Автор: Кургинян С.Е.
Газета «Суть Времени» Категория: Колонка главного редактора
Просмотров: 2837

2017-2018 Материалы газеты "Суть времени".

С каким врагом столкнулись Советский Союз и мировое коммунистическое движение? Почему этот враг смог взять реванш за свое поражение 9 мая 1945 года? Что нужно сделать для того, чтобы искупить поражение Советского Союза и коммунизма? И что именно должно быть искуплено? Идем ли мы путем этого искупления? И такова ли на сегодня степень нашей самоотдачи, чтобы можно было всерьез говорить о создании не просто высококачественной общественной организации, отстаивающей советское наследие как фактор будущего, а о структуре, готовой к открытию новой страницы в той книге Красного бытия, которую наши враги хотели бы превратить в обычную книженцию, пылящуюся на полках библиотек?

Природа советскости... Значении советскости для мира и для России... Явные и неявные слагаемые советскости... Связь советскости с мировой гуманистической традицией... Величие победительной советской традиции... И, наконец, причины, в силу которых к концу советского периода советскость оказалась лишена предшествующего величия и низведена до горбачевских маразмов...

Верю, что энергия, которая существовала на первом этапе при зарождении «Сути времени», сохранена и усилена. И что к ней добыты за эти шесть лет образованность, компетенция и способность действовать гораздо более конструктивно, цельно, организованно. Верю, что все эти качества будут проявлены. Верю в будущее нашей организации. И в ее возможность действительно ответить на новые вызовы. До встречи в СССР!

21.12.2018 Сброс

Советский коммунизм был подпоркой, позволявшей как-то существовать буржуазному гуманизму, потерявшему способность обходиться без подпорок уже в ходе Первой мировой войны. Подпорка исчезла, буржуазный гуманизм рухнул вслед за коммунизмом...

20.10.2018 Зеркало

Так давайте плыть против течения! И постараемся плыть так, чтобы выплыть. Осознавая, что хлопочем не за себя, а за Россию и человечество

04.10.2018 Ставка на совесть

Скоро наступит время новых региональных выборов. Не успеем оглянуться — наступит время выборов в Государственную думу РФ. На каждом из этих этапов будет — я в этом уверен — работать та самая совесть, наличие которой ставится под вопрос

29.09.2018 Борьба продолжается

Нет ничего хуже, чем отказ от борьбы, когда борьба необходима

21.09.2018 Самоизмена — 2

Наша борьба — это борьба в условиях безвременья. Борьба в условиях необходимости связать цепь времен, починить поломанное время. Сначала это — потом всё остальное

14.09.2018 Самоизмена

По-настоящему ужасна даже не потеря территории, хотя и она ужасна, по-настоящему ужасна именно эта потеря лица. Она же — продажа красного первородства за капиталистическую чечевичную похлебку. Она же — метафизическое падение. Она же — самоизмена

08.09.2018 Да вы и убили-с...

Я не готов признать, что взрослые люди с претензией на гражданственность ведут себя так, как описано у Достоевского, как маленькие дети, застигнутые на месте преступления

25.08.2018 Очевидность

В России построен самый худший из всех возможных видов капитализма. Этот капитализм обладает негативной динамикой

16.08.2018 Купол — 2

Для тех, кто не потерял способность к стратегической оценке ситуации и стратегическому же реагированию на нее, моя модель купола далеко не бесполезна

09.08.2018 Купол

Сначала руководству выморочной кафедры мешают студенты, потом руководству выморочного министерства здравоохранения мешают врачи и больные, а на закуску — выморочной системе мешает общество

27.07.2018 Слово и дело

О стратегическом смысле тех результатов, которые получены движением «Суть времени» к моменту проведения VIII Летней школы

17.01.2018 Семь лет позади — что дальше?

Не отказываясь от волонтерской деятельности, не прячась в башню из слоновой кости, не превращаясь в пикейные жилеты, не уходя с улицы, ядро организации стало понемногу превращаться в новую когорту патриотической гуманитарной интеллигенции, способную влиять на общественные умонастроения

15.10.2017 Наш ответ на «Вызов 2017»

Пока существовал Советский Союз и коммунизм, у человечества была альтернативная модель будущего. Причем такого будущего, которое не является чуть более сытным и комфортным вариантом настоящего. Речь шла о новом человеке, о новом типе социальной жизни

07.04.2017 Грозящая катастрофа и как с ней бороться

Обращение в связи с предстоящим съездом «Родительского Всероссийского Сопротивления»

09.03.2017 8 марта — гуманистический и коммунистический праздник

В глубоко ироническом ключе коммунистическое отношение к женскому уделу подано в очень талантливом фильме «Белое солнце пустыни». Там русский освободитель народов Востока Сухов говорит: «Товарищи освобожденные женщины Востока, с вашим мужем-эксплуататором мы покончили» 

19.01.2017 Ответ длиною в жизнь

Эту статью, которую я пишу 17 января 2017 года, посвящаю памяти наших товарищей, героически погибших в Донецке два года назад. И тому будущему, которого у нас нет и не может быть без живого участия в нем этих наших погибших товарищей

 

 


21.12.2018 Сброс

 

Советский коммунизм был подпоркой, позволявшей как-то существовать буржуазному гуманизму, потерявшему способность обходиться без подпорок уже в ходе Первой мировой войны. Подпорка исчезла, буржуазный гуманизм рухнул вслед за коммунизмом... 

Вольфганг Паули 

Два моих исследования — «О коммунизме и марксизме» и «Судьба гуманизма в XXI столетии», — говоря спортивным языком, выходят на финишную прямую. Я не знаю, сколько времени продлится финал двух этих интеллектуальных марафонов, и сколь долго я буду бежать по этой финишной прямой. Но очень долго по ней бежать нельзя. И в каком-то смысле вот-вот (вновь подчеркну, что не берусь сейчас наполнять это «вот-вот» каким-либо конкретным содержанием) эти два моих крупных исследования будут завершены. Мне кажется, что вначале будет завершена «Судьба гуманизма», а потом уже исследование, посвященное коммунистической проблематике. Но опять-таки зарекаться здесь я не берусь. Потому что такие исследования не выстраиваются тобой в определенном ключе, а напротив, сами тебя тянут в определенную сторону, заманивают в потаенные уголки, пытаются загнать в ловушки.

Такие исследования — это личности, с какого-то времени начинающие существовать отдельно от тебя. И можно лишь угадывать, чего они от тебя хотят, руководствуясь особой интеллектуальной интуицией, на которую возлагал огромные надежды сам Гуссерль и его последователи, развивавшие так называемый феноменологический метод. Я уже обсуждал этот метод и его корифеев (Гуссерля, Рикёра и других), пытаясь объяснять, в чем состоят неотменяемые ограничения любого понятийного метода и почему возможен интеллектуализм, опирающийся не на понятия, а на особые образы, символы, аналитические метафоры, на попытки целостного интеллектуального восприятия особых частностей и обнаружения связей этих частностей с чем-то общим. Причем такого обнаружения, при котором частности не разрушаются, а продолжают существовать в своей целостной первозданности.

Обсуждая это и отказываясь вдаваться в методологические детали, отвергая соблазн, связанный с таким вхождением в детали (а соблазн этот был для меня велик), и по возможности концентрируясь в основном на предмете, а не на методе, который я с давних пор называю целостным, а не системным анализом, я вспоминал своих друзей, которые не столько исходили из подобной методологии доктринально, сколько жили естественной интеллектуальной жизнью, сообразуясь с этой методологией, плавали в ней, как рыбы в воде.

Про такое вспоминание Гёте говорил, именуя его встречей с улыбчивыми тенями. Гёте не раскрывал подробности этих встреч, которые происходят в момент создания определенных текстов. Я сейчас занят написанием текста, позволяющего решить задачу наведения определенных интеллектуальных мостов — между исследованием и его особой финальной частью, между разными исследованиями, посвященными, казалось бы, отличным друг от друга предметам. И эти тени возникают как бы из создаваемого текста. Одна из этих теней — умерший во цвете лет талантливый молодой геолог, веселый, разносторонний и до безумия влюбленный в свою профессию.

1970 год… Якутия… Большой барак посреди тайги (такой барак называют полевой камералкой, то есть местом, где геологи оформляют результаты своих полевых замеров)… Молодой геолог, чья жизнь трагически оборвется через несколько лет, рисует геологическую карту, оформляя результаты своих полевых маршрутов. Рисуя эту карту, он шепчет: «Кто ты? Ты разлом. Ах вот в какую игру ты со мной играешь! Ты прячешься? Нет, миленький, я тебя найду, я не поддамся на твои заигрывания. Я знаю, что ты идешь не налево, а направо. Ты от меня не спрячешься. Ах вот какое ты выкидываешь коленце! Думаешь, я совсем дурак и не пойму, что ты мне морочишь голову? А я, мой миленький, хоть и дурачок, но не совсем. Ну покажи, покажи мне свой настоящий хвостик!»

К сведению тех, кто совсем не знаком с геологией (а таково большинство читателей), сообщаю, что геологический разлом фактически ничем не отличается от места, где сломалась, то бишь сместилась, кость или опять-таки сломалась, то бишь сместилась, какая-нибудь доска или стена. Просто ломаются не такие малые материальные объекты. Под огромным давлением за огромные сроки смещаются напластования геологических пород, и в месте их смещения образуются месторождения тех или иных полезных ископаемых. Геологическая карта — это творческая интерпретация сделанных замеров: «Вот здесь выходят на поверхность одни пласты, а тут другие». Замеров не так много. И пойди еще разберись, изогнулся пласт или его порвало огромное напряжение, создаваемое теми или иными очень медленными и могучими геологическими процессами.

Геолог, создающий целостную картину сосуществования различных пластов и выявляющий место, где проходит разрывающий эти пласты разлом, ничем, по сути, не отличается от следователя, восстанавливающего картину преступления и пытающегося по этой картине восстановить образ преступника. Геолог, решая эту задачу, взаимодействует с сущностью под названием «разлом» и разговаривает с нею, задавая ей вопрос о том, кто же она такая и куда прячется. А следователь разговаривает с сущностью под названием «преступник», задавая ей вопрос, кто она такая и куда прячется.

Я отлично понимаю разницу между преступником, то есть человеком, наделенным разумом, характером, психотипом, целеполаганием и так далее, — и разломом, который всего этого лишен начисто. Но исследователь разговаривает с любой сущностью, которую он исследует, коль скоро эта сущность прячется и ее надо обнаруживать. Эта сущность может иметь или не иметь разума, обладать или не обладать способностью к автономному поведению. Но какова бы ни была эта сущность, исследователь, разбираясь в том, что она скрывает, ведет себя с нею одним и тем же способом.

Является ли этим исследователем некий Шерлок Холмс, анализирующий поведение разумного преступника…

Является ли таким исследователем охотник-следопыт, описанный, например, Фенимором Купером, напряженно следящий за поведением как бы неразумного, но очень хитрого и коварного зверя…

Является ли таким исследователем геолог, вопрошающий разлом, или физик, разгадывающий загадки той или иной элементарной частицы…

В каждом из этих случаев поисковый метод разгадки тех или иных загадок, задаваемых человеком, зверем или природой, скрывающей то или иное месторождение, основан на одном и том же — на своеобразном разговоре с разгадываемой сущностью. Разговор этот ведется вне зависимости от того, принадлежит ли она к миру разумных существ, миру доразумной живой природы или к миру природы неживой, но столь же загадочной и ускользающей от взгляда естествоиспытателя.

Альберт Эйнштейн говорил, что он исследует физический мир только для того, чтобы разгадать мысли творца, который этот мир создал. Я понимаю, что такой метод отличается от обычного научного метода, основанного на том, что есть исследующий нечто субъект и есть это нечто как объект. И что всё основано на неспособности объекта уподобиться субъекту и начать собственную интеллектуальную игру. И что как только объект, превращаясь в субъект, начинает такую игру, наука превращается в гораздо более сложную интеллектуальную процедуру, которую именуют Игрой. Казалось бы, такое возможно, только если исследователь разгадывает загадки поведения существа, обладающего той же природой, что и он, то есть загадки человеческого поведения.

Понятно, что именно так ведет себя преступник, скрываясь от следователя… Но может ли так вести себя атом, скрываясь от частиц, бомбардирующих его по воле исследователя?

Казалось бы, не может. Но эта невозможность носит абсолютный характер в случае, если исследователь взаимодействует с обычным, классическим миром, каковым для физики является так называемый ньютоновский мир. Впрочем, и тогда можно говорить о разгадываемых «мыслях бога», которые отпечатаны в этих самых как бы бездушных атомах. И говорил об этом не только Альберт Эйнштейн, которого считают создателем мира, альтернативного ньютоновскому, и который на самом деле сделал всё возможное для того, чтобы спасти ньютоновскую классику, но и сам Исаак Ньютон. А как только мы из так называемого классического мира, который я считаю нужным именовать ньютоновско-эйнштейновским, переходим в неклассический мир квантовых парадоксов (Эйнштейн квантовую механику так и не принял, заявив, что ему известно из первоисточника, что Старик не играет в кости), то поди разберись, в чем состоит подлинная природа взаимоотношений исследователя с квантовым волновым пакетом. Прячется ли этот пакет от исследователя, подлаживается ли он под его процедуры, дурача исследователя, или ведет себя автономно от исследователя, — это открытый вопрос, на который каждый из великих физиков, включая нобелевских лауреатов, отвечал по-разному.

Возьмем хотя бы швейцарского физика-теоретика Вольфганга Паули (1900–1958), лауреата Нобелевской премии, первооткрывателя загадочного нейтрино, тесно взаимодействовавшего с психологом Карлом Юнгом, занимаясь так называемым духом материи, а также понятием «синхроничность». На самом деле для Паули вопрос о том, обладает ли его нейтрино субъектностью, какой-то особой разновидностью мышления, какой-то сопричастностью духу или тому, что с давних пор называется unus mundus (единый мир), не имел однозначного ответа. И Паули мучился, пытаясь этот ответ получить и обращаясь за помощью в том числе к Юнгу, пытавшемуся заглянуть в те глубины человеческого мира, в которых собственно человеческое соединяется и с космосом, и с чем-то еще более объемно загадочным. Известная притча по поводу Паули, которую сочинили его друзья и соратники, звучит так: «После смерти Паули требует встречи с Богом. Добившись этой встречи, Паули спрашивает Бога, почему так называемая постоянная тонкой структуры, она же — постоянная Зоммерфельда, будучи фундаментальной физической постоянной и характеризуя силу электромагнитного взаимодействия, равна одной сто тридцать седьмой. Тут главное именно это „почему“. Паули проявляет на том свете такую настойчивость, что Бог идет к доске и начинает писать одно уравнение за другим. Паули сначала приходит в восторг, но потом находит ошибку и начинает резко критиковать Бога, обвиняя его в написании совершенно неверных уравнений».

Согласитесь, такие притчи при всех их внешней шутливости на самом деле говорят об особых формах взаимодействия настоящих исследователей даже с тем, что привычно именуется неживой материей. Что уж говорить о более сложном!

Однако я сейчас поднимаю перед читателем эти общие вопросы вовсе не затем, чтобы нырнуть в особо фундаментальную проблематику, сопряженную с ответом на эти вопросы (притом что окончательный ответ тут в принципе невозможен).

Я всего лишь хочу подчеркнуть, что создаваемый текст для меня ничем не отличается, скажем так, от того, чем было нейтрино для Паули или профессор Мориарти для Шерлока Холмса.

Текст для меня — это сущность, развивающаяся по своим законам и играющая в свои игры с тем, кто эту сущность как бы создает. В частности, текст спрашивает: «А ты точно уверен, что ты меня создаешь? Ведь, может быть, это я создаю тебя в каком-то смысле? Или мы оба создаем друг друга?»

Общаясь с создаваемым текстом, вы можете, опираясь на определенную интуицию, угадать, что выходите на финишную прямую. Но вы не можете определить ее длину, ее траекторию и многое другое. Я знаю, что выхожу на финишную прямую, но не знаю, какова она. Значит ли это, что я ничего не знаю? Нет, конечно.

Я знаю, например, что пора перебросить мост между основным исследованием и тем, что я называю его финишной прямой. А также мост между двумя разнородными исследованиями, проводимыми мною фактически параллельно.

А еще я знаю, что такой мост должен быть простым, и в каком-то смысле сводиться к одному слову. Как минимум он должен быть резко проще, чем само исследование и его финишная прямая. И я знаю, что такая простота должна родиться на стыке самого исследования и финишной прямой — не раньше, но и не позже.

Я знаю, наконец, что мост может, а в каком-то смысле даже и должен обладать иной природой, чем основной текст.

Вначале о такой простоте.

Она для меня сводится к одному слову — сброс.

Я не спрашиваю себя и других, имеет ли место этот самый сброс. Я его вижу воочию и всё тут. Не видел бы я его воочию — может быть, вся моя жизнь выглядела бы иначе. Я занимался бы не тем, чем занимаюсь, я относился бы к происходящему не так, как отношусь. Но я этот самый сброс не просто осознаю, я его именно вижу.

Что я имею в виду под сбросом?

Я имею в виду крах коммунизма как определенной модели восхождения человека. Модели, предполагающей, что человек восходит к новому человеку. И что для этого восхождения нужны определенные социальные, культурные и прочие условия. Они же — коммунистическая мироустроительность, жизнеустроительность, коммунистическая духовность и так далее.

Крах этой коммунистической модели восхождения наложился на предшествующий крах другой сходной модели — общегуманистической. Она же — буржуазно-гуманистическая модель. Она же — крах проекта Модерн.

Этот крах фактически произошел в ходе Первой мировой войны. Но тогда данная модель не рухнула, как дом, полностью потерявший устойчивость и прочность. Почему не рухнула? Потому что ее, что называется, подперла коммунистическая модель.

Именно поэтому все великие гуманисты XX века очень трепетно относились к советскому коммунистическому эксперименту, надеясь, что коммунисты обеспечат некое восхождение человека к тому, что они называют новым человеком, или хотя бы поселят в души отчаявшихся людей надежду на возможность такого восхождения.

Что же касается отчаявшихся людей, то они нуждались в другой модели, и им она была предоставлена. Кем? Гитлером и его оккультными мудрецами. Они предоставили человечеству некую модель нисхождения. Она же — яростный антигуманизм. Она же — метафизика воли к власти. Она же — вечное возвращение Ницше.

Отчаявшиеся люди начали реализовывать эту модель как всемирную и безальтернативную. Они сильно преуспели в этом, но натолкнулись на людей, вдохновленных новой надеждой на восхождение. Человечество отчаяния, вкусившее нацизма как квинтэссенции некоего черного нисхождения, столкнулось с человечеством надежды, оно же — человечество, вдохновленное великим идеалом восхождения к новому человеку.

Человечество отчаяния было временно побеждено человечеством надежды. Эта победа и есть победа советского народа в Великой Отечественной войне. В авангарде человечества надежды стоял именно советский народ. Но он повел за собой очень и очень многих.

Преступление Хрущева и его подельников состояло даже не в том, что они разоблачили так называемый культ личности Сталина, и даже не в том, что они его «разоблачили» безобразнейшим образом, выведя себя из зоны критики, не проанализировав сколь-нибудь глубоко природу того, что они разоблачали, не озаботившись проблемой травмы такого разоблачения. Настоящее преступление Хрущева (притом что то, что я перечислил выше, тоже преступно) состояло в том, что коммунистическая модель, в которой человек должен восходить к новому человеку, то есть модель духовного коммунизма, была тихой сапой отменена и заменена тем, что Эрих Фромм справедливо назвал гуляш-коммунизмом. Вместо восхождения к новому человеку было прямо сказано, что цель социализма (привожу прямую цитату из программы КПСС, принятой хрущевцами на XXII Съезде КПСС в 1961 году) — «всё более полное удовлетворение растущих материальных и культурных потребностей народа путем непрерывного развития и совершенствования общественного производства».

Не было сказано не только о восхождении человека к новому человеку, не было сказано даже о духовных потребностях народа. Всё свелось, во-первых, к материальным и культурным потребностям. И, во-вторых, к их удовлетворению за счет развития и совершенствования производства — пусть общественного, неважно, но производства. А какие потребности может удовлетворить рост любого производства? Конечно же, в первую очередь материальные. И все понимали, что речь идет именно об этих потребностях, об их всё более полном удовлетворении при социализме. А при коммунизме?

Воспевая коммунизм, во второй части программы КПСС, принятой на XXII съезде, партия в лице ее хрущевских идеологов фактически ничего не сказала о человеческом восхождении, о том, как оно будет происходить, какую будет иметь целевую направленность. Всё это было подменено набором общих слов по поводу того, что при коммунизме не будет классов, а также напористой, нахрапистой вульгарной декларативностью, согласно которой главное состоит в том, чтобы построить материально-техническую базу коммунизма. А всё остальное, мол, приложится автоматически в условиях подобного построения. Соответственно, говорилось обо всем: о задачах партии в области построения этой самой материально-технической базы (запомнили? — материально-технической), о задачах партии в области подъема материального благосостояния народа (запомнили? — материального благосостояния), о задачах партии в области государственного строительства, национальных отношений, о задачах партии в области сотрудничества с соцстранами, о совершенствовании самой партии.

Помимо этого нечто было предложено в преамбуле ко второй части Программы (это нечто называлось «Коммунизм — светлое будущее всего человечества»). А также в пятом разделе второй части этой Программы. Раздел назывался «Задачи партии в области идеологии, воспитания, образования, науки и культуры». Там было сказано и о создании подлинного богатства духовной культуры, и о воспитании нового человека в процессе активного участия в строительстве коммунизма. Но это строительство нового человека было спущено на тормозах и подменено формированием у человека научного мировоззрения, трудовым воспитанием человека, утверждением морали, развернутым аж в целый Моральный кодекс строителей коммунизма, развитием пролетарского интернационализма и социалистического патриотизма.

Когда же речь дошла до всестороннего и гармонического развития человеческой личности, то всё свелось к:

  • преодолению пережитков капитализма в сознании;
  • избыванию этих капиталистических пережитков прошлого;
  • некоему предоставлению больших возможностей в том, что касается некоего приобщения к чему-то хорошему;
  • сокращению времени на материальное производство;
  • преодолению религиозных предрассудков за счет укрепления научно-материалистического понимания без оскорбления чувств верующих, но с разоблачением фантастических вымыслов религии о сверхъестественных силах.

Короче, уже на XXII съезде стало ясно, что никаких фундаментальных новых целей у советских коммунистов нет, что всё, кроме роста материального благосостояния, забалтывается и пробалтывается и что реально речь идет только об этом самом благосостоянии, то есть об определенном варианте потребительского общества. В котором потребитель будет иначе обихожен, а потребляемое будет иначе распределено. А когда потребителя иначе обиходят и иначе распределят потребляемое, а само это потребляемое станет «восхитительно огроменным», то все остальные проблемы решатся сами собой.

Недавно я давал интервью датскому журналисту. И натолкнулся на необходимость переводить на английский Фроммовское словосочетание «гуляш-коммунизм». Поди еще разберись, что такое гуляш по-английски! Журналист, поняв, над чем я мучаюсь, сказал, что не надо специально переводить это словосочетание, что весь мир понимает, что такое «гуляш-коммьюнизм». И что в тот момент, когда на XXII съезде была принята соответствующая программа, все поняли, что коммунисты отрекаются от решения на практике задачи восхождения человека к новому человеку. Что тем самым коммунистический духовный проект отменяется. А без него этот самый коммунизм начнет умирать стремительно. Потому что советское общество потребления не выдержит конкуренции с западным обществом потребления.

Программа КПСС была принята в 1961 году. А в 1965-м вышло произведение Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Авторы написали это произведение в 1964 году. Разрыв между принятием программы партии и написанием произведения минимальный, но за это время происходит снятие Хрущева. Причем после этого снятия потребительская модель коммунизма не только не корректируется в сторону духовности, но и приобретает фактически абсолютный характер. Стругацкие с высокомерной иронией говорят о создании или, точнее, выведении нового вида «шариковщины» и о том, что это подменило собой проблему нового человека, подмяло ее под себя, растворило в бурном росте хищной пожирательности.

Уже тогда Стругацкие фактически ликуют, говоря о скором крахе коммунистической «потребиловки», ухитрившейся вывести новую модель совка-потребителя, который в обсуждаемом произведении именуется его создателями кадавром.

Иоганн Лундбю. Охотник с собакой. 1845

Создатель кадавра Выбегалло, этакий новый профессор Преображенский, лишенный каких-либо привлекательных черт, которыми Булгаков все-таки наделял создателя предыдущей модели гностического недочеловека Шарикова, так описывает своего кадавра:

«Главное — что? — с готовностью провозгласил Выбегалло. — Главное, чтобы человек был счастлив. Замечаю это в скобках: счастье есть понятие человеческое. А что есть человек, философски говоря? Человек, товарищи, есть хомо сапиенс, который может и хочет. Может, эта, всё, что хочет, а хочет всё, что может. <…> Ежели он, то есть человек, может всё, что хочет, а хочет всё, что может, то он и есть счастлив. Так мы его и определим. Что мы здесь, товарищи, перед собой имеем? Мы имеем модель.

Но эта модель, товарищи, хочет, и это уже хорошо. <…> И еще, товарищи, вы сами видите, что она может. И это еще лучше, потому что раз так, то она… Он, значить, счастливый. Имеется метафизический переход от несчастья к счастью, и это нас не может удивлять, потому что счастливыми не рождаются, а счастливыми, эта, становятся. Вот оно сейчас просыпается… Оно хочет. И потому оно пока несчастливо. Но оно может, и через это «может» совершается диалектический скачок. Во, во!.. Смотрите! Видали, как оно может? Ух ты, мой милый, ух ты, мой радостный!.. Во, во! Вот как оно может! (Кадавр, проснувшись, начинает обжираться — С. К.)

Минут десять-пятнадцать оно может <…> здесь мы имеем процесс… здесь у нас всё в движении! Покой у нас, как и полагается быть, относителен, движение у нас абсолютно. Вот так. Теперь оно смогло и диалектически переходит к счастью. К довольству, то есть. Видите, оно глаза закрыло. Наслаждается. Ему хорошо. Я вам научно утверждаю, что готов был бы с ним поменяться. В данный, конечно, момент… <…> Вот теперь оно дремлет, но это еще не всё.

Потребности должны идти у нас как вглубь, так и вширь. Это, значить, будет единственно верный процесс. <…> Выбегалло, мол, против духовного мира. Это, товарищи, ярлык. Нам, товарищи, давно пора забыть такие манеры в научной дискуссии. Все мы знаем, что материальное идет впереди, а духовное идет позади».

Наивным людям могло казаться, что Стругацкие критикуют советский крен в потребительство. Но на самом деле они любовались кадавризацией, запущенной творцами гуляш-коммунизма. Они знали, что эта кадавризация станет смертью коммунизма, причем эта смерть не за горами.

Назовите эту кадавризацию иначе: потребительством, омещаниванием, обществом «ням-ням». Тут важно, что она была запущена и она сработала. Сработав, она — конечно же, при помощи врагов коммунизма, запустивших этот процесс, — убила и советское общество, и советское государство. Но этим всё не закончилось. Советский коммунизм был подпоркой, позволявшей как-то существовать буржуазному гуманизму, потерявшему, как я уже говорил, способность обходиться без подпорок уже в ходе Первой мировой войны.

Подпорка исчезла, буржуазный гуманизм рухнул вслед за коммунизмом. Ибо, повторю еще раз, без подпорки он не мог сохранять устойчивость, а подпорка… того… приказала долго жить.

Соответственно, буржуазный гуманизм, он же — гуманизм Модерна, завалился следом за коммунизмом.

Иначе говоря, следом за декоммунизацией произошла дегуманизация. Но на этом всё тоже не остановилось. Сброс — это лавина, которая сметает всё на своем пути.

Следом за декоммунизацией и дегуманизацией произошла дехристианизация, которую Иоанн Павел II, боровшийся с коммунизмом, назвал пришествием цивилизации смерти. Следом за дехристианизацией завалились все мировые религии. Кроме ислама, который не завалился, а мутировал, но всё в том же антигуманистическом ключе. То есть превратившись из великой мировой религии под названием ислам в некий сконструированный исламизм. Притом что авторы этой конструкции — всё те же организаторы сброса.

Столь же активно заваливается всё патриархальное общество, даже в его условно языческих вариантах.

По всему миру триумфально шествует культ золотого тельца, ошибочно принимаемый за капитализм (хоть бы и загнивающий, но якобы всё же капитализм). На самом деле капитализм, взращенный в недрах протестантизма и иудаизма, яростно противостоявший культу золотого тельца, уже умер в своем иудейско-протестантском, совместимом с гуманизмом классическом варианте. Отсутствуют все слагаемые такого классического капитализма. Нет частной собственности в ее капиталистическом варианте — ее место занимают какие-то странные фонды, где у кого-то есть аж два процента акций (а то и меньше). Нет классической буржуазной семьи. Нет буржуазной нации, буржуазного суверенитета, буржуазной морали, буржуазного права. Всё это разрушается и подменяется какой-то исступленной деструктивной оргиастичностью, фундаментально извращенческой по своей сути. Напрямую говорится о:

  • конце гуманизма;
  • конце истории;
  • конце проекта «Человек».

На первый план выступает опять метафизика воли к власти. Но она на этот раз является не учредительницей нового мирового порядка, о котором говорил Гитлер, а учредительницей нового мирового беспорядка.

Вовсю восхваляется хаос. Его изучают, пестуют, используют.

Всё это вместе и представляет собой фундаментальный сброс, порожденный крахом советского коммунизма, советского общества и советского государства.

И уверяю вас, если всё сводить к одному слову и понимать значение этого слова, то квинтэссенцией нашей новой фундаментальной ситуации является именно этот сброс. Если понимаете, что такое сброс, то всё остальное становится достаточно ясно.

Я этот сброс просто вижу. И поскольку я вижу его как предельный вызов, то и исследование коммунизма, и исследование судьбы гуманизма порождены не моим стремлением к теоретическим изыскам, а стремлением разобраться в этом сбросе по существу.

Заявив об этом, я начал перекидывать мост между своими исследованиями коммунизма и гуманизма, и той их финальной частью, которую я называю финишной прямой. Одновременно я начал перекидывать мост между двумя исследованиями — коммунизма и гуманизма. Но для того, чтобы мост был сформирован до конца, нужен текст иной природы, нежели то, что я написал до сих пор и буду писать после выхода на финишную прямую.

Таким совсем другим текстом для меня случайно стал разговор на одной из многочисленных телепрограмм, в которых я участвовал. Почему-то эта программа резко отличалась от других и породила искомый мною политический, полемический «совсем другой текст», с которым я бы хотел сейчас ознакомить читателя. Причем предлагаю ему ознакомиться и с этой моей развернутой преамбулой, и с этим текстом.

После такого ознакомления начнется обещанное мною читателю движение по так называемой финишной прямой. 

 

https://rossaprimavera.ru/article/1d396dcf?gazeta=/gazeta/309

 


20.10.2018 Зеркало

 

Так давайте плыть против течения! И постараемся плыть так, чтобы выплыть. Осознавая, что хлопочем не за себя, а за Россию и человечество 

Маргарет Барнард. Гребцы. Ок. 1925–1930

Этот номер — трехсотый. То есть праздничный. В том смысле, в каком существуют настоящие праздники, которые почти невозможны в современную эпоху. Ведь что такое праздник? Это возможность оглянуться назад и одновременно посмотреть вперед. Для чего, например, праздновать пятилетие нашей коммуны или трехсотый номер нашей газеты? Для того чтобы, отрешившись от суеты, вместе с товарищами посмотреть на пройденный путь и попытаться заглянуть в будущее.

Согласно марксистской теории деятельности, отдельные люди и коллективы — как малые, так и крупнейшие — сначала опредмечивают себя в деятельности, а потом, посмотрев на эту деятельность, впитывают ее в себя, преобразуя себя самих во время этого впитывания. Это называется распредмечиванием. Тут всё буквально по-библейски. Посмотрел на труды свои и увидел себя, как в зеркале. Я не буду обсуждать, смотрится ли человек в другого, как в зеркало. Наверное, смотрится. Но я точно знаю, и не только по себе, что человек смотрится в свою деятельность, как в зеркало. Один из видов нашей деятельности — эти самые триста номеров газеты. Давайте посмотрим на себя и на мир, вооружившись этим зеркалом под названием «результаты деятельности».

Когда мы начинали издавать газету «Суть времени», то никому из ее создателей в страшном сне не могло присниться издание не то что трехсотого, но даже и сотого номера. Мы планировали другое.

Что именно? А вот что:

Сначала — быстрое написание в газете определенных статей по определенным направлениям.

Чуть позже — издание учебников на основе этих статей.

Затем — открытие высшего учебного заведения на основе учебников.

И, наконец, закрытие газеты.

Почему мы так относились к нашему начинанию?

Помню, что еще до того как вышел первый номер газеты, меня посетил один известный представитель европейской элиты, твердо убежденный, что мировая катастрофа неминуема и даже желательна, и убеждавший меня в том, что пора осмысливать посткатастрофический диалог России и Европы. На мое предложение преодолеть катастрофу, затормозить ее, повернуть процесс в другую сторону мой собеседник отреагировал отрицательно. Он сказал, что все умные люди отошли в сторону, предоставив идиотам возможность управлять Европой и что одного моего разговора с каким-нибудь Гордоном Брауном будет достаточно, чтобы я убедился в роковом характере ситуации.

Разговор надо было чем-то завершать. И я, чтобы переключиться на другую тему, стал рассказывать собеседнику о том, что собираюсь издавать газету. Поскольку я люблю играть с небольшими изменениями названий (телепередача «Суд времени» — движение «Суть времени»), то на вопрос собеседника, как будет называться газета, я ответил, что собираюсь ее назвать не «Искра», а «Искры». Никакой глубокой мысли эта моя выдумка, в итоге разговора с собеседником обнаружившая свою вредность, конечно же, не имела. Но собеседник тонко улыбнулся и сказал: «Вот-вот, их и собирайте. И больше ничего не делайте».

Для того чтобы читатель осознал степень гностичности и самого собеседника, и его катастрофофилии, и его особого понимания значения слова «искры», приведу определение, которое в 1966 году было дано на одном из авторитетных гностических совещаний: «Гностицизм — секта второго столетия, имеющая последовательную серию особенностей, которые вытекают из идеи наличия в человеке божественной искры, происходящей из божественной сферы, в которую попадают этот мир, судьбы, рождения и смерти. Будучи должным образом пробужденными божественным Я, эти искры воссоединяются».

Существует определенная перекличка между этой гностической идеей собирания искр и каббалистическим представлением о так называемом поднятии искр.

Согласно этой идее, искры божественного света оказываются пойманными в ловушку материальности и должны быть оттуда извлечены. Очень подробно идею таких искр разбирал выдающийся и, как я считаю, достаточно зловещий психоаналитик Карл Юнг — он детально рассматривал идею собирания искр, спасания искр от смешения с темными водами материи.

Я здесь не имею возможности подробно знакомить читателя с той литературой, в которой описана идея собирания искр. Скажу лишь, что в конечном счете речь идет о собирании меньшинства, достойного спасения, и об обеспечении его спасения в лоне неизбежной катастрофы.

После такого разговора с весьма компетентным собеседником я, естественно, отказался от желания назвать газету «Искры». Но это не означает, что в момент принятия решения об издании газеты «Суть времени» нас не вдохновляли некоторые, конечно же, не буквальные параллели между той «Искрой», которую Ленин считал зачинателем будущего политического субъекта, способного реализовать коммунистический проект, и нашей газетой, которую (внимание!) мы никогда не считали обычным средством массовой информации.

Впрочем, и «Искра», сыгравшая огромную историческую роль, не была подобным обычным СМИ своей эпохи. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно беглого рассмотрения истории тогдашней «Искры», которую обычно называют ленинской.

Первый номер этой газеты, с изданием которой Ленин связывал свои надежды на преодоление беспомощного, так называемого кружкового этапа российского политического марксизма, вышел в Лейпциге 24 декабря 1900 года.

До 1902 года «Искра», в отличие от нашей газеты, издавалась не раз в неделю, а раз в месяц.

С 1902 года она стала издаваться чаще, но опять-таки не раз в неделю, а раз в две недели.

Тираж «Искры» составлял 8000 экземпляров. Поскольку «Искра» издавалась реже, чем наша газета, то есть почти буквальное совпадение нашего тиража с тиражом «Искры».

Ленин вышел из редакции «Искры» уже 1 ноября 1903 года. То есть с Лениным было издано 52 номера «Искры» (от первого до пятьдесят второго).

Затем «Искра» стала меньшевистской. Меньшевики издали еще шестьдесят номеров «Искры»: от пятьдесят третьего до сто двенадцатого.

Издание газеты «Искра» прекратилось в октябре 1905 года, то есть через пять лет после начала данного газетного проекта. Издано было сто двенадцать номеров.

Эти сто двенадцать номеров фактически определили дальнейшую картину всего XX века. А значит, судьбу страны, судьбу мира.

