Дело Романовых, или расстрел, которого не было

Часть 2.  
Начало расследования

Свидетельства убийства

Мир никогда не узнает о том, что мы сделали с ними…

(Комиссар Войков, Екатеринбург, июль 1918 г.)

Спустя четыре дня после падения Екатеринбурга белогвардейский офицер, лейтенант Андрей Шереметевский пришел к военному коменданту и принес с собой целый набор удивительных предметов: мальтийский изумрудный крест, пряжка с императорским гербом, обгоревшие части корсетов, жемчужные серьги, застежки от мужских подтяжек и другие предметы.

Лейтенант рассказал странную историю. Он сказал, что он в штатской одежде скрывался в лесах, в районе деревни Коптяки, приблизительно, в тринадцати милях от Екатеринбурга. Начиная с рассвета 17 июля 1918 года деревня была возбуждена рядом таинственных событий.

Крестьянская семья — Настасья, Николай и Мария Зыковы — отправилась на телеге в Екатеринбург, когда наткнулась на нескольких верховых красноармейцев. Увидев крестьян, всадники подъехали к ним с криком: «Заворачивайтесь назад!». Один из них для убедительности выхватил револьвер и размахивал им над головами крестьян.

Зыковы бросились назад настолько быстро, что их собственная телега чуть не опрокинулась, но солдаты, тем не менее, сопровождали их, размахивая револьвером и крича: «Не оглядывайтесь назад! Будем стрелять!»

Эта новость вызвала волнение в деревне Коптяки, и некоторые крестьяне отправились в лес, чтобы посмотреть, что же там происходит. Их сопровождал переодетый белогвардейский офицер, лейтенант Шереметевский. Группа добралась до бывшего железного рудника, называемого «Ганина Яма». Но там они были остановлены вооруженными до зубов красноармейцами, которые приказали им возвращаться назад. Они объяснили крестьянам, что происходят военные учения. И, действительно, в течение следующих двух дней крестьяне слышали звуки взрывов в оцепленном солдатами районе.

Этот участок леса назывался «Четыре брата», из-за четырех сосен, которые когда-то росли там. Теперь это название известно всему миру, как Екатеринбург и Дом Ипатьева, и как похоронный звон напоминает о трагической судьбе императорской семьи.

Неделю спустя, после занятия Екатеринбурга белогвардейцами, эти крестьяне возвратились к Ганиной Яме. Там они нашли остатки костров и остатки сожженной одежды, которая, как это ясно было видно, принадлежала богатым людям. Были также поломанные драгоценности.

Все знали, что Романовы содержались в тюрьме в Екатеринбурге, и крестьяне заподозрили, что произошло что-то очень плохое. Один из них, как говорят, подняв глаза к небу, воскликнул: «Милосердный Христос, они могли сжечь живьем целую семью?» Другой крестьянин спустился на веревке в шахту и обнаружил там палки с обугленными концами, кору, доски и сосновые иглы, плавающие в воде. Лейтенант Шереметевский собрал некоторые из предметов, свидетельствующих о сожжении на кострах вещей, принадлежащих царской семье и отдал их военным властям в Екатеринбурге.

На следующий день, 30 июля, он привел к Четырем Братьям официальную комиссию, в которую наряду с офицерами входил следователь по особо важным делам Наметкин. С ними пришел Чемодуров, камердинер царя в Доме Ипатьевых, и доктор Деревенько, лечивший Алексея, пережившие время, когда город находился под властью большевиков.

Наметкин нашел около шахты обгорелую дамскую сумочку, обгорелые тряпки, шнурки, и куски материи, оторванные от платья. Материя сильно пахла керосином. Были и драгоценности — осколки изумрудов и жемчуга, И «сильно загрязненный водянистого цвета и значительной величины камень, с плоской серединой в белой с мельчайшими блестками оправе, который на экспертизе, выполненной опытным ювелиром, оказался бриллиантом большой ценности». Было очевидно, что у всех этих предметов один и тот же источник. Камердинер и доктор подтвердили это. Бесценные находки, разбросанные вокруг шахты, принадлежали императорской семье.

Возникли первые серьезные сомнения относительно большевистского объявления, в котором утверждалось, что убит был один только царь, а остальные члены семьи эвакуированы в безопасное место.

