- Смысл Игры 2019-2020_1
- 18.06.2020 Смысл игры 146
- 05.06.2020 Смысл игры 145
- 29.05.2020 Смысл игры 144
- 20.05.2020 Смысл игры 143
- 15.05.2020 Смысл игры 142
- 12.05.2020 Смысл игры 141
- 03.05.2020 Смысл игры 140
- 26.04.2020 Смысл игры 139
- 18.04.2020 Смысл игры 138
- Смысл игры 137 04.09.2019
- Смысл игры 136 21.06.2019
- Смысл игры 135 13.06.2019
- Смысл игры 134 12.04.2019
- Все страницы
29.05.2020 Смысл игры 144
|
|
Коронавирус - его цель, авторы и хозяева. 4 серия: Кто ответит за сотни тысяч смертей?
00:13 — о работе с информацией
09:25 — почему проблему коронавируса даже обсудить нельзя?
16:20 — что такое запас прочности системы и почему его нет
23:46 — мощь и инстинкты современной элиты
32:14 — почему элита столь специфически реагирует на угрозу коронавируса
40:42 — как акцент на борьбу с коронавирусом ведет к резкому увеличению смертности от других заболеваний
59:42 — борьба с коронавирусом в Германии привела к большему числу смертей, чем сам коронавирус
01:11:31 — проблемы эффективности лечения от COVID-19
01:14:52 — почему нет расследования массового врачебного преступления в условиях паники?
01:16:26 — почему молчат врачи?
01:19:47 — почему не выполняются указания Путина по выплатам врачам?
01:24:09 — кадровый вопрос и дисфункция системы
01:36:10 — что же с нами происходит?
01:43:12 — почему человечество не сможет остаться при своих
Лидер движения «Суть времени», аналитик и политолог Сергей Кургинян убежден, что опасность коронавирусной эпидемии для человечества колоссальна, но она заключается отнюдь не в самом коронавирусе.
Прежде всего, аналитик раскрывает природу своей осведомлённости по поводу происходящего в России и мире в связи с COVID-19. В данном случае речь идет о крупном коллективе людей, готовых добросовестно просеивать огромный и мутный информационный поток открытых данных – ради добычи крупиц ценных сведений, объясняет Кургинян. Работая с открытыми источниками, необходимо понимать, кто из тех, кто называет себя специалистами, действительно являются таковыми. И что эти специалисты пытаются донести другим узким профессионалам и обществу на своем «птичьем» языке.
Кроме того, подчеркивает политолог, для понимания происходящего и потенциальных последствий тех или иных действий нужно обладать здравым смыслом.
Например, достаточно очевидно, что в условиях ограниченных ресурсов (не только денежных, но и инфраструктурных, и кадровых) при неожиданном появлении нового заболевания для борьбы с ним приходится забирать часть ресурсов, задействованных в борьбе с другими, давно известными заболеваниями.
Вопрос ускоренной переориентации резервных ресурсов на новую задачу сейчас даже не стоит, поскольку благодаря «эффективным менеджерам» и «оптимизаторам» резервы ликвидированы.
Если лишить действующую систему здравоохранения некоторой части врачей и больниц, чтобы попытаться использовать их для борьбы с COVID-19, то объем оказываемой людям помощи очевидным образом уменьшится.
А значит, подчеркивает Кургинян, прежде, чем забирать часть медицинских «ресурсов» для борьбы с новой коронавирусной опасностью, следует тщательно просчитать потенциальные риски такого перераспределения. Чтобы не оказалось, что из-за недоступности привычной медицинской помощи от «обычных» болезней погибнет намного больше людей, чем погибло бы из-за коронавируса. Но или этого не было сделано, или тех, кто об этом говорил, не стали слушать.
Теперь о катастрофе в здравоохранении из-за неразумного перераспределения ресурсов говорят и в ВОЗ, и в Германии (а также других странах) – уже по факту произошедшего, подчеркивает политолог.
Более того, говорит Кургинян, выделенные такой ценой ресурсы используются не просто неэффективно (с точки зрения борьбы с COVID-19, а не с точки зрения «распила») – они зачастую создают больше проблем, чем решают. И здесь встает главный вопрос сегодняшнего дня, считает Кургинян.
Хищные качества современной элиты не являются новостью, отмечает политолог. Предъявлять им претензии морального свойства – просто глупо. Обуздать саму себя выстроенная система не может в принципе.
Единственное, что сегодня можно было бы противопоставить хищной системе, убежден Кургинян, это консолидированная реакция врачебного сообщества. Которое видит, что в коронавирусном экстазе совершается преступление (а увеличение числа смертей не от «ковида», а от других болезней в результате частичного отказа системы от оказания квалифицированной медицинской помощи – это преступление), и не препятствует этому по-настоящему.
Тогда экстаз разрастается – и безумная система начинает посягать не только на человеческое достоинство, но и на человеческую сущность как таковую, поясняет Кургинян. И у человечества, прогрузившегося в «сон на бегу», есть только один путь, на котором возможно действительное сопротивление окончательному оскотиниванию: проснуться и отстоять свою сущность.
20.06.2020 Коронавирус — его цель, авторы и хозяева. Часть IV
Современная элита — это сообщество очень мощных людей, в основном сориентированных на приватизацию советского наследия. Почему они мощнее других? Потому что они хорошо видят, где есть то, что можно приватизировать. У них есть в организме всё необходимое, чтобы добыть лакомый кусок. Прыжок — взял! Вот она, добыча!
В откликах на предыдущие серии передачи «Смысл игры», посвященные проблеме коронавируса, обсуждается в том числе и моя особая осведомленность по поводу происходящего.
А что такое вообще особая осведомленность? Это либо доступ к секретной информации, получаемой спецслужбами или частными разведками. Либо наличие своей частной разведки, способной куда-то внедряться для получения подобных сведений. Либо наличие контакта с теми, кто обладает этими сведениями. Либо… либо это как раз то, что было предъявлено мною с опорой на данные, собранные большим исследовательским коллективом. Этот коллектив может работать с открытой информацией так, чтобы получать определенные сведения, которые другие не получают, и тем самым проявлять эту самую особую осведомленность.
Так как же именно работают с данными? Не пользуются некоей халявой в виде каких-то спецсведений, которые тебе кто-то доставляет, а работают с реальными данными. Вот с теми, которые есть у всех. Как можно с ними особым образом работать, чтобы получать такие сведения и проявлять эту самую осведомленность?
Прежде всего, ты должен уметь выловить в мутном информационном потоке, который всегда и избыточен, и чрезмерно ненадежен, эти самые ценные сведения. Они есть. «Поэзия — та же добыча радия». Вот эти сведения есть, но их выловить сложно. Фундаментальное свойство нынешнего мира заключается в том, что он основан не на дефиците, а на профиците информации. Информационные потоки избыточны, и они всегда мутные. И когда СМИ откликаются на суперсобытие, то этот информационный поток становится и суперизбыточен, и суперненадежен.
Значит, не надо обладать армией Джеймсов Бондов для того, чтобы в чем-то разбираться. Надо обладать большим коллективом, который готов упорно работать над разбраковкой имеющихся открытых сведений. При том что, повторю еще раз, речь идет о сведениях, получаемых из авторитетных открытых источников.
Конечно, это не всё. Ценные сведения получаются также в условиях крупных скандалов между конкурирующими элитными группами. В этих случаях конкуренты начинают знакомить общество с секретной информацией. Они сами это делают. Они превращают тайное в явное. Сами обладатели информации оказываются вынуждены в чем-то нарушать эту секретность — хотя бы во время скандала. И сообщать, что такие-то инстанции, например, вели такие-то расследования с такими-то результатами.
Но и не это главное. Главное в том, с кем ты работаешь. Ты работаешь один? Ты работаешь вместе со случайными людьми? Ты работаешь с какими-нибудь ангажированными людьми, которые хотят быстренько что-то получить? Или у тебя есть крупный надежный коллектив, который действительно хочет правды, который готов очень много вкалывать для того, чтобы отбирать что-то значимое из огромного мутного потока?
Эти люди не просто должны быть близки друг к другу. Они должны не просто быть лишены каких-то частных ангажементов и всего прочего. Они должны еще и обладать общей методологией, единой методологической подготовкой. Причем той подготовкой, которая во всем мире называется трансдисциплинарной, метадисциплинарной, мультидисциплинарной.
Я помню, как беседовал с руководителем одной крупной иностранной организации, которая как раз называла себя мультидисциплинарным колледжем, готовящим мультидисциплинарных специалистов. Когда я этому человеку, очень доброкачественному, порядочному и неглупому, рассказал, что делаем мы, он отреагировал так: «Это только русские могут».
Я говорю: «Как же так, ты же называешь свою организацию мультидисциплинарной».
Он отвечает: «Ну да, мультидисциплинарная — в том смысле, что мы одновременно изучаем экономические, финансовые, политические аспекты той или иной проблемы. Ну и всё. А так, чтобы создавать такие вот целостные картины… ну во-первых, это можешь только ты, это искусство, и этому нельзя учить».
Я говорю: «А как же ремесленники учили подмастерьев в доиндустриальную эпоху?»
Он продолжает: «Ну, а во-вторых, никакого отношения к этому Запад не имеет. А если и имеет, то он концентрирует эти знания в предельно узком круге. И вовсе не заинтересован в том, чтобы создавать какие-то крупные колледжи, которые будут обучать по-настоящему мультидисциплинарным исследованиям».
Повторяю: экономика, финансы, политика. Все. Максимум. Это уже перебор.
В Советском Союзе существовала эта культура трансдисциплинарных исследований. Она разрабатывалась, я участвовал в этих разработках. И я передал то, что я узнал и что доразвил в ходе постсоветского периода, большому коллективу людей. А ведь это не только знания. Это еще способ работать. Потому что ты никогда не будешь понимать в определенной сфере столько, сколько понимает специалист, который зубы проел на этом, и который работает в этой узкой сфере всю жизнь. Ты и не пробуй столько понять! Ничего не выйдет.
