О сталинской эпохе

Автор: Пыжиков А.В.

Марксизм в 21 веке. Инструменты и потенциал Категория: Сталин Иосиф Виссарионович

2017-2019. Линия интерпретации советской эпохи как реванша староверов и выходцев из староверческой среды Пыжиковым А.В. в чем-то пересекается с воззрениями некоторых экспертов на Китай: под марксистскими мировоззренческими схемами и риторикой спрятаны кланы даосов, конфуцианцев, моистов, буддистов (по сути военных кланов глубокого залегания - каждый со своей философией, историей и духовным праксисом). Или на ислам: "Это на работе я коммунист, а дома я мусульманин!" (из советского анекдота). Феномен двоеверия известен во многих обличьях, в частности, на язычество русского крестьянина дома и православии его в церкви рассказано достаточно в классической литературе 19 в.. Админ.

10.06.2019 Россия. Настоящая история. Внутрипартийная борьба: Троцкий, Бухарин, Сталин

В пятом видео из цикла "Россия. Настоящая история", посвященном узловым событиям нашего прошлого, о внутрипартийной борьбе развернувшейся в верхних эшелонах ВКП(б) в 20-30-х годах XX века.

Почему именно Ленинград стал центром троцкистско-зиновьевской оппозиции? Какие силы во внутрипартийной борьбе представляла "московская группировка"? Что послужило главной причиной поражения Троцкого, Бухарина и их сторонников в противостоянии со "сталинскими кадрами"? На какие социальные слои опирался Сталин во внутрипартийной борьбе?

28.05.2019 Россия. Настоящая история. Новое качество русского проекта

В третьем видео из цикла "Россия. Настоящая история", посвященном узловым событиям нашего прошлого, рассказывает о том, почему именно события 1917 года и Гражданской войны вскрыли настоящий социальный ландшафт России, который коренным образом отличался от представлений официальных историографов.

27.05.2019 Чем старообрядческая идеология привлекла русских борцов с самодержавием

С конца пятидесятых годов ХIХ столетия раскол приобретает в России широкое общественное звучание. Можно сказать иначе: он становится своего рода модой для части отечественной элиты, привлекает внимание многих мыслящих людей. Староверческий мир начинают активно изучать, осмыслять собственную историю и культуру. Другими словами, на раскол перестали смотреть как на чисто религиозное явление; в нем увидели черты, имеющие гражданское значение, что обогатило всю общественную жизнь.

28.04.2019 Питер - Москва. На кого опирался Cтaлин?

Бoрьба двух столиц в историографии всегда вызывала интерес. Однако, как правило, это пpoтивобopство, происходившее на различных этапах, рассматривалось исследователями или с экономической, или с пoлитической точки зрения. В то время как самое важное значение имеет исследование происхождения обеих крупнейших гpyппировок российской буржуазии – петербургской и московской, а также рассмотрение их сопepничества.

13.04.2019 Зачем власти понадобился Сталин? А. Пыжиков, А. Колпакиди

Канал МПГУ

14.02.2019 Мифы о «Ленинградском деле»

70 лет назад начались знаковые события отечественной истории

Что-то подсказывает, если бы деятели «ленинградской группы» вышли победителями и заполучили после смерти Сталина бразды правления страной, они бы развернулись во всю семейно-родственную прыть. Но эта миссия выпала уже не им, а украинско-брежневской когорте.

27.12.2018 Александр Косарев - несостоявшийся преемник Сталина

Глава книги "Корни сталинского большевизма". – М.: Аргументы Недели, 2016 (посвященная довоенному комсомолу) Телеканал Сталинград

25.08.2018 Вступительное слово к переизданию книги «Корни сталинского большевизма»

Перед нами попытка разобраться в бурных перипетиях нашего прошлого, исходя из разлома второй половины ХVII века. Сквозь призму той катастрофы наша история предстает иначе, чем в отшлифованных карамзинских творениях, возведенных романовской пропагандой в ранг хрестоматийных. О последствиях тех масштабных религиозных потрясений разговор начинался в монографии «Грани русского раскола». На протяжении ХVIII-ХIХ столетий социальная «энергетика» этих последствий ощущалась в латентных (скрытых) формах, чего категорически отрицал дореволюционный официоз. Власть и церковь изо всех сил изображали народное единение вокруг трона и алтаря. Не участвовавших в этом «благом» действии, окрестили маргиналами, отказывали им в праве именоваться русскими. После 1917 года вся эта «идиллия» рухнула, как карточный домик. То, с какой легкостью канула в небытие «народная» монархия и посыпалась еще более «народная» церковь, впечатляет и спустя столетие.

07.08.2018 Александр Пыжиков и Захар Прилепин

Русский дух сталинизма

03.08.2018 Ленинградское дело Иосифа Сталина

Говорит Москва

01.08.2018 Иосиф сталин до peboлюции: сибирская ссылка

POLITICS GLOBAL

28.07.2018 Церковь при Сталине: история отношений

POLITICS GLOBAL

10.05.2018 За что Сталин закрыл Комакадемию

Как закончилась мрачная страница отечественной науки

02.05.2018 Как Сталин кадровую политику проводил

Считается, что ярко выраженное инородческое «лицо» большевиков, было присуще им все долгие десятилетия пребывания у власти. Этот расхожий образ – важный элемент нынешней патриотической доктрины. Однако в действительности дело обстояло гораздо сложнее, чем представляется сегодня.

13.03.2018 Как Сталин реабилитировал Ивана Тургенева и Льва Толстого

26 октября 1932 года на квартире Максима Горького прошла, как потом выяснилось, судьбоносная встреча писателей со Сталиным. Именно эти "посиделки" определили на несколько десятилетий вперед литературную судьбу страны.

11.03.2018 СТАЛИН в истории.

Говорит Москва

09.03.2018 О Красной армии

На радио "Звезда" в программе "Давайте разберемся"

27.01.2018 Смерть Сталина.

Говорит Москва

+ 11.03.2018 Профессор МПГУ А.В.Пыжиков в программе "Постскриптум" на канале ТВЦ о смерти И.В. Сталина

18.01.2018 О "Деле врачей"

27.11.2017 Феномен Сталина в русской истории. Случайность или закономерность?

Говорит Москва

14.08.2017 Концептуальная власть Сталина

Концептуал ТВ

09.08.2017 Сталинский ответ колониальной концепции

Концептуал ТВ

11.07.2017 Как Менделеев юлианский и григорианский календари мирил

Календарная проблема становилась предметом обсуждения в русских научных и правительственных кругах XIX века довольно часто. При этом «новый стиль» по григорианскому календарю параллельно со старым употреблялся русскими корреспондентами в дипломатической, научной и деловой переписке. По закону от 4 июня 1899 года при всяких сделках стало возможным применять в Российской империи с 1 января 1900 года «международные» метрические меры «наравне с основными российским мерами». В том чисел и счет времени, включая календарь.

25.06.2017 За что Сталин закрыл Комакадемию

В ноябре 1935 года была ликвидирована прелюбопытнейшая научная структура - Коммунистическая академия. Прелюбопытнейшая в том числе и потому, что деятельность ее проливает свет на многое, происходящее у нас сегодня.

15.06.2017 Кадровая политика Сталина. Секретная картотека Иосифа Сталина.

POLITICS GLOBAL

12.06.2017 О ВЧК

Нужно признать, что террор не был изобретением большевиков, к тому времени террор как средство политического устрашения практиковался и белыми, и левыми эсерами. Как некогда и жирондистами. Но именно большевики, пытаясь удержать власть в стране, сделали террор государственной политикой. Как и якобинцы. Революция, будь-то французская, будь-то русская, диктовала свои законы борьбы, в которой не было компромиссов.

08.06.2017 Как в СССР впервые услышали «вражеский голос» из-за океана

17 февраля 1947 года в эфир вышла первая передача «Голоса Америки» на русском языке. Это была не самая первая попытка организовать регулярное вещание на русском языке на территорию СССР.

28.05.2017 Об истоках 1937 года. Без либерально-пропагандистского треска

В программе "Вопросы истории" на Вести ФМ 27.05.2017 г.

24.09.2016 Первая пятилетка Сталина

Говорит Москва

11.06.2016 Сталин и религия

Говорит Москва

10.06.2019 Россия. Настоящая история. Внутрипартийная борьба: Троцкий, Бухарин, Сталин

Александр Пыжиков

28.05.2019 Россия. Настоящая история. Новое качество русского проекта

Что стало причиной той "легкости", с которой обрушилось здание российской имперской государственности и её опоры в виде церковных институтов? Почему только в произведениях классиков советской литературы 20-30-х годов XX века начинает проступать истинный облик социального слоя ставшего главным проводником коренного политического разворота страны?

Какие причины послужили быстрому и повсеместному признанию Советской власти как выразительницы интересов всей широты народных масс тогдашней России?

Почему религиозные конструкты "никониаской церкви", которые насаждались на протяжении веков, так и не стали своими для подавляющего большинства населения, оставаясь по-сути идеологической базой только для элитных слоёв общества Российской империи?

Какие силы стояли за конфликтом внутри ВКП(б) с середины 20-х по конец 30-х годов XX века?

Александр Пыжиков

27.05.2019 Чем старообрядческая идеология привлекла русских борцов с самодержавием

76669 01.06.1897 Верующие читают молитвенник на крыльце старообрядческой домовой молельни. Михаил Дмитриев / РИА Новости

Однако оценка раскола с точки зрения политических перспектив не была собственным достижением интеллигенции пореформенного периода, развернувшей революционную борьбу за народное счастье. Данные выводы изначально сформулировали представители вовсе не революционных, а в первую очередь правительственных кругов.

Староверческий мир всегда вызывал всевозможные подозрения и опасения у российских властей. Николаевское время заметно усилило эту тенденцию. Вступив на престол под залпы восстания декабристов, император постоянно был озабочен своевременным выявлением сил, угрожающих самодержавному правлению, в том числе и среди раскольников.

Непролетарская солидарность

Власти направили усилия на выяснение реальных масштабов «враждебного» образования, поэтому установление численности сектантов становится важной государственной задачей. Но ее актуальность была обусловлена особыми обстоятельствами. Дело в том, что в России к середине ХIХ столетия рабочий класс не представлял той грозной силы, которая к тому времени уже заявила о себе в развитых европейских странах. И российское правительство хорошо понимало, что исходящие от пролетариев опасности – стандартные для западных соседей – не сулят здесь подобных тревог.

Зато власти осознали другие риски: в России существует сила совсем иного характера; она выросла не из классовых размежеваний, осмысленных европейскими экономическими теориями, – она сформирована на основе религиозной общности, именуемой старообрядчеством. По мнению чиновников, в России, в отличие от западных стран, главная масса недовольных концентрируется не в том или ином общественном классе, а в религиозной конфессии – расколе, к которому принадлежат самые разные слои: крестьянство, рабочие, мещане, купцы.

Власти полагали, что раскол как таковой не является враждебной государству силой; угроза в том, что он становится своего рода центром притяжения для различных группировок, стремящихся ниспровергнуть самодержавный строй. В связи с этим подчеркивалось: если бы те, кто в последние десятилетия пытался выступать против правительства, сумели привлечь на свою сторону раскольничьи массы, их преступные действия имели бы гораздо больше шансов на успех.

Конечно, здесь имелись в виду в первую очередь участники декабрьского восстания 1825 года, которые обошли вниманием раскол, не видя и не понимая его возможностей для своих инициатив. Однако спустя тридцать лет ситуация изменилась. Знакомство со староверием привлекает к нему политических вольнодумцев из образованной молодежи, представителей славянофильства и разного рода литераторов, так или иначе влияющих на мнение общества.

Вообще, характеризуя правительственную аналитику по расколу, надо выделить главное, что привнесла власть в его осмысление. Опираясь на работы немецкого исследователя России барона Гакстгаузена, российские чиновники заметно уточнили и расширили понимание русского раскола в качестве потенциальной силы, способной поколебать устои империи. Это позволило сформулировать и новый взгляд на антиправительственное движение в стране в целом. Его ближайшие перспективы, по мнению чиновничества, связаны не с развертыванием классовой борьбы по известным европейским сценариям, а с вовлечением в крамольные дела религиозной общности староверов.