При всем отсутствии прямых аналогий между нашим изданием и «Искрой», у нас как основателей данного начинания был перед глазами определенный прототип. Который вовсе не предполагал ни длительности газетного начинания, ни его особой массовости.

Мы реализовали всё, что намеревались.

Мы издали по материалам нашей газеты учебники.

Мы создали на основе этих учебников и, имея в виде прототипа ленинскую школу в Лонжюмо, а также школу на Капри, свою «Школу высших смыслов».

Мы имели все основания закрыть после этого газету. Но мы этого не сделали.

Не сделали мы и другого — мы не перевели свою странную затею в формат обычного медийного начинания.

Почему мы продолжаем издание газеты, а движение «Суть времени» продолжает ее распространение? Почему мы продолжаем это при том, что наше начинание страшно далеко от издания и распространения обычной газеты? Почему мы издаем газету очень и очень необычную? Почему на это продолжают тратить силы, причем немерено, и те, кто пишут материалы, и те, кто издают газету, и те, кто ее распространяет? В чем смысл этого скорбного труда, осуществляемого на пределе, а иногда и за пределами возможностей?

Ведь всё происходит на общественных началах! Газету издают, причем блестяще, буквально несколько наших героических активистов, притом что в издании любой обычной газеты участвуют многие десятки, а то и сотни людей. Материалы в газету пишут опять-таки только те, кто способен производить интеллектуальную продукцию достаточно высокого качества. А таких людей немного. И их число, увы, не увеличивается с той скоростью, которую мы предполагали. А значит, все: и пишущие, и выпускающие, да и распространяющие тоже — работают фактически на износ.

Почему они продолжают так работать, выпуская номер за номером? В чем смысл подобного невероятно сложного для осуществляющих его людей начинания? Почему оно длится намного дольше, чем длилось издание газеты «Искра»? Почему оно длится после того, как были выполнены цели, поставленные нами на первом этапе издания газеты? Притом что первый этап рассматривался нами как единственный?

300 номеров газеты, выходящих один за другим каждую неделю, — много это или мало? В любом случае это немало. Для нашего начинания это не просто немало, а страшно много.

Но если бы речь шла об обычной газете, то существуют ежедневные газеты, выходящие на протяжении десятилетий, для которых серьезным юбилеем является не трехсотый, а трехтысячный номер. Но для всех читателей нашей газеты очевидно, что речь идет о газете очень и очень необычной.

Так почему мы, сгибаясь под почти непосильной ношей, продолжаем идти выбранным путем? Почему не умирает это странное начинание? Почему не исчезает тот круг читателей, который задан нетипичностью, глубокой необычностью нашей газеты? А ведь наша необычность, казалось бы, очень и очень сильно препятствует расширению столь важного для любой газеты круга читателей.

Только ли препятствует?

Рассмотрим, отвечая на этот вопрос, прежде всего статьи, выходящие подряд в каждом номере по принципу «продолжение следует» месяц за месяцем и чуть ли не год за годом. Казалось бы, это противоречит любой вменяемой газетной политике. Хотя бы потому, что каждый новый читатель сталкивается с необходимостью ознакомиться с тем, что было напечатано в предшествующий период. А если этот период исчисляется многими месяцами, то не так-то просто ознакомиться. Значит, мы сильно осложняем вовлечение новых читателей в чтение своей газеты, притом что такое вовлечение, на первый взгляд, является альфой и омегой любой вменяемой газетной политики.

Почему я говорю «на первый взгляд»? Потому что флагманом патриотической публицистики в 1990-е годы, безусловно, была газета «Завтра». Скажу больше: если бы этой газеты не было в лихие 1990-е, то, возможно, не было бы масштабной, хоть и небезусловной, ресоветизации сознания граждан России. Можно ли вообще говорить о такой ресоветизации? Да, можно, хотя и с очень серьезными оговорками.

Разве результаты передач «Суд времени» и «Исторический процесс» не говорят об этой ресоветизации? Разве не говорят о ней многие — наши в том числе, но и не только — социологические опросы? Лично я убежден, что такая ресоветизация родилась не на пустом месте, по принципу маятника (общество переело десоветизации и начался обратный процесс), а только потому, что Проханов и его команда гнули свою линию, проявляя, конечно же, определенную непоследовательность, но никогда не превращая эту непоследовательность в капитуляцию, отказ от стратегической оппозиционности, желание угодить изменчивым вкусам так называемого массового читателя.

Александр Андреевич Проханов не был советским номенклатурщиком, в отличие от многочисленных перебежчиков — как публицистических, так и политических. Если мне не изменяет память, он вообще не был членом КПСС. Ну что ж, может быть, именно поэтому он был свободен… Нет, не от любви и от плакатов, как Маяковский, а от другого.

Во-первых, от номенклатурного синдрома подлаживания под конъюнктуру (знаменитое «У меня не было ни левого, ни правого уклона, я колебался вместе с линией партии»).

Во-вторых, от ретроградной упертости, присущей партийному меньшинству, не отказавшемуся от своей идеологии и потому заслуживающему уважения, но неспособному отвечать на новые вызовы. При том, что главным вызовом был сам распад СССР и крах коммунистической системы.

Проханов мог почуять слабые места коммунистической идеологии, он не благоговел перед советскими марксистскими хрестоматиями с их бессмысленными претензиями на адекватность настоящему марксизму. Да и перед марксизмом Проханов не благоговел. Соответственно, он мог позволить себе широту идеологического маневра, притом что эта широта не превращалась во всеядность или хулу на основные фундаментальные ценности.

Я пишу в этой статье о Проханове 1990-х потому, что без него не было бы газеты «Завтра», а без газеты «Завтра» не было бы ни нынешней весьма скромной и сомнительной, но очень дорого давшейся ресоветизации, ни той интеллектуальной линии, которую в этой газете проводил я и мои ближайшие соратники.

Широта Проханова и его незацикленность на себе (очень редкое свойство в так называемом патриотическом сообществе) позволили сформироваться сразу нескольким интеллектуально-политическим направлениям, в том числе и нашему. И негоже забывать об этом. Кому бы ни принадлежали слова «мы все вышли из гоголевской «Шинели» — Достоевскому или французскому публицисту, который осмысливал творчество Достоевского, крайне важна сама способность к обнаружению чего-то такого, из чего ты выходишь. Вышла ли вся гуманистическая русская литература из гоголевской «Шинели» или из страстной литературной критики Белинского — это отдельный вопрос. Но из чего-то ведь она вышла. И сколь бы ни велика была в этом роль гениального Пушкина, гуманитарный инстинкт подсказывает, что не из него она вышла, а из чего-то менее гениального и самобытного и одновременно более внятного, граничащего в своей внятности с публицистической политической страстностью.

Про себя и своих ближайших соратников я твердо могу сказать, что все мы вышли из газеты «Завтра», с которой сотрудничали, с которой временами рвали отношения, восстанавливая их после каждого очередного разрыва.

Впрочем, еще до газеты «Завтра» и до предшествовавшего ей прохановского «Дня» существовала еще и «Литературная Россия», чье политическое содержание определял писатель и публицист Святослав Рыбас. Помню свой дебют в этой газете. Шел 1989 год. Перестройка была в разгаре. Любое посягательство на нее рассматривалось как кощунство. Я написал статью «О механизме соскальзывания», в которой констатировал начало агонии этой самой перестройки и описывал то, как эта агония перейдет в активную фазу, если этому не будет оказано чрезвычайного политического противодействия.

Статья должна была выйти в газете «Правда». Сначала она была подписана к печати и набрана. Но потом набор был рассыпан по распоряжению архитектора перестройки Александра Николаевича Яковлева. В ЦК КПСС мне сообщили о том, что и эта конкретная статья, и любые сходные материалы не будут изданы ни в одной партийной газете и что издание таких статей по указанию Яковлева приравнивается к подкопу под перестройку. Один из очень порядочных и толковых работников аппарата ЦК КПСС посмотрел на меня с сожалением и сказал: «Можно попробовать напечатать вашу статью в „Литературной России“, но тогда вы сразу станете персоной нон грата для всех так называемых приличных людей. Потому что газету эту приличные люди считают черносотенной». Сделав паузу, он добавил: «Ну так мне звонить Рыбасу или не надо? Вы решаетесь на эту авантюру?» Я сказал, что решаюсь. Встречаюсь с Рыбасом, и мы начинаем работать. О работе этой я сохранил теплую память, Рыбас оказался человеком и умным, и порядочным, и талантливым.

В этой же газете я прочел статью Александра Проханова «Трагедия централизма». Статья была яростной и талантливой. Было видно, что она написана человеком, страстно переживающим происходящее. С тех пор Александр Андреевич написал, я думаю, многие тысячи статей — иногда таких же талантливых, иногда проникнутых горькой самоиронией усталого человека, которому надо выдавать на-гора нечто по поводу внутренне презираемых им событий.

Один из шедевров такой выдачи на-гора я помню по сию пору. Проханову надо написать что-то про Думу, вызывающую у него отвращение. Но писать надо. И Проханов пишет с глубокой внутренней самоиронией («как противно писать, а надо»): «Дума… Стреноженная… Посаженная на цепь… Бьется головой о дубовые стенки стойла».

Публицистический талант Проханова безусловен, но для страны еще более важным оказался неожиданно проснувшийся в нем талант издателя. Сочетание этих талантов и способности поддерживать боевой дух в маленьком коллективе, терзаемом безденежьем, травлей так называемых порядочных людей и политическими преследованиями ельцинистов, породило некое чудо. Оказалось, что усилий такого маленького коллектива достаточно для того, чтобы повернуть идеологические тенденции, на формирование которых Западом были брошены многие миллиарды долларов и чрезвычайные усилия целой орды антисоветских идеологов и публицистов.

Почти никто сейчас уже не помнит, как совершалось это рукотворное чудо, каковы были основные этапы тогдашних идеологических схваток. Но когда-нибудь история идеологической борьбы 1990-х будет написана, и газета «Завтра», коль скоро это описание будет минимально объективным, будет признана главным концептуальным и идеологическим инструментом этой борьбы, которую патриотические группы выиграли, находясь в меньшинстве, будучи лишенными всего того, что нужно для выигрыша.

Издательский талант Проханова был очень нестандартным. Талант всегда нестандартен. И тем не менее считаю нужным подчеркнуть особую нестандартность издательского таланта Александра Андреевича. Проханов очень ценил популярность своей газеты. Всегда находясь на грани финансового краха и не имея никакой финансовой поддержки со стороны так называемой национально мыслящей элиты, Проханов связывал с этой конкретной популярностью, то есть с количеством проданных экземпляров газеты, существование своего очень любимого детища. Тем не менее Проханов упорно печатал разного рода газетные статьи с продолжением. Это были статьи разных авторов. Мои в том числе.

Уже в 2000-е годы Проханов прямо-таки добился от меня публикации в его газете двух бесконечных сериалов: «Медведев и развитие» и «Кризис и другие». В результате доработки первого газетного сериала была издана книга «Исав и Иаков». Другая книга, «Исправление имен», являющаяся доработкой второго газетного сериала, до сих пор еще не вышла, но готовится к печати.

Здесь я обращаю внимание читателя не на конкретные свои сочинения, а на сам принцип «продолжение следует», который применялся в нашей публицистике неоднократно, опровергая всё то, что представляет собой прописные истины газетного или журнального издательского дела.

По такому же принципу «продолжение следует» публиковались разного рода сочинения в знаменитом журнале «Новый мир», по такому же принципу в журнале «Москва» публиковался роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Проханов перенес этот принцип из журнального издательского дела в газетное. И наши сериалы — мои и моих соратников — в газете «Суть времени» фактически наследуют эту традицию, конечно же, развивая ее.

В газете «Суть времени» были напечатаны по принципу «продолжение следует» полномасштабные изыскания целого ряда авторов. Мои в том числе, но и не только. Очень большой интерес представляют газетные сериалы, написанные Юрием Бардахчиевым, Юрием Бялым, Анной Кудиновой и другими моими соратниками. А также присоединившимися к нам публицистами, такими как искусствовед Владимир Петров.

Борзые газетные издатели могут сколько угодно пожимать плечами по поводу бесперспективности ставки на подобные сериалы, но в каком-то смысле именно эта ставка создала всю великую русскую литературную традицию. Именно журналы XIX века, такие как основанный А. С. Пушкиным «Современник», знаменитые «Отечественные записки», наделили русскую литературу тем, что можно назвать «публицистическим пульсом». Читатель вправе задать вопрос, можно ли опираться на эту традицию в XXI веке в условиях интернета, стремительного упрощенчества, свойственного нашему времени, порожденного этим упрощенчеством кризиса так называемых больших форм?

Мне представляется, что читающая Россия (включая даже тех, кто всецело погружен в интернет) являет собой поразительный пример культурного отторжения той современной тенденции, которая состоит в неприятии больших форм и всего, что с ними связано. А ведь эта современная тенденция имеет далеко не частный характер. Именно она находится на острие так называемого постмодернизма — политического, культурного, социального и публицистического. Я не хочу сказать, что у нас в России с этим всё в порядке, что нас не коснулась скверна постмодернистской современности, притом что речь идет именно о скверне в полном смысле этого слова. Коснулась она нас, да еще как! Где-то и в чем-то мы даже оказались «впереди планеты всей», притом что вся планета одержима очевидным желанием завершить процесс расчеловечивания — сначала на информационном и культурном уровне, а потом и на уровне жесточайшего политического оформления.

Наши отечественные проводники этого расчеловечивания, спору нет, являют миру самые грубые и хищные его образцы. Но в этой грубости и хищности, в этом специфическом неофитском переборе есть опасная для расчеловечивателей самоиздевка.

Уже окончив институт, я с приятелями поехал отдыхать… уже не помню, то ли в Крым, то ли на Кавказ… Окончил я институт в самом начале 70-х. В моде были западные танцы, названия которых я, грешным делом, подзабыл. Твист… чарльстон… и так далее. Проходя по набережной со своим другом, я увидел, как яростно отжигали на танцплощадке наши любители тогдашних западных веяний. В этом отжигании было что-то странное, самопародийное, экстатическое. Я никак не мог понять, что именно, и как завороженный смотрел на эту очень скромную и целомудренную по нынешним временам танцевальную оргию. Друг мой заинтересовался не столько этой оргией, сколько моей завороженностью оной, и стал тоже присматриваться. Потом сказал: «Все они эту фигню дружно танцуют, как барыню, почти вприсядку». Он был прав. Самопародия состояла именно в этом. В том же самом она состоит и сегодня.

Спору нет, современные тенденции неизмеримо опаснее. Творцы расчеловечивания явно собираются покончить со всеми большими формами, в том числе и с так называемой цивилизацией книги.

Франсиско Гойя. Читающие мужчины. Ок. 1820–1823

Я много раз с ужасом наблюдал, как молодые люди, занимающиеся политической аналитикой или культурологией, ищут материал, то есть осуществляют основную при таком занятии поисковую деятельность. Они скачут галопом по интернетным Европам с такой невероятной скоростью, что возникает вопрос — а что они успевают прочитать и осмыслить при подобных скачках по интернету? Дальнейшее прочтение работ убеждает в том, что они ничего не успевают ни найти, ни осмыслить. Но ладно бы только аналитики. То же самое касается очень широкого контингента, включая детей.

Когда детской аудитории предлагаешь ознакомиться с каким-нибудь завлекательно-невинным продуктом типа фильма «Неуловимые мстители», то оказывается, что существенная часть аудитории, наиболее задетая современными тенденциями, устает от просмотра такого развлекательного фильма примерно через десять минут. Это-то и называется «клиповое сознание». Если бы было сказано «когнитивная катастрофа», может быть, кто-нибудь и обратил бы на это внимание. Но в том-то и дело, что все современные катастрофы сознания, катастрофы всей сферы мышления, чувствования, целеполагания, волеизъявления скрываются под какими-нибудь невинными именами. Обществу сообщается не правда о губительности происходящего, например правда о массовой дебилизации детей, отчужденных от смысла, большой формы, возможности существования в продуктивном времени и пространстве, обществу сообщается о том, что возник, знаете ли, новый тип сознания — клиповое сознание.

Считается, что общество — это «пипл, который всё схавает». Надо только создать для того, что он будет «хавать», правильный соус. И говорить ему не об очевидной дебилизации, а о новом типе сознания.

У вас ребенок уже ничего не может запомнить из прочитанного… По сути, он уже не может читать сколько-нибудь серьезного текста… Он не способен удерживать в памяти даже минимального количества разнородных событий… У него нарастают проблемы с самым элементарным осмыслением всего того, что происходит во времени и пространстве… Он не способен это осмысливать, потому что разорваны и время, и пространство, и потому невозможно соотнести недавнее прошлое с настоящим (недавнее прошлое просто забывается), как невозможно соотнести и происходящее в разных точках земного шара… Не беспокойтесь по этому поводу! У него, видите ли, новое клиповое сознание. Не он дебил, а вы архаичны.

Меньше всего я хотел бы замалчивать степень неблагополучия, порожденную российским способом соития с этой самой дебилизацией, она же — глобализация. Степень неблагополучия огромна! Впору говорить об особом российском способе этой самой дебилизации. Причем это касается далеко не только той российской глубинки, в которой так называемый реформизм подорвал все основы культурного и социального бытия. Ничуть не лучше ситуация с нашей элитой.

Я никогда не ставил и не собираюсь ставить знак равенства между теми или иными идеологическими воззрениями и культурным уровнем обладателей этих воззрений. И мне всегда казалось, что в каком-то смысле культурный уровень важнее идеологической ориентации. Потому что при наличии высокого культурного уровня человек рано или поздно может обнаружить степень несоответствия своих идеологических (так называемых либеральных) убеждений с чем-то сущностным, неотменяемым, неизымаемым из культуры и, обнаружив, — опамятоваться. А если подключенности к культуре совсем нет (а ее очень часто нет), то весь антилиберализм, патриотизм, неосоветизм — это только способ выпендриваться и не более того. Причем выпендреж может носить одновременно и страстный, и очень-очень жалкий характер. Так что никакого отторжения у меня не вызывали и не будут вызывать люди чуждой мне идеологической ориентации, способные существовать в культуре по-настоящему. Да, меня может ужаснуть степень безлюбия этих людей, степень безразличия к народу, степень безлюбой ознакомительности их культурного бытия.

Да, варвар способен перейти от неознакомленности с культурой к такому взаимодействию с ней, которое заденет и изменит его душу, а ознакомленный с культурой так называемый цивилизованный человек, выдав вам какие-то сведения, обнаружит свою полную неспособность жить в культуре по-настоящему.

И тем не менее даже простое наличие культурного багажа следует приветствовать. Но где оно, миль пардон?

На телевизионной передаче вместе с тобой выступает ученая дама из «Высшей школы экономики». Ты понимаешь, что она будет проводить либеральную линию. Но ты надеешься на то, что будет продемонстрировано какое-то качество: как-никак элита, тудыть ее растудыть. Вместо этого тебе приходится внимать какому-то бессмысленному словоблудию, дополняемому ужимками и гримасами. И тебе вдруг какой-то внутренний голос начинает нашептывать: «Ну вот, ты так не любил Кимовский мюзикл «Митрофанушка», считал его глумлением над своим народом. А ведь, между прочим, этот в целом кошмарный мюзикл содержит в себе наряду с остальным и горькую правду:

Ваш страна особый случай, 
Разобраться мудрено: 
Кто у вас ушитель, кто обычный кучер —
Или всё это одно?

И еще надо разобраться, кто опаснее — умный, холодный, по-настоящему образованный враг или экстазный неофит, питающийся с рук этого врага, ничего не понимающий по существу, готовый тупо и резво выполнять то, что ему этот обожаемый им враг вбил в мозги, и ненавидящий свою родину больше, чем этот враг. Потому что для врага она есть нечто чужое, а у неофита имеет место отождествление собственного ничтожества с тем, что он рассматривает в качестве национальной идентичности. Потому что он, неофит этот, национальную идентичность измеряет самим собой, то есть своим ничтожеством.

Читатель справедливо скажет мне, что скверно и то, и другое. Соглашусь с этим. И оговорю, что осуществляю данную классификацию скверны не для того, чтобы определить меньшее и большее зло, а для того, чтобы ни у кого не было никаких иллюзий по поводу степени неблагополучия российской культурной, интеллектуальной, духовной ситуации.

В чем-то мы действительно бьем рекорды неблагополучия. Но именно в чем-то. И как-то мы их все-таки по-своему бьем. А в чем-то ситуация совсем другая, чем у них. И это тоже надо признать. Потому что…

Потому что, если не признать наличие этого «другого» в качестве чего-то реально существующего, чего-то отличного от оптимистических фантазий, чего-то по-настоящему укорененного в нашей чудовищно неблагополучной реальности, то…

То совершенно непонятно, зачем нужно выпускать газету «Суть времени», гордиться тем, что ты выпустил уже аж 300 номеров; зачем нужно движение «Суть времени» и всё остальное, что ты делаешь. К примеру, театр «На досках».

Если ты не считаешь возможным реальное противодействие чудовищным мировым тенденциям, если ты наверняка знаешь, что будешь иметь дело с всё более дебилизируемым зрителем и читателем, а также политическим активистом, то зачем ты так уродуешься сам и призываешь к тому же самому своих соратников?

Конечно, один из возможных ответов носит экзистенциальный характер. Мол, необходима некая борьба, даже если это борьба без надежды на успех. Но я уверен, что в нашем случае не эта безнадежная борьба имеет место, а нечто совсем другое. Нечто, опирающееся на обоснованное представление о том, что Россия, будучи вовлечена в мировой процесс расчеловечивания, будучи в какой-то части чуть ли не флагманом этого процесса, одновременно является и антитезой этого процесса.

Что российская ситуация расчеловечивания, будучи в каком-то смысле еще похлеще западной, одновременно является принципиально другой. То есть настолько другой, что дальше некуда. И что в своей борьбе мы черпаем надежду на победу именно в этой принципиальной инаковости российской интеллектуальной, культурной, экзистенциальной, моральной и даже метафизической ситуации.

Начнем с метафизики. Я не могу здесь подробно обсуждать идею катехона, то есть удерживателя. Скажу лишь, что Россия явно оказалась избранной на эту роль. Притом что катехон не ахти какой — шаткий, гнилой. Но лучше гнилой катехон, чем отсутствие катехона вообще.

Один телеведущий когда-то впечатлился моей фразой, сказанной на его телешоу. Цитирую сам себя по памяти: «Россия — это гнилое бревно, но оно подпирает дверь, в которую ломятся псы ада». С тех пор при встрече со мной телеведущий всё время мне поминает эту фразу. Наконец, я сказал ему, что пора бы угомониться и перестать ерничать. На что он с обидой ответил, что он вовсе не ерничает, а напротив — ему это иногда по ночам снится.

По моему мнению, в России нельзя ни жить вообще, ни тем более издавать газеты, формировать политические организации без этого представления о шаткости, гнилости катехона и о том, что другого катехона у его создателя для человечества нет. А значит, всё дело в том, как избыть эту гнилостность и шаткость катехона, она же — метафизическое падение России, она же — крах СССР, крах русского мессианства, она же — наша криминально-капиталистическая отвратительная донельзя действительность. Стоп! Но почему, находясь в таком качестве (а оно именно таково), Россия стала не только ворчать по поводу скверности Запада, но и огрызаться, осуществляя опаснейший для Запада праздник непослушания? Почему это не сделали ни Китай, ни Индия, ни даже Латинская Америка? Почему это сделала страна, которая еще двадцать пять лет назад кричала, что ее единственная задача — уйти от самой себя и принять всё западное, а теперь является фактически главной антизападной страной мира? Чем, кроме этой самой специфической катехонизации это можно объяснить?

Пятьдесят лет назад я и мои соратники стали создавать театр «На досках». Мы создавали его после краха специфической, очень сомнительной студенческой революции 1968 года. Крах этой революции породил крах авангарда и возвращение европейской культуры в лоно специфической консервативной реалистичности.

Кстати, это породило мощнейшие проблемы для театра «На Таганке», руководимого Юрием Любимовым и ориентированного на западный авангард. Этот театр провалился на гастролях, не уловив вовремя фундаментальной смены культурных вех на Западе. Потом он пытался вписаться в новые вехи и не смог.

Те, кто по-настоящему не хотели вписаться в эти самые вехи, стали искать уже не просто новый театральный язык, а новый паратеатральный язык, способный удовлетворить запрос на метафизику, мистерию, глубочайшие смысловые поиски, запрос на таинство, на актуальную духовность. Таких искателей было немного. Поначалу мы совсем не были запевалами в данном процессе. Но прошли годы, десятилетия. И весь этот процесс оказался исчерпан во всех странах, кроме России. Только в России после наших паратеатральных действ, осуществляемых в полном зале в центре Москвы, люди часами обсуждают философскую, метафизическую, духовную проблематику. Могут ли ее так обсуждать интеллектуалы Франции, Испании, Португалии, Италии, Германии, наконец? Давайте признаем честно, что не могут. Я знаком не понаслышке с этим кругом лиц. Они зарылись в свои норы очень и очень глубоко. Они действительно находятся в экзистенциальной ситуации, они оторваны от общественных групп, они раздавлены американизмом. И грустят об этом с той безнадежностью, которая свойственна чисто экзистенциальному сопротивлению, и которая именно поэтому для меня неприемлема.

А в России-то всё по-другому.

Это не значит, что нет гниения, что нет смрада. Да есть это всё и о-го-го какое! Но ведь одновременно есть и другое. И это касается отнюдь не только театра.

Я сказал о необычности нашей газеты. Но когда мы начали и телевизионные проекты, и проекты в интернете, речь шла о той же необычности. Где в мире есть телевизионные передачи, причем передачи в жанре шоу, то есть в жанре массового действа, в которых сопоставляются исторические события разных эпох с тем, чтобы выявить некие инварианты? Где может быть популярное телешоу на тему «Что общего между ГКЧП и Корниловским мятежом?» То есть аналогичную передачу можно сделать где угодно, но у нее будет нулевой рейтинг, и ее закроют. Или, говоря одновременно образно и буквально, переведут на канал «Культура». Но ведь наша передача «Исторический процесс», шедшая по одному из главных государственных каналов, имела отнюдь ненулевой рейтинг. И мы после этого не признаем, что наряду с самой разнообразной скверной в России есть и другое?

Перейдем от телевидения к интернету. Все знают, что нужно для успеха интернет-передач! Они должны быть короткими (клиповыми), простыми, зажигательными и так далее. Были ли такими передачи «Суть времени», на основе которых сформировалось наше движение? Они не просто были не такими, они были диаметрально противоположными. И никто не ожидал, что у них возникнет большая аудитория. Но ведь она возникла.

А последние передачи «Смысл игры», в которых обсуждалась пенсионная реформа? Они опять же были непристойно длинными и чересчур усложненными. Но именно их посмотрели чуть ли не миллионы людей. И дело же не только в том, что тема была актуальна. Нужна была не просто реакция на актуальную тему, а реакция, скажем так, заведомо более сложная, чем это нужно для того, чтобы соответствовать определенной моде.

Обращение к Президенту, под которым подписалось более миллиона наших граждан, опять же было избыточно развернутым и интеллектуальным. Я вовсе не собираюсь утверждать, что поэтому мы собрали больше миллиона подписей. Но это не воспрепятствовало собиранию, не так ли?

Наше движение должно было просуществовать пару лет и превратиться в маленький фан-клуб. А как иначе? Не может быть успешного движения бескорыстных людей в условиях абсолютной победы золотого тельца. А в России имеет место именно такая победа. Но наше движение существует. Оно было обречено на гибель, а гибели не произошло. Да, не произошло и другого: мы еще не стали тем, чем должны стать. Но мы ведь и не умерли. С чего бы это?

А наша коммуна? Она растет. Очевидным образом имеют место какие-то странные успехи сразу в нескольких областях деятельности. С чего бы это? Какие к черту коммуны в условиях дикого капитализма? Они должны бы были быть раздавлены немедленно — и сторонними силами, и внутренними центробежными процессами. А этого не произошло. Люди учатся, выстаивают, мучительно карабкаются вверх. С чего бы это?

Но ведь это реально есть, не правда ли?

А наша деятельность в Донецке? Нам предвещали ее скорый конец. Не желая вдаваться в детали, могу только сказать, что пока что имеет место прямо противоположное. Настолько противоположное, что дальше некуда. И это порождено только героизмом участников очередного начинания, казавшегося обреченным почти всем сторонним наблюдателям и оказавшимся, вопреки всему, что нам препятствовало, — совсем другим.

Странной, безнадежной и выдержавшей суровые испытания является вся система наших действий. Газету вообще и ее трехсотый номер в особенности можно рассматривать только внутри этой системы.

Наверное, участники движения могут добавить многое к тому, что я здесь описал, обсуждая роль газеты в системе наших действий. Думаю, что они это сделают в этом номере. Но и то, что я перечислил, впечатляет, не правда ли? Тут главное — понимать, что Россия и несется по скверному течению в тартарары, и, одновременно, пытается течению противостоять. И в этом противостоянии, в этом желании не уподобляться рабам течения, а действовать наоборот — смысл всей нашей деятельности и наша единственная надежда. Если это есть — газета нужна, и ее надо развивать, не меняя ее специфику. То же самое — во всем остальном.

Очень важно, поверьте, одновременно не впадать в раж и не заявлять, что мы не катимся в ту же пропасть, что и другие, и не впадать в уныние. Да, мы катимся в эту самую пропасть, но… Но мы катимся в нее не как все. Мы катимся в нее в чем-то даже более резво, чем все, а в чем-то — наоборот.

Так сумеем ли мы превратить это «наоборот» в фактор, способный изменить реальность?

Сумеем ли мы (тут я использую терминологию выдающегося английского философа и историка Тойнби) создать нарратив, причем не текст (постмодернисты называют нарративом текст), а сообщество людей, особо остро чувствующих вызов и с особой силой вырабатывающих и дающих ответ? Это — главное! Если сумеем, тогда наши усилия оправданы.

Пока что мы еще не умеем. Нас мало, мы слабы, слишком медленно растет наш культурный уровень, слишком медленно избавляются люди от дефектов, навязанных им нынешним системным неблагополучием. Но беспокойство по поводу этой медлительности, а она особо тревожна на фоне роста неблагополучия, порожденного пенсионной реформой, не имеет ничего общего с унынием. Хотя бы потому, что медленный рост культурного уровня не есть стагнация или культурная деградация — это рост, мучительно дающийся и потому особо ценный. То же самое и со всем остальным.

Россия в очень плохом состоянии. Она начинена разнообразной перестроечно-постперестроечной скверной. Она почти обречена. Но ведь почти и не более того. Именно это «почти» требует от нас особой мобилизации. Потому что шанс на спасение есть. Он очень мал, но он есть. И кто мы такие, если мы им не воспользуемся?

При создании «Школы высших смыслов» я в качестве предельно емкого выражения содержания (можно было бы сказать и пафоса) нашего начинания предложил учащимся стихотворение Алексея Толстого «Против течения». В стихотворении Толстой говорит о том, что отстаивание духовного в тогдашней реальности (он написал стихотворение в 1867 году) — это попытка плыть против течения. Прошло полтора столетия. Течение стало еще более мутным и мощным. Плыть против него гораздо тяжелее. Но призыв Толстого плыть против течения стал только актуальнее. Притом что у Толстого этот призыв носит не только социальный, но и метафизический характер. О чем говорят следующие строки:

В оные ж дни, после казни Спасителя, 
В дни, как апостолы шли вдохновенные, 
Шли проповедовать слово Учителя, 
Книжники так говорили надменные: 
«Распят мятежник! Нет проку в осмеянном, 
Всем ненавистном, безумном учении! 
Им ли убогим идти галилеянам
Против течения!»

Заканчивает это стихотворение Толстой такими словами:

Мы же возбудим течение встречное
Против течения!

Для того чтобы ссылка на подобный прецедент не показалась чересчур амбициозной, я дополню ее почти бытовой зарисовкой.

На севере Европы мне и тем, с кем я обсуждал политическую проблематику, было предложено в качестве развлечения плавание по очень бурной реке. В надувной лодке сидел местный инструктор, который сказал: «У вас есть одна задача — грести» (он сказал по-английски — «рафт»). Поняв, что не все врубились, он добавил: «Если вас будет тянуть направо — рафт. Если налево — рафт. Если развернет — рафт».

Сейчас, когда нас с особой силой тянет политическое течение, запущенное пенсионной реформой, мне это представляется самым существенным. Мы плыли против течения и будем плыть. Мы воспринимали происходящее как скверну, посреди которой нам надо осуществлять это самое «рафт». И мы продолжаем воспринимать происходящее именно так.

Но дело даже не в наших моральных, экзистенциальных, метафизических, культурных и политических установках, хотя они имеют решающее значение. Дело еще и в том, что течение волочет нас в пропасть. Это не «плыла, качалась лодочка по Яузе-реке». Это течение, которое волочет к политической и всяческой Ниагаре. Какой смысл плыть по этому течению? Даже если оно иное, то надо плыть против него, коль скоро течение скверное. Но если оно еще и волочет к Ниагарскому водопаду, тогда уж совсем нет смысла по нему плыть. Никакого смысла, даже самого прагматического.

Так давайте плыть против течения! И постараемся плыть так, чтобы выплыть. Осознавая, что хлопочем не за себя, а за Россию и человечество.

Именно этим мы занимаемся все эти годы.

Именно поэтому мы продолжаем издавать газету, осуществляя для этого труд на грани невозможного.

Именно поэтому одновременно с изданием газеты осуществляется и всё остальное. Нет газеты без этого остального. И нет остального без газеты.

Поздравляю с юбилеем, который вдвое перекрыл по количеству номеров то, что сделала «Искра». И который для нас не парадная дата и не преддверие конца начинания, а только начало пути.

Удесятерим наши усилия в условиях особой опасности течения. Осознаем роль газеты в этом противоборстве течению. И усилим нашу работу.

До встречи в СССР!

 

https://rossaprimavera.ru/article/de2aae25?gazeta=/gazeta/299-300

 


04.10.2018 Ставка на совесть

 

Скоро наступит время новых региональных выборов. Не успеем оглянуться — наступит время выборов в Государственную думу РФ. На каждом из этих этапов будет — я в этом уверен — работать та самая совесть, наличие которой ставится под вопрос  

Жан-Пьер Уэль. Взятие Бастилии. 1789

25 сентября 2018 года движение «Суть времени» сдало в Администрацию Президента более миллиона подписей под обращением к Президенту РФ. В этом обращении не просто говорится о недопустимости людоедской пенсионной реформы, в нем выдвинута развернутая программа преодоления того, что, по сути, является социально-политическим и экзистенциальным кризисом, порожденным пенсионной реформой.

Под этой программой, изложенной в обращении, более миллиона людей поставили свои живые подписи, снабженные необходимыми личными данными. Эти подписи надо было собрать. Их нужно было надлежащим образом проверить, потому что всегда возможны подписанты, которые по каким-либо причинам не должным образом осуществляют процедуру подписывания, и этих подписантов надо отфильтровать, дабы не давать поводов для обвинения в недоброкачественности всего массива подписей.

Затем листы с подписями надо было переправить в Москву и там осуществить правильное оформление всех собранных подписей, сопровождение всего массива подписей необходимыми ведомостями, его надлежащую упаковку и, наконец, его правильную доставку в Администрацию.

Всё это — огромная неблагодарная работа. Конечно, ее решающий элемент — это сбор подписей. Но без всего остального, что я только что перечислил, эффект от сбора подписей был бы сильно снижен, а этого мы не могли допустить.

И, наконец, для того, чтобы вести эффективный сбор подписей, организация должна была продемонстрировать высокий уровень координации действий разных сборщиков подписей, осуществляющих деятельность в разных регионах России.

Необходим эффективный штаб, который должен работать фактически постоянно. И необходимо, чтобы такая штабная вертикаль была дополнена горизонталью. Удалось создать и то, и другое. Активисты, собиравшие подписи, получали необходимую поддержку штаба по очень многим вопросам — как собственно организационным, так и иным (психологическим, политическим, юридическим и так далее). Но всего этого было бы недостаточно, если бы сами активисты не совещались друг с другом ежедневно и чуть ли не ежечасно. Совещаясь подобным образом, они и делились опытом, и совместно вырабатывали новые идеи, и, наконец, поддерживали друг друга психологически.

Проект сбора и доставки адресату более чем миллиона живых подписей требует четкой согласованной работы огромного числа людей. Он требует наличия неких навыков или их быстрого получения по ходу исполнения проекта. Он требует бескорыстия, убежденности, трудоспособности, мужества, способности убеждать очень разных и не всегда изначально доброжелательно настроенных людей, способности завоевывать доверие этих людей, способности переламывать их апатию и многого другого.

Отдельно хочется сказать по поводу бескорыстия. Оно было настолько очевидным, что рассуждения о так называемой «проплаченности» нашей деятельности фактически сошли на нет. Или как минимум оказались уделом тех, кто сам за большие деньги согласился отстаивать людоедскую реформу.

Поддерживающие реформу продажные циники легко обнаруживались в интернете, да и на улице, прежде всего по характерному безразличию, с которым они поносили наших активистов. Говорю об этом потому, что с каждым годом становится всё очевиднее различие между деятельностью бескорыстных людей и деятельностью тех, кто поднанимается на что бы то ни было.

