В следственной работе нет чудес.
(Николай Соколов, 1924)
Результаты осмотра Дома Ипатьева и шахты дали основание для подтверждения версии Соколова. Нет никакого сомнения в том, что кровь и пули, найденные в расстрельной комнате в Доме Ипатьева, были зловещими свидетельствами, которые дали прочное основание для возбуждения уголовного дела.
Соколов достаточно разумно подошел к исследованию этих свидетельств, подробно описывая, что и где было обнаружено, исходя из протокола осмотра этой комнаты, проведенного ранее следователем Сергеевым.
Соколов утверждал, что его предшественник пропустил некоторые детали, например четыре дополнительных отверстия, в стене, наиболее поврежденной пулями. Они, как он утверждал, точно соответствовали форме штыка винтовок, которые были у русских солдат.
Эксперт, которому он показал найденные пули, сказал, что большая часть из них была выпущена из русских револьверов типа наган. Были также несколько пуль из иностранных пистолетов — три, вероятно, из пистолета браунинг, и, по крайней мере, одна из автоматического пистолета кольт калибром 45.
Удивительного в этом ничего нет, поскольку царское правительство закупало и браунинги и кольты в США во время Первой мировой войны. Соколов даже опубликовал фотографии одиннадцати пуль, о которых было сказано, что они были найдены в нижней комнате; на них не видно следов соприкосновения со стеной или полом, что не является необычным при ударе пули, летящей с высокой скоростью.
В 1975 году эксперт баллистики Скотланд-Ярда сделал специально для нас проверку, выстрелив из пистолетов наган калибром 7.62 и кольт калибром 45 в сосновую доску, подобную тем, которые покрывали стены в Доме Ипатьева, и обнаружил, что они фактически совпадают.
Что касается исследования крови, то Соколов повторил, сделанные следователем Сергеевым экспертизы крови на досках, взятых из «расстрельной» комнаты; положительные результаты, подтвердившие, что пятна действительно были человеческой кровью, были получены, по крайней мере, в четырех случаях.
Но Соколов в своих заявлениях о принадлежности крови пошел намного дальше.
В сообщении, подготовленном по просьбе британского министерства иностранных дел в 1920 году, следователь утверждал: «Эта стена была обрызгана кровью одной из великих княжон», и «около поврежденной стены должна быть видна кровь императрицы». Подобно этому, Соколов, опубликовав фотографии двух пуль, найденных в полу, категорически заявил, что это как раз те самые пули, которые убили царевича. Разбираясь с пулями и кровью, Соколов ни секунды не потратил на то, что бы рассмотреть альтернативные пути объяснения их появления в комнате. Его не мучили сомнения и подозрения, беспокоившие Сергеева и сэра Чарльза Элиота.
Соколов сделал категорический вывод: «Таким образом доказано, что между 17-м и 22 июля 1918 года (день, когда Ипатьев вернулся в свой дом) в Доме Ипатьева произошло убийство. Это убийство было совершено в одной из комнат, находящихся на нижнем этаже. Сам выбор этой комнаты — достаточное свидетельство для доказательства того, что преступление было обдуманно заранее.
Как только жертвы появятся в этой комнате, вместе с убийцами, закрывшими входную дверь, ведущую в прихожую, у них уже не останется никакой надежды, так как вторая дверь вела в кладовую, выхода из которой не было.
Единственное окно с двойными стеклами было закрыто снаружи прочной железной решеткой; за окном было высокое ограждение, скрывающее дом полностью. Комната была подвалом; это был капкан, из которого жертвы не могли убежать.
Я говорю «жертвы», поскольку именно ими они и были.
Фактически, невозможно, что кто-либо добровольно пришел в эту комнату и получил так много пулевых ранений. Если императорское семейство и люди, жившие с ними, были убиты здесь, нет сомнения, что их выманили из их комнат, в которых они жили, под каким-то лживым предлогом. Наши законы называет подобные убийства «грязными»».