Но ты научись понимать, кто понимает, научись узнавать этих людей и говорить с ними на каком-то достойном языке. Найди этот интерфейс между их языком, на котором они излагают те специальные знания, которые они имеют, и каким-то языком, который ты понимаешь. Дальше, понимая это, ты должен передать это обществу. А это отдельная проблема.
Так вот, эксперт, который не разбирается в качестве тех узких специалистов, на чьи сведения он должен опереться, и который не может быстро освоить любую профессиональную специфику в той степени, в какой это нужно, чтобы понимать узкого специалиста, а не подменять его, — это не эксперт, а растерянный собиратель разнокачественных сведений. Хотим мы или нет — помоечник.
Такой собиратель-помоечник с важным видом может о чем-то говорить, пока не запахло жареным. Но он до крайности теряется — я уверяю вас, я знаю, что говорю — в условиях любой серьезной беды. Я это все видел. Тут что Чернобыль, что землетрясение в Спитаке, что крупный межнациональный конфликт, что какая-нибудь «горячая точка», что коронавирус. Разницы нет. Сразу наступает растерянность, потому что надо прекратить болтать и начать что-то выдавать на-гора, а возможности такой нет, и выдать на-гора можно только помойку. А помойка хороша, когда ты в ней копаешься и кудахчешь, а когда ты начинаешь ее выдавать в острый момент, все это сразу видят, и это производит неприятное впечатление. Тогда уже лучше или помолчать, или начать так скользить по поверхности, чтобы ничего нельзя было понять. Но с важным видом.
В любом случае как минимум понимание чего-то сложного (а коронавирус — это очень сложная вещь) предполагает возможность сопряжения сведений из разнокачественных сфер. Вообще мы входим в эпоху сложности. Сложность эта опирается на разнокачественость. А сводить эту разнокачественность в какое-то единое знание мир не научился. Это не частная проблема, это главная проблема, от которой зависит судьба науки, а значит — и судьба человечества
Что мы имеем сейчас? Мы имеем ситуацию, когда в каждой из этих разнокачественных сфер есть свой язык. Своя «феня», свой способ понимания происходящего. Язык каждой из этих разнокачественных сфер качественно отличается от того языка, который используется соседней сферой…
Ну что, я сейчас открываю истину, которую никто не знает? Да все ее знают, просто забывают время от времени. Но давайте, хотя бы в пределах научного сообщества, положим руку на сердце и скажем откровенно, что биофизик давно не понимает биохимика. Ну не понимает! А делает вид, что понимает. А молекулярный биолог не понимает специалиста по борьбе с эпидемиями.
Эти люди, встретившись, могут что-то обсудить «вообще». Но когда они пытаются говорить не «вообще», а «чисто конкретно», они начинают говорить каждый на своем языке и перестают понимать друг друга. Максимум — они могут понять конечную оценку, которая озвучивается уже не на специальном языке, а на общем.
Но как только возникает необходимость разобраться в чем-то, касающемся сразу нескольких различных сфер, то проблема самого этого разбирательства — и уж тем более передачи обществу полученных сведений — приобретает крайне острый, чтобы не сказать тупиковый, характер. А все собираемые рабочие группы, межведомственные комиссии и прочие органы, призванные решить такую проблему, обнаруживают свою недееспособность. Не в плане того, что каждый из собранных людей абсолютно недееспособен. По отдельности они дееспособны. А вместе они ничего собой не представляют. Это сумма отдельностей.
Если дефицит взаимопонимания удастся снизить на уровне общей трансдисциплинарной методики, на методологическом уровне, то можно сделать очень многое. В каком-то смысле можно преодолеть страшную и пугающую слепоту. Можно прозреть, хотя бы в интеллектуальном плане. Интеллигибельном, как говорил Гуссерль.
Дальше можно это продлить вплоть до иных способов прозрения, переживания и просыпания — а это сейчас главная человеческая проблема, обнаженная ситуацией с коронавирусом.
И это основная проблема науки в XXI столетии, которая, подчеркну еще раз, чудовищно усиливается всем тем, что порождает узкая и суперузкая специализация. Потому что на самом деле какой-нибудь авторитетный вирусолог или генетик может на абсолютно непонятном для общества языке сообщать что-то ценное, касающееся той очень узкой сферы, где он работает десятилетиями. Ему именно это было продиктовано научным сообществом. Его за то и ценят, что он в этой узкой сфере вкалывает 30 лет и что-то всерьез знает. Но когда он выходит за пределы узкой сферы, он «плывет». Соседние сферы для него абсолютно чужие. Как только он должен их обсуждать, он впадает в глубочайшую растерянность.
А если это надо обсуждать с обществом, например, по телевидению, то растерянность становится уже запредельной и настолько очевидной, что вызывает в обществе реакцию глубокого отторжения. Мы все это наблюдали воочию в случаях, когда по телевидению начинали выступать специалисты, директора научных институтов и другие лица, призванные олицетворять позицию всего научного сообщества. Чаще всего именно они были особо неубедительны. Но поскольку для тех, кто смотрит телевизор, между ними и наукой есть некий знак равенства, то их неубедительность распространялась в глазах зрителей и на науку как таковую.
Кроме того, помимо совсем специальных вопросов, есть ведь и вопросы, которые — если вы действительно хотите в чем-то разобраться, — можно разбирать абсолютно профессионально, не будучи узким специалистом. Такие вопросы требуют мышления, логики, общего подхода, какого-то ощущения, что головой-то надо пользоваться по назначению, мысль надо включать по-настоящему.
Повторяю, есть вопросы, которые нельзя обсуждать, не будучи специалистом и не ведя правильный диалог с узкими специалистами, а есть вопросы, которые можно обсуждать. И это серьезные вопросы.
Хочу обсудить один из таких очевидных вопросов, который уже мною обсуждался в момент, когда такое обсуждение рассматривалось как «наведение тени на плетень» («На чью мельницу льете воду?», «Не наводите тень на наш плетень!», «С кем вы, мастера культуры?»). Я начал говорить о том, что все-таки можно же просто взять голову в руки. А в ответ на это раздался вопль: «тень на плетень» и все прочее.
А теперь о том, о чем я говорил с самых общих позиций, говорят уже все специалисты.
Что я имею в виду? Вот что можно понять с общих позиций и без всякого упрощения.
Человечество обременено разными болезнями. Оно с этими болезнями борется. На борьбу с каждой из этих болезней (туберкулезом, болезнями сердца, инсультами, сосудистыми заболеваниями и так далее) выделяются определенные ресурсы. Это деньги. Но это и другое. Это подготовленные кадры, это инфраструктура, причем специализированная. Это аппаратура. Это огромное количество вещей, которые вместе можно назвать совокупным ресурсом, выделяемым на борьбу с конкретной болезнью — болезнью X, Y, Z и так далее. Производство лекарств сюда входит, например. Оплата специалистов, а главное — их длительная подготовка.
Эти ресурсы распределены между теми, кто лечит людей от различных заболеваний. И вдруг появляется новое заболевание — коронавирус.
Что в этом случае надо делать? По идее, надо оставить всё, что касалось других заболеваний, на том же уровне обеспечения, на котором это было. А под новое заболевание — оно же коронавирус — нужно выделить совершенно новые ресурсы. Это касается и производства медикаментов, вакцин или чего-нибудь еще, и создания лечебных заведений, и подготовки кадров, и всего остального. Но создать такой разнокачественный новый вид обеспечения борьбы с новым заболеванием за короткий срок в принципе невозможно.
Значит, либо у вас есть какой-то постоянно готовый к использованию резерв. И вы способны быстро сориентировать этот резерв — человеческий, производственный, инфраструктурный, интеллектуальный и так далее — на борьбу с новым заболеванием, что в принципе является задачей нетривиальной. Это такая служба быстрого реагирования огромная, спецназ такой медицинский.
Либо вы начинаете перераспределять ресурсы в пользу новой опасности. Но тогда старые опасности начнут увеличиваться. И вы должны оценить, сколько пользы вы можете извлечь из этого перераспределения, а сколько оно порождает вреда.
Если польза больше, чем вред, то вы с болью в сердце это делаете.
А если польза меньше, то вы этого не делаете.
Так что произошло с коронавирусом?
Прежде всего, так называемые оптимизаторы заявили, что никакие резервы не нужны. Что эти резервы не являются жизненно необходимыми. Что это не то, от чего зависит судьба человечества. Что это «бредовые совковые измышления». Вот же что было заявлено! Что вся система, которая эти спецназы может перебрасывать и держать в состоянии готовности, а это очень непростой вопрос… Знаете, как трудно, например, держать в состоянии постоянной готовности людей, которые на атомных станциях должны включиться и начать действовать в момент беды? Они же в остальное время что-то должны делать. Если они будут бездельничать, они не включатся. Если им выдумать фиктивную работу, тоже не включатся. Специальные группы с этим работают. Так же и с этим резервом огромным, комплексным. Раз, два — развернули. Мобилизационное развертывание называется. Только не в условиях войны, а в условиях беды.
Так вот, советская система эти резервы создала. И она их в силу своего централизованного государственного характера, в силу своей привычки к беде, в силу еще не уснувшего ощущения возможности беды (еще жило и работало поколение, знавшее, что такое Великая Отечественная война), в силу, наконец, того, что уже после Великой Отечественной войны были Корея, потом Вьетнам, потом Куба и могло еще что-то начаться завтра — в силу всего этого она ловила мышей, эта система. Не идеальным способом, но ловила. И резервы — были.
Теперь приходят оптимизаторы и говорят: «Что это такое? Зачем это нужно? Чем вы заняты, граждане? Средства прожираете?»
Оптимизаторы начали свирепо расправляться с избыточными, как им представлялось, резервными ресурсами. И тут была определенная философия: всё уже хорошо, теперь, когда «совок» убрали, никаких конфликтов не будет, а будет еще лучше. Это называется «линейная теория прогресса»: от хорошего — к лучшему. И я ответственно заявляю, что, помимо определенной ментальности, у «оптимизаторов» был еще и очевидный экономический интерес.
