Автор: Кургинян С.Е.
ROOT Категория: Смысл Игры
Просмотров: 3056

20.10.2020 Смысл игры 156

 

  

Массовая вакцинация, или Хотим ли мы в «Дивный новый мир» Хаксли – Кургинян о коронавирусе, 16 серия

0:00 – интро
0:12 – негативные свойства мировой системы здравоохранения
6:15 – грехи западной медицины
9:19 – русская целостность и западная тяга к дроблению
14:27 – редактирование генома как западный путь в «дивный новый мир»
22:20 – высокомерие специалистов и коммерциализация как свойства современной медицины
25:20 – почему лучшие исследователи Маркса считают, что он не считал капитализм формацией
30:58 –Хаксли не придумал свой «дивный новый мир», а оформил услышанную им концепцию
42:05 – как легкомыслие высокомерного «пользователя» ведет к разрушению цивилизации
57:35 – великое открытие спасительных вакцин
59:50 – может ли вакцинация усугубить ситуацию с коронавирусом?
1:03:46 – «благородные» западные ученые, на которых надо равняться, и отсутствие альтернативы
1:05:46 – манипулятивные приемы в борьбе за «ковидный» карантин
1:14:32 – Маркс и Бакунин или пример борьбы с теми, кто знает про цивилизацию больше
1:16:02 – четыре силы современного мира
1:17:43 – коронавирус как инструмент борьбы трансгуманизма с коммунизмом
1:29:32 – Маркс и ставка на сложность


Лидер движения «Суть времени», политолог и аналитик Сергей Кургинян указывает, что, обсуждая проблему эффективности вакцинирования населения, невозможно обойти такую тему, как негативные свойства современной мировой системы здравоохранения. Притом что даже называние этих свойств некоторые считают подкопом под саму систему.
Первым таким свойством, по мнению политолога, является исчезновение запрета на расчеловечивание. Вторым – косное высокомерие специалистов. Кургинян поясняет, откуда берутся и кем на деле являются современные «жрецы абсолютной истины». Третье негативное свойство – ориентация мутирующей мировой системы здравоохранения во всё большей степени на собственную коммерческую выгоду. Соединение этого свойства с первыми двумя чревато самыми зловещими последствиями.
Кургинян предлагает внимательнее всмотреться в описанный Хаксли ещё в 30-е годы 20 века «дивный новый мир». Тем более, что этот «дивный новый мир» – не плод свободной фантазии, а отражение всего того, что обсуждали члены семьи Олдоса – выдающиеся ученые, работавшие на приближение именно такого будущего.
Корень косно-высокомерного отношения к научным проблемам видится аналитику в «пользовательском» мышлении, способном любое неполное знание возвести в абсолют и преисполниться при этом гордости и высокомерия. При этом настоящий ученый, считает Кургинян, всегда готов полностью пересмотреть свое знание, если оно не выдерживает испытания реальностью. Что станет делать такой пользователь, становясь политиком, и к чему может привести его деятельность?
Значение открытия вакцин и применения этих знаний в медицине трудно переоценить, подчеркивает Кургинян. При этом он обращает внимание на то, что за последние полвека учеными собраны свидетельства, что при определенных условиях вакцины не ослабляют, а усиливают ход болезни и могут модифицировать само заболевание, делая его более опасным. Кургинян задается обоснованным вопросом: может ли в случае с «ковидом» произойти такое усугубление заболевания?
Он поясняет, что задаться таким вопросом – естественно для научного мышления, опирающегося на эксперимент, и противоестественно для преобладающего сегодня дикарского «пользовательского» мышления, когда носитель такого мышления рассуждает по принципу «им виднее» и «все так делают». Беда в том, что и наши власть имущие, и их западные собратья – именно такие пользователи.
Кургинян подчеркивает, что нынешняя мировая игра строится на том, что мнению таких высокопоставленных пользователей нарочито противопоставляется дикарство, которое, поддавшись на конспирологические рассуждения, вообще отвергает вакцинацию. И поэтому всё, что связано с сомнением по поводу вакцин, карантинов и прочего (даже если это сомнение серьезных ученых), будет клеймиться как дикарство.
Кургинян отмечает, что такой же манипулятивный прием был использован разрушителями СССР. А ранее этот же прием использовался противниками Карла Маркса (для того и был создан бакунинский, да и иной анархизм).
Политолог убежден, что тем, кто не хочет стать жертвами нынешней глобальной игры, нужно понять, какие силы участвуют в противостоянии. Кургинян описывает четыре такие силы. Он также объясняет, за счет чего появилось навязываемое миру представление о безальтернативности технократического трансгуманистического тренда.
Но является ли трансгуманистический «дивный мир» с его редактированием генома – «конечной остановкой»? Ведь Хаксли, ненавидевший капитализм, в другом своем произведении – «Обезьяна и сущность» – описал фактически то, что грядет за неустойчивым «дивным миром» и что еще страшнее этого «дивного мира».
Так как же сойти с навязываемого нам гибельного пути? Кургинян убежден, что сделать это можно только с опорой на сложность и со стремлением по-настоящему разобраться в проблеме на системно-методологическом уровне.
Итак, вакцина призвана мобилизовать иммунитет. А что такое иммунитет?
 

Суть времени

 

08.12.2020 Коронавирус — его цель, авторы и хозяева. Часть XVI  


Это важно как иллюстрация некоего коллективного заболевания, поразившего сознание фактически всего современного человечества. Суть этого заболевания в том, что наука не может не делиться добытыми ею знаниями с людьми, никакого отношения к науке не имеющими

Паоло Карозоне. Из старой голландской книги о лжемедицине. 1965

В этой передаче я хочу обсудить одну из сложнейших современных научных проблем — проблему эффективности вакцинирования населения. Такое обсуждение не имеет никакого отношения к огульному отрицанию вакцинирования как такового. Хотя бы потому, что некоторые героические примеры людей, которые осуществляли это вакцинирование, проводя опыты на себе и своих детях, заслуживают какого-то морального поощрения; что даже если они были ошибочны, все равно тут героизм выше всего остального. А они-то как раз не были ошибочны.

Ошибочность, доходящая до безумия, началась в 90-е годы XX века. А раньше что-то было спасительно, а что-то было с перебором, а что-то было даже губительно. Но спасительного, в общем-то, было больше.

Странный глобальный перелом, повторяю, начался в 90-е годы XX века, когда машина этого вакцинирования заработала как-то совсем круто и не туда.

Да, есть люди, отрицающие вакцинирование вообще. Этим занимаются определенные группы в нашем обществе. И я уже говорил об этих группах — отрицающих ковид, отрицающих вакцинирование, отрицающих индустриальную цивилизацию и так далее, — что они попадают в ловушку, испугавшись чего-то на самом деле опасного. В этом смысле их испуг глубоко обоснован и не является следствием их безумия или злокачественности. Но, испугавшись так, они уподобляются тем, кто, ожегшись на молоке, дует на воду.

На самом же деле, как мне представляется, проблема вакцинации обнажает негативные свойства мировой буржуазной системы здравоохранения. Эти свойства грозят самому существованию человечества. При том что эти свойства порождены даже не самой буржуазностью как таковой (хотя отчасти и она в этом виновата), но, прежде всего, очевидной трансформацией этой буржуазности во что-то другое. В какую-то постбуржуазную ситуацию, посткапиталистическую, которая еще страшнее классической буржуазной капиталистической. Это Маркс считал, что посткапитализм обязательно будет коммунизмом. А мы лицезрим посткапитализм, который ужаснее капитализма, и никаким коммунизмом не пахнет.

Итак, есть негативные свойства этой новой мутирующей мировой системы, которую у нас копируют самым холопским образом, еще и говоря при этом о том, что мы идем другим путем. Но это вовсе не означает, что у существующей системы мирового здравоохранения вообще нет позитивных свойств. Это не означает также, что надо не избавлять систему здравоохранения от негативов, не обсуждать эти негативы, а откатываться от здравоохранения как такового, вернувшись в догиппократовскую эпоху знахарства, колдунов и прочего.

Между тем когда ты начинаешь обсуждать эти негативы — очевидные, вопиющие, — то тебе, в полном соответствии с анекдотом на тему о верблюде, вменяют отрицание здравоохранения как такового. Или как минимум отрицание самых фундаментальных достижений этого здравоохранения — таких, как вакцинация населения. И якобы это отрицание держится то ли на архаике, то ли на безумии…

А если нечто в этом вопросе держится на последних достижениях иммунологии, на переднем крае этой иммунологии? Если там, внутри иммунологии (которая нынешним боссам вакцинации, академикам, знакома не хуже, чем мне, а надеюсь — лучше), зарождаются фундаментальные сомнения в том, что всегда и во всех случаях надо вакцинировать — что тогда? Это тоже будет объявлено «архаическим рефлексом», «отказом от науки» и так далее? Так я же знаю, что архаический рефлекс, отказ от науки — не пугает. А пугает проблематизация неких странных действий с позиций переднего края науки.

