14.12.2015 Российская модель мы-строительства и вызовы дезинтеграции
Из наименования предложенного доклада ясно, что выдвигается для обсуждения тезис о существовании различных подходов к формированию системы идентичностей, различных моделей мы-строительства. Существует при этом особая российская модель мы-строительства.
Начну я с такого, может быть, неожиданного посыла, что наиболее индикативным по отношению к этой теме событием этого года являлась легализация однополых браков в Соединенных Штатах Америки. В действительности произошедшее лежало в логике определенной процессной развертки, и было задано всем трендом деидентификации. Социогенез осуществляется ступенчато, по восхождению от одной ступеньки идентичности к другой. Эти ступеньки следующие — гендерная идентичность, идентичность по родовой принадлежности, отношение к семье, этническая идентичность, социально-профессиональная идентичность, гражданско-государственная идентичность, цивилизационная идентичность, наконец, идентичность как принадлежность как принадлежность к некому планетарному проекту. Что мы наблюдаем сегодня? Развертывается прямо противоположный процесс деидентификации. Идентичности сбрасываются одна за другой.
Мир подошел к тому историческому моменту, когда, подвергается ревизии уже гендерная идентичность. А что дальше? Дальше — смерть человека как социального существа. (Рис. 1).
Рис. 1. Деидентификация как тренд расчеловечивания человека
У нас было выказано, казалось бы, возмущение тому, что происходит на Западе. Вроде бы западная деградация подверглась осуждению. Но на самом-то деле Россия идет в том же самом направлении, что и Запад. Может быть, отстает на шаг. И если сегодня у нас еще не легализованы однополые браки, то тренд показывает, что это случится завтра. А тренд (если начинать с распада СССР) выражается следующим:
1. отказ от планетарного проекта;
2. разрушение цивилизационной идентичности, тогда определяемой маркером — «советские»;
3. разрушение общегосударственной, гражданской идентичности;
4. разрушение больших социально-профессиональных общностей (и сегодня вопрос о классовой принадлежности даже не находится в повестке государственного рассмотрения);
5. разрушение семьи, к чему приходим сегодня.
И дальше, в перспективе со всеми теми последствиями, которые мы сегодня наблюдаем на Западе. (Рис. 2)
Рис. 2. Процесс разрушения идентичностей в современной России
По большому счету, в основе проблемы идентичности — вопрос о человеке. Каждая культура начинается с ответа на вопрос: что такое человек? И сталкиваются, если все различные версии этих ответов интегрировать, два фундаментальных подхода. Первый подход: человек есть индивидуум. Индивидуум как буквально греческий вариант латинской категории «атом», то есть нечто неделимое. Соответственно, все социальное — это есть некая внешняя нагрузка на этого индивидуума. Императив такого подхода — это, соответственно, индивидуализация. Он означает — скинуть социальные обременители с человека (индивидуума). Что сбрасывается конкретно? Происходит освобождение от религиозной нагрузки, освобождение от национальной нагрузки, освобождение от долга, государственной нагрузки и освобождение от семейной нагрузки. Все это и сводится к деидентификации. Если рассматривать историю в этом преломлении, то исторический процесс — это освобождение человека. Педагогика — это индивидуальное раскрытие человека. Ее базовое положение — не обременять ребенка, который должен следовать собственным потребностям, а не социальным предписаниям. На этом, как известно, выстраивается классическая американская педагогика. (Рис. 3)
Рис. 3. Человек индивидуум и деидентификация
И есть другой подход к человеку. Человек — это социальное существо. Человекостроительство осуществляется только в связи с другими людьми и никак иначе. А отсюда императив — не индивидуализация, а социализация. Она включает ряд составляющих. Трудовая социализация, выводящая на идентичность социально-профессиональных групп. Социализация через принадлежность к традиции, которая выводит на идентичность этническую. Гражданская социализация, предполагающая, соответственно, гражданскую идентичность. Цивилизационная социализация, как принятие базовых ценностей для соответствующего социума, выражающаяся в цивилизационной идентичности.
Тренд истории — выражается в групповой солидаризации. Она может быть различна, в зависимости от того, какой концепт — цивилизационный, классовый, или какой-то иной солидаризационной версии принимается. Педагогика — это воспитание не индивидуума, а члена коллектива. В целом, если первый подход принятия модели человека-индивидуума задает тренд деидентификации, то второй — тренд идентификации. Столкновение двух антропологических проектов является определяющим в мировой эволюционной развертке. (Рис. 4).
