Современная международная обстановка: цивилизации, идеологии, элиты

Автор: Подберезкин А.И.

Противостояние/война цивилизаций и проектов Категория: Подберёзкин Алексей Иванович

Страница 19 из 39

2.4. Сознательное искажение международной обстановки

Развитие МО на Украине и в Сирии в 2013-2015 годы наглядно продемонстрировало тенденцию, проявившуюся еще в последней четверти XX века, — «виртуализацию» всей системы международных отношений. В соответствии с этой тенденцией, сторона, обладающая преимуществами в СМИ, центрах генерации идей и концепций, а также — главное — сознательно использующая это преимущество, добивается политических результатов быстрее и с меньшими затратами, чем с помощью «прямых» (политических, экономических, а тем более военных) действий144. Это можно показать на следующем рисунке (рис. 2.8), отображающем эту логику информационной стратегии в конце XX — начале XXI века. Так как такое преимущество было и сохраняется только у западной ЛЧЦ, то, очевидно, что это преимущество создается и используется в качестве политического средства в интересах конкретной ЛЧЦ.

Рис. 2.8. Логика и последовательность действий (алгоритм) информационной стратегии западной ЛЧЦ в XX — начале XXI века

144 Подберезкин А. И. Военные угрозы России. — М.: МГИМО-Университет, 2014.
Эта достаточно простая логическая схема в начале XXI века получает развитие для каждого из этапов. Так, до 1 этапа, например, предполагается создание заранее «0» этапа (предварительного этапа), на котором создаются необходимые концептуальные, организационные предпосылки и информационные поводы, которые могут потребоваться для более четкого оформления задачи 1-го этапа и концептуально-организационной работы на 2-ом этапе.
Другой особенностью информационной войны XXI века стало использование цивилизационно-ценностных, религиозных и даже этнических особенностей наравне с политическими, экономическими и социальными. Во всех конфликтах XXI века в той или иной степени эти особенности не только отмечались, но и становились основными: «Украина — это Европа», «настоящий ислам» и т. д. Не случайно, что исторические оценки, в частности, итогов Второй мировой войны, превратились в политические. Это означает, что основные противоречия переносятся из области межгосударственных в межнациональные и межцивилизационные в XXI веке145.
Матрица основных концептуальных оснований для информационного противоборства в XX и XXI вв.

Наконец, важнейшей особенностью развития возможностей информационного влияния западной ЛЧЦ стало обладание и управление этой цивилизацией фактически большинством СМИ, влияющих на мировое общественное мнение.
145 См. подробнее: Подберезкин А. И. Национальный человеческий капитал. В 5 т. Т. 1-3. — М.: МГИМО-Университет, 2011-2013. Т. 1. Национальный человеческий капитал и идеология. — М.: МГИМО-Университет, 2012.
Это превосходство аналогично по своим масштабам технологическому превосходству западной ЛЧЦ над другими ЛЧЦ: если в объемах ВВП оно измеряется «разами», т. е. от 1,5 раза (по отношению к китайской ЛЧЦ) до 10 раз (в отношении российской ЛЧЦ), то в области информации, — как минимум, двумя порядками, т. е. в 100 и более раз. Количественно это легко показать на примере недельного упоминания России в мировых СМИ в 2015 году (которое в июле сократилось с 1,99% до 1,33%). При этом только 30% из этих упоминаний о России относится к ее политике, а по регионам различия составляют от 1% в США и Китае до 5% в странах Ближнего и Среднего Востока146.