Так какие же негативные свойства существующей системы здравоохранения действительно необходимо обсуждать, проводя при этом четкое различие между таким обсуждением и отказом от достижений здравоохранения как такового?

У существующей системы здравоохранения несколько негативных свойств, вытекающих из свойств той метасистемы, которая порождает все свои системные детища: образование, здравоохранение, систему социальных коммуникаций, культуру — все.

Поскольку я здесь обсуждаю именно здравоохранение, явившее нам многое благодаря ковиду, то я буду называть негативные свойства именно существующей системы здравоохранения, вовсе не посягая на здравоохранение как таковое и не призывая рассматривать всех героических врачей как убийц в белых халатах.

Итак, я буду перечислять негативные свойства существующей системы здравоохранения.

Негативное свойство № 1 — исчезновение запрета на расчеловечивание. Вот тут-то уже мы имеем дело с чем-то фундаментально нехорошим и к одному здравоохранению не сводящимся. Тут имеет место желание превратить субъекты, обладающие свободной волей, резервными возможностями и так далее, в объекты. И это грех западной медицины. «Вот теперь ты превратился в наш объект, и делаем мы что хотим, получив на это согласие — не важно, твое или твоих родственников. А можно и без согласия, особенно, если ты инфицирован».

Великая позитивная наука (прежде всего естественные науки) появилась там, где субъект-исследователь работал с объектом, ставя над ним эксперимент. Без этого фундаментального методологического основания нет и не может быть всей великой западной естественной науки, которая, в свою очередь, в существенной степени является порождением расколдовывания мира, как говорил, по-моему, Вебер.

Мир расколдован… В природе, вот здесь, в этом лесу, в этой земле, в этом водоеме, во всем, что тебя окружает, нет околдованности, нет бога. Он где-то там, далеко. Протестанты относят его на бесконечное расстояние от этого природного мира.

А если нет бога в природном мире, то с ним, со всем этим миром, можно работать, как повар с картошкой. Сначала — с животными, растениями, как сказано в нобелевском вердикте по поводу Дудны и Шарпантье. А потом — и с человеком. Все время есть желание эту грань перейти, потому что всё расколдовано.

Величайшим достижением мировой мысли (западной, потому что античная греческая мысль — это начало западной мысли, и конфликт этой античной греческой мысли с Римом был невероятно глубок в античную эпоху) было разделение всего на этику, эстетику и гносеологию (всё очень непросто!): на прекрасное, которое не должно быть справедливым и истинным, на истинное, которое не должно быть прекрасным и справедливым, и на справедливое, которое не должно быть красивым и истинным. Вот на эти три сферы. Так рухнул миф. Так началось мышление. Так возникло что-то — то, что Ясперс называет осевым временем, другие называют началом подлинного развития человеческой цивилизации.

Можно ли на это посягнуть? Можно ли не восхищаться тем, насколько мощно это все развивалось? Но ведь у этого развития всегда было одно ограничение. Потому что те, кто верили в бога, говорили: бог прекрасен — одновременно истинен и справедлив. И делить вы его не будете.

И даже когда на Руси ушла эта всеобщая вера в бога, в культуре русской осталась эта неделимость. Она же — запрос на целостность. Она же — симфоничность развития.

Русская культура, будучи частью античности и наследником именно греческой, а не римской античности, никогда не посягала на развитие — в отличие от восточной, которая к развитию всегда относилась с тоской (золотой век позади и всё будет непрерывно ухудшаться). Русская культура в этом смысле — часть западной, но это другая западная культура.

Русская идея, что бы о ней ни говорили, это идея симфонического развития. Не антигуманно-технократического, а симфонического. Не бесконечного дробления на части, а взыскания целостности. И это не отменяло русскую науку, русскую медицину и уж тем более культуру, но это делало ее другой. И это другое все время указывало, что развитие может быть благим. Может! Все остальные говорили: «Развитие — это от демона, это ухудшение, это путь в Кали-Югу, это кошмар». А русские говорили: «Нет. Развитие может быть другим. Оно может быть благим. Оно может быть гуманистически-симфоническим. Оно может быть восходящим». И вера в это существовала внутри всего: в русской совершенно научной медицине, русской культуре, восхищавшейся Западом, а создававшей что-то совершенно свое, русской научной мысли. Всего.

Но до поры до времени вот это западное разделение, эта демифологизация (а без нее никогда бы не было науки, которая носит великий характер в этом смысле) не проявляла еще свой смертный оскал, свое, как говорил Шпенглер, фундаментально фаустианское качество. А теперь она его проявляет каждый день.

Чего же не хочет-то эта западная старуха Смерть, оскалившаяся под видом технократического развития, отрицающего человека?

Она не хочет, чтобы рядом было другое развитие, чтоб вот эта русская традиция существовала и двигалась дальше — русская традиция, схваченная и продолженная как бы атеистическими коммунистами, непрерывно грезившими о благе. И в том смысле — да, создавшими и другую медицину, и другое образование, и другую культуру. Да, это факт.

Так вот, негативные свойства западной модели развития (а не модели развития вообще) — это невероятно важный вопрос. Очень непростой и невероятно важный. Это исчезновение запрета на расчеловечивание. Вот уже Нобелевская премия присуждена людям, которые будут кромсать геном. Они не будут искать резервные возможности в человеке. Они не будут сочетать исследование человека с благоговением перед жизнью, о котором говорил Швейцер. Они это будут кромсать.

И, конечно, тут медицина имеет изначальный грех. Не только великое благо она в себе несет, но и изначальный грех. Она к человеку в западном варианте стала относиться как к объекту. И она все разделила, расплевавшись с восточной медициной. Завкафедрой правого пальца (утрирую, конечно, — понимаете, о чем говорю) не знает ничего о носе человеческом. А если случайно правый палец болит потому, что что-нибудь в мозгу не в порядке — тогда к соседнему отделу надо идти.

Пусть это не вполне так, как я сейчас сказал, но разве это не сходно? Разве эти постоянные дробления на единицы, с постоянным углублением в каждую единицу, не есть антиинтегральное, дифференциальное свойство, которое вообще по отношению ко всем системам ведет в никуда, но которое по отношению к человеку заведомо ведет в никуда?.. У вас болит палец — изучаем палец. А может, он у вас болит, потому что ухо болит?

Нет, мои дорогие, так не бывает!

Вся восточная медицина, у которой свои грехи, она же на этой целостности основана тем не менее. А русская забирала всё лучшее с Востока и с Запада.

Так вот теперь мы имеем дело с исчезновением запрета на расчеловечивание. Человек — это вещь. Мы совершенствуем его, как машину. Разбираем на части. «Музыку я разъял, как труп». Ну ты разъял ее, как труп, — получил труп. На то ты и Сальери, а не Моцарт.

Я показал, как именно накапливается такой чудовищный негатив в рамках существующей жизни. И как он дополнительно распоясался благодаря ковиду. Но тут ведь одно другое подхлестывает. Ковид, дистанционное образование, цифровизация — всё дует в эту дуду.

Человечество несет поток расчеловечивающей технократизации — не великой техники и науки, которая вернет человеку его во всей полноте, а дробления.

Текущая жизнь являет нам всё новые примеры подобного посягательства на неприкосновенность вида Homo sapiens. Это посягательство является частью посягательства на любую целостность, любую системность, любую несводимость к дроблению.

Есть притча о султане, который очень возбуждался, когда великолепная женщина в сложно построенном наряде танцевала. И он говорил: «Сними это». И она снимала шаль, потом она снимала какую-нибудь накидку газовую, потом она снимала платье, потом он орал «Дальше!», она снимала нижнее белье. Потом он посмотрел — она голая, и сказал: «Сними это». И с нее содрали кожу.

Это не такая глупая притча. И не о восточном султане тут идет речь.

Повторяю, текущая жизнь являет нам всё новые и новые примеры подобного посягательства на неприкосновенность вида Homo sapiens. Вот еще один — Нобелевская премия. При этом даже те, кто относится к этому негативно, вздыхая, говорят: «А что поделать? Придется жить в этом ужасе, ибо это мировой тренд».

Я все время подчеркиваю, что в поведении сегодняшней, крайне несовершенной и зачастую двусмысленной российской власти позитивным элементом является вот это человечески-моральное «Ах, ведь нехорошо!»

Но если за этим позитивным элементом «Ах, ведь нехорошо!» не идет возможность другого развития — всё, конец! Никакие моральные рефлексии ничего не отменят. Если вся наука — это Фаучи, если всё, что можно сделать с болезнью — это вакцинировать, надо ставить крест на человечестве.