Рис. 4. Человек — социальное существо и идентификация
С чего начинается мы-строительство? Можно выделить шесть базовых вопросов, с которых начинается строительство социума:
что есть добро и зло?
что есть человек?
кто такие мы?
куда мы идем, в чем наш идеал?
откуда мы пошли, в чем наше прошлое?
почему мы лучше, в чем наша правда?
Соответственно, если осуществляется десуверенизация, эти базовые основания национальной культуры должны быть подорваны. Как это делается?
Это может делаться через снятие самой постановки вопроса. Другой способ подрыва: замена традиционного ответа, который дает соответствующая культура, ответом, заимствованным от другой культурной общности. Причем это заимствование — инокультурный транш осуществляется как принятие нечто само собой разумеющегося. Наконец, третий способ подрыва: смена знака на противоположный. То что давалось ранее как положительный ответ, дается теперь, как ответ отрицательный, и наоборот. Под видом добра утверждается зло, под видом человека утверждается тип античеловека. (Рис. 5).
Рис. 5. Базовые вопросы культурного строительства
Российские общественные науки сегодня заточены на западный исторический опыт и западный категориальный аппарат. Но западный опыт не является успешным. Разберем с точки зрения успешности / неуспешности ключевой для рассматриваемой темы вопрос о нациогенезисе.
Решение задачи по выявлению генезиса концепта нации и национальной идентичности уводит вглубь веков. Существует распространенная точка зрения, что этот концепт будто был впервые артикулирован в период Великой Французской революции. Под нацией понималось единое французское гражданство. Гражданская идентификация ставила в известной мере крест на этнических идентификаторах, идентификаторах по крови. В действительности, понятие нация встречалось еще в лексиконе древних римлян. Но понималось под нацией прямо противоположное тому, как она будет трактоваться в Новое время. Категория нации относилась к племенной принадлежности. Она противопоставлялась категории civicus, связываемой с гражданской идентификацией. Через первую категорию заявлялось превосходство римлян как племени, через вторую — как гражданской общины. Принципиально важно, что нациестроительство в римской версии представляло собой систему этнического господства.
Казалось бы, христианский универсализм фундаментально подрывает систему племенного неравенства. Однако в реалиях истории Средневекового Запада система этнического неравенства была восстановлена. В положении господствующих этнических групп оказались завоеватели-германцы. Кельты, славяне и ромеи находились в статусно более низком положении покоренных народов. Известны прецеденты проявляемой со стороны германцев в отношении них политики этноцида. С такого рода этноцидом столкнулись, в частности, западнославянские племена. Показательно название учрежденной с претензией на универсальность новой европейской империи — Священная Римская империя германской нации. Слова германской нации для раскрытия ее сути — ключевые. Эта империя была не государством для всех христиан, а именно государством германцев. Причем не германцев как культурной общности, а именно германцев как племени. Теории завоевания в объяснении генезиса европейских государств придерживались, как известно, многие видные медиевисты. [1]
Исторически путь складывания современных наций Запада проходил через ассимиляцию, потерю этнической идентичности, а то и прямой этноцид. По образному выражению филолога и историка В. В. Кожинова, если царскую Россию ее неприятели именовали «тюрьмой народов», то было бы еще более оправданным определение Европы в качестве «кладбища народов». [2] В любом из европейских государств моноэтничность была закреплена уже самим его наименования, производным от того или иного этноса.
Германский племенной национализм встречал сопротивление. Оно и привело к развилке в трактовке нации периода Нового времени. Один путь заключался в отстаивании племенной традиции трактовки нации. Другой состоял в том, чтобы вовсе поставить крест на этничности и распространить понятие нация на все гражданское население, невзирая на этническую принадлежность.
Второй путь и был, по сути, заявлен Великой Французской революцией. В ней можно усмотреть этническую составляющую — бунт третьего — потомков кельтов против аристократии — потомков франко-германцев. Не случайно в период нее репродуцировались образы Древней Галлии и древних галлов. Итог — упразднение сословных и этнических перегородок. Французская нация стала трактоваться как гражданская общность. Этническая принадлежность, как помеха этому пониманию, из новой системы идентификаторов исключалась.