Те, кто поднанимается, работают не просто плохо. Они работают чудовищно плохо, постыдно плохо, демонстрируя не нулевую, а отрицательную эффективность. Убежден, что такая отрицательная эффективность не зависит от того, сколько им платят. Потому что эффективным может быть только живое чувство, превращающееся в живую деятельность. А те, кто берут деньги за осуществление очевидных пакостей, духовно мертвы и не могут явить окружающим ни живого чувства, ни живой деятельности.

Кстати, аналогичным образом всё обстояло в 2011–2012 годах, когда произошло страшное фиаско разного рода небескорыстных уличных активистов из прокремлевских организаций. Их долго и правильно, то есть по всем коммерческим образцам, готовили к антиоранжевой уличной деятельности. Они жадно поедали разного рода вкусности, предлагаемые им в ходе этой подготовки. А потом — слились не на пятьдесят или девяносто, а на сто процентов.

Когда отдельные провокаторы спрашивали: «Сколько же вам заплатили за такую огромную работу?», то отвечали им не наши активисты, а люди с улицы. И их ответ в целом сводился к тому, что такую огромную работу за деньги осуществить вообще нельзя. Ее можно осуществить только бесплатно, а точнее, жертвенно. Да, именно жертвенно, потому что многие активисты не просто ничего не получали, они очень много теряли, брали отпуск за свой счет, порождали этим определенные неприятности не только на работе, но иногда и дома. Платой за всё это было чувство выполненного долга и вкус победы. Те, кто не понимают цену этого, духовно мертвы, и им ничего не объяснишь. Но таких духовных мертвецов не так много, как кажется. И не они будут играть решающую роль в тех процессах, которые нам готовит грядущий день.

Что же касается дня сегодняшнего, то констатирую очевидное для большинства духовно живых людей. Это очевидное состоит в том, что движение «Суть времени» осуществило очень крупный проект, ранее для него совершенно неподъемный. Таким же неподъемным на раннем этапе деятельности был для «Сути времени» проект по организации крупного митинга. Но и тогда, и сегодня неподъемное оказалось осуществленным, невозможное оказалось возможным. Такое осуществление невозможного, такое поднятие вроде бы слишком тяжелого веса по определению является рукотворным чудом. В использовании слова «чудо» тут нет никакой патетики. Это ощущают не только члены движения, но и те, кто наблюдает со стороны.

Подобные, еще раз подчеркну — рукотворные, чудеса возможны, только если их коллективный создатель, пробудившись сам, пробуждает других. Но возникает вопрос, что же пробуждает самого создателя этих рукотворных чудес. Дело ведь не в том или не только в том, что членов организации призвали к определенному деянию. Как бы ни был значим этот призыв, он очевидным образом необходим, но не достаточен. Не до конца достаточной является и невероятно значимая убежденность организаторов проекта в недопустимости людоедской пенсионной реформы, в ее возмутительной античеловечности, в ее губительности.

Призыв и такая убежденность почти объясняют степень мобилизованности нашей организации. Но именно почти.

Для того чтобы так работать, так взаимодействовать друг с другом, демонстрировать такую не вполне обычную организационную слаженность, поверьте, необходима какая-то подключенность к чему-то. Нельзя всё перекладывать на нее, отрицая гораздо более простые и, конечно же, наиважнейшие факторы, которые я только что перечислил. Но когда большое число людей начало одновременно отвечать на брошенный вызов, а пенсионная реформа, конечно, была и остается страшным вызовом, то что-то зашевелилось. Это что-то подстегнуло людей, они стали проявлять больше сплоченности и активности, а что-то стало шевелиться сильнее.

Можете сколько угодно пожимать по этому поводу плечами, упрекая меня в иррациональности. Но я знаю, что говорю, потому что я это способен чувствовать так же, как ревматики чувствуют изменение погоды. Ревматики говорят, что чувствуют приближающуюся смену погоды по тому, что «кости болят». А у меня возникают сходные реакции какого-то другого органа, для меня ничуть не менее убедительные, чем боль в костях для тех, кто чувствует скорое изменение погоды.

Ведь никто не спорит по поводу того, что ревматик может почувствовать приближение изменения погоды благодаря каким-то свойствам своего организма? Но почему бы тогда другим организмам не почувствовать, так сказать, изменение степени подключенности — так, как ревматик ощущает изменение погоды. Я, кстати, никому эти свои чувства не отрекомендовываю в качестве политической или иной несомненности. Но я раз двадцать в своей жизни на них ориентировался и ни разу не ошибался. Ошибался я, напротив, когда ориентировался на несомненные и суперубедительные выкладки.

Впрочем, я с большим пониманием отнесусь к тем читателям, которые обнулят этот последний из названных мною факторов под названием «подключенность». Я в его наличие верю, хотя эту веру никому не навязываю. Но, говоря о том, что я верю в это, я настойчиво оговариваю, что эта вера не имеет никакого отношения к дешевой мистике, всякого рода «ньюэйджам» или отторгаемому мною интеллигентскому балагану по поводу так называемых точек силы. Я настойчиво оговариваю, что верю я в это именно так, как ревматики верят в то, что погода собирается меняться, потому что у них кости ломит. И даже веря в это, я этому не придаю решающего значения.

Просто мне хотелось перечислить все факторы, которые должны были кумулятивным образом сработать для того, чтобы «Суть времени» могла собрать этот миллион с лишним живых подписей. Мне хотелось также обратить внимание читателей на то, что подобное собирание — это очень сложный и крупный проект, а не этакое «дунул, плюнул — получил».

Я от всей души хочу поблагодарить «Суть времени» за ранее недостижимую для организации слаженную работу. А также от всей души поздравить с тем, что получен определенный, очень впечатляющий результат.

Что же касается разного рода болтовни по поводу того, что другие получили больший результат, то, право слово, стыдно слушать эту ахинею по поводу того, что «Мы собрали пять миллионов... А мы представили такие-то ксерокопии в таком-то количестве...»

Насчет пяти миллионов. Собранное должно быть куда-то представлено и нести в себе какой-то правовой смысл. Когда это никуда не представлено, то лучше бы молчать в тряпочку. Или хотя бы придать какой-то смысл своей пустопорожней болтовне. И объяснить, что вы собрали.

Вы собрали подписи под какими-то опросами, проведенными с явными нарушениями правил социологического анкетирования? Зачем?

Вы их собираетесь социологически обработать? Почему до сих пор не обработали?

Вы собираетесь этой «социологией» кого-то убеждать? Почему провели ее неверно?

Короче: то ли вы вообще ничего никуда не представили, то ли вы так представили нечто куда-то, что никто ничего не знает.

Что касается нас, то если бы вы представили нечто убедительное, то мы были бы счастливы, пропагандировали бы ваш результат, радовались бы его наличию. Но этого нет и в помине. Что-то вы собирали. Но непонятно ни что, ни зачем, ни с ориентацией на какой конечный результат.

И опять возникает то же горькое чувство, которое возникало неоднократно за последнюю четверть века. Что вроде бы организация называется так, что ее надо поддержать (Компартия), и вроде бы она протестует против того, против чего ты хочешь протестовать, но она это делает так странно, что оторопь берет и желание поддерживать исчезает.

Впрочем, ситуация сейчас такая, что кто бы ни протестовал против людоедской пенсионной реформы, этот протест надо поддерживать с одной оговоркой — чтобы он не имел оранжоидно-антидержавного характера.

Все три оппозиционные думские партии не проявляют явной склонности к антидержавной оранжоидности. И потому надо поддержать всё — и их голосование в Думе, и их участие в выборном процессе, и их странные митинги, и их странные словеса по поводу своих никому не предъявленных фантастических успехов по сбору подписей.

Если завтра барон Мюнхгаузен воскреснет и воскликнет, что он против пенсионной реформы и за сохранение целостности Российской державы, за присоединение Крыма и противодействие бандеровцам в Донбассе, то и его можно поддержать, если, конечно, он не компрометирует борьбу с пенсионной реформой своими суперхвастливыми высказываниями.

Оговорив всё это, я по необходимости сосредотачиваю внимание читателя на том, что никто кроме «Сути времени» пока не представил никакого значимого и корректного в правовом смысле крупного материала, говорящего о массовом характере протеста против пенсионной реформы и содержащего в себе внятную альтернативу этой реформе.

Подчеркиваю — пока не представил.

Тут важно и то, что пока, и то, что не представил. Говорю об этом с горечью. Искренне рад был бы сказать что-нибудь другое — что кто-то если что-то не представил, то представит, и что представленное будет убедительным в правовом смысле.

 

Поль Деларош. Победители Бастилии перед Ратушей. 14 июля 1789 года. 1830

Но пока есть то, что есть.

Пока, повторяю в третий раз, это сделало только движение «Суть времени». Только мы это осуществили на практике и довели до конца.

И тут возникает главный вопрос, который задают многие: «А зачем вы всё это сделали? Вы же взрослые люди и понимаете, что вашими материалами попросту утрутся. А раз так, то чем является ваша огромная работа, доведенная до некоего практического результата?»

Это серьезный вопрос. И отвечать на него надо по существу.

Начну с того, что движению «Суть времени» удалось не только осуществить определенный очень сложный проект, но и придать этому проекту общезначимый характер. Нам справедливо говорили о том, что поскольку все государственные СМИ нашу инициативу проигнорируют, потому что им приказано игнорировать всё, что касается протеста против пенсионной реформы, то никто о нашем проекте не узнает. То есть узнают сами участники проекта и очень узкие группы, которые следят за проектом, и которым мы сообщим о нем через интернет.

Так и должно было быть. Но произошло иначе. Гора нашей проектной инициативы (а более миллиона подписей — это именно гора, а не холмик) родила не интернетную мышь, а интернетного... не знаю, как сказать... слона? кита? мамонта? Словом, она родила принципиально больший отклик, чем можно было ожидать. Возможно, кто-то из читателей газеты, не являющихся, как и я, завсегдатаями интернета, это не понял. Ну, так я объясняю.

Интернет — это очень специфическая система, которая рождает мышей или горы в зависимости от того, попадает ли посланный вами в эту систему импульс в те или иные зоны этой системы. Если ваш импульс попадает в периферийные зоны, то он рождает интернетную мышь. А если он попадает в ядро этой системы (точнее, поскольку система сетевая, в ее важнейшие узловые точки), то он рождает сколь угодно больших и могучих представителей интернетной фауны.

Наверное, какие-нибудь особые знатоки интернета, этакие информационные маги, могут любой импульс направить в нужные узловые точки такой причудливой системы, как интернет. Повторяю — наверное. Не будучи знатоком интернета, не могу утверждать наверняка. Но если такие знатоки есть, то их в мире наперечет. За вычетом крайне проблематичной деятельности этих магов, попадание в важнейшие узловые точки интернета связано с какими-то представлениями о значимости сообщения, с отражением этого сообщения в каких-то средствах массовой информации и с какими-то трудно формализуемыми особенностями такой гигантской сетевой информационной структуры, как интернет.

У нас было крайне мало шансов попасть в эти важнейшие узловые точки. Но мы в них попали. Уже не только западный мир, но и наша страна интернет-зависима в существенной степени. И если раньше информационный успех определялся попаданием на первые полосы важнейших газет мира, где ваше событие должно было быть представлено определенным образом, а также — в ключевые телевизионные новостные программы, где в нужное время должна была быть показана нужная картинка, то теперь этот информационный успех определяется незаметной для тех, кто в интернет не интегрирован, строчкой в так называемом топе «Яндекса». Вы попали в этот топ? Тогда посланный вами импульс — это не гора, родившая мышь, а гора, родившая великана.

Снова подчеркиваю, что у нашей горы практически не было шансов родить такого великана. Но она его родила.

Аргумент № 1 в пользу того, что наши действия не напрасны, состоит в следующем.

Наши действия не напрасны, в том числе и потому, что мы сумели не только создать идеологическую платформу в виде обращения к президенту, не только по каплям собрать, опираясь на это обращение, народный протест, не только должным образом оформить этот протест, но и (внимание!) сделать этот правильно оформленный протест информационным макрофактором и тем самым ввести (я бы сказал, даже вбить) его в национальную повестку дня.

Этого не должно было произойти. Фактически, было предопределено то, о чем нас предупреждали. А именно — что гора нашего протестного проекта обязательно родит в интернете именно мышь.

Но в реальности произошло совсем другое. Вопреки всем ожиданиям, наша проектная гора родила в интернете не мышь, а великана. А значит, мы не просто помогли простым людям организовать их протест, сформулировать их требования, преобразовать эти отдельные требования в протестную гору и представить эту протестную гору нужным образом, в нужное время и в нужном месте. Мы помогли простым людям, которые нам доверили свои подписи, превратить их микропротест в очень большое информационное событие.

Вопрос о том, услышан ли их протест властью, я буду обсуждать ниже. Но обществом он услышан. А значит, те, кто подписывали то, что мы им предложили, складывали свои усилия в общую копилку не напрасно. Их услышали, повторяю. Одно это значит очень и очень многое. Для одного этого стоило собирать подписи. А ведь к этому всё не сводится.

Аргумент № 2 в пользу того, что наши действия не напрасны, состоит в следующем.

Наши действия не напрасны также и потому, что вне зависимости от сиюминутной их эффективности они закладывают фундамент будущей морально-политической победы, объединяют моральный и политический аспект в единое целое.

Тут я позволю себе несколько примеров.

Российская Социал-демократическая партия (РСДРП) была создана в 1903 году. Ее целью было построение социализма в России. Буржуазия была для нее таким же врагом, как и царизм.

РСДРП начала свою борьбу за победу социализма в тяжелейших нелегальных условиях. Ценой немалых жертв ей удалось как-то наладить эту борьбу к 1905 году. Партия только зарождалась. Причем зарождалась в труднейших условиях. Она постоянно находилась на грани политического небытия.

Ей бы десяток лет развития с постепенным переходом от мельчайших дел типа выигранных забастовок, к делам более крупным. Ан на тебе — буржуазная революция 1905 года!

Возник вопрос, как вести себя по отношению к этой революции. Кидать ли в ее огонь с таким трудом созданную партию, находящуюся по объективным причинам на начальном этапе своего формирования? Не лучше ли было минимизировать и свою деятельность в ходе революции 1905 года, и издержки, порожденные этой деятельностью, и подождать, пока буржуазия и примкнувшие к ней демократические группы не добьются своих целей? Или не провалится... ну провалится она, а нам-то что, при нашей-то радикальной антибуржуазности?

Именно на такой, апеллирующей к сиюминутной эффективности линии настаивал Плеханов. А Ленин? Он, напротив, потребовал самого активного участия РСДРП в первой русской — не социалистической, а буржуазной, прямых желанных идеологических плодов не дающей — революции 1905 года.

Такое участие влекло за собой не простуды от стояния под дождем при собирании подписей против реформы и не дыры в семейном бюджете, порожденные взятием отпуска за свой счет. Оно влекло за собой так называемые столыпинские галстуки (то есть массовые повешения), ссылки, каторги. А главное — психологические издержки в виде огромных жертв, не приносящих этих самых сиюминутных очевидных плодов.

Но кто же исторически оказался прав? Плеханов или Ленин?

Разумеется, сравнение этого масштабного катаклизма с нашим микрособытием корректно лишь как разъясняющая метафора. Но в этом плане оно корректно, не правда ли? И ведь Плеханов не был ни трусом (он участвовал в деятельности организации «Народная воля» и рисковал жизнью), ни новичком в политике (он был крупнейшим политическим теоретиком и политическим практиком и имел огромный заслуженный авторитет). Но исторически прав оказался Ленин.

Еще один пример. Очень крупный советский политический деятель, один из руководящих работников Коминтерна Карл Радек (1885–1939) — фигура далеко не безусловная. В его адрес выдвигались обвинения не только так называемой сталинской опричниной, но и такими людьми, как брат Карла Либкнехта, вождя немецкой революционной социал-демократии. Брат Либкнехта обвинял Радека в том, что тот сдал убийцам и Карла Либкнехта, и Розу Люксембург. Радек был активным сторонником Троцкого. Потом отмежевался от него. А главное, что этот яркий представитель еврейского народа (его настоящая фамилия Собельсон) парадоксальным образом увлекся Гитлером. Это с изумлением обнаружил личный переводчик Гитлера Густав Хильгер, который ошалел от слов Радека, сказанных на подмосковной даче пресс-атташе германского консульства города Батум. Радек сказал в присутствии Бухарина: «На лицах немецких студентов, облаченных в коричневые рубашки, мы замечаем ту же преданность и такое же вдохновение, которые озаряли когда-то лица молодых командиров Красной Армии... Есть замечательные парни среди штурмовиков». 

Шарль Поль Ландон. Народная месть после взятия Бастилии. 1793

Я не имею права настаивать на искренности этого заявления Радека, который вполне мог как один из руководителей Коминтерна дурить голову германскому дипломату. Я не могу настаивать на объективности брата Карла Либкнехта или объективности Розы Люксембург, которая не доверяла Радеку. Хотя, согласитесь, заявление брата Либкнехта о том, что Карл Либкнехт собирался разоблачить Радека и потому Радек его сдал, носит достаточно серьезный характер.

Я не имею также возможности здесь обсуждать все нацистские связи Радека. Опять же, он имел право иметь любые такие связи и использовать их в интересах Советской России.

Я всего лишь хочу коротко обсудить выступление Радека на пленуме Коминтерна в июне 1923 года.

В этом выступлении Радек предложил советским большевикам сотрудничать с немецкими национал-социалистами. Конечно же, ради определенного сиюминутного результата, сиюминутной эффективности и так далее.

Более того, Радек, поначалу поддержанный Зиновьевым, имевшим огромное влияние в Коминтерне, начал организовывать в Германии совместное восстание немецких национал-социалистов и немецких коммунистов. Главный тезис состоял в том, что не надо таскать каштаны из огня антинацистским буржуазным деятелям, а надо преследовать только свои конечные цели и во имя их достижения ничем не брезговать.

Дело кончилось плохо. Переворот, который сооружал Радек вместе с руководством нацистской партии, провалился. Зиновьев отрекся от Радека. Но Радек продолжал гнуть свою линию, которая по-прежнему состояла в том, что чужое антинацистское буржуазное дело не должно быть реализовано при жертвах со стороны немецких коммунистов, которым буржуазные антинацистские дела глубоко чужды, более того, категорически не нужны, ибо их успех укрепляет буржуазию и мешает коммунистической революции.

Плеханов — очень крупная фигура. Радек — фигура гораздо более мелкая. Но логика у них одна: не надо таскать каштаны из огня, поддерживая народный протест, являющийся по своему содержанию не коммунистическим, а буржуазно-демократическим. Это означает лезть в чужую игру. И — препятствовать накоплению подлинной антибуржуазной энергии.

Отрыв морали от политики придает политике определенное, как показывает история, глубоко деструктивное качество, рождая не только аморальные, но и пораженческие установки типа нижеследующих:

  • «Пусть самодержавие уничтожит народно-демократическое буржуазное движение, не дав ему успокоить народный протест. И вот тогда весь этот протест соберется вокруг РСДРП».
  • «Пусть фашизм уничтожит народно-демократическое буржуазное движение, не дав ему успокоить народный протест. И вот тогда весь этот протест соберется вокруг Германской Компартии и Коминтерна».
  • «Чем гуще тьма, тем скорее наступит рассвет».
  • «Чем скорее соберутся очень мрачные тучи, тем быстрее гроза разрядит атмосферу».

Готовы ли мы взять на вооружение подобный бред имени Плеханова и Радека, в котором (внимание!) моральный и политический аспекты не просто разделены, а противопоставлены друг другу. Начав собирать подписи под нашим обращением, мы заявили, что никогда не будем отделять мораль от политики.

Да, возможно, противодействие пенсионной реформе означает одновременно укрепление мало-мальски вменяемой буржуазности, которую можно условно назвать народно-демократической.

И напротив, конвульсия обезумевшей антидемократической системы является темным прологом к светлому коммунистическому протесту.

Да, возможно, пенсионную реформу осуществят, а наше противодействие не приведет одномоментно к желанной цели. Но оно тем более сущностно необходимо, потому что одной одномоментностью жив не будешь.

Да, возможно, что отмена пенсионной реформы будет содействовать большей толерантности нашего общества по отношению к буржуазной действительности.

Но значит ли это, что «Суть времени» может не участвовать в борьбе с пенсионной реформой? Нет — поскольку в этом случае «Суть времени» повторит на новом витке исторического процесса ошибки плехановцев или сторонников Карла Радека. Более того, чем больше дистанция между идеологическим фокусом нашего движения и текущим народным протестом, вовсе не имеющим желанного нам идеологического характера, тем сильнее и безусловнее должно быть наше участие в этом протесте, если, конечно, он не несет антигосударственного, антидержавного, прозападного характера. Но ведь наша задача и состоит в том, чтобы народный протест такой характер не приобрел.

Участвовать в справедливом народном протесте, не носящем желанного нам идеологического характера, мы должны еще более активно и сосредоточенно, чем те, кто участвует в этом протесте при большей своей идеологической созвучности его характеру. Мы должны участвовать в нем, даже если нет никакой гарантии, что этот протест будет сиюминутно успешен. Более того, мы должны участвовать в нем, даже если мы твердо знаем, что он не будет сиюминутно успешен.

Таков наш долг, потому что...

Потому что с моральной точки зрения мы не имеем права не бороться с тем, что чревато огромным количеством бед для наименее защищенных слоев населения.

Потому что людоедская пенсионная реформа, будучи осуществленной, приведет к тому, что масса людей умрет как от резкого снижения своего и без того низкого уровня жизни, так и от безнадежности, порожденной фактической выброшенностью из жизни. Уже сейчас часто говорится: «Они хотят, чтобы мы умерли? Ну так мы и умрем».

Можно ли не участвовать в защите этих людей всеми возможными для нас законными методами и сохранить совесть? Нет, нельзя. Я не знаю, как хотят сохранить совесть единороссы, которые уже поддержали людоедскую реформу, или сенаторы, которые ее вот-вот поддержат.

Может быть, они стоят на позиции социал-дарвинизма, а то и чего-нибудь похуже. И эта их идеологическая позиция созвучна их совести, а точнее, ее отсутствию.

Может быть, они считают, что народ слишком сильно поврежден для того, чтобы им противодействовать. И может быть, на их стороне какая-то сиюминутная мелочная псевдоправота.

Да, Ельцин ограбил народ, наглядно показал ему, что именно в этом суть ельцинизма, а народ в апреле 1993 года поддержал Ельцина на референдуме.

Но в итоге победит совесть. И в этом наша политическая позиция.

Наша совесть требует сопротивления ограблению и унижению народа. Она отвергает ссылки на то, что народ у нас не ахти.

Она отвергает также циничную прагматическую расчетливость с ее абсолютизацией сиюминутных выгод, с ее омерзительным «чем хуже, тем лучше».

Да, мы сделаем всё для того, чтобы борьба против пенсионной реформы была успешна. Но даже если на определенном этапе она будет неуспешна, значит ли это, что она может быть и благородна, но отчасти прекраснодушна? 

Жан-Батист-Андре Готье-Даготи. Мария-Антуанета дает концерт на арфе. 1775

Аргумент № 3 в пользу того, что наши действия не напрасны, состоит в следующем.

Мы не только отказываемся отрывать моральное содержание своей борьбы от содержания собственно политического, мы еще и убеждены в том, что совесть является решающей политической категорией в ситуациях критического характера. И что ставка на совесть является в таких ситуациях не прекраснодушной и отчасти аполитичной, а сугубо политической. И что она одна в таких ситуациях политически адекватна.

Да, кому-то кажется, что совесть — это не политическая категория. А кто-то (Макиавелли, например) заявлял, что политика и совесть — две вещи несовместные.

Но сразу же возникает вопрос, а какими такими особыми успехами в политике мог похвастаться господин Макиавелли, погруженный в маразм распрей между жалкими средневековыми итальянскими элитами, неспособными собрать большое государство, погруженными в корыстные дрязги и разврат?

Кем бы был Махатма Ганди, если бы он руководствовался советами Макиавелли? И у кого, по историческому гамбургскому счету, больший политический практический результат — у какого-то Макиавелли, как бы отвергавшего совесть в политике (насколько он ee реально отвергал — отдельный вопрос) или у великого Ганди, считавшего, что совесть в политике является решающим фактором?

Согласно информации такого авторитетного источника, как РИА Новости, 10 июля 2017 года спикер Совета Федерации РФ Валентина Ивановна Матвиенко во время общения с членами Палаты молодых законодателей предложила отказаться от студенческих общежитий. И заменить их... покупкой частной квартиры. Не верите? Предоставляю слово самому этому выдающемуся «высокоморальному» политику, проявляющему, как вы сейчас убедитесь, полную политическую адекватность: «Чтобы человек, который недорого заплатил за такую квартиру, мог понимать, что это уже его собственность. Пусть это 50 квадратных метров, но для начала это неплохо... Потом он заработает, эти метры продаст или вложит и улучшит свои жилищные условия».

Я не буду здесь обсуждать степень неадекватности Валентины Ивановны, степень ее интеграции в элитную среду и вытекающее из этой интеграции непонимание того, как живут простые студенты, каков их доход и так далее. Я всего лишь попытаюсь осмыслить это ее заявление с позиции совести как решающего политического обстоятельства. Для этого проведу рискованную, но несомненную аналогию между таким высказыванием зарвавшейся новой аристократки, бывшей комсомольской деятельницы и... высказыванием французской королевы Марии-Антуанетты. Неважно, на самом деле она сказала: «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные» (конкретно было сказано бриоши — сладкие булки из сдобного теста на пивных дрожжах — С.К.), или Жан-Жак Руссо в своей «Исповеди» приписал эти слова Марии-Антуанетте.

Важно, что Валентина Ивановна реально сказала нечто, бьющее рекорд, установленный высказыванием, приписываемым Марии-Антуанетте и ставшим символом отрешенности элиты от проблем народа.

Фраза про бриоши стала нарицательной в XVIII веке и остается таковой до настоящего момента. Во время экономического кризиса 2008–2009 годов американские радиостанции рекомендовали гражданам США ограничить свои отпускные расходы. На что радиослушатели отвечали, что они обобраны как липки и что они не могут платить долги за жилье, что у них отобрали машины, и говорили, что советы радиостанций — это как раз эквивалент фразы про пирожные, якобы сказанной Марией-Антуанеттой.

Валентина Ивановна этого не знает? Она не знает также, какова была судьба Марии-Антуанетты? На всякий случай сообщаю, что ее казнили на гильотине. И что именно таков удел тех представителей элиты, которые окончательно, вопиющим образом отрешаются от проблем своего народа.

Андрей Вознесенский (потом отрекшийся от всего на свете) в молодости написал не худшие строки про агонизирующую царскую власть:

Настоящие эмигранты
пили в Питере под охраной,
воровали казну галантно,
жрали устрицы и гранаты —
эмигранты!

Эмигрировали в клозеты
с инкрустированными розетками,
отгораживались газетами
от осенней страны раздетой,
в куртизанок с цветными гривами
эмигрировали!

У меня вопрос к сенаторам, депутатам, а также всем прочим: «Вы все эмигрировали подобным образом? Вы не помните, чем эта внутренняя эмиграция обернулась и для Марии-Антуанетты, и для аналогичных российских внутренних эмигрантов? Вы не видите результаты выборов, которые называть успешными могут только сумасшедшие или насквозь циничные холуи? Вы хотите опять наступить на эти грабли? Вы считаете, что будете жить вечно и вас не встретят на том свете миллионы тех, кого вы своим голосованием обрекли на погибель? Вы считаете, что у вас будет отдельный ВИП-рай или ВИП-ад? Вы нацепили крестики и ни во что не верите?»

Я бы не задавал эти вопросы, если бы дело было только в элитариях. Но соответствующее поведение элитариев оборачивается для народа большой бедой.

И уж раз я начал проводить определенные аналогии, то, отвечая на вопрос об эффективности и неэффективности тех или иных действий, я доведу эти аналогии до определенного финального пункта.

Мария-Антуанетта... Бриоши... Французская революция... Гильотина, она же — «народная бритва», «вдовушка», «галстук Капетингов»... Жуткие кровавые конвульсии... Можно ли всё сводить к неадекватности власти? Да, эта неадекватность является важнейшим элементом. Но, казалось бы, власть могла подменять адекватность силовым воздействием, опираться на собственные войска, топить в крови мятежные выступления. На это у нее хватило бы адекватности, но почему ей это не удалось?

Пьеса Ромена Роллана «14 июля», конечно, не документ. Но это нечто предельно близкое к документу. Вот что говорится о совести в этой пьесе, автор которой прилагал специальные усилия, чтобы свести к минимуму элемент художественного вымысла. Спор ведется между Бернаром-Рене Журданом, маркизом де Лонеем— губернатором (комендантом — С.К.) Бастилии и капралом Гошем, который потом станет легендарным генералом республиканской армии Гошем. Гош приходит к Де Лонею, пытаясь убедить его сдаться и не проливать кровь. Между Де Лонеем и Гошем происходит такой разговор:

«Де Лоней (Гошу). Ты — сумасшедший. Где это видано, чтобы более сильный по доброй воле сдал оружие более слабому? <...>

Никому не взять Бастилию. Она может быть сдана, но не взята.

Гош. Она будет сдана.

Де Лоней. Кто же ее сдаст?

Гош. Ваша нечистая совесть».

Хватило бы этих строк, но я все-таки добавлю короткий монолог Феликса-Юбера де Вентимиля, маркиза де Кастельно, соратника Де Лонея, аристократа, защищавшего Бастилию вместе с Де Лонеем и в итоге арестовавшего Де Лонея и сдавшегося народу, штурмовавшему Бастилию.

«Вентимиль (иронически рассуждает сам с собой. В нескольких шагах от него инвалиды стоят у своих пушек). Наша нечистая совесть... Этот капрал позволяет себе иметь совесть!.. Он богаче меня. Совесть... Чистая или нечистая совесть! Совести просто нет. Честь, возможно, существует. Честь? При прежнем короле честь не мешала дворянину, если у него была красивая жена или сестра, добиваться того, чтобы король взял ее к себе в фаворитки; не задумываясь, мы женились на любовнице короля, чтобы прикрыть своим аристократическим именем, как ярлыком, низкопробный товар, подобранный в грязном притоне... Оставим честь в покое. Разве я мог бы сказать, что я защищаю здесь, что толкает меня сражаться? Верность? Преданность королю? Мы-то знаем цену своей преданности и верности, к чему же дурачить себя пустыми словами? Уже давно я перестал верить в короля. Ну так что же побуждает меня оставаться здесь?»

Вентимиль пытается сослаться на привычку, на изящество бесполезного действия. Но в итоге он-то и сдает Бастилию.

Собирая миллион подписей, мы сделали ставку на совесть — как чистую, так и нечистую. И мы твердо уверены, что эта ставка — единственно возможная. Эта совесть должна была продиктовать определенное поведение «Единой России». Этого не произошло. Или, точнее, это произошло в минимальной степени. Но в какой-то степени это имеет место по факту: потому что в списке голосовавших за этот закон единороссов не все члены этой фракции в Думе.

Но ведь всё не сводится к текущему моменту. Возможно, совесть не проснулась до конца, но начала просыпаться. В любом случае все ветви власти знают, что к ним обратились с определенным протестным письмом, с определенной альтернативной стратегией не отдельные лица, а миллион людей. Что это напоминает?

Вам, например, не хочется признаться в том, что вы не хотите гладить кота. И вы не замечаете наличие кота в комнате. Вам скажут возмущенно: «Как это вы не хотите гладить кота?» Вы ответите: «Да это был какой-то маленький котенок, я его не заметил, он прятался в углу. В противном случае я бы обязательно погладил кота».

А если вам вместо этого кладут кота на колени, то вы уже не можете сказать, что вы его не заметили. И вы должны признаться, что вы не хотите гладить кота. Или же погладить кота.

Наш миллион подписей лишил всех возможности лукаво не заметить народный протест.

Наш миллион подписей поставил ребром проблему этого незамечания, а значит, и проблему совести.

Наш миллион подписей вернул совесть в политическую повестку дня. Вернувшись туда, она начинает работать. И она свое отработает. Пусть не сразу, но отработает. В противном случае рано или поздно придется признаться, что крестики повешены на шею не потому, что люди являются христианами. Что крестики для них являются модными амулетами. Совесть отработает подобным образом вне зависимости от позиции РПЦ и других конфессий. Наша задача в том, чтобы эта работа была очень мощной, но при этом не деструктивной. Бастилию пенсионной реформы раньше или позже сдаст нечистая совесть нашей элиты. Можно обсуждать правильность этой нашей концепции. Но ее нельзя называть прекраснодушной, аполитичной и так далее.

Аргумент № 4 в пользу того, что наши действия не напрасны, состоит в следующем.

Кто-то считает, что игра уже сыграна и что она закончится 3 октября или чуть позже. Но это не так. Не все институты еще сказали свое слово. Но всем институтам придется, сказав это слово, отказаться от совести и сострадания. Все ли институты этого захотят?

Даже по отношению к сиюминутному, нельзя говорить об абсолютной победе сторонников пенсионной реформы. Они уже почти победили, но почти не значит полностью. И наш взнос в это «почти» в виде миллиона подписей является очень значимым. А бороться всегда надо до конца. Даже когда шансов на сиюминутную победу уже почти не остается. Любое другое поведение бессовестно и бесчестно. А значит, и деструктивно с политической точки зрения. Но разве всё сводится только к сиюминутному?

 

Шарль Моне. Казнь Марии-Антуанеты 16 октября 1793. 1794

Аргумент № 5 в пользу того, что наши действия не напрасны, состоит в следующем.

Запущенный процесс носит долговременный характер. Он пройдет через несколько этапов обострения, и на каждом этапе сделанное нами будет приносить свои плоды.

Не принеся плодов сегодня (а я в этом уверен не на сто, а на девяносто пять процентов), сделанное принесет плоды в очень недалеком будущем. Любая другая позиция является не политической, а политиканской. И очень напоминает пресловутый анекдот про северный народ, представитель которого сказал: «Мы картошку сегодня сажаем, а через день выкапываем. Потому что очень кушать хочется».

В политике никогда не выигрывает тот, кому на следующий день кушать хочется.

Новые региональные выборы пройдут уже скоро. Потом наступит время новых и новых региональных выборов. Потом — не успеем оглянуться — наступит время выборов в Госдуму Российской Федерации. На каждом из этих этапов будет — я в этом уверен — работать та самая совесть, наличие которой ставится под вопрос. И уж тем более ставится под вопрос ее значение для политики. Вот увидите — все ваши жалкие вопросительные знаки время превратит в один огромный восклицательный знак.

В том, что я здесь изложил — символ нашей веры в свой народ и в историю. Он ведет нас по нашему пути. Он дает нам силы. И эти силы должны быть отданы на служение тому, что многие отрицают. На служение состраданию и совести.

До встречи в СССР! 

 

https://rossaprimavera.ru/article/29550d9f?gazeta=/gazeta/298

 


29.09.2018 Борьба продолжается

 

Нет ничего хуже, чем отказ от борьбы, когда борьба необходима 

 22 сентября 2018 года в Москве и других городах России состоялись митинги. Организацией митингов занималась КПРФ — главная системная оппозиционная парламентская сила страны. Официально главная — вторая политическая партия России. Результаты этих митингов прискорбны. Я не хочу долго рассуждать по поводу того, почему это так. Говорит ли это о слабости данной партии или о состоянии общества. Наверное, и о том, и другом. Я только хочу сказать, что всякая попытка бесконечного раздувания числа людей, собравшихся на митинги, — это просто позорное шутовство. Которым занимаются известные провокаторы.

Как бы то ни было, КПРФ взяла на себя организацию митингового протеста против людоедской пенсионной реформы. То, что протест организован плохо, — нехорошо. Но то, что его взялись организовывать и организовывали, заслуживает всяческого уважения.

Мне кажется, что при очевидной неспособности КПРФ что-либо организовать, главным является не эта политическая дистрофия, а состояние умов, состояние общества. Я предсказывал, что процесс пойдет по линии отпадения от государства, апатии, отмахивания: «Да зачем куда-то ходить? Да всё они решили... Да знаем мы, кто они такие... Для чего мы будем...» Так и произошло. Я не могу сказать, что общество полностью настроено отпаденчески — апатично, депрессивно. Нет, это не так, и об этом говорят результаты выборов.

Опять же, было ясно, могу повторить еще раз, что на начальном этапе это будет такая раскачка процесса, а правящая партия задействует огромные ресурсы манипуляции. Не имею в виду подвохов — это отдельный вопрос. Манипуляция. Мажоритарка, всё прочее... Но этой партии очевидно (я имею в виду «Единую Россию»), что она потеряла в среднем по 15–20 пунктов, а это значит, что она потеряла иногда до 50 % рейтинга. Потому что если у нее было, скажем, 60 %, а стало 30 %, то потеряла она не 30 %, а 50 % по отношению к тому, что имела.

Это сокрушительный результат.

