Автор: Проханов А.А.
Миростроительство Категория: Как в СССР думали и действовали
Просмотров: 384

24.12.2015 Статья 1990 года, ставшая манифестом газет «День» и «Завтра»

 

Второй раз за столетие мы переживаем трагедию централизма. В одночасье, усилиями партий, рухнул монархизм, империя осыпалась нам на голову грудой обломков. В гражданской войне, в горниле социальной: утопии, в попытках воссоздать элементарные структуры управления на обширных пространствах, мы потеряли дворянскую элиту, хрупко нарождавшееся гражданское общество, рафинированную культуру и создали вновь централизм тотального сталинского образца. На разрушении централистской идеи и на воссоздании её мы потеряли шестьдесят миллионов своих соотечественников. Теперь мы вторично волею провидения и его земных адептов вписываемся в эту отточенную, как лезвие, спираль; подставляем свои бритые беззащитные шеи.

Разрушение централизма, а вместе с ним государства происходит по выверен­ному алгоритму, словно вся программа занесена на перфокарту и последовательность операции, её ритмы и сроки, есть результат рациональных, основанных на огромном потенциале усилий.

Вот параграфы этой программы.

Параграф первый

Была сметена интегрирующая социалистическая идеология, исключен из развития коммунистический идеал, отвергнуты стратегические цели, которые из будущего формировали наше настоящее, объединяли нас в общий социум, примиряли противоречия, доставшиеся из прошлого. Этот грядущий идеал, отдаленная почти в бесконечность "цель-мечта" проявлялись в обыденной жизни множеством установок; форм коллективного поведения, скрепляющих нас в единое государство и общество. Истребление .идеологии лишило народы общего будущего, вызвало мгновенный рост национальных идей и вер, которые разрывают нас в необратимых центробежных усилиях. Сегодня мы — взорванная, разбегающаяся галактика с чёрной пустотой в центре.

Параграф второй

Была предпринята и успешно осуществлена атака на централистские структуры, которые своими жесткими, негнущимися двутаврами скрепляли пространственную громаду государства, держали непомерную тяжесть окраин, позволяли в час кризиса концентрировать колоссальный потенциал. Сегодня эти структуры сломаны, и мы превращаемся в груды обломков, где хребты трутся о пустыни, а по равнинам расползаются пропасти.

"Слом командно-административной системы" на практике привел к разрушению экономики, сделав ее абсолютно неуправляемой, породил управленческий хаос, привел к деградации целых отраслей хозяйства. Сегодня наша экономика — это огромная грохочущая машина с вырванными из пазов валами, содранными колесами и шестернями. Всё это еще продолжает греметь и вращаться в коробе государства, но уже ничего не вырабатывает, кроме скрипа и грохота, и никто не решается заглянуть в ее истерзанное нутро.

Армия — наднациональная, единый котел интересов, забот, задач; единая техносфера, единая, пронизывающая всё государство, служба, армия, своей традицией связывающая прошлое с настоящим, старика с, юнцом, — гарант стабильности и суверенности. Школа драгоценного централистского опыта, позволявшего не просто выиграть ужаснейшую войну, противо­стоять давлению великой американской империи, но и осуществить колоссальные научно-технические 'программы, толкающие нас в. цивилизацию XXI века. Армия сегодня истребляется, как колонны в афганских ущельях. Поджигаются головные и хвостовые машины, и застывшую, утратившую движение махину начинают планомерно сжигать. Парализованный в своих действиях генералитет, доведенные до умопомрачения личный состав и младшее офицерство превращают армию в недвижную деморализованную громаду, лишают её основных оборонных функций.

Партия, казавшаяся единой; пронизывающая своей нервной тканью всю непомерную мускулатуру страны, примиряющая в своих недрах этнические, сословные, профессиональные, мировоззренческие противоречия, — партия сегодня не может быть консолидирующей силой, ибо сама деконсолидирована, рассечена на отрезки фракций, наполнена усобицей. "Социал-демократы" стремятся к идеалу либеральных европейских партий. "Неосталинисты" видят путь к стабилизации и развитию через тоталитарный централизм. "Здоровые силы" исповедуют державную социалистическую идею, основанную на гуманистическом, концептуальном централизме. Часть прибалтийских коммунистов склоняется к демохристианству. В Средней Азии партийная форма слабо маскирует клановые организации, аналоги феодально-средневековых сатрапий. Партия, отключенная от власти, лишенная мировоззрения, ввергнутая в мировоззренческий хаос, становится ответчицей за провалы прошлого, нынешний кризис отдаётся на откуп взвинченной общественной истерии; устраняется на глазах с политической арены.