Этот же подход — единая нация вместо множества этносов реализовывался в США. Понимание американской нации раскрывалось через образ «плавильного котла». Переплавке в этом котле подлежала именно этничность.
В противоположность французской школе немецкая школа трактовки нации сохраняла связь с прежней племенной традицией ее определения. Мягким вариантом было определение нации через культуру, жестким — через кровь. Но в обоих случаях, как и во французской школе, заявлялся монистический подход. Этничность легитимизировалась. Но легитимной в раскрытии понятия нация оказывалась только одна определенная этническая принадлежность. Немецкая нация трактовалась как нация этнических (либо по крови, либо по культуре) немцев.
Оба проекта исторически провалились. Реализация немецкой модели нациестроительства выродилось в нацизм. Сама логика утверждения монистической идентичности вела к конфликту с неотносимыми к ней идентификаторами.
Проект гражданской нации рассыпается на глазах. Парижские, а затем лондонские беспорядки диагностировали его провал. В США от образа «плавильного котла» фактически отказались. Вместо него теперь заявляется образ «этнической салатницы». Сбой проекта состоял в том, что этнические различия оказались слишком глубинными. Мигрировавшие во Францию арабы так и не стали французами.
В контексте этих провалов целесообразно обратиться к иным незападным моделям построения сложных социальных систем. Целесообразно обратиться к опыту многоуровневых социальных сборок. В отличие от монистической модели нациостроительства, они и легитимизируют разные типы идентичности, и выдвигает интегративный идентификатор для всей общности. Именно этого интегративного идентификатора сегодня России, очевидно, не достает. Выдвижение же его является вопросом генерации нового российского проекта, новой идеологии.
Принципиально важный вопрос в теории социогенеза — это вопрос перехода от племенного быта к государственному. Для объединения племен в государство используются различные системообразующие механизмы. Достаточно вспомнить уроки княжения Владимира Крестителя. Он не смог, как известно, объединить Русь на основе племенных религий. Потребовалось христианство, религия надплеменная, идеократическая сила. Она позволила интегрировать различные племена. В социогенезе принципиально значим и первый — племенной и второй — государственный уровень.
Наряду с первым уровнем общественного строительства — этническим, нужен, таким образом, и второй — гражданский и третий — цивилизационный уровни. Когда этническое дается в отрыве от общегражданского и цивилизационного, оно представляет собой угрозу. (Рис. 6).
Рис. 6. Модели нациестроительства
Еще одно обстоятельство, определяющее запрос на надэтническую цивилизационную идентификацию — межнациональные браки. Согласно статистике 34% российских семей этнически гетерогенные. При узком одноуровневом понимании идентичности ребенок таких семей принуждается к выбору между отцом и матерью (чья национальность более дорога) В реалиях цивилизационного бытия такой выбор не обязателен. Модель уровневого идентификационного восхождения внутрисемейный конфликт идентичностей в принципе разрешает.
Целесообразно обратиться к опыту выстраивания системы идентичностей в истории России. В Российской империи это была могоуровневая модель, в которой имелась как этническая, так и цивилизационная составляющая. Можно было быть великороссом, армянином, грузином, татарином и при этом являться русским. Русский в данном контексте — это цивилизационная идентичность, при том, что не отрицалась и идентичность этническая. Разрушение Российской империи осуществлялось в последовательном разрушении уровней идентичности — от дезавуирования христианского проекта до подрыва традиций этнического бытия. (Рис. 7, 8)
Рис. 7. Ступени идентичностей периода Российской империи
Рис. 8. Гибель Российской империи
Советский вариант идентичностей структурировался сходным образом. Маркер «советский» выступал выражением цивилизационной идентичности. И был еще месседж — «послания к миру». Через него определялось, кто примыкает к проекту во вне. Такая идентификация открывала перспективы победы в мировом масштабе. (Рис. 9).