В тот же день, заместитель прокурора Кутузов получил свидетельские показания Федора Горшкова, которые, казалось, подтверждали подозрения, появившиеся у собравшихся у Ганиной Ямы. Гражданин Федор Горшков рассказал, что вся семья Романовых была расстреляна в Доме Ипатьева. Он сказал, что получил информацию от судебного следователя Томашевского, который, в свою очередь, получил ее от кого-то, кто или сам был свидетелем, или был близок к советским властям.

История Горшкова была получена, в лучшем случае, из третьих рук, но она остается, по сей день основной исторически принятой версией. Он рассказал: «…вся царская семья была собрана в столовой комнате и тогда им объявили, что все они будут расстреляны, вскоре после того последовал залп латышей по царской семье и все они попадали на пол. Затем латыши стали проверять, все ли убиты, и здесь обнаружилось, что княжна Анастасия Николаевна жива, и когда к ней прикоснулись, то она страшно закричала; ей был нанесен один удар прикладом ружья по голове, а потом нанесли ей тридцать две штыковых раны».

Это утверждение, полученное из большевистского источника, формально представлено было прокуратурой следователю Наметкину как «основание для начала предварительного расследования».

Наметкин начал работу, поскольку для осмотра Дома Ипатьева нужен был профессионал. Его сопровождал капитан Малиновский, административная комиссия, и снова Чемодуров и доктор Деревенько. Вместе они сделали тщательную опись всего, что, казалось, осталось от Романовых, которые были когда-то самой могущественной семьей в мире. Наверху лестницы возле императорских комнат Наметкин нашел пустые блюдца с монограммой императора «Н. И», и печь, заполненную жженой бумагой и осколками стекла.

На обоях небрежно было написано: «Комиссар Дома особого назначения Авдеев». В ванной на полу лежала большая тонкая простыня с меткой «Императорская корона» и инициалами «Т.Н. 1911», серовато-голубая косоворотка, вязаные кальсоны, в левом углу, на линолеуме около водопроводных труб были найдены короткие остриженные волосы. В уборной был беспорядок. Кто-то написал просьбу: «Убедительно просят оставлять стул таким чистым, каким его занимают». Были и еще надписи на стенах.

В прихожей валялись: пустой аптекарский флакон, испорченная маленькая спиртовка, книги и журналы, обложка и шесть листов иллюстрированного английского журнала «The Graphic» от 21 ноября 1914 года. И, что интересно, коробка с остриженными волосами четырех цветов, принадлежащими, по словам Чемодурова, бывшим Великим княжнам, Татьяне, Ольге, Марии и Анастасии Николаевным.

В комнате Юровского были флакон из-под духов, четыре листка бумаги с французским текстом, написанным почерком царевича, обгорелые конверты с надписью «Золотые вещи, принадлежащие Анастасии Николаевне» и художественная открытка царицы. Под диваном были найдены кипарисовые четки. Камердинер сказал, что они принадлежали императрице. В столовой — часы, остановившиеся на 10 без 3 минут; кресло-каталка императрицы все еще стояла мрачно в углу; была винная бутылка, отмеченная «Винный подвал дворца».

В комнате Великих княжон на столе были найдены: книги Новый Завет и Псалтырь, образ Федоровской Божьей Матери; на образе сорван венец, на котором, по словам Чемодурова, была звезда с бриллиантами; «Война и мир» Толстого, и небольшой клочок бумаги, на котором по-английски написаны действующие лица какой-то английской пьесы, где роли распределены между Анастасией, Марией Николаевной, Алексеем Николаевичем и Гиббсом. На листике дата «4 февраля 1918 г. Тобольск»; в печи — обгорелые металлические остатки от рамок для карточек, медальоны, образки, обгоревшая бумага.

В комнате, где жили царь и царица вместе с Алексеем, были найдены книги Чехова и «Рассказы для выздоравливающих» Аверченко. Найдены были бутылка английских духов, кольдкрем, маникюрные ножницы, вазелин и графин, все еще наполненный водой.

Валялся также настенный календарь, оторванный только до 23 июня; Романовы, вероятно, все еще отсчитывали даты по старому стилю, который отставал на 13 дней от западноевропейского календаря.

