательно их прочитал, выбрал те, что, на его взгляд, были наиболее завершёнными, и отнёс их в издательство «Советская Россия. Его рекомендации для издательства были почти законом, и оно выпустило собранную из этих рукописей книгу «Иду в путь мой». Именно в этой книге появилось трифоновское предисловие, имевшее свою весьма курьёзную историю.
Созвонившись первый раз, мы решили с ним познакомиться лично и поужинать в Центральном доме литераторов. Я не был членом Союза писателей, и для меня вход в Дом литераторов был входом в священную обитель. У входа в ЦДЛ сидели две пожилые женщины — две могучие старухи с каменными лицами, напоминая львов, которые стоят у ворот ампирных дворцов.
«Но как я вас узнаю?» — спросил меня Трифонов. «Я буду стоять поодаль, — ответил я, — и в руках у меня будет деревянное расписное яйцо». А в те годы я увлекался народными промыслами, ездил по деревням, и в селе Полховский Майдан набрал множество удивительных деревянных изделий, писаных алыми, золотыми, зелёными цветами, ягодами и листьями. Так я и поступил: приехал к Дому литераторов, скромно встал в сторонке и держал в руках большое деревянное яйцо, вызывая недоумение у посетителей.
Ко мне подошёл человек — невысокий, плотный, с волнистыми волосами, представился: «Трифонов». Мы отправились в дубовый зал ЦДЛ, сели у готического окна, сквозь которое на паркет падали золотые, зелёные и голубые полосы света. Я рассказывал Трифонову о моих скитаниях, впечатлениях, о моих тогда ещё юных и наивных прозрениях, о литературе. Он заинтересованно слушал. Ему были интересны эти молодые рассуждения. Я не сделался его учеником, не встал в ряды его молодых последователей. Это место занял Владимир Маканин, чья спокойная, точная проза чем-то напоминала трифоновскую. Я пошёл путями индустрии, великих строек, мировых войн. И мы больше не беседовали с Трифоновым. Лишь изредка, при встречах, кланялись и пожимали друг другу руки.
Предисловие к моей книге он хотел назвать «Человек с яйцом». Я умолял его не делать этого. Воображаю, какое прозвище закрепилось бы за мной, если бы трифоновское предисловие с этим названием вышло в свет. Об этом мы, встречаясь, говорили, похохатывая. И расставались.
И вот однажды я пришёл в Дом литераторов. Увидел при входе большую фотографию Трифонова с траурной лентой. Он скончался. Панихида по нему проходила в дубовом зале ЦДЛ, что было тогда редкостью. Из зала вынесли все столики, и гроб стоял у того готического окна. И, глядя на большое, спокойное, с белым мраморным лбом лицо, я думал, что его мёртвая голова находится сейчас там, где, казалось бы, ещё совсем недавно было его живое лицо, его зоркие карие, светящиеся глаза, его шевелящиеся губы. Я положил на гроб Трифонова несколько красных гвоздик. И осторожно, чтобы никто не видел, сунул в глубину гроба расписное деревянное яйцо.
Теперь уже нет ни Трифонова, ни его волнистых волос, ни красных гвоздик, ни расписного яйца. Но есть ещё я. И я думаю с благодарностью о великолепном писателе, который был для меня благодетелем.
https://zavtra.ru/blogs/blagodetel_
16.07.2020 «По небу полуночи ангел летел…»
Государство, в котором есть культура, способно выпускать звездолёты, строить подводные и лунные города, создавать уникальные теории
Чем полнятся умы, чем полнятся души? Куда сегодня устремлена человеческая мысль? Что волнует человеческое чувство? Какой-то журналист оказался шпионом и передавал за границу гайки от космических кораблей. Какой-то губернатор правил беззаботно несколько лет, и вдруг только теперь обнаружилось, что он хотел кого-то убить, и его в наручниках везут в Москву. Одного артиста, расхитившего миллионы, готовы были посадить за решётку, а выпустили на свободу. Другой актёр, напившись допьяна и нанюхавшись дурмана, раздавил простого человека, а теперь его отмазывают от тюрьмы. Семидесятилетняя актриса родила не сына, а сразу внука или правнука, и это удостоено внимания. У другой актрисы, которой тоже за семьдесят, появился молодой муж, любит её, хоть и гей.