Открытие староверческого мира с его возможностями, осознанными прежде всего самими властями, вызвало волну небывалого энтузиазма в революционных кругах. Справедливости ради надо заметить, что тема раскола в этой среде прозвучала уже в кружке петрашевцев. Судя по имеющимся документам, ее поднял отставной подпоручик Черносвитов.

Среди участников кружка он был самым взрослым (в 1848 году ему тридцать девять, тогда как остальным лет на восемь–двенадцать меньше). Будучи военным, Черносвитов проходил службу на Урале и в Сибири, поэтому его жизненный кругозор был гораздо шире, чем у единомышленников, редко покидавших пределы столицы. На встречах именно Черносвитов рассказывал о своих обширных связях с раскольниками уральских заводов: мол, устроив волнения, на предприятиях можно в течение года организовать масштабное восстание против властей. Правда, на следствии он отрицал свои знакомства со староверами, которые, кстати, очень интересовали полицию. Так или иначе, это первое свидетельство осмысления раскола в качестве силы, способной поддержать усилия тех, кого не устраивает положение дел в стране.

А полномасштабное воплощение эта идея получила у известных не только на всю Россию, но и Европу русских революционеров А. И. Герцена, Н. П. Огарева и М. А. Бакунина. Они уже не просто обсуждали раскольничье движение, а рассчитывали на него, тесно связывая с ним предстоящую борьбу с самодержавием и свои собственные перспективы. Хотя еще совсем недавно они, не имея никакого понятия о расколе, считали народные массы крайне инертными. Например, Огарев в 1847 году высказывал разочарование отсутствием всякой социальной инициативы в народе.

Лондонское эхо

Однако по мере знакомства и увлечения трудами А. Гакстгаузена о русском расколе их энтузиазм рос как на дрожжах. Восприняв идеи немецких авторов, А. И. Герцен, находясь в Лондоне, активно приступил к сбору материалов по старообрядческой проблематике. Особо хотелось бы отметить, что главным источником информации послужили для него различные документы, подготовленные все тем же российским МВД. Основная часть собранного Герценом материала вошла в интереснейшее издание, подготовленное его молодым соратником по эмиграции В. И. Кельсиевым, которому поручено было разобрать все бумаги. В результате в Лондоне на русском языке вышли четыре части «Сборника правительственных распоряжений по расколу».

Герцен и Огарев в эмиграции

Эта публикация имела в то время огромное значение. Познакомившись с документами, свидетельствующими о мятежном духе раскола, лидеры русской эмиграции не замедлили приступить к претворению этого идейного багажа в реальные дела. А. И. Герцен первым взялся объяснить староверию его историческую миссию.

Начались интенсивные контакты с представителями раскола, во время которых Герцен выдвинул идею об учреждении в Лондоне старообрядческой церковной иерархии. Обсуждался выбор кандидата на новую епископскую кафедру; ему предлагалось дать имя Сильвестр, а по кафедре именовать его епископом Новгородским в честь вольного Великого Новгорода. А. И. Герцен горячо настаивал на скорейшей реализации задуманного: ему хотелось торжественно открыть кафедру во время лондонской Всемирной выставки.

Тогда же из Лондона хлынул поток информационных материалов, предназначенных для старообрядцев. Помимо «Колокола» в течение 1862–1863 годов выходило издание, специально посвященное проблемам староверов, – «Общее вече». Как с гордостью подчеркивал А. И. Герцен, это первый опыт прямого агитационного обращения к народу, первая завязавшаяся переписка с раскольниками, которая, по мнению его соратников, «скоро примет исполинские размеры».

Редактор газеты Н. П. Огарев стремился дать слово самим страдальцам и жалобщикам из народа, и на «Общее вече» приглашались старообрядцы независимо от согласий и толков. Все они призывались к Старообрядческому собору, необходимому для обсуждения ситуации в России. Обсудить, по убеждению газеты, требовалось многое. Например, покойного императора Николая I, «великого насильственных дел мастера», гонителя и преследователя староверия. Издатели восклицали: «Нет, это не русский, не земский царь, каким народ себе его воображал, от которого ждал правды, это просто петербургский император, рожденный от немецких родителей… выписанных для наследия престола из-за моря».

Царство этого немца с сенатом и синодом уподоблялось ядовитому дереву, сыплющему на русский народ свои отравленные плоды и истребляющему народное достоинство. Противостоять вражеской силе через подлинное единение – вот в чем виделась главная общая задача.

Вся эта просветительская деятельность преследовала вполне конкретные цели. О них мы можем судить по письму Н. П. Огарева, направленному московскому купцу И. И. Шибаеву, который являлся представителем рогожских старообрядцев для контактов с заграничными друзьями, и перехваченному полицией.

В письме изложена просьба сделать все возможное для сбора ополчения, состоящего из раскольников «как главных распорядителей всего ожидаемого движения»: «Работайте только и работайте, собирайте себе приверженцев, где можете и сколько можете, особенно по уездам и губерниям; война только начинается… хорошо, если бы вы составили хоть какое-нибудь ополчение к Рождеству (1863 года. – «Профиль»)». Добавим, что адресат Н. П. Огарева никак не мог реализовать поступившие просьбы: в июле 1862 года купца-раскольника И. И. Шибаева арестовали и продержали в тюрьме около двух лет, после чего выдали на поруки его родному брату, также купцу поповщинского согласия.

Спящая сила народа

Среди лидеров русской революционной эмиграции особое место занимает М. А. Бакунин. Человек удивительной судьбы, знаменитый бунтарь, приговаривавшийся и к смертной казни, и к пожизненному заключению судами Пруссии, Австрии и России. Сумев бежать из сибирской каторги, он в 1861 году присоединился к А. И. Герцену и Н. П. Огареву. Эмиграция пополнилась ярким лидером, ставшим центром притяжения для молодого поколения, чьим кумиром был Бакунин. Он также связывал перспективы борьбы против правительства с русским расколом.

Уже в первом своем выступлении на страницах «Колокола» в 1862 году он выражал мнение о русском народе, глядя на него сквозь призму раскола, который охарактеризовал чрезвычайно высоко: «Народ унес свою душу, свою заветную жизнь, свою социальную веру в раскол, который разлился по России как широкое море… Раскол двинул вперед его (народа. – «Профиль») социальное воспитание, дал ему тайную, но, тем не менее, могущественную политическую организацию, сплотил его в силу. Раскол подымет его во имя свободы на спасение России».

Русский народ представлялся Бакунину совокупностью более чем двухсот религиозных сект, которые имеют политический характер и сходятся на отрицании существующей власти и синодальной церкви. Почитание народом российского императора он считал мифом давно минувших времен: Русь проникнута совсем иными настроениями, связанными с образом царя-антихриста, а период правления Романовых, по его мнению, – это то самое апокалипсическое испытание, за которым неизбежно наступит обетованное тысячелетнее царство. Пылкий революционер уверял: для пробуждения раскола нужен только повод. Например, он уповал на польское восстание, считая, что «Жмудь и Волга, Дон и Украина восстанут, как один человек, услышав о Варшаве», он верил, что наш старовер воспользуется католическим движением, чтобы узаконить раскол.

Однако помимо этих сомнительных идей М. А. Бакунин высказывал и здравые мысли об использовании раскола в предстоящей борьбе. Так, он скептически относился к контактам его соратников по эмиграции со старообрядческими белокриницкими иерархами и купцами-староверами, считая это пустой тратой времени.

Он был уверен, что раскол, воплощенный в народе и воплощенный в попах, – две разные и зачастую враждебные друг другу силы, которые нельзя смешивать. Надо сказать, что подобные настроения постепенно начали преобладать и у А. И. Герцена с Н. П. Огаревым. Да и купцы-староверы оказались совсем не тем элементом, на который можно было рассчитывать. Вместо собирания народного ополчения они с начала 1860‑х годов принялись направлять властям верноподданнические адреса, где презентовали себя в качестве надежных слуг государства. Возмущение революционеров не знало границ. Они взывали к нравственной чистоте староверия, говорили о его гибели в глазах общественного мнения и народа. «Общее вече» писало: «Многие из ваших богачей думают найти в заявлениях верноподданничества свое спасение и как слепорожденные не понимают света, так и они не понимают, что в лицемерии есть гибель старообрядчества, а не спасение… Будущий летописец запишет в свою книгу, что старообрядцы лицемерием уронили святыню веры».

Но все же вожди движения, осознав имеющиеся проблемы, внесли серьезные коррективы в свои действия. Постулат о роли раскола как основной силы противостояния под сомнение не ставился. Однако теперь акценты переместились непосредственно в гущу народа, в низы. Нечего ждать ни от известных в литературе имен – они только дискредитируют дело, ни от купечества, более гнилого, чем дворянство, ни от старообрядческих иерархов. Верить можно только в спящую силу народа, который пребывает в расколе, и в среднее сословие – разночинное, официально непризнанное, которое способно разбудить народ для великих дел.

Именно отсюда и родился знаменитый бакунинский клич: в народ! В устах знаменитого бунтаря он звучал не как очередная декларация, а как страстный призыв революционера, отдавшего борьбе все силы. Главный урок, который он вынес из своего опыта: вне самих многомиллионных масс не существует ни дела, ни жизни, ни будущего. Народ должен увидеть рядом с собой тех, кто готов разделить с ним его страдания и протест. Пропаганда непосредственно в народных массах становится основным делом столпов русской эмиграции. По этому пути, указанному ветеранами борьбы с самодержавием, двинется поколение их молодых сподвижников, чья жизненная энергия будет отдана народному пробуждению.

https://pyzhikov.ru/2019/05/27/чем-старообрядческая-идеология-прив/

28.04.2019 Питер - Москва. На кого опирался Cтaлин?

Приобрести новую книгу А. В. Пыжикова "Происхождение русских былин" и другие его работы http://bit.ly/2IxJEKb

Поддержать выпуск новых передач А. В. Пыжикова http://bit.ly/2I9FL1B

Краудфандинговая площадка День https://tv-den.ru/

Сайт ДеньТВ http://dentv.ru/

13.04.2019 Зачем власти понадобился Сталин?

А. Пыжиков, А. Колпакиди

Канал МПГУ

14.02.2019 Мифы о «Ленинградском деле»

70 лет назад начались знаковые события отечественной истории

Послевоенный этап советской истории характеризовался острой схваткой в верхах, когда в клинче сошлись две группировки. Корни этих политических раскладов – ещё в предвоенной поре. Кардинальное обновление власти 1939–1940 годов возвело на властный Олимп плеяду руководителей, принадлежавших к новому поколению партийцев. Именно они были привлечены к управлению государством, стремительно набирающим силы. Тогда в ближний круг Сталина вошли Георгий Маленков, Лаврентий Берия, Андрей Жданов, Николай Вознесенский и др.

Сами мы неместные

В литературе довольно прочно укоренено мнение, что в недрах этого сталинского призыва на базе Северной столицы оформилась так называемая ленинградская группа. По распространённой версии эта группа олицетворяет прогрессивные силы в партии и государстве. Со своей собственной стратегией развития страны, опиравшейся на Россию в пику «безродным космополитам», к коим порой причисляют даже самого Сталина. Не будет ошибкой утверждение, что эта страница истории сильно мифологизирована и попытка прояснить, что же в действительности представляла собой «ленинградская группа», вполне уместна.

Её лидером считается Андрей Жданов – один из сталинских фаворитов, хотя ряд историков, в частности Юрий Жуков и Евгений Спицын, отрицают этот факт. Напомним, отец Жданова из духовного сословия, преподавал в Московской духовной академии; мать была дочерью Горского – ректора этого учебного заведения. Неслучайно его внук-большевик любил шутить по поводу своего церковного происхождения: «пол-Синода – Горские». Жданов, был большевиком с дореволюционным стажем, уже в 1924 году возглавил Горьковский обком (крайком) партии, а после гибели Сергея Кирова был переброшен Сталиным на руководство Ленинградом.

Обратимся к другим ключевым фигурам группы. Ближайший соратник Жданова Алексей Кузнецов – родом из города Боровичи Новгородской губернии. Начинал на небольшой лесопилке, к крупным индустриальным центрам никакого отношения не имел, затем партийная работа. В аппарате ЦК Жданов пытался «подсаживать» его под Маленкова, соперничество с которым нарастало.

Вознесенский, ставший главой Госплана, из села Тульской губернии (отец – служащий лесной конторы). Вознесенский начинал отнюдь не на промышленном предприятии, а в тульском комсомоле, потом оказался на руководящей работе в Ленинграде, затем в СНК СССР.