Этот тенденциозное утверждение характеризует работу Соколова с наихудшей стороны — поиск подтверждения его версии вместо, того, чтобы заниматься расследованием убийства при отсутствии неопровержимых улик, и при отсутствии жестких фактов. Факты должны говорить сами за себя. А у Соколова их не было. Он имел только косвенные улики расстрела императорской семьи, которые были полезны, но все же это были только косвенные улики. Он, вероятно, смог бы вести расследование лучше, если бы понимал, что, именно в этом и состоит слабость его доказательств.
Из работы Соколова ясно, что расследование в Доме Ипатьева он считал делом второстепенным. Еще до начала работы он предположил, что разгадка Екатеринбургской трагедии находится в лесу, на поляне Четырех Братьев, и сосредоточил свои усилия в этом направлении. Сначала он обнаружил не больше того, что нашли его предшественники, и обратился за помощью к генералу Дитерихсу. В результате он получил возможность для проведения серьезной широкомасштабной операции.
Сам генерал приехал из штаб-квартиры в Омске, специально, чтобы посмотреть за работой; а затем лично ходатайствовал перед генералом Домонтовичем, белогвардейским военным комендантом Екатеринбурга. С такой поддержкой Соколов занимался раскопками с весны до середины лета 1919 года.
Специальная команда рабочих работала в течение нескольких недель до конца, используя различное оборудование для рытья, веревки и канаты для исследования шахты, они даже тщательно просеивали песок через сито.
Но этот поиск был повторным, почти все наиболее важные находки были уже сделаны; вся земля была уже перекопана, кругом были отвалы земли, насыпанные первыми исследователями, работавшими в конце лета 1918 года.
Все-таки Соколов находил некоторые новые предметы, сильно поврежденные и втоптанные в землю, но опознанные, как принадлежащие императорскому дому. В общем было найдено 65 предметов, которые изучались ювелирами, портными, сапожниками, и оставшимися в живых слугами императорского дома.
Были найдены драгоценности, фрагменты бесценных жемчугов, осколки изумруда, сапфиров, топазов, и сохранившиеся части золотых браслетов. Все было подвергнуто экспертизе и идентифицировано, и многое было признано остатками драгоценной собственности царицы. Но наиболее ценной находкой являлся крест из изумрудов, бриллиантов и жемчуга, оправленных в платину. Он, без сомнения, принадлежал Александре, так же как и жемчужная серьга с золотым креплением.
Были найдены остатки корсетов, запонки, стекла от пенсне, и шесть пар передних планшеток. Эксперты сказали, что они от довольно дорогих корсетов, возможно, сделанных во Франции.
Двое из прежней прислуги, сопровождающей императорскую семью, утверждали, что они очень похожи на те, которые носили великие княжны. И некоторые небольшие секреты императорской спальни становились очень весомым подтверждением.
Бывшая сиделка Теглева свидетельствовала: «… императрица, великие княжны и Демидова всегда носили корсеты. Только царица иногда снимала свой корсет, когда она надевала офицерский мундир. Обычно она настаивала на том, чтобы великие княжны непременно носили корсет, и говорила, что ходить без корсета неприлично». В Доме Ипатьева, со своими дочерями, окруженная охраной, состоящей из простых крестьян, царица, вероятно, не сильно заботилась о педантичном следовании моде. Для Соколова имело наибольшее значение то, что количество найденных остатков от корсетов в точности соответствовало числу шести отсутствующих женщин — императрицы, ее четырех дочерей и служанки.
В списке Соколова были приняты во внимание и мужчины. Была пряжка, которую четверо свидетелей признали похожей на пряжку, которая была на офицерском ремне царя. Другая пряжка была признана принадлежащей Алексею. Признали принадлежащими Алексею также обрывки шинели и вещевого мешка; кусочки свинцовой фольги, монеты, гильзы от пуль, которые посчитали его игрушками.
В жуткий список попали все, кроме доктора Боткина и двух слуг, Труппа и Харитонова. Но для доктора имелось персональное и наиболее надежное доказательство — вставная челюсть, найденная много месяцев назад.