Где спасение души? Где окно, в которое загнанная и замученная душа может опять улететь в лазурь? Недавно перечитал стихи Николая Рубцова, Юрия Кузнецова и Николая Тряпкина. Боже мой, какое блаженство, какая высота, какое великое достоинство и какая великая правда! Как необычна эта ангельская русская красота среди тлетворного воздуха, отравленного низменными порывами! Куда в один миг исчезли писатели и художники, поэты и музыканты? Почему в нашем обществе им не осталось места? Почему они нищенствуют, мыкаются, лишены внимания публики, поддержки государства? Но всё-таки пишут, страдают, складывают в стол свои божественные стихи.
Когда после 1991 года государство умышленно отсекло от себя литературу, оно сразу обмелело, выродилось, превратилось в двухмерный жестяной лист, который день и ночь грохочет о чём-то неразборчивом и бессмысленном, выпуская на арену пустых и никчёмных витий. Государство, в котором есть культура, способно выпускать звездолёты, строить подводные и лунные города, создавать уникальные теории, объединяющие всё мироздание со всеми его законами в единое, нерасторжимое целое. Только культура, а не высоколобые политологи, пересказывающие друг другу что-то на один и тот же тоскливый лад, создаст образ будущего. Только культура, только поэзия, только божественная музыка в состоянии соединить земное и небесное, и там, в небесном, отыскать драгоценные смыслы, которыми живёт земля. Поэзия — это лёгкие человечества. Человечество дышит поэзией в не меньшей степени, чем молитвой.
Как вернуть культуру в нашу оскуделую жизнь? Как сделать так, чтобы государство, радея о своём благополучии, не только строило скоростные дороги и элитное жильё, но создало в своей железной пустыне инкубатор, в котором бы вновь стали рождаться и сберегаться наши художественные дарования? Ибо только человек, прочитавший Пушкина, способен построить новый прекрасный неповторимый мост через Неву. Только человек, читавший Достоевского, способен построить настоящий квантовый генератор. Только человек, читающий стихи Николая Рубцова "Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны", — только такой человек не будет нуждаться в учебных пособиях, где ему косноязычные проповедники советуют, как надо любить Родину. Родину не надо любить. Родина сама тебя любит своей материнской искренней, возвышенной, бесконечной любовью, которая дала тебе счастье быть русским.
https://zavtra.ru/blogs/po_nebu_polunochi_angel_letel
11.07.2020 Солдат
Юрий Васильевич Бондарев – сухощавый, энергичный, с зорким взглядом артиллериста, с суждениями резкими, категоричными
Юрий Васильевич Бондарев – сухощавый, энергичный, с зорким взглядом артиллериста, с суждениями резкими, категоричными. Его пощадила война, не убила залётной пулей, не взорвала танковым снарядом, не переехала фашистскими гусеницами. Он - избранник, он вернулся с войны, чтобы рассказать о ней. Он - основоположник великолепной фронтовой прозы, которая украшает храм русской литературы. Его «Батальоны просят огня», его «Горячий снег» - это репортажи из самой преисподней войны. Мы, молодые литераторы, обожали Бондарева, преклонялись перед ним. Когда в кинотеатрах шли экранизации его романов, толпы народа, желающие попасть на фильм, приходилось сдерживать конной милиции.
В ту советскую пору были популярны писательские поездки по стране: собиралась группа литераторов, выезжала в какую-нибудь область и там встречалась с колхозниками, с рабочими, с интеллигенцией. Народ был читающий, писателей знали, и завязывался интересный творческий разговор. Помню одну чудесную поездку на Ставрополье, которую организовал Юрий Васильевич Бондарев. Там были две казачьи станицы: одна называлась Белой, а другая – Красной. Казаки одной станицы воевали на стороне белого движения, а другая станица пополняла красную кавалерию. С тех пор между этими станицами – непрекращающаяся распря, вражда. Помню, как Юрий Васильевич выступал в зале, где сидели и белые, и красные. И все внимали ему, потому что он говорил о великой войне, где не было ни белых, ни красных, а только патриоты. И те, и другие сражались в одном окопе, выносили друг друга из боя.