Разговор о том, что он является не всеобщим, тоже может впечатлять только самих говорящих, потому что то, что произошло в Приморье, чудовищно. Госпожа Памфилова, которая как высокая чиновница говорила сначала: «Выборы состоялись, всё», — а потом их отменяла, являет собой нечто позорное. Либо налицо соучастие Центризбиркома во всем этом безобразии, либо Центризбирком не контролирует территориальные избиркомы. Вот выбирайте, что лучше: разрушение вертикали выборов или бесчинство — очевидное, обнаженное, позорное.

Выборы отменены. Это лучше, чем если бы они были признаны. Но это не меняет чудовищности самой картины начавшегося процесса отпадения народа от государства. Этот процесс кем-то инициирован. Те, кто сумели это всё продавить, делятся на либеральных фанатиков и мятежников. В ядре находятся мятежники, которые знают, что они сооружают перестройку-2. Остановится этот процесс или нет, зависит от активности общества и разумности государства — хотя бы тех людей, которые реально полностью отвечают за государство, которые связали свою судьбу с государством, которые ненавидимы на Западе и которые краха государства явным образом не хотят; я имею в виду президента России.

В сложившихся условиях необходимо бороться против людоедской пенсионной реформы всеми законными методами, не превращая это в майдан и не превращая протест в средство разрушения государства. Потому что народ, который начинает отпадать от государства, самим этим отпадением государство разрушит. Тем более что это государство в своей внешней политике (которую я лично полностью поддерживаю, но которая становится неадекватной в условиях имеющейся внутренней политики), бросило вызов антигуманистическому, хаосократическому, сверхдержавному американскому посткапитализму и пытается организовать на сопротивление его античеловеческим действиям какие-то силы в мире.

В этом смысле это государство стало врагом номер один для такого вот американского нового гегемона — гегемона, подчеркиваю, по своей сути посткапиталистического, постмодернистского, антигуманистического и хаосократического, уничтожающего национальные суверенные государства. В этих условиях государству особенно нужна поддержка народа.

Именно за счет отсутствия такой поддержки и неадекватных действий государств подобного типа рушатся все вот такие консервативные, суверенные, или пытающиеся быть суверенными и развивающимися государственные системы, и их место занимает проамериканский псевдодемократический хаос и свирепые силы типа ИГИЛ‌ (организация, деятельность которой запрещена в России) или чего-нибудь еще. Мы видим, как это происходит везде.

В этих условиях вдвойне опасно любое отпадение народа от государства. А оно началось: пенсионная реформа это запустила. Не остановим ее, отпадение будет продолжаться в тех или иных формах, и государство рухнет. Начнется перестройка-2. Чувствуется ее смрадный запах. Это началось.

Я мог бы до утра перечислять неадекватные действия власти в сфере медицины, в сфере образования и в других сферах. Я мог бы до утра описывать высокомерное безумие чиновников. Но достаточно лицезреть то, что произошло в Приморье, чтобы понять, что дело худо. Система уже не ловит мышей. Она сошла с ума. Она в неадеквате, как в неадеквате была и перестроечная система, состоявшая из множества послушных идиотов и коварных людей типа Яковлева. В этих условиях я сообщаю всем, кто нас поддержал, что мы организовали сбор реальных живых подписей, имеющих законную силу, полную законную силу, под Обращением к президенту России, в котором выдвинуто много требований. Не только остановка пенсионной реформы, но и референдум с твердой и окончательной фиксацией всей степени социальности нашего государства и недопустимости подобных маневров в социальной сфере, с наказанием тех, кто это устроил и так далее. Под этим письмом главе государства мы собрали около миллиона живых настоящих подписей.

Я приветствую всех, кто что-нибудь собирает, подавая сигналы по поводу того, что общество недовольно. Но, наверное, всем понятно, что предъявлять ксерокопию с change.org — американского ресурса, который не имеет никакой законной силы, — по меньшей мере странно. Мы предъявляем то, что имеет абсолютную законную силу. Несколько лет назад президент России сказал, что достаточно 100 тысяч таких вот законных подписей, для того чтобы предложение, под которым подписались более 100 тысяч людей, было рассмотрено, и чтобы на него была обязательная реакция.

Мы собрали в 10 раз больше. Если система психически адекватна — она отреагирует. Но она, скорее всего, психически неадекватна. Но если она не выдаст никакой реакции или отмахнется, как от назойливой мухи, или скажет «ладно-ладно», то это значит, что она еще раз распишется крупными буквами: «Я психически неадекватна, как и в Приморье. Система. Подпись». Она хочет такого публичного признания собственной неадекватности? Пусть признает.

Мы не знаем, какова будет судьба этих подписей. Мы знаем, что мы их собрали, мы организовали этот сбор, мы организовали подсчет, мы собрали невероятно много, и мы это законным образом предъявим. Это наши первые действия, мы их осуществили. Повторяю, кто бы еще их ни осуществлял, мы это приветствуем! Но хотелось бы, чтобы это не было совсем бессмысленно или в духе совсем уже мыльных пузырей. Потому что тогда возникает вопрос о том, в чем смысл таких действий? Мы действуем в русле российского законодательства и заявления президента России о необходимости рассмотрения определенного типа инициатив в случае, если их поддерживает определенное число граждан.

Есть еще один фактор — политико-психологический. Понимаете, конечно, все равно — 100 или 200 тысяч подписей, с точки зрения заявления, что надо рассматривать. Но когда это почти миллион, и на это не реагируют масштабно, серьезно, ответственно, то это не вполне... Это нельзя! На это нельзя не реагировать.

Но поскольку мы знаем, что неадекват есть, и что в неадеквате люди руководствуются принципом «Если нельзя, но очень хочется, то можно», есть и такой сценарий, что будет тогда?

Я считал и считаю, что вопрос настолько серьезен, что совершенно не важно, кто будет двигать протест в конституционную, неразрушительную для государства сторону, чтобы это было результативно. КПРФ — очень крупная партия, за которую голосовало много народа. Она находится в Думе, в Думе же находятся и другие партии, которые не поддержали людоедскую реформу. Честь им и хвала за это. Они хотят организовать референдум? Они могут это сделать? Пусть делают. Пусть сделают — мы всячески это поддержим. То, что сейчас происходит, говорит о том, что они или не могут, или не хотят. Когда это станет очевидным, тогда и только тогда мы имеем право из соображений политического такта, а политических такт сейчас имеет решающее значение, планировать следующие шаги. Не раньше, чем это произойдет. Потому что иначе возникнет некий вопрос: а не являемся ли мы спойлерами, так сказать, препятствиями, имитаторами или кем угодно еще. Когда собран миллион подписей, такого вопроса просто быть не может. А тут он может быть. Так мы ждем. Мы ждем всего сразу. Кто реально предъявит живые подписи в убедительном количестве и кто, заявив о референдуме, дойдет до референдума, до конца доведет дело. Мы этого ждем. Ждем терпеливо и вежливо пропускаем вперед тех, кто заявил о своем могуществе и своей готовности все это сделать, а перед этим заявили, как они организуют могучий уличный конституционный протест.

Мы ждем. Мы не можем вести себя иначе. Когда реальность обнажится, когда это наше ожидание принесет свои плоды, будем обсуждать, что делать дальше. Нельзя сделать так, чтобы заработала эта людоедская система. Она будет работать, как, повторяю, машина отпадения народа от государства. Нельзя дать ей работать. Мы разрабатываем инициативы — альтернативы, которые могли бы решить имеющуюся пенсионную проблематику, и мы готовимся к следующим политическим шагам. Но мы надеемся, что эти шаги сделают те, кому народ на выборах доверил защиту своих интересов. Мы надеемся также на то, что власть, увидев, как дело худо, отреагирует.

Пока что система не реагирует, она, как безумная, орет, что всё в шоколаде. Она видит выборы в Приморье — орет, что всё в шоколаде. Она видит, что она теряет голоса в свою поддержку, и говорит, что всё в шоколаде, это, мол, триумфальное шествие «Единой России». Она в неадеквате, но нельзя же быть в этом неадеквате бесконечно? У меня впечатление складывается, что делается всё возможное для того, чтобы те, кто должен увидеть неблагополучие, его не увидели. Но это тоже нельзя длить бесконечно.

Подсчет и упаковка подписных листов для передачи Президенту

Я знаю твердо одно: интересы народа должны быть защищены без разрушения государства и мятежа. Без майдана и разрушения государства, тем более что это одно и тоже. Мы должны это сделать. От этого зависит судьба народа, судьба мира, потому что Россия сейчас тормозит чудовищные мировые процессы. От этого зависит будущее наших детей и внуков, всё на свете. Мы должны это делать, и мы это будем делать. Великий французский революционер Дантон сказал: «Нет ничего хуже, чем отказ от борьбы, когда борьба необходима». Она сейчас необходима. Она будет вестись, повторяю в который раз, конституционными законными методами, без майдана и разрушения государства. Но она будет вестись, потому что альтернатива такой законной борьбе — хаос, мятежи, депрессия и окончательный конец Российского государства. Этого мы допустить не имеем права.

 

https://rossaprimavera.ru/article/9148d8a3?gazeta=/gazeta/297

 


21.09.2018 Самоизмена — 2

 

Наша борьба — это борьба в условиях безвременья. Борьба в условиях необходимости связать цепь времен, починить поломанное время. Сначала это — потом всё остальное  

- Сестрица Алёнушка, мочи нет: напьюсь я из копытца!  - Не пей, братец, козлёночком станешь!  Не послушался Иванушка и напился из козьего копытца. Напился и стал козлёночком...

Власть сейчас пытается сделать вид, что общество согласилось с предложенной пенсионной реформой. Она говорит о том, что по-настоящему широкого общественного уличного протеста нет, а «Единая Россия» не пострадала на выборах от общественного разочарования, порожденного нависшей над обществом угрозой осуществления пенсионной реформы.

Разумеется, это не так.

«Единая Россия» очень сильно проиграла на выборах 9 сентября. Но проигрыш этот — особого рода. «Единая Россия» уже сейчас, до ее прямой поддержки пенсионной реформы на думских голосованиях, потеряла в среднем 15–20 пунктов рейтинга в тех регионах, где прошли выборы.

Речь идет о голосах, отданных за список, в котором среди прочих партий значится партия «Единая Россия». Этот проигрыш, во-первых, не является абсолютным, потому что даже за вычетом этих 15–20 пунктов у «Единой России» остается немалый электоральный потенциал. И, во-вторых, этот проигрыш прикрыт фиговым листком выигрыша по так называемой мажоритарке. Что это означает на самом деле?

Что «Единая Россия» уже сейчас прячет себя, пытается получить поддержку неких почти анонимных кандидатов, не связанных с брендом «Единой России», но готовых после получения поддержки избирателей слиться с партией власти в единое целое. Иногда эти кандидаты совсем отмежевываются от «Единой России», иногда они это делают в более мягкой форме. Но очевидным фактом является то, что как только избирателю прямо предлагают проголосовать за «Единую Россию», находящуюся на таком-то месте в выборном списке, то голосуют за «Единую Россию» на 15–20 процентных пунктов меньше, чем раньше. Это — первое.

Второе. Президент России уже сейчас, по данным самых неалармистских социологических центров, потерял процентов 15 рейтинга.

Третье. Впервые за долгие годы возникли вторые туры, и их результаты тоже не могут радовать партию власти. Как, впрочем, и сам факт вторых туров.

Четвертое. Уличная активность хотя и мала, но отнюдь не может быть расценена как полностью бесперспективная с точки зрения завтрашнего роста этой активности. Зрелого протеста нет, а зародыши имеются. И вполне серьезные.

Пятое. Сколько процентов московских избирателей проголосовало за Собянина? Правильно — 22 %: при явке в 31 % (по итогам обработки 100 % голосов явка составила 30,96 %; на 18:00 она составляла 23,63 %, что ниже, чем было пять лет назад к этому часу — 26,5 %, а итоговая явка в 2013 г. составила 32,03 %; за Собянина проголосовали 70,2 % — С.К.) избирателей.

Паркетные политологи и социологи пытаются нас убедить в том, что это нормальный процент, что такова, мол, явка избирателей в Европе. При чем тут Европа? Неявка москвичей имеет совсем другую причину, чем неявка европейцев. Москвичи не аполитичны, они разочарованы. Разочарованы всем сразу: и возможностями повлиять на ситуацию с помощью выборов, и так называемым выборным меню. Как только возникнут мало-мальски мобилизационные выборы (а таковыми, безусловно, будут выборы в Думу в 2021 году), к урнам придет не 31, а 61 процент москвичей. И все 30 процентов ранее не приходивших дружно проголосуют против власти. То же самое с гораздо большей интенсивностью произойдет и в других местах, не столь сытых, как Москва.

Шестое. Что, собственно, будет с этой самой сытостью? Правительство и не только оно пытается воспроизводить ту же либерально-глобалистическую русскую экономическую модель, которая функционировала до Крыма и санкций. Но поскольку санкции ужесточаются и будут ужесточаться, то эта модель носит совершенно тупиковый характер. Нельзя пытаться в неявном виде заменить кредиты, которые берутся из резервуаров мировой экономики, кредитами, взятыми у пенсионеров.

Кстати, кто-то, может быть, помнит, что существовали такие облигации, которые советская власть в условиях послевоенной разрухи фактически навязывала населению. Ситуация с пенсионной реформой, возможно, — это капиталистический вариант того, что осуществлялось социалистической страной в условиях послевоенной разрухи. Но то, что проходит при социализме, при капитализме не проходит. Более того, встав на путь заимствования средств не у Рокфеллера и «Голдман Сакс», а у своего населения, можно далеко зайти и напороться на крупные неприятности.

Короче говоря, всё происходящее в мире говорит о том, что Россию американцы будут прессовать всё сильнее и всеми способами — вплоть до таких значимых неэкономических актов давления, как, например, поведение Константинопольского патриарха Варфоломея. Нужно очень хотеть выкручивать России руки, чтобы так себя вести. Поэтому давление на Россию будет наращиваться, а либерально-глобалистическая модель меняться не будет. В таких условиях можно напороться на такие социально-экономические издержки, по отношению к которым пенсионная реформа еще покажется цветочками, а не ягодками.

Седьмое. Криминальная буржуазия — это прорва. Ей надо оголтело обогащаться и в новых условиях, каковыми являются сокращающиеся возможности желанного для нее оголтелого обогащения. Конфликт за ресурс под названием «оголтелое обогащение» в условиях, когда этого ресурса становится меньше, будет усиливаться.

Восьмое. Существенная часть правящего криминально-буржуазного класса крайне обеспокоена тем, что действия президента Путина, направленные на защиту суверенитета России, приводят к неудобным для этого класса санкциям. С нарастанием санкций будет нарастать недовольство.

Девятое. Всё уже перечисленное будет действовать не в отдельности или по очередности, а по принципу взаимной подпитки, то есть кумулятивно. Ничего нет уязвимее сочетания войны с Западом с сохранением прозападной элиты, прозападной социально-экономической модели и потерей народной поддержки. Именно на эти грабли наступали все так называемые националистические режимы типа режима Мубарака.

Таковы основные обстоятельства, плоды которых нам придется вскоре вкушать. И тут весь вопрос — как к этим обстоятельствам относиться. Можно рассматривать их порознь и не видеть в пенсионной реформе звена, связующего между собой все перечисленные выше обстоятельства. И отмахнуться от нынешних издержек пенсионной реформы, считая, что они будут почему-то уменьшаться со временем. Ну, типа привыкнут люди.

А можно признавать, что это начальная стадия очень серьезного процесса.

В самом деле, с чего бы это спадать нынешним антипенсионным эксцессам?

Пенсионная реформа еще не принята. Те, кто должны были выходить на пенсию, еще не вкусили от принятия этой реформы. Народ в России очень тяжело раскачивается и очень привык голосовать за начальство. Почти любой социальный процесс и любой очень крупный социальный процесс обладает способностью к саморазвитию.

Поэтому о победе власти говорить не приходится. Или, точнее, можно говорить о пирровой победе. Когда Пирру, царю Эпира, воевавшему против Древнего Рима, сказали, что он победил римлян в сражении при Аускуле в 279 году до н. э., то он ответил: «Еще одна такая победа — и я останусь без войска».

Еще одна такая победа «Единой России» — и она потеряет 45–50 процентов своего электората. А президент России потеряет до 35 процентов рейтинга. Можно сказать, что и тогда рейтинг у президента будет не нулевой, а «Единая Россия» как-нибудь исхитрится удержаться на плаву или манипулировать поведением системных оппозиционных партий, вытеснивших ее с электорального поля весьма существенным образом.

Кто-то хочет так отнестись к происходящему? Пусть относится... Будущее покажет.

Что касается меня, то вся эта аналитическая преамбула нужна мне для того, чтобы не могло быть и тени сомнения в моем чрезвычайном беспокойстве по поводу происходящего в связи с пенсионной реформой. Я крайне этим обеспокоен! Я считаю это настоящим прологом к перестройке-2. И я вовсе не считаю наше общество пластилином, из которого власть будет лепить всё, что ей захочется.

Но противоположная точка зрения тоже была бы крайне странной, не так ли? Если бы общество было здоровым, то оно отреагировало бы на пенсионную реформу гораздо более активно. И мы бы обсуждали не зарождающиеся процессы, а бурное разворачивание социального неприятия того, что можно назвать первыми шагами по ликвидации в России остатков социальной государственности.

Возмущенные выборными подтасовками либералы вышли в 2011–2012 годах на свои «норковые митинги». И их было много. Их было не столько, сколько сейчас выходит на улицы в условиях, когда задели не «норковых революционеров», а очень широкие слои населения. Где эти сотни тысяч демонстрантов, мирно идущих в Москве на разрешенную акцию в условиях, когда задеты миллионы людей?

Общество не мертво, оно не превратилось еще полностью в пластилин, из которого народофобы будут лепить всё, что захотят. Но оно очень серьезно повреждено, это самое общество. А чем, скажите, оно так повреждено? Своим метафизическим падением — вот чем!

Хотите — смейтесь над этим, хотите — плачьте, но это так!

Общество понимает, что это оно — неважно, что в другом возрастном обличье. Те, по кому сейчас в первую очередь ударит пенсионная реформа, в конце 80-х не кричали «уа-уа», как бы сейчас им ни хотелось себя в этом убедить. Этим людям тогда было 20–30 лет. И они были в существенной степени локомотивом перестройки и постперестройки. То есть перевода страны на буржуазные рельсы. И в целом понятно было, что ускоренно перевести на эти рельсы можно, только если политический поезд поедет не в Швецию, а в Латинскую Америку или в более бедственные территории так называемого четвертого мира.

Но ведь хотелось капитализма! Очень-очень многие понимают, что хотелось. Ну, так снявши социалистическую голову, не плачут по пенсионным волосам, правда же? Я не оправдываю людоедскую пенсионную реформу и не злорадствую по поводу того, что вчерашние сторонники капиталистических образований сейчас будут вкушать их горькие латиноамериканские плоды. Но все же понимают, что это так. Понимают они и то, что у них рыльце в пушку. Понимают, что системные оппозиционные партии их из большой беды, в которую они попали, не выведут. И что выводить из нее можно только очень жестко, а этого не хочется. Пенсии сохранить хочется, а жестко переходить от нынешнего латиноамериканского капитализма к чему-то другому — еще совсем не хочется. А главное — к чему переходить-то? К тому советскому обществу, от которого ушли?

Во-первых, стыдно тридцать лет проклинать совок, а потом дожить до пенсионного возраста и завопить: «Хотим назад, потому что пенсии там были более справедливыми!»

Во-вторых, все понимают, что возвращаться в этот самый совок, который, с моей точки зрения, был вовсе не совком, а справедливым устройством общества, — дело очень издержечное. Одно дело — жить в этом совке, а другое дело — в него возвращаться. И собственно, куда возвращаться? В брежневизм, эпоху Хрущева, упаси бог, в новый сталинизм? Так ведь это не только требует политической борьбы, это еще и предполагает, что вкалывать придется по-настоящему. А очень многим не хочется. Хочется только пенсию. И им понятно, в какой мере у них, так сказать, рыльце в пушку.

В-третьих, как можно возвращаться в то, что рухнуло? Туда вернешься, а оно опять рухнет.

В-четвертых, людям, которые понимают то, что я называю во-первых, во-вторых и в-третьих, стыдно. Такие люди понимают, что они потерпели поражение. А пораженец не может бороться по-настоящему.

В-пятых, над обществом сильно поработали. Уже тридцать лет идет социальный и культурный регресс, люди атомизированы, прагматизированы в худшем смысле этого слова, лишены способности к настоящей солидарности. Мы имеем дело не с мертвой, а с сильно поврежденной субстанцией, и повреждена она своей продажей коммунистического первородства за чечевичную похлебку потребления.

Падшее не может восставать, не искупив падения. А искупление — это не бухтеж в интернете, не электоральные судороги, это нечто очень суровое. А общество, вкусившее от горькой сладости полунищего полубезделья, очень трудно повернуть на рельсы суровости.

В нынешней современной России нет ничего из того, что было в Российской империи перед революцией 1917 года.

Нет жесткой классовой структуры общества.

Нет участия в безусловном процессе полноценного исторического восхождения, который имел место в начале ХХ века.

Нет той победительности, которая в Российской империи была даже в условиях проигрыша в Русско-японской войне. Российская империя не была терзаема фундаментальным поражением вплоть до затягивания ее в кровавое болото Первой мировой войны.

Нет той связанности по рукам и ногам, которая была у мирового империализма в связи с участием в Первой мировой войне и страшным разочарованием широких масс в буржуазии, развязавшей эту кровавую бойню.

Нет пролетариев и крестьян, страстно мечтавших о светлом будущем, готовых сражаться за него, привычных к тяжелейшему физическому труду, прошедших окопный опыт и так далее.

Нет народной интеллигенции, готовой жертвовать всем ради спасения униженных и оскорбленных.

Но есть крах коммунизма и сомнения в его исторической состоятельности. А также — есть погруженность в чудовищную глобалистическую теплую ванну развлекательности, разврата и многого другого.

Отсутствие вышеперечисленного (а я мог бы перечислять отсутствующее еще долго) требует и фундаментальной новизны Красного проекта, и совершенно нового субъекта, который этот проект должен осуществлять.

Это значит, что крохотный шанс на спасение России от окончательного развала требует глубокого согласования действий, которые, казалось бы, носят взаимоисключающий характер.

Действия эти таковы.

Первое. Признание глубины краха советизма и коммунизма и широты того социального поля, которое ответственно за этот крах.

Второе. Признание необходимости выращивания совершенно новой модели этого самого коммунизма.

Третье. Признание того, что коммунизм во всех его модификациях, включая ту, которая нам особо дорога, ушел с исторической авансцены благодаря краху классического советского коммунизма. Хочу подчеркнуть, что это не означает смерти коммунизма или его окончательного отбрасывания на историческую обочину. Я сказал ровно то, что считаю истинным, — что коммунизм временно отброшен с исторической авансцены, но что он остался на исторической сцене как таковой и может вернуться на авансцену в новом обличье.

Четвертое. Признание того, что на исторической авансцене борются классический буржуазный капитализм, основанный на национальных суверенитетах и ценностях Модерна, и глобалистический посткапитализм, стремящийся к разрушению суверенитетов и опирающийся на антигуманистические постмодернистские антиценности.

Пятое. Признание необходимости участвовать в идущей исторической борьбе на стороне классического буржуазного капитализма, опирающегося на суверенитет, серьезно поврежденные, но существующие модернистские ценности, модель человеческого восхождения в ее прогрессистском варианте и прочее. Такая модель в России по определению может быть только социально-консервативной, причем консервативность должна опираться на всю традицию, включая советскую.

Шестое. Признание того, что в условиях холодной войны либеральная парадигма оказывается для России абсолютно несостоятельной. И что силам социального буржуазного консерватизма (их часто называют национальной буржуазией) придется довести до конца борьбу с либеральной буржуазией, часто называемой компрадорской. Именно эта борьба, коль скоро она завершится в России победой социального буржуазного консерватизма, даст миру и России шанс на сопротивление либеральному глобализму постмодернистского антигуманистического типа с его концом истории, концом проекта Человек, концом гуманизма и так далее.

Седьмое. Признание того, что новый коммунизм должен поддерживать социально-буржуазный консерватизм в его борьбе против постмодернистского глобализма. Тот коммунизм, который сейчас существует, ведет себя иначе. Он либо является невыносимо старым, этаким замшелым ретро, прекрасно понимающим, что оно обречено на всегдашнее поражение. Либо представляет собой левачество, заигрывающее с постмодернизмом, причем очень активно и аморально.

Новый коммунизм еще нужно суметь создать так же, как нужно создать в России заново народную интеллигенцию. И эти два социальных конструирования, по сути, представляют собой единое целое.

Восьмое. Признание того, что капитализм национальных суверенитетов может выиграть оборонительные бои, но не может выиграть сражение за человеческое будущее. И что для победы в этом сражении социально-консервативному капитализму придется выстраивать союз с новым коммунизмом. Условное название такого союза — левоконсервативный альянс.

Девятое. Признание того, что именно такая стратегия является искупительной. И что только искупительная стратегия может вывести народ из того состояния, в которое он вовлечен в результате метафизического падения.

Десятое. Признание того, что шансы на успех такой стратегии очень невелики, но должны быть использованы до конца. И что, напротив, крайне велики шансы победы перестройки-2, то есть того, что замыслено либерально-глобалистическим крылом нынешней власти. Если это крыло победит, то либо Россия кончится, либо ей предстоит новая сборка. И тогда эта сборка будет не компромиссной, а накаленно красной. Она будет такой и потому, что социально-консервативный капитализм проиграет окончательно и фактически сольется со своим лютым постмодернистским противником. И потому, что сборки могут происходить только в условиях фактической государственной катастрофы. А эти условия диктуют свои суровые законы.

Больше всего на свете я хотел бы избежать такой сборки, осуществляемой в условиях фактически предоккупационных, в условиях всеобщей растерянности и нового уличного перестроечного бе­зу­мия. Я понимаю, что как бы малы ни были шансы на изложенный выше двухфазный вариант: в первой фазе — социально-консервативно-буржуазный и во второй фазе — левоконсервативный, шансы на постперестроечную сборку еще намного меньше.

Нам предстоит вести борьбу за будущее России и человечества в условиях того метафизического падения и поражения в холодной войне, которое я только что описал. И падение, и поражение имеют свои до крайности практические последствия. Эта наша борьба не имеет ничего общего с борьбой в условиях восходящего исторического развития, которая велась большевиками в начале ХХ века. Та борьба велась в условиях, когда время было живым и накаленным, и способно было даровать особую энергию своим и без того очень сильным избранникам.

Наша борьба — это борьба в условиях безвременья. Борьба в условиях необходимости связать цепь времен, починить поломанное время. Сначала это — потом всё остальное. Проиграть такую борьбу мы не имеем права. Выиграть ее не просто очень трудно, а почти невозможно. Но именно почти.

А потому уже в следующем номере я продолжу ту свою интеллектуально-идеологическую работу, которая является, как я убежден, необходимой для сборки и новой народной интеллигенции, и нового политического субъекта.

До встречи в СССР! 

 

https://rossaprimavera.ru/article/d9f2520e?gazeta=/gazeta/296

 


14.09.2018 Самоизмена

 

По-настоящему ужасна даже не потеря территории, хотя и она ужасна, по-настоящему ужасна именно эта потеря лица. Она же — продажа красного первородства за капиталистическую чечевичную похлебку. Она же — метафизическое падение. Она же — самоизмена 

 Сергей Кургинян

Для начала давайте признаем, что распад СССР и крах коммунизма порождены не набором набивших оскомину важных частностей, каковыми являются козни ЦРУ, мирового империализма в целом, козни пятой колонны, козни масонов и иных зловещих сил, предательство Горбачева, Яковлева, прочих представителей пятой колонны.

Давайте хотя бы сейчас, через тридцать лет после случившейся перестроечной катастрофы и при очевидном приближении перестройки-2, перестанем ссылаться на эти важные частности.

Давайте поймем, наконец, что такие ссылки просто смешны и в каком-то смысле даже позорны.

Потому что Горбачева можно и должно было отстранить с поста генсека и Президента СССР. И для этого достаточно было соответствующего партийного решения.

Потому что партию могли и должны были приструнить народные массы, используя для этого простейшие методы, такие как политическая забастовка. Но эти массы, если их рассматривать как единое целое (а любое другое рассмотрение сегодня, когда мы находимся на пороге второй перестройки, носит трагикомический характер), вовсе не требовали свержения Горбачева и отдачи под суд Ельцина и компании!

Почему эти массы поддерживали сначала Горбачева, а потом Ельцина при том, что Горбачев почти не скрывал капиталистического характера своих реформ, а Ельцин с предельной яростностью вопил о необходимости ускоренного построения спасительного капитализма?

Давайте честно ответим на этот вопрос. Давайте признаем, что массы поддержали этих политиков, потому что массы вожделели обещанных им капиталистических потребительских благ. Массы боролись за то, на что напоролись. Или как минимум не боролись против этого. Но на самом деле они, конечно, боролись за скорейшее утверждение капитализма и прекращение осточертевшего им совка.

Это горькое признание не является самобичеванием ради самобичевания. Хотя почему бы и не посамобичеваться в условиях такого дежавю, такого грядущего самопересечения перестройки-1 и перестройки-2? Но нет, это признание — не самобичевание, а исходная точка при выработке ответа на грядущие вызовы. Не будет ответа на эти вызовы без подобного признания, понимаете? Не будет его до тех пор, пока природа произошедшей большой беды будет прятаться за такими важными частностями, как козни Горбачева, Ельцина и т. п.

Или — за такими же важными частностями, как соучастие ЦРУ и мирового империализма в развале СССР и крахе мирового коммунистического движения.

Да, ЦРУ и мировой империализм в целом должны были бороться против СССР и мирового коммунистического движения и боролись против этих своих врагов. А СССР и мировое коммунистическое движение должны были бороться против ЦРУ и мирового империализма.

Вот только ЦРУ и мировой империализм это долженствование довели до победного конца, а СССР и мировое коммунистическое движение добровольно и почти без сопротивления капитулировали перед ЦРУ и мировым империализмом, признав, что те были правы, и капитализм, за который они ратовали, единственное разумное и благое устройство общества.

Столь же важные частности — апелляции к различным теориям заговора (масонам, иным злым силам). Да, этот фактор существовал и будет существовать как важная частность, как одно из слагаемых Большой игры. И что с того? Стыдно и преувеличивать его значение, и, главное, прикрываться им как фиговым листком.

Почему масоны и эти другие зловещие силы не помешали большевикам? «Потому что они сами были большевиками». А почему тогда они начали свергать большевиков? «Потому что сначала большевики им были нужны, а потом стали вредны». Если внять этому параноидальному бреду и положить его в основу политики, то что получится? Что эти самые зловещие силы всегда что хотят, то и делают. А раз так, то надо либо расслабиться и не суетиться под клиентом, либо попытаться понравиться этим зловещим силам.

Короче говоря, сохранение человеческой вменяемости, человеческого достоинства, честности, без которой нет и не может быть никакой политики, и, наконец, какого-то долженствования, обычно связываемого с понятием чести и благородства, требует признания того, что все эти ссылки на масонов, зловещие силы, империализм, ЦРУ, Горбачева, Ельцина, пятую колонну и прочее являются уклонением от признания правды. И попыткой спрятать эту правду за джентльменским набором очень важных частностей.

Почему «очень важных»?

Потому что все перечисленные выше псевдовиновники распада СССР и краха коммунизма действительно внесли свой посильный вклад в организацию этой всемирно-исторической и метафизической катастрофы. И мое требование признать, что данные вклады являются частностями, вовсе не обнуляет ни эти вклады, ни связанную с ними ответственность за неслыханное преступление.

Почему при всей важности этих частностей, они являются частностями?

Потому что единственным решающим обстоятельством, в силу которого произошла всемирно-историческая и метафизическая катастрофа, является отказ народа от Красного проекта (советского образа жизни и коммунизма). А значит, и от СССР. Потому что вне Красного проекта СССР существовать не мог. Потому что СССР был, по сути, создан этим Красным проектом и мог быть прочным только до тех пор, пока этот проект реализовывался при поддержке широких народных масс. Которые в перестроечную эпоху перестали этот проект поддерживать.

Теперь давайте от размытого словосочетания «широкие народные массы» перейдем к понятиям более внятным и одновременно более горьким. И признаем, что в перестроечную эпоху отреклась от Красного проекта та же историческая личность, которая этот проект в 1917 году страстно востребовала, принеся на алтарь проекта огромные жертвы, проявив неслыханный героизм, добившись фантастических результатов, замкнув на себя всю планетарную энергию сторонников Красного проекта, восхитившихся достижениями этой исторической личности и в силу этого решивших категорически и беспрекословно ориентироваться на Москву.

Замкнув на себя всю эту энергию и слив ее, Москва совершила нечто неслыханное. Она кинула в пасть мирового империализма и себя, и всех своих сторонников.

При этом Москва начала особо страстно и постыдно проклинать то, что она особо страстно восхваляла в предыдущий период. То есть, как говорят китайцы, она потеряла лицо. По-настоящему ужасна даже не потеря территории, хотя и она ужасна, по-настоящему ужасна именно эта потеря лица. Она же — продажа красного первородства за капиталистическую чечевичную похлебку. Она же — метафизическое падение. Она же — самоизмена.

Приходится признать, что историческая личность осуществила акт самоизмены.

Что она не просто потерпела поражение.

Что произошло нечто более страшное.

Но эта личность почему-то это сделала. Она почему-то так мутировала. Да, партия возглавила этот мутагенез так же, как перед этим она возглавляла великие деяния. Но партия почему-то а) мутировала сама и б) возглавила большой капиталистический мутагенез, невозможный без согласия на это того, что мы называем исторической личностью.

Либо вы должны дать сокрушительно негативную оценку исторической личности, которая это совершила, то бишь своей Родине, своему Отечеству, своему народу, либо вы должны признать, что внутри самого Красного проекта были заложены фундаментальные дефекты, которые сначала спали, потом проявляли себя слабо, а потом начали проявлять себя сокрушительно.

Но если это так, то ни о каком прямом восстановлении Красного проекта в том его варианте, в каком он сначала воодушевил нашу историческую личность на фантастические свершения, а потом поволок ее в катастрофу самоизмены, катастрофу регресса и так далее, речи быть не может.

И потому, что такое прямое восстановление именуется реставрацией, а история учит нас тому, что реставрация никогда не побеждает по-настоящему.

И потому, что прямая реставрация окажется реставрацией этого самого дефекта, который опять сработает, причем гораздо быстрее и сокрушительнее.

Невозможен и ремонт данного Красного проекта — как косметический, так и более серьезный. Потому что дефект, в силу которого этот проект так плохо кончил, нельзя исправить за счет подобных ремонтов.

Надо выявить что-то очень фундаментальное, и это фундаментальное решительным образом устранить.

Тогда хотя бы теоретически возможна новая победа радикально обновленного Красного проекта и его успешное осуществление. Притом что альтернативой такой победе является только победа Черного проекта в его обновленно-нацистском варианте.

Всё это я сказал в передачах «Суть времени» восемь лет назад.

Сказал я и о том, что именно являлось фундаментальным дефектом рухнувшего Красного проекта (отказ от главенствования идеи нового человека, отказ от рассмотрения духовной смерти как главной угрозы человечеству, отказ от борьбы с так называемой смертной болезнью, отказ от метафизических коммунистических наработок, которые существовали в эпоху накаленности Красного проекта и так далее). Это было сказано мною в 2011–2012 годах. Но фактически то же самое было мною сказано десятилетиями раньше в книге «Постперестройка».

Сказанное в 2011–2012 году породило формирование движения «Суть времени». За прошедшие восемь лет движение несколько раз активно вмешалось в политическую жизнь страны. Сейчас движение осмысливает свои цели и задачи, исходя из новой, кстати, предсказанной мною ранее, предперестроечной ситуации. Убежден, что эта предперестройка 2.0 и последующий переход к перестройке 2.0 совершились бы раньше, если бы наше движение не вмешалось бы несколько раз активно в политику.

Эти наши вмешательства взбесили очень и очень многих. Понятно, почему они взбесили Запад, стремящийся к окончательному решению «русского вопроса», нашу прозападную пятую колонну, наших либералов и так называемых уменьшительных националистов.

Но они взбесили и КПРФ, и леваков в целом. Потому что вдруг обнаружилось, что всем им нужна новая перестройка. Как нужна она и очень существенной части нынешней партии власти, которая поразительным образом воспроизводит все ходы коммунистической номенклатуры в ее горбачевско-яковлевской редакции.

Вновь задается один и тот же вопрос: «Если вы являетесь почитателями обновленного Красного проекта, защитниками фундаментальных советских ценностей и критиками капитализма, то почему вы защищаете буржуазное российское государство?»

Сегодня, в условиях особо яростных попыток пропихнуть новую перестройку, ответ на этот вопрос особо необходим. Есть ли он у нас?

Да, он есть. Я давал его не раз. И на очередном крутом неоперестроечном переломе считаю необходимым вновь сформулировать этот ответ с максимальной четкостью, опираясь на краеугольное для нас представление о самоизмене и мутации советского Красного проекта.

(Продолжение следует.)