Современная элита — это не сообщество слабых особей. Ну не надо гнать эту «пургу» — оппозиционную, коммунистическую, леваческую и так далее. Это стыдно, потому что каждый раз оказывалось, что орали про Ельцина, какой он слабый, а он одной левой делал тех, кто это орал. И получалось, что те, кто орал, — вообще дистрофики. Зачем тогда было орать? Вы признали бы, что в Ельцине есть сильные стороны, и не в нем одном. Зачем преуменьшать возможности противника? Что за странная игра?.. Короче, те, кто говорит, что современная элита состоит из слабых особей, просто лгут, причем постыдно.
Я говорю другое. Я говорю, что современная элита — это сообщество очень мощных людей, в основном сориентированных на приватизацию советского наследия. Почему они мощные, мощнее других? Потому что они хорошо видят, где есть то, что можно приватизировать. У них идеальное зрение, с точки зрения понимания, где это лежит, сколько лежит, как лежит. У них есть в организме все необходимое, чтобы добыть обнаруживаемый лакомый кусок. Прыжок — взял! Вот она, добыча!
Это, между прочим, определенное свойство организма — «потенциал хищника». Они могут переварить то, что они хапнули. У них есть четкое видение, великолепная реактивность, мощная мускулатура. Но все это носит специализированно-приватизационный характер. В науке это называется «элита первоначального накопления». Если первоначальное накопление криминальное, то это элита криминального первоначального накопления.
А такая элита отбрасывает все, что находится за обозначенными мною рамками (увидеть, проанализировать, прыгнуть, хапнуть, утащить, съесть). Естественно, отбрасывается мораль. Но отбрасывается и долговременная стратегическая ответственность, И уж тем более отбрасывается все, что говорится о какой-то абстрактной пользе — национальной и так далее.
Почему отбрасывается? Потому что это обременяет, это мешает прыжку. Наличие всего этого несовместимо с успехом в том виде, в каком он задан стратегической формулой приватизации. Кто всем этим обременен («Боже, здесь есть национальный интерес!», «Боже, как быть с моралью?», «Боже, как жалко!» и так далее), тот отбрасывается на обочину. А кто не обременен — осуществляет триумфальное приватизационное шествие.
Это называется «специфический отбор с применением специфических критериев успешности». Вот что мы имеем, и это намного страшнее пустой болтовни о том, что «у власти троечники, слабаки». Возьмите голову в руки, граждане! Протрите глаза! Посмотрите, где вы находитесь. Коронавирус это полностью обнажил. Ну так смотрите как следует, честно. Не бойтесь.
Итак, вы имеете дело с успешным элитарием, прошедшим школу такого специфического отбора и обнаружившим некий резервный ресурс. Элитарий спрашивает: «А почему этот ресурс нельзя хапнуть?»
Ему отвечают, что резервный ресурс существует на всякий случай, исходя из каких-нибудь резервных надобностей.
Элитарий просто смеется и говорит: «Да пошли вы! Резервные надобности — это придумал „совок“. А мы теперь живем хорошо и будем жить еще лучше. Будем жить здесь и сейчас».
Жила-была (она в итоге сохранилась) некая крупная больница, находившаяся в пределах Москвы, не буду говорить какая. У этой больницы было то, что «прихватизатор» не может оценить, — нематериальный ресурс: традиции, специалисты, школа. Все это в глазах приватизатора никакой цены не имеет.
А что имеет цену? Что он видит? Он видит большую территорию в пределах города, хорошо озелененную — цветочки пахнут, деревья растут. И он быстро соображает, сколько на этой территории можно построить коттеджей, по какой цене их можно продать и сколько можно хапнуть.
Тогда он спрашивает: «А на фига нужна больница? Она не нужна. На одной чаше весов что-то по-настоящему ценное, а на другой — ваши вопли про какие-то традиции, каких-то специалистов, какую-то школу…»
Эту конкретную больницу, которую я сейчас обсуждаю, с огромным трудом удалось спасти от приватизаторов, то есть от людей с соответствующим типом восприятия. Но ее-то удалось спасти, а остальное?
Вот у вас есть какая-то Академия, и у нее есть что-то, что обладает определенной нематериальной резервной ценностью. Например, люди с особым типом интеллекта, у которых есть колоссальный опыт, заслуги и все прочее. Что это такое для «прихватизатора»? Ноль. Это для него не существует. Для него существуют дома, финансирование и прочие «вкусности». Говорить с прихватизатором о гуманитарном потенциале, о нематериальном активе, об интеллектуальном капитале — это все равно, что взывать к крокодилу, чтобы он проявил особый гуманизм по отношению к антилопе, которую тот собирается съесть.
Поэтому всё, что не обладает для прихватизатора ценностью, будет уничтожаться во славу прихватизации. То есть во славу грубейших, примитивнейших материальных приобретений, к которым элита все и сводит. Она ради завоевания этих приобретений может проявить и тонкость, и ум, и мужество, и какой-то энергетический потенциал. Но только ради приобретений. Это регресс, понимаете? Вот с чем мы имеем дело, а вовсе не со слабостью.
Приватизатор не трус. Он совсем не трус. Он не испугался бы силового наезда конкурента. Но он отбросил за ненадобностью все высшие функции. А отбросив их, он без понятия по поводу того, на что можно ответить только с помощью этих функций. У него их нет. Поэтому он пугается всего непонятного. А непонятно ему все, что находится за пределами примитивной материальной выгоды.
И вдруг обнаруживается, что есть какая-то беда. И она вот-вот коснется его самого и тех, кто ему не безразличен. Заболеть можно, трам-тарарам! Резервных ресурсов нет — они съедены прихватизатором и такими, как он. Что он должен делать, если эта непонятная гадость ему угрожает? Перераспределить ресурсы так, чтобы направить их на борьбу с этой непонятной гадостью. А откуда их изымут — не важно. Да откуда угодно! На тебя с ножом лезут, великая картина Рафаэля висит на стене. Взял, ударил — всё! Картина, видите ли…
Короче, прихватизатор начинает перераспределять эти ресурсы — кардиологические, онкологические, какие угодно. Причем руководствуясь своими инстинктами — инстинкты-то прихватизаторские никто не отменил. А что ему говорят инстинкты? Не какой-то там высший разум, от которого он давно отказался за ненадобностью, а инстинкты, которые хорошо развиты. Они говорят, что дело худо и что нужны собственные возможности, финансовые и иные, на черный день. То есть нужна заначка. А ее надо добыть. А как ее добыть? Так, как ты умеешь.
Значит, в гораздо большей степени, чем обычно, начинают присваиваться эти ресурсы, которые изымаются из общественно необходимой сферы в сферу личного потребления. Наш представитель элиты только этим и занимался в предшествующую эпоху. Он потому и успешен, что он этим умело занимался. Он ничего другого не умеет, а это умеет. Но если в благополучной ситуации коэффициент изъятия мог быть, например, 50%, то в этой ситуации он будет 80%, 99%.
И совершенно не нужно быть вирусологом, или молекулярным биологом, или генетиком для того, чтобы понять то, что я говорю. Единственное, что лично для меня непонятно, — как это можно не понимать. Как говорил по этому поводу пушкинский Сальери: «Для меня Так это ясно, как простая гамма».
Значит, ресурсы будут перераспределяться. Конечно, будут выделяться и новые ресурсы на борьбу с коронавирусом. Но эти денежки будут распиливать в условиях обеспокоенности заначкой на черный день, то есть более интенсивно. Кроме этого, нельзя все свести к деньгам. Это любимое занятие современной элиты. Возникает какая-то сложная проблема — представители этой элиты говорят: «Ну возьмите деньги! Что мы можем? Мы можем дать деньги».
На деньги нельзя быстро построить новые качественные объекты. Сейчас пытаются всё освободить от лишних СНиПов. Часть из них сделана для того, чтобы можно было взятки брать за прохождение тех требований, которые выставили. Но часть-то действительно нужна, иначе всё на голову начнет падать.
И новых качественных специалистов быстро не обучишь. И так далее.
Поэтому перераспределяться в сторону коронавируса начинают все ресурсы: территории существующих медицинских учреждений, специалисты-медики других профилей и так далее, и тому подобное.
Но если эти ресурсы будут перераспределяться на коронавирус, да еще и вместе с частью финансовых ресурсов, как это может не повлечь издержек для тех сфер, откуда эти ресурсы изымаются? Как может этого не быть-то? Какую пользу это принесет борьбе с коронавирусом — вопрос отдельный. Но как это может не принести вреда для сфер, откуда ресурсы изымаются, — вот что непонятно. Ведь эти ресурсы выделялись зачем-то. Для того, чтобы в определенном объеме спасать людей от определенных напастей — инфарктов, инсультов и так далее. Чем больше ресурсы — тем больше спасенных. Конечно, это не линейная зависимость, но все-таки. А чем меньше ресурсов — тем меньше спасенных. И эластичность в такой системе очень ограничена.
Значит, надо просто уметь думать для того, чтобы понять, что перераспределение ресурсов в условиях, когда нужны не только простейшие ресурсы, они же денежки, но и иные ресурсы — инфраструктура, производственные мощности, кадры и так далее, — не может не породить ущерба для сфер, откуда эти ресурсы изымаются. А поскольку вдобавок будет иметь место суперраспил и непрофессионализм, то польза для борьбы с коронавирусом будет минимальная, а вред от перераспределения будет гораздо больший.
И когда ты приводишь эту неумолимую в своей логичности схему, тебе говорят: «Подумаешь, какие-то схемы, какие-то общие рассуждения! Где цифры, где доказательства? Где авторитетные суждения?» — «Согласно закону Ньютона, этот камень упадет на вас и разобьет вам голову». — «Пусть он мне ее разобьет! А то, что вы мне впариваете про закон Ньютона, — это все спекуляции и манипуляции!»