Ещё на Ставрополье произошла забавная история. В родильных домах, когда рождался младенец, и родители выносили милое чадо из роддома, к этому чаду со стороны приписывался какой-то неведомый крестный отец. Подавалась грамота, по которой сей господин объявлялся опекуном этого младенца в течение его жизни, следил за ним, помогал его взращивать. Вот такого опекуна Бондарев нашёл во мне и привёл меня к родильному дому. И когда счастливые родители вышли и вынесли своё чадо, тут же был составлен вердикт, по которому это чадо числилось за мной. Не знаю, где оно теперь, сколько этому чаду лет, уже не помню, мальчик это или девочка. Но вот где-то в мире живёт этот человек, которому Юрий Васильевич Бондарев подыскал крестного отца, то бишь меня.
Бондарев был обласкан властью, награждён множеством премий, заседал в самых высоких президиумах страны. Бондарев украшал страну, делал её величественной, честной, отважной. Он первым заметил в незыблемом, казалось бы, монолите государства лёгкие трещины, которые с годами увеличивались, росли и, в конце концов, образовали разлом, разметавший страну.
Бондарев сражался за страну на поле боя, он сражался за неё и во время жестокой перестройки. Это он на партийной конференции среди мёртвой тишины обвинил Горбачёва в том, что тот поднял самолёт, но не знает, куда его посадить, что перестройка зажгла фонарь над пропастью.
Когда случился крах Советского Союза, новая ельцинская власть пыталась заигрывать с Бондаревым, и Ельцин хотел вручить ему орден. Бондарев величаво и гордо отказался от этой награды, не принял её. Уже слабеющей рукой он написал свой роман «Бермудский треугольник» о защите Дома Советов в 1993 году. А потом были его многочисленные «Мгновенья». Эти изысканные этюды с наслаждением печатала «Советская Россия» и наша газета «Завтра».
Я обязан Бондареву. Это он на одном давнишнем пленуме Союза писателей, оглашая списки новых, подающих надежды литераторов, упомянул и моё имя. Это был мой старт в литературе. Он внимательно относился к моей прозе, особенно к батальным произведениям. Его высшей похвалой были слова: «Ты - солдат». Сейчас, когда мне нелегко, когда земля уходит из-под ног, я вижу бондаревские серые острые глаза и слышу обращённые ко мне его слова: «Ты - солдат».
Русская писательская братия переместилась из Дома литераторов на Комсомольский, там был центр русского писательского движения. Бондарев возглавил Союз. Он не был сведущ в хозяйственных делах, а тогда все говорили о хозрасчёте, о возможности зарабатывать деньги. В писательской среде появлялись какие-то странные выскочки, которые брали на себя заботу о сбережении Союза, о создании материальных основ. Ничего из этого не выходило. Они куда-то исчезали, унося с собой ту или иную толику союзного добра. И Бондарев, понимая, что он бессилен и беспомощен в хозяйственных делах, часто собирал нас на пленумы, и на этих пленумах говорил о культуре. Это была пора, когда все говорили о деньгах, о бизнесе, о преуспевании. А Бондарев говорил о культуре, говорил часами: о том, что культура и есть движущая сила человечества. Что в культуре рождаются идеи, в культуре возникают великие замыслы, великие откровения, из этих откровений появляются затем громадные машины, прекрасные города, удивительные человеческие уложения. Это был целый культурный философский курс, который Бондарев прочитал нам, членам секретариата Союза, среди безумного мира, в котором продолжали рушиться основы великого государства, где вместо культуры появлялся скаредный и наглый шоу-бизнес
Когда войска ГКЧП ушли из Москвы, и демократы, празднуя своё торжество, громили остатки союзных структур, мы, русские писатели, вместе с Бондаревым заперлись в нашем дворце на Комсомольском проспекте, мы ждали, когда сюда придут либералы и начнут отнимать у нас наше сокровенное гнездовье. С нами были молодые люди из Славянского собора - белокурые красавцы, словно из киноленты об Александре Невском. Они баррикадировали входы и выходы. Мы ждали с минуты на минуту наступления на нас, ждали погрома. И в ожидании этого погрома мы, поэты и писатели, всю ночь пели песни, читали стихи, пили водку, молились. И с нами был Бондарев - наш главком, он не давал нам унывать и падать духом.