И ведь к этому сейчас идет. В этом колоссальная ущербность позиций сегодняшней нашей власти. Вот эта модернизация — «все флаги в гости будут к нам». Сделаем, как на Западе, оракул там. Вот это всё, помноженное на административный раж…

Ведь чуял же народ в этом нечто нехорошее!

Моя мать года не могла провести, чтобы не съездить в Ленинград и в Царское Село. Она дышала великолепным воздухом этого города. Но ведь не одно же великолепие там существует. Там есть вот это… Петровское безумие спасло и погубило. И не зря ведь Ленин перенес столицу в Москву, а Сталин восстановил патриаршество. Что-то там чувствовалось другое.

Да, мы наследники западной цивилизации. Но мы наследники не Рима, а Греции. И чего-то более древнего, чем она. Мы не отрицаем развитие, но мы все время видим его другим, симфоническим, холическим, то есть целостным, восходящим, человекоцентричным.

А когда нам на это говорят: «Ну, придется жить в этом ужасе, мировой тренд», то мы даже не говорим, что жить в ужасе… Можно жить и в концлагере, можно жить где угодно, а не бежать из него. Мы даже это не говорим, мы говорим: «В этом ужасе не будет жизни». Никакой жизни в этом не будет. Эти солдаты-роботы с их суперсвойствами, эти жестокие, лишенные страха суперсущества с разрезанным геномом — они своих создателей порвут в клочки. А потом друг друга. И это ясно любому человеку, который не впал в технократический грех.

Но ведь всё не сводится к этому зловещему свойству.

Бен Шан. Ученый. 1957

Негативное свойство № 2 — это косное высокомерие специалистов. Оно идет рука об руку с негативным свойством № 1, притом что косность специалистов уже превращается в тупость и полуграмотность.

Огромное количество людей, занятых здравоохранением, освоило определенные знания, которые по определению всегда при подобном освоении являются в существенной степени устаревшими. Но люди, освоившие эти знания, в силу определенных свойств своих превращают это благотворное освоение в способ самоутверждения.

Ученый все время хочет стать жрецом. И чем он мелкотравчатее, чем он ущербнее, чем он закомплексованнее, наконец, тем быстрее он хочет стать не просто жрецом, а великим жрецом, непререкаемым жрецом, жрецом жрецов. Люди, освоившие в высших учебных заведениях те знания, которые в нынешнем мире стремительно устаревают, превращают эти исторически преходящие знания в знания абсолютные. Одновременно с этим они превращают эти якобы абсолютные знания в нечто, превращающее их обладателей чуть ли не в жрецов абсолютной истины. Всё!

Наука боролась с церковью для того, чтобы самой стать ущербной церковью.

А поскольку у современной системы здравоохранения есть еще и негативное свойство № 3 — чудовищная зависимость от своего коммерческого основания, главной частью которого является промышленность производства лекарств, она же фармакология, — то косное высокомерие специалистов сплетается воедино с инерционной ориентацией на прибыль, вытекающей из коммерческой природы этого — да, в этом случае буржуазного — здравоохранения. Которая, конечно, в свою очередь, задается коммерческой природой буржуазного общества в целом. А в условиях, когда это общество еще и мутирует, то есть окончательно освобождается от всяких реликтов морали…

Оно никогда этим не грешило, в «холодной воде эгоистического расчета» утопили они всё, эти буржуа, как говорили авторы «Коммунистического манифеста». Никогда не грешило это общество особой моралью. Но то, во что оно превращается, — это нечто.

Я знал специалистов по Марксу (очень хороших, не без своих пригорков и ручейков, но очень хороших), которые настаивали на том, что Маркс не считал капитализм формацией. Рабовладение считал, феодализм считал, а капитализм — нет. Он считал капитализм переходным периодом от (внимание!) гуманизированного феодализма к дегуманизированному. Он считал, что весь этот культ золотого тельца нужен (по мнению тех исследователей Маркса, о которых я говорю) только для того, чтобы от гуманизированного феодализма, христианского в частности, перейти к дегуманизированному. И вот это будет формация, настоящая. В этом смысле — посткапиталистическая и устойчивая.

Ковид есть часть вот этой дегуманизации капиталистической формации, которая не есть формация, а которая и есть этот реагент дегуманизации.

Вот ничто так не описывает этот процесс, как ковид. А этот процесс в миллионы раз страшнее ковида. При этом я не говорю, что ковид не заболевание или не опасное заболевание. Но этот процесс в миллионы раз опаснее. Неизмеримо опаснее.

Если высшим целевым ориентиром будет не возвышение человека, а достижение максимума прибыли, то на земле в итоге будет построен абсолютный ад. Если во имя этого достижения прибыли в человека полезут, как в машину, и сделают его машиной, то машиной он не станет. Он станет бесом. И разрушит и себя, и своих создателей. Поинтересуйтесь големом, хотя бы во второй части «Фауста» Гете.

А здравоохранение станет существенной частью этого ада не потому, что оно само по себе ущербно. Хотя в нем есть вот это вот объективирование того, что запрещено объективировать — человека, превращение человека в предмет, с которым работают. Но оно не поэтому станет существенной частью ада. А потому, что оно впишется во всеобщую коммерциализацию, прочно связанную на этом новом этапе со всеобщей дегуманизацией, осуществляемой как бы во имя коммерциализации… И в этом смысле мне всегда была страшна демонизация Моисеева жречества, иногда осуществляемая, потому что я не понимал, в пользу кого?.. Видимо, в пользу жречества золотого тельца? Но там-то просто оргия, кровь и беспредел. И вот к ним-то и идем.

В данной передаче я хочу обсудить сразу три негатива современной системы здравоохранения. Притом что каждый из этих негативов — и они все три вместе — вытекают из губительности всего современного макротренда. Он же мутирующий капитализм, мутокапитализм.

Еще раз подчеркну, что капитализм на наших глазах превращается из классически буржуазного, еще как-то связанного с представлением о человеческом восхождении (что, не было его у Бальзака, Диккенса, Золя, Флобера, Киплинга, наконец?), в нечто, абсолютно не связанное с восхождением человека.

Кстати, по этому поводу поклонники Редьярда Киплинга говорят: «Мы надеялись, что вот он начал изучать человека — не важно, белого… противопоставлять индусу — не важно, как… что потом он начнет изучать человека глубже, потом он найдет вот этот источник развития западного человека и соединит это с Востоком… А он что сделал? Он сначала описывал западного человека, потом стал описывать Томми как солдата, потом стал описывать восточного человека, потом зверя, а потом машину. Как же ему осточертел, — говорят поклонники Киплинга, — этот самый западный человек, что он начал описывать что угодно, кроме него!»

А ведь это касается не только Киплинга. Вот этот отказ от истории и гуманизма, произошедший раньше, теперь превращается у нас на глазах в пакость, одним из крохотных слагаемых которой является ковид. Но поскольку этот ковид наращивает пакостность, то он крайне существенен.

«Человеческое, слишком человеческое», — говорил Фридрих Ницше.

Всё это в передачах о ковиде нельзя обсуждать абстрактно. Я обещал рассмотреть вопрос о том посягательстве на вид Homo sapiens, которое вытекает из уже рассмотренного мною редактирования генома. И мне кажется, что наилучший способ обсуждения этого вопроса — это ознакомление зрителя с натуральным текстом из произведения Олдоса Хаксли «О дивный новый мир». Потому что одной лишь констатации сходства того, что описано в этом произведении, с современностью, недостаточно. Такая констатация лишена, образно говоря, вкуса, цвета и запаха. Тем более что Хаксли далеко не самый читаемый автор. А даже те, кто его когда-то читал, в основном помнят (поверьте, я проверял), что Хаксли описывает какое-то нехорошее устройство общества, не имеющее отношения к современным актуальным проблемам наличествующего общественного бытия.

Ну, так давайте для начала убедимся в том, что это не так. Что он описывает не просто некий ужас, он нечто другое описывает. И он описывает не нечто, не имеющее отношения к сегодняшнему дню, а нечто, вопиюще созвучное современности.

Извинившись перед зрителями, которые хорошо знакомы с Хаксли, я тем не менее открываю первую страницу этого самого произведения Хаксли «О дивный новый мир» и читаю следующее:

«Серое приземистое здание — всего лишь тридцать четыре этажа. Над главным входом надпись: «Центрально-лондонский инкубаторий и воспитательный центр». И на геральдическом щите девиз мирового государства: «Общность, одинаковость, стабильность».

«Здесь у нас зал оплодотворения, — сказал директор инкубатория и воспитательного центра, открывая дверь…»

Директор центрального лондонского ИВЦ (инкубатория и воспитательного центра) считал всегдашним своим долгом провести студентов-новичков по залам и отделам этого самого ИВЦ.