Но даже в этом случае это означало, что последний датой, которая привлекла их внимание, было 6 июля, за десять дней до исчезновения Романовых. Столы и платяные шкафы в комнатах были пустыми. Было отмечено полное отсутствие одежды и ботинок.

Доктор Белоградский, участвовавший в осмотре в качестве понятого, сказал: «Общее впечатление, какое оставлял тогда дом Ипатьева, было вот какое: дом брошен хозяевами, хозяев в нем нет, в нем хозяйничали чужие люди, уничтожившие в печах разные мелкие по величине вещи Августейшей семьи, лишь немногие вещи уцелели из мелочи».

Первые заключения, после тщательного шестидневного поиска в Доме Ипатьева и в районе Ганиной Ямы поступили от капитана Малиновского, члена офицерской комиссии. Его соображения, официально зарегистрированные в найденных нами следственных материалах, послужили толчком для появления новой версии исчезновения Романовых. Капитан свидетельствовал: «В результате моей работы по этому делу у меня сложилось убеждение, что Августейшая Семья жива. Мне казалось, что большевики расстреляли в комнате кого-нибудь, что бы симулировать убийство Августейшей Семьи, вывезли ее по дороге на Коптяки, также с целью симуляции убийства, здесь переодели ее в крестьянское платье и затем увезли отсюда куда-либо, а одежду ее сожгли. Так я думал в результате моих наблюдений и в результате моих рассуждений. Мне казалось, что Германский Императорский Дом никак не мог допустить такого злодеяния. Он не должен бы был допустить его. Я так думал. Мне и казалось, что все факты, которые я наблюдал при расследовании, — это симуляция убийства».

Свидетельство Малиновского важно, хотя бы потому, что он принимал участие в расследовании, когда следы были еще свежими. Он был убежден, что имеет место симуляция, но не был готов доказать это и поэтому высказывался так официально. Его намек на «Германский Императорский Дом» явился, как ни странно, пророческим. Он относился непосредственно к кайзеру Вильгельму II, и, действительно, были основания для предположения участия Германии в событиях в Екатеринбурге. Пока наше расследование продолжалось, Германия все чаще и чаще стала привлекать наше внимание.

Но белогвардейским чиновникам, которые, в конце концов, были вынуждены начать следствие, рассуждения Малиновского казались ересью. Никаких намеков на связь императорской семьи с военным врагом России, Германией, нельзя было допускать; и любой намек сомнения относительно убийства, даже из серьезного источника, должен был быть немедленно подавлен.

Именно поэтому подозрения Малиновского не были приняты во внимание; мы публикуем их впервые. До нас не дошло мнение по поводу этой версии следователя Наметкина, который работал вместе с капитаном Малиновским. У него не хватило времени, чтобы собрать свидетельства, уже не говоря о том, чтобы сделать какие-либо официальные выводы, поскольку его быстро отстранили от следствия.

Несколько лет спустя последний белогвардейский следователь Соколов высказывался о Наметкине как о трусе, который боялся искать следы преступления в лесу, поскольку большевистские войска все еще были рядом.

Действительно у Наметкина была причина бояться, поскольку большевистские войска попыталась взять обратно Екатеринбург уже после того, как следствие началось, и отдельные красноармейцы в течение некоторого времени бродили по лесам вокруг города. Все же абсурдно обвинить первого следователя в трусости, поскольку он пошел к этим Четырем Братьям на разведку среди белого дня,

Группа военных, сопровождавшая следователя Наметкина, видела свою главную цель в том, чтобы найти трупы. Наметкин даже обвинялся в лени и небрежности, но и это необоснованно; за несколько дней своей работы после его назначения следователем он тщательно описал обстановку в Доме Ипатьева, работая так же тщательно, как и на лесной поляне. Даже Соколов в своей книге вынужден был использовать множество страниц из его протокола.

Наметкин не мог защитить свою репутацию, поскольку он стал первым среди многих, кто умер, в течение того времени, когда проводилось следствие по делу Романовых. По версии белогвардейцев — он был «пойман большевиками и казнен за то, что расследовал убийство царя и его семьи».

Последнее о Наметкине. Прежде, чем его отстранили от следствия, он, как и его военные коллеги, допускал и другую версию, свидетельствующую о том, что императорская семья уехала из Екатеринбурга живыми.