Он ушёл из литературы не сразу. Сначала - затвор, молчание. Он был, как эллин, который порвал с суетным миром, удалился в своё имение, и там ночами выходил в сад и смотрел на звёзды, одну из которых он назвал «раздавленный алмаз».
Мы перезванивались, я дарил ему свои книги. Однажды уже из последних сил он позвонил мне и ослабевшим, дрожащим голосом поблагодарил за какое-то доброе дело. И пока он был жив, мне было спокойно: он был где-то рядом, в одном со мной мире, в одном со мной воздухе. А когда его не стало, всё вокруг обмелело, померкло. Всё стало маленьким и незначительным. Я живу без Бондарева. И вдруг среди ночной тишины услышу его твёрдое и сдержанное: «Ты - солдат».
https://zavtra.ru/blogs/soldat
09.07.2020 Масло сливочное или машинное?
Как возвратить народ в состояние великого исторического творчества, которое спасало Россию после очередной катастрофы?
Голосование по Конституции прошло как по маслу. Поправки были таковы, что их, естественно, поддержало большинство населения. Ибо большинство населения — за суверенитет России, за благоговение перед матерью-природой, за божественную справедливость, за святую Победу. Народ верит в то, что в небесах существует Бог, который един для всех и как свет, проходя через призму, расщепляется на соцветия религий и верований. Но очень мало говорили о скромной поправке, согласно которой Владимир Путин получает возможность баллотироваться в президенты и на следующий срок, и на следующий, покуда бьётся его сердце.
Патриоты никогда не были за сменяемость власти. Они были за сильную, стабильную, просвещённую власть, и их не пугает пролонгирование путинских полномочий хоть до скончания века, лишь бы Путина не покидало то творческое начало, которое позволило ему сберечь территориальную целостность России, обеспечить её военную безопасность, воскресить мёртвую индустрию.
За своё многолетнее правление Путин совершил несколько ошибок. Одна из них — это Медведев, которому Путин отдал свои президентские полномочия. За это, казалось бы, краткое время при попустительстве Медведева была разгромлена Ливия, взорвана этническая бомба, что привела к миграционной катастрофе в Европе — той, которая когда-нибудь себя обнаружит, как обнаружила себя в Америке чёрная революция. При Медведеве было консолидировано либеральное сообщество, и возникла Болотная, которую пришлось укрощать Поклонной горе.
Вторая ошибка Путина — его нерешительность в Донбассе. Был момент, когда армия Луганска и Донецка, отражая нападение Украины, перешла в наступление и была готова взять Мариуполь, поддержать пророссийские настроения в Харькове, Николаеве, Запорожье, Одессе. Но этого не произошло. Сегодня Луганская и Донецкая Народные Республики — это несамодостаточные, незавершённые геополитические образования.
Третья ошибка Путина — пенсионная реформа, которая была продиктована ему международными финансистами и послужила мгновенному росту протестных настроений. Теперь поздно исправлять эти ошибки. Но придётся бороться с их последствиями.
Что предстоит совершить Путину в новой начавшейся эре? Патриотическое большинство требует от него накинуть узду на миллиардеров, олигархов, которые паразитируют на России, берут себе самое дорогое и бесценное, выкачивают из неё материальные, духовные и интеллектуальные ресурсы, а взамен заливают её зловонной нефтью, отходами и сточными водами. Куда ни глянь — повсюду в нашей новой постсоветской России проступают трупные пятна олигархизма.