Такова судьба трех важнейших централистских структур, сгорающих, как бикфордов шнур, превращаемых в длинные, от океана до океана, прожилки пепла.

Параграф третий

Атака на "русский фактор", на Россию, на русское. Государственная природа русского индивидуального. и коллективного сознания, психологический тип русского человека, открытый для межнациональных связей, жертвенность русской экономики, культуры, этноса, способствовавшая созданию государства. Всё это подвергается депрессии, отвержению, оскорблениям. Русским внушается комплекс неполноценности, их блокируют, устраивают судилища русской истории, русскому характеру, делают из них ответчиков за .'вселенскую катастрофу. Русофобия есть политический инструмент для разрушения многонационального государства, во многом питаемого русской способностью к объединению.

Параграф четвёртый

Выход на поверхность экономической жизни громадных, сконцентрированных в частных руках богатств. Легализация криминальных дельцов, получивших возможность грабить незащищенных сограждан, скупать материальные ценности, власть, культуру, формировать политику, создавать общественный идеал, устранять и репрессировать неугодных. Стремительно нарастающее социальное неравенство, узаконенный идеал этого неравенства, купленная неуправляющая власть, купленная, оболванивающая культура — всё это делает нас страной миллионеров и нищих, сеет ненависть, лишает гражданского единства, терзает подозрительностью и враждой.

Параграф пятый

Мы подключаемся к мировой экономической системе, к мировым деньгам, к мировой финансовой энергии, которая должна через концессии и совместный бизнес влиться в наши омертвелые ткани, окропить нас живой водой. Эти деньги крохотными раскалёнными ручейками вливаются в нашу берестяную и лубяную экономику и испепеляют её. Протачивают для себя каналы, как в воске. И наш социалистический гигант, наш плановый монстр превращается в пень, изъеденный термитами, наполненный трухой никому не нужных рублей, вневалютных операций. Мировые финансы имеют своих хозяев, своих исследователей, открывателей. Это область огромных познаний; тайно сберегаемых от непосвященных. Пристегиваясь к мировым деньгам, мы отдаем себя в руки истинных хозяев мира. Централизм становится фикцией, средством обслуживания: зарубежных негоциантов и скупщиков русской пушнины, икон, молибдена.

Параграф шестой

Оскудение экономики, бедность, полуголодная жизнь, отсутствие перспективы, нравственная и психическая депрессия, безвластие побуждают население к забастовкам. Они еще отраслевые, захватывают то шахты, то железные дороги, то таксопарки.; Но они готовы стать "межотраслевыми", остановить моторы и двигатели в целых регионах, остановить страну в целом. Лукавые политики, знающие законы массовых психозов, своими призывами к всесоюзной стачке нажимают спусковой крючок народных волнений, срывают стоп-кран всей экономической и политической жизни.

Забастовки, страшные сами по себе, чреватые столкновениями с силами порядка и армией, ужасны тем, что таят в себе угрозы крупных технологических катастроф. В прошлом забастовки путиловцев и ленских приисковых рабочих при тогдашнем состоянии техносферы не грозили взрывами городов и отравлениями рек. Сегодня забастовки на атомных станциях и химических заводах, на нефтепроводах и фабриках боеприпасов грозят чернобылями невиданной силы. Горящие на горизонтах города, беженцы, спасающиеся от взорванных ядерных котлов, непроизвольные запуски баллистических ракет, убитая на огромных пространствах биосфера — вот что скрывается за всесоюзной стачкой.

Параграф седьмой

Заключительным аккордом в этой апокалипсической симфонии является гражданская война в СССР — со всей беспощадностью прежней войны, с добавлением новых кошмарных компонентов, привнесенных военно-технической цивилизацией. Мир будет с ужасом взирать на наши кровоточащие пространства, изрыгающие в атмосферу и океаны ядерные и химические миазмы. В интересах безопасности человечества, спасения планеты и рода людского не исключена коллективная попытка стран мира стабилизировать процесс в СССР. Новая Антанта предпримет попытку оккупировать беспомощную безоружную страну, установить контроль через военные комендатуры в городах и на космическом уровне.

Вот пункты разрушения централизма, из которых не исполнены лишь полтора последних.