Это была пластина из резины и золота с четырнадцатью верхними зубами. Протез был забит землей. Соколов считал, что он выпал изо рта, когда труп доктора тащили по земле. Были и другие мужские вещи — застежка от воротника, пуговицы от мундира и куски мужских подтяжек. Были найдены так же четыре маленьких иконки, несомненно принадлежащих императорскому семейству. Одна из них была — иконка святого Николая чудотворца.
Казалось, что доказательств было больше чем нужно, все указывало на Романовых. Установлено почти без сомнения, что некоторые части одежды, драгоценности и личные вещи императорского семейства были порваны, разбиты и сожжены. Если владельцы носили бы эту одежду и драгоценности во время расстрела, кажется очевидным, что все они умерли.
Но где тела? Соколов имел только палец и два небольших кусочка кожи, обнаруженных в прошлом году. Хотя доктор Деревенько считал, что палец принадлежал его коллеге доктору Боткину, Соколов и его эксперты утверждали, что он принадлежит женщине среднего возраста с длинными тонкими пальцами; они считали, что палец был отрезан, а не оторван при взрыве. С этих пор считалось, что это был «палец царицы».
Было также небольшое число костей, которые Соколов определил в своей книге как «кости какого-то млекопитающего». Всего найдено было 42 костных фрагмента со следами разрубания и горения. Соколов показал эти кости местному доктору, который заявил: «Что же касается костей, то я не исключаю возможности принадлежности всех до единой из этих костей человеку. Определенный ответ на этот вопрос может дать только профессор сравнительной анатомии. Вид же этих костей свидетельствует что они рубились и подвергались действию какого-то агента, но какого именно, сказать может только научное исследование…» До сих пор это утверждение используется для доказательства факта, что трупы всех одиннадцати заключенных в Доме Ипатьева были разрублены и сожжены перед тем, как спрятать их в шахте.
Генерал Дитерихс в своей книге упоминает «полностью сгоревшее ребро» обнаруженное офицерской комиссией, но сказал, что оно распалось в их руках при попытки очистить его от пепла. Но Соколов, человек, который фиксировал каждый найденный предмет и имел доступ ко всем записям, не упоминает ни о каком ребре. Он указывал «куски сальных масс, смешанные с землей» и объявлял, что это было сало, которое при сжигании трупов расплавлялось и вытекало на землю.
Сам следователь так был обескуражен небольшим количеством человеческих останков, что громко воскликнул: «Где зола? Это вопрос; мы обнаружили слишком мало…» В то время, когда следователи прочесывали район поляны Четырех Братьев, произошел небольшой любопытный инцидент, связанный с свидетелем, на которого Соколов должен был бы обратить пристальное внимание. Следователи, работавшие ранее, обратили внимание на имя, вырезанное на коре березы «Л.А. Фесенко». Имя привело к его владельцу, молодому горному инженеру. Он рассказал, что он находился в лесу за несколько дней до предполагаемых убийств и случайно встретил там комиссара Юровского
Юровский расспрашивал Фесенко о состоянии тропинки, ведущей к поляне Четырех Братьев. Фесенко рассказал. В середине 1919 года его привели к шахте, где он сидел и мрачно наблюдал за раскопками белогвардейцев. Однажды он вдруг воскликнул: «Это выглядит необъяснимым!» Когда его попросили объяснить, он добавил: «…рассказ о кострах и сожжение тел — это сказки. Посмотрите сами! Как можно было бы сжечь столько тел и оставить так мало золы?»
Когда Вильтон сказал об этом Соколову, следователь охарактеризовал Фесенко так: «… просто молодой дурак большевик… дело в том, что мы надеемся, что он выдаст себя, или выведет на некоторых убийц. Мы задержали его, но позволили ходить на свободе. Он крутиться около этого места, пытаясь доказать, что здесь ничего не могло случиться… Вероятно, он здесь и находится по заданию убийц или их подельников. Вот почему мы позволили ему быть на свободе».