Ну что ж, поскольку мы имеем то, что имеем, то приходится отвечать на все эти восклицания. Мы здесь живем, в этой реальности. Она носит неотменяемый характер, и поэтому надо набраться терпения и по многу раз доказывать, что дважды два — четыре. И надеяться только на одно — что капли такого фактологического характера точат этот камень спесивого элитного непонимания всего, что находится за избыточно узкими «прихватизационными» рамками!
Вот я и начинаю обсуждать эти капли.
Женева, 11 мая 2020 года. На сайте организации UNAIDS (Joint United Nations Programme on HIV/AIDS) — так именуется объединенная программа ООН по борьбе с ВИЧ/СПИДом — опубликовано совместное заявление UNAIDS и Всемирной организации здравоохранения. В заявлении говорится очень много важного и конкретного. Там столько капелек конкретности, что мог бы все-таки этот камень спесивого непонимания каким-то образом поддаться их воздействию. Поэтому я зачитаю все.
Говорится следующее: «Согласно оценкам группы по моделированию, созданной Всемирной организацией здравоохранения и UNAIDS, если в ходе пандемии COVID-19 не будут приняты меры по предупреждению и устранению перебоев в работе медицинских служб и поставках медицинской продукции, то шестимесячная пауза в предоставлении антиретровирусной терапии в странах Африки к югу от Сахары может в 2020–2021 гг. увеличить смертность от СПИД-ассоциированных заболеваний, включая туберкулез, более чем на 500 000 человек. В 2018 г. число умерших в результате СПИДа в регионе оценивалось на уровне 470 000 человек».
То есть больше чем вдвое. Дальше говорится:
«Сбои в обслуживании могут быть вызваны самими различными причинами, и данные моделирования четко указывают на необходимость срочного принятия ответных мер местными сообществами и партнерами, поскольку из-за шестимесячного перерыва в предоставлении антиретровирусной терапии СПИД-ассоциированная смертность в регионе может фактически вернуться к показателям 2008 г., когда было зарегистрировано свыше 950 000 обусловленных СПИДом случаев смерти».
То есть сложатся эти дополнительные 500 тысяч и те 470 тысяч, которые сейчас есть. И будет примерно 950 тысяч — то есть то, что было 10 лет назад.
«Еще одним следствием такого перерыва может стать значительное повышение смертности на протяжении еще как минимум пяти последующих лет, в среднем на уровне около 40% ежегодно. Помимо этого, перебои в оказании помощи в связи с ВИЧ-инфекцией могут повлиять на показатели инфицирования ВИЧ в следующем году.
«Пугающая перспектива смерти полумиллиона жителей Африки от СПИД-ассоциированных заболеваний является шагом назад в историческим развитии», — заявил генеральный директор Всемирной организации здравоохранения д-р Тедрос Адханом Гебрейесус.
«Мы должны воспринять это в качестве тревожного сигнала о том, что странам необходимо искать способы бесперебойного оказания всех жизненно важных услуг здравоохранения. Некоторые страны уже предпринимают важные шаги по оказанию услуг в связи с ВИЧ-инфекцией, например, предоставляя людям возможность забирать запасы лекарств и других важнейших средств, включая комплекты для самостоятельного тестирования, из пунктов самовывоза, снижая тем самым нагрузку на медицинские службы и работников здравоохранения». Это слова Гебрейесуса.
Вам это не кажется уже трагикомическим? Люди начинают заниматься самовывозом и самолечением. Это еще хорошо. А в других местах и этого нет! И все это нужно для того, чтобы снять нагрузку на медицинские службы и работников здравоохранения. А почему надо снять? А потому, что их перебросили на другое — на COVID-19. Иначе зачем ее снимать-то?
«Мы со своей стороны должны обеспечить непрерывность глобальных поставок тест-систем и лекарственных препаратов в нуждающиеся в них страны», — добавил д-р Тедрос».
Должны обеспечить, но не можем, потому что все переориентированы на другое.
«В 2018 г. число людей (это всё заявление UNAIDS и ВОЗ — не маргиналов, не алармистов, не диссидентов. — Прим. С. К.), живущих с ВИЧ в странах Африки к югу от Сахары, оценивалось на уровне 25,7 млн человек, из которых 16,4 млн (64%) принимали антиретровирусные препараты. Теперь процесс их лечения может прерваться, поскольку службы помощи людям с ВИЧ-инфекцией приостанавливают работу или не могут распределять антиретровирусные препараты из-за перебоев в поставках или перегруженности другими задачами, будучи вынуждены параллельно участвовать в борьбе с COVID-19».
Вам говорят прямо, что происходит. Кого еще нужно слушать? Мало этих капель? Продолжаю цитирование.
«Пандемия COVID-19 не должна быть предлогом для снижения объема капиталовложений в борьбу с ВИЧ, — комментирует ситуацию Исполнительный директор UNAIDS Винни Бьянима. — Существует соблазн пожертвовать тяжело доставшимися завоеваниями в борьбе со СПИДом ради сдерживания COVID-19…»
Слышите?
«Существует соблазн пожертвовать тяжело доставшимися завоеваниями в борьбе со СПИДом ради сдерживания COVID-19, однако право на здоровье не означает, что можно бороться с одной болезнью за счет другой». Это слова Винни Бьянимы.
А что делать? Здесь что делать с «оптимизаторами»?
Продолжаю цитировать заявление UNAIDS и ВОЗ.
«При соблюдении режима терапии вирусная нагрузка пациента с ВИЧ снижается до неопределяемого уровня, благодаря чему он остается здоровым и не передает вирус другим. Когда пациент не может регулярно принимать антиретровирусные препараты, вирусная нагрузка увеличивается, вызывая пагубные последствия для здоровья, которые в конечном счете могут привести к смерти. Даже сравнительно короткая пауза в лечении чревата серьезным негативным воздействием на здоровье человека и его способность к передаче ВИЧ-инфекции.
В ходе исследования пять коллективов исследователей при помощи нескольких математических моделей проанализировали последствия ряда возможных сценариев приостановки мероприятий по тестированию, профилактике и лечению ВИЧ в результате распространения COVID-19».
Вы слышите?
«В рамках каждой модели (моделям этим я цену знаю, но тем не менее… — Прим. С. К.) оценивалось возможное влияние трех- и шестимесячного перерыва в лечении на смертность от СПИДа и заболеваемость ВИЧ в странах Африки к югу от Сахары. В случае шестимесячного перерыва расчетные показатели прироста случаев СПИД-ассоциированной смертности составили от 471 000 до 673 000, и это означает, что у мирового сообщества не будет шансов достичь намеченного на 2020 г. глобального целевого показателя смертности от СПИДа на уровне менее 500 000.
Более короткие трехмесячные перебои в лечении будут иметь меньшие, но все равно значительные последствия для ВИЧ-ассоциированной смертности. Спорадические перебои с выдачей антиретровирусных препаратов могут повлечь за собой несоблюдение режима лечения и привести к распространению устойчивости ВИЧ-инфекции к лекарственным препаратам, что в будущем может иметь долговременные последствия для эффективности лечения инфекции в регионе».
Значит, остановили лечение ненадолго, потому что все ресурсы перебросили на COVID-19, а за это время в организме выработалась нечувствительность к тем препаратам, к которым раньше была чувствительность. Вот что говорится. И тогда что вы дальше-то будете делать? Вы начнете опять давать препараты, которые уже не будут действовать?
«Перебои в оказании услуг могут также свести на нет достижения в области профилактики передачи ВИЧ-инфекции от матери ребенку. Начиная с 2010 г., благодаря широкому охвату матерей и детей услугами по профилактике и лечению ВИЧ, количество новых случаев ВИЧ-инфекции среди детей в странах Африки к югу от Сахары снизилось на 43%, с 250 000 случаев в 2010 г. до 140 000 в 2018 г. Ограниченное предоставление таких услуг на протяжении шести месяцев в связи с пандемией COVID-19 может привести к резкому росту новых случаев инфицирования ВИЧ среди детей, который может составить 37% в Мозамбике, 78% в Малави, 78% в Зимбабве и 104% в Уганде.
Другие значимые и чреватые ростом смертности последствия пандемии COVID-19 для борьбы со СПИДом в странах Африки к югу от Сахары включают в себя сокращение объема качественной медицинской помощи в результате переполнения лечебных учреждений, а также приостановку диагностических мероприятий по определению вирусной нагрузки, снижение охвата пациентов услугами по консультированию для соблюдения режима лечения и менее частую корректировку схем лечения».
Это же всего касается — не только СПИДа!
«Результаты исследования свидетельствуют о необходимости принятия срочных мер по обеспечению бесперебойного оказания услуг по профилактике и лечению ВИЧ во избежание роста ВИЧ-ассоциированной смертности и заболеваемости ВИЧ в период пандемии COVID-19. Приоритетными задачами стран являются укрепление систем снабжения и обеспечение непрерывного лечения уже получающих терапию лиц, в том числе за счет введения и усиления таких мер, как отпуск многомесячных запасов антиретровирусных препаратов, поскольку это отменяет необходимость частых плановых посещений медицинских учреждений в ходе лечения, снижая и без того чрезмерную нагрузку на системы здравоохранения».
Это курам на смех — отдать людям с соответствующим уровнем культуры использования лекарств эти лекарства «вперед» и сказать: «Не ходите в больницу, она перегружена. Лечитесь сами! Мы вам эти таблетки кинем, а дозу сами выберете.
«Каждая смерть является трагедией, — добавляет г-жа Бьянима. — Мы не можем бездействовать и допустить безвременную смерть сотен тысяч людей, в том числе молодежи. Я настоятельно призываю правительства принять меры к тому, чтобы каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок с ВИЧ регулярно получали запасы антиретровирусных средств, которые в буквальном смысле могут спасти им жизнь».
Я все это зачитал так подробно по нескольким причинам.