В течение августа некоторые из тех, кто сопровождал царскую семью, выжившие и разбросанные, прятавшиеся от большевиков, начали съезжаться в Екатеринбург. Одним из первых там появился Глеб Боткин, сын доктора Романовых. Он оставался в Тобольске, когда семью оттуда вывезли, и теперь вернулся в Екатеринбург на поезде, который вез боеприпасы, надеясь получить какие-либо известия, прежде всего, о своем отце.

Первым человеком, с кем он увиделся, был доктор Деревенько, единственный из императорского окружения, которому большевики позволили свободно остаться в Екатеринбурге и регулярно посещать царственных заключенных. Деревенько тепло приветствовал молодого Боткина, говоря при этом почти извиняющимся тоном: «Большевики, должно быть, забыли про меня». Когда Боткин спросил об императорской семье, Деревенько ответил, что Дом Ипатьева пуст, на стенах подвала следы крови и другие следы убийства. Но, что любопытно, он утверждал, что это было только симуляция и что императорская семья не была убита.

Озадаченный Боткин ушел, чтобы встретиться с командующим гарнизона князем Кули-Мирза. Князь выражал твердое убеждение, что семья была все еще жива, и показал Боткину несколько секретных сообщений, «согласно которым императорская семья была сначала перевезена в монастырь в Пермской области, а позже перевезена в Данию».

Все это происходило в атмосфере растущего убеждения, что дело не обещает быть простым, и екатеринбургский прокурор Кутузов теперь искал нового человека для расследования дела Романовых. Среди немногих оставшихся следователей он должен был найти человека, политически объективного, не отягощенного идеями монархизма, и достаточно опытного, что бы доверить ему такое тонкое дело. Кутузов решил, что работать должен исключительно способный следователь, и предложил на выбор три кандидатуры.

Уральский областной суд выбрал Ивана Сергеева, которому дали должность «следователя по особо важным делам».

О Сергееве лично известно немного, но он не был никаким монархистом. Скорее он был демократом среднего уровня, поддерживающим Временное правительство. Один екатеринбургский помощник прокурора, который присутствовал при приведении Сергеева к присяге, описал его позже как «самого талантливого следователя областного суда». Это случилось 7 августа 1918 года. Прошло всего 20 дней, с тех пор как Романовы исчезли. Новый следователь направился по еще не остывшему следу.

Следователь Сергеев, который занимался расследованием в течение следующих шести месяцев, был более или менее проигнорирован историей, но именно он проделал основную работу по «Царскому делу»; именно он сопоставлял почти все материальные свидетельства, которые когда-либо были найдены, и именно он допросил большинство важнейших свидетелей.

Поскольку Сергеев, как и его предшественник, был отстранен от следствия и исчез при загадочных обстоятельствах, у нас нет полной картины его работы. Но достаточно проследить за его работой и познакомиться с документами, оставленными им. Сергеев продолжил работу, начатую Наметкиным, и действовал так же тщательно и аккуратно.

Поскольку Наметкин успел закончить только осмотр верхнего этажа Дома Ипатьева, Сергеев начал, с того же места, где Наметкин кончил. Пока военные занимались осмотром шахты в районе поляны Четырех Братьев, Сергеев занялся полным обследованием первого этажа Дома Ипатьева. Этим он занимался целую неделю. Обследовать надо было пятнадцать комнат, в которых жили «латыши», охранявшие Романовых в последние недели их заключения, несколько складских помещений и зал с лестницей, ведущей на второй этаж, где жили Романовы…

Сергеев осмотрел все комнаты, но особое его внимание привлекла комната, с окнами, выходящими на Вознесенскую улицу, которая производила подозрительное и жуткое впечатление. Это было подвальная комната, ставшая позже печально известной «расстрельной комнатой», где, согласно истории, вся семья Романовых и их слуги были застрелены и заколоты штыками Юровским и его бесчеловечными помощниками.

В действительности эта комната вообще не подвал. Поскольку Дом Ипатьева установлен на довольно крутом холме, стены комнаты на первом этаже являются действительно почти полностью подземными, с их окнами, расположенными не намного выше поверхности земли. Но эти три комнаты со стороны фасада гораздо выше и средняя из них, «расстрельная комната», является почти полностью наземной.