Был ли прав Соколов, проигнорировав Фесенко? Несомненно, он должен был так думать, когда через несколько недель после исследования шахты появилось некоторое физическое подтверждение, которое, казалось, стало заключительной точкой для тех, кто верил в убийство. 25 июня на дне шахты был обнаружен труп небольшой собачки. Он почти сохранился и был признан как труп Джемми, комнатной собачки, принадлежащей великой княжне Татьяне. Соколов считал, что это связующее звено. Он считал: «Разгадка секрета Дома Ипатьева находится в шахте». Следователь прочно стал на путь, который и привел его к окончательным выводам. Ничто уже не смогло бы свернуть его с этого пути.
Два брата, работавших в советском военном гараже, рассказали о том, что ЧК, комиссия по борьбе с контрреволюцией, ночью 16 июля потребовала грузовик в Дом Ипатьева. Соколов, лично, прошел тринадцать миль по вероятному следу этого грузовика от Дома Ипатьева до поляны Четырех Братьев. Этот марафон принес свои результаты — у переезда 184, где дорога пересеклась со старой горнозаводской железнодорожной линией.
Сторож на переезде вспомнил, что прошлым летом грузовик с вооруженными солдатами проехал мимо, разбудив его в середине ночи, и это его удивило, поскольку ни один грузовик никогда не появлялся возле его дома в это время прежде. Он не помнил точно число, когда это было, но, вспомнил, что это было после того, как деревенские жители из Коптяков, рассказали ему об охране, установленной в лесу. Совершенно точно известно, что Соколов знал о том, что часть леса была огорожена солдатами сразу же после исчезновения Романовых. Теперь все сходилось в одной точке.
Там, где дорога подходила к шахте, она превращалась в заросшую тропинку, и там, в глубокой колее от грузовика, Соколов обнаружил разбитые доски и замасленную веревку, как будто бы грузовик завяз в колее и был извлечен оттуда с большими усилиями. Лесничий помнил, что следы тяжелой машины тянулись вдоль всей тропинки, с примятой травой и сломанными ветками и обрывались у самой шахты.
Были свидетели и возвращения машины. Свидетель видел грузовик у переезда 184 в ночь на 18 июля, а механик в гараже подтвердил, что грузовик вернулся утром девятнадцатого. Когда он вернулся в гараж, его кузов носил следы крови.
Проведя тщательное расследование, Соколов связал Дом Ипатьева и шахту, но не смог объяснить, куда делись полтонны человеческой плоти и костей. Он надеялся, что может получить ответ из полученной «коллекции» — вещественных доказательств, найденных в районе шахты, считая их ключевыми. Два крестьянина рассказали, что предшествующим июлем, они обнаружили недалеко от шахты остатки от ящика или упаковки и веревки, которыми он был обвязан.
Соколов решил, что он нашел разгадку исчезновения трупов. Он выяснил, что 17 июля в аптекарский магазин «Русское общество» в Екатеринбурге явился служащий комиссариата по снабжению Зимин и от имени комиссара по снабжению Войкова потребовал большое количество серной кислоты. На следующий день Зимин снова появился с требованием дополнительной кислоты. Соколов узнал, что эта кислота была привезена к шахте в деревянных бочках, узнал также, что туда же было привезено большое количество бензина.
Один свидетель видел металлическую бочку с бензином в кузове грузовика, стоявшего у переезда 184, а сыну смотрителя даже удалось получить бутылку бензина от сидевшего на грузовике солдата. Соколов оценил общее количество бензина, привезенного к шахте, как 131 галлон.
В кислоте и бензине Соколов увидел решение вопроса об отсутствии трупов. Тела императорского семейства были совершенно уничтожены огнем и кислотой. Осталось только определить, кто организовал это ужасное действие. Соколов нашел свидетеля, который видел Петра Ермакова, военного комиссара Верх-Исетска, на поляне Четырех Братьев утром 17 июля. Он был среди большевиков, которые отгоняли интересующихся местных жителей от района поляны Четырех Братьев. Соколов писал о Ермакове: «В ночь 16 июля он приехал на шахту на грузовике, обагренном кровью. Возвращался в Верх-Исетск на той же машине с пустыми бочками из-под бензина». Поскольку Ермаков был местным жителем, знавшим хорошо район, следователь решил, что именно он организовывал вывоз трупов Романовых.