146 Они о нас // Коммерсант Власть. 2015. 29 июня. С. 24.
Эти цифры наглядно показывают место России в мировом информационном поле разных локальных ЧЦ, во-первых, и возможность — если это необходимо — увеличить объем соответствующей информации фактически мгновенно в десятки раз (например, с 1% негативной информации до 75% соответствующей информации в США, КНР или странах Западной Европы).
Из этого же следует, что западная ЛЧЦ имеет огромные возможности и резервы сознательного искажения МО как в целях внутренней, так и внешней политики, более того, использования его в качестве силового и даже вооруженного средства политики.
Более того, это огромное преимущество используется против общества и правящей элиты России, сознательно дезориентируя их в оценке важнейших мировых событий, включая МО. Несмотря на всю очевидную субъективность любых политических оценок, о которых все знают, от оценки МО российской правящей элитой и ее реакции во многом зависит будущий характер реальной МО и ВПО. Этот факт не просто известен, но и используется очень активно в современной системной и сетецентрической войне против России. Это видно, в частности, в оценках различных экспертов и политологов. Так, очевидно, что если полагать, например, что МО характеризуется тем, что «В мире у России нет явно выраженных врагов — потенциальных агрессоров...», а «вероятность нападения — со стороны какой-то крупной державы или коалиции мала»147 (как писал относительно недавно бывший сотрудник МИД и администрации Президента РФ С. Кортунов, выражая позицию большинства российской либеральной элиты и экспертного сообщества), то и меры в области внешней и военной политики, стратегического планирования и военного строительства будут приниматься исходя из этой оценки. Не секрет, например, что начиная со второй половины 80-х годов в СССР, а затем и в России сознательно формировалось общественное мнение о том, что «нам никто не угрожает», что «общечеловеческие интересы» полностью совпадают с советскими и российскими» и т. д., а система ценностей «передовых стран» — универсальна и «полностью соответствует советской (российской) системе ценностей». Это массированное влияние западной ЛЧЦ отнюдь не прекратилось сегодня. Просто со второго десятилетия XXI века оно стало встречать сопротивление со стороны части правящей элиты.
Под влиянием этого сознательного искажения реальной международной действительности, в том числе МО и ВПО, в XX-XXI веках сформировалась новая система международных отношений, ориентированная исключительно на интересы западной локальной цивилизации. Причем эта система МО состояла не только из четко организованных подсистем — военно-политической, финансово-экономической и иных, — но и из средств их защиты. Прежде всего, информационных представляющих собой «первую линию обороны» этих подсистем. Именно эта «линия предназначена внушить и убедить другие ЛЧЦ, что эти подсистемы «самые лучшие» и «эффективные» (НАТО, МВФ, ВБ и т. д.), а что попытки их изменить являются «противозаконными действиями, нарушающими нормы международного права».
147 Коршунов С. В. Мировая военно-политическая ситуация. Год 2025 / Международная жизнь, 2009. №5 / http://interaffairs.ru/author.php?n=arpg&pg=225
Но не только этим ограничена информационная система западной ЛЧЦ. В эти же годы продолжалось сознательное формирование враждебной России ВПО — расширялся и продвигался на восток блок НАТО, развивалась инфраструктура блока у границ России, продолжался (даже усилился) рост военных расходов США и т. д.
Все эти действия происходили под прикрытием массовой пропагандистской кампании на Западе и в нашей стране об укреплении безопасности России, которая стала «демократической страной», членом влиятельных международных клубов и организаций. Тезис о том, что «У России нет внешних врагов и угроз» стал не только главным пунктом в первой Концепции национальной безопасности Росси, но и в последующих нормативных документах, включая Военную доктрину России. То, что 3 июля 2015 года В. Путин на заседании Совбеза РФ потребовал скорректировать новые редакции Стратегии национальной безопасности и военной доктрины России доказывает не только их неадекватность реалиям, но и возможность информационного влияния на российскую элиту со стороны западной ЛЧЦ.
Это же свидетельствует о достаточно эффективной целевой внешнеполитической пропаганде, которая — надо признать — в конечном итоге, полностью исказила реалии МО и ВПО в сознании большинства российской правящей элиты. Начиная где-то с 1987 года, было мучительно наблюдать насколько массировано и успешно развивалась эта информационная кампания по дезинформации со стороны западной ЛЧЦ, в которой, надо признать, приняло участие большинство популярных советских политиков, ученых и журналистов. К сожалению, большинство этих представителей правящей советско-российской элиты, дожившее до наших дней, по-прежнему формируют общественное мнение.
Часть из них правда, превратилась из либералов в государственников (но также быстро может проделать и обратный путь), другая часть была отодвинута, а треть — все еще активно влияет на общество.
Таким образом, реальная МО в начале XXI века существенно отличалась от мнимой, сформулированной Западом. Она отражала совершенно иную точку зрения, которая до мюнхенской речи В. Путина практически полностью игнорировалась правящей элитой потому, что если бы стали считать, что МО стремительно усложняется и имеет долгосрочную тенденцию к ухудшению148, — что было абсолютной правдой, — то были необходимы срочные и масштабные меры, предназначенные для укрепления национальной безопасности страны уже в первом десятилетии нового века. Но этого так и не произошло вплоть до «прозрения» связанного с войной в Южной Осетии в августе 2008 года, когда наши либералы увидели всю мощь пропаганды западной ЛЧЦ.
Меры, которые, естественно, требовались еще до 2008 года, предполагали пересмотр приоритетов не только внешней политики, но и социально-экономического развития страны, коррекцию бюджета и многие другие крайне непопулярные меры. Особенно в области ОПК. Очевидно, что такие непопулярные шаги неизбежно привели бы к неизбежным внутриполитическим осложнениям и другим трудностям, даже если они были бы хорошо обоснованы с точки зрения национальных интересов. Но, видимо, именно этого больше всего и боялась правящая элита страны в 2000-2010 годы. Субъективность оценок и действий — очевидна.