Первая причина — это само по себе вопиет. Там о детях речь идет, которых оставляют без помощи, которая может их спасти. И речь идет о колоссальном числе людей. Колоссальном!
Вторая причина — это говорят первые лица крупнейших организаций. Они бьют тревогу и прямо говорят, что все это произойдет из-за COVID-19.
Третья причина в том, что это касается отнюдь не только ВИЧ-ассоциированных заболеваний. Все то же происходит в сфере любых других заболеваний. Потому что логику отменить нельзя. Если резервных систем не существует (потому что действует оптимизационная схема) и нельзя быстро кинуть на новый участок фронта никакие резервные части (их попросту нет), а какие-то силы на этот участок все равно надо перебросить, то другие участки фронта оказываются оголенными. Туда идут удары. Так это называется на военном языке.
Аналогичное существует в экономике. Перекинули какие-нибудь деньги и рабочих с первого участка на второй, а с этим первым участком что делать? Где тонко, там и рвется.
Так же это существует в жизни. Озаботились слишком чем-то, на другое наплевали — оно и дало о себе знать. Так это везде, и так это происходит исходя из общих законов.
Могут сказать, что в условиях беды нам всем не до беспокойства по поводу обитателей Африки. Но это надо еще решиться сказать такое глобальному сообществу. И я же говорю не про Африку. «Не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе». Это не про Африку. Это про то, что происходит и у нас, и в мире. Везде.
Могут сказать, что тревогу бьют те, кто боится, что им начнут выделять меньше денег, это уменьшит их «распил». Есть это? Да, есть. И что? Это не отменяет их правды. Всегда во всех таких заявлениях есть сплетение корпоративного интереса и правды. Но это же не значит, что правды нет, что основные факты, которые сообщают UNAIDS и ВОЗ, фальсифицированы. Не фальсифицированы они! UNAIDS и ВОЗ, конечно, соответствующие ребята. Они вертятся и сквозь зубы что-то говорят. Но они не могут не говорить, потому что все это вопиет.
И, наконец, могут сказать: «Знаем мы это математическое моделирование! Что закажут, то и отмоделируют».
Правильно, все правильно.
Но, во-первых, «распил» идет везде. И в сфере борьбы со СПИДом он такой же, как в других сферах, — это просто константа нашей жизни. Поэтому вопрос же не в том, что они хотят спасти свой «распил». Распил есть процент от предоставляемых услуг. А непредоставление услуг чревато определенными вещами.
Во-вторых, они же не такие самодостаточные крокодилы, которые не слышат, о чем криком кричат их люди, работающие в Африке, и правительства Африки.
В-третьих, завтра об этом начнут орать газеты.
В-четвертых, математическое моделирование, конечно, проблематично. Но пренебрегать им тоже нельзя, потому что если мы начнем им пренебрегать, то уйдем в средние века. Тревожные заявления делают не только специалисты по борьбе со СПИДом из UNAIDS, которых можно обвинить в том, что они «тянут одеяло на себя», но и ВОЗ. А ВОЗ не все равно, на чем пилить? На «ковиде» даже удобнее.
И все же эти частности не должны замыливать глаз, затуманивать картину и обсуждаться отдельно от методологического значения приведенного мною заявления. В чем это значение? Крайне авторитетная инстанция (а ее ну уж никак нельзя обвинить в том, что она совсем не в теме и занимается общими рассуждениями) говорит о том же, о чем было ранее сказано на основе общих представлений и выкладок, которые носят неотменяемый характер.
Методологическое значение приведенного мною заявления также в том, что оно распространяется на все сферы здравоохранения. СПИД в Африке, а кардиология здесь, и онкология тоже.
Но если бы все сводилось к одному заявлению. Так нет же. Заявлений сходного типа — через край. Их делают разные врачи. И отнюдь не только на основании опережающего моделирования.
Конечно же, любое масштабное и загадочное событие вызывает разнокачественные отклики. COVID-19 является одним из наиболее масштабных и загадочных событий, очевидным образом затронувших судьбы миллиардов людей. Соответственно, это событие не может не породить очень разнокачественные отклики. И если мы смешаем их воедино, а этому способствует современная интернет-культура, то никогда ни в чем не разберемся.
Поэтому приходится не просто обсуждать, что именно сказано. Обсуждать приходится еще и то, кем именно сказано нечто, заслуживающее внимания. А как только начинаешь это обсуждать, приходится преодолевать колоссальную забывчивость, порожденную современной интернет-культурой. А также слабую осведомленность по поводу того, что касается даже очевидных событий, произошедших несколько лет назад. А что уж говорить о событиях, произошедших несколько десятилетий назад и не касающихся нашей актуальной истории. Поэтому я кое о чем напомню.
Людвиг Эрхард — христианский демократ, который имеет особые заслуги перед послевоенной Германией. Он был министром экономики в правительстве Конрада Аденауэра. И очень много сделал для того, что называется «немецким экономическим чудом».
Его политика привела к тому, что в 50-е годы XX века ФРГ вдруг резко рванула, что рост германского валового внутреннего продукта оказался самым высоким среди других стран Западной Европы, что резко отличалось от предыдущего послевоенного периода — после Первой мировой войны.
Эрхард сильно конфликтовал с Аденауэром, который ценил его независимость и компетентность. В 1963 году Аденауэр ушел на пенсию, и Эрхард сменил его на посту канцлера. Но, в отличие от Аденауэра, который был невероятным политическим долгожителем (он руководил ФРГ в течение 14 лет), Эрхард пробыл на посту канцлера всего 3 года.
В 1966 году его заставили уйти в отставку.
В 1967 году Эрхард основал Фонд Людвига Эрхарда, который действует вплоть до настоящего времени.
Умер Эрхард в мае 1977 года.
В течение 10 лет — от своей отставки до смерти — он, оставаясь депутатом бундестага, самым серьезным образом занимался своим Фондом. А потом им занимались другие авторитетные немецкие ученые и политики.
Фонд Людвига Эрхарда вручает медаль Людвига Эрхарда за успехи в области социально-рыночной экономики. А также вручает премии за успехи в сфере экономической журналистики. И так далее. И это всё — высокоценимые награды.
Я никогда не встречался со скептическими оценками деятельности этого фонда. Никто из мало-мальски авторитетных людей никогда не утверждал, что Фонд Людвига Эрхарда — это маргинальная конспирологическая затея, лишенная политической и научной респектабельности.
Господин Роланд Тихи является председателем Фонда Людвига Эрхарда с 2014 года. Он — высокостатусный немецкий журналист и общественный деятель. Тихи также очень уважают в берлинском Обществе Фридриха фон Хайека. Ему вручили медаль этого фонда.
Так кто такой Тихи? Это авторитетный западный ученый, эксперт и общественный деятель? Или это ковид-диссидент — ужасный, маргинальный, ничего не соображающий? Уже и в Обществе фон Хайека его награждают медалью. И фондом Людвига Эрхарда он руководит. Мало?
Он — авторитетный либерал-консерватор. И не менее авторитетный ученый. Поэтому вряд ли у наших западников появится желание назвать суждения господина Тихи болтовней никчемного маргинала-конспиролога.
Господин Роланд Тихи издает средство массовой информации, именуемое Tichys Einblick, что означает «Взгляд Тихи». Имеется в виду взгляд данного лица на происходящее.
Как следует и из самого названия этого издания, и из содержания информации, предоставляемой этим изданием обществу, господин Роланд Тихи зримо или незримо присутствует в каждой публикации издания под названием «Взгляд Тихи». И издание это было создано им именно для того, чтобы не смешивать собственные представления, которые предъявляются в этом издании, с представлениями, которые могут предъявляться в других изданиях, уважаемым автором которых является господин Тихи.
Дав такое развернутое пояснение по причине того, что никто ничего не помнит и ничто ни с чем не соотносит, я могу переходить к изложению информации, которая настолько впечатляет, что мне пришлось снабдить ее таким вот коротким комментарием по поводу того, кто именно предоставил эту информацию обществу.
9 мая 2020 года Tichys Еinblick сообщает, что, согласно данным источника из правительственных кругов Германии, борьба с коронавирусом привела к большему числу смертей в Германии, чем сам коронавирус. Главной причиной массовой смерти людей в связи с противодействием пандемии, по утверждению правительственного источника издания Tichys Einblick (а вряд ли кто-то сомневается, что у Тихи, который руководит Фондом Людвига Эрхарда, есть такие источники), является ограничительный режим в больницах, нацеленный исключительно на лечение коронавирусных пациентов.
Соответственно, как утверждает источник, приходилось преждевременно прекращать лечение сотен тысяч людей по всей стране. При этом сложно подсчитать точное количество смертей, вызванных этим преждевременным прекращением лечения, но источник, ссылаясь на внутренние данные правительственного источника, предполагает, что количество дополнительных смертей, вызванных коронавирусным экстазом, — от 5 тыс. до 125 тыс. человек.
В первую очередь речь идет о погибших в результате ковидного экстаза пациентах со злокачественными новообразованиями или с онкологией, которую еще не диагностировали. Отмечено также резкое снижение приема в больницах ФРГ людей со случаями инсультов или инфарктов.
При этом на момент беседы господина Тихи с источником от коронавируса в Германии умерло около 7,5 тысяч человек.
Так значит, не об одной Африке идет речь! И неужели кто-то считает, что Германия является особо неблагополучной страной, где и ресурсов слишком мало, и перераспределение осуществляется особо безалаберно? Ведь это очевидным образом не так. А значит…
Я не медик и не чиновник немецкого или любого другого министерства здравоохранения. У меня нет и не может быть своей информации по этому поводу. Но я высказал — не сейчас, а раньше — гипотезу по поводу того, что коронавирусный экстаз может породить большую беду в виде роста смертей от заболеваний, которыми страдают люди, оказавшиеся ущемленными в том, что касается их лечения. Притом, что это ущемление порождено не неумолимой зловещей необходимостью, а именно этим коронавирусным экстазом, природу которого я описал.