Роль главного негодяя была отведена Юровскому, коменданту Дома Ипатьева. Его видели около шахты за день или два до исчезновения императорского семейства. Он интересовался — проходима ли дорога для грузовика, сильно загруженного «мешками с зерном». Соколов решил, что именно Юровский не только был ответственным за подготовку расстрела, но и сам руководил уничтожением трупов. Он обратил внимание на пень, стоявший около, как удобное место для наблюдения за тем, что происходило вокруг. Около пня Соколов обнаружил скорлупу яйца, лежащую на прошлогодней траве и листьях. Он вспомнил, как Юровский 16 июля приказал монахиням, которые приносили молоко во время заключения Романовых, принести также корзину яиц.
Соколову, для которого сейчас все имело свой смысл, было ясно, что яйца были предназначены для питания работавших в этом жутком месте в лесу. Считая, что одной яичной скорлупы будет недостаточно, чтобы привязать Юровского к шахте, Соколов объявил еще одно ключевое свидетельство его участия — несколько страниц медицинского руководства, испачканных человеческими экскрементами.
Юровский имел медицинскую подготовку, так что следователь решил, что именно Юровский использовал эту бумагу около шахты. Соколов использовал импровизированную туалетную бумагу и для того, чтобы привязать к шахте и другого большевистского чиновника комиссара Голощекина, который побывал в Москве незадолго до исчезновения Романовых.
Соколов говорил, что он обнаружил остатки статьи, вырванной из немецкого издания коммунистической газеты, датированной 26 июня 1918 года и напечатанной в Москве. Поэтому, поскольку Голошекин был в то время в Москве, Соколов решил, что он тоже пойман на участии в событиях в лесу. Самое время было сделать выводы, и Соколов сделал эти жуткие выводы: «Ранним утром 17 июля, под покровом ночной тьмы, грузовой автомобиль привез их трупы на рудник в урочище Четырех Братьев. На глиняной площадке у открытой шахты трупы обнажили. Одежду грубо снимали, срывая и разрезывая ножами. Некоторые из пуговиц при этом разрушались, крючки и петли вытягивались. Скрытые драгоценности, конечно, были обнаружены. Некоторые из них, падая на площадку, среди множества других оставались незамеченными и втаптывались в верхние слои площадки.
Главная цель была уничтожить трупы. Для этого, прежде всего, нужно было разделить трупы на части, разрезать их. Это делалось на площадке. Удары острорежущих орудий, разрезая трупы, разрезали и некоторые драгоценности, втоптанные в землю…
…Части трупов сжигались в кострах при помощи бензина и уничтожались серной кислотой. Оставшиеся в телах пули падали в костры; свинец вытапливался, растекался по земле… Сжигаемые на простой земле трупы выделяли сало. Стекая, оно просалило почву. Разорванные и разрезанные куски одежды сжигались в тех же кострах.
…Заметив некоторые оставшиеся предметы, преступники побросали их в шахту, пробив в ней предварительно лед и засыпали их землей. Здесь та же самая картина, что и в Ипатьевском доме, скрыть от мира совершенное зло».
В своем предисловии Соколов писал: «Никакой исторический процесс немыслим вне представления прошлого. В нашем прошлом — тяжкое злодеяние: убийство царя и его семьи. Правдивым рассказом я полагал бы послужить моему родному народу. Поэтому и помня слова русского историка, я старался, как ни соблазнительно ярки были мои личные воспоминания пережитого, излагать факты, основывались исключительно на данных строго юридического расследования».
Соколов не мог предвидеть жутких последствий своей работы, но, некоторый прогноз он сделал: «Я знаю, что пытливый ум человека задаст много безответных вопросов этому расследованию». В этом он был, безусловно, прав.