«Чтобы дать вам общую идею, — пояснил он цель обхода. — Ибо, конечно, общую идею хоть какую-то дать студентам надо. Для того, чтобы потом делали дело с пониманием. Но дать ее надо лишь в минимальной дозе. Иначе из студентов не выйдет хороших и счастливых членов общества».

Этого общества — добавлю я от себя.

«Ведь, как всем известно, — пишет Хаксли, — если хочешь быть счастлив и добродетелен, то не обобщай, а держись узких частностей».

Чувствуете, какая гениальная мысль, какая современная?

«Общая идея является, — пишет Хаксли, — неизбежным интеллектуальным злом. Не философы, а собиратели марок и выпиливатели рамочек составляют становой хребет общества».

«Начнем сначала», — сказал директор.

Вот здесь, — указал он руками, — у нас инкубаторы».

Директор описал, как находящиеся в инкубаторе яйцеклетки погружаются в теплый бульон со свободно плавающими сперматозоидами, как оплодотворенные яйца возвращаются в инкубаторы. И там альфы и беты, относительно продвинутая часть молодого будущего поколения, остаются до конца, а гаммы, дельты и эпсилоны через тридцать шесть часов обрабатываются в соответствующих лабораториях по методу Бокановского.

(Сегодня впору сказать: по методу Шарпантье — Дудны).

«Студенты влюбленно смотрели на директора и записывали.

«По существу, — говорил директор, — бокановскизация состоит из серии процедур, угнетающих развитие. Мы глушим нормальный рост и, как это ни парадоксально, в ответ яйцо почкуется».

«Яйцо почкуется», — восторженно записывали студенты.

«Бокановскизация — одно из главнейших орудий общественной стабильности», — сказал директор.

Студенты влюбленно смотрели на директора и записывали.

«Оно дает стандартных людей. Равномерными и одинаковыми порциями. Целый небольшой завод комплектуется из одного бокановскизированного яйца. 96 тождественных близнецов, работающих на 96 тождественных станках», — голос директора слегка вибрировал от воодушевления.

«Впервые в истории — общность, одинаковость, стабильность, — проскандировал он девиз планеты. — Величественные слова».

<…>

Бесконечными лентами тянулись рабочие линии. Куда ни взглянуть — уходила во мрак, растворяясь, стальная паутина ярусов. Работники деловито сгружали бутылки (с будущими людьми. — Прим. С. К.) с движущейся лестницы».

Студентам сообщили, что они лицезреют эскалатор, ведущий из Зала предопределения. И что его наличие позволяет «из сферы простого рабского подражания природе» перейти в «куда более увлекательный мир человеческой изобретательности». Что, формируя зародыши в разных средах, создатели нового поколения подготавливают младенцев к разной работе в обществе: одних к более высоко престижной, других к грубой, но все довольны.

Это регулируется поступлением кислорода, нехватка которого действует на мозг и скелет. А также на разум. Но от представителей низшей разновидности эпсилон человеческий разум не требуется.

Зародыши формируются в разной температуре в соответствии с предопределением. Те, кто должны работать в тепле, уже к моменту раскупорки люто боятся холода. Им предназначено поселиться в тропиках или стать горнорабочими. Телесная боязнь холода будет позже подкреплена воспитанием мозга.

«Мы приучаем их тело благоденствовать в тепле. А наши коллеги на верхних этажах внедрят любовь к теплу в их сознание. И в этом <…> весь секрет счастья и добродетели. Люби то, что тебе предначертано. Всё воспитание тела и мозга как раз и имеет целью привить воспитуемым любовь к их неизбежной социальной судьбе».

А вот здесь мы производим инъекции. Вводим самые разные вакцины — от брюшного тифа, сонной болезни… Ковида — добавляю от себя. Всё остальное я цитирую.

«Работников для тропической зоны начинаем колоть на 150-м метре, <…> когда у зародыша еще есть жабры. Мы иммунизируем рыбу против болезней будущего человека».

Далее студенты переходят в зал воспитания. Здесь директор опять начинает говорить.

«В давние времена, еще до успения господа нашего Форда (обратите внимание, он не на коммунистов гонит пургу. Господь — как его зовут? — Форд! — прим. С. К.), жил-был мальчик по имени Рувим Рабинович. Родители Рувима…»

«Что такое родители?» — спросил директор.

«Неловкое молчание. Иные из студентов покраснели. Они еще не научились проводить существенное, но зачастую очень тонкое различие между непристойностями и строгой научной терминологией. Наконец, один из студентов набрался храбрости и поднял руку.

«Люди были раньше… — студент замялся, щеки его залила краска, — были, значит, живородящими».

«Совершенно верно», — директор одобрительно кивнул.

«И когда у них дети раскупоривались…»

«Рождались», — поправил директор.

«…тогда, значит, они становились родителями. То есть не дети, конечно, а те, у кого…» — бедный юноша смутился окончательно.

«Короче, — резюмировал директор, — родителями назывались отец и мать».

Гулко упали — трах-тарарах! — в сконфуженную тишину эти ругательства. А в данном случае научные термины».

Введя их, директор продолжил обсуждать Рувима Рабиновича.

Хаксли опубликовал это произведение в 1932 году. Он просто запоминал то, что обсуждали члены его семьи, выдающиеся ученые, считавшие, что мир нужно организовать именно таким способом. Вы думаете, их сейчас мало?

Прошло чуть менее столетия. И что? Мы всё еще будем говорить, что Хаксли не озвучивал определенный научно обоснованный проект, который поэтапно воплощается в жизнь, а произвольным образом фантазировал?

Кики Смит. Сон. 1992

Итак, негатив № 1, встроенный в систему современного здравоохранения и жизни в целом, — это приверженность определенной узкой группы антигуманистических (очень цепких, умных и образованных мерзавцев, кардинальным образом влияющих на научные, производственные и иные тенденции, они же глобальный тренд) тому, что можно именовать моделью Хаксли. Она же — модель расчеловечивания.

Но ведь не все же представители существующей системы здравоохранения и сопряженных с нею областей являются такими мерзавцами. Огромное количество людей просто движутся в тренде, считая, что они делают благое дело. И для них этим трендом вовсе не является то, что описал Хаксли. Для них этот тренд — это осуществление на практике того, чему их учили.

Мерзавцы будут колоть определенные вакцины, чтобы дегуманизировать мир по Хаксли. А многие другие будут их колоть либо потому, что они убеждены в спасительности, либо потому, что им так сказали. Либо потому, что таков бизнес.

Косное высокомерие, пропитанное убежденностью в том, что ты приносишь благо людям, — это некое дополнение к посягательству на человечество. И это два абсолютно разнородных явления, нужным образом соединенных вместе.

Поскольку я уже начал с анекдота о необходимости доказательств того, что ты не принадлежишь к семейству верблюдов, то я позволю себе и дальше пользоваться анекдотами как поясняющими метафорами.

Согласно одному советскому анекдоту, представитель северного народа с удовлетворением констатировал, что обучение в Высшей партийной школе подействовало на него самым благотворным образом. Поскольку (цитирую этот полузабытый и многим уже непонятный анекдот) он, этот представитель северного народа, раньше-то думал, будучи необразованным, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс — это брат и сестра, а теперь, после получения высшего партийного образования, он понял, что это четыре совершенно разных человека.

Согласно другому анекдоту той же эпохи, в ходе Гражданской войны в теплушке оказались солдат Красной Армии и старый крестьянин. И солдат стал объяснять крестьянину, почему теперь точно известно, что бога нет, что наука это неопровержимо доказала, потому что самолеты летают через облака, и видно, что бог не сидит на облаке, как об этом лгали попы. Крестьянин спрашивает солдата: «А вот скажи мне, мил человек, почему так жизнь устроена, что я кормлю определенную скотину одной и той же пищей, а какают они по-разному? Кто шариками, кто лепешками». Солдат отвечает крестьянину: «Ну, дед, это проблема сложная. В ней сходу не разберешься». На что крестьянин говорит солдату: «Вишь, мил человек, в дерьме не разбираешься, а о боге рассуждаешь».

Для меня эти анекдоты важны не сами по себе, а как иллюстрация того состояния умов, которое я уже охарактеризовал как косно-высокомерное, а также как иллюстрация некоего коллективного заболевания, поразившего сознание фактически всего современного человечества.

Суть этого заболевания в том, что наука не может не делиться добытыми ею знаниями с человеком, никакого отношения к науке не имеющим. И она не может в современном обществе соединить у далеких от науки людей эти самые знания с тем, что они рождают в мозгу ученого. Потому что ученый, если он настоящий ученый и не мерзавец (а именно про это говорит Моцарт: «Гений и злодейство — две вещи несовместные»), всегда готов к пересмотру знаний, к их радикальному развитию, к тому, что эти знания окажутся на новом витке развития науки опровергнуты или существенно дополнены.