Теперь эта моя гипотеза оказывается подтверждена оценками самых разных медиков и авторитетных экспертов, располагающих необходимой информацией. То, что я процитировал, — малая толика таких авторитетных оценок!
Авторы этих оценок — таких, которые дает ООН, таких, которые дает ВОЗ, таких, которые дают профессиональные врачи из Швейцарии, Франции и так далее, таких, которые дают различные общественные объединения, весьма авторитетные, имеющие крупные заслуги в сфере здравоохранения, — никогда не используют непроверенную информацию. Мы это проанализировали. И они являются авторитетными специалистами именно в сфере лечения определенных заболеваний — СПИДа, кардиологии, онкологии и так далее. Поэтому они обладают необходимыми сведениями.
Еще раз обращаю ваше внимание на то, что в приведенном мною случае речь идет о Германии, где ситуация со здравоохранением относительно благополучна.
Теперь представим себе, что эта оценка справедлива. У нас есть все основания для того, чтобы настаивать на этом. Но давайте не будем на этом настаивать, а просто спросим себя: «Что, если это так?»
Если это так (подчеркну еще раз, что я говорю лишь «предположим это», но что для таких предположений есть существенные основания), то речь идет (если это так!) о сознательном массовом уничтожении ни в чем не повинных людей.
Поскольку немецкий правительственный источник в виде минимальной оценки числа умерших от преждевременного прекращения лечения называет 5 тысяч, а еще говорит о том, что смертность от неполучения регулярных процедур оценивается в 3,5 тысячи человек, это означает, что минимальное число жертв коронавирусного перераспределительного экстаза — 8,5 тысяч. Немцы — люди точные. А число жертв самого коронавируса — 7,5 тысяч. То есть на тысячу меньше.
У кого-то есть какие-то доказательства того, что за счет подобного перераспределительного экстаза было спасено огромное число людей? Честь и хвала героизму рядовых врачей. Но о каком спасении вы говорите? С помощью чего — аппаратов искусственной вентиляции легких? Но вы же уже знаете, что этого нет. И не может быть.
По-настоящему интенсивная медицинская помощь людям, тяжело заболевшим от коронавируса, носит, мягко говоря, среднеэффективный характер. Это постоянно обсуждается — и когда говорят о недостаточной эффективности искусственной вентиляции легких, и когда говорят о том, что нет вакцины, и когда говорят, что нет других заточенных под коронавирус медицинских процедур, обеспечивающих спасение больных, которые по-настоящему тяжело заболели от коронавируса. И когда говорят, что этот коронавирус — это спусковой крючок, начинают работать другие заболевания, а от них нельзя лечить, потому что… Смотри выше.
И, наконец, более чем проблематично спасение людей от тяжелых инфекций с помощью их помещения в неинфекционные лечебные заведения. А поскольку помещаются в эти заведения очень разные люди, то нахождение в этих заведениях вовсе не обязательно является спасительным, оно может иметь и прямо обратный характер. Какому-то вору надо увеличить число людей, которых он будет лечить от коронавируса, чтобы забрать денежки за это. Он ставит диагнозы на основе невесть чего. Как мы уже знаем, эти диагнозы не всегда правильные. И дальше человека помещают в неприспособленные для этого помещения, а там он заболевает. Говорят: «Видите, наш диагноз правильный». Что, такого не бывает?
А ну как выяснится, что помещение больных в перепрофилированные заведения оказалось малоэффективным и высокоиздержечным, что тогда? Тогда речь идет о том, что коронавирусный экстаз, порожденный самыми разными причинами, породил издержки в виде гибели огромного числа ни в чем не повинных людей, жизни которых положены на алтарь этого экстаза, а не спасения от коронавируса.
Но разве такое принесение жертв на некий алтарь не является преступлением? Так почему нет расследования, в котором факт этого преступления будет или подтвержден, или опровергнут? И что произойдет в случае, если это расследование подтвердит факт преступления?
Если бы погибшие были жертвами терроризма, а не вот этого экстаза, то это породило бы колоссальный общественный взрыв. Где подобный взрыв, порожденный заявлениями авторитетного господина Тихи? Где взрыв в ответ на заявление ЮНЭЙДС и Всемирной организации здравоохранения? Где подобный взрыв в ответ на заявления авторитетных европейских или американских врачей?
И, повторяю, вряд ли кто-то считает, что только Германии касаются подобные обвинения в том, что вполне может быть квалифицировано как массовые врачебные преступления. Поскольку смерть массово наступает в результате отказа от оказания квалифицированной медицинской помощи.
В частных беседах наши врачи называют колоссальное количество смертей, наступивших в результате того, что квалифицированная медицинская помощь не была оказана. А не была она оказана именно в связи «ковидным» экстазом и перепрофилированием медицинских учреждений. Но почему об этом говорится только в частных беседах? Ведь необходимо осмысление не только самого COVID-19, но и человеческого содержания тех, кто мог бы скорректировать те тенденции, которые я называю «ковидным» экстазом.
Разве консолидированная реакция представителей врачебного сообщества не могла бы обеспечить такой коррекции? Так почему этого не произошло? Скажут: «Потому что бюрократии плевать на такую реакцию».
Во-первых, это не вполне так.
А, во-вторых, эта реакция могла бы как минимум спасти общественную репутацию нашего врачебного сообщества. А также то, что в иные эпохи называлось честью, достоинством этого сообщества, его верностью отмененной клятве Гиппократа.
Но не будем столь высоко возноситься в моральные и экзистенциальные выси. Обсудим хотя бы репутацию.
Наша элита не понимает, чем чревато обрушение этой репутации? И иных общественных репутаций?
Она не понимает, что в каждом доме обсуждают результаты так называемого дистанционного образования?
Что почти у всех граждан России есть знакомые врачи, которые уж своим-то знакомым рассказывают все по полной программе?
Что у нас на глазах осуществляются бредовые административные действия типа спектаклей, в которых каждый зритель, пришедший в театральный зал, будет окружен радиусом безопасности в два метра?
А каждый клиент, приходящий в парикмахерскую, должен находиться как минимум в полутора метрах от стригущего парикмахера?
Пусть что-то из всего этого отчасти выдумано или преувеличено. Это ничего не меняет по существу. Но ведь не все же выдумано и преувеличено! И мы видим это каждый день.
Мы раз за разом слышим официальные указания — выплатить врачам необходимые деньги, переведенные на счета тех, кто должен выплачивать. Такое указание не должно повторяться. Оно должно быть сделано один раз. Общество не должно слышать повторов. Потому что когда оно слышит, оно понимает, что эти указания раз за разом не выполняются. А что это означает? Вы верите всерьез, что это не вызывает в обществе никакой негативной реакции?
Повторяю, мы на сугубо официальном уровне слышим о том, что указания по определенным выплатам (прежде всего врачам) даются и не выполняются. Потому что, если они выполняются, то указания не надо давать снова и снова. А они даются снова и снова.
А почему эти указания не выполняются? Потому что, позволю себе эту дерзкую гипотезу, те, кому эти деньги перечислили для выдачи врачам, уже украли эти деньги. Причем украли их полностью. А что, у кого-то есть другие варианты объяснения происходящего? Мы слепые и глухие? Мы живем на Венере? У нас внутри чип под названием «моральный кодекс строителя капитализма»? Какие есть другие объяснения происходящего? Я ни на чем не настаиваю. Я просто предлагаю свой вариант, а никто не предлагает других.
Итак, мой вариант состоит в том, что деньги были перечислены тем, кто до врачей их доводить не может и не хочет. Потому что денежки — «тю-тю».
И когда тютюшникам говорят «платите», они ухмыляются и пожимают плечами. Последствия таких ухмылок и пожиманий плечами очевидны. И называются они не социальный взрыв. Всё, поверьте, намного хуже. Такие последствия называются «полная дисфункция системы».
При подобной дисфункции система побуждает общество к невыполнению всего, что эта система вменяет обществу.
(Продолжение следует.)
https://rossaprimavera.ru/article/fa3ddb27
24.06.2020 Коронавирус — его цель, авторы и хозяева. Часть IV — окончание
Покамест это вопиющее обстоятельство, суть которого в том, что COVID-19 является прежде всего крупнейшей операцией по окончательному расчеловечиванию людей, не столь очевидно для самих этих людей
Танец смерти. XVI в.
У Экзюпери в «Маленьком принце» король говорит этому самому принцу: «Я тебе приказываю стоять».
Принц отвечает: «А я не хочу стоять».
Король, услышав это, говорит: «Тогда я тебе приказываю сидеть».
Этот король намного лучше управляет поведением принца, чем наша система — поведением граждан. Потому что когда граждане говорят системе, что они будут гулять, поскольку абсолютно не верят распоряжениям системы, запрещающей им это делать, то система не говорит: «Ну, тогда гуляйте». Она продолжает запрещать гулять — и видит толпы на улицах.
Так что дальше? Стихийная общественная самоорганизация в условиях подобной дисфункции системы? К чему это приведет? Что это породит в умах, душах и конкретном поведении граждан, побуждаемых системой к подобному пофигизму? Этот пофигизм будет распространен на всё? А что произойдет при любом событии, требующем, чтобы система реально мобилизовала хоть на что-то граждан? Как она это будет делать в условиях полной дисфункции, которую она себе наработала в ходе ковидного экстаза?
Итак, всё это совершенно неприемлемо и требует скорейшего изменения. Но я не понимаю, как в той же ситуации невыплаты медикам можно обеспечить коренной перелом без привлечения виновных в невыдаче к уголовному наказанию. Причем речь должна идти о достаточно резких и достаточно массовых привлечениях. Иначе такие заболевания врачевать невозможно. Но для того чтобы их таким образом врачевать, нужно иметь в качестве врачей, лечащих заболевание под названием «хамское воровство», людей, достаточно решительных, дееспособных и не зараженных тем же самым заболеванием под названием «хамское воровство». Причем их должно быть достаточно много. И у них должны быть соответствующие полномочия.