Сергеев описал эту комнату, как комнату со сводчатым потолком, деревянным полом желтого цвета, и стенами, покрытыми полосатыми обоями. На одной стене были неумелые порнографические рисунки, изображавшие царицу вместе с Распутиным. Рисунки были, почти наверняка, сделаны русскими из внутренней охраны, некоторые из которых жили на первом этаже раньше, когда они находились под командой Авдеева.

Окно, выходящее на улицу, было закрыто решеткой, и был только один вход, через двустворчатые двери, ведущие из передней. Напротив входной двери была другая дверь, ведущая в комнату, превращенную в кладовую. Никакого другого выхода из комнат не было. Это был тупик. Если семья Романовых была приведена в эту комнату, у них уже не было никакого Другого выхода оттуда, кроме пути, по которому они пришли.

Сергеев измерил комнату. Ее размер был семнадцать футов на четырнадцать. Стоит остановиться, что бы внимательно посмотреть на эти размеры.

Согласно свидетельствам, собранным белогвардейскими следователями, в этой комнате находились 23 человека, предположительно, одиннадцать жертв и двенадцать палачей; но это значит, что там было так тесно, что и Романовы и палачи стояли практически рядом, даже не считая того, что некоторые из жертв, сидевшие на стульях, занимали еще большее место. В комнате было так тесно, что там неудобно было находиться всем вместе, не говоря уже о залповой стрельбе из револьверов.

Во время расстрела, при создавшейся панике сами убийцы реально могли перестрелять друг друга. К тому же пули должны были рикошетом отскакивать от стен и потолка.

Но тогда, как мы увидим это позже, следователь Сергеев не считал, что вся царская семья была убита в этой комнате. Однако следователь отметил, что комната действительно содержала свидетельства совершенного насилия.

 
_{«Расстрельная комната» Ипатьевекого дома}

Следует отметить, что следователь Сергеев потратил на осмотр пять дней, чтобы его никто не смог обвинить в том, что он упустил что-то важное. Но тогда возникает подозрение — а не появились ли некоторые свидетельства, отмеченные позже Соколовым уже после осмотра этой комнаты Сергеевым.

В стенах, дверях и досках пола следователь нашел, предположительно, в общей сложности, 27 пулевых отверстий, в некоторых из них еще были пули. Были пулевые отверстия и в двустворчатой двери, ведущей в комнату, приспособленную под кладовую, и соответствующие отверстия в стене этой комнаты. Вероятно, пули, пробив дверь, попали в противоположную стену. Было также шесть пулевых отверстий в полу, и еще два в стене под окном. Сергеев вырезал части стены и пола, в которых сохранились пули. Некоторые были все еще в полу, а другие упали вниз между дранками стены и самой стеной.

Тщательное исследование Сергеевым пулевых отверстий, позволило представить ситуацию, в которой они были выпущены. Два соответствующих друг другу отверстия в двери и ее косяке показали, что дверь в прихожую была открыта, когда в нее попала одна из пуль. Но, безусловно, самая большая группа пулевых отверстий была в стене напротив двери; их было шестнадцать, и только три находились не больше чем на три фута выше пола. Другими словами, если пули, соответствующие этим отверстиям сначала прошли через тела жертв, то тогда жертвы, должно быть, или стояли на коленях, или даже лежали на полу.

Осмотр следователя Сергеева не оставил ни малейшего сомнения, что жертвы действительно были. Он отметил, что пол и в «расстрельной комнате», и снаружи ее, казалось, был вымыт; в протоколе было записано: «Пол носит на себе явственные следы замывки в виде волнообразных и зигзагообразных полос из плотно присохших к нему частиц песка и мела. По карнизам — более густые наслоения из такой же засохшей смеси песка и мела».

Зловеще выглядит следующее замечание следователя: «На поверхности пола, между второй и третьей (т. е., выходящей непосредственно на улицу) дверями, наблюдается пятно красноватой окраски».

К сожалению, никакого ясного понятия о размере «пятна красноватой окраски» в отчете Сергеева не приводится. Но химический анализ, которому подвергли пять досок, установил окончательно, что пятна, действительно, представляют собой человеческую кровь.