Сейсмические волны этих грозных ударов распространяются за пределы СССР, во внешний мир. Разрушена в одночасье вся геополитическая архитектура Восточной Европы, создавая которую страна заплатила громадную цену. Нарушен баланс внутриевропейских сил с непредсказуемыми последствиями. Сентиментальная теория "Европа — наш общий дом" привела к крушению восточноевропейских компартий, смене государственности, неизбежному объединению Германии. К концу XX века в центре Европы вознесется немецкий индустриальный гигант, исполненный энергии, окрыленный пангерманской идеей, захватывающий в свою гравитацию исконные германские земли. Политическая карта Европы меняет цвета и конфигурацию, и кости русских пехотинцев шевелятся в своих безвестных могилах.

"Философия нового мышления", "примат общечеловеческих ценностей над классовыми" на деле обернулись пренебрежением интересов социалистического государства и утолением амбиций империалистических олигархий. Вторжение американцев в Панаму знаменует новый этап в международных отношениях, когда ослабленный, устраняемый из регионов мира Советский Союз больше не может служить сдерживающим фактором для экспансии буржуазных империй. Множество малых стран и народов, извлекавших пользу из недавнего противостояния, как мыши на дудку, послушно побегут на зов Вашингтона.,

Сегодня Советский Союз слаб, как никогда. Кризис семнадцатого года проходил на фоне общемирового кризиса и разрухи. Наш нынешний кризис проходит на фоне мирового процветания.

Вина за провалы пятилетней политики лежит на либералах, бездумно повторивших опыт разрушения централизма. Они, либеральные экономисты, писатели, историки, десятилетиями находясь в оппозиции к собственному государству, ориентируясь духовно и интеллектуально на демократический Запад, слишком мало узнали о собственном народе, о его психологии и подсознании, об угрюмых углах нашего социума, о наших казармах, бытовках, скотных дворах. Они вторглись со своим романтизмом, своим дилетантским нетерпением, с фальцетами своих призывов и лозунгов в глубинный, сокровенный мир народа, где притаились громадные противоречия, страшные незабытые драмы, тончайшие, неучтенные энергии, захваченные из прежних исторических эпох. Вторично либеральная мысль, вскормленная на иной культуре и политологии, пренебрегла генетическим опытом страны и народа, осуществляет безответственный эксперимент.

Катастрофическое сознание есть обыденное сознание сегодняшних дней. Катастрофа дышит в окна, туманит домашние очаги, омывает трибуны съездов, колыбели младенцев. Различные типы личностей реагируют на катастрофу различно.

В одних приближение катастрофы рождает паралич. Социальный страх, унаследованный от отцов и от дедов, цепенит их, превращает в соляные столбы. И целые части общества окаменели в ожидании бед.

В других катастрофы рождают отчаяние, ненависть, тотальное отрицание, истерию крушения. "Чем хуже, тем лучше" — их клич. Они в своем страдании ускоряют, убыстряют все явления катастрофы, её проводники, ее воплощение. Их цель — разрушение всего сущего до молекулярного, до атомарного уровня.

Третьи, не веря в земные средства, в земное разумное урегулирование, уповают на чудо. Только чудо, по их мнению, может спасти государство, защитить народ. Только Богородица, молельщица земли Русской, может заступиться. Мистические чаяния, прозрения, пророчества, ожидание Мессии, Ангела Небесного, надежда на внезапный проблеск среди чернильной тьмы — таково состояние душ в этих религиозно настроенных группах.

Четвертый, самый активный, деятельный слой, видя пропасть, слыша ее дыхание, оглохнув от рева преисподней, старается из последних усилий спасти государство и общество. Завернуть у края пропасти мчащийся без дорог, без рулевого управления грузовик. Они конвульсивно действуют, создают группы, партии, кооперативы, программы спасения, политические клубы, экологические форумы Они выступают с инициативами, формулами спасения; Этот слой заслуживает самого пристального внимания. Если катастрофа будет замедлена, оползень застынет на половине горы, трещина в реакторе остановится в.стальной оболочке — какие рецепты спасения будут предложены обществу? Что они, эти модели, которыми кормятся наши интеллектуалы, за которые хватаются наши политологи и обществоведы? Куда мы пойдём, если останется земля, по которой идти?

Две формулы общественного устройства, два вектора пути, две идеологии развития циркулируют в нашем общественном сознании, исповедуются группами интеллектуалов, имеют экономические и социальные проработки, собрали под свои хоругви множество приверженцев, готовы осуществиться в политическом действии.