Совершенно иначе оценивается в современной западной политологии модель идентичностей, исторически выстроенная в СССР. Это у нас, по сей день, с сарказмом относятся к идентификатору «советский многонациональный народ». Оценка советского опыта идентификационного строительства американским агентством «Stratfor», называемого часто «теневым ЦРУ», совершенно иная: «Советский Союз — самый успешный пример русской государственности за всю её историю. В то время удалось создать новую идентичность, которая объединила всех без исключения жителей советского государства нового типа, независимо от расовой, религиозной, национальной и прочих принадлежностей… Стратегия коммунистов была переменчиво успешной, но всеобъемлющая советская идентичность действительно сыграла важную роль собирателя большой части населения Советского Союза. Она создала новый вид патриотизма, массового энтузиазма и гордости быть советским гражданином, благодаря советской идентичности постоянно подпитывалось желание бороться за социалистическую родину и идеалы в тяжелые времена… Такие чувства обычно становились особенно интенсивными во времена больших кризисов, таких как Великая Отечественная война и время от времени во времена Холодной войны. Создание советской идентичности было самой успешной попыткой Москвы объединить множество народов России под властью Кремля за всю историю России».
Рис. 9. Ступени идентичностей периода СССР
Обратимся далее к социологической феноменологии. Задача состоит в том, чтобы эмпирически охарактеризовать каково современное состояние России в отношении вызовов эрозии национальной идентичности. Это в значительной степени позволяют сделать международные социологические опросы, предоставляющие возможность сравнить уровень значимости общенациональной идентичности в России с уровнем национальной идентичности в других странах. В частности, такие возможности дает достаточно известная система международных опросов «World Values Survey».
Один из задаваемых респондентам разных стран вопросов состоял в определении испытываемого чувства гордости принадлежности к своей нации. По сути дела он позволял косвенным образом идентифицировать долю патриотов внутри страны. Мировой усредненный уровень удельного веса патриотов в структуре населения оказывался выше российского показателя более чем в два раза. Россия по доле лиц, которые гордятся принадлежностью к своей стране, занимает одну из аутсайдерских позиций в мире. (Рис. 10)
Рис. 10. Опрос: World Values Survey Wave 6: 2010 — 2014: Горжусь принадлежностью к своей нации (доля патриотов), % респондентов
В более расширенном варианте определения удельного веса национально ориентированного населения учитывались респонденты, давшие ответ «горжусь своей нацией» и «скорее горжусь своей нации». Некоторые изменения по странам мира такой расширительный подход действительно представляет. В частности, существенно возрастает доля патриотически ориентированного населения в Китае. При первом замере КНР занимает одну из аутсайдерских позиций, при втором — приближается к мировому уровню. Однако по отношению к России принципиальных изменений при расширенном перерасчете не обнаруживается. Ее положение остается аутсайдерским. (Рис. 11).
Рис. 11. Опрос: World Values Survey Wave 6: 2010 — 2014: Скорее горжусь принадлежностью к своей нации (доля патриотически ориентированных), % респондентов (совокупность ответов очень значимо и скорее значимо)
Третий расчет состоял в выявлении доли космополитов в соответствующих сообществах. Суммировались респонденты, не гордящиеся принадлежностью к своей нации или не относящие себя вообще ни к какой нации. Безусловным мировым лидером по удельному весу космополитов является Украина, что само по себе в свете современных очень символично. Россия по доле космополитов среди населения также оказывается среди наиболее космополитизированных стран мира. В целом обнаруживается тенденция большей космополитизации стран, входящих в обойму «золотого миллиарда» в купе с постсоветскими государствами европейской части бывшего СССР. (Рис. 12).
Рис. 12. Опрос: World Values Survey Wave 6: 2010 — 2014: Удельный вес не гордящихся принадлежностью к своей нации, или не относящих себя к какой-либо нации
Еще один индикативный опрос проекта «World Values Survey» касался выявления удельного веса населения по странам мира, готового сражаться за свою страну в случае войны. Россия опять-таки оказывается на одной из аутсайдерских позиций. (Рис. 13).
Рис. 13. Опрос: World Values Survey Wave 6: 2010 — 2014 Удельный вес населения по странам мира, готового сражаться за свою страну, %
С международными опросами корреспондируются некоторые данные российских социологических опросов.
Показателен, в частности, опрос по определению установок россиян, где должен жить человек. Респондентам предлагалось два варианта ответа: патриотическая формула — «Родина у человека одна и нехорошо ее покидать» и космополитическая формула — «человек должен жить в той стране, где ему больше нравится» (по сути перефраз Марка Пакувия «Где хорошо, там и родина»). Обращает внимание, как различаются ответы людей разных генераций. Водораздел проходит между получившими еще советское образование и воспитывающихся в постсоветский период. Человек, выросший в СССР, преимущественно отвечает, что Родина у человека одна. Напротив, большинство представителей нового поколения полагают, что «человек должен жить в той стране, где ему больше нравится». (Рис. 14) [3]
Рис. 14. Установка россиян на то, где должен человек жить, в составе различных социально-демографических групп населения, 2011 г., %
Тенденции космополитизации раскрываются также по опросу Левада-Центра, позволяющего определить удельный вес россиян, не относящих себя к патриотам. Обнаруживается парадоксальный, на первый взгляд, диссонанс государственной информационной патриотической кампании и реальной патриотичностью населения. Вопреки этой пропаганде удельный вес населения, не относящего себя к патриотам, растет.