А этих людей, во-первых, нет в том смысле, что система доступа к ним не имеет. Система этих людей чурается, боится, не понимает, пытается на свой манер интерпретировать их поведение, и она вопиющим образом чужда всему, что таких людей мотивирует.
А, во-вторых, сами эти люди с такой системой несовместимы. Это как раз то, про что говорил Ленин: «Или вши победят социализм, или социализм уничтожит вшей!»
Этой системе нужен определенный работник. К примеру, врач, который мотивирован вовсе не страстным желанием лечить людей, а мотивирован чем-то другим. Или ничем не мотивирован. И проявляет при соприкосновении с системой два качества (помните Молчалина, который говорит про себя, что у него талантов «два-с: умеренность и аккуратность») — предельную покладистость и определенную умелость в том, что касается соучастия в откатах, в оформлении соответствующей документации, в выдаче соответствующих показателей.
Но такой врач, если вы заболеете, вас не вылечит.
А такой учитель вашего ребенка не выучит. И так далее.
Тот, кто может и хочет работать, не будет лакействовать, не будет проявлять понятливости в том, что касается откатов. То есть он будет для этой системы являться не желанным трудящимся элементом, а опасным изгоем.
Если раньше руководитель крупной структуры играл в политические игры, один его зам воровал, а другой работал и обеспечивал работу, то теперь всё не так, всё намного хуже. Раньше — я имею в виду в позднесоветский период. Я это всё наблюдал.
А тот, кто и откаты правильно обеспечивает, и ведет себя надлежащим, то есть лакейским, образом, не может качественно работать, понимаете? Он вообще не может качественно работать. Он не может ни качественно воевать, ни качественно лечить, ни качественно учить, ни создавать высококачественную технику.
В лучшем случае он будет временно оседлывать тех, кто может работать качественно, в виде такого мелкого начальника. Но поскольку эти люди по определению должны располагать человеческим достоинством наряду с профессиональными качествами, то они будут тихо уходить, поскольку, как ни странно, для таких людей есть куда. Хотя бы на собственный огород. Или же они будут ломаться. А в сломленном состоянии они не могут обеспечивать то, что призваны обеспечить. Вот ведь в чем трагедия.
Эта сломленность еще опаснее, чем действия так называемой административной системы. Которая по отношению к советской стала резко хуже (по поводу советской рекомендую посмотреть фильм Хейфица «Дорогой мой человек» с Баталовым в главной роли) и безумно разрослась. Сегодняшняя отчетность, безумие этой отчетности не имеет никаких аналогов в советской эпохе. Это безумие увеличилось в сто раз, как увеличился и бюрократический аппарат, про который всегда говорили, что он раздут, а теперь он стал и иным по качеству, и гораздо более объемным, рыхлым, а также специфическим.
Эта система нагрузок не выдерживает. Она может существовать в относительно благоприятных условиях. Но как только возникает беда, винтики, из которых эта система состоит, обнаруживают свое человеческое содержание (как некоторые из них обнаружили свое содержание в октябре 1941 года). А обнаружив паскудное содержание, а именно трусость, доходящую до паники, вороватость и вопиющую некомпетентность, они систему разрушают.
Вот тут-то и должно было сработать профессиональное сообщество. Или совокупность профессиональных сообществ. Тут-то и должна была включиться хотя бы корпоративная честь. В сталинскую эпоху эту честь защищали и промышленники, и военные, и академики, которые, говоря прямо в глаза и Сталину, и Берии, и другим, что именно представляет собой правильное решение, а что является аналогом «ковидного» бреда, то есть административным бредом. Мне моя мать об этом говорила: последняя фраза, которую они, разлагаясь (имеется в виду советская номенклатура), все-таки еще слышат и способны воспринять: «Не мешайте нам работать». Это они еще слышат. А сегодняшние — нет, они над этим смеются.
И в хрущевскую, и в брежневскую эпоху академики умели вести себя не по-лакейски. Сахарова так и не изгнали из Академии наук. А попытки были. Он остался академиком.
Так какая же катастрофа — моральная, профессиональная и иная — произошла теперь? Что стало ее источником? Страх потерять зарплату? То есть диктатура золотого тельца оказалась гораздо более раздавливающей, чем иные диктатуры?
Я убежден, что и сейчас масса людей выполняют свой профессиональный долг. И что в противном случае было бы еще в тысячу раз хуже. Но это не отменяет того факта, на который я обратил внимание. Этот факт уже очевиден. И сведения, с которых я начал свою передачу, это капля в том море глобального маразма, которое — рано или поздно это придется признать — порождено вопиющим оскудением человечества. Регрессом этим самым. Опаскудиванием не отдельных групп, а чего-то неизмеримо большего.
Чем больше накапливается этого оскудения, этого маразма, а он в определенном смысле накапливается стремительно в условиях беды, тем больше наглеет система. Она становится и трусливее, и безумнее, и тупее, и разнузданнее. Она ничем не может управлять, но ей мнится, что она окончательно подомнет под себя ничтожное человечество, впавшее в маразм, вставит в него чипы, электронику, генетику, неизвестно что еще — и неизмеримо возвысится над презираемым быдлом. Вот тогда-то заживем!
Про одного министра одно высокое лицо говорило: «Мы спасаем его от мятежа против него». Спрашиваешь: «А кто мятежник?» Это высокое лицо отвечает: «Как кто? Его подчиненные — все». То есть министру не нужны подчиненные. И так во всех сферах. Всюду это аутоиммунное заболевание. То, что Маркс называл превращенной формой. Бюрократия (и власть в целом) стремится превратиться, понимаете? Она стремится сделать так, чтобы кафедре не нужны были студенты, врачам — больные, военным чиновникам — армия, учителям — школьники. Вот это превращение, оно же назревает! И внутри него — эта мечта о чипах, электронике, паспортах, чем-нибудь еще. Делать ничего не могут, перепуганы насмерть, не понимают ничего. Как говорилось в советскую эпоху, «нужен интеллект от Баха до Фейербаха, а имеет место интеллект от Эдиты Пьехи до иди ты на три буквы»… Но Эдита Пьеха — это еще что-то. А теперь уже остались только три буквы.
Даже если рядом с вот этим морем маразма, оскудения и всего прочего, смердящим так, что впору говорить об инферно, о конце времен, имеется и нечто другое, сохраняющее реликты человеческого достоинства и человеческой ответственности, то это другое всё время умаляется, а маразм ширится и становится все более ядреным.
Коронавирус, с одной стороны, всё это являет с вопиющей очевидностью, а с другой стороны, вполне может содействовать определенным амбициям примитивных, но достаточно мощных социальных хищников, упивающихся вседозволенностью, порожденной маразмом тех, кто пасует перед хищниками, маразмируя всё больше и больше в силу своей ничтожности.
Я не помню, как вела себя верхушка Академии наук, когда ее сводили на нет? Она что, хоть как-нибудь дергалась? Она выясняла, у кого останутся денежки хоть какие-то и всё прочее. Как же это всё пало! Не только с эпохи Вернадского или Павлова, но и с эпохи Ландау и других. Как оно пало!
Как когда-то говорил Василий Макарыч Шукшин: «Что же с нами происходит?»
Может быть, надо попытаться ответить на этот вопрос?
Потому что чудовищность происходящего с нами не столь загадочна, как это кому-то кажется. Она описана давно и имеет разные названия. Она именуется «сон на бегу» как основополагающий способ жизнедеятельности механистичного или одномерного человека. То есть человека, которого Маркс называл отчужденным от своей родовой сущности.
Поскольку отреагировать на беду может только родовая сущность, находящаяся внутри человека (она же то, что в религии называют искрой божьей), то любая беда в условиях отчужденности этой сущности, которая должна реагировать, может только усилить общественный сон. Бормочут во сне про всё — про то, как «всех сметем», про то, как сейчас «всё закончится», про темные силы, которые нас злобно гнетут. По поводу всего этого бормочут во сне. И бегут при этом невесть куда, то есть в пропасть. Общественный сон — это то, что является главной опасностью, обнаруженной в рамках нынешней ситуации. Она обнажена «ковидом». Это заболевание. Эта штука пострашнее, чем COVID-19.
Я по памяти прочту Твардовского («Теркин на том свете»):
Вечный сон. Закон природы.
Видя это всё вокруг,
Своего экскурсовода
Теркин спрашивает вдруг:
— А какая здесь работа,
Чем он занят, наш тот свет?
То ли, се ли — должен кто-то
Делать что-то?
— То-то — нет.
В том-то вся и закавыка
И особый наш уклад,
Что от мала до велика
Все у нас руководят.
— Как же так — без производства,
Возражает новичок,
—Чтобы только руководство?
— Нет, не только. И учет.
В том-то, брат, и суть вопроса,
Что темна для простаков:
Тут ни пашни, ни покоса,
Ни заводов, ни станков.
Нам бы это всё мешало —
Уголь, сталь, зерно, стада…
— Ах, вот так! Тогда, пожалуй,
Ничего. А то беда.
Это вроде как машина
Скорой помощи идет (к вопросу о ковиде. — С. К.)
Сама режет, сама давит,
Сама помощь подает.
— Ты, однако, шутки эти
Про себя, солдат, оставь.—
Шутки! Сутки на том свете —
Даже к месту не пристал.
Никому бы не мешая,
Без бомбежки да в тепле
Мне поспать нужда большая
С недосыпу на земле.
— Вот чудак, ужели трудно
Уяснить простой закон:
Так ли, сяк ли — беспробудный
Ты уже вкушаешь сон.
Что тебе привычки тела?
Что там койка и постель?..
— Но зачем тогда отделы,
И начальства корпус целый,
И другая канитель?
Дальше этот «Вергилий», сопровождающий Теркина по аду, говорит, что невозможно ничего сделать, чтобы сократить, — надо увеличить. Создать комиссию по сокращению — значит увеличить численность бюрократии.