Одна из них — встраивание в мировое развитие. Большевики‑революционеры сделали открытие, по которому буржуазная история ведет в тупик, буржуазная цивилизация обречена на гниение, и будущее этой цивилизации — пустырь с обломками прежних формаций. Большевики решили выделить Россию из мирового развития, вычленить её в самостоятельную историю, в самостоятельное человечество, в самостоятельную планету, вырвав её, как Луну, из гибнущей, обреченной Земли. Семьдесят лет советской истории — это вычлененность, путь к суверенному. К моменту достижения этой суверенности, к семидесятым годам военно-стратегического паритета, мы превратились в Луну, взлетевшую на собственную орбиту. Но, проделав эту титаническую работу по вычленению, израсходовав на нее весь потенциал развития, мы оглянулись и узрели на оставленной Земле не пустырь, а цветущие цивилизации Америки, Европы, Японии, а исследовав свою суверенную Луну, обнаружили, что моря её без воды, долины без растений, а небо без атмосферы. И возникла идея возвращения Луны на Землю, подключения ее к живительным, плодотворным энергиям праматери. Идея возрождения. Притча о блудном сыне. Сказка о живой и мертвой воде.

Встраивание в мировое сообщество громадного евразийского материка СССР невозможно. Нет такого космодрома, куда мог бы приземлиться наш обугленный, утомлённый полётом "Буран". И Запад готов принимать нас только по частям, по кусочкам, чем меньше — тем лучше. Доктрина встраивания подразумевает расчленение СССР на республики, регионы, отдельные зоны, города, городки, хутора, на отдельные индивидуальности. Нас примут расчлененными, трансплантируют поэлементно в живые организмы Запада.

Встраивание предполагает насилие. Народ, пролезший однажды сквозь игольное ушко социалистического строительства, сточивший с себя слои культуры, веры, потерявший десятки миллионов соотечественников, вторично должен проделать этот путь в обратном направлении, и сделает он это только под воздействием силы. Нас погонят в царство свободы жезлом железным. Нас повергнут в рай, исчетвертовав перед этим на плахе. Стальные вожди либерализма вызревают на наших глазах, либеральные писатели и историки готовят себя в министры внутренних дел.

Другая модель, несущая в себе черты реальных проработок, — неосталинистский прорыв сквозь отсталость, деградацию, хаос. Сталин, получив в управление разоренное, обнищавшее, государство, страшно и безжалостно обобрал народ, сконцентрировал добытый в ограблении продукт в локальных Центрах, прорвался сквозь эти центры в индустриальное общество, догнав на отдельных стратегических направлениях развитые страны мира. Сегодняшняя неосталинистская политика предполагает вторичный побор, вторичное обирание народа, с тем, чтобы пополнить нашу оскудевшую казну, собрать по сусекам ресурсы и в тех полюсах развития, где еще кипит интелектуальная и технологическая жизнь, совершить прорыв в постиндустриальное общество, прикоснуться к Японии и Америке на главных направлениях, превратив при этом остальные зоны страны в нищенствующий организованный лагерь, подчиненный футурологическим целям. Этот ход, эта программа развития, как и первая, предполагают насилие, тоталитарный строй, жесткую упрощенную организацию всех сфер бытия.

Так намерены действовать наши торопящиеся вожди-интеллектуалы, предлагая свои рецепты и способы выхода из катастрофы.

И что же? Нам есть, из чего выбирать?

Откажемся от иррациональной, уже бесполезной любви к государству ради индивидуального спасения и блага, ради "маленького "человечка", который есть центр и вершина вселенной? Или, в который уж раз, презрим себя, нашу малую смертную жизнь ради могущественного, пребывающего в веках государства?

Увы, народ не вынесет больше насилия. Ни того, ни другого. Подавленный, загнанный с улиц и митингов в свои общежития и бараки, впряженный в железное ярмо, повинуясь грозному вознице, указующему путь на Сан-Франциско или Магадан, народ не сдвинется с места: просто упадёт, умрёт, растает, ибо усталость народа велика, становая жила его порвана в преж­них экспериментах, и он предпочтет умереть под ударами жезла железного; но больше не трогать с места эту чугунную колымагу, застрявшую среди льдов и пустынь.

Как же нам быть? Во что верить? Каким речам внимать?

Есть третья, похожая на утопию картина, отталкивающая натуры деятельные своей прозрачностью, нематематичностью, неконкретностью. Третья модель развития, исключающая диктатуру и смерть. Её не услышишь на митингах, не прочтёшь о ней в модном журнале, не отыщешь на философских симпозиумах. Но она возможна, предчувствуется. Она где-то рядом, но не в залах, не на выставках, не под ярким светом прожектора. Она — в подвале, на чердаке, в гнилой закопченной баньке, непритязательная, прячется, колченогая, с пузыриком на устах. Ее нужно искать, выкликать осторожно, не в мегафон, а в тихую детскую дудочку.