148 Подберезкин А.И. Презентация доклада «Международные последствия развития ситуации в мире до 2030 года». — М.: МГИМО, 2014. Ноябрь.
Субъективность правящей элиты в оценке МО, таким образом, может иметь разные причины. Нельзя исключать более того, следует изначально предполагать, что неверную субъективную оценку и ложный прогноз развития МО могут формировать сознательно извне с помощью дезинформации. Хорошо известно, например, что во время войны такие масштабные мероприятия по дезинформации в отношении реальной СО приводили к огромным потерям и даже проигранным кампаниям. Но, если согласиться с тем, что против России активизируется сетецентрическая война, в которой дезинформация играет огромную роль, так как непосредственно влияет на главный объект ведения войны — правящую элиту, — то неизбежно надо признать, что «на войне как на войне» — искажение СО становится одной из важнейших задач такой информационной войны. Иными словами, возвращаясь к самому началу этого раздела, мы находимся уже на 4-5 этапах развития информационной войны против России, когда произошла концентрация внимания на негативном облике в СМИ России, которые, в свою очередь, стали частью средств нападения.
Субъективность в оценке МО — это ее главная особенность, что очень хорошо понимают на Западе, сформировав заранее виртуальный облик «путинской России», который сейчас тиражируется многократно, навязчиво внедряется в общественное сознание правящих элит. Целью этого является программирование политики этих правящих элит в отношении России по всему спектру возможных вопросов — от спорта до ядерной безопасности. Создается уникальный образ «мирового злодея» в лице «режима Путина».
Любая МО является уникальной со всех точек зрения, специфическим историческим явлением, которое не повторяется в точности, даже если оно совпадает по месту и по времени, составу участников, применяемым ВиВТ, политической конфигурации и т. д. Эта абсолютная уникальность проявляется в сугубо социальной, военной, политической и иной конкретности МО, а также войн и конфликтов, имеющих порой решающее значение.
Но эта же уникальность МО позволяет манипулировать толкованием образа МО, деформировать его сознательно, делать это частью ежедневной политики по формированию общественного мнения. Достаточно вспомнить ежедневно задающиеся «простые» вопросы в СМИ: кто на Вас собирается нападать? Зачем НАТО нападать на Россию?
Процесс внедрения «виртуального» искаженного образа МО и России постоянно усиливается, дезориентируя не только мировое общественное мнение, но и правящую элиту России, в особенности склонную к этому ее либеральную часть.
С другой стороны, уникальность и неповторимость таких явлений как МО и особенно ВПО и СО, военные конфликты и войны, делает попытки их систематизации, формализации, а тем более стратегического прогнозирования очень условными, достаточно общими, объективно лишенными конкретики. В этой связи изначально должно быть принято за аксиому, что не существует универсальных методов и прогнозов МО и СО, способных дать абсолютно точные предположения и рекомендации в отношении всех сценариев и вариантов развития МО. Такие прогнозы и оценки могут носить сознательно искаженный характер, сделанный в интересах части правящей элиты. Так, все 80-е годы XX века настойчиво «прогнозировалось» в СССР развитие МО в русле «общечеловеческих интересов и ценностей», «снижения роли военной силы», «доминирования глобальных интересов» и пр. заведомо идеологических бессодержательных идеологем, имевших целью сознательное или неумышленное дезинформирование.
Тем более невозможно «научно» прогнозировать будущий характер той или иной конкретной СО. Уникальность любой конкретной СО или войны (конфликта) заключается также в том, что их нельзя вырвать из общего контекста развития конкретного сценария ВПО и МО. Они не просто являются органической и составной частью ВПО и МО, но и непосредственно, прямо и логично вытекают из их развития. Нельзя «вырвать» таким образом, из политического контекста отдельную войну и даже незначительный военный конфликт, хотя иногда это и пытаются делать, пытаясь придать вооруженной борьбе уникальность от других противоборств. Причем в XXI веке эта политическая зависимость войны еще больше увеличивается. Именно «гибридность» является в настоящее время ключевым моментом в оценке характеристики войны, конфликта и СО.
Не случайно этому на Западе уделяется исключительное внимание, в частности, в известной работе Г. Хоффмана, который следующим образом представляет себе развитие конфликта, подчеркивая нарастающую степень политического риска по мере роста интенсивности конфликта.