От иных запросишь чуру
—И в отставку не хотят.
Тех, как водится, в цензуру
—На повышенный оклад.
А уж с этой работенки
Дальше некуда спешить…
Всё же — как решаешь, Теркин?
Теркин что отвечает?
— Да как есть: решаю жить.
Это решение — решение жить — надо суметь принять. То есть проснуться.
А когда вот такой общественный сон, вечный сон из «Теркина на том свете», то спит и каждый отдельный социальный атом, он же механистичный человек, он же одномерный человек, он же постчеловек и так далее.
В условиях беды такой человек, не имея возможности соединиться с сущностью, которая может откликнуться на беду, еще глубже засыпает и еще лихорадочнее бежит куда-то во сне. При этом он всё время спрашивает: «А куда мне бежать во сне? Дайте рекомендацию!»… «Когда-то я заблуждалась и выбрала Ельцина. А теперь я хочу сделать правильный выбор. Куда мне бежать во сне?» Ей говорится: «Милая (или милый, не важно), надо проснуться!» Но это вызывает огромное отторжение. Проснуться — значит нащупать связь со своей человеческой сущностью, поговорить с нею, признать и пережить правду, что далеко не безболезненно. И после этого начать действовать. После. А действие до этого есть катастрофический сон на бегу.
Человек, отчужденный от своей сущности, лишен энергии настоящей, позволяющей ему действовать. Созидательной энергии. Он может говорить о том, что он что-то сделает. Но делать он ничего не может. Это как в анекдоте про дистрофиков: «Ветра не будет — пойдем по бабам». У него бензина нет, а он куда-то хочет ехать, и обсуждает, куда. А бензин-то где?
А если он даже и начнет действовать, вооружившись энергией, накопленной в собственном подполье (в подсознании, в сфере инстинктивного), — то будет еще хуже. Он просто прикончит и себя, и других.
В следующих передачах я обязательно обсужу специфику политической ситуации в России, порожденную коронавирусом. А также всё, что касается возможности некатастрофического развития этой политической ситуации.
Но ведь нельзя всё к этому сводить — к тому, как вот такой человек что-то будет делать. Да, необходимо это учитывать. Необходимо, но недостаточно. Нужно действовать во имя изменения.
В конце 1980-х годов один очень умный человек, с которым я беседовал в одной из горячих точек, сказал мне: «Это общество ням-ням, которое сможет зарезать один волк». Он имел в виду Александра Николаевича Яковлева.
Так вот, если это рассматривать не как частное высказывание, а как некую общезначимую метафору, то обсуждать судьбу овец, порожденную катастрофической ситуацией, бессмысленно. Потому что у овец нет судьбы. И их зарежет тот или иной волк. Обсуждать можно только то, что отличает человека от овцы. А отличает его обладание человеческой сущностью.
Если человек с ней соединится, то он не будет овцой. И он не будет спать на бегу. Он проснется. Как только он проснется, возникнут самые различные возможности ответа на вызов. В противном случае их нет. Только не путайте ваш сон о том, что вы проснулись, с настоящим просыпанием.
Мой вывод: то, что раскручивается вокруг коронавируса, адресовано человеку как таковому. Я еще буду это доказывать. Его, человека, или добьют, окончательно превратив в ничто, лишенное души и духа, или же человек воспрянет и станет искать возможность обретения того, что у него было отнято, — этой самой сущности. Остаться при своих он не сможет, хотя ему очень хочется. В полусне он не проживет. Его либо до конца загонят в этот ад ничтойности, либо ему придется оттуда полностью мучительно вырываться.
Соответственно, всё делится на три крупных подкласса, первый из которых борется за сохранение того, что есть, второй готовится к тому, чтобы окончательно и бесповоротно стать этим «ничто» или оскотиниться, а третий ищет чего-то, отличающегося от самораздавливания (не самоизоляции, а самораздавливания) и судорожного желания остаться при том, что было до коронавируса. Вот это третье и есть соединение со своей сущностью. Потому что можно, конечно, самораздавиться до конца, просто в слизь, в ничто. И можно, конечно, орать: «Хочу, чтоб было, как прежде! Не смейте трогать!» Но и то, и другое бессмысленно. Слишком велик масштаб того системного бедствия, которое именуется «коронавирус».
Горькая ирония по поводу самоизоляции уже превратилась в то, о чем говорил когда-то Городничий в гоголевском «Ревизоре»: «Чему смеетесь? — Над собою смеетесь!» Но почему-то все вариации на тему «само-» (самоизоляция, самолечение и всё прочее) не содержат того главного «само-», вокруг которого всё вертится, — самораздавливания.
В фильме «Вокзал на двоих» один из героев говорит проводнице, которую он собирается «оприходовать»: «Быстренько, быстренько, сама, сама, сама!» (имеется в виду «раздевайся, ложись в койку»). Вот те, кто сейчас всё делают, хотят, чтобы «быстренько, быстренько, сами, сами, сами» раздевались. И поэтому не только не преодолевают общественную панику по поводу коронавируса, что должно бы было быть. Они запугивают всеми возможными методами.
Я понимаю, что борьба за сохранение тех человеческих остаточностей, которые позволяла сохранять прежняя, докоронавирусная колея, конечно, лучше готовности покорно самораздавиться. Но я подчеркиваю, что такая борьба за сохранение прежнего абсолютно несоразмерна происходящему.
Спящий человек, или, точнее, псевдочеловек, находящийся в состоянии глубочайшей обесточенности и способный выйти из этого состояния, только мобилизовав свою остаточную озверелость, в итоге смирится с предложенной ему самораздавленностью. Или сразу, или после подавления. И сколь бы сомнительной ни была борьба за обретение отнятой человечности — сомнительной в силу своей рафинированности, своей адресованности меньшинству, своей избыточной требовательности, — победоносных альтернатив такой борьбе не существует. И скоро в этом все убедятся. Всё остальное — это шумный, бойкий, но скорый проигрыш.
Но покамест это вопиющее обстоятельство, суть которого в том, что COVID-19 является прежде всего крупнейшей операцией по окончательному расчеловечиванию людей, не столь очевидно для самих этих людей.
Люди отказываются понять, что означают, например, особые условия, которые они должны выполнять, отрекаясь от того, от чего человечество не отрекалось никогда. Например, от абсолютно значимых для подлинно религиозных людей, к которым я не отношусь, коллективных религиозных практик. Что значит от них отказаться? Или от общезначимого для всех людей, начиная с момента их отделения от природы и выхода из звериного состояния, захоронения предков.
Кстати, кто-нибудь осознает, чем отличается сожжение трупов во время холеры от того, что сейчас осуществляется в связи с COVID-19?
Источником холеры является кишечная инфекция, вызванная определенными бактериями. Тут важно, что именно бактериями! А бактерия очень сильно отличается от вируса. Бактерия крупнее вируса — если ее сравнить с арбузом, то вирус — это комар. Таково примерное соотношение по величине. И бактерия совсем иначе функционирует.
Она является полноценным живым организмом, способным самостоятельно реализовывать жизненные функции. Она живет и размножается в другом организме. Но она обладает автономностью по отношению к этому организму.
Человек может жить при том, что в нем живут колонии бактерий. Бактерии не могут при этом залезать в клетки человека. Они слишком велики и самостоятельны.
А вирус не может жить, не залезая в живую клетку.
Бактерии, например, прекрасно распространяются в питательных бульонах.
А вирус может продолжать функционирование только в живом субстрате, состоящем, например, из куриных эмбрионов. В этих живых эмбрионах вирус может существовать. А в бульоне, который очень притягателен для бактерий, он существовать не может.
Бактерии, повторяю, в мертвом субстрате существовать могут. А поскольку холера — это заболевание, порожденное бактериями, то трупы сжигали.
Но коронавирус порожден вирусом, который по ряду свойств диаметрально противоположен бактерии. Можно не знать эти свойства, но нужно знать, что это вирус.
То есть нужны хоть какие-то разъяснения по поводу того, почему нельзя захоранивать близких, которых всегда надо с почетом захоранивать, из уст авторитетных специалистов. Я лично не берусь выносить тут вердикты. Но то, что человека в приказном порядке на уровне отдельных стран и чуть ли не на глобальном уровне начинают отучать от многого, что составляло ядро собственно человеческой жизни (ритуальное захоронение близких явно находится в этом ядре), — достаточно очевидно.
Есть американский фильм, где отец всё время препятствует парню, про которого он не знает, он заражен или нет, который пытается поцеловать его дочь. Он бьет этого парня, отбрасывает и так далее. Потом, наконец, парень входит в их дом и говорит: «У меня есть свидетельство о вакцинации. Могу я войти?» «Да, — говорит отец, — пожалуйста!» И они танцуют. Это будет хороший брак потом?
Вы можете отменить все социальные практики человеческие или поселить в сознание людей страх перед осуществлением этих практик. Но что будет потом? Человек — животное социальное. Вам эту социальность разрушили до конца — что будет потом? Что такое жизнь в самоизоляции, в этом одиночестве, с постоянным страхом, как бы чего не вышло и как бы кто-нибудь из тех, кто рядом, вам бы вреда не принес? Вы не понимаете психологических, антропологических, экзистенциальных последствий?
Так что придется или очень существенно поднапрячься и с болью вырываться из капкана, возвращая себе отнятую сущность, или отказываться от нее до конца. Дергаться по поводу остаточных проявлений этой сущности — можно и должно. Слышите меня? Можно и должно! Но это занятие, которое наверняка выберет для себя бо́льшая часть частично поврежденного человечества, в стратегическом плане бесперспективно. И это неопровержимо докажет ближайшее будущее.
Но при всем фундаментальном значении именно этого коронавирусного обстоятельства есть и другие обстоятельства, более очевидные и крайне существенные.
И я был бы пижоном, если бы отказался их очень подробно обсудить.
(Продолжение следует.)
https://rossaprimavera.ru/article/29f5cc0f