Председатель Ленгорисполкома Пётр Лазутин – уроженец Акмолинской губернии (Казахстан). Тоже, миновав индустрию, начинал с комсомола, работал в казахских наркоматах просвещения, труда. В Ленинград переехал в 1937 году. Его заместителем по Ленгорисполкому был Андрей Бурилин – из крестьян Калужской губернии; труженик коммунального хозяйства, карьеру начал в этой отрасли.

Пётр Попков родился под Владимиром, на производство не пошёл. Поработав столяром, окончил в Ленинграде Институт инженеров коммунального хозяйства, где стал секретарём парткома; первый секретарь обкома. К этому клану относят также Михаила Родионова – протеже Жданова из Горьковской области. Родился в Макарьевском уезде, дорос до первого секретаря Горьковского обкома, а затем возглавил СНК РСФСР. Его заместитель по Совнаркому, председатель Госплана РСФСР Михаил Басов из крестьян Новгородской губернии; работал секретарём Ленинградского горкома.

Среди представителей «ленинградской группы» лишь Алексей Косыгин родился в Ленинграде. В годы нэпа посвятил себя потребкооперации, стал членом правления Ленского союза потребительской кооперации в Иркутской области; увлечённо намывал золото. Однако вовремя сориентировался и, бросив предпринимательскую стезю, поспешил в родной город. Окончил Текстильный институт и окунулся в производство, верно угадав будущее. Непосредственно с производственными буднями знаком.

Яков Капустин из села Тверской губернии. Достаточно долго трудился слесарем на заводе «Красный путиловец», Кировском заводе. Затем стал секретарём Кировского РК ВКП(б), секретарём, вторым секретарём городского комитета.

Как видно из биографического материала, для главных действующих фигур «ленинградцев», за редким исключением, Ленинград – крупнейший промышленный центр – не являлся родным, да и оказались они в нём во многом волей случая. Ещё общее у этой когорты – трудовые пути, слабо связанные с индустрией, практически все как руководители сформировались где угодно, но только не в базовых промышленных отраслях.

Удар по национальным кадрам?

На наш взгляд, именно эти обстоятельства обусловили профессиональные интересы перечисленных деятелей. С ними ассоциируют попытки коррекции приоритетов хозяйственного развития в сторону народного потребления и укрепления денежной системы. Масштабным делом «ленинградской группы» стала разработка новой программы ВКП (б). Главенствующую роль в её подготовке играли Жданов и Вознесенский. Тут тоже превалировала потребительско-бытовая нацеленность. Прописывалось резкое усиление объёмов производства указанных отраслей в ущерб тяжёлой индустрии. Говорилось о бесплатном снабжении населения продуктами первой необходимости. Новая партийная программа обсуждалась на февральском пленуме 1947 года, затем её предлагалось рассмотреть на ХIХ Всесоюзной партконференции в марте 1948-го, так и не состоявшейся.

Это стало отражением борьбы, развернувшейся между «ленинградцами» и противостоящей им группировкой Маленкова. Сразу после окончания войны удача оказалась на стороне первых. Последовала опала Маленкова, на которого как на куратора авиапромышленности возлагалась ответственность за недоработки. Жданов становится фактически первым заместителем Сталина, наряду с ним подписывает постановления ЦК и Совмина, возглавляет многочисленные комиссии и комитеты. Как отмечал позже Молотов, «Сталин Жданова больше всех ценил».

Однако маятник качнулся в другую сторону. С июля 1948 года Маленков возвращается в Секретариат и вновь избирается секретарём ЦК, а Жданов, напротив, отправляется в вынужденный отпуск сроком на два месяца (из отпуска он уже не возвратился, скончавшись в августе на Валдае). Маленков и его сторонники стремительно восстанавливают положение и начинают давление на членов обезглавленной группы. В начале 1949 года они были смещены с важных постов и вскоре арестованы. Добавим, происходило это в полном информационном вакууме, в отличие от громких судебных процессов конца 1930-х. Это дало возможность искусственно гипертрофировать масштабы этого дела, изображая некую оппозицию руководству ВКП (б). С подачи некоторых историков-пропагандистов количество осуждённых доводили до десяти тысяч. В действительности же речь шла о двухстах арестованных, из которых двадцать три были приговорены к смертной казни.

Сегодня симпатии приверженцев западных научных школ (поддержанных частью промонархических кругов) целиком на стороне «ленинградской группы». Нас убеждают, что она питалась «соками робко возрождавшегося после войны российского самосознания и так безжалостно обрубленная с древа национальной государственности могла бы в перспективе стать для страны весьма плодоносной». Перед нами всё тот же стереотип: пробивавшим себе дорогу русским «витязям» противостоят некие антирусские силы из окружения вождя. Мол, теперь, после войны они нанесли непоправимый удар по национальным кадрам.

Ставка на промышленников

Кто же выиграл от такой развязки? Да те якобы «антирусские» элементы, кто в первую очередь олицетворял индустриальное могущество, кто укреплял обороноспособность страны. И вовсе не случайно в послевоенных условиях, когда СССР приобрёл статус «сверхдержавы», Сталин встал на сторону Маленкова–Берии. Их индустриально-оборонная состоятельность оказалась более востребованной, чем пропаганда с агитацией, подготовка красивых программ и т.д.

Кроме того, было бы несправедливо изображать лидеров «ленинградцев» невинными жертвами. Хорошо известно, сколько неприятностей доставил Жданов советской творческой интеллигенции, организуя целенаправленную травлю лучших её представителей. Вознесенский отличался редким высокомерием, что отмечал даже Сталин. К тому же «ленинградцы» погрязли в семейственности: дочь Кузнецова вышла замуж за сына Анастаса Микояна; жёны Вознесенского и Косыгина состояли в родстве. Родной брат Вознесенского стал министром просвещения РСФСР. Сам Жданов двигал наверх брата своей жены Александра Щербакова, дотащив его ни много ни мало до первого секретаря Московской парторганизации. Пристроил своего сына на руководящую должность в Отдел науки ЦК ВКП(б).

http://lgz.ru/article/-6-6678-03-02-2019/mify-o-leningradskom-dele/

27.12.2018 Александр Косарев - несостоявшийся преемник Сталина

Телеканал Сталинград

25.08.2018 Вступительное слово к переизданию книги «Корни сталинского большевизма»

В 2015 году вышла в свет книга «Корни сталинского большевизма». Сегодня можно сказать, что она привлекла внимание в читательских кругах: тираж уже превысил планку в десять тысяч экземпляров и продолжает допечатываться. Проявленный интерес не случаен, поскольку перед нами попытка разобраться в бурных перипетиях нашего прошлого, исходя из разлома второй половины ХVII века. Сквозь призму той катастрофы наша история предстает иначе, чем в отшлифованных карамзинских творениях, возведенных романовской пропагандой в ранг хрестоматийных.

О последствиях тех масштабных религиозных потрясений разговор начинался в монографии «Грани русского раскола». На протяжении ХVIII-ХIХ столетий социальная «энергетика» этих последствий ощущалась в латентных (скрытых) формах, чего категорически отрицал дореволюционный официоз. Власть и церковь изо всех сил изображали народное единение вокруг трона и алтаря. Не участвовавших в этом «благом» действии, окрестили маргиналами, отказывали им в праве именоваться русскими. После 1917 года вся эта «идиллия» рухнула, как карточный домик. То, с какой легкостью канула в небытие «народная» монархия и посыпалась еще более «народная» церковь, впечатляет и спустя столетие.

Труд «Корни сталинского большевизма» дает ответы, почему так произошло. Причины – не в происках инородцев, не в коварстве чужеземных сил, а в особенностях отечественного исторического процесса. Вышедшая из горнила религиозного раскола действительность, сформировала слои с диаметрально противоположными жизненными принципами – экономическими, культурными, духовными. Конфликт населения, задавленного государством и церковью, и торжествующих верхов всегда тлел в глубинах российского общества, причем он был окрашен еще и религиозно. Увидеть это мешала статистика, по которой староверов насчитывалось в стране около двух процентов, что надежно прикрывало подлинную ситуацию. Перелом произошел после 1917 года, порожденного внутри элитными противоречиями. Это стало своего рода детонатором взрыва, снесшего российскую империю и церковь.

Одной из важных заслуг книги можно считать «разогрев» широкого интереса к староверию. Долгое время о нем вообще не было принято говорить: ни дореволюционная, ни советская наука не баловали его своим вниманием. Да и сегодня им занимается узкий круг специалистов, изучающих, главным образом, филологические, религиозные, краеведческие аспекты. Требовалось поднять эту проблематику на более высокий уровень. Показать, что, вопреки устоявшемуся мнению, староверие - это не «этнографическое дупло», затянутое паутиной, а магистральная дорога отечественной истории. Правда, загроможденная разнообразным мусором, из-за чего всем нам настойчиво предлагают «удобные» объездные пути.

Удивляет, что некоторыми, даже подготовленными людьми, идеи книги встречены неоднозначно. Взаимосвязь староверия и советского проекта воспринимается ими буквально. В силу каких-то причин оказалось довольно трудно уяснить, что речь идет не о практикующих староверах, а о выходцах из этой конфессиональной общности. В новом, уже нерелигиозном качестве, это не могло не наложить отпечатка на представления, ментальность и поведение людей из рабоче-крестьянских слоев, ставших опорой советской власти. Без учета этого обстоятельства смыслы, заложенные в книге, уловить нелегко, если вообще возможно.

Кроме того, раскрытие советского проекта, как естественного развития народного духа, раздражает многих. В данном случае «многие» – это и есть инородческие силы разного пошиба, претендующие на власть, а точнее на дальнейшее разорение нашей родины. Прежде всего, речь о либеральной общественности, группирующейся вокруг известных средств массовой информации и нескольких высших учебных заведений. В этой среде жгучую ненависть вызывают работы, где не очерняется имя Сталина или позитивно говорится об СССР. Цель либералов – вытолкнуть Россию на глобальные просторы, растворив ее в горниле транснациональных корпораций, правящих миром.

Не меньшую злобу изливают церковные круги. В этом нет ничего удивительного, поскольку именно они специализируются на приватизации имиджа истинных патриотов. Высвечивание того, что эта церковь была подброшена на нашу землю с западной стороны и с очевидными захватническими целями, приводит их в ступор. Отсюда один шаг до обнародования фактов массового геноцида против народов России, в первую очередь, русского, развязанного домом Романовых вкупе с РПЦ, чего монархисты и архиереи истерично опасаются.

Нужно сказать и о походе, открытом против «Корней сталинского большевизма», нынешними троцкистами. Их предводители зримо почувствовали угрозу своим идеологическим позициям. Эти «благодетели» левого движения стремятся замазать конфликты в ВКП (б), завершившиеся устранением их «троцкистской родни». Как ранее, последние прикрывались Лениным, так и современные их последователи пытаются прикрыться Сталиным, тем самым, оторвав его от российской почвы. Задача сегодняшних троцкистов неизменна: накачать левое движение инъекциями все того же оголтелого глобализма, используя для этого, в отличие от либералов, «не буржуазную» упаковку и социалистическую риторику.

Таким образом, очерчивается устойчивый антироссийский фронт, состоящий из либералов, церковников, троцкистов. Общее между ними – чужеземная родословная, стремление использовать нас для своих идеологем, никак не связанных с жизненными интересами коренных людей. Противостоять этим силам, можно лишь опираясь на «центр тяжести», находящийся в нашей земле. Не западные имитации, не монархические вопли или троцкистский угар, а народ, впервые в мире завоевавший право строить жизнь в соответствии со своими представлениями – вот ось, вокруг которой должна возрождаться Россия. Надеемся, настоящая книга внесет в это дело свой посильный вклад.

https://vk.com/id410903514?w=wall410903514_35691%2Fall

07.08.2018 Александр Пыжиков и Захар Прилепин

Русский дух сталинизма

Следы Времени

10.05.2018 За что Сталин закрыл Комакадемию

Как закончилась мрачная страница отечественной науки

Каждому знакома Академия наук – старейший институт нашего общества. Она была учреждена указом Петра I, пожелавшего иметь в империи исследовательскую цитадель по самым различным отраслям знания. Импульс становлению академии дали известные и не очень европейские ученые, специально приглашенные в страну.