А тот человек, который должен пользоваться знаниями, а не развивать их, должен относиться к полученным знаниям совсем иным образом. Он должен принять их как несомненность, а отсюда (если этот человек ущербен (а он именно таковым производится современной цивилизацией) — один шаг до высокомерия: мол, я-то знаю, что к чему, а тот, кто не знает, тот дикарь.

«Кто не скачет, тот москаль»… Кто не знает, тот дикарь…

Герой пьесы Дюрренматта «Физики», который в сумасшедшем доме взял себе имя Ньютон, беседует с инспектором, пытающимся понять, почему этот самый Ньютон убил медсестру. Ньютон спрашивает инспектора, которого зовут Рихард: «Что произойдет, если повернуть выключатель у двери?»

Рихард отвечает: «Зажжется свет».

Ньютон спрашивает: «Вы включите электрический ток. Вы что-нибудь понимаете в электричестве, Рихард?»

Рихард отвечает: «Я ведь не физик».

Ньютон: «Я тоже мало понимаю в этом. Я создаю на основе наблюдений над природой теорию электричества. Я излагаю эту теорию на языке математики и получаю в результате формулы. Затем приходят техники. Им нужны только формулы. Они обращаются с электричеством, как сутенер с проституткой, они его эксплуатируют. Они делают машины. Но машины могут работать только тогда, когда они независимы от науки, которая их породила. Вот почему любой осел может сегодня зажечь электрическую лампочку или взорвать атомную бомбу. И вы собираетесь меня за это арестовать, Рихард?

Но почему же тогда вы решаетесь включать и выключать свет, ничего не понимая в электричестве? Это вы преступник, Рихард».

Здесь речь идет о трагедии современной цивилизации. Вот той самой, которая встала на путь дегуманизации и абсолютизации технократического развития, на тот путь, который русская цивилизация, всегда утверждавшая, что развитие должно быть симфоническим, целостным, восходящим и так далее, не принимала.

Герой пьесы Дюрренматта справедливо настаивает на том, что некое опасное легкомыслие когда-нибудь приведет к полному обрушению человеческой цивилизации, вставшей на этот путь расчеловечивания, абсолютизации технократического момента, такой дифференцированно-ролевой тупости.

Я перед тем как процитировать Дюрренматта, привел советские анекдоты как примеры такого разнокачественного легкомыслия. В одних случаях это легкомыслие совсем уж неуклюжее, как у представителя северных народов, который ведь теперь твердо, вернувшись в родные края и получив административную должность, будет всех учить, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс — это четыре совершенно разных человека. А тех, кто возражает ему или не выражает восторга по поводу его знаний, будет изолировать, сажать в тюрьму, выгонять с работы, понижать в должности. В другом случае это такое простецкое, как у солдата, разговаривавшего с крестьянином о боге, легкомыслие. А в третьем случае оно холодно безразличное, как у Рихарда.

Но это всё модификации одного и того же легкомыслия. Которое вытекает из сути современной цивилизации, идущей путем расчеловечивания и абсолютизации технократического момента. Это вытекает из страшного разрыва между постоянно готовым к опровержению любых своих основ мышлением настоящего ученого и высокомерием полубезграмотного пользователя, решившего, что он усвоил, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс — это четыре совершенно разных человека. Он же что-то усвоил! И относится к себе, усвоившему, с бесконечным уважением. А к тому, кто не усвоил, — с пренебрежением или презрением. И говорит такому сомневающемуся: «Раз ты сомневаешься, что дважды два четыре, а Карл Маркс и Фридрих Энгельс — это четыре совершенно разных человека, то ты либо опасный сумасшедший, либо дикарь».

 

(Продолжение следует.)

https://rossaprimavera.ru/article/25d07820

 

11.12.2020 Коронавирус — его цель, авторы и хозяева. Часть XVI — окончание  


Насилие, информационные репрессии и всё остальное — всё это будет применено «для вящей славы вакцины»

 

Диего Ривера. Вакцинация (фреска). 1932

Я окончил геофизический факультет Московского геологоразведочного института с красным дипломом, перед этим школу с золотой медалью. И у меня к пятому курсу уже была написана диссертация по так называемым некорректно поставленным задачам. Но один тогдашний комсомольский деятель, который в будущем стал прогрессивно мыслящим антисоветским журналистом и газетным магнатом, написал на меня формальный донос (я его читал — со штампом, кличкой собственной и так далее). Меня обвинили в чтении и обсуждении нелегальной литературы. Имелась в виду книга Авторханова «Технология власти», которую я действительно обсуждал, доказывая несправедливость антисоветской концепции Авторханова.

Меня после этого уже не могли принять в очную аспирантуру, а кого-то надо было принять. И принят в нее был хороший, веселый, бойкий парень, мой тогдашний приятель, с которым я ходил в походы и который в этих самых некорректно поставленных задачах ничего не понимал. Он вообще был обаятелен, был замечательным туристом и среднекачественно бренчал на гитаре всякие туристические песни. И улыбка у него была веселая, и такой он был статный из себя, кожаную куртку очень красиво носил. Всё было при нем. Парня позвали и сказали ему, что он будет зачислен вместо меня в аспирантуру, и я был в высшей степени не в претензии, я радовался за парня. Мы пошли в студенческую столовую, и я его спросил: «А какая у тебя тема-то будет в аспирантуре?» Парень мне ответил с неописуемой важностью, которая в нем возникла за время, пока он прошел от деканата до столовой: «Ну, как тебе объяснить, Сережа… Это такая важная вещь — некорректно поставленные задачи. Ты это вряд ли поймешь».

Потом парень вылетел из аспирантуры, как пробка из бутылки. Не в этом дело. Я вдруг понял, как легко набирает высокомерие поверхностно цивилизованный человек, закомплексованный и вдруг обнаруживающий, что у него возникают какие-то основания для этого высокомерия: ему статус придают — он уже взят в аспирантуру!

Я потом окончил аспирантуру в Институте океанологии, защитился… Не важно, не в этом дело. Этому парню достаточно было подняться на маленькую ступеньку, чтобы начать вести себя подобным образом. Сколько же у него внутри было комплексов! И это же не пример отдельного парня. Это состояние нашей элиты — из грязи в князи.

Современный человек, далекий от иммунологии, биофизики, генетики и прочих относительно недавних стремительно развивающихся направлений человеческой мысли, конечно же, не может за этими направлениями уследить. Но такой человек, если он обладает сочетанием бойкости и поверхностности, очень быстро набирает высокомерие.

И когда ему по долгу службы приходится решать острейшие медицинские проблемы, притом что от его решений зависят судьбы людей, то он ведет себя хуже, чем тот Закревский, с обсуждения которого я начал сюжет о борьбе с холерой почти два столетия назад. Он оперирует своей нахватанностью, выдавая ее за настоящую компетентность. Притом что настоящей компетентностью он просто не может обладать. И чем меньше он понимает в происходящем, тем более цепко он хватается за спасательный круг частичного, неглубокого, отсталого понимания того, что ему бы полагалось понять по-настоящему.

Во времена Закревского не было всех этих дисциплин. И не было вакцин. А теперь всё это есть. «Мы же знаем, что действовать надо вот так, так и так. А раз мы это знаем — смирно! Шагом марш! Вперед!»

А что если на самом переднем крае современного человеческого знания возникло нечто, в определенных случаях абсолютно не совместимое с этим «вакциномерием» (от слова «высокомерие»)? Что если оно уже возникло? Что если оно вытекает из всей сути современной иммунологии? Что если про это знают академики, которые отводят глаза, когда им об этом говорят? И что если это всё — доказанное знание, мировое?

Можно было бы хотя бы поинтересоваться этим. Но такой человек, о котором я говорю, интересоваться не будет. Он с давних пор, еще только становясь политиком, с корнем вырвал у себя возможность сомневаться, доуточнять, развивать компетенцию, проявлять уважение к чужой осведомленности, а главное — испытывать моральные проблемы в связи с тем, что он будет принимать решения в условиях, когда, что называется, ни бум-бум.

И вместо того чтобы встретиться с недостаточностью своих знаний, поговорить с нею в ночной тишине, устыдиться, а наутро начать грызть гранит чужой ему науки… Вместо того чтобы советоваться с теми, чей мозг устроен иначе, он вспоминает какие-нибудь азы, принимает эти азы за последнее слово, именует всех, кто этого не принимает, диссидентами, антипрививочниками и так далее. И прет рогом туда, куда его влекут знания азов.

Понятное же дело, что нет никаких квантов. Какие кванты? Берешь тело и сдвигаешь — на сколько хочешь. Какие перепрыгивания с уровня на уровень? Понятное же дело, что энергия — это одно, а масса — это другое. Как это они могут быть связаны? И вообще, нет бога кроме Ньютона, а мы все — пророки его из средней школы…

Потом вдруг оказывается, что есть Планк, что есть Эйнштейн, что есть Бор, Борн, Паули. Есть странный мир.