Другой индикатор из опросов Левада-Центра — удельный вес респондентов, не гордящихся тем, что живут в России. По отношению к 1990-м годам, доля таких лиц в двухтысячные первоначально сокращалась. Но дальше спад замедлился и начался новый рост этой группы населения. На настоящее время доля тех, кто не гордится тем, что живет в свой стране, или затрудняется в вопросе о гордости за свою страну, даже превышает уровень 1990-х годов. (Рис. 15)
Рис. 15. Тенденции космополитизации по социологическим опросам (данные опросов Левада-Центра)
Еще один индикатор космополитичности — ответы молодежи на вопрос об отношении к возможности выхода своего региона из состава Российской Федерации. Активно противостоял бы этому отделению только 21% молодых россиян. Много бы нашлось тех, которые поддерживают выход своего региона из состава России. Вот прямой результат космополитизации и произошедшей ценностной инверсии. (Рис. 16).[4]
Рис. 16. Распределение ответов опрошенной молодежи на вопрос об отношении к решению своего региона о выходе из состава РФ, в %
Антироссийский пафос Евромайдана был воспринят в России в качестве ценностной измены. Украина обозначила свою устремленность в Европу. А что же сама Россия? Выдвинула ли она в противоположность Евромайдану цивилизационно-ценностную альтернативу? Такой альтернативы в качестве четко артикулированных ценностей нет. Более того, значительная часть российского населения привержена того же европейского выбора, что и Евромайдан, но уже в отношении к России. По данным социологических опросов, заявляют о том, что ни при каких условиях Россия не должна вступать в ЕС только 40% россиян. Остальные либо сомневаются, либо считают, что наш в том же, что и для Украины европейском направлении. Так в чем, собственно, тогда идеологическая коллизия по отношению к выбору Киева? (Рис. 17); IFAK Ukraine? 11 | 2013
Рис. 17. Отношение россиян к перспективе вступления России в Евросоюз, %
По итогам опроса 2012 года, в качестве первой идентичности «гражданин Украины» определяло себя 53,4% украинского населения. (Рис. 18) [5] Вторая по степени значимости идентичность современной Украины — региональная, локально-территориальная. Как жители той или иной области, региона идентифицировало себя в 2012 году себя 32,9% респондентов. При этом «гражданин мира» -1,7%, «европеец» — 1,5%. Совокупно условно «космополитическая группа» -3,5%.
Еще одна важная составляющая в структуре идентичностей — «советские». В качестве «советских» идентифицирует себя 6,5% украинского населения. Само по себе это свидетельствует, что имеется определенный запрос на артикуляцию идентичностей цивилизационного уровня.
На Украине, как ни в какой из других постсоветских республик, высок процент — более 20% — межэтнических браков. А как должен себя идентифицировать ребенок в таких семьях? Наличие цивилизационного уровня идентичности дает возможность интегрировать различные этнические идентификаторы. Однако проект российской цивилизационной идентичности пока не артикулирован. Единая цивилизационная идентичность, которую определяли категорией «советская», распалась. От нее ушли, не предложив пока ничего взамен.
Рис. 18. Идентичность населения Украины, апрель 2012 г., в % (Киевский международный институт социологии)
Структура идентичностей на Украине может быть рассмотрена с точки зрения негативного исторического урока. Фактический государственный распад Украины указывает на то, что украинский уровень соотнесения гражданской и региональной идентичностей является критическим. Но обратимся к России. В ней это соотнесение, по данным социологических опросов, оказывается еще более угрожающим. В самоидентификации жителей Москвы выбор в пользу общегражданской идентичности сделало только 52,3% респондентов. Иные идентификационные маркеры — каждый в отдельности не очень структурно значимы. Представляющие полярную по отношению к российской идентичности позицию — носители иноцивилизационной идентичности — в данном случае «европейцы» охватывают только 1,5% москвичей. Но дополнительная опросная позиция указывает, что они наиболее социально активны. «Европейцы» находятся на первом месте среди всех идентификационных групп по пяти из семи параметров социальной активности. Между тем, известно, что революции совершает 1–1,5% населения. Полтора процента социально активных «европейцев» в столице России выглядят в перспективе возможности российского «Евромайдана» достаточным социальным детонатором. (Рис. 19, 20) [6]
Рис. 19. Самоидентификация жителей Москвы, в % Ответы на вопрос: «Кем Вы себя считаете?»