Но затем в ее стенах воспитываются русские учёные, чьи труды прославили Отечество (хрестоматийный пример – Михаил Васильевич Ломоносов). Именно их усилиями академия превратилась в признанный центр не только российской, но и мировой науки.

Однако ее позиции были серьезно поколеблены свершившейся в 1917 году революцией. Большевистский истеблишмент, жаждавший разделаться с «проклятым наследием» старого мира, решил оттеснить Российскую академию на второстепенные роли. Для этого партийная интеллигенция инициировала создание альтернативной структуры под названием Коммунистическая академия, чей расцвет пришелся на 20-е годы.

Позабытая ныне, организация задумана в 1918 году в ходе работы комиссии по подготовке первой российской конституции. Огромную роль в ее пестовании (еще под названием Социалистическая академия) сыграли М.А. Рейснер (профессор левых взглядов, возглавлявший политуправление Балтийского флота), Д.Б. Рязанов-Гольденбах (ветеран революционного движения, страстный почитатель Маркса), и главный партийный историк М.Н. Покровский. Сначала ее планировали запустить в качестве учебного заведения – в противовес Московскому университету. Однако в 1923 году переориентируют на сугубо научную работу, именуя уже Коммунистической академией. Под ее эгидой учреждаются институты: мирового хозяйства и политики, советского права, а также общество историков-марксистов, статистиков, аграрников и т.д. Создается специальное отделение естественных и точных наук с физико-математической, биологической и психоневрологической секцией.

Ответ на вопрос, чем Комакадемия должна отличаться от своей старшей соперницы – Академии наук, формулировался предельно четко: тем, чем Советская власть отличается от Америки, Франции и Англии. Главное преимущество руководство КА видело в опоре на наследие основоположников марксизма, в изживании подлинного академического духа. Ее многообразная деятельность нацеливались на «оплодотворение» знаний марксистской методологией. Результаты трудов Комакадемии планировалось презентовать в новом энциклопедическом словаре, призванном заменить прежние безнадежно «устаревшие» издания, включая популярный Гранат. Новый словарь (20–25 томов) базировался строго на материалистическом мировоззрении и предназначался не студентам, т.е. людям с определенной образовательной подготовкой, а партийно-советским функционерам, имевшим «большой общественный опыт, великолепно разбирающихся в вопросах общественности». Большевистские ученые предрекали Коммунистической академии – своему детищу – светлое будущее. Партийные лидеры первого ряда требовали воспринимать ее в качестве основной, ведущей, а не второстепенной.

Как этот большевистский центр осваивал передовые научные рубежи, можно проиллюстрировать на примере истории.

В этой дисциплине в 20-е годы безраздельно господствовала школа М.Н. Покровского. Ее формирование как раз и происходило в недрах Коммунистической академии. «Визитной карточкой» исторической концепции Покровского стало стойкое неприятие всего, что касалось России и, прежде всего, ее прошлого – отсталого и дикого. То есть, образ нашего Отечества прочно ассоциировался с самыми негативными варварскими чертами. Большевистские идеологи даже ставили под сомнение само слово «русский». В частности, они предрекали полное забвение терминов «русский» и «великорусский», от которых веяло контрреволюционностью. Вместо этого считалось правильным говорить о проживающих в России различных народах. Эта установка проводилась на всех крупных (не только партийно-советских) мероприятиях того периода. Например, краеведческий съезд 1927 года приветствовал сбор сведений о культуре и быте различных национальностей страны. И когда один из участников призвал не забывать в этом отношении и о русских, его подвергли форменной обструкции.

Такое отношение к русскому подкреплялось историческими изысканиями, проводимыми Комакадемией. Они обосновывали мысль: русское прошлое представляет собой непрерывную череду грабежей и захватов других народностей. Изначальной родиной так называемых великороссов объявлялась небольшая территория между Окой и Верхней Волгой, где ныне расположена Московская промышленная область. Из этого района распространялась экспансия проживавших там воинственных сил. Причем осуществлять завоевательную политику в западном направлении им было затруднительно, поскольку на пути оказывались намного более культурные и развитые литовцы, поляки, немцы, шведы и т.д.; войны с ними не приносили ничего, кроме неудач. А вот на Востоке жили более слабые соседи; их беспощадное «искоренение» и стало целью московские владык. К концу XVII века удалось подчинить множество земель – русские отряды добрались аж до Тихого океана. В итоге эту огромную территорию и стали называть «Россией», а населявшим ее разнообразным народам было приказано именоваться «русскими», хотя подавляющее большинство не понимало ни одного слова из того языка, на котором говорили в Москве. Отсюда следовал вывод: «русский» означает не национальность, а лишь «подданство» по отношению к русскому царю! Вот, например, все крепостные крестьяне графов Шереметьевых назывались «шереметьевскими», так и все подданные русских царей считались «русскими».

Большевистская пропаганда двадцатых годов с явным удовольствием эксплуатировала образ России – «тюрьмы народов». Как «авторитетно» утверждалось, Великороссия построена на костях «инородцев», и едва ли последние много утешены тем, что в жилах великороссов течет 80% их крови. Разумеется, порабощенные народные массы всеми способами пытались сбросить гнет царя и помещика. Поэтому русская история соткана из череды конфликтов и восстаний – до середины XIX века крестьянских, а потом рабочих – с ярко выраженной национальной составляющей. Определение «тюрьма народов» распространялось не только на Российскую империю под скипетром династии Романовых, но и к древнему Московскому княжеству. Его столица – признанный центр притяжения земель – воспринималась не иначе, как «укрепленной факторией в финской стране», то есть, по сути, типично колонизаторским городом, который возник на землях, густо заселенных еще в доисторические времена. То же самое говорили и еще об одном великорусском центре – Нижнем Новгороде, в начале XVII столетия (в Смутное время) сыгравшем судьбоносную роль в истории страны. Само название новой русской пограничной крепости свидетельствует о том, какое значение придавали ей завоеватели. С опорой на новейшие археологические данные утверждалось, что этот город не заложен, как считалось, в 1221 году, а возник на месте существовавшего «инородческого» поселения, разграбленного и разоренного русскими лет за пятьдесят до этого. Причем это было не просто поселение, а столица мордвы – народа, ставшего в ту историческую эпоху основной жертвой русских захватчиков. Так что это ни в коем случае нельзя было считать заселением пустых земель, «где там и сям бродили дикие охотники»; напротив, перед нами – «изнасилование и угнетение» довольно густо населенной земледельческой страны, чья материальная культура мало уступала русской культуре. Поселенцы превосходили местное население лишь в военном отношении – лучшем вооружении и боевой организованности.

В свете «передовой» исторической мысли 1920-х годов никогда не были «Русью» и такие центры, как Новгород и Владимир. Да и Московское государство XVI–ХVII веков не считалось национальным образованием великороссов. Помимо остатков финских племен, порабощенных ранее, оно вобрало в себя завоеванных татар, башкир, чувашей; тогда же произошло покорение мелких северных народностей, началось присоединение Сибири. В имперский период эта политика проводилась еще настойчивее. При Екатерине II и Александре I поделена Польша, в состав России вошли Привислинские губернии и Финляндия, было закрепощено Закавказье и т.д. Таким образом, русские всегда прикрывались разговорами о благотворном влиянии на соседние земли, хотя на деле «собирали то, что лежало в чужих карманах». Как заявил мэтр Коммунистической академии Покровский на первой Всесоюзной конференции историков-марксистов: «В прошлом мы, русские… величайшие грабители, каких можно себе представить». Не меньше самого этого заявления поражает то, что, как не преминул напомнить Покровский, он сам по рождению является великороссом – «самым чистокровным, какой только может быть».

Насаждение большевистского доктринерства неизбежно вело к нагнетанию настоящей истерии вокруг столпов российской исторической науки. Обструкции подверглись труды Н.П. Карамзина, в которых проводилась мысль о спасительности самодержавия для Российского государства. Богатейшее творчество С.М. Соловьева использовалось главным образом для того, чтобы показать: помещики, купцы, церковь и власть ведут совместную борьбу с революционными устремлениями народных масс, ненавидящих своих угнетателей. Под сомнение ставилась и научная состоятельность В.О. Ключевского: его признавали лишь узким специалистом по истории Московского государства, начиная со второй половины XVI века. Особенную же неприязнь советских ученых вызывали здравствующие представители русской исторической школы, полагавшие, что одним из факторов возвышения Москвы было именно национальное самосознание. В вину им ставилось чрезмерное увлечение великороссами и пренебрежение к многочисленным малым народностям: вместо того, чтобы показывать их заслуги перед российской историей представители старой школы ограничивались констатацией вхождения различных народов и тех или иных территорий в состав России. Одного из видных русских специалистов, С.Ф. Платонова, обвиняли в том, что он выступает в роли неприкрытого апологета великодержавных идей.

Обильные потоки грязи на наше прошлое стали ослабевать с начала 30-х годов. Это совпало с ослаблением позиций Коммунистической академии, в стенах которой вынашивались и пропагандировались исторические концепции, изложенные выше. Сталин не испытывал ни малейшей потребности в подобных изысканиях.

В ноябре 1935 года на повестку дня политбюро ЦК ВКП (б) был вынесен вопрос о ее ликвидации и присоединении к большой академии. Мрачная страница отечественной науки завершилась.

https://vk.com/id410903514?w=wall410903514_27907%2Fall

02.05.2018 Как Сталин кадровую политику проводил

Не секрет, что различного рода штампы свойственны историческому сознанию. Многие склонны поддерживать стереотипы, прочно укоренившиеся относительно, хорошо известных, казалось бы, событий прошлого. В полной мере это относится к восприятию большевистской партии. Ее образ как антинациональной силы, сформированной преимущественно из инородческих кадров, господствует в сознании современников. Причем считается, что ярко выраженное инородческое «лицо» большевиков, было присуще им все долгие десятилетия пребывания у власти. Этот расхожий образ – важный элемент нынешней патриотической доктрины. Однако в действительности дело обстояло гораздо сложнее, чем представляется сегодня.

Конечно, в первые дореволюционные годы в большевистской партии преобладали представители национальных меньшинств, которых свела вместе ненависть к царской России. Возьмем биографические данные 41–42 томов Энциклопедического словаря Гранат, составленных в 1925–1926 годах. Здесь содержатся сведения о 245-ти большевистских лидерах и активистах с дореволюционным стажем. Из них более 2/3 относятся к представителям различных национальностей, находившихся ранее под скипетром Российской империи. Заметим, что из числа партийцев русского происхождения – оставшихся 30% – лишь половина (15%) из рабочих и крестьян. Поэтому ни о каком русском начале в большевистской элите до- и послереволюционной поры не могло быть и речи. На партсъездах, собиравших функционеров разного уровня, первую скрипку играли кадры, большую долю которых составляли представители еврейской национальности. Если на конец Гражданской войны в рядах РКП(б) в целом состояло только 5,2% евреев, то среди делегатов ХI съезда партии (1922 год) их насчитывалось уже больше трети, а среди избранных съездом членов Центрального комитета – 26%. Весомым было присутствие прибалтийцев, поляков, кавказцев. Нерусское представительство значительно и в персональном составе коллегий наркоматов. К примеру, в 1919 году из 127 человек (наркомы, их заместители, начальники департаментов) русских фамилий только 34, или чуть более 30% верхов Совнаркома принадлежало к титульной нации. К тому же среди этих русских преобладали представители дворянской и разночинной интеллигенции, отпрыски мелких и средних купцов; выходцев непосредственно из рабоче-крестьянских слоев практически не было. То есть, все значимые государственные должности были распределены между интеллигентами наиболее приспособленными, как считалось, к руководящей работе. А потому о каких-либо связях правящей партии с русским народом говорить не приходится.

Его представители выступали лишь в роли партийной массовки. Так, из рабочих один лишь А.Г. Шляпников в первом большевистском правительстве ненадолго получил пост министра труда; вскоре его сменил В.В. Шмит (немец по национальности). Но так продолжалось недолго. По завершении Гражданской войны на повестку дня встал вопрос: кто будет определять хозяйственную жизнь страны? И рабочие-коммунисты дореволюционного призыва не стали довольствоваться положением статистов, предъявив претензии на кардинальный пересмотр своих позиций. Этот внутрипартийный бунт известен как «рабочая оппозиция» в РКП(б). Она сформировалась в недрах производственных профсоюзов. Ее лидеры – неизменные участники партийных съездов – начали претендовать на весомые роли в управлении экономикой. С национальной точки зрения эти выходцы из пролетарской среды в подавляющем большинстве были этническими русскими. Назовем А.Г. Шляпникова, С.П. Медведева, А.С. Киселева, Г.И. Мясникова, И.И Кутузова, Ю.Х. Лутовинова и др. Эта незначительная группа энергично потребовала отстранения большевистской интеллигенции и старых специалистов от административных рычагов.