Вот в результате того, что возникает эта высокомерная полутьма, кажущаяся себе просвещенной, просветленной, в определенных случаях возможно всё, включая гибель нации.

На предыдущем этапе развития человечества было обнаружено, что организм, который преодолевает болезнь, вырабатывает для этого преодоления некие антитела, буквально пожирающие болезнь. Для того времени это было великое открытие. На его основе были изобретены вакцины, то есть лекарства, аналогичные ядам, которые с древнейших времен врачи рекомендовали потреблять в малых количествах как для приучения к ядам, так и для мобилизации организма на то, что называется противодействием отравлению. Организм, постепенно приучаясь к большим дозам, мобилизуется всё больше и больше. Вообще, при приеме малых доз происходит полезная встряска, а не то разрушение организма, которое произошло бы при приеме большой дозы того же самого.

На таких вещах базировалась медицина с древнейших времен. Именно это породило и древнюю, и современную гомеопатию, а также многое другое. Но только в конце XIX века данный принцип стал применяться для излечения опаснейших заболеваний с помощью создания вакцин, которые по сути являются теми же самыми малыми дозами яда под названием «инфекционное заболевание».

Человек принимает эту малую дозу, организм мобилизуется, усваивает, как именно ему надо бороться с ядом под названием «инфекция». Так считалось. А поскольку доза маленькая, то он не умирает и не рушится под воздействием этой инфекции. Он учится бороться, то есть вырабатывать антитела. А будучи уже обученным этому на малых дозах, он при принятии больших доз, например, при контакте с человеком, заболевшим определенным инфекционным заболеванием, будет гораздо быстрее и с иной сноровкой действовать, преодолевая опасность. То есть вырабатывать антитела.

Это было великое открытие. Оно породило и целый ряд научных направлений, и огромное количество спасительных лекарств, и гигантскую отрасль фармакологии. То есть промышленности, которая изготавливает, ориентируясь на этот принцип, и продает этих лекарств на триллионы долларов.

Время от времени возникали некие сбивы, но на них не обращали внимания. И только за последние 30 лет (ну хорошо, 50 лет, но не больше — сам себя поправляю) ученые получили неоспоримые доказательства того, что спасительные антитела, получаемые за счет вакцинирования, не всегда бывают спасительными. Что они закономерным образом в определенных случаях усиливают, а не ослабляют ход болезни. Или рождают новую болезнь. Причем в этих случаях антитела могут и придавать болезни более острый характер, и более того — модифицировать заболевание, делать его качественно более опасным.

Эти сведения были добыты настоящими учеными, работающими на переднем крае науки. Работая на этом крае, добывая эти сведения, эти ученые, американские в том числе, одновременно пестовали новые вакцины, учили молодых людей их создавать. А потом эти молодые люди становились Нобелевскими лауреатами. А потом они говорили, что они допустили ошибки и исправляли эти ошибки… Чуть позже я попытаюсь всё это обсудить подробнее, не впадая при этом в такое наукообразие, которое заведомо сформирует пропасть между знаниями пользователя и знаниями специалиста.

А сейчас я просто задамся совершенно конкретным вопросом: а что если, коль скоро всё это существует (а оно существует, и не в фантазиях, не в маргиналитете, а в высшей медицинской элите), применение вакцин не спасет людей от того же ковида, а этот ковид или усугубит, или даже превратит во что-то худшее?

Я же не утверждаю, что так будет. Я просто обращаю внимание на то, что так бывало. Создатели определенных вакцин (например, от полиомиелита) боролись друг с другом. Они много что рассказали об опасностях вакцины конкурента. И люди слушали. А рассказывали это ученые… У подобного «бывало» есть определенное научное обоснование, не имеющее ничего общего с ковид-диссидентством или прививочным диссидентством, с дремучим страхом перед прививками как таковыми, с антипрививочным дикарством.

Это «бывало» является фундаментом научного мышления. Оно называется «экспериментом, давшим неожиданный результат». Новые научные открытия возникают тогда, когда подобные экспериментальные «бывало» соединяются с тем, что ученые обрели совершенно новые знания и возможности — такие знания и возможности, которые в значительной степени проблематизировали все предыдущие знания. Так развивается человеческая мысль вообще, так развивается наука.

Но этого не понимает слегка приобщенный к науке дикарь, он же — цивилизованный пользователь. В лучшем случае такой специфический дикарь, гораздо более опасный, чем дикарь натуральный, вспомнит, что ему кто-нибудь в школе что-то рассказывал про антитела. И что это истина в последней инстанции: выработал антитела — не будешь болеть. А может быть — и это худший случай — такой цивилизованный дикарь даже ничего и не вспомнит. Он просто скажет, что «им виднее», что «все так делают», что это ученые, поэтому «Смирно!». И их именем буду командовать вами.

Нечто сходное изрекала Липочка, героиня пьесы Островского, сказав про своего жениха: «Известно, он благородный человек, так и действует по-деликатному. В ихнем кругу всегда так делают».

И неужели кто-то считает, что Трамп не может сказать подобное про Фаучи, Редфилда, Берк и так далее? Что они люди благородные, обученные, и мыслят по-деликатному. Полно, только это и говорится! И у нас говорится то же самое. С той разницей, что у нас в определенных кругах боготворят всех этих Фаучи, Редфилда и так далее даже больше, чем на Западе, гораздо больше. И гораздо более экстазно и тупо.

И если те западные господа ориентируются на самих себя и на своих хозяев, то у нас власть имущие ориентируются на этих господ, которые ориентируются на кого-то. Там все эти ученые ориентируются на «фарму» и на «глубинное государство» и особые слои элиты, а у нас ориентируются на этих ученых.

И наши власть имущие, и их западные собратья — это по сути обычные пользователи. Причем такие пользователи, которые никогда не будут напрягать мозги для того, чтобы понять, что творится на переднем крае науки. А напротив, будут считать вчерашние открытия, преподанные им на каких-то очень куцых уроках, последним словом современной науки или, точнее, ее вечным словом. А себя — сопричастными этому слову, то есть избранными. А раз избранными — то и руководящими, командующими, господствующими над ничего не понимающей «нелюдью».

Такого пользователя легко отвратить от вакцинации, внушая ему что-нибудь конспирологическое. Мол, дурят голову, разводят, замысливают зло, мошенничают. Это будет воспринято. А поскольку оно отчасти так и есть, то возникает ложная альтернатива между якобы культурными современными людьми, якобы знающими, что такое вечные истины, людьми, якобы вписанными в цивилизацию, — и дикарями, которые самих себя отдают на погибель и всем окружающим вредят до крайности, распространяя инфекцию.

Как только такая альтернатива возникнет (а на нее многие работают по понятным причинам), ситуация будет заведена в тупик. Правительства разных стран мира (например, той же Германии) заявят, что их мудрым действиям, основанным на сопричастности дарам цивилизации, препятствуют кто? — дикари. Да еще и опасные дикари, какие-нибудь нацисты, другие разрушительные элементы. Такие разрушительные элементы в силу своей дикости отвергают всё то, что создано человечеством для того, чтобы спасать людей от губительных заболеваний. И это известно всем не диким людям, знающим об однозначной благостности вакцин, а также о благостности карантинов и прочего… (Пушкин, высказывание которого о холере и карантинах я привел в прошлой передаче, был одним из самых образованных людей своей эпохи. Не только гениальным, но и образованным.)

Ну, и как же можно считаться с мнением дикарей и разрушительных элементов? Это мнение надо отвергнуть во имя спасения человечества! Притом что способ спасения очевиден — есть вечные истины: карантин, вакцина и так далее. Ну так те, кому этот способ известен, и будут спасать человечество, наплевав на дикарское сопротивление нецивилизованных слоев населения.

А если они при этом еще и «бабки» сделают… Потому что они умные и умеют и человечество спасать, и «бабки» делать. Они видят тренд, понимают, как действовать в нужное время в нужном месте и будут использовать это для спасения бедных, страдающих и недопросвещенных людей от дикарей. Спасение от этих дикарей будет осуществляться при помощи полиции и армии. И в любом случае насилие, информационные репрессии и всё остальное — всё это будет применено «для вящей славы вакцины» (иезуитами было сказано: «Для вящей славы Господней», у Хаксли говорится: «Для вящей славы господа Форда»).

А как не применять насилие, если знаешь благо, а тебе мешают это благо подарить людям?

А поскольку такие якобы цивилизованные люди считают своими противниками тех, кто уже посажен на иглу полудикой конспирологии, то у них и совесть чиста. Им не нужно быть в числе злодеев, злоумышляющих против человечества. Им нужно просто заглотнуть в достаточной дозе то косное псевдоинтеллектуальное высокомерие, обладатели которого в одних случаях знают, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс — это четыре совершенно разных человека; в других случаях — что бог не сидит на облаке, потому что там летает аэроплан; а в третьих случаях — что вакцина всегда от всего спасает.