 

https://rossaprimavera.ru/article/2078f74e?gazeta=/gazeta/295

 


08.09.2018 Да вы и убили-с...

 

Я не готов признать, что взрослые люди с претензией на гражданственность ведут себя так, как описано у Достоевского, как маленькие дети, застигнутые на месте преступления 

 

Москва, проспект Калинина. Марш от Кремля к Дому Советов. 19 августа 1991 года (Фото — Иван Симочкин)

Один из самых болезненных вопросов — участие общества в формировании нынешнего общественно-политического устройства. Широким слоям современного общества, постепенно осознающим, что существующее общественно-политическое устройство вовсе не предполагает их растущего благосостояния, очень хочется (для самооправдания да и вообще) сделать вид, что это общественно-политическое устройство им навязано теми или иными злодеями: конкретными людьми (Горбачевым, Ельциным и так далее) или определенными скверными меньшинствами (евреями, масонами, пятой колонной, список можно продолжить вплоть до инопланетян). Это напоминает поведение барышни, которая страстно стремилась к интимно-личным отношениям с определенным героем, а войдя в эти отношения, разочаровалась в их результатах и начала говорить о том, что герой ее изнасиловал. И потому она не отвечает морально, да и вообще ни за вступление в отношения, ни за их последствия.

В качестве аргументов, говорящих о таком общественно-политическом изнасиловании барышни под названием «позднесоветское общество», является референдум о сохранении СССР. Говорится о том, что общество поддержало сохранение СССР на этом референдуме. А значит, расчленение СССР является таким вот политическим изнасилованием.

Оставим даже в стороне вопрос о том, что общество не проявило достаточной политической активности в момент, когда ему объявили о распаде СССР. Обычно говорится, что оно не проявило этой активности, потому что было растеряно. Возникает вопрос, можно ли говорить о том, что общественно-политическая барышня, уступившая такому-то господину по причине растерянности, была этим господином изнасилована. Но оставим в стороне и этот вопрос. А также вопрос о том, отвечает ли общество за своих избранников, они же — народные депутаты союзного парламента. Эти депутаты не проявили никакого желания всерьез сопротивляться решениям, принятым в Беловежской пуще. Они мирно разошлись по непонятной причине. Почему роспуск этого парламента можно было как-то связать с ГКЧП — непонятно.

Одни (я в том числе) считают ГКЧП законным, хотя и слабым ответом на антигосударственные действия различных сил (прежде всего Ельцина и его компании, но и не только), которые тихой сапой распускают Советский Союз, превращая его в какое-то непонятное содружество.

Другие считают ГКЧП путчем, мятежом и так далее.

Но никто не может объяснить, почему даже при самом негативном отношении к «гэкачепистским путчистам» нужно было после их краха парализовывать Съезд народных депутатов СССР, который к ГКЧП не имел никакого отношения. А если бы и имел, то это было бы прямым свидетельством законности ГКЧП. Потому что Съезд народных депутатов СССР был высшим органом государственной власти. А высший орган государственной власти не может быть мятежником по определению.

Но Съезд народных депутатов явным образом не имел отношения к ГКЧП, и почему он согласился на фактический самороспуск или дал себя распустить — непонятно. Как непонятно и то, почему в момент оформления распада СССР, спуска красного флага и так далее не было даже минимального уличного протеста. То есть почему, используя неприятный вообще и особо неприятный для меня образ общественно-политической барышни, эта барышня совсем не сопротивлялась тому, что она задним числом именует изнасилованием.

Кого-то убеждают ссылки на то, что барышня была парализована по причине отключения всех организующих центров (КПСС и так далее)?

А кто имел право на отключение этих центров? Можно ли одномоментно отключить все такие центры? И как оценить состояние общественно-политической барышни в условиях, когда у нее отключена и центральная, и периферийная нервные системы? Что, речь идет о состоянии изнасилованной барышни, находящейся в коме? А потом из этой комы выходящей?

Неприятные образы. Но если использовать только приятные, то никогда не будет прямых ответов на проклятые вопросы.

Кто-то может сказать: «Какая там общественно-политическая барышня? Она же — соборная коллективная личность. Нет никакой такой личности! Она является выдумкой определенных почвенных групп. Есть только отдельные граждане, каждый из которых отвечает только за себя. И потому граждане, которые в 1991 году еще не родились, вообще не могут нести никакой ответственности за то, что случилось. А граждане, которые находились в возрасте, предполагающем определенное общественно-политическое поведение, несут ответственность каждый за себя».

Но при таком подходе надо отменить очень и очень многое.

Например, «Родина-мать зовет». Не может звать куда-то мать, которой нет.

Или «Вставай, страна огромная». Не может встать то, что не является целым, а представляет собой огромное число разноориентированных частностей.

Или «Как один человек весь советский народ За свободную Родину встанет». Не может вставать народ, вставать могут поодиночке отдельные автономные граждане. Если нельзя стыдиться за Родину, потому что нет Родины, а есть отдельные граждане, то нельзя и гордиться за Родину по той же причине. И что тогда такое патриотизм? Да и вообще, можно ли безоговорочно любить нечто, не испытывая стыда в момент, когда это нечто не заслуживает гордости? Ведь это значит, что гордость носит автоматический безусловный характер. Ну и чего она в этом случае стоит?

Я мог бы часами приводить аналогичные примеры, ссылаясь, например, на блоковское «О, Русь моя! Жена моя! До боли Нам ясен долгий путь!».

Но я ограничусь тем, что привел выше. И обращу внимание читателя, что если речь идет об отдельных индивидах, то их поведение говорит о том, что они должны были быть парализованы все до единого. Потому что если бы часть из них не была парализована, то она бы собралась именно как группа, объединяемая определенным гражданским чувством. И это чувство выразила бы так, как сейчас его выражают на улицах и площадях очень и очень многие.

Ведь жильцы дома объединяются, когда с домом что-нибудь не в порядке. И не обязательно для этого быть соборным целым — коммуной, общиной. Надо иметь общий интерес (пресловутый common interest, коим должны обладать даже предельно атомизированные индивиды). Так что, такого интереса не было?

Поэтому давайте не лукавить, напуская туман, наводя тень на плетень, подменяя удобной уклончивостью — неудобную, но особо необходимую нам сейчас прямоту. Давайте скажем, что общество все-таки есть. И для того, чтобы оно было, не обязательно исповедовать близкую для меня концепцию соборности.

Что общество есть нечто длящееся («Коротенький обрывок рода — Два-три звена, — и уж ясны Заветы темной старины»).

Что общество длится не вообще абы как, а в истории.

Что длится оно в истории в виде определенных крупных монад: родов, племен, народностей, народов, наций.

Что сохраняют себя эти монады по преимуществу в случае обладания государственностью.

Что наличие таких монад не отменяет противоречий между отдельными их слагаемыми (классами, группами, личностями).

Но что речь идет при этом о противоречиях в рамках целого, каковым является эта сложно и противоречиво устроенная монада.

Что можно говорить об определенном историческом, политическом и ином выборе, который делает монада.

Что в рамках этого выбора всегда есть разногласия, но они не отменяют факта выбора, сделанного сложно устроенной, раздираемой противоречиями монадой.

И что когда противоречия столь сильны, что ничто их не удерживает в рамках одной монады, то монада рушится.

Что смена общественно-политического строя далеко не всегда разрушает монады. А иногда и укрепляет их. Великая Французская буржуазная революция укрепила монаду под названием французская нация. То же самое сделал английский народ в ходе своей буржуазной революции. А американский народ, так тот просто создал свою монаду в ходе революции и защитил монаду в ходе гражданской войны.

Так почему бы не назвать такое длящееся в истории общество не просто монадой, а в порядке поясняющей нелицеприятной метафоры «общественно-политической барышней»?

Разве эта «барышня» не влюбилась в Ельцина в конце 80-х годов XX века? Я понимаю, что не все в него влюбились. Я вот, например, вспоминая прошлое, ну никак не могу найти в себе даже крупицы чего-то, напоминающего хотя бы симпатию к Ельцину. Но это не отменяет факта влюбленности в Ельцина некоей «барышни». Причем влюбленность носила очень страстный характер.

Покойный Юрий Владимирович Скоков рассказывал мне о том, как он, еще не оказавшись под обаянием Ельцина, сопровождал его поездку в один из индустриальных центров, кажется, в Ижевск. Там он увидел, как рабочие взяли скромную машину Ельцина (сообщаю то, что мне было сказано, Ельцин тогда вел себя подчеркнуто скромно) и понесли ее на руках. И тогда Скоков изменил свое отношение к тому, кого так поддерживает даже не всё общество, а индустриальный рабочий класс, рабочий класс того самого ВПК, с которым потом ельциноиды расправились достаточно круто.

Выборы Ельцина на пост президента РСФСР — это не влюбленность «барышни» в данного героя?

Поддержка Ельцина на референдумах в условиях снятия этим героем всяческих масок и обнажения его свирепой капиталистической сущности — это не то же самое?

Поведение народа в условиях расстрела Ельциным законно избранного парламента, чему предшествовал один референдум в поддержку Ельцина и затем последовал другой референдум в ту же поддержку — это не производная от данной влюбленности?

Давайте, наконец, честно скажем себе, что наша коллективная «общественно-политическая барышня» не была изнасилована Ельциным и его кликой. А по причине особой влюбленности вошла с данным своим героем в интимные особо прочные отношения, напоминающие то, что говорится в пушкинском «Евгении Онегине» по поводу Татьяны Лариной:

Давно ее воображенье,
Сгорая негой и тоской,
Алкало пищи роковой;
Давно сердечное томленье
Теснило ей младую грудь;
Душа ждала... кого-нибудь,
И дождалась... Открылись очи;
Она сказала: это он!

Вряд ли стоит придирчиво обсуждать частные отличия, говоря о том, что «барышня была не так уж и молода», что «ее герой повел себя не так благородно, как Евгений Онегин»... В чем, кстати, неблагородство?

Моя покойная мать редактировала одну монографию, автор которой написал по поводу «Капитанской дочки», что «Швабрин сделал Маше гнусное предложение». Мать позвонила автору и спросила: «Позвольте, в чем тут гнусность? Швабрин предложил Маше выйти за него замуж». На что автор монографии ответил: «Ну я не знаю, Мария Сергеевна, что-то тут не то».

Ельцин не делал «общественно-политической барышне» гнусного предложения. Он предложил ей его выбрать и поддержать. Что «барышня» и сделала. А поскольку «общественно-политическая барышня» поддерживает общественно-политического героя не самого по себе, а в связи с определенным проектом, то «общественно-политическая барышня» поддержала не Ельцина в собственном соку, а его политический проект. Каковым — говорю невесть в какой раз и буду повторять постоянно — было ускоренное построение капитализма в стране, где не было легального первоначального накопления капитала.

После ГКЧП. 22 августа 1991. (Фото — Ole Husby)

«Общественно-политическая барышня» влюбилась и в героя, и в этот его проект. Она поддержала этот проект. Потому что — возвращаюсь к цитате из «Евгения Онегина», которую только что привел, ее воображение (внимание!) сгорая чем?

Правильно! — негой и тоской.

Алкало чего?

Правильно! Не абы какой пищи, а именно пищи роковой.

Не будем сейчас обсуждать, почему именно нега и тоска одновременно терзали обсуждаемую «общественно-политическую барышню». И почему ее воображение алкало не пищи вообще, а пищи роковой.

Не будем также проводить параллели между Евгением Онегиным и библейским повествованием о Еве.

И не будем, наконец, рассуждать на тему о том, что Татьяна Ларина — это всё равно как бы дщерь Евы и так далее.

При обсуждении проклятых вопросов необходимо самоограничение. Совершенно достаточно признать:

  • что никакого злодейского изнасилования не было;
  • что были эти самые нега и тоска по капитализму;
  • что имело место смутное понимание, что пища роковая и при этом ужасно желанная;
  • что тем самым «общественно-политическая барышня» именно пала, причем по доброй воле;
  • что имело место полное согласие, влюбленность, сладострастное влечение и так далее.

Вы любите эту «общественно-политическую барышню»? Прекрасно. Я ее тоже люблю.

Вы считаете себя за нее ответственными? Я тоже.

Вы не считаете, что барышня совершила правильный выбор и, напротив, считаете, что она совершила выбор неправильный? Я разделяю вашу позицию.

Вам — коль скоро это так — стыдно за эту барышню, которую вы любите, с которой вы образуете единое целое, за которую вы считаете себя ответственным, которую вы в каком-то смысле не отделяете от себя? Разделяю и эту позицию.

А также говорю о том, что именно такой подход (он же — метафизическая катастрофа краха коммунизма и распада СССР, крах коммунизма и распад СССР как метафизическое падение) является основой основ той идеологической концепции, которая изложена мною много лет назад в передачах «Суть времени», в книге «Суть времени» и которая породила формирование движения «Суть времени».

Никто кроме нашего движения до сих пор с надлежащей прямотой не дает ответа на самый проклятый вопрос, каковым является вопрос о том, что случилось с СССР и коммунизмом. А ведь на этот вопрос приходится дать тот ответ, который дал Раскольникову, спрашивающему, кто же убил старуху, следователь Порфирий Петрович.

На вопрос Раскольникова о том, кто же убил старуху, Порфирий Петрович реагирует так:

— Как кто убил?.. — переговорил он, точно не веря ушам своим, — да вы убили, Родион Романыч! Вы и убили-с... — прибавил он почти шепотом, совершенно убежденным голосом. <...>

— Это не я убил, — прошептал было Раскольников, точно испуганные маленькие дети, когда их захватывают на месте преступления.

Я понимаю тех, крайне мне несимпатичных людей, которые говорят о том, что коммунизм и СССР убить было надо.

Я гораздо меньше понимаю гораздо более симпатичных мне людей, таких как Александр Зиновьев, когда они задним числом восклицают: «Мы целились в коммунизм, а попали в Россию».

Ведь Зиновьев всегда рекламировал себя как мастера идеолого-политической стрельбы и чуть ли не главного консультанта высоких американских кругов. Странное сочетание рекламы мастерства с признанием некомпетентности, правда?

Я готов признать еще очень и очень многое из того, что мне глубоко чуждо по моральным, экзистенциальным и идеологическим соображениям. Я не готов признавать одного: того, что взрослые люди с претензией на гражданственность ведут себя так, как описано у Достоевского, как маленькие дети, застигнутые на месте преступления.

«Общественно-политической барышне» преступно навязывали метафизическое падение, оно же — брак с ельцинизмом, очень и очень многие. Но именно так, как библейский змий навязывал падение Еве. «Барышню» эти очень и очень многие соблазняли, растлевали. Гореть им в аду за это. Но это не отменяет того факта, что «барышня» пала сама, по доброй воле и с удовольствием.

Дайте такой ответ на проклятый вопрос. И уже исходя из этого четкого ответа обсуждайте вопрос о том, как искупить грех «общественно-политической барышни», как спасти ее от последствий падения. Потому что если вы настоящий гражданин, то, спасая ее, вы спасаете себя. А также то, что вам важнее себя. Но перед тем как начать спасать от определенной напасти — четко определитесь в вопросе о том, какова природа напасти. И все свои действия по спасению от напасти сообразуйте с этим диагнозом. Потому что глупо лечить таблетками от кашля крайне острое и опасное системное заболевание. О средствах лечения поговорим в следующий раз.

До встречи в СССР! 

 

https://rossaprimavera.ru/article/5e3bb36f?gazeta=/gazeta/293-294

 


25.08.2018 Очевидность

 

В России построен самый худший из всех возможных видов капитализма. Этот капитализм обладает негативной динамикой 

 Франсуа Буше. Аллегория мудрости, молвы, истории и веры побеждающих невежество и время. Около 1727

В своем стихотворении «К Лазарю» Генрих Гейне требовал, чтобы на проклятые вопросы давались прямые ответы. В современном российском обществе до сих пор нет списка этих самых проклятых вопросов, требующих прямого ответа. И тем более нет желания давать такие прямые ответы. Ответы даются сколь угодно уклончивые, причудливые, размытые. Словом, любые, кроме тех, которые Гейне называл прямыми.

Но еще труднее выделить в череде вопросов самые болезненные, то есть те, которые Гейне называл проклятыми. Даже острый и уж тем более предельно острый вопрос вызывает в нашем обществе очень специфическую реакцию. Причем такую реакцию вызывает как острый вопрос, адресованный всему обществу, так и острый вопрос, носящий более частный характер. На уровне отдельных людей, социальных микрогрупп, тех больших социальных групп, которые хотя бы минимально консолидированы, а также на уровне так называемых страт (элита, средний класс, обездоленные), а также на уровне тех профессиональных сообществ, которые иногда называют цехами или корпоративными группами, имеет место одна и та же реакция на любой вопрос, который опознается в качестве острого и уж тем более больного. Тот, кому этот вопрос адресован, опознавая остроту и болезненность вопроса, тут же хватается за какой-то рычаг, дергает этот рычаг и впускает в сознание — индивидуальное или групповое — некий замутнитель. Человек или группа, казалось бы, уже почти готовые к тому, чтобы нечто хотя бы опознать так, как мы опознаем гостя, стоящего на пороге нашего дома, дернув за рычаг, наполняют пространство, в котором надо что-то разглядеть, туманом или паром. После чего становится невозможным внятное разглядывание «пришельца» — то бишь этого самого острого вопроса, требующего прямого ответа.

Необходимый замутнитель хранится отдельной постсоветской личностью или группой в специальном резервуаре, находящемся непосредственно вблизи сознания. Обладателю этого резервуара хорошо знаком метод извлечения замутнителя из него и почти мгновенного направления этого замутнителя в нужный сегмент сознания. В результате твой собеседник, повторяю: вне зависимости от того, является ли таким собеседником отдельная личность или определенный коллектив, начинает, образно говоря, придуриваться. То есть выражать недоумение по поводу того, что ему указывают на приход гостя, стоящего на пороге и обладающего совершенно определенными характеристиками. Тебе при указании на наличие этого гостя говорится: «А кто вам сказал, что это гость? Откуда вы взяли, что у него такие-то характеристики? Почему, собственно, он стоит на пороге, а не маячит в отдалении? Да и вообще, как вы можете разобрать местонахождение и характеристики того, на что указываете? Ведь всё в тумане! Не разглядеть их, этих характеристик, да и всего остального!»

Когда объясняешь, что туман этот не является порождением чего-то объективного, что этот туман напустил сам твой собеседник для того, чтобы уклониться от прямого ответа, когда описываешь, как именно собеседник напускал этот туман, извлекая необходимое из своего резервуара с замутнителем, включаются все защитные механизмы.

В связи с одним из очень простых вопросов, бежал ли некий герой с занимаемых им позиций быстрее лани, сдавая бандеровцам огромную территорию, собирался ли этот герой бежать дальше, сдавая всю территорию, почему надо называть героем такого беглеца, — замутнители включались стремительно. Но поскольку надолго замутнителя не хватило, то после того, как он был израсходован, началась так называемая ломка. И было сказано: никогда не прощу вам того, что, задавая эти прямые вопросы, вы были правы.

Почему нужны такие витиеватые способы признания чужой правоты, непонятно. И еще более непонятно, как можно кому-то не прощать его правоты. То есть, конечно, существует так называемый перенос на лицо, сообщающее плохую новость, всех тех негативных реакций, которые у тебя вызывает сама эта новость. Но это ведь не избавляет от необходимости реагировать на новость. Или избавляет?

Самым проклятым вопросом для современного российского общества является вопрос о природе и степени нынешнего системного неблагополучия.

С природой всё, казалось бы, очевидно. Общество в своей существенной части, достаточной для того, чтобы задавать направление общественных изменений, в позднесоветскую эпоху хотело перемен и понимало, что эти перемены имеют определенный характер. Что речь идет о замене так называемого «совка» на определенный капитализм. Понимало общество и то, каким будет этот капитализм.

Роберт Пенн Уоррен

Когда в романе Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать» главный герой, прощаясь с бывшим охранником убитого губернатора Вилли Старка, говорит охраннику: «Ну, счастливо», то, сказав это, он продолжает: «„Ну, счастливо“, — сказал я ему, но я знал, какое его ожидает счастье».

Когда тридцатилетние мужчины и женщины голосовали за Ельцина несколько раз, наплевав на возрастание вызванного Ельциным социального неблагополучия, когда они благословляли Ельцина на ускоренное построение капитализма, то они прекрасно понимали, каким будет этот капитализм.

Они понимали, что речь идет о стремительном построении капитализма в стране, где нет легальных первоначальных капиталов.

Что предстоит прыжок не из феодализма в капитализм, а из государственного социализма в капитализм.

Что организацией этого прыжка будет заниматься крайне специфическое государство, в аппарате которого очень много людей, не просто презирающих народ, но и жадно ищущих путь, как бы этому народу сделать побольнее, как бы его побольше унизить. И так далее.

Они понимали также, что это государство находится под опекой международных хищников, стремящихся к ограблению своей добычи буквально на триллионы долларов и к максимальному ухудшению всех параметров жизни населения, почему-то кинувшегося в объятия к этим хищникам.

То есть было понятно, что в лучшем случае удастся построить капитализм латиноамериканского образца. Или же капитализм типа того, который строят в Юго-Восточной Азии. Но что на самом деле и такого капитализма построить не удастся. Что будет построено нечто еще более скверное, глубоко инфицированное худшими формами криминальщины. И что построенное будет содействовать деградации общества для того, чтобы им было легче управлять.

Когда сейчас указываешь на очевидность именно такой направленности процессов, инициированных этим самым «Борис, борись!», «Мы ждем перемен» и так далее, то те, кому на это указываешь, начинают замутнять существо проблемы, осуществляя то, про что в народе говорится «Наводит тень на плетень».

В начальной фазе организации замутнения используется принцип перехода на личности. То есть говорится: «А вы-то сами что-нибудь знали?»

Когда предоставляешь неопровержимые доказательства того, что ровно тридцать лет назад ты предсказывал эту, в лучшем случае латиноамериканскую, а на самом деле пиратско-африканскую будущность российского капитализма, который сомнительные личности хотят построить на пустом месте за пять лет, то это пропускают мимо ушей. Хотя ознакомиться с материалами нетрудно. Они опубликованы и в книге «Седьмой сценарий», и в книге «Актуальный архив», и много еще где.

На следующей фазе замутнения говорится: «Ну, вы что-то знали, а мы нет. Поэтому с нас и взятки гладки». Когда говорится в ответ, что Ельцин получил поддержку не только в период его утопических «заманух», но и тогда, когда существенная часть населения копалась в помойках, что называется де-факто, то начинаются вопли на тему: «Нас тогда еще и на белом свете не было. А значит, мы не можем за это отвечать».

Когда говоришь, что тогдашняя активная молодежь, то есть те, кому было тогда двадцать-тридцать лет, сегодня являются не обитателями дома престарелых, а активными гражданами сильно предпенсионного или начально пенсионного возраста — вновь начинаются камлания на тему о том, что «мы не знали, не предполагали».

Когда же, наконец, задаешь совсем простой проклятый вопрос: «Ну хорошо, вы не знали, не предполагали, но случилось то, что случилось. Дайте этому оценку. Открытыми глазами посмотрите на степень неблагополучия, поднапрягите мозг для того, чтобы оценить качество этого неблагополучия, и дальше начинайте выбираться из наличествующего сообразно этим качествам», то делается всё мыслимое и немыслимое для того, чтобы в максимальной степени организовать это самое замутнение.

Между тем достаточно не хвататься судорожно за некий рычаг, нажатие на который вводит в сознание замутнитель, и тогда всем будет явлена некая прискорбная очевидность. Очевидность эта такова.

В России построен самый худший из всех возможных видов капитализма.

Этот капитализм обладает негативной динамикой.

Наша государственность, чудом сохраненная в лоне такого капитализма, — это огромная ценность.

При этом речь идет не просто о плохой, а об отвратительной государственности.

Альтернатива такой государственности — внешнее управление, которое при нынешнем глобальном раскладе означает для населения переход от отвратительной жизни к ускоренной ликвидации. Только троньте эту государственность — и будет еще резко хуже.

Демонтаж Советского Союза и коммунизма неизбежно продиктует капитализму лучшего или худшего образца необходимость постепенного изымания и в странах первого, и в странах третьего мира всего того, что населению было даровано капиталом с тем, чтобы население не облизнулось на советский коммунизм.

Капитализм XX века становился отчасти социальным, а точнее, лживосоциальным только под давлением того, что происходило в СССР и из страха перед СССР. Если нет этого давления и этого страха, то капитализм везде — и в Европе, и в США, и в странах третьего мира — будет сбрасывать социальную личину и освобождаться от чуждых для него социальных функций. Он просто не может этого не делать. Хотя бы потому, что в противном случае проиграет быстро развивающимся странам третьего мира, в которых правящий класс не обременен «первомирскими» вынужденными социальными обязательствами.

Очевидность, которую надо осознать, состоит из сформулированных мною выше позиций 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7.

Давайте для начала откажемся от бесконечных замутнений и признаем то, что предложено выше в качестве вопиющей и тем не менее отрицаемой очевидности. Потом, признав это так, как алкоголики или наркоманы признают факт зависимости, начнем из этого выбираться.

До встречи в СССР!

 

https://rossaprimavera.ru/article/c402186f?gazeta=/gazeta/292

 


16.08.2018 Купол — 2

 

Для тех, кто не потерял способность к стратегической оценке ситуации и стратегическому же реагированию на нее, моя модель купола далеко не бесполезна  

Купол изнутри (арх. Во Тронг Нинья)

После прихода Ельцина к власти Горбачев какое-то время пытался функционировать в качестве политической фигуры. Продолжалось это — в сколько-нибудь активном режиме — не более двух лет. Впоследствии Горбачев пытался выступать в роли международно значимого защитника России, выстраивающего отношения между Россией и Западом. Вскоре Запад понял, что Горбачева ненавидит огромное большинство граждан России и предложил Горбачеву (который, по мнению Запада, был очень важным инструментом демонтажа Советского Союза и коммунизма) новую комфортно-унизительную роль. И Горбачев начал рекламировать пиццу.

Но как минимум в 1992 году Горбачев еще надеялся чуть ли не переиграть Ельцина. И вел себя достаточно активно, проводя определенную линию через созданный им Фонд Горбачева.

Фонд Горбачева первоначально располагался в здании Института общественных наук при ЦК КПСС. Этот институт в советскую эпоху был тесно связан с тем, что достаточно условно можно назвать партийной разведкой. Почему я говорю об условности этого названия?

Во-первых, потому, что в противном случае продвинутые дилетанты, занимающиеся теми или иными аспектами функционирования КПСС, и бывшие партийные номенклатурщики могут начать уличать меня в приписывании КПСС того, чего на самом деле не было. И мне слишком далеко придется уйти тогда в те детали функционирования КПСС, которые мне и сейчас не хочется обсуждать.

Во-вторых, потому, что КПСС на разных этапах своего существования очень по-разному относилась к собственной разведдеятельности, перекладывая ее всё больше на обычные разведки (КГБ, ГРУ и т. д.). Тем же самым КПСС занималась и в сфере идеологии. Поэтому называть Институт общественных наук цитаделью партийной разведки было бы и впрямь не вполне корректно.

Однако еще более некорректно — игнорировать специфику этого института, его отличие от Высшей партийной школы (ВПШ), где готовились нормальные советские номенклатурщики. Те, кого опекали в Институте общественных наук, никакого отношения не имели к лицам, обучавшимся в ВПШ. Это был другой контингент. И обучался он совсем иначе.

Поскольку тема данной статьи не имеет никакого отношения к деталям деятельности Института общественных наук, я ограничусь сообщенными выше краткими сведениями по поводу специфики данной организации. Даже эти краткие сведения нужны мне здесь только для того, чтобы читатель оценил циничную изысканность приема, осуществленного горбачевцами и ельцинистами. Ельцинисты ликвидировали в 1991 году Институт общественных наук как особо зловредное ответвление коммунистического монстра и передали здание, где размещалось это особо зловредное ответвление, не абы кому, а бывшему руководителю «монстра», то бишь генсеку КПСС.

Горбачев, получив это здание (большая часть которого была у него отобрана в октябре 1993 года), решил создать клуб интеллектуалов и даже, точнее, философов, который должен был, по замыслу создателя этого клуба, быть чем-то вроде особого мозгового треста, способного взаимодействовать как с обычными иностранными мозговыми трестами типа «Рэнд Корпорейшн», «Четем-хаус» и так далее, так и с ооновскими интеллектуальными структурами.

В этом своем начинании Горбачев оперся как на авторитетных работников Института общественных наук, действительно имевших интеллектуальный потенциал, необходимый для осмысления текущих мировых процессов, так и на своих бывших советников, которые имели очень высокие позиции в философском мире. Называть я этих советников не буду, потому что в данном случае любая конкретика уведет нас от существа дела.

В 1992 году Горбачев настойчиво приглашал меня на заседание этого клуба мудрецов. Делал он это в силу определенной уязвленности, источником которой был его отказ идти по тому пути, который предлагал созданный мною центр стратегических исследований, он же — Экспериментальный творческий центр (ЭТЦ). Поскольку ЭТЦ был создан по решению Совета министров СССР и в силу этого обладал тем политическим весом, который Горбачев не мог игнорировать, отказ Горбачева от следования рекомендациям нашего центра был выбором некоего политического пути. Горбачев понимал, что он сохранит и власть, и КПСС, и СССР, согласившись следовать тем квазикитайским курсом, который мы предлагали (с тем, каков был предлагаемый нами курс, а также с тем, что предлагали мы его именно в те далекие времена, читатель может убедиться, ознакомившись с нашей книгой «Актуальный архив»). Горбачев понимал, что, реализуя на практике наши предложения, он получит поддержку партии и большинства делегатов Съезда народных депутатов СССР. И, наконец, он понимал, что его конституционный долг состоит в том, чтобы реализовывать именно предложенный нами путь, потому что другого пути сохранения государства и общественного строя не было.

Понимал Горбачев и то, что, отказавшись идти тем путем, который мы предлагали, он потерял власть. И что потерял он ее именно потому, что отказался от предлагаемого нами пути. Горбачев власть очень ценил и очень болезненно переживал ее потерю. Еще больше переживала случившееся жена Михаила Сергеевича, которая, в отличие от ее супруга, обладала всеми качествами, необходимыми для политика, и в этом смысле имела потенциал ничуть не ниже, чем у Маргарет Тэтчер.

У меня есть все основания считать, что и сам Горбачев, и его покойная супруга, как сказал бы Зигмунд Фрейд, проецировали на меня некое сожаление по поводу утерянных возможностей.

Что же касается меня, то я, во-первых, хотел понять, что же представляет собой реальный глобальный курс, весьма далекий от того, что декларировалось авторитетными западными кругами.

И, во-вторых, я понимал, что моя позиция, сформулированная предельно жестко, может вывести из равновесия Михаила Сергеевича, а будучи выведенным из равновесия, он способен сообщить достаточно интересные сведения. То же самое касалось и советников Михаила Сергеевича, обладавших высоким международным интеллектуальным рейтингом.

Во время одной из таких конфликтных встреч, проходивших в 1992 году (возможно, где-то еще хранится ее стенограмма), Михаил Сергеевич сказал мне: «Умный ты человек, Сергей. И даже волевой. Но когда ты еще был младшим научным сотрудником и ходил на работу в свой институт, я уже встречался с двадцатью двумя очень авторитетными и умными представителями западной элиты. Они сказали мне: „Михаил Сергеевич, Европа мертва и будет мертва до тех пор, пока не забурлит русский котел“».

Я тогда ответил Горбачеву: «Но они же не сказали вам, что должно вывариваться в этом котле. А ну как там вместо вкусного борща выварится нечто адское?»

Горбачев ответил: «Отшучивайся, сколько влезет. Я тебя проинформировал».

И тут произошло главное. То, ради чего я описываю подробно все привходящие обстоятельства. Один из советников Михаила Сергеевича, очень глубоко вписанный в международную интеллектуальную элиту и при этом, в отличие от ряда других советников Горбачева, явно симпатизировавший всему советскому, воскликнул, обращаясь ко мне: «Поймите, они ушли! Ушли, понимаете? Нам не удалось их удержать. Теперь мы накрыты куполом. И в силу этого можем только оптимизировать агонию человечества. Уже не будет тех высших взлетов, о которых вы говорите. Всё кончено. Они ушли, и началась агония. И задача в том, чтобы она имела максимально безболезненный характер. В этом наша гуманистическая задача, другой задачи нет и не может быть».

Всё это говорилось страстно и на полном серьезе. Человек, говоривший это, не был маргинальным фантазером, он был абсолютно психологически устойчив и достаточно рационален. И он, конечно, озвучивал не только свою позицию.

Михаил Сергеевич быстро перевел разговор в другое русло. И он, и другие участники разговора явно были шокированы откровенностью и страстностью, с которой была изложена концепция «купола». На меня этот монолог о куполе произвел самое серьезное впечатление — прежде всего потому, что мне было ясно: в этом монологе излагается позиция определенной, очень авторитетной элитной группы. Причем группы, обладающей отнюдь не только интеллектуальными возможностями. Группы, скажем так, существенно интегрированной в формирующуюся глобальную власть.

1992 год... Гайдаровское безумие... Распавшаяся страна, терзаемая межнациональными конфликтами... Криминальный беспредел... Короче говоря, существенно аномальная реальность вполне сочеталась с аномальностью монолога о куполе. Так что впечатление на меня произвел и сам монолог, и его сочетание с реальностью. Находясь под сильным впечатлением, я могу обнаруживать то, что ищу, не за счет обычных рациональных процедур, а за счет интеллектуального инсайта. Придя домой, я почему-то вытащил из шкафа книгу Карла Ясперса «Смысл и назначение истории». Открыв ее наугад, я прочел:

«Однако и этих факторов — Просвещения, Французской революции и немецкого философского идеализма — недостаточно для понимания духовной ситуации нашего времени. Более того, они часто представляются нам не столько причиной кризиса, сколько первыми его порождениями. Жгучий, не получивший убедительного решения вопрос: как же возникло неверие, по-прежнему стоит перед нами. В постановке этого вопроса сквозит надежда, что правильный ответ на него позволит нам победить неверие.

Подобная надежда была бы совершенно нереальной, если бы известные метафизические истолкования исторического процесса, а тем самым и причин нашего положения соответствовали истине. Согласно этим концепциям, век полной безысходности является следствием утраты субстанции. Мыслится некий неудержимый глобальный процесс, сущность которого в конечном итоге определил следующими словами Клагес: в 80-х годах сущность Земли покинула нашу планету».

Карл Ясперс

Далее Карл Ясперс, конечно же, называет такую позицию Клагеса неопределенной и потому неприемлемой. Никак иначе Ясперс, претендовавший на высочайший статус в мировой философской элите, чурающейся всего эзотерического, позицию Клагеса охарактеризовать бы не мог. Но, охарактеризовав ее таким образом, Ясперс тут же начинает по сути повторять Клагеса, говоря о том, что «идея некоего недоступного нам тотального процесса всё время преследует нас», и что процесс этот «не явление природы, аналогичное биологическим процессам,.. а всеобъемлющее, внутри которого мы осуществляем наше познание, но которое мы не познаем. В нем тайна мировой истории, тайна, которую мы углубляем, но не раскрываем».

Людвиг Клагес

Мне представляется далеко не бессмысленным рассмотрение сведений и о Карле Ясперсе, который более чем знаменит, и о Клагесе, которого Ясперс упоминает.

Карл Ясперс (1883–1969) — один из самых выдающихся философов ХХ века. Он представитель немецкого экзистенциализма. Ясперс вначале изучал юриспруденцию в лучших университетах Германии, потом занялся медициной, получил степень доктора медицины, работал в психиатрических лечебницах и одновременно преподавал психологию в самом лучшем в тогдашней Германии знаменитом Гейдельбергском университете.

Ясперс достаточно быстро перешел от занятий психологией к занятиям философией. Он стал знаменитым после выхода в свет его книги «Психология мировоззрений». Вскоре Ясперс становится профессором философии в Гейдельбергском университете. Он тесно взаимодействует с кружком Макса Вебера, в который входят Эрнст Блох, Георг Зиммель и Георг Лукач.

Столь же плотно Ясперс взаимодействует и с Мартином Хайдеггером. Однако приход нацизма к власти в Германии приводит к разрыву между Ясперсом и Хайдеггером. Хайдеггер, хотя и в малой степени, но сближается с нацизмом, а Ясперс отвергает такое сближение и по этой причине разрывает с Хайдеггером. Тем не менее Ясперс остается в Германии. Его лишают звания профессора и права преподавать, он пишет в стол, постоянно балансируя на грани ареста.

После 1945 года Ясперс приобретает особое значение в философской жизни Германии. Ясперс — один из самых выдающихся и самых признанных философов ХХ века. Он крайне ценит этот свой статус. И никогда бы не осмелился цитировать Клагеса без серьезных на то оснований. Но кто же такой Клагес?

Людвиг Клагес (1872–1956) — выдающийся немецкий психолог и философ, один из представителей философского направления, которое вошло в историю философии под названием «философия жизни». Ясперс в молодости слушал лекции Клагеса. В отличие от Ясперса, Клагес был очень популярен в Третьем рейхе. Но это не помешало его авторитету в постнацистской Германии. В 1952 году в условиях денацификации правительство ФРГ праздновало восьмидесятилетие Клагеса.