Рис. 20. Гражданская активность различных групп москвичей, в %
В масштабе общероссийских мониторингов имеются данные о структуре идентичностей в России, приводимые ВЦИОМ (2011 г.) и Левада-центром (2014 г.). [7] (Рис. 21, 22). В отличие от опроса по Москве респонденты могли выбрать не одну, а три главных для них идентификатора. В результате российскую общегражданскую идентичность указало 55% по опросу ВЦИОМ и 57% по опросу Левада-центра респондентов. При опросе с выбором одной — «первой идентичности» доля их понижалась бы, очевидно, ниже уровня пятидесяти процентов, что превышает украинский, определенный нами как критический пороговый уровень.
Показательна и фиксация, по данным ВЦИОМ, спада удельного веса лиц, идентифицирующих себя в качестве граждан России с 70% в 2008 г. до 55% в 2011 г.
Рис. 21. Идентичность современных россиян. Как бы Вы ответили сами себе на вопрос «Кто я такой?» (закрытый вопрос, не более трех ответов) (опросы ВЦИОМ)
Рис. 22. Самоидентификация российского населения по опросу Левада-Центра, 2014, в %
Опрос 2012 года, проведенный исследовательской группой ЦИРКОН по постсоветским государствам, включая Российскую Федерацию, подтверждает данный диагноз. (Рис. 23). Удельный вес населения идентифицирующего себя в первую очередь в качестве гражданина своей страны в России — наименьший (46%) среди всех постсоветских республик. Украина в полученном рейтинговом распределении оказывалась на предпоследнем месте.
Вместе с тем, опросы ЦИРКОН фиксируют наличие в каждой из республик бывшего СССР доли населения, идентифицирующего себя в качестве «советских». Советского Союза нет уже почти четверть столетия, но связанная с ним идентичность сохраняется. Это указывает на наличие запроса на артикуляцию цивилизационного, сборочного для постсоветского пространства уровня идентичности. Цивилизационная идентичность задавала бы и семантику гражданской идентичности. Смысл государства означал бы в такой уровневой развертке — реализацию цивилизационной миссии.
Рис. 23. Самоидентификация населения постсоветских государств. (указать кем респондент себя ощущает в первую очередь), % (исследовательская группа ЦИРКОН), 2012 г.
Идентичность может формироваться либо на основе традиции, либо — идеи. Традиции цивилизационной идентичности еще частично сохраняются, но потенциалы их воспроизводства от поколения к поколению ослабевают. Остается как выход — выдвижение новой сборочной идеи. По сути, речь должна идти о новой россиецентричной идеологии.
Острота современных геополитических вызовов обусловливает и запрос на идеологический проект, как «послание к миру», выстраивающей идентичность принадлежности к проекту.
Доля населения России в мире — 1,99%. Вместе со всеми русскими, проживающими за рубежом — 2,4%. В современных геополитических реалиях борьбы за передел мира такой демографический потенциал, очевидно недостаточен.
Как увеличить свой силовой потенциал? Ответ тоже очевиден — нужен россиецентричный мировой проект. Этот проект должен быть адресован не только к себе, но и к миру, человечеству. Каждый народ призывается примкнуть к этому обращению. Принимая его, принимается, соответственно, и задаваемая им идентичность.