Россия не может жить парадами, фестивалями, концертами. Всё это как часть политических технологий действует до поры до времени — того времени, когда начинает подключаться матушка-история, сметающая на своём пути все мешающие ей технологии. Мир развивается не по технологиям. Миром управляет та самая воля, которая по новой Конституции именуется божественной волей.
Мир наполнен взрывами. Эти взрывы сегодня происходят за пределами России. Но взрывная волна уже долетает до кремлёвских стен. Взрывы легко могут перелететь государственную границу. Об этом говорит поздний советский опыт — опыт горький, незабываемый. Патриоты, как заклинание, произносят слово "развитие". Хороши и полезны денежные дотации, которые Путин направо и налево раздаёт российским гражданам. Но граждане не должны получать эти деньги как милостыню. Они должны зарабатывать деньги на новых, ещё не построенных заводах, на верфях, на хлебных полях. Россия должна превратиться в огромную стройплощадку, на которой возводятся не саманные постройки, строятся не ущербные, то и дело бьющиеся самолёты. Россия будущего — та страна, о которой мечтали поэт Хлебников, архитектор Мельников, звездочёт Циолковский.
Народ, искусанный коронавирусом, заплесневевший на карантине, растолстевший — кто от чрезмерной сытости, а кто от недостатка еды — должен совершить чудо русского возрождения. Сможет ли это сделать унылый, утративший веру, ищущий денег, а не Бога, народ? Как вернуть народу мечту? Как возвратить народ в состояние великого исторического творчества, которое спасало Россию после очередной катастрофы?
Путин и его окружение как огня боятся Иосифа Сталина. Недавно прошедший парад, который, как утверждают, воспроизводил победный парад 1945 года, этот парад прошёл без Сталина. Высшим моментом того священного парада был марш гвардейцев, которые сбрасывали к подножию Мавзолея поверженные гитлеровские штандарты — и на Мавзолее был Сталин. Вычёркивать Сталина из Победы — это и есть переписывание истории, это и есть насилие над правдой. Мы будем терпеливо ждать, когда власть окрепнет настолько, что Путин сбросит с себя бремя либеральных представлений, и с Мавзолея уберут эту матерчатую маску. И Красная площадь во всей её многовековой величественной красоте примет святое русское воинство, святое русское оружие. И президент отдаст честь народу-великану, который готов и на великий труд, и на святое богослужение, и на смертный бой.
https://zavtra.ru/blogs/maslo_slivochnoe_ili_mashinnoe
07.07.2020 Грудинин, держись!
Кому мешает его великолепное хозяйство?
Кому мешает Павел Николаевич Грудинин? Кому мешает его великолепное аграрное хозяйство, находящееся вблизи Москвы? Кому мешает тот удивительный народный уклад, который сложился в недрах этого хозяйства, уклад, имя которому — солидарное общество? Кто хочет разорить хозяйство, обкладывает Грудинина непосильными штрафами? Кто хочет превратить и это подмосковное место в пустыню, как это сделали по всей остальной России? Удивительный агрокомплекс, добротные кирпичные дома для работников, восхитительная народная школа, небывалые зарплаты, лидер, который радеет не только о своей прибыли, но и о благополучии, о благосостоянии своих сотоварищей по труду, ибо они, работающие в грудининском хозяйстве, — не наёмные работники, а именно сотоварищи.
У Грудинина осуществлён тот давно ожидаемый принцип, который условно можно назвать «народный капитализм». Не государственный, который был в Советском Союзе, а именно народный, где капитал и труд находятся в пропорциях, в гармонии, и хозяйство Грудинина развивается, расцветает, у него изумительные достижения. Эти достижения хотят обречь на уничтожение. Идут чудовищные суды, накладывая миллиардные штрафы.
Группы дельцов, которые равнодушны к идее русского развития, к дее русского благополучия, дельцов, продолжающих рейдерские приёмы 90-х годов, окружили Грудинина, обложили его волчьими капканами. Может быть, ему мстят за то, что он выдвинул свою кандидатуру на выборах президента? Или мстят за то, что он среди экономической пустыни создал удивительный оазис своего производства, которое служит укоризной всем рвачам и разбойникам?