Конечно, в комнате, в которой совершалось убийство, была кровь, но есть существенное расхождение в том, что и когда там делалось; этот вопрос мы рассмотрим наряду с выводами белогвардейского следствия. Немые свидетели слишком ясно рассказали о том, что в зловещей комнате на первом этаже Дома Ипатьева были расстреляны люди. В сложившейся ситуации естественно прийти к выводу, что жертвами были именно Романовы.

Но, на всякий случай, если бы у кого-либо появились сомнения по этому поводу, кто-то любезно оставил разъяснение на стене под окном. Сергеев нашел две строчки из немецкого стихотворения:

Belsatzar var in selbiger Nacht
Von seinen Knechten umgebracht.

Это — переделанная цитата из стихотворения немецкого поэта Генриха Гейне. Ее перевод: «Той же самой ночью Валтасар был убит его рабами». Оригинальное стихотворение восходит к истории Ветхого Завета, к зловещему предсказанию царю Валтасару, презиравшему Бога евреев и убитого собственными слугами. Автор цитаты, найденной в комнате, изменил оригинальный стих, заменив имя «Belsazar», и превратив его в «Belsatzar». Эта литературная надпись на стене является весьма любопытной.

Кто написал это? Он должен быть образованным и хорошо знать немецкую поэзию.

Если большевики приложили массу усилий для того, чтобы скрыть убийство, то зачем бы они стали откровенничать, написав на стене немецкое стихотворение, рассказавшее об убийстве царя его же охранниками? Почему совершив убийства поздно ночью, они вычистили этажи, пытаясь удалить кровавые следы, постарались избавиться от тел, а затем оставили надпись, точно рассказывающую о том, что они сделали?

Но, предполагается, есть еще одно основание для выбора этой, достаточно специфической цитаты. Оно связано с тем фактом, что некоторые из екатеринбургских большевиков были евреями. Гейне также был евреем, написавшим оригинальный стих о царе-отступнике, оскорбившем Ветхий Завет. Таким образом, зловещее предсказание было написано или евреем, хвастающемся об убийстве царя, или это было написано кем-то, преднамеренно желавшим, чтобы евреи были обвинены в смерти императорской семьи?

На той же самой стене была еще одна загадка. Несколько выше пола была вторая нечеткая надпись, представляющая четыре символа, которые никто никогда не мог удовлетворительно объяснить:

В Британском музее есть любопытная книга под названием Жертва, полностью посвященная расшифровке этих знаков. Автор, ученый, писавший в 1923 году под псевдонимом Энель, решил, что три символа были буквой «Ламед», написанной на трех языках: древнееврейском, самаритянском и греческом. Так как эти языки были языками, которые использовали древние евреи, Энель решил, что автор, нарисовавший упомянутые знаки на стене, также был евреем. Кроме того, он полагал, что автор писал стоя спиной к стене и рукой опущенной вниз.

Возможно, и Энель также стоял спиной к стене, когда пытался изо всех сил расшифровать эти рисунки. Тем не менее, увы, современные исследователи считают, что эти рисунки не содержат никакого смысла.

После того, как Сергеев закончил свою работу в «Расстрельной комнате» и сделал фотографии, он продолжил свою работу в здании Екатеринбургского суда. Тем временем продолжали поступать, новые свидетельства, и некоторые из них свидетельствовали о том, что семья осталась живой. Все это поступало к Сергееву, но, он, очевидно, не посчитал ни одно из них достойным доверия. Он получал регулярные сообщения относительно того, как продвигается поиск на поляне в районе Четырех Братьев.

Шахты в этой области были затоплены и офицеры затратили много времени и сил, откачивая воду из подозрительных шахт. Эти операции, и осмотр поверхности вокруг добавили скорее разочарования, вместо того, чтобы добавить что-либо новое к информации, полученной в самом начале поисков.

Сергеев составил список найденного:

• палец одного человека

• две части эпидермы [кожа]

• одна сережка

• чья-то вставная челюсть

• части ручной гранаты

• один держатель галстука

• кости птицы

• осколки маленькой стеклянной бутылки

• одна железная пластина от ботинка

• множество кнопок

• один железный совок.