Правда, отнести этих бывших рабочих к истинно русским патриотам еще нельзя. Конечно, они – из пролетарских слоев индустриальных регионов России. Но длительное пребывание в социал-демократических кругах наложило на них неизгладимый отпечаток. Тот же Шляпников несколько лет провел за границей, впитывая революционные ожидания; Ю.Х. Лутовинов из-за недостаточного напора революции – покончил жизнь самоубийством; в последний путь его провожали революционеры, включая Троцкого, озабоченные той же проблемой. Верхи «рабочей оппозиции» ориентировались в первую очередь на постулаты марксистской классики, а не на русское национальное начало, которое сколько-нибудь внятно у них не звучит. Гораздо больше они переживали о задержке мировой революции, и авторитет Коммунистического Интернационала никогда не ставился ими под сомнение.

Тем не менее, бунт «рабочей оппозиции» основательно потряс правящую партию, неизменно провозглашавшую себя пролетарской. Эти события показали, что партийное руководство не может рассчитывать на прежнюю массовку. Поэтому после смерти Ленина были проведены масштабные кампании по привлечению в партию новых сил из народа. В итоге в ВКП (б) влились кадры, не вкусившие социал-демократических истин, насквозь пропитанные неприязнью к интеллигенции, включая партийную, и преисполненные не духом интернациональной солидарности (о котором имели весьма слабое представление), а сознанием национальной исключительности. Н.К. Крупская, соприкоснувшись с новым пополнением, подметила, что те «отождествляют интеллигентов с крупными помещиками и с буржуазией»; ненависть к интеллигентам очень сильна, ничего подобного не встретишь за границей, – заключала она. Не заставил себя ждать и всплеск антисемитизма. Старые партийцы недоумевали: почему это происходит при советской власти?! Раньше эти настроения сознательно разогревал царизм, дабы одурять простонародье, но теперь снова нарастают волны этого низменного чувства. Причем, не только в несознательных, отсталых слоях, но и в недрах партийно-советского аппарата.

Наводнившие партию кадры с пролетарской закваской, нацеливались на восхождение по партийно-государственной лестнице. Неосвоенного аппаратного пространства для них было более, чем достаточно. Например, в 1928 году из 31 тыс. ответственных должностей центрального госаппарата всего 8% были заняты выходцами из рабочих, остальные же 92% – служащими, причем лишь четверть этих функционеров состояла в партии. Стремясь к карьерному росту, коммунисты из рабочей среды к концу 20-х заполнили высшие партийно-образовательные учреждения. Так, если в институте красной профессуры в первых приемах (1921-1923) доля рабочих никогда не превышала 10%, а до выпуска добиралось не более 2%, то на рубеже 20-30-х годов было принято решение увеличить число слушателей из рабочих до 70-75%. Официально курс на продвижение партийцев, вышедших из рабочей среды, на руководящие посты разного уровня был провозглашен ХVI конференцией ВКП (б), прошедшей в апреле 1929 года. По сути, это означало воспроизведение идей, выдвигавшихся, в свое время, «рабочей оппозицией». Только теперь в партийных рядах коммунистов рабоче-крестьянского происхождения было уже большинство. их карьерное восхождение становилось делом ближайшего будущего. Именно это большинство превращалось в главный инструмент сталинского возвышения.

Оборотной стороной политики «большого террора» стало масштабное обновление партийно-государственной элиты СССР, чему посвящено громадное количество литературы у нас и за рубежом. Так, среди участников XVIII съезда партии (1939) делегатов со стажем до 1920 года оказалось менее 20%. Зато коммунистов Ленинских призывов (1924–1928) – 45,3%, а вступивших еще позднее – 30,6%; то есть в общей сложности 76% партийцев представляли новое поколение. Особенно поражают изменения в составе Центрального комитета: на XVIII съезде (по сравнению с XVII и при той же примерно общей численности) сменилось не менее 115 из 139 его членов. Причем эти сдвиги знаменовали кадровую стабилизацию: из нового состава ЦК при жизни Сталина выбыло лишь 11 человек, или 7%.

На авансцену вышла совсем другая партия, где первые роли играли 35-летние технократы. В отчетном докладе ЦК ХVIII съезду ВКП(б) Сталин выражал удовлетворение тем, что отныне «молодые кадры составляют громадное большинство», так как они «в избытке обладают чувством нового». На них делалась основная ставка в набирающем небывалые темпы хозяйственном строительстве. Это обусловило реорганизацию партийного аппарата, ликвидацию в нем производственно-отраслевых отделов. Как заявил А.А. Жданов, они «не знают, чем им, собственно, надо заниматься, допускают подмену хозорганов, конкурируют с ними, а это порождает обезличку и безответственность в работе».

Теперь центром управления экономикой становится не партия, а правительство, состоящее из профессиональных управленцев. Неслучайно перед войной пост главы Совнаркома занял сам Сталин. Если с 1929 и вплоть до 1938 года пленумы ЦК проводились по два-четыре раза в год, то в 1939–1953 годах состоялось только одиннадцать пленумов, а в некоторые годы (1942–1943, 1945, 1948, 1950–1951) их не было вообще. По завершению «большого террора» изменился не просто партийный состав; под прежней вывеской ВКП(б) оказалась партия, которая напрочь утратила прежний облик. В новой партийно-государственной верхушке присутствие «инородцев» резко сократилось. Например, евреев теперь, что называется, можно сосчитать по пальцам: Б.Л. Ванников, С.М. Гинзбург, еще, конечно, Л.М. Каганович – член Политбюро, нарком транспорта (хотя, как тогда говорили, «евреи его не любили», то есть не признавали за своего). Попадались представители армян: тот же А.И. Микоян, известный металлург И.Ф. Тевосян, А.М. Петросьянц – замнаркома тяжелого машиностроения. В сталинской номенклатуре практически отсутствуют этнические украинцы (исключение – нарком судостроительной промышленности Носенко, цветной металлургии Ломако).

Говоря о плеяде руководителей, выдвинутых Сталиным, снова уместно вспомнить «рабочую оппозицию» 1920–1922 годов, стремившуюся взять бразды хозяйственного управления в свои руки. Эти претензии выглядели, мягко говоря, несерьезными: оппозиционеры не обладали ни необходимыми знаниями, ни компетенцией. Сталин понимал, что их порывы не только бесперспективны, но и чреваты негативными последствиями для экономики. Однако к 1939 году он фактически реализовал то, о чем грезило предыдущее пролетарское поколение. Теперь руководство экономической жизнью переходило в руки тех, кто, также выйдя из недр рабочего класса, получил образование и прошел управленческую вертикаль. Эти технократы были способны не просто руководить предприятиями, но и преображать их в соответствии с требованиями времени. Важно и еще одно обстоятельство: новые сталинские выдвиженцы были русскими. Они внесут решающий вклад в победу в Великой Отечественной войне и в строительстве великой мировой державы.

https://vk.com/id410903514?w=wall410903514_27184%2Fall

13.03.2018 Как Сталин реабилитировал Ивана Тургенева и Льва Толстого

Начало 30-х годов стало временем серьезных перемен в советской литературе. Устранение различных оппозиционеров, пытавшихся оспорить лидерство Сталина, дало возможность последнему обратить внимание на литературу, которая рассматривалась в качестве действенного инструмента идеологического влияния; с ее помощью закреплялись провозглашенные политические установки. Увеличение грамотности широких слоев населения в ходе культурного строительства, серьезно повышало значимость художественного слова. Поэтому Сталин самым серьезным образом отнесся к состоянию дел на писательском Олимпе.

Настраивая на свой лад литературный мир страны, Сталин решил прибегнуть к помощи М. Горького, чья известность и признание давно уже стали международными. Несомненно, горьковский авторитет выглядел весомым подспорьем для осуществления планов вождя. Как известно, Горький с 1921 года проживал в Италии: у него не сложились отношения со многими в большевистской верхушке и он решил покинуть страну. Однако, с конца 20-х годов его пытаются возвратить в СССР. Горький получает солидные суммы за свои произведения, включая еще не вышедшие в свет. В 1928 году он приезжает в Москву на свой 60-летний юбилей. Размах его чествований превзошел все ожидания. Горького объявили величайшим творцом, первым литературным голосом страны советов.

После чего он все чаще посещает СССР и к середине 1931 года перебирается на родину окончательно. Его возвращение имело важное значение в преддверии создания единой литературной организации, призванной объединить разношерстный творческий ландшафт. Именно под Горького планировался будущий Союз писателей СССР. Конструируя его, Сталин счел нужным пообщаться с рядом ведущих литераторов. Эти контакты и состоялись в доме Горького, поселившегося в бывшем московском особняке купца Рябушинского на Малой Никитской улице. Прошли две встречи Сталина с писателями: первая - 19 октября, вторая - 26 октября 1932 года. На них присутствовало примерно по 50 человек, со стороны руководства партии были Сталин, Молотов, Ворошилов, Постышев, Каганович (на первой участвовал еще и Бухарин).

Эти мероприятия не стенографировались, но мы достаточно хорошо знаем о происходящем, благодаря воспоминаниям, оставленным рядом участников. Председательствовал и открывал их на правах хозяина Горький, Сталин же скорее играл роль тамады: никого не останавливал, а скорее поощрял, комментируя выступления. Разговор плавно переходил в застолье с обильным угощением, с шумом, с распеванием песен, причем некоторые из писателей заметно злоупотребили спиртным. Один из выступавших – Зазубрин – начал требовать снять цензуру, мешающую изображать Генерального секретаря, после чего в пылу речи зачем-то сравнил его с Муссолини, чем вызвал явное неудовольствие вождя.

Встречи с писателями зримо фиксировали тенденции, сложившиеся в советской литературе той поры. Прежде всего, следует отметить курс на реабилитацию русской литературы, нещадно предававшейся анафеме после революции. На протяжении 20-х годов русское классическое наследие оценивалось в качестве ненужного, бесполезного. Как считалось, великие русские писатели вовсе не обладали совершенством, им было свойственно немало ошибок и противоречий. Например, фразы Л.Н. Толстого загромождены синтаксически, в них тесно как в слишком заставленной вещами комнате; «прекрасного стилиста» И.С. Тургенева уже невозможно читать без улыбки, а восхищение же А.С. Пушкиным грозит, не много не мало, утратой исторической перспективы! В атмосфере же 30-х подобные высказывания начинали постепенно стихать. Сталин и Горький не скрывали своего восхищения перед русской классикой, ставя ее в пример.

На встречах руководителей партии с писателями выявилось противостояние двух литературных групп. Первую возглавлял известный в то время Леопольд Авербах (его сестра была замужем за руководителем ОГПУ Генрихом Ягодой). Он входил в плеяду деятелей, правивших бал в литературных верхах 20-х. Ее ядро составляли Г. Лелевич, И. Вардин, С. Родов, А. Безыменский, Ю. Либединский, А. Селивановский, Б. Волин (И. Фрадкин), А. Зонин (Э. Бриль), В. Киршон, М. Гельфанд, Ф. Раскольников. Именно они клеймили русских классиков, подвергали гонениям писателей М.М. Пришвина, В.Н. Каверина, Л.М. Леонова, Ф.И. Гладкова и многих др. Группе литературных заправил бросил открытый вызов Дмитрий Фурманов – автор известного «Чапаева». Фурманов считал, что эти люди не имеют никакого морального права руководить отечественной литературой, поскольку слабо осознают культурные потребности русского народа. В разгар борьбы с ними Фурманов скончался от сердечного приступа.