Но если нет единой мы-общности начинается внутренний конфликт идентичностей. Данные социологических опросов говорят о необходимости бить в набат. Обратимся с этой точки зрения к опросу «Левада-Центра» 2014 года. Первый вопрос формулировался следующим образом: «Как вы считаете, следует ли ограничить проживание на территории России каких-либо народов?». Отвечающие указывали разные народы. Обнаружилось, что считают, что надо ограничивать проживание тех или иных народов 69% россиян. 14% считают, что надо ограничивать все народы, кроме русских. Другой вопрос — «Как вы относитесь к идее „Россия — для русских“?» Она оказалась поддержана 54% респондентов. Третий индикативный вопрос касался Кавказа. Лозунг «хватит кормить Кавказ» поддержало 52% опрошенных. Если настроения большинства будут приняты, это неизбежно приведет к войне и геополитическому распаду. И сценарий «самоликвидации» вполне может быть запущен. (Рис. 24)
Рис. 24. Опросы Левада-Центра об уровне ксенофобии в российском обществе, июль 2014
Две проблемы, которые необходимо решить на пути мы-строительства. Во-первых, это проблема соотнесения «я» и «мы». Как перейти от «я» к «мы»? Для этого надо дать ответ на следующие вопросы.
Первое — это вопрос об историческом единстве. Надо обосновать, почему все те народы, которые проживают на территории России, едины? Если мы говорим об историческом единстве, то кто-то должен представить концепцию исторического единства. Это не вопрос о едином учебнике истории, а вопрос о единой концепции осмысления исторического процесса. Несмотря на все общественные запросы, этой концепции по сей день нет.
Второе — это ценностное единство. Но эти ценности должны быть как-то также артикулированы. Должен, как минимум, наличествовать документ артикуляции этих ценностей.
Геополитическое и геоэкономическое единство. Но кто-то этот геополитически общий интерес должен также сформулировать.
Языковое единство. И, опять-таки, без целевой поддержки языкового единства оно не может быть обеспечено.
Единство культурного и образовательного пространства. Но кто-то должен эти базовые цивилизационно идентичные основы культуры тоже назвать и поддерживать целевым образом.
Наконец, единство как принятие единого проекта. Но для такого единства должно быть единое представление о будущем, сформулирован целевой образ.
Все это сводится к понятию идеологии. Той самой идеологии, которая запрещена действующей Конституцией. Без идеологии мы-строительство — не возможно. (Рис. 25)
Рис. 25. «Я» и «мы» в системе социогенеза
Во-вторых, проблема соотнесения «мы» и «они». Если существуем мы, как некая общность, должны существовать и не-мы, они. И мы-строительство с подходом, навязываемым через все стандарты толерантности, не осуществить. Для формирования идентичности надо сказать, чем «мы» отличаются от «они». И зачастую эта постановка вопроса — конфликтная. (Рис. 26)
Рис. 26. «Мы» и «они» в системе социогенеза
И последнее и, может быть, главное. Формирование сложной, ступенчатой системы идентичности мешает осуществлению внешнего управления. Управлять социумом извне, когда выстроена сложная система идентичности, не так-то просто. А вот когда общество деидентифицировано, расколото на отдельные индивидуумы, тогда принципиальных препятствий для управления из вне нет. (Рис. 27).
Рис. 27. Деидентифицированным сообществом легче управлять
Коллизия глобального управления со стороны бенефициаров и идентичного мы-строительства является ключевой не только для России, но и мира. Они находятся в жесткой коллизии. И, по большому счету, весь пафос выступления сводится к одной формуле — это формула «интеллектуальное сопротивление».
[1] Колесницкий Н.Ф. «Священная Римская империя»: притязания и действительность. М., 1977; Бульст-Тиле М.Л., Йордан К., Флекенштейн Й. Священная Римская империя: эпоха становления. СПб.: Евразия, 2008.
[2] Кожинов В. В. Пятый пункт: Межнациональные противоречия в России. М.: Яуза, Эксм, 2005. С. 51;
[3] Двадцать лет реформ глазами россиян (опыт многолетних социологических замеров). Аналитический доклад. М.: Институт социологии РАН, 2011. С. 154.
[4] Горшков М.К., Шереги Ф. Э. Молодежь России: социологический портрет. М.: ЦСПиМ, 2010. С. 206.
[5] Аналитический отчет по результатам исследования «Региональная толерантность, ксенофобия и права человека в Украине в 2012 году»
[6] Вендина О. И. Московская идентичность и идентичность москвичей // Известия РАН. Серия географическая. 2012. № 5. С. 27–39.
[7] Национальная идентичность и будущее России. Доклад международного дискуссионного клуба «Валдай». М., 2014. С. 12.
http://vbagdasaryan.ru/rossiyskaya-model-myi-stroitelstva-i-vyizovyi-dezintegratsii/