К этому времени наставники императорских детей Пьер Жильяр и Сидней Гиббс вернулись в Екатеринбург. Вместе с Чемодуровым и Деревенько они осмотрели найденные предметы и официально подтвердили принадлежность большей части из них царской семье. Деревенько идентифицировал палец, как безымянный палец, принадлежавший его коллеге доктору Боткину, Чемодуров идентифицировал часть ткани, как лоскут, оторванный от вещевого мешка царевича, а Жильяр рассказал историю драгоценностей, найденных в шахте. Он рассказал, что императрица и ее дочери хранили свои личные драгоценности в заключении, несмотря на то, что Романовы испытывали нехватку в деньгах.

После перевода части семьи Романовых в Екатеринбург, императрица была настолько встревожена поведением Авдеева, что послала письмо своим дочерям, которые еще оставались в Тобольске, предупредив их о том, что бы они спрятали семейные драгоценности. Под словом «лекарства» в письме подразумевались драгоценности, и великим княжнам приказано было «позаботиться» о них. В результате, прежде чем расстаться с девочками, их горничные несколько дней занимались тем, что зашивали драгоценности в их лифчики, в шляпы, и даже в пуговицы. Ольга надела мешочек с драгоценностями себе на шею, а также надела несколько ниток жемчуга, спрятанные под одеждой. Деньги и драгоценности были также зашиты в подушки, и Демидова, горничная императрицы взяла одну из них в Екатеринбург. Гиббс, английский наставник, оценил общую стоимость этих драгоценностей в 100 000 ?.

Если бы тела семьи были привезены в район Четырех Братьев, то драгоценности, возможно, выпали бы из одежды, когда их обыскивали или из разорванного убийцами платья; это вполне реальное объяснение, если считать, что трупы были в одежде, найденной на поляне.

Но многонедельные поиски многочисленной и высокоорганизованной команды лесников, шахтеров, и добровольцев не привели к нахождению каких-либо следов, указывающих на наличие трупов Романовых. От одиннадцати трупов остались только отрезанный неизвестно чей палец, небольшой фрагмент кожи и зубной протез. Так как доктор Боткин носил зубной протез, и так как палец, как полагали, был его, то справедливо было бы предположить, что он мертв.

Но, несмотря на выводы Сергеева, было ясно — присутствие драгоценностей и вещей, несомненно принадлежащих семье Романовых, ни в коем случае не доказывало, что тела императорской семьи также были на этой поляне; и во всех последующих расследованиях белогвардейцев, продолжившихся в следующем году, трупы Романовых так и не были найдены..

И это — один из самых важных моментов расследования.

За те несколько недель, которые прошли после того, как Сергеев начал свое расследование, у него скопилась масса устных свидетельств, которые следовало тщательно просеять. Он знал общепринятую версию убийства в Доме Ипатьева с самого начала, то есть с того момента, когда она впервые вылетела 30 июля из уст Федора Горшкова.

Но это было свидетельство из третьих рук, а первоначальным источником, по-видимому, была информация, полученная от бывшего охранника в Доме Ипатьева Анатолия Якимова. По словам его сестры, Якимов пришел домой 17 июля, выглядел потрясенным и испуганным, и сказал ей, что вся императорская семья была убита предыдущей ночью. Он сказал, что он «присутствовал при казни», но, как это будет показано при рассмотрении последующих доказательств, это не означало, что он видел тела, он только разговаривал с охранниками, находящимися в нижней комнате.

Но одного этого свидетельства было недостаточно для того, чтобы убедить следователя Сергеева, что было убийство; поскольку он одновременно получал и другие доказательства и сообщения, которые говорили о том, что некоторые из Романовых, а возможно и все, были вывезены из Екатеринбурга живыми.

По информации, собранной тайными агентами, работающими за линией фронта, у следователя теперь были некоторые противоречивые данные о вывозе семьи. Некоторые из сообщений рассказывали и о маршруте, и об используемом транспорте; они соответствовали самым ранним слухам, ходившим в Екатеринбурге, и большевистскому объявлению об эвакуации царской семьи в безопасное место после расстрела царя.

Сергеев был одновременно и озадачен, и старался быть беспристрастным. Ни один хороший следователь не закроет дело, пока большая часть свидетельств не укажет на единственно возможный вывод. В октябре, спустя три месяца после исчезновения Романовых, полной ясности не было. И при этом следователь не был одиноким в своих сомнениях. Скоро у него появились единомышленники.