Россия ещё не вышла из чудовищного карантина, который нанёс российской экономике, российскому обществу, российскому миросознанию жестокие удары. Когда отхлынет эта беда, нам будет необходимо возрождать экономику. И возрождать её не только с помощью огромных материальных вливаний и инвестиций. А возрождать с помощью русского духа, русского пассионарного взлёта, Русской Мечты, которая одолевает в людях уныние и возвращает веру в победу. Тогда придётся обращаться за помощью, за опытом к таким уцелевшим хозяйствам, как хозяйство Павла Грудинина. Оно в период восстановления разрушенной экономики России будет нам флагманом, будет школой, будет вдохновляющим примером, говорящим о том, что и в условиях внешнего упадка возможен взлёт, возможен лидер, который любит свой народ, руководствуется не идеями чистогана, а нравственными благородными принципами. «Любить народ, бояться Бога» — вот принцип управления, который должен восторжествовать в России. Павел Николаевич Грудини исповедует этот принцип.
Не дадим погубить грудининское хозяйство, не дадим погубить нашу мечту. Не дадим восторжествовать силам тьмы, которые и после конституционных поправок никуда не исчезли. У Грудинина громадная поддержка. Это не только те миллионы людей, что проголосовали за него на выборах, это не только компартия, к которой близок Грудинин. Это весь трудовой народ России — от Владивостока до Смоленска, который хочет жить в честном, справедливом, процветающем государстве, где не попираются идеи солидарности.
Всероссийскую поддержку — Грудинину! Грудинин, держись! Ты — волнорез, о который разбиваются чёрные волны коррупции. Патриоты России — с тобой!
https://zavtra.ru/blogs/grudinin_derzhis_
06.07.2020 Империя Глазунова
Загл. фото: Григорий Собченко
Дивный человек, благородная душа, изумительный художник
Илья Сергеевич Глазунов — дивный человек, благородная душа, изумительный художник. Мы дружили с Ильёй Глазуновым, хотя он был старше меня, куда более мастит, овеян обожанием и славой. Я — сталинист, он — ненавистник всего советского. Что нас связывало? И он, и я были русскими империалистами: один — под двуглавым орлом, другой — под рубиновой звездой.
Впервые я увидел Глазунова, когда был ещё очень молодым человеком. Вместе с приятелем мы посетили его знаменитую мастерскую в башне Моссельпрома, что на Арбате. Глазунов был молод, свеж. Меня поразили его аристократическое лицо, удивительно изысканная русская речь. Он поставил на проигрыватель пластинку с записью донского хора — не того, что поёт сегодня в Ростове, а того, что пел за границей, был собран из казаков, ушедших из России вместе с белой армией.
Он показал нам свою коллекцию икон — ошеломляющую, изумительную. Эти огненные Спасы, лазурные Троицы, всехсвятское многоцветие. Он был из тех городских интеллигентов, из их первой, самой ранней волны, что пошли из городов на Русский север, в заповедные русские леса, где погибали брошенные и разорённые церкви. Он был не просто собирателем икон. Он был собиратель того рассыпанного и разбросанного по городам и весям русского начала, которое попиралось, подвергалось забвению. Ни одно русское движение — большое или малое — не обходилось без Ильи Сергеевича Глазунова, который был если не членом этого движения, то советником, наставником, пастырем. ВООПиК, «Память», множество русских художников, писателей, музыкантов — все побывали у Глазунова, все припали к этой духовной русской иконе.
В моём домашнем киоте среди прочих не слишком древних икон есть одна, писаная, по-видимому, в начале ХХ века, подаренная мне Глазуновым. На этой иконе — Александр Невский, мой небесный покровитель. И теперь каждый раз, вставая перед иконостасом, я смотрю на него и вспоминаю Илью Сергеевича Глазунова. Ведь всякое доброе воспоминание об усопшем есть молитва о нём.