Рис. 2.9149. Implied Change in Spectrum of Conflict

149 Фрэнк Г. Хоффман. Гибридные угрозы: переосмысление изменяющегося характера современных конфликтов / http://www.intelros.ru/ geopolitika/2013_XXI/4.pdf. С.
Как видно сложные, «гибридные» войны и конфликты стали наиболее реальными угрозами и частыми войнами и конфликтами в XXI веке. При этом «гибридные» войны стали наиболее часто используемыми средствами США и Запада в целом, хотя именно для оправдания этого продвигается идея о их происхождении из других источников: «... гибридные угрозы, особенно со стороны таких государств, как Китай, Россия, Иран и Северная Корея, представляют наибольший операционный риск, который отражен на рисунке, в связи с более высокой интенсивностью конфликта и большей частотой возникновения. Этот пункт изображен в качестве «отправной точки» в кривой изменения спектра конфликтов, миссии и задачи которых сходятся во времени и не выполняются в линейном порядке»150.
Важно понимать, что при стремительно нарастающем изменении в значении субъективных факторов формирования ВПО, решающая роль остается за объективными факторами и тенденциями, которые формируют МО. Иными словами субъективные действия в военно-технической и военно-политической области, чье значение в XXI веке возрастает в политике западной ЛЧЦ, отнюдь не становятся самозначимыми, диктующими свою логику политическим процессам. Как и прежде, политика, особенно с усиливающимися коалиционными и цивилизационными аспектами, формирует «повестку дня» для военной силы. Другое дело, что в рамках этой политической «повестки дня» военная сила используется более активно, смело и в более крупных масштабах западной ЛЧЦ для того, чтобы компенсировать изменение в соотношении политических и экономических сил.
150 Фрэнк Г. Хоффман. Гибридные угрозы: переосмысление изменяющегося характера современных конфликтов / http://www.intelros.ru/ geopolitika/2013_XXI/4.pdf. С. 58.
Можно сказать, что во втором десятилетии XXI века произошел очередной диалектический сдвиг в сторону военной силы, который, как считают некоторые исследователи, регулярно повторяется в человеческой истории. В результате такого сдвига происходит, как правило, резкая активизация тех сил в обществе, которые делают ставку на вооруженную борьбу. Иногда даже говорят о том, что «каждое третье поколение в Европе получает свою войну». Активизация таких сил во втором десятилетии XXI века, безусловно, наблюдается. Прежде всего, в странах, которые сами не участвовали в последние десятилетия в крупных войнах и целые поколения которых уже забыли об этих последствиях.
Важно также отметить, что усиление влияния военно-силового фактора неизбежно будет «подталкивать» эволюцию ВПО в военном направлении, усиливая в возрастающей степени значение факторов военной силы. Не случайно в 2015 году не только в Европе активизировались мероприятия по развитию военной инфраструктуры НАТО, но и в Юго-Восточной Азии, где активизировалось японо-американское военное сотрудничество и во всех регионах планеты. Это формирует совершенно новую стратегическую реальность, с которой должен считаться российский Генеральный штаб.
«Новая» ВПО, вырастая из МО, не может не быть его продуктом и следствием. Так, новая СО в ходе Курской битвы неизбежно возникла и базировалась на той военно-политической обстановке и тех факторах, которые сложились к лету 1943 года: общем количестве бронетанковой техники, их качестве, численности авиации и используемых боеприпасах, работе тыла (в т. ч. ремонтных частей), качестве личного состава и т. д. И здесь очень важно отделить реальные изменения и факторы, и мнимые, виртуальные. В этих целях попробуем сравнить основные закономерности формирования СО и ее влияния на МО в прежние годы и в XXI веке.

Рис. 2.10. Формирование и последовательность развития СО

Очевидно, что правящая элита должна понимать реальную картину МО и отличать ее от навязываемой, виртуальной МО, чего не смог сделать М. Горбачев и его команда, а тем более Б. Ельцин.
Как видно из рисунков, искусственно создаваемые заранее сценарии СО начинают влиять не только на развитие ВПО, но и на МО. Так, конкретные, частные военные операции на Украине в 2014-2015 годах оказали непосредственное влияние на всю ВПО и МО. Не случайно на переговорах в Минске сугубо военно-технические детали — отвод вооружений, чей калибр превысил 100 мм — занимал центральное место.
Более того, весь ход «гибридной» войны на Украине на ее ранней стадии сложился благополучно для «революционеров» потому, что ими заранее были созданы необходимые военно-технические условия и сформирована нужная СО.
С точки зрения восприятия элитой современной СО необходимо помнить, что любой, а тем более будущий сценарий развития СО, войны или конфликта — будут системным политическим явлением, сочетающим множество постоянных и переменных факторов: природных, географических, политических, экономических, военно-технических и пр. При его анализе и прогнозе необходимо учесть максимальное большинство из них, ибо игнорирование даже самых незначительных (ошибки, например, в обмундировании войск или сроках военной кампании, приводили в 1812 и 1941 годах к серьезным военным поражениям). Субъективные переменные факторы в области СО формируют некую систему переменных величин, значение которой в дальнейшем формировании МО возрастает и имеет крупные последствия. Причем не только положительные, но и отрицательные. Вопрос, однако, в том, каким образом учесть не только известные факторы, но и спрогнозировать появление новых, в т. ч. очень влиятельных факторов, способных изменить радикально всю ситуацию.