Альфред Шулер

Ясперс явно находится под интеллектуальным гипнозом Клагеса и одновременно борется с этим гипнозом. Сам же Клагес, чей наиболее известный трехтомный труд «Дух как противник души» издавался в преднацистский период и скептически воспринимался нацистскими бонзами, находился под глубоким влиянием главного немецкого идеолога космизма — Альфреда Шулера.

Альфред Шулер (1865–1923) — видный представитель немецкого оккультизма. Шулер — гностик, причем не только философский, но и мистический. Он обуреваем видениями. Его называли одним из последних немецких катаров. С Клагесом Шулер познакомился в 1893 году. В 1897 году Клагес вводит Шулера в кружок, который, ознакомившись с идеями Шулера, стал называться мюнхенским кружком космистов. Начиная с 1899 года Шулер переписывался со знаменитым в мистических кругах французским оккультистом Папюсом (1865–1916). Папюс имел очень высокий статус в оккультных кругах. Он очень ценил этот статус. Но в своей переписке с Шулером Папюс называет Шулера «господин и мастер», что говорит о высочайшем статусе Шулера.

Жерар д’Анкосс (Папюс)

Известно, что Шулер трудился над трактатом о значении свастики как символа космистов. Этот трактат должен был стать его диссертацией, но работа так и осталась незаконченной. В одном из своих докладов Шулер писал: «Ни мужчина, ни женщина. Всё породил один. Никто из существующих не порождал света. Никто не повелевает светом... Из него жизнь катится золотыми спиралями. Широко вращающейся свастикой».

В 1904 году космический кружок распался. Причиной этого распада была неготовность Шулера и Клагеса сотрудничать с теми космистами, которые, по мнению Шулера и Клагеса, слишком очевидным образом связывали себя с сионизмом. Что касается Шулера, то он считал, что евреями управляет «ужасный Кронос, который всегда разрушал Вселенную». И что борцы с евреями — это дети Зевса, которые должны дорасправиться с Кроносом и его еврейскими слугами.

Альфред Шулер (второй слева) и Людвиг Клагес (третий слева). 1902

В 1912 году, после смерти матери, Шулер остается без средств к существованию. Он ищет и находит богатых спонсоров, интересующихся оккультными вопросами. Такими спонсорами становятся, в частности, издатель Хуго Брукман и его жена Эльза Брукман, одна из первых почитательниц и спонсоров Адольфа Гитлера.

Шулер и Гитлер встречаются в салоне Эльзы Брукман. Ряд исследователей настаивает на том, что именно Шулер был первым мистическим наставником Адольфа Гитлера. Только ранняя смерть Шулера помешала ему превратиться в полноценного гуру Гитлера.

В 1940 году Клагес издает рукописи Шулера, который для Клагеса навсегда остался почитаемым учителем. Клагес верил в то, что Шулер является буквальным новым воплощением одного из римлян эпохи Империи. Он утверждал, что Шулер являет собой «несомненный пример возврата ранее уже жившего свидетеля жизни».

Благодаря Шулеру Клагес поверил в реальность мифических сил. А также в реальность губительного «вампирического вторжения духа» в уничтожаемую духом живую жизнь. Такое вторжение, по мнению Клагеса, является вторжением субъекта в ненавидимую субъектом субстанцию. В результате вторжения силы, питавшие субстанцию энергией, покидают субстанцию. И она начинает гибнуть, причем ее почитатели могут только содействовать тому, чтобы эта гибель была для субстанции как можно менее мучительной.

Обложка одной из книг Папюса

Я никоим образом не свожу весь нынешний глобальный процесс, явно приводящий к образованию этого самого купола со всеми вытекающими из его наличия последствиями — к деятельности Ясперса, Клагеса, Шулера и других. Но, отвергая подобное конспирологическое зауживание происходящего, нельзя не задаваться вопросом о том, откуда же взялся этот купол со всеми его терзающими нас практическими и духовными производными.

Два слова об этих производных. Представим себе, что возможна какая-то рациональная концепция купола. Базирующаяся, например, на отчуждении человека от человеческой сущности. Той сущности, которую по-разному описывали не только мистики, но и к мистике не сводимые философы — экзистенциалисты, марксисты... Разве Маркс не говорил о духовной смерти как результате отчуждения от родовой сущности?

Если есть купол, то человечество внутри него начинает защищаться от нехватки, скажем так, «сущностного» (в первом приближении, смыслового) кислорода.

В таких условиях люди, принадлежащие к категории № 1, просто приучаются (или их приучают) жить при дефиците такого кислорода, оставаясь как бы людьми (конечно же, духовно мертвыми, но людьми).

Люди, принадлежащие к категории № 2 (постмодернисты называют их «постлюдьми»), мутируют, обзаводясь системой жизнеобеспечения, не требующей данного метафорического кислорода. Они, образно говоря, обзаводятся смысловыми жабрами или приучаются дышать смысловым азотом. Мне кажется, что Горбачев подобной способностью обладал и обладает.

Люди, принадлежащие к категории № 3, задыхаясь от недостатка такого метафорического кислорода и не приспосабливаясь к его отсутствию, сходят с ума, кончают с собой.

А люди, принадлежащие к категории № 4, пытаются пробить купол и обзавестись этим самым кислородом. Поскольку купол обладает способностью реагировать на такие пробоины, закрывая их, то пробивать купол приходится всё время. И делать это в одиночку, конечно же, невозможно.

При всей условности введенной мною метафоры купола, мне представляется, что именно эта метафора позволяет объяснить очень и очень многое. В том числе и чудовищно бессмысленную пенсионную реформу. А также нарастающую иррациональность нашей системы, кооптацию в эту систему особого контингента людей, духовно мертвых, и постлюдей. Причем со временем начнут преобладать именно последние.

Для тех, кто не потерял способность к стратегической оценке ситуации и стратегическому же реагированию на нее, моя модель купола далеко не бесполезна. Поскольку именно на ее основе возможно соединение практического политического реагирования на разные безобразия и стратегического ответа на стратегический вызов.

 

https://rossaprimavera.ru/article/6ac2a82c?gazeta=/gazeta/291

 


09.08.2018 Купол

 

Сначала руководству выморочной кафедры мешают студенты, потом руководству выморочного министерства здравоохранения мешают врачи и больные, а на закуску — выморочной системе мешает общество 

Из окружения Рогира ван дер Вейдена. Копание стульев (Scupstoel). 1444–1450

Мы продолжаем знакомить читателя с материалами Летней школы — 2018. Лишь после завершения знакомства с этими материалами я вернусь и к обсуждению судьбы гуманизма в ХХI столетии, и к изучению неочевидных проблем красной идеологии.

Но поскольку наше знакомство с материалами Летней школы происходит на фоне острейшего политического кризиса, порожденного бредовой идеей о реформировании пенсионной системы, мы должны, не прекращая обсуждение интеллектуально-политической проблематики, полноценно откликаться на злобу дня. Подчеркиваю — именно полноценно, то есть не страдая по поводу того, что нас отвлекли от главного, а с полной самоотдачей. Но, откликаясь подобным образом на безумную, невесть откуда вынырнувшую реформистскую пакость, мы не можем не задаваться вопросом о том, откуда эта пакость вынырнула, что ее породило.

Что знаменует собой вторжение реформистского умопомрачения в функционирование нашей системы, кичащейся своим предельным прагматизмом? Почему вдруг обезумела система, гордившаяся тем, что она рациональна донельзя? Каково, например, по мнению этой системы, ее ближайшее политическое будущее? Достаточно очевидно, что если «Единая Россия», то бишь партия власти, проголосует за пенсионную реформу, через пару лет в парламенте страны присутствие этой партии будет сведено к минимуму. И что тогда сделает система? Она переориентируется на другую партию? На какую?

Может, наша дряхлеющая система намерена под занавес оскоромиться антипопулистским, как говорится в таких случаях, а на самом деле — антинародным авторитаризмом? Кому и зачем он нужен в условиях отсутствия крупных плотных сообществ, обладающих серьезным потенциалом и готовых к развертыванию полноценного антинародного авторитаризма? Как его можно развертывать в условиях продолжения конфронтации с Западом? И как можно свернуть эту конфронтацию без капитуляции, при которой система будет разгромлена?

Может, система хочет своего разгрома и даже работает на него? Но не слишком ли причудлива подобная интерпретация нынешнего внутрисистемного безумия? Не порождена ли такая версия нашими попытками отмахнуться от нарастающего безумия системы и выдать это безумие за высший писк конспирологической моды?

Вспоминаются стихи Роберта Рождественского:

Никогда ханжой я не был, —
слышишь — не был!
Но сейчас поверю я
в любую небыль...

На фоне происходящего я готов поверить в любую небыль. В том числе и в то, что система сознательно встала на путь самоликвидации. А разве КПСС не вставала на этот путь? Разве с каждым днем не становится всё более ясным сговор между Сержем Саргсяном и оранжевыми оппозиционерами, приведший к демонтажу гнилой армянской системы, возглавляемой этим же Саргсяном?

Так что поверить можно в любую небыль. Но всё же мне лично представляется более правдоподобным то, что система не сознательно самоликвидируется, а впадает в состояние умопомрачения, своеобразного бюрократического безумия. Не первый раз я обращаю внимание на нарастающую иррациональность системы, гордящейся своим рационализмом, и спрашиваю себя: можно ли рациональным образом исследовать иррациональность системы?

С каждым днем нарастает этот внутрисистемный иррационализм, чьи представители горделиво выступают в роли стерильно рациональных роботов, чуждых всему человеческому. Этих странных роботов можно наблюдать в западной бюрократии. Они особенно часто встречаются в среде так называемой брюссельской, то есть общеевропейской, бюрократии.
Но в России долгое время такие роботы отнюдь не преобладали. Их место занимали довольно живые политические особи, чья живость наводила на мысль о том, что есть нечто похуже политической «братковизации». Потому что политическая «братковизация» являет хоть братковую, но всё же живость, и этим наш ужас отличается от брюссельского «суперужаса».

Теперь политическая «братковизация» загадочным образом вытесняется политической «роботизацией». В политическом братке есть жизнь. В политическом роботе ее нет. Отсутствие в политическом роботе жизни вовсе не означает отсутствия в нем политического безумия. Потому что, на самом деле, политический робот — это духовный мертвец. Общее явление, порождающее роботов, — духовная смерть, являющаяся следствием отчуждения от всего сущностного. Можно дискутировать по поводу того, является ли это отчуждение:

  • отчуждением от того исторического духа, о котором говорил Гегель;
  • отчуждением от той родовой сущности, о которой говорил Маркс;
  • отчуждением от исторического предназначения, о котором говорил Александр Блок («до боли Нам ясен долгий путь»);
  • отчуждением от того, что религиозный человек считает источником живой жизни.

Это можно и должно обсуждать отдельно. Но вне зависимости от того, каковы будут результаты этого обсуждения, притом что, скорее всего, все участники обсуждения окажутся, что называется, при своих, ясно, что результатом отчуждения является духовная смерть. Ясно также, что чем мощнее отчуждение, тем интенсивнее эта самая духовная смерть. Что именно интенсификация этой духовной смерти порождает политическую «роботизацию». Политический браток еще в каком-то смысле духовно жив, хотя и одержим всеми криминальными бесами. Политический робот духовно мертв.

В этом духовно мертвом — автоматизированно-бездумном — состоянии система движется к собственной смерти не потому, что ей так хочется самой или ей это заказали ее иноземные хозяева, а потому, что, погружаясь в бюрократический морок, она превращается в эмигранта, не способного хоть как-то соотнестись с тем, из чего он эмигрировал. Бюрократия России эмигрирует из страны. Вознесенский писал по сходному поводу:

Эмигрировали в клозеты
с инкрустированными розетками,
отгораживались газетами
от осенней страны раздетой...

Система ничего не понимает в обществе, ее высокие представители прилюдно сетуют на то, что обществу непонятны их рациональные аргументы в пользу пенсионной реформы.

Известно, что мешает танцевать плохому танцору. Известно также, что выморочной системе начинает мешать общество, от которого ей хотелось бы освободиться. Сначала руководству выморочной кафедры мешают студенты, потом руководству выморочного министерства здравоохранения мешают врачи и больные, а на закуску — выморочной системе мешает общество. А когда тебе что-то мешает, а ты пребываешь в мороке, то что ты делаешь? Ты отмахиваешься от того, что тебе мешает. Ты отгораживаешься от этого чем угодно: если не газетой, то лживыми соцопросами.

Борис Арцыбашев. Автоматизация. 1957

От чего именно отгораживается система? От всего того, что является ее прямым наипрактичнейшим политическим будущим. «Единая Россия» после принятия пенсионной реформы проиграет парламентские выборы. Скорее всего, она проиграет уже и региональные выборы. Но поскольку народ не сразу соображает, что к чему, то окончательное представление о губительности произошедшего он сформирует в 2019 году. И после этого на выборах 2020 года произойдет то, что следует из осознания народом того, как именно его «кинули».

На что надеется система? На тотальную фальсификацию? На истерический пиар? На чем-то вызванную новую волну патриотизма? Была бы система сколько-нибудь связанной с обществом — она бы на это не надеялась и понимала бы, что «Единая Россия» не умаляет свои политические возможности, а самоликвидируется так, как когда-то самоликвидировалась КПСС. И на что, поняв это, должна система опереться? На другую партию, не замаранную поддержкой этой безумной реформы? Или же система просто уйдет в небытие, как ушла в него украинская «Партия регионов»?

И как в этих условиях будет развиваться конфликт между Путиным и системой? При том, что система одновременно и ненавидит Путина, и пресмыкается перед ним.

Понятно, что Путин — плоть от плоти системы. Но сводится ли он к этому? Любители красивых построений всегда заверяли своих почитателей, что Путин — это один из олигархических жизнелюбов, готовых наслаждаться восхитительной миллиардерской праздностью. Такая трактовка личности Путина очевидным образом не имеет отношения к реальности.

Те, кто желает наслаждаться постпрезидентским миллиардерским счастьем праздной и беспечной жизни за рубежом, не вступают в смертельный конфликт с такими людьми, как Невзлин и Ходорковский, они не бросают вызов Западу, присоединяя Крым. Они не ссорятся с богатейшими представителями капиталистического сословия, а оказывают им услуги, стремясь при этом побыстрее уйти в тень (досрочно или сразу после конца первого президентского срока).

Так что в чем-то Путин является плотью от плоти системы. А в чем-то — нет. И этот не до конца сводимый к системе Путин — главный фактор неопределенности.

Пойдет ли этот не до конца сводимый к системе лидер на то, чтобы подчиниться воле системы?

Пойдут ли на это не роботизированные до конца представители системы?

Вся ли система роботизировалась настолько, чтобы подписать себе смертный приговор?

Роботизировались ли настолько представители «Единой России»?

Никто сейчас не может дать однозначные ответы на эти вопросы. Но если бессмысленная роботизация и порождаемое ею политическое безумие поразили слишком многих представителей нашей системы, то надо отдавать себе отчет в последствиях. И понимать, что вовсе не живые силы, противостоящие роботизации, свергнут эту систему — ее свергнут американцы. И начнут расправляться со страной, которая в лучшем случае начнет конвульсивно дергаться. А в худшем — апатически подчинится своему невесть откуда взявшемся уделу.

Потому что — и это необходимо признать — в условиях отчуждения, порожденного крахом СССР и коммунизма и проникшего в нашу социальную субстанцию задолго до этого краха, духовная смерть является уделом отнюдь не только бюрократических роботов. Она является одновременно и уделом самых разных отчужденных, включая тех, кто на словах проявляет яростную антисистемность.

Таким образом, перед нами встает сразу две задачи.

Задача № 1 — конкретно политическая. Необходимо противостоять безумию пенсионной реформы, причем таким образом, чтобы это противостояние не обернулось фактической оккупацией страны. Мы будем этим заниматься. Мы знаем, как надо нам этим заниматься. И мы проявим предельную настойчивость, идя по выбранному нами пути.

Задача № 2 — стратегическая. Пока отчуждение не преодолено, пока не сформированы серьезные антиотчужденческие сообщества, невозможно формирование по-настоящему живой антисистемности. Антисистемность в условиях отчуждения будет духовным двойником системы. Она будет так же мертва, как и система. Она будет так же всеядна, как система. А возможно, еще более всеядна. И в силу всеядности обязательно будет подмята врагами России, жаждущими окончательной ликвидации нашей страны.

Нам нужно бороться с безумием пенсионной реформы, рожденным бюрократической роботизацией. И нам нужно бороться с отчуждением, овладевая источниками духовного кислорода, пробивая каналы, по которым этот кислород может поступать к истосковавшимся по нему, не потерявшим волю к жизни людям, и организуя ожившее в результате соединения с кислородом высших смыслов.

Когда мы говорим о мягкой силе, о неклассической войне — психологической, культурной, экзистенциальной и так далее — мы, в сущности, говорим о том, что для победы необходимо пробить тот купол, которым нашу страну накрыли задолго до перестройки. И который знаменует собой это самое отчуждение от высших смыслов. Ради победы в такой войне мы обсуждаем Сталина или всю советскую историю в целом, неочевидные внешне- и внутриполитические игры, геополитику, экономику и многое другое.

Ради победы в такой войне мы ведем коммунарскую, культурную и образовательную деятельность. Да, мы бы обрекли себя на проигрыш, отказавшись от участия в нынешней практической политической жизни. Но низведение всей нашей деятельности к такому участию — это тот же проигрыш.

Свои статьи о высших смыслах, публикуемые в газете из номера в номер, я, повторяю, возобновлю после публикации материалов Летней школы. Публикаций, посвященных всё тем же высшим смыслам.

Но уже сейчас надо правильным образом сочетать обязательную для нас злободневную политическую практику с этими самыми высшими смыслами. Наша задача не только в том, чтобы практически бороться с бюрократическим безумием, но и в том, чтобы это безумие осмысливать.

Если это безумие является порождением отчуждения от высших смыслов и духовного омертвления, порождаемого таким отчуждением, то необходимо проанализировать механизм этого самого отчуждения. И ответить на вопрос о том, откуда, собственно говоря, взялся этот купол отчуждения, который породил нарастающий дефицит смыслового кислорода?

Мне захотелось обсудить этот купол не абстрактно, а в связи с определенными конкретными обстоятельствами. Но речь идет о тех конкретных обстоятельствах, осмысление которых потребует апелляции к наисложнейшей философской проблематике.

(Продолжение следует.) 

 

https://rossaprimavera.ru/article/425b18eb?gazeta=/gazeta/289-290

 


27.07.2018 Слово и дело

 

О стратегическом смысле тех результатов, которые получены движением «Суть времени» к моменту проведения VIII Летней школы  

Константин Юон. Люди. 1923

Все понимают разницу между словом и делом. Как понимают и то, что вначале всегда говорится слово. Это слово, в нашем случае — представление об обновлении коммунистической идеологии и практики, предложенное в цикле лекций «Суть времени», могло быть или воплощено на практике, или оказаться растворенным в стихии нынешней посткапиталистической регрессивной жизни. Что же именно случилось? Удалось ли нам что-нибудь воплотить? Именно это обсуждалось на VIII Летней школе «Сути времени», которая проходила с 9 по 21 июля 2018 года.

Школа была более насыщенной, чем когда бы то ни было. На ней фактически обсуждалось только одно: имеем ли мы право и дальше говорить о построении субъекта, реализующего очень масштабный суперпроект или надо как-то скорректировать наши цели, приведя слово, сказанное в 2011 году, в соответствие с тем, что осуществлено к 2018-му.

На VIII Летней школе было показано сразу два коммунарских спектакля, чего ранее не было никогда. И на ней — это стало уже традицией — были зачитаны очередные доклады, которые ложатся в основу коллективной монографии. На этот раз зачитывались большие фрагменты из будущей книги «Личность Сталина. Аналитика конфликта интерпретаций».

Эта книга является очередной коллективной коммунарской монографией. Первая такая монография — «Украинство». На этот раз монография была представлена не Александровской, а Московской коммуной, сформированной движением «Суть времени».

Следуя имеющейся традиции, мы начинаем печатать в газете «Суть времени» эти доклады, вполне актуальные по содержанию (личность Сталина вызывает сейчас в нашем обществе очень большой интерес) и достаточно продвинутые с точки зрения методологии. Эта методология вынесена в подзаголовок книги: «Аналитика конфликта интерпретаций».

В основе методологии лежит попытка обнаружить правду о личности Сталина с помощью специальной аналитики, позволяющей выявлять истину внутри конфликта разных, но одинаково ложных интерпретаций.

Авторы новой монографии смогли — и в этом сможет убедиться читатель — и надлежащим образом собрать имеющийся исторический материал (что уже совсем не просто, если речь идет о личности Сталина), и внести свою лепту в обнаружение нового материала, что в случае, когда речь идет о материале историческом, в существенной степени архивном, не так уж и просто. И, наконец, они сумели применить новый метод при рассмотрении надлежащим образом накопленного и обработанного материала.

То есть речь идет отнюдь не о школярском подходе к исследованию сложнейшего вопроса. Скорее, впору говорить о первых шагах на пути создания нового исследовательского метода и о первых результатах, полученных с помощью применения этого метода.

А значит, авторов, они же — московские коммунары, можно расценивать как полноценных исследователей, предпринимающих далеко не беспомощные попытки создания нового научного направления. Исследователей, предъявляющих уже сейчас достаточно серьезные результаты.

Но эти же авторы год назад показали на VII Летней школе спектакль «Стенограмма». Являясь профессиональным режиссером и занимаясь режиссурой уже более 50 лет, могу объективно оценить качество актерского результата и, не желая впадать в апологетику, констатирую, что этот результат ничего общего с самодеятельностью не имеет. Спектакль поставлен мною, а я всегда чурался всего, связанного с самодеятельностью как суррогатом творческой деятельности.

Долгое время — с конца 60-х по середину 80-х годов XX века — руководя театром, являвшимся самодеятельным по форме (люди не получали заработную плату), я всегда добивался того, чтобы театр не был самодеятельным по существу. То есть чтобы актеры играли не «почти как» в профессиональном театре, а лучше, чем в профессиональном театре, демонстрируя новизну стиля и метода, а также эффективность этой новизны. Это обеспечило признание руководимому мною театру «На досках». Всегда чураясь не самодеятельности, а «самодельщины», то есть деятельности, основанной на том, что она заранее задает себе низкую творческую планку, я никогда не стал бы выпускать спектакль с коммунарами, если бы он был хоть сколько-нибудь самодеятельным.

Три коммунарских спектакля: «Стенограмма», «Кто слышит пролитую кровь» и «Пастырь» (последний был впервые показан на VIII Летней школе и будет показан в Москве в сентябре этого года) — никоим образом не являются хоть сколько-нибудь самодеятельными. Это работы начинающих, но берущих очень высокую творческую планку художников.

Четвертый коммунарский спектакль, «Зерна», был тоже показан на VIII Летней школе и будет показан в Москве в октябре этого года.

Спектакли «Кто слышит пролитую кровь» и «Пастырь» — это плоды творческой деятельности Александровской коммуны. Но эта же коммуна — то есть буквально те люди, которые участвуют в спектаклях, — написала коллективную монографию «Украинство», получившую очень высокую оценку специалистов.

Участники этих спектаклей готовятся к написанию новых монографий и к работе в новых спектаклях. А еще они и учатся, и занимаются производственной деятельностью, и активно участвуют в организационно-политической и идеолого-политической деятельности.

Спектакли «Стенограмма» и «Зерна» поставлены московскими коммунарами. Участники спектакля «Стенограмма» предъявили свою научную работу, с которой сейчас начнет знакомиться читатель нашей газеты, на VIII Летней школе «Сути времени». Участники спектакля «Зерна» предъявят свою работу на IX Летней школе. А также войдут в другие научные начинания.

Мне бы хотелось, чтобы читатель честно ответил на прямо поставленный вопрос. Может ли он назвать хоть одну группу в мире, которая одновременно создавала бы и высококачественные творческие продукты, адресующие к тому, что специалисты связывают с «правополушарной» (образной, эмоциональной) активностью человеческого мозга, и столь же высококачественные научные продукты, которые, как считают специалисты, требуют активизации «левополушарной» (рациональной, понятийной) работы?

Может ли читатель назвать случаи, когда серьезные результаты в том, что связано и с право-, и с левополушарной активностью (то есть с культурным и научным творчеством), демонстрируют не отдельные люди, а достаточно большие группы? Потому что уже на сегодняшний момент этот результат продемонстрировала группа в несколько десятков людей, и эта группа явно будет расширена.

Мне бы хотелось, чтобы читатель назвал другие такие группы в современной России или даже за ее пределами. Потому что лично я назвать такие группы не могу. Но, может быть, их и нет? Что ж, если это так, то определенный результат коммунарской деятельности «Сути времени» — уже беспрецедентен в мировом масштабе. И это не бессмысленно-эксцентрический результат, потому что в каком-то смысле будущее человечества зависит от того, будет ли преодолено расхождение между право- и левополушарной деятельностью человека.

На уровне отдельных гениев такое преодоление возникло в эпоху Возрождения. Но это касалось именно отдельных гениев (Леонардо да Винчи, например). Причем в последующий период говорилось, что даже отдельные гении смогли добиться этого результата только потому, что эпоха Ренессанса сформировала определенного ренессансного человека.

Потом человечество круто свернуло с пути, намеченного Ренессансом и предполагавшего дальнейшее становление всего, что связано с формированием ренессансной, так называемой гармонической личности, на путь узкой профессионализации, восхваляемой так называемым Модерном, являвшимся вовсе не продолжением, а отрицанием Ренессанса.

Не имея здесь возможности подробно аргументировать предложенное читателю представление, согласно которому Ренессанс и Модерн, будучи в одной и той же степени продуктами одной и той же западной цивилизации, являются одновременно не преемственными фазами в развитии этой цивилизации, а фазами-антагонистами, по большому счету находящимися в глубочайшем конфликте, оговорю лишь, что это не только моя позиция: ее отстаивали на разных этапах многие ученые и мыслители.

Ренессанс воспевал гармоническую личность. А Модерн — относительно узкого специалиста, того самого, про которого Козьма Прутков сказал, что специалист подобен флюсу. Ренессанс проиграл Модерну, в том числе и потому, что протестантская реформа породила католическую контрреформацию. А эти реформа и контрреформа вместе сжали как в тисках и раздавили Ренессанс.

Мечта о гармоничном человеке и той сущностной целостности, без которой этот человек невозможен, была сохранена Россией по очень многим причинам. В числе которых православие имеет существенное, но не абсолютно доминирующее значение. Здесь я опять-таки не могу обсуждать все обстоятельства, породившие русскую тягу к целостности, а значит, и к гармонической — ренессансной в плане исторической традиции — личности.

Эта мечта получила второе дыхание в русском коммунизме с его страстным исканием нового человека. Эта мечта носила очень накаленный характер и на первых этапах советской власти получила решительную государственную поддержку.

Константин Юон. Люди будущего. 1929

Целый ряд моих знакомых, чьи родственники работали у Луначарского, говорили мне о том, что этот советский нарком просвещения истово верил в советскую миссию по созданию нового человека. И даже говорил, что этот человек, формируемый отсутствием эксплуатации и новой системой образования и воспитания, вот-вот будет явлен миру. И что нынешние советские творцы, сформированные в буржуазную эпоху, будут посрамлены явлением этого нового человека, потому что каждый из тех, кто явится в качестве нового человека, будет так же талантлив, как Гёте.

Этой мечте не суждено было воплотиться в жизнь по очень многим причинам. Тут и унесшая бесчисленные жизни Великая Отечественная война, и необходимость в преддверии этой войны опереться не на относительно мирный Ренессанс, а на мобилизационный Модерн в его советской редакции (что, собственно, и сделал Сталин) и многое другое.

Но вспыхнувшее в России красное пламя очень и очень многими воспринималось как перенимание эстафеты Ренессанса и спасение идеи гармонического ренессансного человека, он же — советский новый человек.

Одна лишь эта идея к 1917 году могла спасти светский гуманизм, он же — религия Человека с большой буквы: буржуазный Модерн к 1917 году был начисто скомпрометирован безумием Первой мировой войны и нарастающей дегуманизацией всего и вся.

Русский коммунизм возродил надежду на то, что светская религия Человека с большой буквы будет поставлена во главу угла и что это будет осуществлено на основе коммунистической воли к созданию нового человека за счет построения мира без эксплуатации и отчуждения (притом, что последнее заведомо приводит к превращению человека в специализированную машину, то есть в нечто антигармоническое).

Да, в СССР эта идея не была реализована с необходимой настойчивостью.
Однако вплоть до заката Советской власти тема связи коммунизма с новым человеком не была полностью снята с повестки дня.

Да, решающий вклад в умаление этой темы внес Хрущев, заявивший о том, что целью коммунистов является не создание нового человека, а максимальное благосостояние (Эрих Фромм, как мы помним, справедливо назвал это гуляш-коммунизмом). Притом что и сталинский мобилизационный Модерн ставил во главу угла не гармонизацию личности, а ее исступленную работу на общее дело в рамках необходимой узкой специализации.

Тем не менее и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе упорно говорилось о новом человеке, хотя никаких серьезных попыток поставить эту тему во главу угла не было.

Движение «Суть времени» заявило о том, что уклонение с пути, задаваемого представлением о коммунизме как об общественном устройстве, целью которого является создание нового человека, является основной причиной краха советского коммунистического проекта. Что этот проект, отбросив идею создания нового человека, «остыл» и что его остывание обернулось катастрофой распада СССР и всем, что за этим последовало.

Но, заявив об этом, движение должно было не только реформировать коммунистическую идеологию, придавая ей прежний «новочеловеческий» смысл, но и на практике осуществлять то, что связано с идеей нового человека.

Коммунистическая идеология была реформирована уже в передачах «Суть времени» и одноименной книге. А осуществление на практике того, что декларировала новая идеология, движение «Суть времени» связало со своими коммунарскими инициативами. Это коммунарство, сначала осуществленное на поселении в Александровском, а теперь уже перенесенное и в Москву, на первом этапе по большей части боролось с обычными коммунарскими трудностями как материального (обустройство общего быта, создание своего производства), так и психологического характера.

Но уже на этом первом этапе коммунарство начало двигаться сначала просто в интеллектуальную сторону, а затем и в сторону соединения лево- и правополушарного интеллектуализма, то есть в сторону каких-то поисков возможностей воплощения на практике идеи нового человека.

Но почему в XXI столетии сохраняет актуальность идея нового человека, вроде бы скомпрометированная крахом коммунизма?

Прежде всего потому, что в отсутствие этой идеи рушится вся светская гуманистическая парадигма, как в ее коммунистическом варианте, так и в любых других вариантах. Нет и не может быть восхождения человека в потоке Истории без точного ориентира на определенную цель. И если речь идет о светском гуманизме, то такой целью может быть только новый человек, или Человек с большой буквы: всё остальное не выдерживает испытаний на прочность.

Человек может стать мерой всех вещей, только если речь идет о Человеке с большой буквы. Ни среднестатистический человек, ни каждый отдельный человек, ни примитивный стадный коллективизм не могут ответить на вопрос о том, где тут мера всех вещей и почему она должна быть такова. Если идея нового человека не получит воплощения, то рухнет весь светский гуманизм.

Религиозные люди скажут: «Ну и пусть он рухнет, остается религиозный гуманизм, для которого мера всех вещей не человек, а Бог. Будет такое представление гуманистическим, то есть предполагающим особые надежды, возлагаемые Богом на человека, или иным — неважно, лишь бы оно было».

Такой подход свойственен так называемым интегристам, фундаменталистам. Он проникнут тоской по прошлому, он пронизан ненавистью к Истории, порождающей отпадение от прошлого. То есть подход этот не только реакционен в полном смысле этого слова, он еще и абсолютно выморочный, потому что реальное человечество уже никогда не вернется в фундаментализм и интегризм. Туда может вернуться малая часть человечества, которая, вернувшись, захочет продиктовать остальному человечеству свою волю. Или, точнее, сразу несколько воль, потому что фундаментализмов и интегризмов будет несколько (христианский, исламский и иные). Так что даже победа фундаменталистско-интегристского подхода принесет человечеству только гибель. При этом такой подход обречен на поражение в современном и тем более постсовременном мире — в силу слишком большого несоответствия норм этого подхода тому, что происходит в реальности.

А значит, либо объединяющая всех верующих и неверующих идея восхождения в потоке Истории человека и человечества к Человеку с большой буквы — восхождения, осуществляемого для одних по воле бога, а для других по воле человека, — либо крах гуманизма, Истории, крах проекта Человек и предельно темная перспектива, в которой исчезнет и светский, и классический религиозный гуманизм, и классическая религиозность как таковая.

Воплощение на практике идеи нового человека в ее так называемом гармоническом варианте, адресующем к иной, целостной (ренессансной или преемственной), творческой активности человека, важна прежде всего в силу того, о чем только что было сказано. Но и не только.

Я уже сказал о том, что Модерн, воюя с Ренессансом, выдвинул в качестве того, что способно выводить человечество на новые рубежи, некую специализацию, предполагая, что отдельный человек, сосредоточившись на освоении отдельных аспектов деятельности, резко повысит свой потенциал, а объединившись с другими людьми, посвятившими себя другим аспектам деятельности, резко увеличит эффективность деятельности в целом. На основе этого подхода были достигнуты фантастические результаты.

Но чем больше становилось таких результатов, тем менее ясным оказывалось то, как именно сочетать дифференциацию с интеграцией. Иначе говоря, кто именно будет соединять воедино очень разные специализации в рамках всеобъемлющей деятельности? Когда этих специализаций — десятки или сотни, их еще можно соединять, так сказать, на глазок. Но когда их сотни тысяч или миллионы, что надо делать?

Между тем в естественных науках специализации размножаются с невероятной скоростью. Была химия и физика. Потом возникли к ним вдобавок физхимия и химфизика. А потом эти дисциплины начали отпочковывать от себя новые и новые специализации. Дифференциация стремительно нарастает. И кто будет компенсировать это в плане интеграции?

Всё чаще говорится о необходимости трансдисциплинарных, метадисциплинарных оснований. А также тех людей, кто в состоянии, опираясь на эти основания, противопоставить нечто собирательное тому размножению специализаций, при котором отдельные специалисты просто перестают понимать друг друга.

Между тем речь идет не только об интеграции постоянно размножающихся естественнонаучных дисциплин, но и о необходимости нахождения сопряжений между естественнонаучным знанием и знанием иным — гуманитарным, художественным. Без этого нет и не может быть настоящей трансдисциплинарности. Но это требует сближения всё более отдаляющихся друг от друга лево- и правополушарных потенциалов, которыми обладает человек.

Как стратегически, то есть в плане задания необходимого человечеству целеполагания, так и методологически, то есть в плане нахождения путей интеграции в условиях резкого нарастания дифференциации, идея нового человека является фактически безальтернативной. Или, точнее, альтернативой является крах нынешней цивилизации.

Вот почему даже самые скромные успехи в осуществлении на практике того, что связано с новым человеком, принципиально важны для будущего человечества. Притом что осуществление «новочеловечности» на уровне практики теснейшим образом связано с возможностью преодоления противоречия между лево- и правополушарным функционированием человеческого мозга.

Никаких вкусовых перетяжек в том, что сказано выше, нет. Как нет в этом и попытки выпячивания нашего начинания. Правоту того, что сказано выше, понимают все специалисты, мучительно пытающиеся найти ответ на вызовы бесцелевого и безынтегративного существования современного человечества.

Вне этого контекста наши начинания рассматривать бессмысленно. А в этом контексте... Что знаменуют собой в этом контексте несколько исследовательских («левополушарных») проектов и несколько творческих («правополушарных») проектов, осуществляемых на профессиональном уровне одними и теми же людьми, притом что таких людей уже совсем немало... Что это такое?

Это, во-первых, нечто глобально беспрецедентное. Чтобы опровергнуть такую предельно амбициозную оценку, надо указать на имеющиеся прецеденты. А указать на них невозможно. Но тогда и оценку опровергнуть невозможно, не так ли?

Это, во-вторых, нечто глобально необходимое.

Это, в-третьих, движение именно по направлению, задаваемому ренессансными идеалами, получившими глубокое развитие в теории и практике коммунизма. А значит, «Суть времени» и воплощает на практике собственную коммунистическую доктрину, она же — коммунизм 2.0, и искупает этим воплощением всё, что связано с крахом предыдущей коммунистической доктрины, она же — советский классический коммунизм, отодвинувший идею нового человека на периферию, она же — коммунизм 1.0.

И это, в-четвертых, конечно же, лишь первые очень скромные попытки реализации крупного и амбициозного проекта. Эти заделы либо получат развитие в ближайшие годы, либо окажутся в разряде чего-то подававшего надежды, но не сумевшего эти надежды осуществить в полном объеме.

Такова единственно возможная оценка того, что осуществлено коммунарами к настоящему времени.