Поскольку по другую сторону находятся и впрямь достаточно странные порою люди, то даже умеренно осведомленные нормальные граждане, чующие, что в происходящем есть что-то скверное, не захотят объединяться со странными людьми, и впрямь несущими в себе заряд чего-то очевидно сомнительного.

Еще до распада Советского Союза я опубликовал книгу «Постперестройка», посвященную достаточно сложным проблемам развития коммунистической идеологии. Противники этой идеологии поняли, что книга представляет определенную опасность, потому что в силу своей далекости от стереотипов может быть взята на вооружение частью интеллигенции. А что если потом эта часть интеллигенции объединится с просоветскими группами простых людей? Что если это объединение внесет весомую лепту в сохранение Советского Союза и коммунизма? А ведь всё еще не предопределено, чаши весов качаются.

Что было сделано для того, чтобы противостоять этому? Выступила — якобы в поддержку СССР и коммунизма — пара странных конспирологов и пара коммунистических фундаменталистов. Их выступления были раздуты антисоветскими средствами массовой информации. А потом врагами СССР и коммунизма было сказано: «Вот кто за СССР и коммунизм. Вот кто! Они! А ваш Кургинян — он такой же! Он же тоже за СССР и коммунизм. Значит, он такой же».

«Вон у кого-то на устах проклятия и рычание по поводу вакцин. А тут говорится что-то о каком-то переднем крае науки… Но это всё то же самое!»

Такой вот манипулятивный прием из далекого прошлого. Только ли из прошлого?

Люк Джеррам. Вирус оспы. 2010

Недавно я выступаю на телепередаче. Мне говорят: «Вы ковид-диссидент. Вы — как такие-то и такие-то». Я говорю: «Почему я ковид-диссидент? Я считаю, что ковид — опасное заболевание, которое непомерно раздуто, и борьба с которым превращена в создание пакостей, которые почище ковида. Но ковид — это опасное заболевание, повторяю, достаточно специфическое. Это и не чудовищная погибель, и не банальный грипп. Это хитрая штука».

Но ведь не во мне одном дело. Дело в постоянном применении одного и того же манипулятивного приема.

В Германии против неадекватного ответа на вызов ковида выступило огромное число людей. Да, были разные люди. Но показали-то невменяемых и сказали: «Вы хотите, чтобы восторжествовали такие дикари? Вы хотите солидаризироваться с этим ковид-диссидентством?»

А дальше — больше. «Вы хотите солидаризироваться с этим антиглобализмом? То есть с борьбой с развитием вообще? Вы хотите солидаризироваться с этими борцами с генно-модифицированной продукцией, с этими радикальными экологами?»

И у меня возникает закономерный вопрос: а кто соединяет вполне законные протесты с этим контингентом? И не для того ли это делается, чтобы потом сказать, что с этим контингентом объединяться нельзя?

Ведь это же не стихийно происходит. Или не только стихийно. Это отчасти рукотворный, манипулятивный процесс.

Вдруг появляются очень неадекватные борцы с реальными технократическими ужасами, грозящими существованию человечества.

Вначале думаешь: «Плохо, что это просто дикари. Но что делать? Ведь как-то борются». А потом обнаруживаешь, что это не просто дикари. Что это еще и дикари, управляемые создателями технократических ужасов. Но это же реально обнаруживается раз за разом, в самых разных ситуациях. Когда, например, вдруг видишь Анпилова рядом с Каспаровым и Собчак на Болотной площади. Или рядом с Шамилем Басаевым.

«Мы за прекращение безумной бойни и за вывод российских войск с территории Чечни, — заявлял Анпилов. — Хватит прикрываться словами о борьбе с международным терроризмом, как это делает мировой разбойник США. Пусть чеченцы самоопределяются. Хотят отделиться от России — вольному воля».

А потом ты обнаруживаешь, что самые рьяные борцы за русский мир вопиюще очевидным образом сдают этот самый русский мир. При этом надувают щеки, по-прежнему утверждая, что они за него борются.

Я бы хотел, чтобы зритель передач, посвященных ковиду, как и зритель других моих передач, осознал масштаб данного как бы простейшего манипулятивного обстоятельства и степень его пагубности — и сопоставил день сегодняшний с тем, что происходило, например, в эпоху спора Маркса с Бакуниным.

Маркс не был дикарем, не понимающим, как устроен капитализм. Маркс не призывал ломать машины, как так называемые луддиты. Он был суперобразованным человеком, единственным полноценным оппонентом Гегеля. Он знал о капитализме больше, чем все создатели обычной политэкономии. Он уважал чужие открытия. Он преклонялся перед достижениями прогресса. Но он хотел всё это направить в другую сторону. Он был гуманистом, утверждавшим, что человек обладает сущностью. А так называемые позитивисты эту сущность отрицали, говорили о чистом листе, на котором можно написать всё что угодно.

Зачем был создан бакунинский, да и иной анархизм? Для того чтобы противостоять марксистскому коммунизму.

Кто свел Маркса в итоге в могилу? Монархисты и идеологи капитализма? Нет! В могилу его свел, разрушив его дело, анархист Бакунин. Потому что для любых врагов человечества, использующих определенным образом достижения цивилизации, наиболее опасны те, кто знают про эту цивилизацию больше, чем они. А остальные не опасны.

Я хотел бы, чтобы зритель в этой серии передач, посвященных ковиду, понял что-нибудь не только про ковид, но и про другое. Чтобы он понял, что есть четыре силы. Четыре, а не одна и не две.

Первая сила — настоящее дикарство, пусть даже и с элементами каких-то частных прозрений. И как бы ни было важно то, является ли данное дикарство спонтанным или манипулятивным, еще важнее, что это именно дикарство. Обреченное в силу этого на неминуемое поражение.

Вторая сила — косная и высокомерная псевдосовременность, выступающая от лица современности и пытающаяся монополизировать современность.

Третья сила — это по-настоящему высокоинтеллектуальная мерзость, мечтающая о порабощении человечества с помощью открытий, которые осуществили люди, по своей сути и моральному содержанию вполне сопоставимые с доктором Менгеле.

Четвертая сила — это настоящая современность, которая еще не до конца раздавлена и не до конца коррумпирована представителями псевдосовременности или теми, кто грезит порабощением человечества.

И мне бы хотелось, чтобы такое общее представление о происходящем не было оторвано от актуальнейших проблем современности. Таких, как ковид, трансформационные события, генно-модифицированное человечество и те же вакцины, которые я вскоре начну обсуждать. А также многое другое.

Да, на повестку дня встала проблема технократического вторжения в человечность как таковую. И очень часто говорится, что этому нет альтернатив. Хотя на самом деле совершенно понятно, что такая безальтернативность возникла на обломках коммунизма. И создана была для того, чтобы этот коммунизм не воскрес.

Технократическая трансгуманистическая мерзость, которая развивается, конечно же, не так стремительно, как хочется ее создателям, но и не так медленно, как это мнится тем, кто от нее отмахивается, была создана как альтернатива коммунизму. И основана на том, что человек не обладает сущностью. А потому во все, чем он обладает, можно или должно вторгаться.

Ковид и другие злоключения — это важные частности, используемые для того, чтобы ускорить движение мира по губительной трансгуманистической траектории. Но значит ли это, что мир будет двигаться по этой траектории, позабыв и о человеке, и о человечности, и о сущности, и успокоившись окончательно в какой-нибудь модификации хакслианства? Нет, конечно.

Да, для начала будет раскручена губительная трансгуманистическая модель со всеми этими генными редактированиями, выведением служебных людей и прочими мерзостями, смачно описанными в том произведении Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», к которому в последнее время вновь стали обращаться те, кто чует скверну в происходящем.

Но даже то меньшинство, которое говорит, что злые силы пытаются навязать человечеству антиутопию Хаксли, в своей существенной части не хочет вчитываться в произведение Хаксли, к которому апеллирует. И пытается просто поставить знак равенства между тем, что описано в этом произведении, и абсолютной мерзостью, которая и именуется в литературе антиутопией.

Между тем, внимательное прочтение данного произведения, а также знакомство с семейством Хаксли, говорит о том, что «О дивный новый мир» — это не антиутопия.

Антиутопия была у Оруэлла, который ненавидел коммунизм и сочинил популярную карикатуру на коммунизм.

А Хаксли, во-первых, ненавидел капитализм. Как называют в его сочинении «О дивный новый мир» того бога, которому молятся обитатели этого нового мира? Его что, называют Карл Маркс? Или Владимир Ленин? Нет. Этого бога зовут Генри Форд.