Наше общественное сознание представляет собой голую лесосеку с гнилыми, черными пнями прежних школ и воззрений, философских и религиозных течений, экономических и социальных культур, эстетических и научных учений. Всё было срезано под корень, и вместо леса, вместо грандиозной, славной на весь мир культуры, русского духовного ренессанса, запоздало и мощно расцветшего, вместо всего этого — гнилые скользкие пни, нефтяная слизь болота.

Еще недавно казалось, что так будет всегда, навеки. Но чудо — некоторые пни зазеленели, от некоторых ржавых корней кинулась вверх молодая поросль. Мы начали узнавать по клейким, молодым листочкам породы прежних деревьев.

Будущая идея развития, будущая формула нашего бытия скрывается в будущем, еще не возросшем лесу нашей истребленной культуры. Только взрастив всю флору наших идей, дав ей сомкнуться в живой, трепещущий свод, мы сможем расслышать в гуле и шуме вершин истинное слово нашей жизни. А до этого всё будет ошибка, конвульсия парализованного катастрофой ума.

Надо сознательно перестать торопиться. Пойти на потерю социального времени. Потратить весь следующий век на взращивание культуры. Надо перестать мыслить пятилетками, кампаниями, от съезда к съезду, от лидера к лидеру, и вновь научиться мыслить столетиями. Леса вырастают за столетия. Царства создаются столетиями.

Главный, основной тип человеческой личности должен отказаться от черт железного вождя, блистательного воина, волевого командира и менеджера. И обрести черты садовника, лесника, пастыря. Он должен обходить в непрерывном добром дозоре своё оскуделое царство и взращивать, лелеять, поливать усыхающий стебель, подпирать ломающийся. Этот забытый тип должен возродиться на нашем народном пепелище. Его ждёт, желает народ.

Мы живем с топором в спине. Мы оплели этот топор своей живой тканью, обтянули его своей живой кожей, но, шагая, чувствуем его лезвие под сердцем. Основная, насущнейшая задача сегодняшнего общественного сознания — это немедленно провозгласить гражданский мир, выработать теорию гражданского примирения, не дать разразиться гражданской бойне. Надо вырвать из спины топор. Надо остановить, заговорить пролитую в недрах нашей семидесятилетней истории кровь. Она, эта пролитая кровь, вопиет, разрушает все наши начинания, туманит безумием глаза. Надо, наконец, снести в общую братскую могилу красные и белые кости. Надо отслужить на этой могиле всенародную поминальную тризну, устроить братание и великое целование. Положить предел распре. Именно на этой братской могиле сойдутся сегодняшний генерал и священник, партиец и "неформал". Именно на этой могиле будет выращена культура-страстотерпица, тот будущий сад идей, в котором родится Истина.

Утопия есть сверкающая тень катастрофы. Если нам суждено уцелеть и разрушение государства и общества будет остановлено, пусть первым деянием власти станет вселенское, провозглашенное с лобного места, примирение. Пусть никто не будет призван к ответу. Виноваты не нынешние люди, а пролитая прежде кровь.

Трагедия централизма есть трагедия пролитой крови. Она на всех нас. Искупление пролитой крови есть проблема культуры, морали, религии. Есть главный центр нашего измученного бытия. Если случится страшная, немыслимая для русского сознания беда, и расколется государство, и обобранный, обманутый своей тысячелетней историей народ окажется вдруг один, а недавние "братья", расхватав пожитки, кинутся в свои "национальные шлюпки" и уплывут с накренившегося корабля, — что ж, нам некуда уходить. Изнемогшие, потерявшие капитанов, со сломанной рубкой и разбитым компасом, мы спустимся, стар и млад, в полузатопленный трюм и станем откачивать воду, затыкать своими телами бреши, крепить корабельный остов; мы выправим крен, восстановим надстройки и мачты, найдем среди клубящихся туч Полярную, указующую, звезду. Станем плыть.

Русская государственность, воплощая "русскую идею" политически, экономи­чески и духовно, будет построена заново. Она собирает в себя всё лучшее из долгого тысячелетнего царства и мгновенно пролетевшего семидесятилетия советской истории. Уже сегодня невостребованные перестройкой умы сложили концепцию нашей будущей экономики, образовательной системы, общественных институтов, глобальных связей русских с миром. Мы будем долго вставать, встанем страшно избитые, в переломах и вывихах, но не ожесточенные, а умудренные.

Народ наш в душе своей светел, трудолюбив и сметлив. Подключен своим духом к земным и небесным энергиям. Не в час корабль русской государственности будет построен, не в день собор народного идеала будет воздвигнут. Но есть чертежи и работники.

Об этом же — после.

Завтра

________________________________________