Он допускал меня в свою мастерскую, где стояли на мольбертах ещё не оконченные картины, и позволял присутствовать при работе. Так, я видел одну из последних его картин, посвящённую раскулачиванию. Его огромные мистерии, где на одном пространстве, тесно прижавшись друг к другу, стоят мучители и мученики, святые и воины, проповедники и их гонители. Эти громадные мистерии, построенные во многом по принципам русской иконописи, на одном поле соединяют множество времён, явлений. Они висят в его персональной картинной галерее, что на Волхонке, и он часто и с удовольствием позволял мне среди этих картин устраивать презентации книг, собрания единомышленников. И эти собрания на фоне грозных великолепных полотен несли особый метафизический смысл, вливали в наши разговоры и пересуды мистическую животворную энергию русской истории.
Иные люди винят его в том, что он был лоялен к любой власти. Он принимал у себя генсеков и президентов, все они почитали его, помогали ему. Нет, это не была политическая всеядность — он сберегал своё искусство, он окружал своё искусство спасительным магическим кольцом, опирался на власть в своей схватке с гонителями, недоброжелателями, стремящимися закрыть его мастерскую, разогнать стотысячные толпы, собиравшиеся на каждую его выставку.
Он построил себе в центре Москвы усадьбу в стиле тех дворянских усадеб, которых осталось, быть может, полдесятка. Когда я бывал у него в гостях, он водил меня по бесконечным анфиладам комнат, гостиных, танцевальных залов. Мне казалось, что я попал в усадьбу Шереметева, и удивлялся тому, как Глазунову в этом скопище современных улиц, зданий, посольств, министерств удалось создать таинственный оазис русской классической старины.
По его эскизам был отреставрирован Кремль. В Кремлёвском дворце появились когда-то исчезнувшие залы, и Глазунов создавал их антураж. Но мне всегда было жаль того большого пуританского строгого зала, где проходили заседания партийных съездов, решались проблемы войны, обороны, государственной политики, где выступал Сталин, откуда тысячи людей уходили на великие стройки или в великие гарнизоны. И по сей день, бывая в Кремле и любуясь на глазуновские имперские залы, я тоскую по тому исчезнувшему пространству, где говорилось о пятилетках, о космическом полёте, о превращении Советского Союза в сверхдержаву. Тот пуританский зал был настоящим имперским залом. И нынешним дворцовым палатам ещё предстоит стать намоленными центрами новой русской государственности.
Я писал о Глазунове статьи и очерки в газете «Завтра». После одной из таких работ он сказал, что хочет сделать мой портрет. Я позировал ему. И этот огромный, в золотой раме, портрет висит теперь у меня дома.
Я — в малиновой рубахе, и на этой рубахе сидят три бабочки, три крапивницы — бабочки русского рая. И на меня, уставшего, постаревшего, смотрит со стены другой человек — тот, который недвижно сидел перед Ильёй Сергеевичем Глазуновым, а художник, макая в краски кисть, взглядывал на меня, словно вычерпывал и переносил на свой холст мой образ, мою суть, угадывал, как колдун, моё сокровенное. Как же мне его не хватает...
https://zavtra.ru/blogs/imperiya_glazunova
02.07.2020 При дверях
Рис. Геннадий Животов. "Свято место пусто не бывает"
Когда развязаны все инстинкты, человек превращается в животное белого или чёрного цвета
Парад Победы был великолепен. Песни военных лет, что звучали на Мамаевом кургане, вызывали слёзы, а у иных — рыдания. Праздничный салют был бесподобен. Казалось, это нашествие света, красоты имело космическое происхождение: оттуда, из космоса к земле посылались эти волшебные букеты, эти бесподобные соцветия.
Теперь всё это кончилось. Что же дальше? Одолев коронавирус, куда пойдёт страна? Будет с энтузиазмом открывать кафе, фитнес-центры и парикмахерские? А где же нобелевские лауреаты? Где великие русские умы? Где лучшие мировые открытия? Где поэты и художники, создающие бессмертные произведения искусства? Где Алфёров, где Шолохов? Русские люди, замученные хворями, бедами, ожиданиями будущих напастей, смотрят в землю и перестали смотреть на звёзды, им невдомёк, что мир находится накануне грандиозных перемен, небывалых открытий, что всё это невидимо стоит у порога.