Однако его дело было продолжено в начале 30-х годов, когда в советскую литературу хлынул поток писателей из народных низов. Эти кадры рабоче-крестьянского происхождения с трудом переносили соседство с названной выше инородческой публикой. Они не собирались оставаться в положении опекаемых воспитанников, заявив, что сами способны определить, кто и что является революционным. Лидером этого второго направления стал Федор Панферов. Эту писательскую группу решительно поддержал комсомол, у руля которого с 1929 года встал сталинский выдвиженец Александр Косарев и его соратники, в подавляющем большинстве этнические русские. ЦК ВЛКСМ обрушился с резкой критикой на авербаховскую компанию и ее позиции в советской литературе. Заметим, что Сталин симпатизировал панферовцам, намереваясь укрепить ее, сделав базовой в создании будущего Союза писателей СССР.

Как раз здесь и произошла осечка, отсрочившая на два года учреждение единой писательской организации. Как уже говорилось, ее должен был украсить своим председательством Горький. Но тому пришлось не по душе желание Сталина опираться на панферовскую группу. Этот эпизод остается малоизвестным, так как долгие десятилетия советская пропаганда старалась о нем не упоминать. Вообще с Горьким по прибытии в страну произошла довольно неожиданная перемена. Он поддержал Авербаха и его соратников, считая, что именно этот круг людей должен стать центром по руководству формируемого Союза писателей. Это было действительно странным, поскольку и сам Авербах и его сподвижники до этого с неподдельным скепсисом относились к горьковскому творчеству, называя его устаревшим. Но после возвращения Горького они меняют отношение к нему, превратившись в верных помощников и почитателей великого пролетарского литератора. Конечно, это сближение произошло под влиянием Г.Г. Ягоды, связанного через жену родственными узами с Горьким. К тому же Ягода принимал участие в завлечении того в СССР, и затем был вхож в его дом. Именно он растолковал своему родственнику Авербаху и его друзьям всю серьезность намерений руководства в отношении великого писателя.

Завязавшаяся дружба не замедлила принести плоды: Горький начинает усиленно лоббировать авербаховскую группу. Создает под нее различные проекты, например, подготовку «Истории фабрик и заводов в СССР». Рекламирует ее перед Сталиным, демонстрируя всяческую расположенность к своим новым любимцам. Заодно разряжается уничижительной критикой в адрес Панферова, Гладкова, Ильенкова, Семенова, Чумандрина, Ставского (Кирпичникова) и др. В моральном плане Горький отказывает им в доверии, а в творческом – не устает повторять, что все они производят настоящий литературный брак. Он предпринимает атаку на них в ходе широко развернувшейся, по его же инициативе, дискуссии о литературном языке. Ее «красной нитью» становится такая мысль: если на производстве за допущенный брак штрафуют, то в литературе получается наоборот – выдвигают и поощряют.

Тем не менее, усилия Горького по дискредитации авербаховских недругов ни к чему не приводят. Особенное негодование вызывают у него те, кто отвернулся от недавних соратников – А. Фадеев и Ю. Либединский. Они, почувствовав настроения в партийных верхах, порвали с Авербахом и др., присоединившись к большинству. В то же время это большинство прекрасно понимало, что рассчитывать на Горького нельзя. Поэтому в «духовные наставники» здесь выдвинули старого пролетарского писателя Александра Попова, больше известного как Серафимович. Стали превозноситься его произведения, по которым следует изучать историю революционного движения. Напомним, что на это, в первую очередь, претендовал Горький. Много вспоминали о трепетном отношении к Серафимовичу самого Ленина. Ведь Серафимович, будучи студентом Петербургского университета, слыл другом старшего ленинского брата Александра Ульянова, казненного за подготовку покушения на жизнь Александра III. Серафимович арестовывался и проходил по этому делу.

Горький принял этот вызов и вступил в публичную полемику с Серафимовичем, разъясняя на страницах прессы ошибочность выступлений в поддержку второсортных писателей. Горький считал свою позицию беспроигрышной, поскольку хорошо осознавал, насколько в нем нуждается Сталин. И все же переоценил свои возможности влиять на вождя. Он мог добиться от него незначительных уступок, вроде утвердить одним из докладчиков на писательском съезде Бухарина, чего Сталин явно не желал, но серьезно изменить планы вождя ему оказалось не под силу. Например, своеобразным ответом на горьковский разнос Панферова стало то, что его роман «Бруски» выдавался каждому делегату ХVII съезда ВКП (б) вместе другими материалами, чего раньше никто не удостаивался. Не достигали цели даже горьковские письма с заявлениями на грани срыва о невозможности работать с неудобными людьми в рамках одной организации. Сталин оставался глух к этим просьбам, неуклонно проводя в жизнь собственные замыслы. Авербаховские любимцы Горького были окончательно выдавлены на литературную периферию. В результате Горький, лишенный реальных рычагов управления в возглавляемом им Союзе писателей, превратился в некое знамя, которым размахивали на очередных празднествах, после чего ставили в угол до следующих торжеств. Такого положения вынести долго он не смог, что в немалой степени сказалось на его кончине в 1936 году.

https://vk.com/id410903514?w=wall410903514_22666%2Fall

11.03.2018 СТАЛИН в истории.

Говорит Москва

09.03.2018 О Красной армии

На радио "Звезда" в программе "Давайте разберемся"

МПГУ - мпгу.рф

27.01.2018 Смерть Сталина.

Говорит Москва

11.03.2018 Профессор МПГУ А.В.Пыжиков в программе "Постскриптум" на канале ТВЦ о смерти И.В. Сталина

МПГУ - мпгу.рф

18.01.2018 О "Деле врачей"

МПГУ - мпгу.рф

27.11.2017 Феномен Сталина в русской истории. Случайность или закономерность?

Говорит Москва

14.08.2017 Концептуальная власть Сталина

Концептуал ТВ

09.08.2017 Сталинский ответ колониальной концепции

Концептуал ТВ

11.07.2017 Как Менделеев юлианский и григорианский календари мирил

С 14 февраля 1918 года Россия перешла на новый календарный стиль. Эта грандиозная перемена в жизни страны была проведена в жизнь декретом Совнаркома от 26 января (8 февраля) 1918.

В этот день декрет был подписан Председателем Совнаркома В. Ульяновым (Лениным), а был принят этот нормативно-правовой акт новой, большевистской власти двумя днями ранее – 24 января (6 февраля) 1918 года. Без всяких околичностей декрет предписывал: «Первый день после 31 января сего года считать не 1-м февраля, а 14 февраля, второй день – считать 15-м и т. д.». Тем самым в советской России водилось новое летоисчисление, в буквальном смысле слова разрывавшее связь во времени с прежней, царской Россией.

То была логика революции – разорвать связь со «старым миром», первой подала в том пример Французская революция, объявившая о начале новой эры с 1792 года. Новая революционная эра решительно отменяла христианское летоисчисление, «новый» новый год отсчитывала со дня осеннего равноденствия, а сам год ровно делила на 12 месяцев во 30 дней. Христианские недели также отменялись, вместо них вводились декады, дни декад назывались просто по номерам – от первого «примиди» от десятого «декади». А вот месяцы, хоть и сохранялись числом двенадцать, но именовались революционно и более «естественно». Осенью это, например, были вандемьер – месяц сбора винограда и брюмер – месяц туманов, зимой, к примеру, нивоз – месяц снега и плювиоз – месяц дождя, весной жерминаль – месяц прорастания и флореаль – месяц цветения, а летом термидор – месяц жары и фрюктидор – месяц плодов соответственно.

Русская революция, хотя и действовала с оглядкой на французскую, однако в календарном вопросе повела себя более аккуратно. Обратим внимание на название декрета Совнаркома – «О введении в Российской республике западноевропейского календаря». Западноевропейского значит григорианского, вовсе не революционного и не республиканского, а того календаря, по которому жила к тому времени практически вся Европа. Мотивировка перехода на «новый стиль» была такова: «В целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени». Возможно, что желание слиться в едином летоисчислении с «культурными народами» было продиктовано далекоидущей стратегией мировой революции.

Примечательно, что сам декрет Совнаркома о переходе на западноевропейский календарь был разработан и принят действительно «большевистскими темпами». Впервые большевики заговорили о необходимости календарной реформы уже на одном из самых ранних заседаний Совнаркома 16 ноября (или 29-го по новому стилю) 1917 года. А 23 января (т.е. 5 февраля) 1918 года была образована комиссия для рассмотрения двух проектов реформы. Первый проект предусматривал постепенный переход к григорианскому календарю, таким образом каждый год убавлялся бы на сутки. Но поскольку к тому времени разница между юлианским календарем, по которому жила Россия, и григорианским, по которому жили «культурные народы», составляла 13 дней, то полный переход на новый стиль растянулся бы на 13 лет. Второй проект был более радикален и предполагал одномоментный переход на григорианский календарь. За него-то и высказался Ленин, что, по-видимому, и решило вопрос. Итак, проекты была предложены комиссии Совнаркома 23 января, а решение было принято уже на следующий день. Таким образом, 23 января становилось 5 февраля, а 24 января – 6 февраля, но с 1 февраля, которое теперь объявлялось 14-м.

Обратим внимание еще на одно примечательный параллелизм в действиях большевистского правительства. Буквально одновременно с декретом о календарной реформе Совнарком разрабатывал еще один декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах». На заседании большевистского правительства проект этого декрета был предложен 20 января (2 февраля) 1918 года и в тот же день утвержден с учетом поправок и дополнений, сделанных Лениным. А 26 января (то есть 8 февраля) декрет о новой религиозной политике появился в официальной печати над названием «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Новое название документа говорило само за себя: Церковь, прежде всего православная, отделялась от всех форм государственной, а по сути и общественной жизни, в том числе и прежде всего от школы. Церковные и религиозные общества лишались прав на владение собственностью и прав юридического лица. Это был мощный удар прежде всего по Православной церкви, по ее социальному и экономическому положению. Декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» окончательно ломал вековой порядок вещей, согласно которому православие являлось господствующим исповеданием и служило религиозным фундаментом Российской империи. А в интересующем нас вопросе о календарной реформе Православная российская церковь также была своеобразным фундаментом, вернее, главным оплотом сопротивления переходу на новый стиль.

В том же, 1899 году, при Русском астрономическом обществе была создана Комиссия по вопросу о реформе календаря в России. В итоге комиссия единогласно приняла решение «отклонить все предложения о введении в России григорианского календаря» с такими обоснованиями. Во-первых, ходатайство Императорской Академии наук о введении в России григорианского календаря было отклонено императором Николаем I еще в 1830 году. Во-вторых, «православными государствами и всем православным населением Востока и Запада отвергались попытки представителей католицизма ввести в России григорианский календарь». Действительно, в 1830 году Академия наук выступила с инициативой о введении в России нового стиля. Однако тогдашний министр народного просвещения князь К.А. Ливен дал резко отрицательный отзыв на этот проект. В докладе императору Николаю I Ливен охарактеризовал реформу календаря как дело «несвоевременное, недолжное, могущее произвести нежелательные волнения и смущения умов». А в том, что касалось попыток «представителей католицизма» навязать в России григорианский календарь, то здесь речь шла прежде всего о бурной деятельности итальянского священника Чезаре Тондини де Кваренги. Проникнувшись идеей соединения Католической и Православной церквей, он подобрал ключ к решению этой проблемы – календарный вопрос. С завидной энергией Тондини мобилизовал свои многочисленные связи в научных, деловых и правительственных кругах для пропаганды дела унификации календаря по григорианскому образцу. Особое внимание итальянский священник уделял России: он даже приезжал в Петербург, где в 1893 и 1896 году лично встречался по этому вопросу с обер-прокурором Святейшего синода К.П. Победоносцевым и представителями Православной церкви. Однако заручиться поддержкой Русской церкви и подготовить благоприятную почву для введения григорианского календаря в России Тондини не удалось: реакция Победоносцева была, понятное дело, настороженно-отрицательной. Что и отразилось впоследствии на выводах комиссии 1899 года.

Но не только инициативным католикам дала отпор Русская церковь в попытках навязать России «папистский» календарь. В 1902 году Константинопольский патриарх Иоаким III, выступил перед православным миром с инициативой рассмотрения насущных реформ. Одна из возможных тем в области церковных реформ в послании Константинопольского патриарха была обозначена четко, но довольно аккуратно: «возможность или невозможность изменения и более точного определения господствующего в Православных Церквах календаря». Ответ Русской церкви от лица Святейшего синода был уклончиво-негативный: «мы, со своей стороны, стояли бы за сохранение в церковной практике юлианского календаря, допуская в крайнем случае лишь формальные перемены касательно Новолетия и переименования чисел».