Да, возможно, всё, нами сделанное, не оправдает до конца возложенных на это ожиданий. Тут всё зависит от энергии коммунаров, их упорства, преданности делу, их верности собственному пути, их отвержения криминально-капиталистических регрессивных соблазнов, их жертвенности, наконец. А также того, насколько решительно и настойчиво двинутся по проторенной коммунарами дороге все члены движения «Суть времени», насколько они отвергнут указанные выше соблазны, каково будет их упорство и верность миссии и так далее.

Но как бы то ни было, уже сейчас можно сказать, что:

1. Никто, кроме коммунарского движения «Сути времени», не осуществил и не готовится осуществлять чего-нибудь, хоть отдаленно сопоставимого с этим нашим скромным начинанием по созданию нового человека.

2. Ни одно общественно-политическое движение России, кроме «Сути времени», не осуществило усилиями членов движения сразу несколько интеллектуальных проектов. Причем не только частных, но и отвечающих на очень острые общенациональные вызовы. Разве таким ответом не являются наши «Исторические тетради»? Конечно же, являются. Потому что совокупность этих тетрадей представляет собой полный ответ на вызов десоветизации, на ту фальсификацию советской истории, которая сыграла существенную роль в распаде СССР и крахе советского коммунизма.

3. Ни одно общественно-политическое движение России, кроме «Сути времени», не породило возможностей для того, чтобы одни и те же люди осуществили и эти интеллектуальные проекты, и проекты художественные (каковыми являются названные мною выше вполне профессиональные спектакли).

4. Ни одно общественно-политическое движение России, кроме «Сути времени», не создало своего собственного центра обучения («Школы высших смыслов»), в котором вдобавок не просто чему-то учат, а преподают всё, что связано с так называемой мягкой силой. Причем преподают на основании учебников, созданных собственными силами и получивших высокую оценку специалистов.

5. Ни одно общественно-политическое движение России, кроме «Сути времени», не выпускает свою профессиональную и регулярную интеллектуально-политическую газету (выпущено уже 286 номеров!).

6. Ни одно общественно-политическое движение России, кроме «Сути времени», не создало свое информационное агентство («Красная Весна»).

7. Ни одно общественно-политическое движение России, кроме «Сути времени», не создало коммун, обладающих ненулевыми производственными возможностями, и не насытило одновременно эти коммуны содержанием, имеющим отношение к реализации на практике идеи нового человека.
Между тем коммунары уже всерьез рассматривают не только соединение лево- и правополушарной деятельности, но и нечто более амбициозное, претендующее на формирование теоретических и практических основ той психологии, которая позволит наполнить практическим содержанием нашу идею о том, что коммунизм — это пробуждение и раскрепощение высших творческих способностей в каждом человеке.

8. Ни одно общественно-политическое движение России, кроме «Сути времени», не выпускает новых учебников для школьников, не сочетает свою интеллектуальную и духовную деятельность с прикладной общественной деятельностью (защитой семей, защитой системы образования и здравоохранения и так далее). Кто-то — пусть редко, но выходит на улицы с практическими целями, но никто не сочетает такие выходы с интеллектуализмом в его описанном мною выше многообразии.

9. Ни одно общественно-политическое движение России, кроме «Сути времени», не создает наряду со всем вышеописанным еще и альтернативной среды жизни, альтернативного стиля жизни. Причем речь идет о создании комплексной — производственной и социокультурной — среды. А также о том, что эта среда насыщена одновременно и общинным коллективизмом, и стремлением быть на переднем крае современности.

10. Даже если в России и есть результативные интеллектуальные начинания, осуществляемые в плотных и прочных коллективах и имеющие стратегические цели типа тех, которые описаны мною выше, то эти начинания (которых я не вижу, но заранее предполагаю, что мое невидение связано с моей близорукостью, а не с их отсутствием) явно не участвовали в той уличной деятельности, в которой участвовало и участвует «Суть времени». Именно «Суть времени» выдвинуло саму концепцию гражданской уличной активности народного большинства, гражданской уличной консервативной активности, гражданской антиоранжевой активности. «Суть времени» и выдвинуло эту концепцию, и реализовало ее на практике. Что общеизвестно.

11. Ни одно общественно-политическое движение России, кроме «Сути времени», не сочетает всего, что выше перечислено, с постоянным участием в идущей уже более четырех лет войне в Донбассе. Кто-то из общественников, входящих в другие организации, участвовал какое-то время в борьбе, ведущейся Донбассом против бандеровщины, но в основном это участие осуществлялось тогда, когда тема была до предела накалена. Кто-то — участвует и сейчас. Честь им и хвала за то, что они в чем-то участвуют. Но эти «кто-то» не ведут деятельность по широкому спектру, не создают коммунарского движения в Донбассе. И разница между этим благородным, но узкоспециализированным участием и деятельностью «Сути времени» очевидна.

12. В сущности, ни одно общественно-политическое движение России, кроме «Сути времени», не создает и таких Летних, а также Зимних школ, интеллектуальные продукты которых мы представим читателю, публикуя большие фрагменты книги «Личность Сталина. Аналитика конфликта интерпретаций».

Конечно, все мы лицезрели некие школы типа «Территории смыслов». Но все мы слишком хорошо понимаем, что это а) нечто совсем другое (то есть палатки те же, многое другое тоже имеется, но нет ничего из того, что перечислено выше) и б) это создает не общественно-политическое движение.

Всё вышесказанное вовсе не означает, что у движения «Суть времени» нет собственных острейших проблем. Конечно же, они есть. И мы их тоже обсуждали. Но это обсуждение — часть нашего стремления к превращению имеющихся заделов в нечто действительно национально и глобально значимое. Сумеют ли члены движения «Суть времени» перейти от важных заделов к более развернутым и крупномасштабным начинаниям, покажут ближайшие годы. Пока что ясно, что после восьми лет существования движение не только не свернулось, но и ушло от некоей страстной аморфности, превратившись в тот структурный каркас, который я только что описал. При этом страстность не ушла. Она наполнила собой не аморфный газ, а созданную структурность.

Повторяю, я не воспеваю своих, а констатирую всем очевидные результаты. Просто перечисляю и осмысливаю их значение. И завершаю этот пролог к знакомству читателя с материалами Летней школы тем, чем завершаю все свои идеологические тексты.

До встречи в СССР! 

 

https://rossaprimavera.ru/article/e4f85da5?gazeta=/gazeta/287

 


17.01.2018 Семь лет позади — что дальше?

 

Не отказываясь от волонтерской деятельности, не прячась в башню из слоновой кости, не превращаясь в пикейные жилеты, не уходя с улицы, ядро организации стало понемногу превращаться в новую когорту патриотической гуманитарной интеллигенции, способную влиять на общественные умонастроения 

В.И. Ленин с группой командиров обходит фронт войск Всевобуча на Красной площади. Москва, 25 мая 1919 г

 Организация «Суть времени» существует уже семь лет. И на восьмом году существования качественно преобразуется. Посвящение всего этого номера сочинениям сутевцев — один из симптомов такого преобразования.

О каком же именно преобразовании идет речь?

Организация «Суть времени» была так называемой волонтерской организацией если не на сто процентов, то как минимум процентов на 90. Теперь она, оставаясь волонтерской, стремится дополнить волонтерство чем-то другим. Но почему я говорю о предыдущем семилетии как по преимуществу волонтерском, что именно я имею в виду под волонтерством?

Волонтер (от латинского voluntaries, что значит добровольный) — это тот же доброволец. Но при анализе деятельности «Сути времени» целесообразно, как мне кажется, использовать это иноземное слово «волонтер», дав необходимое объяснение тому, каким именно содержанием наполняется это слово при обсуждении общественно-политической проблематики.

Ради полноты понимания предмета, обсуждаемого в этой статье, позволю себе определенный исторический экскурс.

С 30 июля по 23 августа 1903 года в Брюсселе и Лондоне прошел II съезд Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). Той самой РСДРП, которая уже на этом съезде фактически раскололась на партию большевиков — РСДРП(б) и партию меньшевиков — РСДРП(м).

Поскольку I съезд РСДРП, проходивший в Минске 13–15 марта 1898 года, фактически не привел к реальному созданию партии, то именно II съезд следует считать учредительным.

Съезду предшествовало издание общероссийской политической газеты «Искра». Эта нелегальная газета была создана в 1900 году и, по замыслу Ленина, должна была подготовить создание полноценной политической партии.

Этот замысел Ленина был реализован в достаточной степени. Тем не менее Ленин не ограничился изданием «Искры», считая, что нелегальная общероссийская политическая газета может быть важным инструментом в деле партийного строительства, но не может быть единственным инструментом решения судьбоносной задачи по построению партии нужного типа.

Другим инструментом, дополняющим «Искру», стала книга Ленина «Что делать?». Ленин начал писать эту книгу в конце 1901 года и издал ее в марте 1902 года.

Название книги Ленин заимствовал у Николая Чернышевского. Но если «Что делать?» Чернышевского действительно посвящена вопросу о том, что надо делать, — например то, что делает главная героиня этой книги Вера Павловна, мечтающая о создании в недрах капиталистического общества альтернативных некапиталистических производственных начинаний — коммун, то Ленин всю свою книгу посвятил не тому, что надо делать, а тому, кто будет делать нечто, именуемое социалистической революцией. Ленин считал, что контуры этой революции уже намечены и что, поскольку жизнь будет постоянно вносить свои коррективы в деятельность, направленную на реализацию желанной цели, то обсуждать детально, что нужно делать для осуществления революции, не имеет особого смысла.

Ленина волновало не то, «что» надо делать, а то, какова должна быть системная архитектура субъекта, который будет реализовывать это «что». По сути, книга Ленина «Что делать?» посвящена тому, «кто» будет это «что» реализовывать. А реализовывать его, по представлениям Ленина, должна была партия нового типа.

Такая партия и была создана на II съезде РСДРП. При этом сразу возникли разногласия по поводу системной архитектуры создаваемого субъекта. Эти разногласия привели к созданию большевистской партии, которая худо-бедно и революцию осуществила, и Гражданскую войну выиграла, и коллективизацию с индустриализацией провела, и войну выиграла...

То, что при этом та же героическая партия, переродившись, проиграла все, что только можно, и ушла бесславно с исторической сцены, я уже обсуждал и еще буду обсуждать. Но не сейчас.

Сейчас мне важно обсудить другое. То, что написано Лениным в IV разделе книги «Что делать?», озаглавленном «Кустарничество экономистов и организация революционеров».

Обсуждая разницу между обычными рабочими организациями и организацией революционеров, Ленин пишет: «Основной наш грех в организационном отношении — что мы своим кустарничеством уронили престиж революционера на Руси. Дряблый и шаткий в вопросах теоретических, с узким кругозором, ссылающийся на стихийность массы в оправдание своей вялости, более похожий на секретаря тред-юниона, чем на народного трибуна, не умеющий выдвинуть широкого и смелого плана, который бы внушил уважение и противникам, неопытный и неловкий в своем профессиональном искусстве — борьбе с политической полицией — помилуйте! это — не революционер, а какой-то жалкий кустарь.

Пусть не обижается на меня за это резкое слово ни один практик, ибо, поскольку речь идет о неподготовленности, я отношу его прежде всего к самому себе. Я работал в кружке, который ставил себе очень широкие, всеобъемлющие задачи, — и всем нам, членам этого кружка, приходилось мучительно, до боли страдать от сознания того, что мы оказываемся кустарями в такой исторический момент, когда можно было бы, видоизменяя известное изречение, сказать: дайте нам организацию революционеров — и мы перевернем Россию! И чем чаще мне с тех пор приходилось вспоминать о том жгучем чувстве стыда, которое я тогда испытывал, тем больше у меня накоплялось горечи против тех лжесоциал-демократов, которые своей проповедью «позорят революционеров сан», которые не понимают того, что наша задача — не защищать принижение революционера до кустаря, а поднимать кустарей до революционеров».

В своих интернет-передачах «Суть времени» я подробно обосновывал, почему сегодня не могут быть реализованы многие ленинские подходы. Многократно я говорил и о неприемлемости для членов «Сути времени» ряда идей, приписываемых Ленину с той или иной степенью обоснованности.

Я неоднократно говорил, что для нас категорически неприемлема идея о работе на поражение своей страны в той или иной войне. Эта идея приемлема для наших либеральных эмигрантов типа Ходорковского, готовых свергать Путина даже с помощью иноземцев. Для таких эмигрантов она приемлема, а для нас — нет. Да и само понятие войны слишком резко изменилось. Крупная война неизбежно будет ядерной. А после ядерной войны говорить придется о другом обустраивании остатков человечества, а не о революционных преобразованиях.

Говорил я и о принципиально иной стратегии действия в условиях нынешней демократии, резко отличающейся от авторитарного царизма, с которым боролся Ленин.

Я ссылался на Антонио Грамши и его стратегию использования возможностей демократии. Ссылался просто потому, что люблю ссылаться не на себя, а на какие-нибудь авторитеты. А Грамши для меня, в отличие от коммунистических ортодоксов, является, в определенной степени, значимым. Я не поддерживаю всех его идей и подходов, но очень внимательно отношусь к его размышлениям стратегического характера, основанным на остром ощущении новизны современного ему капиталистического общества и несводимости этого общества к тому, с которым боролся Ленин.

«Суть времени» твердо стоит на позициях поддержания стабильности в стране и использования ресурсов имеющейся политической демократии и расширении возможностей этой демократии.

Оговорив всё это, я далее подчеркивал, что крах государственности кардинальным образом меняет подход ко всему, о чем я только что сказал, и что в условиях такого краха ни о каком грамшизме речи не может быть и в помине. Потому что возникает задача не революции, а новой государственной сборки в условиях хаоса.

Это страшная и почти невыполнимая задача, и хотелось бы, чтобы она не фигурировала в реальной повестке дня. Но если система будет всё более эволюционировать в сторону вопиющей несостоятельности (а пока она делает именно это), то всё возможно.

Однако в ленинской работе «Что делать?», да и в ленинской политической практике важно не только то, что обусловлено спецификой той эпохи, но и то, что не стареет с годами. А не стареет с годами принцип построения политического субъекта как единства ядра и периферии.

Нет и не может быть полноценного политического субъекта без ядра, состоящего из людей, полностью отдающих себя делу развития этого субъекта. Именно таких людей Ленин противопоставлял кустарям. Оставим прошлому его рассуждения о кустарничестве, полностью обусловленные спецификой той эпохи (акцент на нелегальной деятельности в условиях царизма и так далее). И признаем, что в нашу эпоху тоже возникает необходимость сочетать антикустарническое ядро с относительно кустарнической периферией.

И вот тут-то и выступает на первый план наше отношение к принципу волонтерства. Потому что именно благородное волонтерство с его бескорыстием, активизмом, энтузиазмом, компенсирующим то, что Ленин называл кустарничеством, создало движение «Суть времени» и позволило этому движению решить ряд общенациональных задач (об этом говорят не только наши друзья, но и наши враги).

Настоящий волонтер говорит руководству организации, в которую он входит, следующее: «Я есть то, что я есть. И не пытайтесь меня каким-либо образом преобразовывать. Я благородный человек, не собирающийся обзаводиться избыточными компетенциями в том деле, которое я делаю. Но я понимаю, что человек один не может ни черта, и я объединяюсь с другими для того, чтобы повлиять на общественные процессы, оставаясь в законных рамках. Вы можете располагать для этого моими руками, ногами, мозгами, моей активностью, моим бескорыстием. Если вы правильно объедините меня с большим числом других людей, таких же, как я, и если вы сможете с помощью такого объединения создать что-то, меняющее вектор процесса хотя бы ненамного, то я вас поддержу в меру своих возможностей. На большее не рассчитывайте. Точка».

Ровно таким образом «Суть времени» действовала в течение многих лет. И добивалась больших успехов. Это:

  • соцопросы;
  • антиоранжевые митинги 2011–2012 годов;
  • антиювенальная деятельность, включая митинговую;
  • деятельность в Донбассе;
  • противодействие десоветизации в Москве и регионах и так далее.

Всё это «Суть времени» делала, оставаясь почти на сто процентов волонтерской организацией. Или, что то же самое, организацией из разряда тех, которые Ленин называл кустарными.

Принцип, согласно которому организация ориентируется на объединение усилий своих членов без радикального увеличения возможностей каждого из членов организации, носил в предыдущее семилетие если не абсолютный, то приоритетный характер.

В 2017 году, на предыдущей Зимней школе «Сути времени», был поставлен вопрос «Что дальше?». Никто из участников этого обсуждения не хотел сворачивать волонтерскую деятельность, а я — так менее всех других.

Все понимали (а я — так с предельной остротой), что уход «Сути времени» с волонтерской улицы и отказ от волонтерской полевой деятельности — это смерть организации. Но должна ли организация заниматься только волонтерской деятельностью, рассчитанной на добровольный, слабо регулируемый активизм, или же эта деятельность должна, оставаясь приоритетной, дополняться чем-то еще? Причем то, чем дополняется волонтерство, должно возлагаться в большей степени на ядро организации и в меньшей (хотя и не нулевой) степени — на периферию этой организации.

И чем же, собственно, является то, что дополняет волонтерство?

Зимняя школа 2017 года приняла решение о том, что ядро организации, не уклоняясь от законной гражданской уличной активности и считая ее абсолютно необходимой для членов организации, дополняет эту активность интеллектуальной профессиональной информационно-идеологической деятельностью.

Сказано — сделано. В 2017 году очень большая группа активистов:

  • создала информационное агентство Красная Весна;
  • выпустила коллективную монографию «Украинство»;
  • провела региональные конференции по противодействию антисоветским историческим мифам;
  • начала выпускать созданные на основе этих конференций «Исторические тетради»;
  • выпустила сразу два вполне профессиональных спектакля — «Стенограмма» и «Кто слышит пролитую кровь?».

Не отказываясь от волонтерской деятельности, не прячась в башню из слоновой кости, не превращаясь в пикейные жилеты, не уходя с улицы, ядро организации стало понемногу превращаться в новую когорту патриотической гуманитарной интеллигенции, способную влиять на общественные умонастроения. Такое превращение является задачей колоссальной сложности.

Хотя бы потому, что большинство членов организации — не гуманитарии, а технократы. А смена профессии — вещь не простая и очень трудозатратная.

Но на Зимней школе 2018 года было решено двигаться в этом направлении еще более активно. И осуществлять дальнейшие преобразования организации, позволяющие ей развиваться искомым образом.

Издаваемые в этом номере газеты отклики членов организации на статьи из газеты «Суть времени» — часть такой неброской трудоемкой работы.

Эта статья посвящена как итогам Зимней школы, определившей, в какой степени и чем именно будет дополняться волонтерство на новом этапе деятельности «Сути времени», так и разъяснению специфики данного конкретного номера газеты.

Мы посвящаем весь номер работам наших активистов. Эти отклики на статьи, которые активисты пишут регулярно, — часть работы по обретению необходимых знаний и навыков. То есть — по осуществлению неволонтерского, некустарнического подхода.

Я не буду подробно разъяснять читателю, чем мало-мальски достойный отклик на статью отличается от современного интернетного «коммента» или даже «блога» (по мне, так разница носит принципиальный характер).

Не буду разъяснять и того, в какой именно образовательный процесс вмонтировано написание таких откликов.

Я лишь хочу придать этим откликам, по определению скромным, тот масштаб, который они на самом деле имеют.

Активисты «Сути времени», решившие двигаться в описанном мной выше направлении и безусловно входящие в ядро создаваемой организации, не сектанты, повторяющие слова лидера, а оригинально мыслящие личности со своим взглядом на реальную жизнь, культуру и многое другое.

Это упорные люди, которые в своем движении не остановятся на полпути. А значит, мы имеем дело с чем-то вполне масштабным. С чем-то таким, во что необходимо и вчитаться по-настоящему, и вдуматься, ориентируясь на изложенную выше тенденцию.

До встречи в СССР!

 

https://rossaprimavera.ru/article/586dddce?gazeta=/gazeta/261

 


15.10.2017 Наш ответ на «Вызов 2017»

 

Пока существовал Советский Союз и коммунизм, у человечества была альтернативная модель будущего. Причем такого будущего, которое не является чуть более сытным и комфортным вариантом настоящего. Речь шла о новом человеке, о новом типе социальной жизни  

 Кадр из фильма Сергея Эйзенштейна «Броненосец Потёмкин». 1925

Наши конференции в Екатеринбурге, Ленинграде, Самаре, Ростове-на-Дону, Томске, Брянске и Москве, посвященные столетию Великой Октябрьской социалистической революции...

Наш проект «Исторические тетради», являющийся следующим после этих конференций шагом...

Наше исследование некоего антирусского конструкта под названием «Украинство», которое сначала вылилось в серию докладов и статей, опубликованных в этой газете, а теперь оказалось реализовано в виде монографии и научно-практической конференции на ту же тему...

Наш отказ от обычного формата газеты в пользу того формата, который был предложен читателю на протяжении последних месяцев...

Наш культурный проект с постановкой сразу двух новых спектаклей и включением в необычную театральную деятельность творческой коммунарской молодежи...

Предъявление этой молодежью способности вести и культурную, и интеллектуально-политическую деятельность...

И наконец, наше постепенное возвращение к тому формату газеты, который привычен для читателя...

Что является общим стратегическим знаменателем всех этих наших новых подходов, не противоречащих нашей традиции, а развивающих ее?

Всё это является нашим ответом на очень масштабный вызов. Попробую в данной передовице описать и этот вызов, и наш ответ.

2017 год по многим причинам является необычным. Только одна из причин состоит в том, что это год столетия Великой Октябрьской социалистической революции. Но одного этого достаточно для того, чтобы рассматривать 2017 год как вызов всем нам, а в каком-то смысле — и как общечеловеческий вызов.

В самом деле, что, если в России вообще не будут отвечать на вызов под названием «Столетие Октября»? Что, если власть постарается проигнорировать эту дату, а оппозиция отреагирует на нее дежурным образом? В этом случае центр празднования столетия Великого Октября перенесется в Китай. И мы окажемся в унизительной роли страны, бывшей когда-то «старшим братом» Китая, а теперь с тоской взирающей на то, как бывший «младший брат» превращается в супердержаву № 1, в то время как бывший «старший брат» явным образом переместился и продолжает перемещаться в группу стран, лишенных каких бы то ни было сверхдержавных амбиций и только пытающихся держаться на плаву.

Одно дело — когда таких амбиций лишена, например, Португалия или Бразилия. Тут можно сказать, что амбиций как не было, так и нет. А другое дело — когда амбиций было хоть отбавляй, и они были подкреплены воистину великими свершениями. А также несомненностью военно-стратегической и экономической мощи, неоспоримо свидетельствовавшей о нашем как минимум втором месте в мире и о нашей способности осуществлять не догоняющее, а опережающее развитие. Например, в сфере завоевания космоса.

Португалия не рухнула с таких высот в свое сегодняшнее положение. А Бразилия — так даже и воспарила по отношению к своей прежней роли. Рухнули мы, и с каждым годом становится всё менее ясно, зачем мы, так сказать, исполнили этот чудовищный номер.

До сих пор находятся странные люди, которые утверждают, что нынешней России развиваться мешает Ленин в Мавзолее. Эти люди не знают о том, что в Китае на площади Тяньаньмэнь находится мавзолей Мао Цзэдуна и что это не мешает развиваться Китаю, который проводит линию, весьма далекую от линии великого кормчего. И при этом не стыдится своего прошлого.

Так что же мешает развитию? Поношение прошлого или его сдержанное почитание, осуществляемое со всеми необходимыми оговорками, со всеми необходимыми коррективами, согласно которым прошлое надо уважать, но не превращать в объект слепого поклонения?

Думается, что ответ на этот вопрос очевиден.

Стоп. Для кого именно очевиден? Для пишущего эти строки? Но разве такая очевидность может претендовать на объективность? Конечно же, нет. На объективность может претендовать, во-первых, факт существования мавзолея Мао Цзэдуна на площади Тяньаньмэнь. И, во-вторых, факт стремительного развития Китая. Сумма двух этих фактов есть объективность, не правда ли? И мы можем сказать, что, согласно этой объективности, Мавзолей Ленина на Красной площади не может быть препятствием для развития России. Это не мое субъективное мнение, понимаете? Это объективность, следующая из двух вышеназванных несомненных фактов. Это такая же объективность, как закон всемирного тяготения.

И что же? Разве мы не имеем дело с огромным количеством разнокалиберных высказываний, в которых эта объективность отрицается?

Что вы скажете о человеке, отрицающем закон всемирного тяготения или то, что Волга впадает в Каспийское море, или то, что дважды два — четыре? Понятно — что. Вы скажете, что имеет место очевидная неадекватность.

А как вы назовете человека, который заявляет о том, что Ленин в Мавзолее мешает развитию России? Назовете ли вы его сторонником определенной идеологии, ведущим достойную полемику со сторонником другой идеологии? Можно ли говорить о психологическом благополучии в нашем отечестве при таком положении дел? Заметьте, я не утверждаю, что Ленин должен лежать в Мавзолее. Если бы я утверждал это, то я был бы сторонником определенной идеологии, полемизирующим со сторонником другой идеологии, и мое мнение было бы столь же субъективно, как и мнение моего оппонента. Но ведь оппонент говорит не о том, что ему хочется вынести Ленина из Мавзолея потому, что он ненавидит Ленина, в чем его законное право. Оппонент говорит о том, что нахождение Ленина в Мавзолее — мешает развитию. То есть о том, что Волга впадает в Средиземное море. Это внимательно выслушивают и говорят: «Почему бы и нет, может это так. Правомочная точка зрения».

Подобный подход совместим с понятием идеологического и психологического благополучия в стране? И можно ли считать благополучной в целом страну, которая погружена в идеологическое и психологическое неблагополучие? Между тем пока мы вкушаем все плоды этого неблагополучия, нас всё более и более демонизируют, превращают в главное мировое зло. Китай в него не превращают, хотя он является коммунистической страной, руководимой компартией. А нас в это абсолютное зло превращают.

Ну и зачем же мы совершили отречение от своего прошлого? Для того чтобы из империи зла превратиться в ось зла? Причем империей зла нас называл один из президентов США в более или менее частном порядке. А осью зла нас назвала вся американская элита, причем вполне официально. Так официально, что дальше некуда. В этом состоянии мы подходим к столетию события, наложившего свой решающий отпечаток на всю мировую историю XX века, а значит, и на всю мировую историю в целом.

Если бы вместо прославления и поношения имело бы место понимание, то можно было бы отнестись к происходящему с определенной сдержанностью. Но когда вместо прославлений и поношений имеет место замалчивание, то ситуация как минимум странная. И эта странность определенным образом повлияет и на оценку нас всем человечеством, и на состояние умов в нашем отечестве.

Чем ближе мы подходим к дате, тем яснее становится, что на вооружение взята странная стратегия замалчивания, чреватая печальными международными и внутриполитическими последствиями. Но ведь есть еще и другие последствия, относящиеся к разряду менее грубых.

Можно, конечно, сказать, что мертвые — это мертвые и что в жизни живых они не участвуют. Или точнее, участвуют только через институт памяти. Но это спорная точка зрения. Ее, безусловно, не разделяют верующие люди, а их на планете миллиарды.

Но можно ли считать, что в науке на сегодняшний день есть единство точки зрения по вопросу о линейности и необратимости времени? В XIX и даже в XX веке такое единство научной точки зрения было, а сейчас его нет. Либо надо полностью отметать всё, что связано с нелинейной квантовой термодинамикой и нелинейной квантовой теорией в целом (а сделать это сегодня уже невозможно), либо нужно в вопросе об обратимости и необратимости времени, его линейности и нелинейности перейти с позиции утвердительности («знаем точно, что оно линейно и необратимо») как минимум на позицию вопросительности («а черт его знает, каково оно на самом деле»).

Возьмем ли мы на вооружение подход с позиции памяти («надо же что-то сказать предкам о нашем отношении к историческому деянию, про которое было сказано «Десять дней, которые потрясли мир»)...

Возьмем ли мы на вооружение религиозный подход («предки смотрят на нас с того берега и скорбят, лицезря наше странное поведение»)...

Возьмем ли мы на вооружение какой-либо другой подход, являющийся и научным, и далеким от суждения, согласно которому прошлое — это только прошлое и ничего более...

Какой бы подход мы ни взяли, нам всё равно придется отвечать за свое отношение к приближающемуся столетию не только перед ныне живущим человечеством и гражданами своей страны, но и перед теми, кто находится на другом метафизическом берегу. И что же мы им скажем?

Мы — это не власть, а гражданское общество вообще и его различные слагаемые в частности. Сегодня в стране ситуация такова, что пассивность гражданского общества не может быть оправдана властным прессингом сталинского или неосталинского типа. Такого прессинга очевидным образом нет. Поэтому рассуждать по принципу «если власть ничего не делает, то что мы можем» — глубоко аморально. Всё мы можем, если по-настоящему захотим и как следует напряжемся, отказавшись от нынешней расслабухи.

Но что мы должны предъявить в этом случае живым и мертвым от лица гражданского общества? Достаточно ли тут обычного почитания, полагающегося в условиях приближения юбилейной даты? Я убежден, что недостаточно. Конечно, почитание лучше, чем наплевательское отношение. И готовность к почитанию надо ценить, в особенности потому, что слишком долгое время его заменяла разрушительная хула.

Но всячески приветствуя необходимое почитание, я никак не могу считать его достаточным в нынешней ситуации. Почитание достаточно в ситуации типа брежневской, когда имеет место некое величие в сочетании с неоспоримой стабильностью. Про такую ситуацию Лермонтов говорил, характеризуя ее как сочетание славы, купленной кровью, и покоя, полного гордого доверия. Исторический опыт доказал, что и в такой ситуации почитания недостаточно. Но в ней-то хотя бы понятно, почему всё сводится к почитанию. Другое дело — сейчас.

Я восхищен тем, что на улицы 9 мая выходят миллионы людей в рамках акции «Бессмертный полк». Я восхищен тем, что на стеклах машин пишут «Спасибо деду за победу». Но это мое восхищение есть восхищение необходимым, а не восхищение достаточным. Внуку следовало бы еще поговорить с дедом и ответить на его вопрос о том, почему залитые кровью советских солдат Украина и Белоруссия перестали быть частью единого отечества. И как обстоят вообще дела с тем, за что дед умер. Со сверхдержавной ролью, например. И согласен ли дед, находящийся на том метафизическом берегу, удовлетворяться весьма условным потребительским благополучием внука. Или же у деда есть счет к качеству этого благополучия и его отличию от того, что дед очевидным образом считал счастьем?

Отнестись к столетию Великого Октября только с позиций праздничного почитания — значит ли это ответить на вызов времени? Лично я убежден, что нет. И что нужно нечто другое.

Нужно предъявить к столетию какие-то пусть крошечные, но стратегические результаты, не прячась за лукавые оправдания, согласно которым если власть таких результатов не предъявляет, то уж нам-то негоже с посконным рылом в калашный ряд.

Пусть наши результаты будут микроскопическими, но они должны быть. Станиславский до революции говорил, что Художественный театр — это его гражданское служение России. Он прекрасно понимал, что Художественный театр — это капля в море. Но это не отменяло для него необходимость такого гражданского служения.

Для меня и моих соратников таким гражданским служением России является создание коммунарского движения. Объясню почему.

Пока существовал Советский Союз и коммунизм, у человечества была альтернативная модель будущего. Причем такого будущего, которое не является чуть более сытным и комфортным вариантом настоящего. Речь шла о новом человеке, о новом типе социальной жизни. Поначалу это носило фантастически привлекательный характер для всего человечества. Но даже при Брежневе нечто продолжало существовать. После краха СССР стратегическое альтернативное будущее исчезло вообще. Есть настоящее — и есть стремление к большему благополучию в будущем. То есть будущее — это когда есть тот же кусок хлеба, но масла на нем побольше.

Так вот, я уверен, что человечество, у которого нет вообще стратегического будущего, найдет сотни способов самоликвидации, простейший из которых — мировая война. Почему началась Первая мировая война? Одни скажут — потому что немцы стали строить дорогу Берлин — Багдад. Другие — что торговцам оружием (чаще всего говорится о некоем Базиле Захарове и его фирме «Виккерс») нужно было повысить спрос на вооружение. Третьи скажут о законе неравномерности развития при империализме. Четвертые — о заговоре против России. И всё это, наверное, имело место. Но главное для меня в том, что у человечества не было стратегического альтернативного выбора и ему стало скучно до тошноты. И оно начало себя уничтожать.

Лозунг коммунизма — «Человек — это звучит гордо». Лозунг капитализма — «Человек — это звучит скучно». Подчинение лозунгу капитализма и формирование царства всеобщей скуки, она же — конец истории — рано или поздно породит новый посткапиталистический лозунг — «Человек — это звучит страшно». Мы приближаемся к этому, причем достаточно стремительно. Пусть скептики сидят сложа руки. Но в этом случае они должны забыть о своем служении России и человечеству. А если ты об этом не забыл — то служи, не думая о том, насколько малы твои дела. Как не думал об этом, например, Станиславский.

Наш ответ на вызов столетия — в том, чтобы предъявить и живым, и мертвым хоть малюсенькую, хоть крохотную модель стратегического альтернативного будущего. Причем такого будущего, которое связано с новым человеком, а значит и с коммунизмом.

Наше крохотное коммунарское движение никак не может быть соотнесено с огромным советским экспериментом альтернативного будущего. Но пусть будут хоть какие-то точки такого будущего. И пусть их увидят к столетию. Их предъявление — это уже не просто почитание, которое необходимо. А нечто большее. Мы не сводим свое послание дедам и прадедам к словам благодарности. Мы добавляем к этим словам деяния, пусть и скромные, но имеющие отношение к ответу на вызов и к продолжению прерванной красной нити. Наше коммунарское движение носит не только производственный характер. Это еще и наш вклад в решение вопроса о новом человеке. Который должен быть и интеллектуален, и граждански активен, и в чем-то хотя бы отдаленно напоминать ренессансного человека, способного объединять эмоции и интеллект, правое и левое полушарие и в силу этого являться новым. Наше коммунарское движение — это еще и ответ на вызов отсутствия новой интеллигенции в России. Мы должны были показать, что наше коммунарское движение и движение «Суть времени» в целом — это слабый и малый, но все-таки вклад в решение вопроса о новом стратегическом будущем и о новом человеке. И одновременно мы должны были продемонстрировать новый подход к актуальным вызовам, украинскому в том числе. Я называю этот подход «по ту сторону телешоу».

В газете «Суть времени» мы очень долго печатали доклады, которые сделали коммунары. Это качественный интеллектуальный продукт. В момент выхода этого номера состоится научно-практическая конференция и презентация книги «Украинство».

Коммунары, которые презентуют эту написанную ими книгу, одновременно покажут новый, очень непростой спектакль, посвященный Великой Октябрьской революции. Это уже второй коммунарский спектакль. Как режиссер, который уже 50 лет ставит спектакли, со всей ответственностью заявляю, что оба спектакля не являются самодеятельными. Это молодежные студийные спектакли, но не самодеятельные, а творчески-авангардные (и консервативные в то же время).

Способность коммунаров писать интеллектуальные тексты, важные для страны, то есть заниматься тем, что психологи называют «левополушарной деятельностью» (спорное, но допустимое определение), и одновременно выпускать спектакли, то есть заниматься тем, что именуется «правополушарной деятельностью», — это крохотная лепта в решение вопроса нового человека, а значит, и в ответ на вызов отсутствия стратегической альтернативы развития.

Способность коммунаров жить в очень плотных интеллектуальных творческих коллективах, жить по законам, весьма далеким от нынешней потребительской индивидуалистической расслабухи, — это еще одна крохотная лепта в плане ответа на тот же вызов.

Внося эту лепту, то есть осуществляя свое гражданское служение, мы не бездействуем, не сидим сложа руки, не плывем по нынешнему деструктивному течению. И этим отвечаем и на вызов столетия, и на вызов отсутствия стратегических человеческих альтернатив.

Для того чтобы этот ответ был очевиден, мы печатали доклады коммунаров в газете «Суть времени» на протяжении месяцев, нарушив обычный формат газеты. Теперь мы начинаем восстанавливать этот формат.

Для начала мы ограничимся этой развернутой передовицей и новостями, которые перестали печатать ради осуществления описанного в этой передовице проекта, он же — ответ на вызов. Восстановив новостное содержание, мы вернемся к основному формату. Надеюсь, я объяснил читателю, почему этот формат был изменен. Мы планируем и другие новые проекты к столетию. И праздновать столетие мы тоже будем по-настоящему.

Вопрос не в малости наших сил, а в неуклонности нашей воли и нашей готовности двигаться в заявленном стратегическом направлении, сражаясь с силами очевидного зла и одновременно осуществляя те начинания, ради которых создано наше движение.

До встречи в СССР!

 

https://rossaprimavera.ru/article/98fdad85?gazeta=/gazeta/249

 


07.04.2017 Грозящая катастрофа и как с ней бороться

 

Обращение в связи с предстоящим съездом «Родительского Всероссийского Сопротивления» 

 Я обращаюсь к «Сути времени» и дружественным нам силам. Я делаю это ночью, после совершенного в Санкт-Петербурге (Ленинграде) теракта. Выражаю свои соболезнования петербуржцам, ленинградцам — это уж кто кем себя считает.