Уже созданы великие технологии. Спроектированы грандиозные машины. Продуманы новые формы человеческого общежития, человеческого духовного бытия. Люди не знают об этом. Только немногие, обладающие болезненной интуицией, чувствуют того, кто стоит при дверях.
Русскому человеку перестали говорить о возвышенном. Его потчуют скандалами и сенсациями, лицедеями, которые под старость предаются утехам, унизительным связям, жалким, напоказ, отвратительным представлениям. Героями информационного пространства становятся реконструктор, возомнивший себя Наполеоном и зарезавший барышню, актёр, в пьяном бреду убивающий человека, хулиган, зарезавший жену, или борец за права человека, который на одной ноге готов простоять целые сутки в одиночном пикете. Где герои нашей техносферы, творцы наших вооружений, энтузиасты марсианского проекта?
В Петербурге сошёл на воду невиданной мощи ледокол. О нём говорилось вскользь. Мы не знаем имени генерального конструктора, который объял в своём сознании всю Арктику: её льды, её небо, её климат, её бескрайние расстояния, — и изобрёл этот удивительный ледокол. Кто построил корпус этого ледокола из новых сплавов, из новой стали, способной дробить четырёхметровый лёд? А новый ядерный реактор, который потребовал новых вычислений, новых знаний, новых технологий, — кто его создатель, кто свёл всё воедино и вписал этот грандиозный корабль в русское арктическое мироздание? Мы не знаем об этом. Изнурительные ток-шоу толкут воду в ступе. Почти не осталось серьёзных газет и журналов.
Президент Трамп доживает последние месяцы. Ему уготован ужасный конец. Байден, который победителем въедет в Белый дом, не предложит Америке новый образ будущего, не спасёт Америку от отвратительной смуты, охватившей страну.
Но вот вице-президент, которого ещё нет, — кто он, этот загадочный молодой энтузиаст-демократ? Явится ли в его лице новый Макнамара, который осуществит проект трансформации Америки, прекратит её мучительное топтание на месте и переведёт великую страну в шестой технологический уклад — в это загадочное новое бытие, где сгорят все прежние старомодные представления о труде, отдыхе, праздности, машине, природе, человеке. Но американцы не знают об этом. Великая американская литература: Хемингуэй, Скотт Фицджеральд, Сэлинджер, — творила великий американский дух, была свидетелем настоящего и пророком будущего. Великая американская архитектура: Мис ван дер Роэ, Салливан, Райт — создавала архитектурные объёмы, архитектурные шедевры, которые, как раковины, принимали в себя растущий американский социум, были законодателями стиля и моды, диктовали эстетику автомобилей, самолётов, кораблей, причёсок и авторучек. Нет больше великой американской литературы, нет великой американской архитектуры. Всё подмяло под себя низменное, приземлённое. А когда развязаны все инстинкты, человек превращается в животное белого или чёрного цвета.
Но это не навсегда, ненадолго. Подрастает новое поколение великих архитекторов, планирующих города, цифровую эру. Развивается новое поколение прозаиков и поэтов, для которых цифросфера — это не земной ГУЛАГ, не воплощение ада, а восхитительная реальность, где человечеству предстоит совершить чудеса научных открытий и божественных откровений.
Что ждёт Россию? Парады, концерты, фестивали? Или среди непрерывных развлечений, слепящих глаза шутих в русском обществе уже родился великий преобразователь, прерывающий русскую остановку, дающий народу новое задание, казалось бы, непосильный, невыносимый урок, который так мощно и неповторимо способны выполнить только русские?
Американцам, которые порушили все свои памятники, Россия подарила памятник Дзержинскому, который стоит теперь на лужайке у Белого дома.
https://zavtra.ru/blogs/pri_dveryah