Рассматривался вопрос о возможности реформы календаря на Поместном соборе Православной российской церкви 1917-1918 годов. Причем церковная дискуссия шла уже после принятия большевистского декрета о введении в Российской республике западноевропейского календаря. В итоге соборные комиссии постановили: «в течение 1918 года Церковь в своем обиходе будет руководствоваться старым стилем». А член собора от Петроградской епархии М.А. Семенов высказался так: «Я полагал бы, что не следует обращать никакого внимания на декреты большевиков и никак на них реагировать. Я знаю, так очень многие поступают». И по сей день отношение Русской православной церкви к светскому «новому стилю» остается схожей с позицией М.А. Семенова, но уже без всяких ссылок на большевиков.

Но вот, что еще интересно. Комиссия по вопросу о реформе календаря 1899 года дала не только негативную реакцию на попытки введения григорианского календаря. У нее было и собственное предложение «не стесняясь выбором реформы, остановиться на той, которая совмещала бы в себе идею истины и возможной точности, как научной, так и исторической, применительно к христианскому летосчислению в России». Активный член этой комиссии, великий русский ученый Д.И. Менделеев отстаивал тогда «русский стиль» летоисчисления, основанный на вычислениях астронома из Дерптского университета И.Г. Медлера. Менделеев оттаивал корректирующую схему, которая предполагала пропустить около 1900 года 14, а не 13 дней, а затем каждые 128 лет исключать из счета високосы. Эта коррекция, по мнению русского ученого, обеспечивала бы высокую точность и позволила бы исправить как отставание юлианского календаря, так и недостатки григорианского. «Приняв его, Россия будет одним днем впереди Запада и, что важнее, ближе всех к истине», – считал русский ученый и патриот. «Если примем мы, – они (западноевропейцы), уверен, догонят… А тогда они примут наш – верный стиль».

Напоследок такой вопрос. Что было бы, если в своей календарной реформе 1918 года большевики последовали совету Менделеева? Тогда бы они смогли не просто установить в России «одинаковое почти со всеми культурными народами исчисление времени». Советская Россия оказалась бы впереди планеты всей на один день. И возглавила бы всемирную революцию во времени и в пространстве.

https://vk.com/id410903514?w=wall410903514_4658%2Fall

25.06.2017 За что Сталин закрыл Комакадемию

Но затем в ее стенах воспитываются русские ученые, чьи труды прославили Отечество (хрестоматийный пример – Михаил Васильевич Ломоносов). Именно их усилиями академия превратилась в признанный центр не только российской, но и мировой науки.

Однако ее позиции были серьезно поколеблены свершившейся в 1917 году революцией. Большевистский истэблишмент, жаждавший разделаться с «проклятым наследием» старого мира, решил оттеснить Российскую академию на второстепенные роли. Для этого партийная интеллигенция инициировала создание альтернативной структуры под названием Коммунистическая академия, чей расцвет пришелся на 20-е годы.

Под ее эгидой учреждаются институты: мирового хозяйства и политики, советского права, а также общество историков-марксистов, статистиков, аграрников и т.д. Создается специальное отделение естественных и точных наук с физико-математической, биологической и психоневрологической секцией.

Результаты трудов Комакадемии планировалось презентовать в новом энциклопедическом словаре, призванном заменить прежние безнадежно «устаревшие» издания, включая популярный Гранат. Новый словарь (20–25 томов) базировался строго на материалистическом мировоззрении и предназначался не студентам, т.е. людям с определенной образовательной подготовкой, а партийно-советским функционерам, имевшим «большой общественный опыт, великолепно разбирающихся в вопросах общественности». Большевистские ученые предрекали Коммунистической академии – своему детищу – светлое будущее. Партийные лидеры первого ряда требовали воспринимать ее в качестве основной, ведущей, а не второстепенной.

Как этот большевистский центр осваивал передовые научные рубежи, можно проиллюстрируем на примере истории.

Богатейшее творчество С.М. Соловьева использовалось главным образом для того, чтобы показать: помещики, купцы, церковь и власть ведут совместную борьбу с революционными устремлениями народных масс, ненавидящих своих угнетателей. Под сомнение ставилась и научная состоятельность В.О. Ключевского: его признавали лишь узким специалистом по истории Московского государства, начиная со второй половины XVI века. Особенную же неприязнь советских ученых вызывали здравствующие представители русской исторической школы, полагавшие, что одним из факторов возвышения Москвы было именно национальное самосознание. В вину им ставилось чрезмерное увлечение великороссами и пренебрежение к многочисленным малым народностям: вместо того, чтобы показывать их заслуги перед российской историей представители старой школы ограничивались констатацией вхождения различных народов и тех или иных территорий в состав России. Одного из видных русских специалистов, С.Ф. Платонова, обвиняли в том, что он выступает в роли неприкрытого апологета великодержавных идей.

https://vk.com/id410903514?w=wall410903514_3719%2Fall

15.06.2017 Кадровая политика Сталина. Секретная картотека Иосифа Сталина.

POLITICS GLOBAL

12.06.2017 О ВЧК

«Эх, яблочко, куда ты котишься?

В ВэЧэКа попадёшь – не воротишься!»

Это одна из многочисленных вариаций на тему матросского «Яблочка». Лихой танцевальной песни, популярной в революционные годы и в годы Гражданской войны. «В ВЧК» и «не воротишься» стали практически синонимами. Что же представляла собой ВЧК – Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете народных комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем?

ВЧК была образована Совнаркомом 7 (20) декабря 1917 года по инициативе В.И. Ленина. Председателем ВЧК был назначен Ф.Э. Дзержинский, также по инициативе Ленина. По воспоминаниям Яниса Петерса, второго лица в ВЧК, «Ленин назвал Дзержинского…«пролетарским якобинцем». Феликс Эдмундович после заседания грустно заметил, что если он теперь Робеспьер, то Петерс – Сен-Жюст, по-видимому. Но нам обоим не до смеха…» Действительно, не до смеха. «Профессиональные революционеры» Дзержинский и Петерс прекрасно понимали смысл этих исторических параллелей с крупнейшими фигурами Французской революции. Максимилиан Робеспьер – «Неподкупный» – был членом Революционного правительства, идеологом и практиком «Большого террора». Луи-Антуан Сен-Жюст – «Ангел Смерти» – стал живым воплощением этого террора.

Итак, с самого начала в создании ВЧК исторические аналогии с практикой французских революционеров 1793-1794 годов были совершенно очевидны. Именно на чрезвычайную практику Французской революции и опирались в своих действиях создатели отечественной «Чрезвычайки» – ВЧК. Поэтому следует сказать несколько слов о политической этимологии таких понятий как «революционный», «чрезвычайный» и ключевого слова – «террор».

После восстания 31 мая – 2 июня 1793 года и падения Жиронды к власти пришли якобинцы и сформировали Революционное правительство. С этого момента происходит перелом и в развитии Французской революции в целом. Если прежде под «революцией» понимали само событие, в результате которого происходит смена политического режима, то с лета 1793 года «революция» – это уже процесс борьбы за утверждение нового режима, процесс, возможно, длительный и бескомпромиссный.

Тогда же появилось и прилагательное «революционный», например, приложимое к названию какого-то государственного учреждения. Это означало, что данный государственный орган продолжает борьбу за победу революции, а потому он наделен чрезвычайными полномочиями. Вскоре слова «революционный» и «чрезвычайный» и вовсе становятся синонимами. «Революционный трибунал» по сути означает «чрезвычайно-чрезвычайный суд», а «чрезвычайная комиссия» – «особую комиссию по борьбе за победу революции».

После прихода к власти летом 1793 года якобинцы не только начинают программу «государственного террора», но и создают институты для его проведения. Справедливости ради отметим, что террор не был изобретением якобинцев, к нему прибегали и их политические противники – жирондисты. Однако именно якобинцы возвели террор в ранг государственной политики и дали ему теоретическое обоснование. В последнем особенно преуспел Робеспьер. 5 февраля 1794 года он заявил в Конвенте: «Если в мирное время орудием народного правления является добродетель, то во время революции орудием его являются и добродетель, и террор одновременно… Террор есть не что иное как быстрая, строгая, непреклонная справедливость; следовательно, он является проявлением добродетели. Он не столько особый принцип, сколько вывод из общего принципа демократии, применяемого отечеством в крайней нужде». В то время крайняя нужда, или чрезвычайные обстоятельства означали прежде всего военное противостояние революционной Франции странам Первой коалиции – Австрии, Пруссии, Великобритании, Испании и другим.

10 октября 1793 года французский Конвент устанавливает «временный революционный порядок управления». Этот чрезвычайный порядок формировался по модели «осажденной крепости»: якобинское правительство получало неограниченные полномочия, а действие конституции приостанавливалось. Комитет общественного спасения, получивший от Ковента чрезвычайные полномочия, проводил тактику революционного правосудия, а его непосредственным осуществлением занимался Комитет общественной безопасности и Революционный трибунал. Основы «революционного правосудия» были изложены в декрете Конвента от 10 июня 1794 года. Теперь уже «врагами народа» объявлялись все, «кто старается либо силой, либо хитростью посягнуть на народную свободу». «Объявлялись» в терминах того времени означало «подлежали казни». Причем согласно этому документу Революционный трибунал освобождался от необходимости устанавливать факт преступления и исследовать вину подсудимого.

Кстати, почти за год до этого, 13 сентября 1793 года Конвент издал декрет о «подозрительных», согласно которому преступниками, подлежащими наказанию, объявлялись те, кто в силу происхождения или других причин имел основания или даже умысел быть нелояльным. Но тогда в революционном судопроизводстве еще сохранялись некоторые процедуры. А теперь уже «чик» – и готово. «Чик» – это звук упавшего ножа гильотины на шею врага народа. Робеспьер был членом, а затем и фактически главой Комитета общественного спасения с июля 1793-го по июль 1794 года. Сен-Жюст, друг Робеспьера, также был членом Комитета общественного спасения, а феврале-марте 1794 года возглавлял Конвент. А теперь перейдем к отечественным «робеспьерам», «сен-жюстам» и их организации.

Всероссийская чрезвычайная комиссия создавалась для продолжения дела революции – для борьбы с контрреволюцией и саботажем. Именно саботаж стал главной угрозой для большевиков в ноябре-декабре 1917 года. В реальности он означал прежде всего забастовку государственных служащих в Петрограде, что грозило дезорганизацией всех отраслей управления государством и крахом новой власти. 26 ноября 1917 года Временный революционный комитет издал приказ, объявлявший саботажников «врагами народа» и грозивший публикациями их списков в советской прессе.

Тем не менее, угроза всероссийской политической, т.е. антибольшевистской, забастовки сохранялась. В декабре Совет народных комиссаров поручил Дзержинскому «составить особую комиссию для выяснения возможности борьбы с такой забастовкой путем самых энергичных революционных мер, для выяснения способов подавления злостного саботажа». 7 (20) декабря Ленин обратился к Дзержинскому с настоятельной просьбой выработать декрет «о борьбе с контрреволюционными саботажниками». В тот же день Дзержинский представил свой доклад, по результатам которого и была создана ВЧК.

Первоначальными задачами ВЧК были:

«1. Пресекать и ликвидировать все контрреволюционные и саботажнические попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходили.

2. Предание суду Революционного трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выработка мер борьбы с ними».

При этом уточнялось, что «комиссия ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения». В первую очередь ВЧК должна была обращать внимание на «печать, саботаж кадетов, правых эсеров, саботажников и стачечников. Рекомендованные меры – «конфискация, выдворение, лишение карточек, опубликование списка врагов народа и т. д.». Расстрела в этих «и т.д.» не предполагалось, поскольку смертная казнь была отменена декретом II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, прошедшего в Петрограде 25-27 октября (7-9 ноября) 1917 года. Ленин, надо отметить, был против.