Во-вторых, Хаксли в существенной степени своей как бы антиутопией любовался. Он отнюдь не рисовал ее одними черными красками. Оруэлл это делал, а Хаксли нет.

В-третьих, внутри модели Хаксли, которую зачем-то назвали антиутопией, есть не только несколько сортов людей, призванных осуществлять разные работы и быть довольными, каковы бы ни были эти работы. Там есть и отказавшиеся от такого производства разных людей дикари, живущие в резервации и продолжающие рожать в результате обычных браков. И там же есть некие суперальфа, то есть суперпродвинутые обитатели этаких островов, этаких респектабельных мест, куда ссылаются особо продвинутые умники, не желающие признать безупречным созданный мир пробирочных псевдолюдей, не желающие отказаться от Шекспира, Гете, Эсхила, Гомера, Бетховена, Леонардо да Винчи и так далее.

В своем произведении «О дивный новый мир» Хаксли не рассматривает динамику этого пробирочного мира. Он обсуждает этот пробирочный мир как данность. И утверждает, что этот мир лишен исторической динамики. Возможно ли подобное? Может ли этот мир быть до конца устойчив?

Нет, конечно.

Потому что как только будет создана эта самая иерархия поврежденных людей, выращенных в пробирках и обладающих определенными свойствами, результатом станет не золотой век, а борьба между создателями данных големов и самими големами. В результате та модель Хаксли, которую вполне можно считать не антиутопией, а утопией, накроется медным тазом.

И на ее место встанет другая модель, обсужденная в другом, менее известном произведении Хаксли «Обезьяна и сущность», посвященном тому устройству мира, которое возникнет после ядерной войны, порожденной срывом резьбы, неминуемым в случае, если возникнет мир людей из пробирок. А в этом мире, описанном в произведении «Обезьяна и сущность», богом уже просто откровенно является сатана. И мир этот откровенно устроен как ад на земле. Причем ад злобы, отчаяния и полудикости, то есть того, что обустроено на руинах предыдущей цивилизации, этого «дивного мира».

А что такое мир, описанный в произведении «Обезьяна и сущность»? Это оформление агонии человечества, а не определенного способа человеческого бытия. Стремительно мутирующие существа уничтожаются, умеренно мутирующие вписываются в определенный жизненный уклад, паразитирующий на обломках предыдущего. Но даже те, кто так вписывает умеренных мутантов, понимают, что умеренные мутанты родят еще более страшных мутантов, и всё кончится ликвидацией.

А что начнется по ту сторону ликвидации — отдельный вопрос. Бунтующие герои убегают в какие-то джунгли, где маячат сохраненные остатки человечества, не вкусившие в полной мере от ядерной войны и спасшиеся в Новой Зеландии.

Трансгуманизм содержит в себе своего могильщика. Это и выродки, которых он, тем не менее, создает за счет технических ошибок, и обитатели резерваций, и главное — суперальфы, которые превышают по своим возможностям обычных представителей наиболее интеллектуализированного вида альфа, а за счет этого превышения начинают прельщаться величием предыдущей культуры со всеми вытекающими последствиями.

Короче, либо коммунизм с его бесконечной влюбленностью в человеческую сущность и человеческие резервные возможности, либо сначала трансгуманизм, потом срыв резьбы, потом ликвидационный сатанизм. Ну, есть еще и возможность покончить с человечеством до всех этих «либо», используя или особо губительное биологическое оружие, или прямые технические достижения, ядерные.

Но коммунизм возможен только в условиях, когда целью станет не прибыль, не комфорт и не покой, а вечный бой, то есть яростное восхождение человека. Отказавшись от прибыли, позднесоветские бонзы не отказались ни от комфорта, ни от покоя. И погубили свой ущербный коммунизм. А настоящий коммунизм может быть построен только на основе вовлеченности людей в то, что является подлинным участием в человеческом беспредельном поиске истины, в человеческом стремлении к преодолению наличного понимания всего на свете, в человеческой страстной сопричастности всему тому, что метафизика именует огненностью. И что, безусловно, включает в себя и желание самим что-то двигать вперед, и желание знать, что именно и как именно движется вперед, отменяя нечто, казавшееся вчера безусловным, и создавая то новое, что тоже будет впоследствии в каком-то смысле отменено.

А поскольку я не хочу в этом цикле передач отрываться от основной конкретной ковидной темы, то я предлагаю обсудить это новое применительно к ковиду. Тем более что именно ковид является катализатором скверной псевдоновизны. Причем речь идет о разных способах ее катализации. Один из них — тот, которому я хочу посвятить эту серию передач в рамках большого сериала, — это особый вакцинаторский экстаз мировой бюрократии, подстегиваемый немереными прибылями фармакологического бизнеса.

Этот экстаз у нас на глазах становится законодателем некоей особой моды. А всех, кто в этот экстаз не впадает, приказано — и это методологически еще важнее самого экстаза — зачислять в ряды дикарей, отрицающих достижения современной цивилизации.

Еще раз подчеркну, что такое одикаривание противника — это общий политтехнологический и даже философско-методологический прием, призванный обеспечить монополию сил, этот прием использующих.

Но мне бы хотелось обсуждать данный прием не в отрыве от конкретики, а опираясь на нее. Я уже сделал это, обсуждая редактирование генома. И теперь хочу сделать аналогичное, обсуждая то, что нависло над человечеством — перспективы чуть ли не насильственной вопиюще упрощенной вакцинации. С тем, что стоит за этой перспективой, нельзя разобраться, не обсудив хотя бы вкратце вообще проблему иммунитета, ради поддержки которого людям вменяется эта самая вакцинация.

Так что же такое иммунитет, на который надо воздействовать именно с помощью вакцин для того, чтобы спастись и от ужасного ковида, и от еще более страшных напастей?

Повторю еще раз. Если мы с этим не разберемся, то очень быстро разделимся на сторонников и противников вакцин, ревнителей отдельных вакцин, отрицающих полностью другие вакцины. И никакого содержания тогда борьба с вакцинацией не получит. Место этого содержания заменят вопли, которые будут тем более надрывными, чем меньше в них будет содержания. Поэтому борьба за содержание, она и только она, определит судьбу XXI века, нашу судьбу, судьбу наших детей и внуков и всё направление исторического процесса. Или отмену истории, то есть гибель.

Конечно, вопить легче, чем напрягать извилины. Но мы уже неоднократно убеждались в том, к чему приводят эти вопли, чего бы они ни касались. Всё выглядит поначалу ужасно эффектно. Но это эффектность быстро лопающихся пузырей. И те, кто хотят добиться другого результата, должны приучаться напрягать извилины, даже если это касается проблематики, им глубоко чуждой.

Поверьте, мне есть чем заниматься в жизни, кроме исследования иммунологической, молекулярно-биологической и всей прочей проблематики, которая всегда останется для меня отчасти чужой. Но если эта проблематика вдруг оказалась плотно состыкована с судьбами человечества, а также с конкретными судьбами людей, которыми я руковожу, то как я могу отказаться от ее понимания, если мне нужно и самому вырабатывать определенные решения, и как-то воздействовать на содержательность того диалога по вопросу о ковиде, который на сегодняшний момент носит совершенно бессодержательный и потому вопиюще деструктивный характер?

К тому же, если в XXI столетии мы не можем разобраться со сложнейшими содержаниями, не будучи специалистами (которые, вдобавок, всегда являются узкими специалистами — то есть прямой помощи нам оказать не могут), то власть узкой касты тех, кто способен в чем-то разобраться, окажется беспредельной. И я глубоко убежден, что эта власть не будет реализована с заботой о светлом будущем человечества.

Я уже неоднократно говорил о том, что методологическая ценность Маркса для меня заключается именно в его ставке на сложность. Маркс не постеснялся предложить своим весьма далеким от этой сложности простонародным сторонникам очень сложное содержание, находящееся на переднем крае современной ему философской и научной мысли. И он не потерпел фиаско, сделав такую сомнительную ставку. Тому свидетельством — создание СССР. Да, СССР рухнул, но он многое изменил в истории. По крайней мере, Гитлер не победил сразу, нахрапом, еще тогда.

Ну, а раз так, то руководствуясь той же методологией (не теорией, не концепцией, а именно методологией!), берите сложное, авангардное, предельно интеллектуальное и несите его не в башни из слоновой кости, а туда, где его с трудом, но могут востребовать те, кто на основе этой востребованности может менять историю вместе с вами. Вот на основе такой методологии мы должны, набравшись терпения, хоть немного разобраться в том, что именно разыгрывается сейчас вокруг проблемы вакцинирования.

Этот тип разбирательства я и хочу предложить тем, кто готов разделить мой подход к существу нового острейшего вызова, предложенного человечеству буквально в этом году.

Вакцинация — это средство мобилизации иммунитета. А иммунитет-то это что такое?

 

https://rossaprimavera.ru/article/94f9ccc6