Довольно долго, уже несколько десятилетий я занимаюсь политикой, в том числе и в горячих точках. И, конечно, интуиция — это не лучшее качество, когда речь идет о точных доказательствах того, кто совершил теракт. Но отбрасывать интуицию не будут никакие следователи и никакие работники, которые идут по следу. Они не будут ни слепо ей следовать, ни отбрасывать ее.

Моя политическая интуиция говорит о том, что произошедшее — это часть политической войны. Что это не теракт как таковой. То есть теракт-то есть, но что этот теракт вписан в нечто гораздо большее, в конкретную политическую кампанию. Я не берусь это доказать сейчас. Убежден, что всё, что будет обнаружено, будет интерпретировано как можно более смягчающим образом и что эта версия не будет подтверждена. Но при этом я ее не снимаю.

Мне бы хотелось верить, что произошедшее несчастье — это часть обычного терроризма, который сам по себе есть ужасное зло и который сам по себе существует. Но я хочу, чтобы все, кто меня слышит, вдумались: одно дело, если версия состоит в том, что это действительно терроризм, а другое дело — если версия состоит в том, что это политическая война с использованием террора. Политическая война, нацеленная на сброс власти.

Вариант, что это сама власть делает, мне представляется абсолютно бредовым не потому, что бесконечно чиста и безупречна наша власть, которая не может делать никаких гадостей, — это пусть другие говорят. А потому, что власти это совершенно не выгодно. Сколь бы она циничной ни была, какими бы качествами она ни обладала (а она представляет собой смесь очень разных качеств), ей ни в каком качестве это не нужно. Всё, что ей нужно, — это стабильность, ее специфический «шоколад», как она понимает, — ситуацию, когда «всё в шоколаде». Спокойно, стабильно. И на коне этой стабильности она бы хотела доехать до неких политических целей, а ей мешают. Нестабильность нужна для того, чтобы она не доехала до этих целей, и в конечном итоге можно было бы сказать, что это дело самой власти.

И я никоим образом не снимаю с повестки дня такое представление о том, чье именно это дело, и совершенно не призываю никого быть правоверней папы римского или поперек батьки лезть в пекло. Но давайте все-таки вдумаемся: что именно происходит? Навальный вывел митинги по всей России. У Навального нет структуры, позволяющей выводить такие митинги. Понимаете, ее нет! Эту структуру ему кто-то предоставил. Внутри этой структуры (я наблюдал) — просто большие группы братков и вообще людей, которые никогда не выйдут просто так, не получив определенных отмашек. Они никакого отношения ни к Навальному, ни к «любителям демократии» не имеют. Стоят такие дядьки в кожаных куртках, чуть ли не с цепями, напоминающими о девяностых годах, и говорят: «Дайте нам демократию, то-се, расследуйте нечто...»

Значит, произошедшее не так просто. И то, что потом, на втором митинге, всё это свернулось, никоим образом не отрицает того, что на первом митинге это развернулось. Если это можно развернуть один раз, это можно развернуть и второй. Да, это всё носит достаточно пока не нагретый характер, холодный. Но структура-то уже есть, а разогреть это всё не так уж и трудно.

Но, в принципе, эффективными действиями это парализовать — никакого труда не составляет. Это достаточно легко парализовать, понимаете? В основе всего этого лежит некий фильм «про Димона» — про Дмитрия Анатольевича Медведева. Этот фильм оскорбительно бессмыслен. Это не просто фуфло — это Фуфло Фуфлович Фуфлов. Это пустая, глумливая своей бездарностью и специальной такой бессодержательностью продукция. Ее можно разобрать, и от нее просто ничего не останется. И сделать это абсолютно нетрудно. Но говорится-то что? Говорится: «Не надо ее раскручивать, эту передачу! Если ее начать разбирать, а «они» только этого хотят, тогда у «них» будет пиар».

Послушайте, они уже в интернете сумели устроить себе пиар! Значит, что получается? Поскольку оппоненты это вообще не разбирают, а они это разбирают непрерывно, то только их версия оказывается реальной. Все остальные молчат. Оппонента нет. И тогда получается, что та версия, которую предлагают создатели продукта, она и проходит! То есть капитализация продукта подымается, подымается, подымается за счет некоего silentium — заговора молчания. Это такие умные-умные у нас политтехнологи властные, что они придумали вот это молчание.

Мне вспоминается не вполне приличный, но имеющий прямое отношение к делу анекдот. Что может быть тоньше комариного полового органа? Струя из этого органа. Так вот, у нас политтехнологи властные, которые тоньше струи. Просто потрясающая тонкость! Они идиоты? Они все идиоты? Нет! Я не верю в это. Значит, имеет место подыгрыш этому самому Навальному под видом того, что «мы не будем его раскручивать».

Дальше — эти самые митинги. Вы зачем их запретили? Вы их запретили потому, что «на них будет обсуждаться это самое правительство, руки прочь от него, оно священно, его нельзя обсуждать, поэтому мы запрещаем». Хорошо, вы запретили. Но вы ж не можете всем заткнуть глотку, чтоб не обсуждали, да? Вы живете в информационную эпоху. Так что ж вы своим запрещаете это обсуждать, а этим, так сказать, «навальнятам» вы разрешаете обсуждать всё что угодно?!

Теперь, вы запрещаете митинг. Ну запрещайте, но запрещайте как следует! Чтобы его не было. А иначе зачем его запрещать-то? Ну разрешите его. Вы сюсюкаете по поводу молодежи, которая идет с Навальным. А вы думаете, что нет молодежи, которая хочет навалять «навальнятам»? Да ее «до и больше»!

Но вся игра идет в пользу Навального. Кто ведет эту игру, по большому счету? Кто? Прозападная бюрократия! Которая как была в ту эпоху, в 2011–12 годах, на стороне этих навальных и болотных митингов, так и сейчас находится на той же стороне.

Теперь, а в чем цель? Цель — снятие премьера? Он мне не сват, не брат и отнюдь не герой моего романа. Омерзительно, что это снятие делается по какому-то глумливо-бессмысленному продукту. Но дело же не в этом. Все же понимают, что после этого его снять невозможно, что под давлением не снимают. Значит, фактически этого премьера, как такую гирю, вешают на шею президенту и говорят: «Ну ты ж не можешь теперь снимать? Обнимись и утони вместе с ним».

А это кто делает? Это что за комбинация-то на пустом месте? Это ровно то, что мы обсуждали на I съезде РВС. О чем мы тогда говорили, против кого Съезд? Против прозападной ювенальной бюрократии и ее оранжевого двойника — только об этом было сказано на Съезде. В этом же суть проблемы — что этот оранжевый двойник не является самостоятельной силой, он действует вместе с прозападной бюрократией. Ювенальной — в случае, если речь идет о ювенальных мероприятиях. И бюрократии в целом — если речь идет о стране.

Накал ненависти Запада к России растет экспоненциально. Уже не линейно, а по экспоненте. Просто всё дышит этой ненавистью. И тогда у меня возникает вопрос. Предположим, у нашего патриотического западника — он патриот и западник, да? — две любви: страна и Запад. И пока Запад нас не слишком не любит, или, скажем, недостаточно яростно ненавидит, он как-то может эти вещи уравновесить. А когда и та, и другая функция стремятся к бесконечности — что с ним тогда должно произойти? Как эти две любви разделить?

У кого-то победит любовь к Отечеству, и он перестанет быть западником в этом смысле — при определенном накале ненависти Запада к нам.

А у кого-то победит любовь к Западу, и он перестанет быть патриотом. Но он не перестанет быть бюрократом. А это значит, что расширяется поле прозападной бюрократии, которая больше и больше понимает простую вещь — что она хочет обняться с Западом, и есть препятствие, каковым является Путин.

Тогда уже не только Запад выдает заказ на политический переворот (потому что без переворота Путина снять нельзя), этот же заказ выдает и прозападная бюрократия. Которая долго думала, что Путин как-нибудь всё совместит: типа мы Крым-то возьмем, будем патриотами, одновременно не будет холодной войны, как-нибудь всё рассосется, как с Осетией и Абхазией, и мы окажемся еще и западниками, и там, и там будем — всё будет хорошо...

А теперь они все понимают, что не будет хорошо! Последняя надежда была на Трампа. Все надеялись на Трампа, с флагом Соединенных Штатов хотели по Москве бегать, потому что пришел Трамп. Теперь совершенно понятно, что Трамп хочет одних форм господства Соединенных Штатов над миром, а Обама хотел других. У России с Трампом есть общий интерес — чтобы этот глобализм с формированием некоего полупрозрачного глобального государства не происходил. Тут интерес наш и Трампа совпадают. Но как только мы от этого глобализма отделываемся, начинается проблема национальных интересов. Национальный интерес Трампа — господство, и он к этому господству будет стремиться еще более яростно, чем какой-нибудь Обама. Мы избавились от угрозы глобализма с очень сильным исламистским привкусом, потому что глобализм без халифата не вытанцовывается. От этого мы избавились. А от конкуренции национальных интересов мы не избавились, и она стала только жестче.

Теперь смотрите. Постпред США при ООН Никки Хейли 29 марта, выступая с лекцией в нью-йоркском совете по международным отношениям (не маленькая, скажу я вам, организация), заявила: «Соединенные Штаты являются совестью мира. Мы не откажемся от этой роли. Мы будем настаивать на том, чтобы наше участие в работе ООН соответствовало этой роли».

По словам Хейли, она собирается сделать всемирную организацию «эффективным инструментом продвижения американских ценностей». Вот это заявление... Если ООН вменяемая организация, что после этого должно было состояться? Никакой Хейли как представителя США в ООН не должно было быть, это должен был быть протест огромного количества входящих в ООН государств. Она появляется в зале — все выходят. Обструкция. А вместо этого все пропускают ее заявление мимо ушей. Это такая новая мода.

Но если ООН — это инструмент продвижения американских целей, а Америка — совесть мира, то вы прекрасно понимаете, что пройдет совсем немного времени исторически (несколько лет, скажем, или месяцев), и все вопросы перед ООН будут поставлены. ООН будет сделана таким способом, каким это нужно США. И Совет Безопасности ООН тут не является никакой «священной коровой», на которую нельзя посягнуть.

Много еще чего предстоит. У России есть по этому поводу какая-нибудь наступательная или стратегическая линия? Никакой! Почему? А потому что — любовь к Западу!

В основе всего лежит любовь к Западу. Мы боимся холодной войны, потому что мы хотим любить Запад.

Очень много антизападных криков — больше, чем при СССР, больше, чем когда бы то ни было. Но это — крики. А стратегия-то антизападная не оформляется! А почему не оформляется? А потому что огромная группа хочет любви с этим Западом. И в любом случае: «О! У нас тут теракт! Теперь, наверное, нас полюбят... О! Там у них теракт! Теперь, наверное, нас полюбят! Давайте вместе бороться с международным терроризмом».

Нет международного терроризма как такового! Это бред! Это глупый ярлык. Есть инструменты обеспечения тех или иных целей, в том числе и вот этой вот «совести мира». В том числе и исламизм (прошу не путать с исламом), который нужен для построения халифата, потому что без него не вытанцовывается определенная конструкция.

Кто же будет с этим бороться? И зачем мы предаемся иллюзиям, согласно которым «пришел консерватор, он всё изменит»? Этого консерватора уже взяли за белы рученьки и ведут туда, куда надо. Это видно невооруженным глазом. Может, он будет мягче по вопросу о том, нужен Асад или не нужен, или по каким-то еще частным вопросам. Но в основном его уже под белы рученьки ведут определенным курсом.

Что, демократы американские не сказали, что «мы отменяем все приоритеты в виде национальных государств на Ближнем Востоке, теперь будем поддерживать тех, кого не поддерживали»? Это сказала Кондолиза Райс, которая представляла администрацию Буша — между прочим, консервативную. Не такую, как Трамп, но тоже консервативную.

Значит, куда мы идем?

Мы идем в абсолютно новый мир, в котором единственное наше спасение — это своевременное, разумное, корректное, мягкое и решительное одновременно оформление холодной войны как идеологии, концепции и всего остального. Если мы это успеем оформить, не будет войны горячей. И не будет краха России.

Но на пути этого как огромный тормоз или как бетонная преграда стоит эта прозападная бюрократия. И она становится катастрофой — или частью ее. Она в этом участвует — в катастрофе нашей страны и мира. Потому что мы — последний стабилизатор мира.

Поэтому III cъезд «Родительского Всероссийского Сопротивления» называется «Грозящая катастрофа и как с ней бороться».

Откроется этот Съезд 15 апреля в 12 часов в зале Театра Эстрады.

Статья «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» была написана Лениным в сентябре 1917 года, то есть в преддверии катастрофы. И она посвящена целиком потере управляемости, потому что определенные силы, говоря на словах о том, что они демократическую Россию поддерживают, на самом деле подкапывали ее изнутри.

Для решения текущих вопросов, сбора людей и организации мероприятия создан штаб. Все ячейки нашей организации знают, как с ним связаться.

В чем повестка дня? Экспертами РВС сейчас готовится «Альтернативный доклад РВС Президенту с анализом практики изъятия детей и избыточного и неправомерного вмешательства в семью». Это один из пунктов повестки дня. Это серьезное дело.

РВС добилось вместе с другими родительскими организациями очень многого. Наступление ювенальной юстиции отчасти остановлено. Но, черт возьми, вы вдумайтесь! Да, она остановлена личным решением Путина! Но все эти годы наступление шло! Его же кто-то вел. Его вела эта самая прозападная ювенальная бюрократия высшего уровня.

Так как нам разбираться с этими двумя слагаемыми? Где наше место в процессе? Как нам вести себя по отношению к наступающим радикально прозападным «оранжоидам», которые стремятся взорвать отнюдь не власть, а государство (они одно без другого не взрывают)? Какие у этих «оранжоидов» союзники — как в этой бюрократии, так и в иных силах? Как расползается этот самый «сгусток недовольных», элитных и иных? Чем именно они недовольны? И как они стремятся действовать? И какую часть в этих действиях занимают и эти шествия, которым подыгрывают, и эта информационная политика, которая подыгрывает только «оранжоидам»... Только им!

И, наконец, этот теракт. То, что он не выгоден Путину, — понятно абсолютно. Вообще не выгоден. Особенно не выгоден в день, когда он находится там [в Петербурге]. Но кому-то он выгоден, и кто-то высчитал этот день и всё остальное. Значит, это будут такие типы подогрева, за которыми пойдут очередные эти шествия. Но если люди уже готовы на теракты, то на что они еще готовы? На задействование снайперов, на что?

С какой политической стратегией мы столкнемся, и что будет делать власть — власть вообще и эта прозападная бюрократия?

Поэтому, помимо очень важного Альтернативного доклада РВС Президенту, помимо обсуждения другой тематики (потому что РВС никогда не хотело заниматься только ювенальной юстицией, там и образование, и многое другое), помимо подтверждения полномочий руководителя РВС и органов РВС, есть еще один вопрос. И именно поскольку он есть, выступаю тут сейчас я, а не руководитель РВС.

Это вопрос о грозящей катастрофе и о том, как с ней бороться, какое место занимать в процессе. Как строить отношения с властью.

Долгое время определенные силы мечтали растворить РВС и «Суть времени» в провластных структурах с тем, чтобы они вообще перестали существовать и не могли быть реальной силой, позволяющей бить по «оранжоидам». Было сделано всё для этого.

Где сейчас правильная дистанция? Как правильно строить отношения? Каковы лозунги и какова повестка дня в условиях грозящей катастрофы? Какова реальная политика?

Все эти вопросы надо обсудить на Съезде. Я не хочу забегать вперед.

И последнее. Я объявляю чрезвычайную мобилизацию. Объявляю ее редко. Объявляю сейчас, потому что имею к этому основания. И те, кто приедут на Съезд, убедятся в том, что эти основания есть.

Помимо перечисленной мной повестки РВС, на Съезде будет мой стратегический доклад о политической повестке дня, о работе «Сути времени» и РВС как единого целого, и о том, какую именно стратегию использовать сегодня. При том что сегодня ситуация хуже, чем она была, скажем так, летом 2011 года. Намного хуже. Я буду объяснять, почему. Не буду забегать вперед и не буду здесь выдвигать эти тезисы — они прозвучат на Съезде.

Мы подписали договор с Театром Эстрады. Счет, выставленный театром, полностью оплачен РВС. Деньги на организацию Съезда были перечислены на счет РВС моими ближайшими соратниками, для которых такое «спонсорство» не чревато разорением семей.

Мы не знаем, какие рычаги и силы будут включены, чтобы мы не проводили этот Съезд. Но я имею полное право сказать, что мы сделали всё для того, чтобы Съезд состоялся. Если возникнут какие-то чрезвычайные обстоятельства, будем принимать чрезвычайные решения.

Все, кто могут, — приезжайте. Вы знаете, что я обращаюсь с такими чрезвычайными посланиями достаточно редко и только тогда, когда я считаю, что к этому есть существенные основания.

Они есть. То, что я изложил здесь, — это лишь пунктир или, как говорят, верхушка айсберга. Всё остальное будет изложено на Съезде.

Ждем вас.

Верим, что вы соберетесь и соберете наших единомышленников.

Верю, что энергия, которая существовала на первом этапе при зарождении «Сути времени», сохранена и усилена. И что к ней добыты за эти шесть лет образованность, компетенция и способность действовать гораздо более конструктивно, цельно, организованно.

Верю, что все эти качества будут проявлены. Верю в будущее нашей организации. И в ее возможность действительно ответить на новые вызовы.

До встречи в СССР! 

 

https://rossaprimavera.ru/article/grozyashchaya-katastrofa-i-kak-s-ney-borotsya?gazeta=/gazeta/222

 


09.03.2017 8 марта — гуманистический и коммунистический праздник

 

В глубоко ироническом ключе коммунистическое отношение к женскому уделу подано в очень талантливом фильме «Белое солнце пустыни». Там русский освободитель народов Востока Сухов говорит: «Товарищи освобожденные женщины Востока, с вашим мужем-эксплуататором мы покончили»  

Мне предстоит выполнить сложную задачу. Продолжить обсуждение коммунизма и марксизма и одновременно поздравить всех женщин, читающих газету, с Международным женским днем 8 марта. Постараюсь с этим справиться, осуществив нечто неосуществимое.

Те, кому не нравится Международный женский день 8 марта, ссылаются на то, что у истоков этого праздника были некие феминистки. Дальше начинается откровенный мухлеж. Мол, феминистки — они и есть феминистки. И тут что организаторы первых международных женских праздников, что какие-нибудь «Пусси райот», которые и возникли-то как результат дискуссии художниц на тему панк-феминистского движения Riot Grrrl. Ну, а где девичий бунт всяких там Riot Grrrl, там, понятное дело, и ведьмы, и многое другое.

Такие хулители 8 марта либо вообще не понимают, что такое феминизм, либо пытаются делать вид, что не понимают. Между тем, в науке (да и в политике тоже) существует четкое разделение нескольких волн феминизма.

Первая волна феминизма требовала для женщин равных с мужчинами условий оплаты труда. А также избирательного права для женщин. А также сокращения рабочего дня для женщин.

8 марта 1908 года по призыву нью-йоркских женщин, входивших в социал-демократию США, состоялся первый женский митинг под этими совершенно справедливыми и благородными лозунгами.

8 марта 1909 года соцпартия Америки начала разминать тему Международного женского дня.

В 1910 году эту тему подхватила коммунистка Клара Цеткин, которая встретилась на Второй международной конференции женщин-социалисток с делегатками из США.

В том же 1910 году Клара Цеткин предложила учредить Международный женский день. И с помощью публичных акций, осуществляемых в этот день, бороться за абсолютно благородные и кажущиеся сейчас естественными права женщин. Но надо понимать, что эти права, включая хотя бы частичное право голоса, до 1917 года были узаконены в совсем немногих странах.

А еще хулители 8 марта осуждают этот праздник, поскольку 8 марта 1917 года (по новому стилю) празднование Международного женского дня в Петрограде (первый раз его в России праздновали в феврале 1913 года) вылилось в очень крупные митинги против войны, дороговизны, тяжелого положения работающих женщин. К петроградской Городской думе прошла процессия с требованием женского равноправия и хлеба. Да, представьте себе, именно так — женского равноправия и хлеба!

А 15 марта по новому стилю император Николай II подписал отречение от власти. И, видите ли, одно прочно связано с другим. Говорят об этом так, как будто бы не высшая аристократия России потребовала от царя-батюшки отречения, а голодные женщины-работницы.

Но я все-таки хотел бы обсудить эти самые волны феминизма.

Первая из них действительно связана с 8 марта, у истоков которого стояли, в том числе, и феминистки «первой волны». Но эти феминистки хотели добиться для женщин избирательного права, права на труд и равную оплату труда, права на собственность (представьте себе, и тут были проблемы), права на образование, на участие в сделках, на равные права в браке, на отпуск по беременности и родам.

Ну и что плохого-то?

«Вторая волна» феминизма возникла в начале 60-х годов XX века. И в основном была нацелена на отказ от приковывания женщины к домашнему очагу. На отказ от этого самого Kinder, Küche, Kirche («дети, кухня, церковь»). С помощью такого устойчивого выражения немцы описывали предназначение женщины. Ошибочно считается, что выражение принадлежит Бисмарку. На самом деле, по-видимому, оно принадлежит кайзеру Вильгельму II, человеку бесконечно менее умному и культурному, чем Бисмарк.

В сентябре 1934 года Гитлер, выступая перед женской национал-социалистической организацией, заявил о том, что «мир немецкой женщины — это ее муж, ее семья, ее дети и ее дом». Ну и что плохого в том, что феминистки боролись за иное понимание женского удела?

В глубоко ироническом ключе коммунистическое отношение к женскому уделу подано в очень талантливом фильме «Белое солнце пустыни». Там русский освободитель народов Востока Сухов говорит: «Товарищи освобожденные женщины Востока, с вашим мужем-эксплуататором мы покончили». Принято издеваться над этим и говорить, что женщины Востока не хотели снимать паранджу и уходить из гаремов. Но коммунистическая практика показала другое. И в этом она глубоко созвучна практике Просвещения, то есть Модерна. Тут коммунисты являются наследниками и окончательными реализаторами практики Модерна, которую сам Модерн не дореализовал. Если бы дореализовал, не было бы феминистского движения «первой волны».

«Третья волна» феминизма возникла после крушения СССР. Вот она-то и вобрала в себя всю отрицательную женственность. В ней-то и нашлось место для «Пусси райот», ее материнской структуры Riot Grrrl и многого другого.

Тут начались игры с так называемой квир-теорией (согласно которой пол не данность, а социальная конструкция) киберфеминизмом, сетевым феминизмом, экофеминизмом, индивидуалистическим феминизмом, трансгендерностью, а главное — постгуманизмом.

Постгуманизм требует далеко идущего возврата человека в природу, связывая возможность такого возврата со специфическим матриархатом.

Мне скажут, так ведь и ваш Лафарг проповедовал ранний коммунистический матриархат как светлый исток коммунистического будущего. Отвечаю: матриархат мог быть двух видов — светлый гуманистический и темный антигуманистический.

Светлый действительно являлся ранним истоком коммунизма. А темный — тесно связан с нацизмом, который только для виду ратовал за патриархат и отсутствие извращений, а на деле был наполнен и этими извращениями, и самым темным матриархатом.

Но об этом мы подробно поговорим в следующий раз. Сейчас мне хотелось бы сосредоточиться на другом.

Во-первых, на том, что и феминизм первой волны, и феминизм второй волны не являются чем-то порочным. Это определенные типы борьбы за вполне классические ценности. И потому праздник 8 марта, связанный с феминизмом первой волны, никак не может быть этим феминизмом замаран.

Во-вторых, на том, что в Советском Союзе не было феминизма. И там, где возникает коммунизм, его быть не может. Потому что требования и первой, и второй волн в Советском Союзе были полностью удовлетворены. А требования третьей волны возникнуть не могли, потому что коммунизм насквозь гуманистичен, а третья волна — антигуманистична или постгуманистична, что то же самое.

В-третьих, на том, что эта самая третья, постгуманистичная зловещая волна феминизма захлестнула мир после краха Советского Союза и коммунизма и очевидным образом в связи с этим крахом.

Освобождая женщину от эксплуатации и человеческой второсортности, коммунизм одновременно не дает обществу скатиться в антигуманистический темный матриархат. А значит, коммунизм просветляет образ женщины и возвеличивает его, избавляя этот образ от всего, что было ему навязано тысячелетиями несправедливости и неравенства, и одновременно просветляя, а не уничтожая высшую женственность.

Поздравляю со светлым праздником 8 марта всех женщин, не желающих вернуться в то, что им предлагает нынешний регресс, не желающих утонуть ни в гендерном безумии, ни в новом феодализме, рабовладении, etc.

С праздником, дорогие наши женщины!

И до встречи в СССР 2.0, где не будет места ни женскому второсортию, ни постгуманистическому безумию. Где новый гуманизм и новый человек подымут на новую ступень величие женщины, не противопоставляя его величию мужчины.

 

 https://rossaprimavera.ru/article/8-marta-gumanisticheskiy-i-kommunisticheskiy-prazdnik?gazeta=/gazeta/218

 


19.01.2017 Ответ длиною в жизнь

 

Эту статью, которую я пишу 17 января 2017 года, посвящаю памяти наших товарищей, героически погибших в Донецке два года назад. И тому будущему, которого у нас нет и не может быть без живого участия в нем этих наших погибших товарищей

Саур-Могила (укр. Савур-могила) — курган в Шахтёрском районе Донецкой области, одна из высот Донецкого кряжа (277,9 м). На вершине кургана находились сторожевой казацкий пост, укрепления Миус-фронта. После Великой Отечественной войны на Саур-Могиле был создан мемориальный комплекс. Курган входит в состав регионального ландшафтного парка «Донецкий кряж». В ходе боев в августе 2014 года во время Вооружённого конфликта на востоке Украины мемориальный комплекс был уничтожен.

Считается, что слова всегда должны иметь ясный смысл. Согласен. Но существует разная ясность смысла. Одна ясность смысла присуща политическим прагматическим калькуляциям и аналитическим выкладкам. Другая — всему тому, что сопричастно связи между мертвыми и живыми. Верю, что читатель понимает разницу и не потребует от меня, чтобы я расшифровал свой тезис о наличии будущего у мертвых. Оговорю лишь, что не имею в виду только обязательное и наиважнейшее почитание подвига мертвых, заботу о том, чтобы они сохранились в нашей памяти. Это необходимо, но недостаточно.

Ты возводишь определенное здание будущего. И если это не здание для быта, а здание для души и духа, то есть храм, то возводя его, ты просто чувствуешь, как рядом с тобой этим же занимаются твои погибшие герои. Что, к примеру, у этой стены храма ты работаешь, укладывая камень за камнем, а у соседней стены то же самое делают мертвые.

Это чувство не должно покидать никогда. Но особо ярко оно посетило нас на последней зимней школе движения «Суть времени». Являясь очередной по формальным признакам, она по существу резко отличалась от предыдущих школ. Мы давно решили, что содержание школ должно оставаться достоянием их участников. И я сохраняю верность этому подходу, который считаю справедливым вообще и вдвойне справедливым в эпоху беспредельного интернетного словоблудия.

Скажу лишь, что в связи с приближением столетия Великой Октябрьской социалистической революции участники школы не могли не обсуждать перспектив красного движения в XXI веке. А значит, и своего места внутри этого движения.

С каким врагом столкнулись Советский Союз и мировое коммунистическое движение?

Почему этот враг смог взять реванш за свое поражение 9 мая 1945 года?

Что нужно сделать для того, чтобы искупить поражение Советского Союза и коммунизма?

И что именно должно быть искуплено? Идем ли мы путем этого искупления? И такова ли на сегодня степень нашей самоотдачи, чтобы можно было всерьез говорить о создании не просто высококачественной общественной организации, отстаивающей советское наследие как фактор будущего, а о структуре, готовой к открытию новой страницы в той книге Красного бытия, которую наши враги хотели бы превратить в обычную книженцию, пылящуюся на полках библиотек?

Товарищи, обсуждавшие эти вопросы, несколько раз возвращались к той странице истории нашего движения, которая написана не чернилами — кровью.

17 января 2015 года отряд «Суть времени» отбил атаку войск украинской хунты на одном из важнейших направлений в донецком аэропорту. Небольшой отряд сутевцев нес боевое дежурство на позиции под названием «Монастырь». Он удержал позицию, несмотря на то, что его в течение многих часов атаковали превосходящие силы противника — 6-я рота 93-й механизированной бригады ВСУ, поддержанная танками и артиллерией.

Если бы сутевцы сдали позицию «Монастырь», то враг, развивая свой успех, прорвал бы северный рубеж обороны Донецка и вошел в город.

То, что на военном языке называлось позиция «Монастырь», представляло собой вполне реальный — Свято-Иверский женский — монастырь. На монастырской территории располагалось несколько зданий — Свято-Иверский храм, домик настоятельницы и сестринский корпус для монахинь. Этот трехэтажный корпус военные называли — объект «Трешка».

В момент, когда начался прорыв войск украинской хунты, на объекте «Трешка» находилось девять сутевцев. Десятый — Белка — прорвался на объект под шквальным огнем неприятеля. Остальные бойцы отряда «Суть времени» находились на других позициях донецкого аэропорта — каждый там, где ему было положено. Услышав сигнал тревоги, они рванули на помощь к своим товарищам и реально сумели оказать эту помощь. Но главный удар пришлось принимать тем, кто в момент удара находился на «Трешке» и должен был отстоять и саму «Трешку», и всю позицию «Монастырь».

Отряд «Сути времени» общими усилиями отстоял позицию «Монастырь» и не дал врагу прорваться в Донецк. В ходе боя четырнадцать бойцов отряда были ранены. Три наших товарища — Болгарин (Игорь Юдин), Белка (Евгений Беляев) и Пятница (Евгений Красношеин) — погибли.

Прошло два года. Наши товарищи продолжают воевать с бандеровцами. Множится список наших потерь. Но тогдашняя первая кровь, героически пролитая в войне с новым нацистским врагом, тогдашняя первая боль утрат, тогдашнее острое чувство того, что перейден некий судьбоносный рубеж, продолжают жить особой не только памятливой, но и строительной жизнью. Той самой, которую я описал в начале этой статьи.

Шесть лет работы движения «Суть времени»... Более двухсот номеров газеты, в которую я пишу эту статью... И два года со дня героической гибели наших товарищей...

Что стоит за этими временными вехами?

Выступая шесть лет назад с серией лекций под общим названием «Суть времени», я исходил из необходимости поговорить с аудиторией не на языке политических шоу, а иначе. Всерьез обсудив проклятые вопросы проклятой современности, иногда именуемой постсовременностью.

Вкратце напомню о некоторых из этих вопросов.

Природа советскости...

Значении советскости для мира и для России...

Явные и неявные слагаемые советскости...

Связь советскости с мировой гуманистической традицией...

Величие победительной советской традиции...

И, наконец, причины, в силу которых к концу советского периода советскость оказалась лишена предшествующего величия и низведена до горбачевских маразмов...

Я не предполагал, что эту серию усложненных, длинных, сознательно лишенных зрелищности передач просмотрят десятки тысяч людей.

И я тем более не предполагал, что просмотревшие эти передачи люди соберутся и создадут одноименное политическое движение, которому уже несколько раз за эти годы пришлось сыграть очень серьезную роль в защите российской государственности.

Больше всего меня впечатляло и впечатляет то, что собравшиеся в движении люди, способные много и эффективно работать, качественно отличаются и от тех, кто сегодня сфокусирован на занятии статусных политических позиций, и от тех, кто участвует в неформальных активистских общественно-политических начинаниях.

Собравшиеся в движение «Суть времени» бескорыстны. Выполняющие антисутевский заказ циники и внимающие их восклицаниям простофили долгое время настаивали на обратном. Но жизнь всё расставляет по своим местам. И слишком уж очевидно, насколько бескорыстие сутевцев идет вразрез с велениями нашего скверного времени, отвергающего бескорыстность как таковую.

Другое продолжающее меня поражать свойство сутевцев — чуждость политической прагматике в нынешнем ее понимании. Которое основано на том, что если ты и не ориентируешься на сиюминутную корысть, то уж по крайней мере исходишь из принципа отсроченного вознаграждения. Каковым, конечно же, является депутатское место, наличие которого может оправдать твою хоть и временную, но всё равно в чем-то постыдную бескорыстность.

И наконец, налицо третье, очень нетипичное свойство сутевцев — их искреннее и глубочайшее желание «мысль разрешить».

Я помню свои первые встречи с представителями движения «Суть времени», собиравшимися в разных регионах. Подавляющая часть этих представителей принадлежала к совсем молодому поколению. Но были и представители старшего поколения. Эти зачастую, но, конечно же, не всегда, вели себя предсказуемо. То есть задавали конкретные политические вопросы, чей малоскрываемый общий смысл был в том, какие конкретные средства будут вложены в тот конкретный проект, который, по мнению вопрошающих, размещен за фасадом прочитанных мною лекций.

Ни один из молодых представителей «Сути времени» ни разу за эти годы не обратился ко мне с вопросом, хоть в какой-то степени обладающим этим запахом. Но настойчиво, с горящими глазами, неотступно спрашивали о другом — об исхождении Святого Духа, о природе гуманизма, о смысле истории, о соотношении материи и духа, о коммунизме (как обычном, так и религиозно окрашенном), о марксизме, неомарксизме.

Любая минута контакта со мной использовалась молодежью для того, чтобы задать вопрос на одну из этих тем. Или же на тему, сходную с этими. Но всегда задавались вопросы из разряда тех, про которые у Достоевского было сказано, что надо «мысль разрешить».

За прошедшие шесть лет сутевцы показали, что они умеют решать практические задачи и не одержимы рафинированным, далеким от жизни абстрактным интеллектуализмом. Но это «мысль разрешить» не только не остыло за прошедшие годы. Скорее, можно говорить об обратном.

Читатель спросит: «Мысль разрешить — и только?»

Жадно слушающие молодые люди, задающие каверзные вопросы с горящими глазами, могут, конечно, ограничиться таким вопрошанием. А могут и не ограничиться. Позволю себе здесь несколько аналогий.

Первая из них достаточно очевидна.

Читатель, безусловно, помнит, что о невероятной тяге к разрешению мысли, имеющей общечеловеческий масштаб, о своеобразной ужаленности этой мыслью, о способности превратить эту мысль во всеобъемлющую страсть, побуждающую к действию, говорил один из героев Достоевского — Алексей Карамазов. Он говорил об этой мысли, пытаясь объяснить, в чем именно состоит стержень личности его брата Ивана. Но в сущности Алеша имел в виду не столько Ивана, сколько самого себя. Пришедшего в монастырь для разрешения своей мысли и ушедшего из него в жизнь во имя того же самого. Понимаете — пришедшего в обитель мысли и для разрешения мысли ушедшего из обители в жизнь. Ибо только в жизни, в служении людям, можно обрести это разрешение. Об этом в конце романа «Братья Карамазовы» говорит Алеша, присягая жизни как служению и служению как жизни.

Сходным образом поступает совсем другой герой совсем другого романа. Я имею в виду «Игру в бисер» Германа Гессе.

Герой романа Йозеф Кнехт — подлинный рыцарь мысли. Или, на языке романа, мастер игры в бисер. Но Кнехт не хочет остаться в райском пространстве мыслеразрешительных игр, именуемом в романе Касталией. Он хочет, не расставаясь с мыслью, служить не мысли в собственном соку, а мысли, призванной менять жизнь. Гессе — пессимист, и его герой, покидая Касталию, тонет в жизненном море. Но я же не пытаюсь нарисовать образ сутевца вообще и тех, кто присягнув жизни, пал в бою, с помощью какой-то одной аналогии. И потому от двух первых перехожу к третьей.

На первых школах «Сути времени» я предлагал собравшимся внимательно посмотреть далеко не самый выдающийся советский фильм «Салют, Мария!». Обращая внимание на то, что в этом фильме речь идет тоже о молодых людях, выбирающих жизненный путь. И что на этот раз речь шла не о русских досоветских молодых людях, жизненный мир которых описал Достоевский, и не о западных «касталийцах» Гессе, а о советской молодежи эпохи борьбы с нацизмом.

Революционерка Мария, ставшая советской разведчицей, потерявшая в боях с фашистами и мужа, и сына, вспоминая об этих горьких потерях, говорит о гибели сына: «Могла ли я не пустить его, дать ему жизнь и сказать «не живи»? А вы могли бы не пустить своего сына? Дети вырастают, и судьба мира становится их судьбой».

Может быть, определяющим свойством тех членов движения «Суть времени», которые не покладая рук работают, учатся, на практике узнают, что испытать настоящее счастье можно, только отдавая, а не беря, даря, а не получая, является именно это желание детей, вырастая, сделать своей судьбой судьбу твоей страны, судьбу мира?

Ровно два года назад этот вопрос был поставлен ребром. Отвечать на него придется всю жизнь.

 

https://rossaprimavera.ru/article/otvet-dlinoyu-v-zhizn?gazeta=/gazeta/211