Однако уже 21 февраля 1918 года смертная казнь была восстановлена. Это закреплено декретом Совнаркома «Социалистическое отечество в опасности!», который по сути вводил в стране положение «осажденной крепости» в виду внешней и внутренней угрозы. Внешняя угроза – германская оккупация, внутренняя – контрреволюция, погромщики, хулиганы и проч. Пункт 8-й декрета гласил: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления». А уже через два дня, 23 февраля 1918 года ВЧК доводила до сведения граждан, «что до сих пор комиссия была великодушна в борьбе с врагами народа, но в данный момент, когда гидра контрреволюции наглеет с каждым днем, вдохновляемая предательским нападением германских контрреволюционеров, когда всемирная буржуазия пытается задушить авангард революционного интернационала – российский пролетариат, Всероссийская Чрезвычайная комиссия, основываясь на постановлении Совета Народных Комиссаров, не видит других мер борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, громилами, хулиганами, саботажниками и прочими паразитами, кроме беспощадного уничтожения на месте преступления…»

Первый официально санкционированный расстрел был проведен чекистами 26 февраля 1918 года. Смертной казни были преданы некий «князь Эболи» и его сообщница Бритт – грабители, представлявшиеся сотрудниками ВЧК. На первых порах сотрудники ВЧК не часто прибегали к своим чрезвычайными полномочиями, однако в течение первой половины 1918 года расстрельная кривая неуклонно шла вверх. Оценки расстрельной деятельности ВЧК в первом полугодии 1918 года разнятся. Подсчеты количества жертв у разных исследователей колеблются от 22 (М.Я.Лацис) до 884 (С.П. Мельгунов). Современные исследователи (И.С. Ратьковский) дают умеренную цифру – 200 случаев применения смертной казни ВЧК.

Все изменилось после убийства видного большевика В. Володарского 20 июня 1918 года, Ярославского восстания и восстания левых эсеров в июле. В результате за июль 1918 года чекистами было расстреляно столько же человек, сколько за первую половину года, а в августе уже в 2 раза больше, чем в июле.

5 сентября 1918 года СНК принял постановление о красном терроре, в котором заявлялось, что «что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью». Далее: «необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях, что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры». Главным инструментом красного террора, как это явствовало из текста декрета, являлась ВЧК.

https://vk.com/id410903514

http://www.russiapost.su/archives/115953

08.06.2017 Как в СССР впервые услышали «вражеский голос» из-за океана

А первой начала Русская служба «Би-би-си» 26 марта 1946 года. Напомним, что 5 марта того же, 1946 года, на весь мир прогремела «Фултонская речь» Уинстона Черчилля, в которой он призвал англосаксонские страны к созданию военного союза для борьбы с мировым коммунизмом. Эта речь Черчилля чаще всего и считается началом «холодной войны». Так что история иностранного радиовещания на территорию СССР – это уже по сути хроника боевых действий на полях эфирных сражений времен «холодной войны».

Самые ранние передачи русской редакции «Голоса Америки» были весьма сдержаны в идеологическом плане. Главное внимание в них уделялось собственно американским новостям, однако в программах говорилась и о событиях международной жизни, попадались и сообщения западных корреспондентов из СССР.

Перед тем как начать работу «Голос Америки» открыто заявил заинтересованным инстанциям в СССР о том, что «идет на вы» на русском языке. В феврале 1947 года советские центральные газеты получили заявление для печати из американского посольства в Москве. В пресс-релизе содержалось подробное расписание программ «Голоса Америки» с просьбой распространить информацию о русскоязычных передачах из США «для сведения советских слушателей». Что стояло за этой просьбой – наивность или издевка, остается гадать.

Трудно даже представиться себе ту аудиторию, которая могла собрать эта первая русская передача «Голоса Америки». Конечно, к тому времени в Советском Союзе уже мог появиться навык к слушанию «вражьих голосов» на русском языке, ведь к тому времени почти год в эфире работала Русская служба «Би-би-си». Но «обычай на Руси – ночью слушать Би-би-си», конечно, к тому времени еще не сложился.

Советская пропаганда проигнорировала первый русский эфир «Голоса Америки». Возможно, партийное руководство опасалось, что критика американского голоса может только привлечь к нему внимание советских радиолюбителей. Однако мир уже вступал в эпоху масс-медиа, и по Москве и Ленинграду поползли слухи об американской радиостанции, будто бы передающей анекдоты о Сталине и его верных соратниках, а также транслирующей модную джазовую музыку. Эти слухи создавали гротескную и явно опасную реальность: сам голос почти никто не слышал, но наслышано о нем становилось все больше и больше народу. Настало время оргвыводов, и в дело включилась советская контрпропаганда. Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), называемый Агитпроп, мобилизовал для противостояния «вражьим голосам» серьезные силы.

20 февраля 1947 года рупор Агитпропа, газета «Культура и жизнь», опубликовала статью знаменитого историка, академика Е.В. Тарле «Об английских передачах на русском языке». Маститый ученый упрекал «Би-би-си» в распространении «тенденциозной информации». А 10 апреля 1947 года та же «Культура и жизнь» напечатала статью писателя И.Г. Эренбурга «Фальшивый голос. Об американском радиовещании на русском языке». В этой статье кумир советской либеральной интеллигенции почему-то с особым нажимом упрекал американский империализм за жевательную резинку: «Если вы изобрели какие-то надувные жевательные резинки, отчего же вы вместо мирного пускания резиновых пузырей у себя дома распространяете их по всему миру?». А в 1949 году Б.А. Лавренев, статусный советский прозаик и драматург, даже написал пьесу «Голос Америки», обличительную соответственно. В 1950-м эта пьеса получила Сталинскую премию второй степени, а ее сценические постановки волной прокатились по советским театрам.

Однако в главном столкновении с «вражескими голосами» в отечественном эфире советское руководство решило следовать основополагающему принципу диалектического материализма – «сознание вторично, материя первична». И ударило по матчасти. 18 мая 1949 года председатель Комитета по радиофикации и радиовещанию А.А. Пузин направил начальнику Управления пропаганды и агитации М.А. Суслову докладную записку. В этом документе отмечалось: «В английских, американских и некоторых других иностранных радиопередачах на русском языке ведется самая гнусная клевета на Советский Союз и страны народной демократии. Почти все иностранные радиопередачи на Советский Союз ведутся через коротковолновые радиостанции». Далее товарищ Пузин переходил к конкретике: «Самой надежной защитой от враждебной СССР иностранной радиопропаганды является выпуск радиоприемников без коротковолнового диапазона». И предлагал: «1. Установить, что все массовые радиоприемники, выпускаемые нашей промышленностью, должны иметь лишь два диапазона волн – средневолновый и длинноволновый. 2. С коротковолновыми диапазонами могут выпускаться лишь радиоприемники 1-го класса». Предложение было принято, и Совет министров СССР постановил, что с 1 августа 1949 года все министерств, производящих радиоприемники, переходят «на выпуск всех радиоприемников II и III-го классов без коротковолнового диапазона». Так был установлен стандарт для выпуска советских радиоприемников, на базовом уровне ставящий заслон «вражеским голосам».

Необходимо пояснить, что советские радиовещательные приемники по качественным параметрам делились на 4 класса. К 1-му классу относились наиболее сложные конструкции многоламповых радиоприемников. 2-й класс составляли аппараты попроще – это были 6 – 7-ламповые приемники. В 3-м классе шли малогабаритные недорогие устройства, ну а дешевые массовые модели максимум с 4 лампами относились к 4-му классу. Так вот, устойчивость приема, то есть способность аппарата на длительное время сохранять настройку на выбранную станцию и установленную громкость, в достаточной мере обеспечивали приемники 1-го класса, очень редко 2-го.

По данным американских спецслужб к началу 1947 года в частном владении у советских граждан имелось не более полутора миллионов средне- и коротковолновых радиоприемников, при этом где-то четверть этих устройств принадлежала москвичам и ленинградцам. Столичная ситуация более или менее находилась под контролем. А вот в сельской провинции стабильность такого радиоконтроля была лишь мнимая. Об этом в марте 1949 года сообщал в письме в ЦК ВКП(б) корреспондент газеты «Социалистическое земледелие» по Калининской области П. Дудочкин. Бдительный журналист сигнализировал, что «при посещении колхозов бросается в глаза неправильное, а порой вовсе антипатриотическое поведение некоторых владельцев приемников. Они слушают заграничные радиостанции и без зазрения совести говорят о том, что передают фашистские станции “Голос Америки” и “Би-би-си”. Таким образом, вражеская агитация против коммунизма распространяется самими же нашими людьми, строящими коммунизм». В итоге Дудочкин предлагал перейти от слов к делу: «может быть, неудобно изъять все радиоприемники у крестьян, но по одному в каждой деревне изъять надо обязательно. И дать понять, кому следует, что изъяты они за неправильное пользование ими». Дошло ли дело до изъятий, нам не ведомо, но то, что письмо журналиста из Калининской области оказалось на контроле у высшего партийного начальства, это факт.

Ситуация в сельской местности усугублялась не только несознательностью населения, но и тем фактором, что, как правило, там не действовали «глушилки». Глушилки представляли собой особые радиостанции постановки помех – мощные генераторы электронных шумов. К началу 1960 годов в СССР было построено около 1400 специализированных станций, которые позволяли заглушать до 40-60% зарубежных трансляций. Эти глушилки противостояли 20 миллионам радиоприемников, способных ловить «вражеские голоса» на коротких волнах.

Деятельность глушилок официально называлась «радиозащитой», «радиоподавлением», «забивкой антисоветских радиопередач», «радиоэлектронной борьбой». «Контрразведывательный словарь», изданный Высшей школой КГБ им. Ф.Э. Дзержинского в 1972 году, относил деятельность «Голоса Америки» и других зарубежных русскоязычных радиостанций к разряду так называемой «белой пропаганды». Пропаганда «белая», читаем, в этом некогда закрытом издании, – это «официальная пропаганда, проводимая пропагандистскими и иными государственными органами капиталистических стран с использованием всего арсенала пропагандистских средств». Однако, предупреждает «Контрразведывательный словарь, «акции "белой" пропаганды могут иметь характер идеологической диверсии».

Радиоподавление «Голоса Америки» началось с февраля 1948 года. В дальнейшем глушение «вражеских голосов» могло ослабляться или даже временно прекращаться в зависимости от международной ситуации. Вот в сентябре 1959 года Н.С. Хрущев направился с официальным визитом в США, по этому поводу глушение «Голоса Америки» в СССР было значительно ослаблено. Однако уже в следующем, 1960 году, ЦК КПСС и Верховный совет СССР приняли постановления «О мерах активного противодействия враждебной радиопропаганде» и «Об ответственности за незаконное изготовление и использование радиопередающих устройств». Причина для тревоги действительно была. В документах того времени, подготовленных для высшего партийного и советского руководства, сообщалось, что общий поток иновещания на территорию СССР составлял 50 часов в сутки. Из этого потока доля «Голоса Америки» содержала 16,5 часов, при этом 8 часов шло вещание на русском языке, 2 часа – на украинском, на латышском и литовском по полтора часа, на армянском и грузинском соответственно по часу. Когда в 1963 году президент Кеннеди выступил с инициативой о прекращении «холодной войны», то советские глушилки вновь умерили свой рев. Однако после того, как войска стран Варшавского договора подавили «Пражскую весну» 1968 года, глушение возобновилось в полном объеме мере. Подписание в 1975 году Хельсинкского Заключительного акта Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе положило начало новому перерыву в глушении «вражеских голосов». Это радиоперемирие завершилось в 1980 году в связи с обострением политической обстановки в Польше и резкой критикой Запада на ввод советских войск в Афганистан.

Существенные перемены наступили лишь в середине 1980-х с началом процессов перестройки. Однако вначале перемены эти были выборочные и довольно странные. Так 25 сентября 1986 года ЦК КПСС принял постановление о прекращении глушения радиостанций «Голос Америки» и «Би-Би-Си», но в то же время решил усилить радиоподавление «Свободы» и «Немецкой волны». Только 23 мая 1987 года в Советском Союзе окончательно прекратили глушить радиопрограммы «Голоса Америки», а полное подавление всех бывших «вражьих голосов» было прекращено в конце ноября 1988 года. Ну а дальше произошло и вовсе невероятное – с 1990 года по 1998 год с 22:00 до полуночи «Голос Америки» на русском языке транслировался на волнах московского «Открытого радио». Но то была уже совсем другая история.

https://vk.com/id410903514?w=wall410903514_3196%2Fall

28.05.2017 Об истоках 1937 года. Без либерально-пропагандистского треска

В программе "Вопросы истории" на Вести ФМ 27.05.2017 г.

http://radiovesti.ru/brand/60971/

24.09.2016 Первая пятилетка Сталина

Говорит Москва

11.06.2016 Сталин и религия

Говорит Москва